Дело в том, что во всех битвах, походах, войнах, российской истории — от похода Дмитрия Донского (владельца территории размером примерно с две нынешние Московские области) — и до Первой мировой войны включительно, — как были пришпилены ярлыки царей, полководцев, пометки («выиграно/проиграно») — так они бездумно и тасуются. Читаешь тома наших историй (особенно войнообильного и галантного XVIII века) — и такое ощущение, что добавь туда пару любовных интрижек, сцену переодевания — и готовый сценарий для каких-нибудь… «Тайн дворцовых переворотов» или «Гардемаринов»…
Новой и полезной была бы классификация всех российских войн, и периодов русской истории, каковая будет сейчас мною предложена. Краткие обоснования — это, конечно, лишь эскиз требуемых исследований, но направление все же обозначено. Плюс в завершение этой главы будут приложены и как бы «доказательства от противного», в виде цитат из Данилевского и комментариев.
Итак, все войны, которые вела Россия после XIII века можно подразделить на следующие группы:
1. Войны внутри Улуса Джучиева.
Особенности: частые, относительно легкие и самые прочные завоевания — а точнее установление своих правителей. Та же Казань — ДО Ивана Грозного: несколько раз становилась «московской» и даже посылала войска в общие походы (Шиг-Алей)… Или другой пример: 800 «ермаковцев», взявших Сибирь. Известная история, а ведь все сопротивление там держалось на наследнике слепого Кучума — Махметкуле. И после смещения Кучума… Махметкул — через полгода(!) в московской армии «первый воевода полка левой руки» в шведском походе!
Итог: смена династий, Чингизидов — на Рюриковичей.
Итог сегодняшний: Россия — не завоеватель, а легитимный наследник… в том числе Поволжья, Урала, Сибири.
2. Войны по восстановлению Древнерусского периметра. Литовские и Польские.
Особенности: приобретаемые территории имели различные периоды иноцивилизационного существования.
Но:
а) единая православная вера,
б) некоторый тюркский компонент в козаческом квазигосударстве обеспечили «комплементарность» — взаимное притяжение и последующее постепенное сплочение частей Древнерусского наследия.
3. Войны «унаследованные», (от Древней Руси) Шведские и Турецкие.
Особенности: Шведские — унаследованы Россией у домонгольской Руси прямо и непосредственно.
Турецкие — наследие старых южных войн (печенеги, половцы) через посредство:
а) крымского хана, подмятого, «взятого на баланс» Турцией,
б) «Фактора Константинополя» (древний пункт славянского грабежа — но и «точка входа» в православный мир) — ставшего Стамбулом. Сохранилась память о старой цели, центре притяжения.
4. «Большие Войны». «Мировые», дошедшие до России, трансформировавшиеся на наших почвах в Отечественные, или — Гражданские.
В книге «Вторая мировая Перезагрузка», я рассмотрел именно этот разряд,
Сформулировал и некое определение:
— «Большая война» — это такая, где перестает действовать главный постулат Клаузевица («Война — продолжение политики другими средствами»)… Ив мире уже сформировался целый пул историков, базирующихся именно на отрицании Клаузевица. Мартин ван Кревельд (Martin van Creveld), Брюс Кэттон, Джон Киган (John Keegan), Рассел Уигли (Russell Weigley), главный постулат которых: «…война, начавшись, генерирует собственную политику». Это и обосновывает выделение отдельного разряда «Больших войн».
5. Войны прочие, «подражательные», европейско-«имиджевые».
Италия — Швейцария — 1799, Австрия — 1805, Пруссия — 1807, Германия — 1813, Франция — 1814, Венгрия — 1848, Маньчжурия — 1904, Афганистан — 1980…
Вывод. Первые три разряда — «войны легитимные», понятные народу. Консерватизм, как особенность нашего континентального менталитета (да, мы — жители «хартленда» со всеми органичными минусами и плюсами этого геополитического факта) — не позволял нам роскоши войн атлантического типа: мобильных, с легкой, быстрой сменой направлений ударов и союзников. За эти войны 5-го разряда — Россия всегда жестоко расплачивалась.
И не только внешнеполитическими щелчками, но и сжиганием запаса народного доверия.
Примечание: Войны за полное покорение Польши, переход «за реку Сан» — важного рубежа из народной «геополитической» поговорки, эти войны 1768,1794,1830,1863 годов, на уничтожение польской государственности, — это не продолжение войн 2-го разряда, это НЕ восстановление древнерусского периметра. Это существенное геополитическое Превышение. И война переходит в 5-й разряд.
Эту опасную тенденцию Превышения прекрасно иллюстрирует и Ливонская война. Один из главных споров Ивана Грозного со своей Избранной Радой был: направление усилий после присоединения Поволжья. Рада стояла за поход на Крым, Иван выбрал Ливонию. С ливонцами и их предшественниками, Тевтонским орденом, мы воевали, НО — вопрос уничтожения Ордена никогда не ставился. Действия столетиями строго сводились к «маятнику»: Депрт — Псков, 50–100 км — в обе стороны от границы. Грозный впервые «поднял ставку»: уничтожение Ордена, присоединение всех его земель, начал с крупных военных успехов, столкнулся с коалицией (Первая в истории коалиция против России!), и крупно проиграл. Жаловался, как ребенок, германскому императору на «злого Обатуру» — Стефана Батория, беспощадно перечеркнувшего все царские планы, забравшего Ливонию и вторгнувшегося в Россию.
Войны, открывающие свой разряд (хронологически в нем первые) — те, про которые не скажешь «привычное дело», тоже, как и войны 5-го разряда, в основном были — неудачные. Стресс, беспомощность, паника в незнакомых обстоятельствах. Как и в первом нашем «подражании» колониальным войнам атлантических держав: Манчжурия-1904.
Причем, армия-то, сформированная на «привычных войнах», накопившая в них опыт и потенциал, вырастившая полководцев — могла достигать каких угодно успехов даже и в войнах «подражательных», «экспромтных»! Семилетняя война, Итальянский поход 1799 года, Венгрия-1848, Афганистан-1980… — но далее… дипломатическое, геополитическое обрамление превращали любые военные победы в национальные провалы. Даже и формально «ничейный» результат соотносясь в национальном сознании с затратами, потерями — превращался в проигрыш. Известен пример Семилетней войны, закончившейся галантным вальсом со вчерашним врагом, вальсом, можно сказать, «на костях» десятков тысяч жертв, в единый миг ставшие ненужными. Но нам сейчас важно еще удержать в памяти, что? — именно с Семилетней войны вернулся домой казак дивизии Чернышова — Емельян Пугачев… будущий и т. д.…
Правда потом у него, Пугачева, еще была короткая «командировка» в 1768 году в Польшу (поиск и возвращения в Россию бежавших старообрядцев), но та страна в тот год (рассмотренный уже год подавления восстания Гонты) — могли только усилить его впечатление некоторой прорехи, «ненародности», бессмысленности государственных усилий…
А то, что такие «атлантические», десантные… дистантные (можно и так назвать по аналогии с дистантным обучением) войны — не про нашу честь… — да сравните хоть итоги Вьетнамской и той же Афганской войн. (Где «с гуся вода», а где — крах государства).
Данная, предлагаемая мной классификация российских войн, конечно, несколько уводит от главной темы книги. Однако эта предлагаемая «Периодическая таблица русских войн» — по-своему иллюстрирует — механику присоединений территорий, объясняет различную прочность этих присоединений, вхождений. И в частности: почему… пятьдесят лет как присоединенное Поволжье — дружно идет «за Москву», а Северская Украина — со «столетним российским стажем» — столь же дружно против.
Поволжье — это присоединение, результат войны 1-го разряда, (наиболее легитимное присоединение, понятное обеим сторонам, присоединившим и присоединенным); а Северская Украина — 2-го.
То есть завоевание в войне 2-го разряда гораздо (более чем вдвое) дольше инкорпорируется, чем завоевание в войне 1-го разряда.
Более наглядно эта «Таблица» — объясняет тупики российской политики.
Чреда войн 2-го разряда воссоединили Россию и Украину.
Но бездумные игры на покорение исконной Польши (1830, 1863 годов) — то есть классические войны 5 разряда, — они и зародили, тот самый «украинский национализм», сработавший век спустя. Здесь нет возможности уделить достаточно места доказательствам этого факта, они мною собраны — как раз в книге «Крайности славянства и краш-тест Украины», но вывод, поверьте, следующий: «Вторичная украинизация Украины», формирование слоя, группы людей, вдруг вновь (200 лет спустя) ощутившими себя отдельным украинским народом — это все XIX век, и следствие попыток полного включения Польши в тело Российской империи.
И касательно периода войн Богдана Хмельницкого и оценки их историками вроде Ульянова. (Он обвиняет уже и Богдана — в первом сепаратизме, измене России). — Эти иллюзии, этот их «требовательный взгляд из XIX–XX веков» как раз и объясняется исторической аберрацией. Под впечатлением псевдоуспехов XIX века, неосмысленных результатов «подражательных войн» они легкомысленно проецируют свои требования и на XVII век.
Наши «непреклонцы» (историки Ульянов, Родин…) выносят вердикт: «Так, по докладу Бутурлина — Переяславская Рада у нас когда была, в 1654-м? Значит в уже 1655-м украинец должен быть — то же, что москвич, ярославец, нижегородец!» Можно приказать, можно отправить его мановением «державной руки» куда угодно. Очень это схоже с линией царей Александра, Николая: упоение могуществом, которое как раз в это время и тает.
(«Головокружение от успехов» — добавил бы кое-кто из середины XX века).
Но, характерно, что тогдашнее, XVII века, московское правительство, с еще живым «инстинктом 1612 года», с хорошей памятью о недавнем крахе (и некоторых его причинах!) — оно не позволяло себе опьяняться могуществом. Обходилось с первыми гетманами предельно ласково, терпеливо.
Ведь российская армия тогда была в сравнении с XVIII веком — просто никакая! Эти стрельцы (что ни отправка из Москвы — то бунт). Эта поместная конница, уступавшая при столкновениях 1 в 1 крымско-тарской и польской. Известный разгром казаками-крымцами — 40-тысячной русской армии у Конотопа. (А послепетровские армии уже спокойно громили 8–10-кратно превосходящих татар, поляков, турок).
Но государственная дипломатическая, геополитическая мудрость, народное одобрение и участие, («инстинкт 1612 года») — оказались в 1654 году важнее прямой военной силы! И результативнее.
«Я ВСЕХ УЙМУ С МОИМ НАРОДОМ, НАШ ЦАРЬ В КОНГРЕССЕ ГОВОРИЛ…»
Или вон Павел — захотел и стал гроссмейстером Мальтийских рыцарей! Всерьез считалось при этом (о, идиотизм!) — что тем самым как бы и остров Мальта уже присоединен!
Недаром Салтыков-Щедрин называет аллегорическую столицу николаевской России — «Непреклонск»! Формула-то правильная была разработана при Николае: «Самодержавие, православие, народность». А безумный поход в Венгрию 1848 года? Спасение русской, народной кровью — Габсбургов, злейших подавителей Православия! (Думаю, 1848 год и сербы оценят так же, как венгры!) Это и получалось, как раз: Самодержавие — против Православия и Народности!
Спусковым крючком Крымской войны, как известно был конфликт Николая I с Наполеоном III, пришедшим к власти во Франции после переворота 2 декабря 1851. Николай I согласовал с королем Пруссии и австрийским императором такую форму «бойкота»: не обращаться к французу по монаршему протоколу «Monsieur mon frère» («Государь, брат мой») и в телеграмме обратился к Наполеону «Monsieur mon ami» («дорогой друг»). А обещавшие свою солидарность пруссак и австриец обманули, (помните, как Коровьев обманул Ивана Бездомного на Патриарших прудах: «Давайте вместе кричать «Караул!!»»), и прислали телеграммы с: «Государь, брат мой». Так что «хриплый крик» Николая раздался столь же одиноко, был расценен как публичное оскорбление французского императора. И, главное — всем французам явлен был аргумент, напоминание: кто свергал Наполеона, кто притащил в 1814 году в Париж на своей шее, самой мощной тогда — остальных «коалиционеров»? Реванш. Прекрасная идея сплотившая нацию со свежевоцаренным Луи-Наполеоном, которому еще вчера припоминали сутенерское и тюремное прошлое. Спасибо, Николай!
Именно Франция и заставила турок забрать ключи от Вифлеемской церкви у православных, на что Николай «двинул войска и т. д».. И доля войск, вклад французов под Севастополем — был примерно равен вкладу русских в кампаниях 1813–1814 гг.
А истоки конфликта с английским Пальмерстоном застал еще Пушкин, запись в его «Дневнике», 2 июня 1834 г.: «Государь не хотел принять Каннинга… (в качестве посла Британии. — И.Ш.) потому, что, будучи великим князем, имел с ним какую-то неприятность». Пальмерстон не пожелал никого другого назначить послом в Петербург… в ответ Николай отозвал из Лондона русского посла князя Ливена, назначил тоже поверенного в делах, причем выбрал совсем уж ничтожную по значению чиновничью фигуру, некоего Медема…
Но, вообще говоря, царская ответственность — вещь не очень диспутабельная. Царь ответственен перед Богом, и тут будет верен даже и такой корявый, экспромтный афоризм: «Если ты веруешь в Бога, значит, увидишь, как Александр с братьями Николаем да Константином, отчитывается перед Ним. А если НЕ веруешь… то тогда о чем вообще можно с тобой говорить?!»
ОБ УВЛЕЧЕНЬЯХ И ИНСТИНКТАХ
Так задуматься… — очень увлекающиеся люди были цари династии Романовых. Чуть ли не важнейшая сквозная черта. Алексей Михайлович присоединил пол-Украины (осьмушку нынешней Республики Украина), а уж почувствовал себя правителем всех южных православных народов. Готовился! Именно в этом видят причину Раскола. Объяснили ему, что все его без пяти минут подданные украинцы, валахи, молдаване, болгары… крестятся троеперстно и служат по книгам таким-то. И надо России срочно под будущих подданных подреформироваться — Никон скажет как. Потому-то и говорят, что в церковно-обрядовом смысле — это Украина присоединила к себе Россию…
Александр Первый с Константином увлеклись поляками, Петр — Голландией и северо-немецкими княжествами. Павел — вот уж, поистине, «свеча на ветру», самый, наверное, увлеченный — даже и не перечислишь, чем именно. Его Мальта и поход на Индию — только штрихи.
А Николай Первый увлекся «евромонархической солидарностью», да еще в транскрипции… преступного негодяя Нессельроде.
Собственно — Россией был увлечен, пожалуй, только Александр Третий…
Только не сочтите этот перечень за какой-то антимонархический цитатник, где почти ко всем царям наготове претензии. Все эти монархи любили Россию как самое себя, более того, они в определенном смысле и в определенное время и были самой Россией — тут все тома панегирической литературы по-своему правы. И их «разбрасывания» — это и есть «разбрасывания» самой страны, часть энергии, ту, что, слава Богу — не отнять, направляющей все же на внутренний рост, а другую часть, не связанную инстинктом роста и самосохранения, направлявшей… сложно и перечислить, куда только не направлявшей! Разве что… Антарктиду вот открыли, как раз, кстати, в Александрову эпоху и открыли… и забыли. А ведь это была бы более достойная и плодотворная точка приложения сил. Уж гораздо более благодарная, чем их «Священный союз», Польша и Балканы… Это было бы и хорошим неожиданным таким географически-климатическим дополнением к самой популярной, (во всяком случае, самой — растиражированной) мысли Константина Леонтьева: «Россию нужно подморозить».
Ну а если без геополитических обид и досад, то можно просуммировать: благоприятны, успешны были царствования и периоды, когда Россией правили инстинкты: самосохранения и роста … Конечно и в эти «инстинктивные годы» правили, как и положено: правители, правительства, но правили при этом — следуя диктату инстинкта.
Политической линии, спасшей и поднявшей страну с самого дна я предложил наименование —
«ИНСТИНКТ 1612 года»
И 1812 год, и 1941–1944 годы — примеры действия этого объединяющего страну инстинкта.
Второму, инстинкту роста — трудно подобрать определенное имя, но можно предложить образ: ребенок спит 23 часа в сутки и растет, растет. Большая часть сил идет на рост. И представьте тут умников-педагогов с их инициативами: «А давайте-ка не дадим ему спать. Поведем его на какие-нибудь полезные лекции, занятия».
Ведь вроде же и видят они — объективную, зримую на всех картах уникальность случая России, но и от своих… люксембургских шаблонов и мерок отказаться — не могут.
А «силы, идущие на рост» — не абстракция. Например: потраченных на поход в 1848 году в Венгрию (фактически, поход — по спасению Меттерниха, вдуматься даже жутко) «человеко-дней» и денег — хватило бы дотянуть железную дорогу не только до Царского Села и Москвы, но и до Черного моря. После этого — Крымскую войну уже проиграть было бы просто невозможно.
Вопрос. А когда была построена первая железная дорога в Крыму? И кем?
Ответ: В 1855 году. И, оказывается, высадившимися англичанами. От Балаклавы (их порт снабжения) — до окраин Севастополя. Сыграла огромную роль в снабжении армий союзников, осаждавших Севастополь.
Но если и ее, «Крымскую войну» не затевать — можно было бы успеть освоить Амурскую область — и тогда б действительно не отдавать Аляску… и т. д.
Аляску-то у нас любят вспоминать, тема действительно популярнейшая, вплоть до эстрадных песен, «аляскинские страдания». Но не вспоминают при этом, что когда ее, Аляску, отдавали — первые 40 человек только высаживались на месте будущего Владивостока! А ведь без Амурского края и Приморья выход к Тихому океану висел на нескольких якутских охотничьих тропинках. Гляньте только на карту, по сути это — географический и геополитический казус! Тропинки тянулись поперек всех рек ленского бассейна, горных хребтов и выходили к Охотску, который и по сей день выглядит изолированным «острогом» — памятником неподкрепленному героизму первопроходцев. И до середины XIX века, единственный объемный грузопоток на Аляску был — через кругосветные морские экспедиции! Конечно, долго такое продолжаться не могло.
Строгий — не объедешь — выбор. Или-или. Или красоваться в Европе, или строить дороги в Сибири.
Было и еще одно внутриполитическое измерение этой дилеммы. Безработицу в деревне социологи называют «скрытой», перенаселение — «скрытым перенаселением». Сельскохозяйственная занятость — более эластичное понятие и деревня может вмещать все большее число людей. Но после достижения определенного коэффициента перенаселения взрыв становится неизбежен — как во Франции Людовика XVI или в России Николая II. С той только разницей, что в России эта «теорема» могла бы быть решена — при наличии… правильно — все тех же дорог.
Но… опять не успели.
Без Транссиба наши переселенцы крестьяне, казаки тянулись до Приморья по три года(!) — это самый обычный срок, включавший необходимые остановки, добычу пропитания в запас — для следующего отрезка пути. Второй вариант, как у моих предков, потомков Нежинского полковника (при Богдане Хмельницком) Прокопа Шумейко: Черное море — Суэцкий канал, и далее — гирлянда восьми морей, двух океанов до Владивостока. В трюмах грузовых кораблей, с легко представить, какой смертностью.
Именно эти — трехлетние пешеходы, и эти морские страстотерпцы были главные государственные деятели России, настоящие геополитики делавшие в этом инстинктивном режиме самое важное государственное дело в тогдашней России!
Вы справьтесь у ученых — историков и геополитиков: массивы территорий в итоге — всегда тянутся к побережьям. И потеря Приморья, Дальнего Востока — запустила бы процесс отслоения Сибири вплоть до Енисея или Оби. В нескольких своих статьях я как бы мимоходом формулировал лозунг: «Жителям Дальнего Востока нужно платить — уже за сам факт проживания там!». Но трудновато достучаться до граждан нашей… МКАДландии.
Но не поймите этот мой тезис односторонне: просто железных дорог не хватало, бурный рост России, «инфраструктура» не поспевала…
А если вспомнить о иной, духовной, интеллектуальной «инфраструктуре»? Вроде давно описанный феномен: наши семинарии в XIX веке стали рассадниками нигилизма, атеизма, университеты-институты — фабриковали недоучек, террористов, «ходителей в народ» с убогим багажом. Объясняли все это: засильем «вульгарного материализма». Действительно, тогдашних кумиров, всех этих Бюхнеров, Молешоттов, Боклей — сегодня без смеха и не вспомнить. (Как там у Розанова: «…этот Боклишко, этот Спенсеришко»).
Но какова объективная причина распространенности той «матерьялистской попсы»?
Ликвидировав все внешние угрозы, Россия вошла в период бурного, уникального в истории демографического роста. Но если крестьяне и казаки расширенно воспроизводили себя, так сказать, «без потери качества», проецируя на все новые и новые земли свои села и станицы, то… «форсированное», расширенное производство учителей, врачей и священников требовало, похоже, совсем другой пропорции затрат и, главное, — влекло за собой совершенно новые риски. Даже если их «профессиональный компонет» — соответствовал уровню эпохи, то само появление большой популяции образованных людей грозило неизвестными ранее интеллектуальными эпидемиями. С этой точки зрения, наверное, нужно и рассматривать печально известный «Закон о кухаркиных детях»: объемы знаний и получаемый высокий социальный статус врача, учителя, священника, без устойчивого мировозрения — ощущались (справедливо), как потенциальная угроза.
Тысячи новых станиц и деревень — были проекцией, копией своих предшественников. Их «продукция» — хлеб, рекруты, казачьи сотни были такими же качественными.
А десятки новых университетов и семинарий — стали выдавать несколько иную «продукцию», нежели их предшественники. Вдобавок к врачам, учителям, батюшкам — Чернышевских, Ткачевых, Нечаевых…
Вот, к чему я прилагаю этот термин — «инстинкт роста». Роевой, сонный процесс, подобный, как выше сказано — росту ребенка, спящего по 23 часа в сутки. Я сравнивал по старым подшивкам: об этом историческом важнейшем движении на Дальний Восток — статей, упоминаний почти в десяток раз меньше, чем, например, о…
Вот, кстати, и пример противоположного рода.
Спасли от резни, освободили Болгарию в 1877–1878 годах. И уже в 1879 году болгары избирают себе монарха — принца Александра Баттенберга, лейтенанта прусской службы. («Ах, какой пассаж!», — воскликнули, наверное, Марьи Антоновны во всех губернских и уездных городах России).
Уже в 1885(!) году Болгария воюет с Сербией. Теперь кого из братьев-славян спасать? И от кого? (…) У нас-то сейчас из мельтешения межславянских войн «проходят» только Вторую Балканскую 1912 года. Но была и та, 1885 года, война, семь лет как освобожденных братьев. Баттенберга свергают. Бежит пруссак, забавная деталь — в Россию.
А в Болгарии регент, злейший ненавистник России, настоящий мотор антироссийской политики: Степан Стамбулов . Фамилия… ну просто добивающая, довершающая картину бессмысленности, если вспомнить, что спасали-то болгар — от «Оттоманского Стамбула».
В 1887 году у болгар новый монарх — Фердинанд Кобургский, австриец. Ну и итог: война Болгарии в союзе с Турцией — против России (в рамках Первой мировой), хороший добавочный аргумент разным агитаторам — «о бездарной внешней политике царизма»…
И не то плохо, что помогали славянам, а то плохо — сколько же об этом наговорили, сколько «мыслей» и идей (и средств!) было вложено в — «Балканскую политическую линию»! Сколько болтовни впустили в это дело. А простые, инстинктивные движения были куда как более верны. Например, приняли в 1730-х годах братьев-беженцев, и целая страна — «Новая Сербия» возникла на территории Слободской Украины. Послали (точнее — «отпустили»!) добровольцев сражаться на Балканы. Такой случайный но выразительный пример: поссорился Вронский с Анной Карениной — и тотчас (первое, инстинктивное движение!) — пошел добровольцем на Балканы. Вот это — настоящие, ненатужные, может импульсивные, но не измысленные, не измочаленные действия!
Позже бы «освободили славян от турецкого ига»? К какой-нибудь «дате» — не поспели бы? (У нас ведь столько всего пркрасно-нужного поспевалось — к «датам»!). Да. Может, и позже освободили бы — да с большим духовным багажом! Не успели бы они и повоевать меж собой в 1885-м. (И в НАТО — чуть позже выстроилась бы очередь). А может бы что-нибудь полезное они усвоили и из примера другого «освобождения». Как Русь «освободилась от Орды» — вместе с Ордою в придачу…
ДОКАЗАТЕЛЬСТВА «ОТ ПРОТИВНОГО»
Наверное, трудно сразу принять столь новую «Периодическую таблицу русских войн», да еще со столь краткими обоснованиями. Вот цитаты из книги знакомой, знаменитой, показывающие, какие подпорки только приходится подставлять, что бы объяснить те же события — без этой «Таблицы»
Данилевский «Россия и Европа»:
«Но как бы ни была права Россия при разделе Польши, теперь она владеет уже частью настоящей Польши и, следовательно, должна нести на себе упрек в неправом стяжании, по крайней мере, наравне с Пруссией и Австрией. Да, к несчастью, владеет! Но владеет опять-таки не по завоеванию, а по тому сентиментальному великодушию, о котором только что было говорено. Если бы Россия, освободив Европу, предоставила отчасти восстановленную Наполеоном Польшу ее прежней участи, то есть разделу между Австрией и Пруссией, а в вознаграждение своих неоценимых, хотя и плохо оцененных, заслуг потребовала для себя восточной Галиции, частью которой — Тарнопольским округом — в то время уже владела, то осталась бы на той же почве, на которой стояла при Екатерине, и никто ни в чем не мог бы ее упрекнуть. Россия получила бы значительно меньше по пространству, не многим меньше по народонаселению, но зато скольким больше по внутреннему достоинству приобретенного, так как она увеличила бы число своих подданных не враждебным польским элементом, а настоящим русским народом…
Что же заставило императора Александра упустить из виду эту существенную выгоду? Что ослепило его взор? Никак не завоевательные планы, а желание осуществить свою юношескую мечту — восстановить польскую народность и тем загладить то, что ему казалось проступком его великой бабки. Что это было действительно так, доказывается тем, что так смотрели на это сами поляки. Когда из враждебного лагеря, из Австрии, Франции и Англии, стали делать всевозможные препятствия этому плану восстановления Польши, угрожая даже войной, император Александр послал великого князя Константина в Варшаву призывать поляков к оружию для защиты их национальной независимости. Европа, по обыкновению, видела в этом со стороны России хитрость, — желание, под предлогом восстановления польской народности, мало-помалу прибрать к своим рукам и те части прежнего Польского королевства, которые не ей достались, — и потому соглашалась на совершенную инкорпорацию Польши, но никак не на самостоятельное существование Царства в личном династическом союзе с Россией, чего теперь так желают. Только когда Гарденберг, который, как пруссак, был ближе знаком с польскими и русскими делами, разъяснил, что Россия требует своего собственного вреда (курсив мой. — И.Ш.), согласились дипломаты на самостоятельность Царства. Последующие события доказали, что планы России были не честолюбивы, а только великодушны. Восстание (поляков) ничем другим не объясняется, как досадою поляков на неосуществление их планов к восстановлению древнего величия Польши, хотя бы то было под скипетром русских государей. Но эти планы были направлены не на Галицию и Познань, а на западную Россию, потому что тут только были развязаны руки польской интеллигенции — сколько угодно полячить и латынить. И только когда, по мнению польской интеллигенции, стало оказываться недостаточно потворства или, лучше сказать, содействия русского правительства, — ибо потворства все еще было довольно к ополячению западной России, (курсив мой. — И.Ш.), тогда негодование поляков вспыхнуло и привело к восстанию 1830-го, а также и 1863 года. Вот как честолюбивы и завоевательны были планы России, побудившие ее домогаться на Венском конгрессе присоединения Царства Польского!»
Весь этот государственный бред («сентиментальный», что, по мнению Данилевского, извиняет царя Александра), кроме прочего — еще одно доказательство факта актуального даже и для 2010 года. Все отчуждение сегодняшнее украинцев от русских — родилось из того века держания при себе Польши. В книге «10 мифов об Украине» я, конечно, подробнее и доказательнее рассматриваю этот процесс… «Вторичной «украинизации» Юго-Западной Руси». Есть серьезные свидетельства, откуда взялись первые «самостийники» в эпоху Александра Первого. Однако продолжим Данилевского:
«Не из-за Европы ли, следовательно, не из-за Германии ли в особенности, приняла Россия на свою грудь грозу двенадцатого года? Двенадцатый год был, собственно, великой политической ошибкой, обращенной духом русского народа в великое народное торжество.
Что не какие-либо свои собственные интересы имела Россия в виду, решаясь на борьбу с Наполеоном, видно уж из того, что, окончив с беспримерной славою первый акт этой борьбы, она не остановилась, не воспользовалась представлявшимся ей случаем достигнуть всего, чего только могла желать для себя, заключив с Наполеоном мир и союз, как он этого всеми мерами домогался и как желали того же Кутузов и многие другие замечательные люди той эпохи. Что мешало Александру повторить Тильзит с той лишь разницей, что в этот раз он играл бы первостепенную и почетнейшую роль?..
Настал 1848 год. Потрясения, бывшие в эту пору в целой Европе, развязывали руки завоевателя и честолюбца. Как же воспользовалась Россия этим единственным положением? Она спасла от гибели соседа (Австрию)…»
Обращаюсь к другому капитальному обвинению против России. Россия — гасительница света и свободы, темная мрачная сила… У знаменитого Роттека высказана мысль, — которую, не имея под рукой его «Истории», не могу, к сожалению, буквально цитировать, — что всякое преуспеяние России, всякое развитие ее внутренних сил, увеличение ее благоденствия и могущества есть общественное бедствие, несчастье для всего человечества. Это мнение Роттека есть только выражение общественного мнения Европы (курсив мой. — И.Ш.). И это опять основано на таком же песке, как и честолюбие и завоевательность России. Какова бы ни была форма правления в России, каковы бы ни были недостатки русской администрации, русского судопроизводства, русской фискальной системы и т. д., до всего этого, я полагаю, никому дела нет, пока она не стремится навязать всего этого другим…
Итак, состав Русского государства, войны, которое оно вело, цели, которые преследовало, а еще более — благоприятные обстоятельства, столько раз повторявшиеся, которыми оно не думало воспользоваться, — все показывает, что Россия не честолюбивая, не завоевательная держава, что в новейший период своей истории она большею частью жертвовала своими очевиднейшими выгодами, самыми справедливыми и законными, европейским интересам.
Откуда же и за что же, спрашиваю, недоверие, несправедливость, ненависть к России со стороны правительств и общественного мнения Европы?…
После Венского конгресса, по мысли русского императора, Россия, Австрия и Пруссия заключили так называемый Священный союз, приступить к которому приглашали всех государей Европы. Этот Священный союз составляет главнейшее обвинение против России и выставляется заговором государей против своих народов, (курсив мой. — И.Ш.) Но в этом союзе надо строго отличать идею, первоначальный замысел, которые одни только и принадлежали Александру, от практического выполнения, которое составляет неотъемлемую собственность Меттерниха. В первоначальной же идее, каковы бы ни были ее практические достоинства, конечно, не было ничего утеснительного. Император Александр стоял, бесспорно, за конституционный принцип везде, где, по его мнению, народное развитие допускало его применение. Он был противником и врагом партий, насильственно вынужденных бунтом и революцией…
Корнем всех реакционных, ретроградных мер того времени была Австрия и ее правитель Меттерних, который, опутывая всех своими сетями, в том числе и Россию, заставил последнюю отказаться от ее естественной и национальной политики помогать грекам и вообще турецким христианам против их угнетателей, — отказаться вопреки всем ее преданиям, всем ее интересам, всем сочувствиям ее государя и ее народа. Россия была также жертвою Меттерниховой политики; почему же на нее, а не на Австрию, которая всему была виновницей и в пользу которой все это делалось, взваливается вся тяжесть вины?…
Не влиянию ли Меттерниха приписывается перемена образа мыслей, происшедшая в императоре Александре после 1822 года? Не это ли влияние было причиной немилости Каподистрии, враждебного отношения, принятого относительно Греции и вообще относительно национальной политики, наконец, не это ли влияние было причиной самой перемены в направлении общественного образования во времена Шишкова и Магницкого? А после не в угоду ли Австрии считалась всякая нравственная помощь славянам чуть не за русское государственное преступление?
Ну и как вам? Ощущение: медленный, торжественный въезд в желтый дом… Или — замедленная съемка процесса захождения ума за разум.
Относительно новым для читателя тут будет, наверно, последний пассаж. Что, оказывается, наш самодержец, натянутый как кукла на руку того самого Меттерниха, не только русскую внешнюю политику сложил к ногам Австрии — это еще соответствовало бы хоть какой-то реальности (удавшийся заговор все ж — реальность), хоть какому-то смыслу: ведь выгодно же, одурачив вражескую державу, заставить ее провести несколько войн целиком в свою пользу и во вред ей самой! Но… ТАК использовать эту «насаженность на Меттернихову руку — куклы-монарха», чтобы еще и встрять в содержимое их школьных учебников, расписание занятий в их университетах?!!
Но сколько ни заостряй этот пункт у Данилевского, грустный парадокс в том, что другого объяснения тем Александровым… действиям (слово «политика» тут все же не будем применять) — и вовсе нет.
Вот отчего я особо выделил в предыдущей главе экспертную оценку именно Жан-Жака Руссо, предсказавшего, что Россия влипнет в конфликт с демократической Европой (которая на тот момент, в середине XVIII века, была еще только в дальнем-дальнем проекте!). И век спустя Данилевский возмущенно констатирует: «Общественное мнение Европы: Россия — бедствие, несчастье для всего человечества».
И 250 лет спустя, мы разве не убеждаемся каждый день: в чьих руках общественное мнение Европы? Ставка-то, «Священный Союз», была сделана на евромонархов — и вот…
«А упало, Б пропало — кто остался на трубе?».
Может, сегодня князья Лихтенштейна и Монако, вспомнят о принесенных Россией жертвах евромонархам и помогут?