(Война и справедливость)
Первый, «поверхностный» слой этого силлогизма («Чем же тогда СССР лучше Гитлера?») — это чисто демагогический, почти журналистский перехлест, легко опровергаемый. Сравнивать наши ошибки с «великим тысячелетним планом Гитлера» — это логика обиженного, злого и очень недалекого ребенка. «Вот сожгут всех этих, и тех, и еще тех — а уж потом — все. И откроют в Освенциме и Саласпилсе — м-м... «Луна-парк»! Или... «Гитлерленд» с мороженым...
Но есть же и «второй» слой, вот это да, настоящие и труднейшие вопросы. Где заканчивается право спасителя? Что есть «справедливое устройство мира»? И как послевоенные годы потихоньку переходят в... предвоенные? Невоевавшие страны — они могут, конечно, уподоблять себя и весь мир спасенной из пожара хорошенькой, пухлой девочке, с галантным поклоном отдаваемой родителям, и на этом — все... Можно только... разве что свой телефончик родителям оставить, но так, неназойливо: «Позвоните как-нибудь — как там наша спасенная...» Такого спасителя (а в ПАСЕ — и только такого), конечно, все радостно бы приняли. Что тут и скажешь? Да, СССР оказался НЕ таким галантным спасителем. Но то, что известная часть европейских политиков позволяет себе подобные, почти околоэротические грезы (спаситель, подаренная роза, рука, протянутая для поцелуя, пылкий роман) — это ведь фактически означает их желание по-прежнему не взрослеть (как Питер Пэн). Это не романтизм, как может показаться, а весьма эгоистичное их выторговывание для себя права — в реальной, порой и военной истории на варианты вроде: «Ой, я пошутил!», «Нет, я так не играю!». Значит, при случае они опять позволят превратить свой «Диснейленд» в « Гитлерленд» и опять позволят нам спасти их — на их условиях!.. Потому и надо себе и другим напоминать: это ведь не дети, с детским наивным обаянием, недавно, летом 2009 года, выдали резолюцию о «равенстве фашизма и сталинизма», это такие... ПАСЕ-шные любители «ролевых игр»... Не с ними в итоге и спор этой главы.
Но действительно, как осознать истинные границы ответственности? Когда (и куда) исчезла внутренняя правота и справедливость СССР?
Итак, несовершенство «Версаля» и несправедливость «Мюнхена» подтолкнули мир к началу Великой войны. Советский Союз, как настоящий герой античных трагедий, принял на себя все удары судьбы, все зло и всю ответственность — и победил.
Но кто же тут собирался строить систему европейского обустройства — на «вечной благодарности спасенных»? Уж, конечно, не такой умудренный политик, как Сталин. Все его послевоенные речи, доклады, даже тосты («За великий русский народ!») бережно кодифицированы, давно изучены. Но есть два его «сразу-послевоенных» высказывания, представляющихся мне наиболее провидческими и прямо относящимися к перечисленным тяжелым вопросам этой главы. Они, эти высказывания, тоже, в общем, известны, заверены многими свидетелями, но, однако, не вошли ни в одно собрание его сочинений. Потому и приводятся свидетелями «не до точки, не до запятой», а примерно так:
1. «В этой войне мы потеряли самых лучших. И это еще непременно скажется».
2. «Без теории мы погибнем».
Понятно, отчего «ближние», ведавшие стенографированием и изданием «Собраний сочинений И.В. Сталина», никогда никуда не включали сей «апокриф». Они-то как раз и были — из тех «непотерянных»...
Но прежде чем коснуться этих самых... «нелучших из не лучших»: и кукурузного радетеля, и шамкающего коллекционера орденов и медалей — вернемся прежде к заглавию.
...«6 перьев с каждого гуся королевства (Война и справедливость) ».
Прекрасно сознавая, сколь приелись читателю за последние 25 лет эти многие образы, с помощью которых пытаются проиллюстрировать схожие военно-политические силлогизмы, я попробую хотя бы пример дать из колоды пока еще незатертой.
Дело происходило в эпоху Генриха Пятого, победителя при Азенкуре, покорителя Франции, самого лучшего и самого удачливого короля Англии (по оценкам большинства британских историков). В Столетней англо-французской войне тогда наступил как раз перерыв, предусмотрительно использованный англичанами для развязывания своей внутренней, гражданской войны. Воцарившийся Генрих V замиряет и вновь объединяет страну под лозунгом «Франция будет наша!» Тогдашние пропорции тех королевств по населению, мощи, величине армий соотносились примерно как... хорек с оленем. Но после недолгих приготовлений Англия (хорек) бросилась и победила оленя-Францию (на время, конечно).
А в истории Генриха Пятого, работы Десмонда Стьюарда, меня поразила одна абсолютно мимоходная техническая деталь подготовки к той великой экспедиции. Лучники, как известно, были главной ударной силой англичан, стрелы (более миллиона штук) заготавливались и перевозились бочками. А оперением стрел тогда служили действительно перья. Именно те же, что служили и поэтам, — гусиные. И вот одна лишь строчка в книге Стьюарда (далее шла рутина о мерах по подготовке кораблей):
«Генрих Пятый издал указ: «Шерифам во всем английском королевстве вырвать по 6 перьев из крыльев у каждого гуся».
Вот она, идея военной справедливости в гениально простом виде, самом наглядном виде. «Феодальное общество Англии, — как скажет вам любой учебник, — имело очень сложную структуру». Иерархия вассалитета, сложная система привилегий, но вот ведь же королевский указ — строго по 3 пера из каждого английского гусиного крыла. Мобилизация всей Англии. Предельно просто и справедливо. И если даже окажется, что у какого-то гуся выдрали 12 перьев, а у какого-то ни одного, то вся Англия — правильно — поймет это как случайное исключение, как преступление, коррупцию... районных военных комиссариатов, проводивших призыв... То есть я, конечно же, оговорился, хотел сказать — не районных военных комиссариатов, а «шерифов».
И через несколько месяцев 5000 английских лучников разметали при Азенкуре 20-тысячную французскую армию (рыцари, слуги, герольды, оруженосцы...).
Вот пример справедливой, народной (может, даже и отечественной) войны со стороны Англии. Может, это мое определение опять-таки покажется непривычным... диким, но тут такой комментарий. Это нам, россиянам, непривычно, потому что у нас понятия «народная», «отечественная» война связаны, неразрывно слиты с войной оборонительной, «защитой», «спасением» Отечества. Но для других стран и наций, особенно таких... более мобильных, в основном приморских, народной, отечественной может стать и захватническая война. Главное — в наличии/отсутствии идеи, реально объединяющей нацию. Захват добычи, захват новой территории... Это нам трудно представить, что «такие идеи» могут объединить весь народ. Но вот скандинавы поднялись и захватили треть Европы, основали несколько королевств. Арагонцы поднялись и захватили половину Италии. Немцы — «Дранг нах Остен». Нормандцы поднялись и захватили Англию. Кстати, и этот описываемый случай, когда они (нормандцы), спаявшись с англичанами в новую нацию, через 400 лет во главе с Генрихом Пятым захватили Францию, — это было отмечено в тогдашних летописях, как «обратное завоевание Нормандии».
Какое отношение это имеет к России (кроме всяких намеков и сопоставлений бытующей практики наших «райвоенкомов» и Генриховых «шерифов»)?
Конечно, всякая народная война подразумевает и некую народную самоорганизацию, да только «народно-захватническая» война требует организации и самоорганизации на два порядка большей, чем «народно-освободительная» война. Нужно собраться, погрузиться, переместиться. А главное, после победы в «народно-захватнической» войне нужно делить не только содержимое захваченных обозных телег, но и... землю, недвижимость. А дележ этого подразумевает уже и новую организацию жизнедеятельности, работы на захваченных территориях — в противном случае эта добыча не имеет ни смысла, ни ценности. Генрих Английский Пятый завоевал только титул короля Франции, а его люди получали и солидные движимые и недвижимые имущества. А уж это подразумевает списки, реестры, договора, поправки в арендные договора, земельные кадастры (а вот, кстати, когда мы услышали это зловещее слово — «земельный кадастр»?).
Трофеи народа в тоже выигранной, но оборонительной, спасительной народно-отечественной войне — это только обозы, на 99% с пожитками, украденными чуть ранее у него же, народа. Ну, плюс кой-какие сувенирчики из Парижа или Берлина. И дележ, передележ такого рода добычи (называется «подербанить») он и не требует самоорганизации сложнее, чем «братковская».
Горсткой казаков завоеванная Сибирь для народа осталась местом ссылки и каторги. А казаки — как раз исключение, единственная корпорация, самоорганизованная народом. И сложилось это исключение именно потому, что казакам требовалось еще и делить земли в низовьях Днепра, Дона, Яика, располагаться, организовывать жизнь. Для полноты картины я бы лично предложил еще посмотреть-посравнить казаков с ушкуйниками. К сожалению, эта последняя «корпорация» у нас мало известна, но поверьте на слово. Абсолютно та же отвага, предприимчивость, и даже та же самая тактика. Собирались от Новгорода Великого до примерно Новгорода Нижнего ватаги. Рассаживались по лодкам, называемым только не «челны» (как у Стеньки Разина), а «ушкуи», и совершали набеги. Зафиксированы их дохождения до Астрахани, Азова, а были наверняка и более дальние походы. Но вот до дележа земли у ушкуйников дело не доходило, ввиду тогдашней исторической (золотоордынской) ситуации.
И не осталось об ушкуйниках народной памяти, и, что характерно, песен о них не осталось. Зато и сами казаки, оторвавшись надолго от своих станиц, становились слегка похожими на... правильно, на тех же ушкуйников. Вспомните Стеньку Разина.
Итак, надо признать, что мы не имели опыта завоевательных народных походов. И, как следствие, не имели опыта организации цивильной жизни в завоеванных странах. Это не природный изъян (казаки как раз и доказывают, что подобные необходимые природные способности у нации присутствовали) — это, как говорят, «историческая данность». Потому и, спасши себя и мир от Наполеона/Гитлера, совершив кучу богатырских подвигов, наш народ впадает в... Какое еще слово у нас тесно связано с эпитетом «богатырский»? Правильно, язык не обманешь: «богатырский сон».
А как известно, «сон разума рождает чудовищ». Это я к тому, что некая таинственная субстанция — «справедливость» — потихоньку с 1945 года убывает, тает. Справедливого и устойчивого порядка на «завоеванных территориях» устроить не получилось. И кто же персонально оформлял этот процесс, «возглавлял» этот дрейф? Какая среда выдвинула лидера СССР в эпоху, когда «лучшие потеряны на войне»?
Ответ на этот вопрос это и есть одновременно ответ на главный возможный упрек: «Если у вас все время получается: тот больше прав, кто больше с Гитлером воевал, то до какого это будет времени? СССР единственный удержал фронт против Гитлера — что, отсюда следует, значит, что и Брежнев треть века будет самый умный и самый правый в мире? Когда кончаются эти неопределенные послевоенные годы (и начинаются довоенные)?»
Обдумывать эту фразу, а если угодно, пророчество: «В этой войне мы потеряли самых лучших. И это еще непременно скажется» — можно бесконечно долго. Можно так и ни до чего не додуматься. Мне кажется, что более результативными будут попытки ее истолкования — параллельно с истолкованием «пророчества № 2»: «Без теории мы погибнем».
А вот обстоятельства произнесения этой фразы известны более-менее точно. Сказано это было Сталиным свежеизбранному члену Президиума ЦК КПСС философу Д.И. Чеснокову. Даже и сами эти изолированные факты — избрания в Президиум ЦК (временный тогдашний эквивалент Политбюро) философа Чеснокова и обращение к нему Сталина — уже заслуживают гораздо большего внимания. И очень характерно, что «перестроечные» публицисты, вдоль и поперек просканировавшие все составы тогдашней партийной верхушки, включая уже и трагикомически сто раз обыгранного «примкнувшего к ним Шепилова», не задержали взгляд на этом собеседнике Сталина, философе Чеснокове, внешнем адресате тех, в общем, странных и загадочных слов.
Загадочных? Дело, напомню, происходило «в стране победившей теории (учения) Маркса... всесильного, потому что верного»... и т.д. Не будет преувеличением сказать, что 99,9% населения были уверены, что «уж теория-то у нас есть!» Отсутствие много чего другого как раз и компенсировалось уверенностью, что все идет по единственно верной... И уж точно все 100% населения были уверены: сомневаться в том, что «марксизм — самый всеобъемлющий итог развития человеческой мысли...», — это верный «вышак».
Так без какой теории «мы (понятно из контекста, что СССР — И.Ш.) погибнем»?
Сейчас уже собирается достаточная (может, уже и критическая) масса исследований и работ серьезных ученых, каковая обеспечит один важный переворот в сознании наших сограждан. Григорий Ханин в беседе со Львом Аннинским на страницах журнала «Родина» приоткрывает некоторые контуры нового взгляда на историю страны второй половины XX века. Это совпадает и с главным смыслом работ историка Мухина.
«Новая программа Сталина» включала:
1) разрядка международной напряженности;
2) гласность;
3) ограниченная демократия, прежде всего в партии;
4) улучшение жизни населения;
5) децентрализация экономики.
Доказательства тому собираются самые серьезные. Много чего не надо даже и открывать — надо просто перестать замалчивать. Как, например, великую реформу партии в конце 1940-х. Были ликвидированы транспортный и сельскохозяйственный отделы ЦК ВКП(б), из обязанностей секретарей ЦК устранены функции контроля за отраслевыми отделами. В аппарате ЦК оставлены отделы, отвечающие только за подбор кадров и идеологию. Партия устранялась от прямого руководства экономикой. Ведь это, по сути, все пункты «тяжелой борьбы за демократизацию общественной жизни в 1989—1991 годах» — одно уж это объясняет причины столь тотального замалчивания: получается, что «ревнители», «нормировщики» «ленинских норм», деятели эпохи Сахарова—Карякина списывали у самого (демократический язык и не повернется произнести — кого)...
В международной жизни — уступки в Корее, сдерживание агрессивных планов зарубежных компартий. Сильнейший раздражитель для Запада Коминформ (наследник Третьего Интернационала) фактически прекращает деятельность. Как только новая программа Компартии Великобритании стала лояльной (мирный парламентский путь к социализму, сохранение частного сектора), она была опубликована в журнале «Большевик» (1951 год).
Г. Ханин:
— Сталин был прагматик. Он пришел к выводу, что в связи с успехами СССР в военной технике, огромным расширением социалистического лагеря после победы китайской революции (1949 год) период выживания для нашей страны закончился. Дальнейшие успехи зависели уже от способности системы содействовать инициативе и творчеству граждан, чему препятствовала тоталитарная система (...)
Отстранение Сталиным слоя партноменклатуры готовилось настолько загодя, что только сегодня собираются и идентифицируются фрагменты этого плана. Вроде поощрения критического подхода в литературе. По свидетельству Симонова, Сталин особенно ругал «теорию бесконфликтности», а требование «партийности писателей» увязал с прошлым периодом борьбы за власть и объявил сегодня недействительным.
Ну и все известные публикации Овечкина, Веры Пановой в «Новом мире» и «Правде» в 1952 году свидетельствуют о том же. Популярное выражение «нам нужны Гоголи, Щедрины» (позднее спародированное «...и такие Гоголи, чтобы нас не трогали») — это ведь из выступления Сталина на комитете по присуждению Сталинских премий 1952 года. Юрий Жданов (сын, ученый) помнит, как летом 1952 года Маленков передал указание Сталина: ликвидировать монополизм Лысенко в биологической науке, ввести в президиум ВАСХНИЛ противников Лысенко, в первую очередь Цицина и Жебрака.
Каганович свидетельствует, что Сталин на следующем (получается, на XX — странно и вообразить!) съезде планировал выступить с серьезным и самокритичным докладом. А мог, откровенно говоря, и наоборот, весь состав XIX съезда (1952 года) пустить... вслед за XVII — для него это был бы вопрос скорее тактики. Одно бесспорно: 20-летняя летаргия типа брежневской в планы Сталина никак не входила. А знаковое «дело врачей», так, как оно в итоге пошло, это и была ловушка номенклатуры для Сталина, — этому тоже приводятся веские доказательства.
Интересно, как в этом исследовании соседствуют такие аргументы, как очерки Овечкина и мирные переговоры по Корее, смещение Рюмина, еврейская жена Чеснокова и согласие Сталина на объединение Германии. Серьезным мирным знаком для Сталина стало смещение в апреле 1951 года Главнокомандующего войск США на Дальнем Востоке (основная горячая точка) генерала Макартура, главного сторонника ядерной войны с СССР.
Далее уходить по вполне развернутой «блок-схеме», доказывающей, что Сталин готовил новый курс вроде дэнсяопиновского, пиночетовского, франковского, — безусловно, интересно, но все же это значит удаляться от главной темы данной книги. Оставим лишь вывод: Сталин долго размышлял над идеей послевоенного устройства жизни в СССР и в полученной им огромнейшей сфере влияния понимал, что прежняя государственная структура и партия (созданные под захват власти и под выживание) теперь не годятся. Его выводы (с отсутствием теории!), конечно, ни в одну опубликованную работу не вошли, но могли быть (если от общепризнанного прагматизма Сталина шагнуть к прагматическим же положениям) примерно следующими:
1. У России не было положительного опыта организации жизни на завоеванных территориях. А Сибирь? А вообще «одна шестая»? А это как раз косвенное доказательство (от противного) правоты евразийцев. Захвата как такового (как у немцев — Пруссия, Прибалтика) на нашей «одной шестой» не было. Было, как правильно, получается, пишут, «вступление в наследство в Улусе Джучиевом (Поволжье, Урал, Сибирь)». Смена династии Чингисидов — Рюриковичами. И, что характерно, именно эти «джучиевские» приобретения в конечном итоге всех крахов и остались.
2. Коммунизм, как организационное подспорье (через систему «братских партий») и как объединяющая идея, может, и пригодился бы, но в совершенно ином виде.
Нам же остается только гадать: какие контуры приняла бы наша жизнь, наша империя, если бы... «мы не погибли без теории». Перед мысленным взором встает словно неизвестный, неоткрытый континент.
Примерно так же Октавиан Август прокладывал Курс Мировой Истории — тоже сквозь совершенно неизведанные ранее земли. Его империя, сначала через «принципат», тоже выстраивалась очень медленно, постепенно, сохраняя весь республиканский лексикон.
Запомнившийся нам титул «Император» был одним из многих титулов, и не самым важным. Это было сугубо внутрилегионерское почетное звание. А Власть давал титул «Принцепс сената», личную неприкосновенность и право вето — должность трибуна (причем изначальный смысл трибунской должности — защита плебеев — был просто забыт, исчезла сама грань: патриции/плебеи).
Важнейшей гарантией устойчивости власти были членства «Императора» в жреческих коллегиях (две-три главных). Марк Аврелий (знаменитый философ и, считается, лучший монарх в истории человечества) был «салием» (прыгателем). Эти жрецы прыгали, повторяя фразы, смысл которых был утерян 800—900 лет до того. «Гаруспики» гадали по внутренностям... Но самая знаменитая жреческая коллегия — «авгуры». От них пошло не только «инаугурация», но и выражение «переглядываться и смеяться как авгуры». Считалось, точнее подозревалось, что авгуры сами между собой подсмеиваются над своими гаданиями. Сохраняя, однако, все формы почтения к древней традиции и вмещая разумом и лабиринты мифа, и рациональный взгляд, и государственную потребность...
И коммунист Сталин, обращающийся к коммунисту Чеснокову: «Нужна теория», мне видится тоже немного авгуром. Может, и члены Политбюро стали бы такими авгурами, «прыгателями» на Мавзолее, гадателями по Священной Книге «Капитал». (С поправкой на ускорение мировой истории это были бы не римские столетия, а наши, может... «пятилетки».) Марксизм, коммунизм приняли бы, наверное, ритуальные формы...
Тогда вот она и главная причина «безжалостного истребления Сталиным революционеров, верных и талантливых марксистов, верных и талантливых ленинцев»... ну и далее см. журнал «Огонек»...
Авгуров в Риме было двенадцать, гаруспиков — десять (или наоборот).
Но какое государство выдержало бы прокорм и попытки «поруководить» сотен тысяч «верных и талантливых» (а значит, и самоуверенных) носителей неработающей теории?! Твердых хранителей неудачного... «прогноза погоды на позавчера»?! Зазубривших «Капитал», последние главы которого уже и Энгельс дописывал, подкручивая марксовы теории под изменившиеся за несколько лет реалии. Конечно, их бы («видных марксистов»), конечно, лучше бы, рациональнее, да и просто гуманнее отправить в свиноводы, в дворники, в строители, чем «к стенке»... НО случилось то, что случилось, а уж причину выбирайте — какая больше понравится — из двух:
1) жуткая жестокость Сталина;
2) амбиции наших «видных марксистов» или «верных ленинцев».
Китайские «видные марксисты» в большей части все же поехали в сельхозкоммуны, «на перевоспитание». Дэн Сяопин и тысячи его партийных соратников во время репрессий Мао Цзэдуна работали (Дэн Сяопин не в свинарнике, правда, — работал в коровнике), но — скажите честно! — сможете ли вы хотя бы на миг представить в коровнике Троцкого и тех прочих?..
В общем, послевоенный «план Сталина» еще предстоит разгадать, в основном по косвенным каким-то свидетельствам, малая часть которых приведена Г. Ханиным...
Возобладавшая же в итоге линия Хрущева, Брежнева, Черненко — это просто... С чем и сравнить бы!.. Подопытные обезьяны разбрелись по лаборатории, оставшейся без Автора Эксперимента... Прыгают, крутят какие-то ручки, шлепают по кнопкам, спорят, вспоминая Хозяина...
Андропов один только и оглянулся удивленно: «Мы не знаем страны, в которой живем!»
Идейный запас, «запас справедливости», рожденный народной войной, особого рода интеллектуальной энергии постепенно иссякал. Все, что по-настоящему было нужно Советскому Союзу, — это безопасность. Сфера влияния, она же — сфера безопасности. Потому так важно будет привести самые главные, самые фундаментальные документы той эпохи: «Фултонскую речь» Черчилля, объявление нам войны («холодной») и ответы Сталина в газете «Правда» от 14 марта 1946 года.
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А почему вообще затеяно обсуждение «справедливости» войны, послевоенного устройства? Не является ли «справедливый» — бессмысленно-абстрактным, ненаучным эпитетом (вроде «любимый», «милый»), неприменимым в подобных вопросах?
В ста строчках ничего нельзя доказать, можно только указать (на)... То есть опять наиболее правильным ответом будет ссылка на ведущие научные авторитеты. Если уж военные, дипломаты и юристы 350 лет используют работы Гуго Гроция вплоть до прямого их включения в тексты международных конвенций вроде Женевской, то следует кратко сказать следующее. Гуго Гроций в трактате «О праве войны и мира» ввел определения (строгие, насколько возможно в этой сфере) справедливых и несправедливых войн. Причем выведены эти определения на основе разработанного им очень важного понятия «естественного права». Которое, в свою очередь, явилось из весьма обоснованного и плодотворного Гроциевого подразделения права на «естественное» и «внутригосударственное»:
«Особенность человеческой природы — контролируемое, разумное стремление к общению, которое и является источником естественного права. Мать естественного права — сама природа человека».
Помимо естественного, существует право волеустановленное: право народов и государственное право (...)
Далее я приведу только тезисы из Гроция.
1. Критерий оценки справедливости войны — соблюдение естественного права. Тут главная мысль, как мне кажется, — критерий оценки войн, критерий справедливости войны — НЕ право народов, НЕ право государственное (так как воюют различные народы и государства, и государственное право у каждого свое)...
2. Существует различие между причинами войн оправдательными (предлогами) и побудительными (собственно причины). Предлоги всегда явны, причины необходимо выявить...
3. «...чтобы защита была справедливой, она должна быть необходимой».
4. Для справедливых публичных войн Гроций ввел определение «торжественные войны». (Определение публичной войны — см. главу.)
5. Интереснейший частный вариант: Гроций вывел случаи, когда война является справедливой с обеих сторон. (А вот это, возможно, еще пригодится, например, для оценки Первой Чеченской...)
6. Различают войны, возникшие по несправедливой причине, и войны, в которые порок пришел извне, и ставшие вследствие этого тоже несправедливыми... (А уж это, по сути, что? — это свидетельство того, что природа войны может меняться в ее течении — еще один хороший аргумент в мою коллекцию опровержений Клаузевица, его фактически вреднейшего для СССР постулата о войне, как продолжении политики другими средствами...).
Если пафос первых глав книги выражен в слогане «Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО «Европа» и у всех германских подмастерьев аннулируются подложные «справки об участии в движении Сопротивления» (а точнее, поверх на стол кладется поднятая из архива Самая Большая Справка, о Самом Большом Движении Сопротивления — немецком), то нужно довести эти сопоставления до логического конца и признать: «Да, и в СССР мера участия в войне была различная у различных слоев».
Скажем сразу и прямо: речь пойдет прежде всего об одной интересной прослойке — «политработники» — и о ее (прослойки) дальнейшем расслоении. Как известно, в 1943 г. с упразднением института комиссаров партия от непосредственного руководства боевыми действиями была наконец отстранена. (А «подвиги» комиссара Мехлиса в Крыму все же заслуживают отдельного увековечивания, может, памятник когда-нибудь поставят, эдакую аллегорию: «Подлость и тупость , достигающие звезд».) И еще в одном вопросе, «воспитании масс», партия была хоть и не отстранена, но потеснена, разделив эту функцию с восстановленной Церковью. И вот остался этот странный «последыш»: «замполит», «политрук». Тут, правда, необходимы уточнения. «Замполит» роты, батальона — это такой же солдат, только более отважный и ответственный, «поднимающий в атаку» и т.д. «Замполит» полка, дивизии — случалось по-разному. А вот выше — это, как правило, та самая «счастливая» категория, подтверждающая: «устроиться» можно везде. «Кому — война, кому — мать родна». Наверное, это «закон жизни»: ну на любой, самой страшной войне отыщется эдакая «пазуха». В атаку не ходить, но и за руководство не отвечать. Подвез корочки партбилетов, проставил третью визу на наградных списках (не забыть вставить и фамилию... свою, олицетворяющую «роль партии»). И можно счастливо спать, наверняка даже и не думая, что тем временем «мир завоевывается для тебя»... А пока Мехлисы и Брежневы дремлют в политотделах армий и фронтов на пачках «Правды», ступеньки расчищаются, «лучшие гибнут». Сейчас мы подходим к вопросу, сформулированному 10 страниц назад: какая среда выдвинула лидера СССР в эпоху, когда «лучшие потеряны на войне»?
«В каждой части есть три дуба: замполит, парторг, завклуба!» — эту поговорку маршала Жукова я еще застал. Свидетельствую: в 1975—1977 годах этот афоризм со злым удовольствием повторяла вся армия. Но чем же ответил маршалу Жукову «дубленка» (так в одном анекдоте обыгрывалось «дуб Ленька»)?..
Отправленный в отставку, маршал Жуков написал книгу. Воспоминания. Его правда о войне. Отдал рукопись в издательство. Потекли годы молчания. И вот, намаявшись в ожидании, Георгий Константинович Жуков просит Косыгина помочь: «Уж и не знаю, где моя рукопись, последний раз послал письмо Брежневу. Ни ответа ни привета». Вот подлинник того письма:
«Уважаемый Леонид Ильич!
Обращаюсь к Вам с просьбой. В 1965 году я закончил разработку своих воспоминаний, над которыми работал несколько лет. Осенью 1965 года рукопись мною передана в издательство АПН.
По имеющимся сведениям, рукопись передана в отдел ЦК КПСС тов. Д. П. Шевлягину. Времени прошло много, а судьба моей рукописи мне не известна.
Очень прошу Вас, Леонид Ильич, дать указание по изданию моей рукописи. Очень хотелось бы издать книгу к 50-летию Советской Армии.
Маршал Советского Союза Жуков. 11 декабря 1967 г.».
Вот и следующее его письмо — Брежневу и Косыгину:
«Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Алексей Николаевич!
Прошло немало времени с тех пор, как АПН подготовило книгу «Воспоминания и размышления». Учтены все замечания и пожелания рецензентов.
Мне известно, что и отдел ЦК КПСС (тов. Степанов) дал свое весьма положительное заключение на мою рукопись.
Меня крайне огорчает ничем не объяснимая задержка в выходе книги в свет. Ведь это труд моей долголетней жизни.
Очень прошу Вашего вмешательства.
С уважением, Маршал Советского Союза Г. Жуков. 23 февраля 1968 г.».
Косыгин обещал помочь. И, наверное, выполнил бы обещание, но была преграда, неподвластная и ему. Об этом препятствии рассказала Миркина (работник издательства):
«Леонид Ильич Брежнев пожелал, чтобы маршал Жуков упомянул его в своей книге. Но вот беда, за все годы войны они ни разу ни на одном фронте не встречались. Как быть? И тогда был найден «выход». Находясь под Новороссийском, маршал Жуков якобы поехал посоветоваться с полковником Брежневым, но, к сожалению, того на месте не оказалось (такой выход придумали и сформулировали в редакции). «Умный поймет», — сказал с горькой усмешкой маршал. Эта нелепая фраза прошла во всех изданиях «Воспоминаний и размышлений» с первого по шестое включительно, как и в зарубежных изданиях. Только в седьмом издании она была опущена...»
Верстка была подписана в печать 24 декабря 1968 года. Рабочим в типографии рассказали, что маршал болен и хорошо бы поскорее выпустить книгу. Один из печатников воскликнул:
— Да мы круглые сутки работать будем! Мы с Жуковым воевали против фашистов, готовы работать в три смены хоть бесплатно!
В марте Миркина схватила первый теплый экземпляр, вышедший из машины типографии газеты «Правда», и помчалась на дачу к Жукову.
«Георгий Константинович поставил книгу на стол и долго смотрел на нее молча... Почти десять лет трудился над ее созданием маршал. Три года готовая рукопись лежала в «инстанциях». И вот книга родилась. Трудно передать чувство человека, который наконец-то держит в руках свою книгу. Для этого надо быть ее автором. Иногда сравнивают явление книги на свет с рождением ребенка. Похоже. Это тоже детище. Оно рождается в муках и приносит огромную радость, удовлетворение и облегчение. Книга Жукова была издана в 27 странах (к 1988 году), на 18 языках, миллионные тиражи раскупались очень быстро. Нетрудно представить, какой резонанс в печати вызвала эта книга, какой огромный поток писем хлынул в адрес Жукова. Георгий Константинович точно помолодел. Успех книги прибавил ему здоровья и бодрости. Огромная почта с благодарностями, советами, критикой и пожеланиями побудила маршала к немедленной подготовке второго издания...»
Что тут можно добавить? Только то, что приведен мною этот фрагмент— не «злопыхательства и очернительства» ради, а будет и еще один поворот сюжета, с привязкой — упоминанием Афганистана и «сухого закона».
Вот сама суть парадоксального расклада: «Большая война» — катарсис, источник новых мыслей о справедливом мироустройстве производит на человека действие очищающего страдания, — но, естественно, в той мере, в какой человек прикоснулся к этому страданию. Рядовой лейтенант со временем напишет то, что написали в итоге Бондарев, Астафьев...
Пьер Безухов с его «открытием» в 1812 году Платона Каратаева, конечно, всего лишь литературный герой, но за ним стоит и сам Лев Николаевич, соприкоснувшийся с народными страданиями, прошедший Крымскую войну. В этом смысле и «Севастопольские рассказы», да и «Война и мир» — это же «лейтенантская проза»!
Высшее руководство — другая форма участия в народной войне: непосредственно физического участия, «хождения в атаку», ранений им выпадало меньше, но интеллектуальное напряжение войны, возможно, и откроет им что-либо из будущего послевоенного политического справедливого устройства.
И как частное проявление этого закона: хлебные спекулянты, подделыватели продовольственных карточек или... подделыватели маршальских мемуаров — это не самые главные участники войны, а потому и не лучшие носители той справедливости, мудрости, о которых шла речь.
И эта «счастливая прослойка» — не ходившая в атаки, но и не отвечавшая за результаты операций (хрущевско-брежневско-зимянинско-черненковская. Мехлис — из этой же породы, один раз попробовал было поначальствовать, поотвечать в Крыму... Ну очень не понравилось), ответственная за подвоз на фронт пачек «Правды» и наградных бланков, она-то естественным (для войны и противоестественным для послевоенной жизни) образом и уцелела. Ее подходящие дружные колонны — членов военных советов и видел боковым зрением Сталин, говоря о потерянных лучших... Но сфокусировать свой известный прищур, переведя из бокового на прицельный взгляд, не успел.
Примечание. Могут поправить, что генсек Черненко в военных советах не политрукствовал, а всю войну успешно «повышал уровень» на различных партийных курсах. Возражу: разница тут не качественная, а сугубо количественная. Должность Черненко военных времен — это и брежневская должность, усиленная, доведенная до максимума всех тенденций. И если бы не та Черненкова астма — еще вопрос: не поехал бы и к нему за советом мемуарный маршал Жуков, в последующих изданиях?
