Глава 1. ЗАРОЖДЕНИЕ ГЛАВНОЙ ТЕМЫ КНИГИ И НЕКОТОРЫЕ ТОМУ ВНЕШНИЕ ПОВОДЫ
По сложившейся традиции в Европе широко празднуются годовщины (кратные десяти) открытия Второго фронта. В 2004 году на 60-летие Россия была приглашена, выслушала комплименты о своей «выдающейся роли в общей Победе»... Все прекрасно. Оставалась одна небольшая червоточина, как раз из числа указанных в заглавии «внешних поводов» к созданию этой книги, а именно: на предыдущий юбилей, на 50-летие, в 1994-м, французы-распорядители Россию почему-то не пригласили. Казалось бы, ну, юбилейным парадом больше или меньше... Однако любопытно было все ж: что означала сия разница в списках участников торжеств 1994 и 2004 годов? Вскрылись какие-то новые факты о той войне? Например, французы как раз к 2004 году узнали вдруг, что была, оказывается, такая «Сталинградская битва», поспособствовавшая общей Победе, и решили пригласить русских?
Так нет же, еще... 9 февраля 1943 года, знаменитый французский писатель Жан Ришар-Блок утешал по радио своих «униженных и оскорбленных»:
— Слушайте, парижане! Первых трех дивизий, которые проникли в Париж в июне 1940 года и осквернили нашу столицу, этих трех немецких дивизий — 100, 130 и 295-й — не существует больше! Они уничтожены под Сталинградом! Русские отомстили за Париж! Русские отомстят за Франиию!..
Понятно, что, собственно, военных подробностей и фактов не очень-то добавилось в этот исследуемый «послемиллениумный» период, да и вряд ли они, даже будь отысканы, заинтересовали кого-то из суетливых французских оргкомитетчиков 1994 и 2004 годов...
Или, может, они... эдакие интеллектуалы, эстеты, а Россия1994 — малоприглядна, и они просто не пожелали видеть, как наш пьяный президент-дирижер вдруг попробует себя на параде еще и... тамбур-мажором? Или, может, наоборот, они — такие прагматики: позвали Россию2004, а при 250 долларах за баррель — пригласили бы на Парад, «как героев второго фронта» — и Кувейт с Эмиратами?!
Вот второе предположение и ближе к истине, правда не в такой полемически заостренной форме, с Кувейтами-Эмиратами, а в том смысле, что именно ПОСЛЕвоенные реалии, политико-экономические условия и формируют нынешние оценки даже в сугубо военно-исторических сферах, то оставляя одних ветеранов за бортом, то выводя других на первую линию торжественных парадов Победителей.
Главные упреки к СССР — доведем тут уж до предела посылы, тысячекратно озвученные европарламентариями, правозащитниками и т.д.:
— Вы, СССР, изгнав немцев, и сами установили господство не лучше... опять же — Чехия-68... танки, Венгрия-56... танки...
И так далее, по всему периметру, географически очерченному в Ялте, а хронологически — от «Ялты до Перестройки»... Претензии к СССР-России постоянны, почти монотонны, и в 1994 году, ретранслируя их, только чуть-чуть довернули «ручку громкости». А в июле 2009 года, например, комитет ПАСЕ уравнял своей резолюцией «сталинизм и фашизм».
Природе этих упреков, тайным, почти подсознательным их мотивам и была посвящена моя книга «Вторая мировая. Перезагрузка». Первое ее издание, января 2007 года, разошлось довольно быстро, и в июне 2007-го было выпущено второе, существенно расширенное и исправленное (не без того) издание. Я фиксируюсь на этих датах 2007 года: не то чтобы мне так уж был важен приоритет использования популярного сегодня термина «перезагрузки» перед Бараком Обамой 2008 года, но и попадать в категорию авторов, быстро реагирующих на вброшенные лозунги, тоже не хотелось бы. Этот «профсоюз перезагрузчиков» и так растет на глазах. Себе я тогда отведу роль реставратора.
Глава 2. АДОЛЬФ ГИТЛЕР КАК ТРАСТОВЫЙ УПРАВЛЯЮЩИЙ ЗАО «ЕВРОПА»
Именно эссе 2005 года под таким несколько провокационным названием открыло эту «реставрационную работу».
Взгляните на карту Европы в начале решающего периода той войны (июнь 1941 года). Все замазано в буквальном смысле коричневой краской. Оттенок потемнее — Германия и союзники: Италия, Финляндия, Венгрия, Румыния, Болгария. Посветлее — страны захваченные: Франция, Польша, Чехословакия, Югославия, Греция. Непокоренный остров — Великобритания, ну и... розовый восточный океан — СССР.
Но одинаковый цвет Польши и Чехословакии — замазывает одно важное различие. Поляки дрались, оставили немцам руины. Чехи передали всех себя в целости. Только заводы «Шкода» и «ЧКД» более чем удвоили мощность фашистского танкостроения, об этом будут сообщены далее вполне удивительные вещи. О том, как немецкие танки 1938 года не смогли по шоссе дойти до столицы «аншлюссированной» Австрии — элементарно вышли из строя! Факт подвоза ломающихся немецких танков на парад в Вене по железной дороге (хоть и пылится на дальних исторических полках, однако ж, по сути, убийственен! Особенно в сочетании с другим фактом: в 1930-е годы первое место и 40% мировой продажи оружия и военной техники принадлежало Чехословакии. И лучшие в Европе чешские танки продавались по всему миру. Об этом подробнее в главе «Главные «Мюнхены» чешской истории».
Один цвет Франции и Югославии — тоже ложь. И дело не только во французской капитуляции, передавшей Гитлеру в трастовое (доверительное) управление весь военно-промышленный потенциал в целости. Это сегодня поощряется эдакое политкорректное, всех равняющее восприятие:
— Ну... Франция, Чехия, Греция, Венгрия — все одно, все — Европа! Все ведь в конкурсе «Евровидения» участвуют!
Но во Второй мировой войне на балансе «Объединенной (Гитлером) Европы» Польша, Югославия — это были захваченные хутора (сгоревшие), а Чехия, Франция — промышленные мегаполисы, доставшиеся «в рабочем состоянии».
Второй слой политкорректной замазки, снимаемый в моей книге, это…
В любой истории Второй мировой войны вы прочтете: «...во всех оккупированных странах развернулось движение Сопротивления». То есть по политическим причинам важно было подчеркнуть, что все народы поднялись... Только вы в курсе, что самое мощное по нанесенному Гитлеру урону движение Сопротивления было в Германии! И тщательно подсчитано это было еще в Нюрнберге! В главе «Измерение удельных «Сопротивлений» будет об этом подробнее.
То есть «Свободная Франция», «маки», герой-летчик Сент-Экзюпери, Маленький принц — все это, бесспорно, красиво. Но... как пели в Первую мировую: «На германской войне — только пушки в цене», и на «Второй германской», получается, тоже. Мощь концернов, государственные потенциалы и мощь любых, самых благородных личностей и организаций — вещи несопоставимые. Чешские и французские военно-промышленные комплексы, переданные фюреру, это из макромира, подпольщики — из микро.
Вдумайтесь, какая все же это жуткая вещь — инерция, заскорузлость восприятия! Даже в советских «Историях Второй мировой войны» — в обязательной, дежурной главе «Движения Сопротивления в Европе» — перечисляется, например, «забастовка французских шахтеров 1943 года».
И как-то машинально это принимается, проглатывается читателями уже нескольких поколений, без осознания, что «забастовка» — слово из мирного лексикона, как «домашние тапочки». Законная, вежливая, мирная форма диалога с работодателями. Доведите эту мысль до логического завершения... Ведь «забастовка» может стать средством, угрозой только в случае хорошо налаженной совместной работы. Только на исправно работающей шахте, заводе «забастовка» может что-то значить!
Объективно говоря, даже нынешние безработные юноши — арапчата, жгущие парижские машины, — это гораздо более высокий градус «Сопротивления». Им-то, не включенным в «хозяйственный механизм», — как бастовать? (...)
Но если движения Сопротивления французов и чехов несопоставимы с их государственными потенциалами на службе Гитлера, то с чем же их тогда вообще можно сопоставить, корректно сравнить? С немецким движением Сопротивления, конечно!
Военный историк Жак Бержье: «Красная капелла» (немецкое Сопротивление, точнее даже — половина его.— И.Ш.) определенно уничтожила более 200 000 солдат фашистского блока».
Геринг, в Нюрнберге: «Она («Красная капелла») погубила по меньшей мере 10 наших дивизий».
Но в Германии, кроме «Красной капеллы», ориентированной на Москву, была и «Черная капелла»: дипломаты, высшие чиновники, фельдмаршалы, генералы. В 1938 году она, «Черная капелла», во главе с Беком, Браухичем подготовила свержение Гитлера. Фельдмаршал Вицлебен, командир 3-го, берлинского, военного округа, репетировал захват рейхсканцелярии.
Даже СС заняли выжидательную позицию. Выразительная деталь, схваченная историком Марабини: летом 1938 года в Берлине перестали отдавать «хайль». Два месяца «монета стояла на ребре», и, как признались перед казнью заговорщики 1944 года, только «Мюнхенский саммит» — главный внешне- и внутриполитический козырь — спас Гитлера. Им, немецким Сопротивлением, «выбито из строя» четыре генерал-фельдмаршала (арестованы, казнены, покончили с собой): Клюге, Вицлебен, Роммель, Бек. Это больше, чем, собственно, «на поле боя», тут потеряно три генерал-фельдмаршала. А еще из выбитых немецким Сопротивлением: шеф разведки адмирал Канарис, начальник генштаба 30-х годов, генерал-полковник фон Хаммерштайн-Экворд, командир 4-й танковой группы Гепнер, военный советник Гитлера Вильгельм Шейдт (неоднократно передавал союзникам секретнейшие планы), Эдуард Вагнер (обер-квартирмейстер, начальник отдела снабжения Генштаба), посол в Риме Хассель, глава военной администрации Франции Штюльпнагель...
В этой главе-увертюре я пока только кратко покажу — как отчаянно нуждается в исторической реставрации картина «Вторая мировая война».
Оцените, например, такой гениальный фрагмент из официальной истории завода «Шкода». Там, после долгих свидетельств уникального качества их танков, идет следующий пассаж:
«... До 1939 года заводом «Шкода» было выпущено 295 танков. К несчастью, после оккупации Чехословакии ее танки были включены в состав немецко-фашистских частей и участвовали в захвате Польши, Франции, в войне против Советского Союза. Последний танк чешского производства был уничтожен 10 декабря 1941 года при освобождении подмосковного города Клин».
Но... что старый запас танков (295 штук, сделанных еще для чешской армии) закончился к 10 декабря 1941 года — это самая обычная практика, реальность войны, ротация. «Расход» и собственно немецких Т-II был примерно такой же. А что с 1939 года «Шкода», ставшая ядром немецкой промышленной группы Hermann-Goering-Werke (Герман Геринг Верке), всю войну выпускала немецкий танк Pz Kpfw-135 (тут уже счет на тысячи!), внедорожники, газогенераторные грузовики, тяжелые гусеничные тягачи... — это все вопросы не к нам, главный офис-то был в Германии!
Вроде корпоративного праздничка намечается у шкодных чехов (а в перспективе и национального!): 10 декабря — День окончания ответственности за танки...
А другой гигант — «ЧКД-Прага» — вошел в немецкий концерн BMM. Производили: лучший среди легких и средних танков вермахта Pz Kpfw-38 (это чешский танк NNHP-S, мировой лидер продаж) — изготовлено 1411 штук. Самоходное орудие «Мердер», лучшую противотанковую самоходку той войны «Хертцер», тираж — 2584 штук.
А тысячи пражских танков, сделанных в 1939— 1945 годах, до сих пор в военных справочниках идут как немецкая продукция.
Только отчаянные бомбардировки союзников в марте 1945 года снизили на 50% производительность чешских промышленных гигантов, но в общем «чешская семилетка» работы на Гитлера была успешно выполнена и перевыполнена.
В книге «Вторая мировая. Перезагрузка» я ввел такую главу: «История Второй мировой войны в пятидесяти эсэмэсках», доведя некоторые положения до формата лозунга. Касательно чешского пункта: «До советских танков 1968 года в Праге были чешские танки в Минске, Смоленске, Киеве, Сталинграде и под Москвой!»
Уинстон Черчилль «Вторая мировая война» (Churchill W.S. The Second Word War. London. 1951):
«...из-за падения Чехословакии мы потеряли силы 35 дивизий. И кроме того, в руки противника попали заводы «Шкода» — второй по значению арсенал Европы, который с августа 38-го по сентябрь 39-го выпустил почти столько же продукции, что и все английские заводы за этот же период».
Многие обозреватели, и прежде всего Александр Мелихов в большой статье в газете «Известия» «Чешские танки, или А судьи кто?», в общем, высоко оценили этот «перезагрузочный» подход к истории Второй мировой войны. А Валентин Николаев посоветовал и подняться от танков к небесам. Оказывается, самым проклинаемым в нашей пехоте самолетом был не «Юнкерс», а разведчик-корректировщик «Фокке-Вульф189» («рама»), чье появление означало неминуемый и высокоточный артобстрел. Это был высотный, чрезвычайно маневренный и практически несбиваемый самолет.
А производился тот «ФоккеВульф189»... на заводах «Верк-3» во французском Бордо (привет нынешним, там изготавливаемым, «аэробусам»! Вот что значит забота о сохранении своей недвижимости и промышленного потенциала!)... а еще и на заводе «Аэро» в... Праге (ну опять этот «Город мастеров»!).
Был у меня вопрос к чешским историкам («Сколько простояли, может, даже протестовали заводы «Шкода» и «ЧКД», в связи со сменой флага? Неделю или меньше?»)... но прервемся на этом. Дальнейшие танково-чешские изыскания могут сделать историю Второй мировой такой же однобокой, как и нынешние «политкорректные» интерпретации. Займемся «политическими моторами». От «шкодовцев» — к «мюнхенцам». . .
И от «Объединенной Европы» нынешней, брюссельской, — к «Объединенной Европе-1», берлинской... Закладывание и сравнение контуров этих «Европ» на картах 1941 и 1999 годов может многое разъяснить в истории Второй мировой. И не только.
Выбор (или, в современных терминах, «точка бифуркации») был не только у бронетанковых чехословаков. Выбирала вся Европа. Например, Югославия. Сербы (правда, с хорватом Тито во главе) организовали партизанскую армию, притягивавшую на себя 12 и более дивизий Германии и ее союзников. Хорваты создали государство, наоборот, давшее фашистскому блоку 5 дивизий. И очень интересно на этот выбор 1930-х накладывается выбор Европы 1990-х: за кого «болеть» во вновь расколотой Югославии? Там и там — террор, этнические чистки. Но кого же в итоге бомбить будут?..
И совсем недавняя, 2004 года, точка выбора: Украина. Кто на радовских выборах правильнее посчитал голоса? Львов или Донецк? И там и там — лишь юридически равноценные протоколы тамошних избиркомов и взаимные обвинения. Другой исходной информации в принципе нет. Какой из протоколов поддержит ЗАО «Европа»? И опять явное подыгрывание тому краю, где формировалась дивизия СС «Галичина» — а «там, где партизаны, Краснодон, «Молодая гвардия» — ну, там наверняка хуже считают». Только новая «политкорректная колеровка»: теперь их клиенты не «коричневые», а «оранжевые». Ребрендинг!
КАК СКЛАДЫВАЛАСЬ «ОБЪЕДИНЕННАЯ ЕВРОПА-1»
Индексацию мы вводим, чтобы не путать с нынешней «Объединенной Европой-2», совпадающей с Европой Первой — по географии, набору наций и, как выше было показано, по некоторым своим политическим предпочтениям. Возможно, даже наверняка нынешним политикам, столь торжественно провозгласившим «О.Е.-2», будет и неприятно напоминание об этом предшественнике. Да что ж поделаешь, была ведь «Объединенная (Гитлером) Европа». И к рождению ее, оказывается, тоже были причастны либералы и даже лауреаты Нобелевской премии мира!
Сегодня сложилось уже целое направление: критика глобализма и политкорректности. Эпоха и мир кажутся странными и зыбкими, глупость сегодняшних политиков — уникальной. Но нет же. Вот портрет времени между мировыми войнами в «Истории...» Уинстона Черчилля, так сказать, «Выбранные места».
«Немцам навязали то, что было идеалом, к которому стремились либералы Запада. Франция требовала границ по Рейну, но Англия и США полагали, что включение районов с немецким населением противоречит принципу самоопределения наций. Клемансо пришлось на это согласиться в обмен на англо-американские гарантии. А позже сенат США, не посчитавшись с подписью Вильсона, не ратифицировал гарантийный договор... Заявили, что нам нужно было лучше знать конституцию США. На Вашингтонской конференции 21-го года внесли далеко идущие предложения по морскому вооружению, и англичане с американцами начали рьяно топить свои линкоры и разрушать военные базы. Это делалось на основе странной логики, согласно которой аморально разоружать побежденных, если победители тоже не лишатся оружия. Вплоть до 1931 года победители концентрировали свои усилия на том, чтобы вымогать у Германии ежегодные репарации. Но платежи могли производиться только благодаря американским займам, так что вся процедура сводилась к абсурду. Результат конференции (Локарно, 1925 г.) — общий гарантийный договор и арбитражные договоры между Германией и Францией, Германией и Бельгией, Германией и Польшей, Германией и Чехословакией. Остин Чемберлен получил орден Подвязки и Нобелевскую премию мира...»
А теперь вдумайтесь: «Нобелевку мира» дали именно человеку (Чемберлен), проторившему дорогу ко Второй мировой войне, и... так уж получается — именно за это «проторяющее» деяние (в Локарно). Факт этот не очень афишируем сегодня, наверное, дабы походя не дискредитировать премию, которую в последние годы получили... «ну просто святые люди... просто ангелы политкорректности». «История...» Черчилля заполняет исторический вакуум. Политика Англии 30-х годов нуждается все же в каком-то истолковании. Кстати, Черчилль свою Нобелевскую премию в 1953 году получил не как Чемберлен и Горбачев — «За мир», а по части все же литературы. Кроме его «Истории Второй мировой войны», мне представится повод процитировать еще и его «Историю англоговорящих народов». Это почти честертоновское изящество плюс причастность ко всем подробностям политики. Хотя политикой предстающую картину 1920 — 1930 годов и назвать трудно. Двадцатилетняя оргия пацифизма. Не поддержать британское разоружение — значило гарантированно проиграть выборы. Союз студентов Оксфорда приносит публичную клятву: никогда не сражаться за свою страну. Во Франции коммунисты Мориса Тореза имеют, говоря по-современному, «блокирующий пакет». Чтоб провести закон о двухгодичной службе, министру Лавалю приходится лететь в Москву.
Черчилль: «...только Советы могли позволить значительной части французов, питавших к ним доверие, оказать поддержку этому закону». Добро Сталина было получено. Французская армия теперь может достичь планки 100 дивизий. Над всем этим, согласитесь, уже витает сквознячок абсурда. Но Черчилль элегантно избегает оценок и продолжает: «После Лаваль спросил Сталина: «Не могли бы вы сделать что-нибудь для поощрения католиков в России? Это бы так помогло мне в делах с папой». — «Ого! — воскликнул Сталин. — Папа! А у него сколько дивизий?»...»
Знакомые с этим фрагментом обычно фокусируются на Сталине, суровом прагматике, даже папу римского мерящего на дивизии. Но по-моему, совершенно здесь восхитителен и француз Лаваль. Вот это его «что-нибудь для»... То есть фактуры вопроса, какой-нибудь конкретной нужды советских католиков (такой-то костел починить, такого-то падре выпустить) — нет, да и не надо! «Что-нибудь» — это для разменной монетки в делах с папой. Я, когда хочу представить себе европолитика — закрываю глаза и прямо-таки вижу довольного коммивояжера Лаваля. Ободренного, собирающегося из Москвы, «на обратной дороге заскочить и к папе»...
Другой темой нескольких глав этой книги будет рассказ о том, как Рузвельт и Черчилль, разделяя со Сталиным Европу на сферы влияния, не просто признавали — они совместно конструировали новую систему гарантий. Вместо провалившейся Версальской. Многоуровневую систему: ООН, Совет Безопасности с пятью постоянными членами, разделение Германии, сферы влияния, а можно сказать — сферы безопасности, буферы. «Национальные суверенитеты», дарованные Версалем, были не просто сложены к ногам Гитлера, они в некоторых случаях оказались просто-таки топливом для фашистской машины. И самые вопиющие, но и оттесняемые сегодня на периферию общественного внимания случаи, вроде сотрудничества Гитлера и независимой Литвы, тоже будут в этой книге рассмотрены.
Ведь на СССР напала не только Германия, но и Европа — значит, соответственно, и советской сферой безопасности станет тоже не только Восточная Германия, но и Восточная Европа. Железная ялтинская логика. Так что танки в Чехии 1968-го — это следствие того, как закончилась, как проходила и как затевалась война. Следствие Мюнхена...
Уже полторы сотни лет кочует афоризм: «Генералы всегда готовятся к прошлой войне». «А зарплату получают за будущую», — недавно домыслил один остроумный журналист. Может, наши правители и ошибались, подстраховываясь в 1968 году, по канонам 1940-го. Но — поговорка не врет — так поступают все правительства, все генеральные штабы — готовятся к той войне, в которой они участвовали. Нетягавшиеся 4 года с вермахтом имеют совсем другую политическую наследственность, военную доктрину.
И не нужно кивать: «Да, было дело, пытались в 1968 году социализм танками подкрепить». Тоже еще «видный марксист» — генерал армии Павловский (организатор операции «Чехия-68»). Лучше сказать правду: «Защищали свою сферу влияния, сферу безопасности». Или вышепредложенным слоганом: «До советских танков 1968 года в Праге были чешские танки в Минске, Смоленске и Сталинграде!»
Соотношение сил в 1938 году (1582 самолета, 469 танков, 2 млн. чел. — чехи, и 2500 самолетов, 720 танков, 2,2 млн. чел. — немцы) позволяло Бенешу держаться и безо всякой помощи (неполученной из Франции, отвергнутой из СССР). А уж тема сравнения уровней качества боевой техники была предварительно заявлена и будет подробно рассмотрена в «чешской» главе книги. После изучения качества «чешского приданого» немецкие генералы еще раз признали, что избежали самой крупной неприятности, что риск поражения в Чехословакии 1938 года был даже большим, чем в Польше 1939-го и во Франции 1940-го.
Вот Черчилль и сокрушается не только о 469 невыстреливших танках и 1582 самолетах, попавших к немцам. Главное — лучшие в Европе заводы.
Да можно и безо всякой геополитики проиллюстрировать это. Вообразите...
Пивной бар. Все сидят, смотрят в свои кружки. Вваливается верзила. Куражится. Выжидают. Верзила хватает за лацкан первого, пана. Тот — пардон! — отдает напавшему кошелек и револьвер, случившийся у него в кармане. Верзила хватает мсье — получает еще кошелек, нож, кастет. Последнему, товарищу, решившемуся сопротивляться, достается и пулевых, и ножевых ранений. Огрубев и озлобясь, он все же скручивает верзилу и... оставляет его на полу.
Выхода из этого странного бара почему-то нет...
Едва отошедшие от этих отвратительных сцен насилия пан и мсье требуют вернуть им собственность. «Мы знаем, товарищ, что теперь для защиты против верзилы вам револьвер с ножом не понадобятся».
А товарищ, вместо самого простого ответа: «А откуда ВЫ-то можете это знать?», начинает что-то бормотать про социализм...
Выбор был и у Дании, Бельгии, Голландии: передавать свои государственные потенциалы немцам или нет. А сейчас саму постановку подобного вопроса они назовут дикарством, фанатизмом. И уже как-то невежливо напоминать, что кто-то должен был все же начать настоящее сопротивление, как в Варшаве, Сталинграде, Ленинграде. Миллионы пленных, заводы захватывали и у нас, но решившиеся сопротивляться рассматривали это только как преступную ошибку или предательство. И как следствие: СМЕРШ, заградотряды, репрессии. Такой выбор определяет все, от политики до послевоенной психики. Но только ли послевоенной? Многие некрасивые действия накануне 1941 года — это ведь приготовления человека, сузившего глаза, решившегося. По той же пивбарной аналогии: сбросил зрителя-прибалта, вооружился его стулом. «Пакт о ненападении» — это фактически был выбор места и минуты предстоящей драки...
Вопрос о «Шкоде» чешским историкам я уже задал, теперь один легкий им упрек, по поводу гибели их же соотечественника! Очень знаменитый, миллион раз описанный случай: один пражский студент увидел в 1968 году советские танки и, оскорбленный в национальных чувствах, поджег себя...
Именно вы, чешские историки, могли спасти парня, дать ему прививку, например... Рассказав, например, как «герой Мюнхена» Чемберлен отчитывался в палате общин, после того как Гитлер взял не только Судетскую область, но и всю Чехословакию: «...мы просто являемся свидетелями пересмотра границ, установленных Версальским миром. Не знаю, найдутся ли люди, которые думают, что границы будут постоянно оставаться прежними. Я считаю, что достаточно сказал о Чехословакии...»
Именно вы, пане историки, могли спасти того студента 1968 года, а не подталкивать его, как эрдмановские персонажи — самоубийцу: «Фас! Советские танки! Протестуй! А вот, кстати, тебе и спички».
Глава 3. О «ПРАВЕ ВЕДУЩИХ «БОЛЬШУЮ ВОЙНУ» И О ПОДВЕРНУВШИХСЯ ПОД РУКУ
А «тот самый Пакт», «тот самый вкус»: «Молотов-Риббентроп?», «агрессия СССР в Прибалтике»? Исследованию природы этих обвинений, собственно, и посвящена вся эта книга. Решившийся на «Большую войну» имеет право и на Большой маневр. Но что это за термин — «Большая война» и правомерно ли его введение?
Ответ будет подробный, с привлечением некоторых предыдущих моих публикаций, в том числе и по Гуго Гроцию — автора понятий «естественного права» и большинства положений «права войны и мира». А пока — несколько исторических прецедентов.
Так, например, решившиеся на «Большую войну» — англичане XIX века знали сами про себя, что именно они — самые непримиримые, самые конечные враги Наполеона, и с этим самооправданием могли заключать «с Бони» сколько угодно перемирий, подписывать с ним Амьенский мир, а после уничтожать совершенно нейтральную Данию («Просто чтоб датский флот случайно не попал к Бони»).
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А кто такой, собственно, этот Бони?
«Бони» — это кличка, не сходившая со страниц тогдашних британских газет. По-английски — что-то вроде «крошка» (помните «Бони-М»?). В приложении к Бонапарту это имело выраженное уменьшительно-презрительное значение.
А тот, кто требовал к себе обращения только «Наполеон»,— он ведь и простое неискаженное «Бонапарт» считал за величайшее оскорбление себя и Франции. Так что «Бони» в британских (и только в британских в то время!) газетах была не просто шутка: это был залог непримиримой вражды, залог войны на уничтожение. Подобно тому, как 500 лет до того резали невинных и никому не нужных, в общем-то, монгольских послов, зная, что после этого с монголами мира не может быть никогда.
И советские газеты тех годов с карикатурами на Гитлера — это такой же залог. И взаимная моральная «направленность» фашистов и коммунистов — это вполне серьезный, «материальный» аргумент.
А то, что нам ставят в вину «тот самый Пакт» и изменившийся тон советских газет 1940 года... это как если бы уцелевшие обитатели Освенцима начали пенять открывающим ворота русским солдатам: «Вы-то и под Вязьмой облажались, и под Харьковом — дважды. И в Сталинграде долго тянули, и под Курском. А уж под Ленинградом-то... И пришли-то нас освобождать в результате — гораздо позже, чем должны были... по нашим расчетам... И, уж конечно, нельзя было входить в три Прибалтийские республики».
Но «совпаденьям несть числа» — именно на Балтике Великобритания вписала наиболее яркую страницу в кодекс этого права. «Большая война» велась ею в XIII — XIX веках с Наполеоном. Флот оного, как известно, был разбит при Трафальгаре, и вторжение Британии вроде бы не грозило. Но Наполеон чисто теоретически мог создать себе новый флот? Мог. А пожелав воссоздать флот, Наполеон, используя свое континентальное могущество, наверное, мог бы захватить какую-нибудь страну, имеющую значительный флот, и «приобщить его к делу»? Вполне. А у кого еще в Европе остается «значительный флот»? А вот — Датское королевство. Но оно пока ведет линию безупречного нейтралитета. А вдруг что изменится? Тем более по исследованиям одного нашего (британского) писателя: «Какая-то в державе датской гниль!» В. Шекспир «Гамлет».
Надо подстраховаться.
26 июля 1807 года из Ярмута вышла британская эскадра в составе 25 кораблей, 40 фрегатов и малых судов. За ней несколькими отрядами шла армада из 380 транспортных судов с 20тысячным десантом. 1 августа британская эскадра появилась в проливе Большой Бельт. 8 августа к наследному принцу-регенту Фредерику явился британский посол Джексон и заявил, что Англии достоверно известно намерение Наполеона принудить Данию к союзу с Францией. Англия этого допустить не может, и в обеспечение того, что это не случится, она требует, чтобы Дания передала ей весь свой флот и чтобы английским войскам было разрешено оккупировать Зеландию, остров, на котором расположена столица Дании. Принц отказался. Тогда британский флот в течение шести дней бомбардировал Копенгаген, а затем высадил десант. Половина города сгорела, в огне погибли свыше двух тысяч его жителей. Командовавший датскими войсками престарелый (72-летний) генерал Пейман капитулировал. Англичане увели весь датский флот, верфи и морской арсенал сожгли. Принц Фредерик не утвердил капитуляцию и велел предать Пеймана военно-полевому суду...
Этот-то пожар Копенгагена и поразил на всю жизнь датского философа Кьеркегора.
Но, может, пример 1807 года — слишком устаревший? Ведь с тех пор столько гуманистов и правозащитников «в земле европейской просияли». Тогда вот пример как раз из того, самого актуального, 1940 года. Исландия в то время была частью Дании (не будем вдаваться сейчас в тонкости их унии). И когда Гитлер в апреле 1940 года захватил Данию, Великобритания без объявления войны, без даже двух строчек объявления вообще чего-либо, захватила Исландию. Основание самое элементарное: Дания так и так попадает под Гитлера, но нельзя, чтобы вся, целиком. Остров Исландия для войны пригодится.
И как же это оправдалось! Будь Исландия германской, ни один англо-американский конвой (не только тот знаменитый PQ-семнадцатый, но и PQ-первый) не дошел бы до Мурманска — он даже и не вышел бы из Америки! Исландию — абсолютную командную высоту в Северной Атлантике — миновать было невозможно.
Британское право, как известно, основано «на прецедентах». СССР тоже вел «Большую войну» с фашизмом. Уже имели место прямые сражения с немцами и итальянцами в Испании, с Японией на Хасане и Халхин-Голе. Перемирия, пакты с главным противником, конечно, заключались (как и у англичан с Наполеоном), но это никак не отменяло главного факта: последней инстанцией разрешения «Большого исторического конфликта» будет схватка СССР — Германия. И присоединение нами в 1940 году важнейшего стратегического плацдарма, трех республик, недотягивает до британско-датского прецедента по параметрам. В том числе... по отсутствию большой крови и разрушений.
Нынешние политкорректные историки щелкают на счетах: «Так, 1940 год — СССР подмял три демократических государства — три костяшки налево, минус».
Можно согласиться... Хотя и с некоторыми поправками. Латвия на тот момент «демократической республикой» быть перестала — диктатура Ульманиса. Литва за год до этого объявила, что ни за себя, ни за свою территориальную целостность, ни за свой нейтралитет ручаться не может.
История тут была такая. По Версальскому миру бывший немецкий город Мемель (с округой) назывался Клайпедой и передавался Литве.
ЛИТОВСКИЙ ДИВЕРТИСМЕНТ 1939 ГОДА
Мемель, кстати, в некий исторический период был столицей и последним плацдармом Пруссии, добиваемой Наполеоном. Неизвестно, об этом ли вспомнили в Версале державы-победительницы, забирая у Германии сей важнейший порт, главное другое: они гарантировали Литве защиту — ее и ее благоприобретений. Гарантии эти (Литве) были абсолютно аналогичны гарантиям, данным Польше, во исполнение которых, собственно, и была объявлена, через 5 месяцев после Клайпеды, война Германии! Более того — гарантами литовского суверенитета над Клайпедой, кроме Англии, Франции, были еще и Италия, Япония (тоже Версальские победители)...
20 марта 1939 года министр иностранных дел Германии фон Риббентроп объявил литовскому коллеге И. Урбшису: «...если литовское правительство склонно вернуть Клайпедский край путем соглашения, то правительство Германии готово пойти навстречу и удовлетворить интересы Литвы в Клайпедском порту. Если литовское правительство не пойдет этим разумным путем, то Клайпедский край будет возвращен Германии по-другому. Если бы там произошли столкновения и хоть один немец погиб, тогда уже не мы, политики, занимались бы этим делом, а войска, начав поход, неизвестно где остановились бы. После начала военных действий германское правительство больше ни на какие переговоры не пошло бы».
Не дожидаясь официального ответа Литвы, Адольф Гитлер отправился в Мемель на флагмане германских ВМС — линкоре «Дойчланд». Литовцам дали официальный и унизительный совет: «Во избежание пустой траты времени отправить специальным самолетом в Берлин полномочных представителей для подписания документа о передаче района Мемеля Германии».
Вооруженные силы Литвы составляли: кавалерийская бригада и три пехотных дивизии общей численностью 24 тысячи человек, при 44 легких танках и 110 самолетах. И всего один военно-учебный корабль с шестью пулеметами и двумя пушками «Эрликон» двадцатимиллиметрового калибра. Литва, конечно, меньше Польши, но... Германия фактически не имела с ней общей границы! Единственный вариант — десант. Но этого по многим причинам Британия допустить бы не могла. Парламент и британская публика могли попустить сухопутным силам «трудности развертывания», «Странную войну». Но Британский флот — готов всегда и везде! Он и в месяцы «Странной войны» сражался абсолютно серьезно, и спасать Норвегию бросился, правда, неудачно — но то было в 1940-м, чехи к тому моменту отработали на Гитлера уже почти полтора года.
Итак, чтобы получить помощь Британии и Франции, Литва должна была отвергнуть требования Гитлера, обратиться к странам-гарантам и теоретически, возможно, подвергнуться нападению. И тогда Вторая мировая война началась бы в апреле, а не в мае 1939-го.
Как констатируют литовские историки, «можно было бы кровью тысяч солдат вписать героическую страницу в историю. Но в территориальном отношении Литва в конечном счете только проиграла бы. Ведь министр иностранных дел Германии фон Риббентроп дал ясно понять, что, затеяв сражение, литовцы потеряют всю страну. Конечно, очень больно, когда рубят руку, но глупо подставлять еще и голову...».
21 марта совет министров, «не находя другого выхода, считает, что он вынужден принять требование германского правительства. Перед лицом грозящей со стороны Германии опасности совет министров не находит возможным выполнить требования ст.15 конвенции, заключенной между Литвой, Британской империей, Францией, Италией и Японией о Клайпедской территории. Министру иностранных дел поручается только информировать полномочных министров Франции и Великобритании в Каунасе о требовании правительства Германии вернуть Клайпедский край рейху».
То есть исходя из своих национальных интересов (плюс, помните: Германия учтет интересы Литвы в Клайпедском порту), Литва не обращается за помощью к странам-гарантам и отдает Мемель. Значительно усиливая позиции Германии на Балтике и также значительно ухудшая положение любого, решившегося на «Большую войну» с Гитлером.
Сдавшись, получается, «на окрик», Литва значительно усилила Гитлера на Балтике и тем самым значительно ухудшила положение всех тех, кто все же решится, по их выражению, «...глупо подставлять еще и голову...».
Последовательность здесь проста и линейна, здесь ни один Ландсбергис не переставит даты. Март 1939-го — Литва объективно сработала на Гитлера.
Август 1940-го — в эту шелушащуюся Литву входят войска СССР.
Да... это в беседе с Рустамом Арифджановым в передаче на «Русской службе новостей» я, в режиме радио-экспромта, сказал: Литва именно шелушилась в руки Гитлера.
1945 год — Литва получает отбитую советской кровью ту самую Клайпеду плюс Вильнюс (Вильнюс, правда, дарился Советским Союзом Литве еще и в 1940 году).
2007 год — Литва требует 24 миллиарда долларов — «пени за советскую оккупацию».
Вот литовская логика. Ведь правы же они по-своему, по-литовски: «...глупо подставлять немцам голову», — Россия подставила голову? — Значит, она глупа! — Значит, надо рискнуть с этим счетом — «24 миллиарда — НА ДУРАКА». А «Объединенная Европа-2» (брюссельская), она ведь сохраняет симпатии «Объединенной Европы-1» (берлинской) — может, поможет!»...
С точки зрения современной ситуации и современного понимания международного права можно до бесконечности спорить, в чем присоединение Советским Союзом тех трех республик отвечает признакам агрессии. НО... как раз, чтобы сама-то международная ситуация стала «современной», политкорректной — в общем, той, какая она сейчас есть, — и требовалась ликвидация гитлеровского рейха, выигрыш «Большой войны»!
Конечно, если бы прибалтам эпохи Мюнхена сесть в машину времени, точнее, влезть в нее всеми своими республиками, и перелететь сразу в 2006 год, где тебе и Совет Европы, и ПАСЕ... Но даже и эта фантазия не столь заоблачна в сравнении с цинизмом «клайпедских героев», поучающих Россию: как, где, когда надо было проводить военные операции против Гитлера.
Это ведь сначала Страсбург (столицу ПАСЕ), Прагу и Вильнюс надо освободить, чтобы там смогли вновь обосноваться те умники, которые расскажут, КАК правильно надо было их освобождать и какие пени полагаются за нарушение их правил.
Но, быть может, прецедент Британии, подстраховавшейся с Данией 1807-го слишком стар, а с Исландией 1940-гослишком малозначителен? И «в культурном ХХ веке» Сталину действительно стоило как-то бы организовать сеанс связи и посоветоваться с Гавелом, Ландсбергисом, Клинтоном и Мадлен Олбрайт: как следовало вести «Большую войну»?
Но что ж, вот тогда и еще пример, опять из 1940 года. Правда, и тут опять действующее лицо Британия — но это как раз оттого, что именно она, островная Британия, чаще решалась на противостояние любой ценой.
Глава 4. «ПОСЛЕДНИЙ ДОВОД КОРОЛЕЙ»
Многие готовы поставить знак равенства между пожаром и пожарной командой.
У. Черчилль
Вопрос № 1. Назовите самое значительное морское сражение Второй мировой войны на Европейском театре военных действий.
Вопрос № 2. Назовите его участников.
Правильные ответы: № 1. Сражение 3 июля 1940 года у Мерсэль-Кебиры побережье Алжира).
Ответ на вопрос № 2. — Удивит, наверное, многих.
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А кто, собственно, сражался у этой Мерсэль-Кебиры? Правильный ответ № 2: англичане и французы.
Трудно поверить, и тем не менее «Мерсэль-Кебира»— самое крупное на европейских морских театрах боевое столкновение — как по составу противоборствующих сил (три линкора против четырех), так и тактическому результату (один линкор потоплен, два повреждены) — это не считая десятков эсминцев и вспомогательных судов.
Стратегическая операция ВМФ Великобритании, имевшая целью устранить опасность усиления флотов противника французскими кораблями, получила кодовое наименование «Катапульта». Замысел операции предусматривал взятие под контроль (захват, разоружение, интернирование) либо уничтожение максимально возможного числа боевых единиц ВМФ Франции в различных пунктах базирования, как на британской территории, так и за ее пределами.
15 июня французы уведомили британское правительство о намерении заключить перемирие с немцами. Ответ Черчилля: «Наш договор, запрещающий сепаратные переговоры о перемирии или мире, был заключен с Французской республикой, а не с каким-либо правительством или государственным деятелем. Поэтому с ним связана честь Франции. Тем не менее при условии, что французский флот будет отправлен в британские порты немедленно и до переговоров, правительство Его Величества дает свое полное согласие на то, чтобы французское правительство обратилось с запросом с целью выяснить условия перемирия для Франции. Правительство Его Величества, преисполненное решимости продолжать войну, полностью исключает себя от какого-либо участия в вышеупомянутом запросе относительно перемирия».
Ранним утром 3 июля все стоявшие в портах Британии французские корабли были захвачены отрядами Королевской морской пехоты. Вооруженное сопротивление оказали экипажи только двух кораблей: эскадренного миноносца «Мистраль» и подводной лодки «Сюркуф». Это косвенно подтверждало опасения британцев, что другая часть французского флота беспрепятственно попадет в руки немцев. Ведь не считая нейтрализованного в Александрии соединения «Х» и разбросанных по миру нескольких крейсеров, эсминцев, авианосца «Беарн» и мелких кораблей, в английских портах укрылись только два совсем старых линкора — «Пари» и «Курбе», 2 суперэсминца (лидера), 8 эсминцев, 7 подводных лодок — всего не более десятой части французского флота, если судить по водоизмещению, и еще менее — если судить по их реальной силе. 90% французской военно-морской мощи было сосредоточено в средиземноморских портах.
Теперь слово Е. Грановскому, автору прекрасной работы «Тень Трафальгара. Операция ВМФ Великобритании против кораблей французского флота в Мерсэль-Кебире»:
«Вышедший в отставку незадолго до начала войны 57-летний вице-адмирал Джеймс Сомервилл теперь был срочно возвращен на службу Его Величеству для выполнения ответственного задания: вручить французам ультиматум с требованием сдать корабли англичанам или уйти в американские порты, а в случае их отказа подчиниться — уничтожить. Чем был обусловлен такой выбор командующего? Среди прочих английских адмиралов Сомервилл выделялся, пожалуй, некоторой чудаковатостью. «Как личность, — комментирует это историк Уоррен Тьют, — Сомервилл был активным, остроумным экстравертом, смаковавшим свою репутацию шоумена (например, на капитанском мостике он стоял с попугаем на плече, одетый под капитана Флинта! — И.Ш.). Такова традиция, происходившая от времен Нельсона. Умение произвести эффект является неотъемлемой частью натуры любого выдающегося лидера...»
Да, это по-своему очень интересный момент у Грановского. Всеобщая унификация, гигантские армии ХХ века заставили нас забыть многие черты истинного «военного стиля» прошлых эпох. Действительно, когда вся нация надевает шинели, когда разворачивается тотальная война, уже и некому вспомнить о том... О том, в частности, что, когда войны были дворянскими, сословными, был куда больший простор для всяческих «самовыражений». И эксцентричность признавалась за проявление натуры любого выдающегося лидера... Под Ватерлоо (и это хорошо подмечено в фильме Бондарчука) высшие британские офицеры щеголяли перед строем в шляпах и сюртуках своих клубов. Вспомнив это, можно правильно понять и шуточки нашего военного гения — Суворова, иногда на военных советах рыдавшего (например, в самый тяжелый миг Альпийского похода), прыгавшего, кукарекавшего петухом.
Вспомнить можно и о кутузовском презрении к гладким и правильным рассуждениям, и о его засыпании (иногда даже и с храпом) на военных советах. (Презрение к военным мудростям — это, допустим, художественная догадка Льва Толстого, но дремота Кутузова на военных советах — факт истории.)
Я намеренно задерживаю внимание читателя именно на эксцентричности настоящих военных гениев. Там, где воевать приходится по-настоящему (русская армия, английский флот), понимают, что эксцентричность — лучшее средство от тупости, формализма, боязливой вежливости. От всего-всего того, что уже в наши дни подведут под этот уникальный термин: политкорректность!
Политкорректным, правильным, все обстоятельно просчитывающим был лорд Чемберлен. Политкорректным по форме был и весь Мюнхенский договор 1938 года — данная книга еще докажет это. Британцы с французами рассчитали даже размер компенсации чехам за стада скота, которые они не успеют отогнать из Судетов! Будут приведены и еще целые сферы политики (например, в религиозном вопросе), где, безусловно, политкорректным был и сам фюрер.
А эксцентричными были Суворов, Кутузов и Нельсон. И адмирал Джеймс Сомервилл, выигравший самое значительное (на Европейском театре) морское сражение Второй мировой и выходивший на мостик, вырядившись под капитана Флинта, с попугаем на плече, был также антиполиткорректен. Он атаковал флот страны, с которой Британия не воевала (как и СССР с Польшей в1939-м!), и, кроме тех потопленных французских кораблей, оказал на ход Второй мировой войны еще одно исключительно важное, почти решающее воздействие, о котором пока мало кто упоминает. Но на странице 26 приводится этот факт, и вы, думаю, согласитесь, что сомервилловская битва при Мерсэль-Кебире должна занять свое, заслуженное место в истории Второй мировой.
От него (Джеймса Сомервилла) не ждали чрезмерного служебного рвения, однако такая из ряда вон выходящая операция требовала исполнителя себе под стать. Перспектива сражаться против французов ни у кого на флоте, от юнги до лорда адмиралтейства, не вызывала энтузиазма. Воинственная инициатива исходила свыше, от военного кабинета во главе с Черчиллем. По итогам состоявшегося вечером 30 июня в адмиральском салоне линейного крейсера «Худ» военного совета, на котором, кроме трех адмиралов и штабных чинов, присутствовали командиры всех крупных кораблей, а также 8-й и 13-й флотилий эсминцев, Сомервилл в полдень 1 июля доложил в адмиралтейство, что он категорически против силового решения. К этому мнению присоединился и командующий Средиземноморским флотом Эндрю Каннингхэм: «Применение силы в Оране может иметь серьезные последствия». Ответ из Лондона пришел в 18.46 тех же суток: «Британское правительство твердо решило уничтожить французские корабли, если не будет принято ни одно из условий ультиматума».
В напутственной правительственной телеграмме командующему соединением «Н» говорилось: «Вам поручается одна из самых неприятных и трудных задач, что когда-либо вставала перед британскими флотоводцами, но мы остановили свой выбор на Вас и полагаем, что Вы выполните свой долг до конца»
Мне кажется, что Черчилль в этой телеграмме стилизовался под знаменитый флажковый сигнал адмирала Нельсона, последний перед открытием огня в Трафальгарской битве: «Англия надеется, что каждый исполнит свой долг».
Соединение «Н» (Эйч) Сомервилла включало: линейный крейсер «Худ», линкоры «Резолюшн» и «Вэлиент», авианосец «Арк Ройал», легкие крейсера «Аретьюза» и «Энтерпрайз», 11 эсминцев. В Мерсэль-Кебире, выбранном первым объектом атаки, находились французские линкоры «Дюнкерк», «Страсбург», «Прованс», «Бретань», лидеры «Вольта», «Могадор», «Тигр», «Линкс», «Керсайнт» и «Террибль», гидроавианосец «Коммандант Тест». В Оране (несколько миль к востоку) находились эсминцы, сторожевики, тральщики и переведенные из Тулона недостроенные корабли.
Соединение «Н» подошло к Мерсэль-Кебиру утром 3 июля 1940 года.
В ультиматуме Сомервилла, написанном по поручению «правительства Его Величества», после напоминаний о совместной боевой службе, коварстве немцев и прежней договоренности между правительствами Британии и Франции о том, что перед капитуляцией на суше французский флот присоединится к британскому или затопится, французскому командующему морскими силами в Мерсэль-Кебире и Оране предлагалось на выбор четыре варианта действий:
1) выйти в море и присоединиться к британскому флоту для продолжения борьбы до победы над Германией и Италией;
2) выйти в море с уменьшенными экипажами для следования в британские порты, после чего французские моряки будут сразу репатриированы, а корабли будут сохранены для Франции до окончания войны (за потери и повреждения предлагалась полная денежная компенсация);
3) в случае нежелания вообще допустить возможность использования французских кораблей против немцев и итальянцев, чтобы не нарушать перемирия с ними, выйти под английским эскортом с уменьшенными экипажами во французские порты в Вест-Индии (например, в Мартинику) или в порты США, где корабли будут разоружены и сохранены до конца войны, а экипажи репатриированы;
4) затопить корабли в течение 6 часов...
В случае отказа от вышепредложенного я имею приказ правительства Его Величества использовать все необходимые силы для предотвращения попадания Ваших кораблей в руки немцев или итальянцев (...)».
И теперь представьте все «опции» французского адмирала Женсуля. Немцы в Париже. Правительство Франции заключило перемирие, может, и близкое к капитуляции, но это его, французское правительство, пытающееся спасти страну в сложившихся условиях. Сдать корабли англичанам — нарушить условия перемирия и согласно немецкому ультиматуму, полученному тем же утром, последует «пересмотр условий перемирия» (конечно, в сторону утяжеления условий для Франции). И даже затопить их по сохранявшему силу приказу главнокомандующего он не может. Остается только сражаться. Дико даже представить: впервые после 1815 года (Ватерлоо) французы сразятся с англичанами... с которыми еще неделю назад они воевали бок о бок!
И представьте теперь варианты британского адмирала: перед ним не какие-нибудь ловкачи-нейтралы, а герои-моряки, вчерашние его боевые друзья. Которые как раз менее всех повинны в том, что сухопутные силы Франции разгромлены. Их-то с британцами боевая работа была вполне успешна. (И никакого Вацлава Гавела рядом, ни Горбачева с Новодворской, и никого из ПАСЕ — чтобы хоть посоветоваться: расстреливать боевых друзей или...)
В 10.50 на эсминце «Фоксхаунд» поднят сигнал: «В случае непринятия условий ультиматума адмирал Сомервилл не даст французским кораблям покинуть гавань». В подтверждение этого английские гидросамолеты в 12.30 сбросили на главном фарватере несколько магнитных мин.
Срок ультиматума истекал в 14 часов. В 13.11 на «Фоксхаунде» подняли новый сигнал: «Если вы принимаете предложения, поднимите на грот-мачте квадратный флаг; иначе открываю огонь в 14.11».
С момента появления английского эсминца в гавани Мерсэль-Кебира французские корабли развели пары, экипажи разошлись по боевым постам. Береговые батареи находились теперь в готовности открыть огонь. На аэродромах стояли, прогревая моторы для старта, 42 истребителя. Все корабли в Оране были готовы выйти в море, а 4 подлодки только ждали приказа, чтобы образовать барьер между мысами Ангуиль и Фалкон. Тральщики уже тралили фарватер от английских мин. Всем французским силам на Средиземном море была объявлена тревога, 3-я эскадра в Тулоне из четырех тяжелых крейсеров и двенадцати эсминцев и шесть крейсеров в Алжире получили приказ выйти в море готовыми к бою и поспешить на соединение с адмиралом Женсулем, о чем тот должен был предупредить англичан.
А Сомервилл уже лег на боевой курс. Его эскадра в строю кильватера находилась в 14 000 м на норд-норд-вест от Мерсэль-Кебира, курс — 70, скорость — 20 узлов. В 16.54 (в 17.54 по британскому времени) раздался первый залп. Пятнадцатидюймовые снаряды с «Резолюшн» упали близким недолетом в мол, за которым стояли французские корабли, засыпав их градом камней и осколков. Спустя полторы минуты первым ответил «Прованс», стреляя 340-мм снарядами прямо между мачтами стоящего справа от него «Дюнкерка». Адмирал Женсуль вовсе не собирался вести бой на якорях, просто тесная гавань не позволяла всем кораблям одновременно начать движение (на что и рассчитывали англичане!). Линкорам было приказано построиться в колонну в порядке: «Страсбург», «Дюнкерк», «Прованс», «Бретань». Суперэсминцы должны были выходить в море самостоятельно. «Страсбург», кормовые швартовы и якорная цепь которого были отданы еще до попадания первого снаряда в мол, начал движение немедленно. И только он покинул стоянку, как в мол попал снаряд, осколки которого перебили на корабле фалы, сигнальный рей и пронзили трубу. В 17.10 (18.10) капитан 1 ранга Луи Коллинс вывел «Страсбург» на главный фарватер и 15-узловым ходом направился и море. За ним рванулись 6 эсминцев.
Когда залп 381-мм снарядов поразил мол, на «Дюнкерке» отдавали швартовы и травили кормовую цепь. Буксир, помогавший сняться с якоря, был вынужден обрубить швартовы, когда в мол попал и второй залп. Командир «Дюнкерка» приказал немедленно опорожнить цистерны с авиабензином и в 17.00 отдал приказ открыть огонь главным калибром. Позже вступили в дело и 130-мм орудия. Поскольку «Дюнкерк» был ближайшим к англичанам кораблем, на нем и сосредоточил свой огонь «Худа» — бывший партнер по охоте за немецкими рейдерами. В тот момент, когда французский корабль начал отходить со своего места стоянки, первый снаряд с «Худ» попал ему в корму и, пройдя через ангар и унтер-офицерские каюты, вышел через бортовую обшивку в 2,5 метра ниже ватерлинии. Этот снаряд не взорвался, поскольку тонких плит, которые он пронзил, было недостаточно для взведения взрывателя. Однако в своем движении через «Дюнкерк» он перебил часть электропроводки левого борта, вывел из строя кран для подъема гидросамолетов и вызвал затопление топливной цистерны левого борта. Ответный огонь был быстрым и точным, хотя определение расстояния затруднялось условиями местности и нахождением между «Дюнкерком» и англичанами форта Сантон.
Примерно в то же время попадание получил «Бретань», а в 17.03 381-мм снаряд поразил «Прованс», который ожидал, пока «Дюнкерк» выйдет на фарватер, чтобы последовать за ним. В корме «Прованса» начался пожар и открылась большая течь. Пришлось приткнуть корабль к берегу носом на 9-метровой глубине. К 17.07 пожар охватил «Бретань» с носа до кормы, а спустя две минуты старый линкор начал опрокидываться и внезапно взорвался, унеся с собой жизни 977 членов экипажа. Остальных начали спасать с гидроавиатранспорта «Коммандант Тест», который чудом избежал попаданий за все время боя.
Выходящий на фарватер 12-узловым ходом «Дюнкерк» был поражен залпом из трех 381-мм снарядов. Первый попал в крышу башни № 2, сильно вдавив броню. Большая часть снаряда срикошетировала и упала на землю примерно в 2000 метрах от корабля. Кусок брони или часть снаряда ударила в зарядный лоток внутри правой «полубашни», воспламенив первые две четверти разгружаемых пороховых картузов. Вся прислуга правой погибла в дыму и пламени, но левая «полубашня» продолжала действовать — броневая перегородка изолировала повреждения.
Второй снаряд ударил рядом с 2-орудийной 130-мм башней правого борта, ближе к центру корабля, и пробил 115-мм бронепалубу. Снаряд серьезно повредил перегрузочное отделение башни, блокировав подачу боезапаса. Продолжая свое движение к центру корабля, он пробил две противоосколочные переборки и взорвался в отсеке кондиционеров и вентиляторов. Отсек был полностью уничтожен, почти весь персонал погиб. Тем временем в перегрузочном отделении правого борта загорелось несколько зарядных гильз и взорвалось несколько загружаемых в элеватор 130-мм снарядов. И здесь вся прислуга была убита. Взрыв также произошел у воздуховода в носовое машинное отделение. Горячие газы, пламя и густые клубы желтого дыма через броневую решетку в нижней бронепалубе проникли в отделение, где 20 человек погибли и только десяти удалось спастись, а все механизмы вышли из строя. Это попадание оказалось очень серьезным, так как привело к нарушению подачи электроэнергии, из-за чего вышла из строя система управления огнем. Неповрежденной носовой башне пришлось продолжать стрельбу под локальным управлением.
Третий снаряд упал в воду рядом с правым бортом чуть дальше в корму от второго, поднырнул под 225-мм броневой пояс и, пробив все конструкции, взорвался. Взрывом уничтожило нижнюю броневую палубу на всем протяжении этих отделений, броневой скос над топливной цистерной. Осколки снаряда вызвали пожар в правом котле, повредили клапаны трубопроводов и перебили главный паропровод между котлом и турбоагрегатом. Вырвавшийся перегретый пар с температурой 350 градусов нанес смертельные ожоги персоналу КО (котельного отделения), стоявшему на открытых местах.
На «Дюнкерке» после этих попаданий продолжали действовать внутренние валы, что давало скорость не более 20 узлов. Повреждение кабелей правого борта вызвало кратковременный перерыв в подаче электроэнергии в корму, пока не включили сеть левого борта. Пришлось перейти на ручное управлением рулем. С выходом из строя одной из главных подстанций были включены носовые аварийные дизель-генераторы. Зажглось аварийное освещение, башня № 1 продолжала вести довольно частый огонь по флагману «Худ».
Всего до получения приказа о прекращении огня в 17.10 «Дюнкерк» выпустил по английскому флагману 40 330-мм снарядов, залпы которых ложились очень плотно. К этому моменту, после 13 минут расстрела почти неподвижных кораблей в гавани, ситуация перестала выглядеть для англичан безнаказанной. «Дюнкерк» и береговые батареи вели интенсивный огонь, который становился все точнее, «Страсбург» с эсминцами почти вышел в море. Не хватало только «Мотадора», который при выходе из гавани замедлил ход, чтобы пропустить буксир, и спустя секунду получил в корму 381-мм снаряд. От взрыва сдетонировали 16 глубинных бомб, и корму эсминца оторвало. Но он смог приткнуться носом к берегу на глубине примерно 6 метров и с помощью подошедших из Орана мелких судов стал тушить пожар. Англичане, удовлетворившись потоплением одного и повреждением трех кораблей, отвернули на запад и поставили дымовую завесу. «Страсбург» с пятью эсминцами пошел на прорыв. «Линкс» и «Тигр» атаковали глубинными бомбами подлодку «Протеус», помешав ей выйти в атаку на линкор. Сам «Страсбург» открыл сильный огонь по сторожившему выход из гавани английскому эсминцу «Рестлер», заставив его быстро отойти под прикрытием дымовой завесы. Французские корабли начали развивать полный ход. У мыса Канастель к ним присоединились еще шесть эсминцев из Орана. К северо-западу в пределах досягаемости стрельбы был виден английский авианосец «Арк Ройал», практически беззащитный против 330-мм и 130-мм снарядов. Но боя не произошло. Зато поднятые с палубы «Арк Ройал» шесть «Суордфишей» с 124-кг бомбами в сопровождении двух «Скьюэ» в 17.44 (18.44) атаковали «Страсбург». Но попаданий они не добились, а плотным и точным зенитным огнем один «Скьюэ» был сбит, а два «Суордфиша» получили такие повреждения, что на обратном пути упали в море.
Адмирал Сомервилл решил броситься в погоню на флагманском «Худ» — единственном, кто мог догнать французский корабль. Но к 19 (20) часам дистанция между «Худом» и «Страсбургом» составляла 44 000 м и не думала сокращаться. В попытке уменьшить скорость французского корабля Сомервилл приказал «Арк Ройал» атаковать уходящего противника торпедоносцами. Спустя 40 — 50 минут «Суордфиши» с небольшим интервалом провели две атаки, но все торпеды, сброшенные за пределами завесы эсминцев, прошли мимо. Эсминец «Пурсьювант» (из Орана) заблаговременно сообщал на линкор о замеченных торпедах, и «Страсбург» каждый раз успевал вовремя переложить руль. Погоню пришлось прекратить. Тем более что на следующих с «Худом» эсминцах заканчивалось топливо, «Вэлиент» и «Резолюшн» находились в опасном районе без противолодочного эскорта, а отовсюду поступали сообщения, что со стороны Алжира подходят сильные отряды крейсеров и эсминцев. Это означало быть втянутым в ночной бой с превосходящими силами. Соединение «Н» 4 июля вернулось в Гибралтар... »
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А почему, собственно, так подробно об этой Мерсэль-Кебире?
А потому, что это не только самый значительный на море, но и самый характерный бой «Большой войны», раскрывающий суть этого термина: Англия ни до, ни после Мерсэль-Кебиры НЕ была в состоянии войны с Францией. «Большая война»— это война с Большим Врагом, при которой совершенно неважно, кто с кем в ссоре, в мире, в перемирии, в браке. Большой Враг — это Гитлер. И ради исключения даже самой вероятности попадания к нему чьих-то военных кораблей их надо уничтожить.
И подобно тому 381-мм снаряду, рикошетировавшему от башни Дюнкерка», пролетевшему 2 километра и ударившему по городу, в этой битве каждый снаряд рикошетом бьет и по политкорректным карасям, порицающим Британию, а больше всего Россию за действия 1940 года. Вот вам — настоящее лицо «Большой войны». В потрясающем описании Грановского.
...«Страсбург» продолжал уходить 25-узловым ходом до тех пор, пока в одном из котельных отделений не произошла авария. В результате погибло пять человек, а скорость пришлось уменьшить до 20 узлов. Спустя 45 минут повреждение было устранено, и корабль снова довел скорость до 25 узлов. Обогнув южную оконечность Сардинии, чтобы избежать новых столкновений с соединением «Н», в 20.10 4 июля «Страсбург» в сопровождении лидеров «Вольта», «Тигр» и «Террибль» пришел в Тулон.
«Дюнкерк» находился в таком состоянии, что адмирал Женсуль приказал поврежденному кораблю сойти с фарватера и идти в гавань Сен-Андрэ, где форт Сайтом и местность могли обеспечить некоторую защиту от артиллерийского огня англичан. Спустя 3 минуты «Дюнкерк» выполнил приказ и бросил якорь на глубине 15 метров. Экипаж приступил к осмотру повреждений.
Башня № 3 (2-орудийная 130-мм правого борта) вышла из строя от пожара в перегрузочном отделении, прислуга которого погибла... Задымление башни № 4 вынудило в ходе боя задраить носовые 130-мм погреба. Около 20 часов в элеваторе башни № 3 произошли новые взрывы.
К счастью, «Дюнкерк» находился в базе. Адмирал Женсуль приказал приткнуть его к мели. Перед касанием грунта снарядная пробоина, вызвавшая затопление нескольких топливных цистерн и пустых отсеков правого борта, была заделана. Началась эвакуация ненужного личного состава, для производства ремонтных работ на борту оставили 400 человек. Около 19 часов буксиры «Эстрель» и «Котантен» вместе с патрульными кораблями «Тер Нев» и «Сетус» подтянули линкор к берегу, где он сел на мель на глубине 8 метров примерно 30 метрами центральной части корпуса. Началась заводка пластыря в местах пробития обшивки. После полного восстановления подачи электроэнергии приступили к самой тяжелой работе — поиску и опознаванию погибших товарищей.
4 июля адмирал Эстева, командующий военно-морскими силами в Северной Африке, опубликовал коммюнике, в котором говорилось, что «повреждения «Дюнкерка» незначительны и будут быстро исправлены». Это опрометчивое заявление вызвало быстрый ответ со стороны Королевского флота. Вечером 5 июля соединение «Н» снова вышло в море, оставив в базе тихоходный «Резолюшн». Адмирал Сомервилл решил вместо проведения еще одного артиллерийского боя поступить вполне современно — использовать для атаки приткнувшегося к берегу «Дюнкерка» самолеты с авианосца «Арк Ройал». В 05.20 6 июля, находясь в 90 милях от Орана, «Арк Ройал» поднял в воздух 12 торпедоносцев «Суордфиш» в сопровождении 12 истребителей «Скьюэ». Торпеды были установлены на скорость 27 узлов и глубину хода около 4 метров. ПВО Мерс-эль-Кебира не была готова к отражению атаки на рассвете, и только вторая волна самолетов встретила более интенсивный зенитный огонь. Потом последовало вмешательство французских истребителей.
К сожалению, командир «Дюнкерка» эвакуировал на берег прислугу зенитных автоматов, оставив на борту только личный состав аварийных партий. Патрульное судно «Тер Нев» стояло у борта, принимая некоторых членов экипажа и гробы с погибшими 3 июля. Во время этой печальной процедуры в 06.28 начался налет английских самолетов, вышедших в атаку тремя волнами. Два «Суордфиша» первой волны сбросили торпеды преждевременно, и они взорвались при ударе о мол, не причинив никакого вреда. Спустя 9 минут приблизилась вторая волна, но ни одна из трех сброшенных торпед не попала в «Дюнкерк». Но одна торпеда поразила «Тер Нев», который как раз спешил отойти от линкора. Взрывом маленький корабль буквально разорвало пополам, а обломки его надстройки осыпали «Дюнкерк». В 06.50 появились еще 6 «Суордфишей» с истребительным прикрытием. Звено, заходившее с правого борта, попало под сильный зенитный огонь и было атаковано истребителями. Сброшенные торпеды снова не достигли цели. Последняя группа из трех машин атаковала с левого борта. На сей раз две торпеды устремились к «Дюнкерку» по диагонали со стороны левого крамбола. Одна попала в буксир «Эстрел», находившийся примерно в 70 метрах от линкора, и буквально сдула его с поверхности воды. Вторая, очевидно с неисправным прибором глубины, прошла под килем «Дюнкерка» и, попав в кормовую часть обломков «Тер Нев», вызвала детонацию сорока двух 100-килограммовых глубинных бомб несмотря на отсутствие в них взрывателей. Последствия взрыва были ужасные. В обшивке правого борта образовалась пробоина длиной около 40 метров. Несколько броневых плит пояса были смещены, а вода заполнила систему бортовой защиты. Силой взрыва стальная плита выше броневого пояса была оторвана и заброшена на палубу, похоронив под собой несколько человек. Противоторпедная переборка на протяжении 40 метров оторвалась от креплений, другие водонепроницаемые переборки были разорваны или деформированы. Появился сильный крен на правый борт, и корабль осел носом так, что вода поднялась выше броневого пояса. Отсеки за поврежденной переборкой затопило соленой водой и жидким топливом. В результате этой атаки и предыдущего боя на «Дюнкерке» погибло 210 человек.
На пробоину завели временный пластырь, и 8 августа «Дюнкерк» был стащен на свободную воду. Ремонтные работы продвигались очень медленно. Да и куда французам было торопиться? Только 19 февраля 1942 года «Дюнкерк» в полной тайне ушел в море. Когда утром явились рабочие, они увидели свои аккуратно сложенные на набережной инструменты и... больше ничего. В 23.00 следующих суток корабль достиг Тулона, неся на борту некоторые подмостки из Мерс- эль-Кебира (...)».
Кроме прекрасной работы Е. Грановского, желающие получить «подтверждения из зарубежных источников» могут обратиться к книге «Война на море», авторы: Честер Уильям Нимиц (адмирал ВМС США, а ныне, как написал бы Маяковский, «Человек и Авианосец») и Элмер Белмонт Поттер. А также к «Энциклопедии кораблей» — этот сайт ship.bsu.by, похоже, использует перевод английской книги: History of H.M.S. Hood Destruction of the French Fleet at Mers El-Kebir, 3rd July 1940. By Paymaster Sub-Lieutenant Ronald G. Phillips.
Это что касается «фактуры» главной морской битвы Второй мировой. А вот среди «морально-политических» оценок в истории Второй мировой войны вы найдете десятки подобных этим:
«Вообще, эти опасения (переход французского флота к немцам) выглядят несколько надуманными. Скорее всего, причина, заставившая англичан так жестоко обойтись с бывшим союзником, заключалась в чем-то ином...
...разгромив французский флот в Мерс-эль-Кебире, англичане, как считается, создали благодатную почву для коллаборационизма во Франции, не говоря уже о моральной стороне дела».
Собственно, и вся моя книга направлена против фальшивой политкорректности, рождающей подобные оценки. Право «Большой войны» — вот единственно справедливый критерий оценки всех деяний, имевших место в ее период. Тем, кому не нравится это «новшество» — термин «Большая война», можно напомнить, что и Гуго Гроций (мы к нему еще много раз обратимся), фактически разработавший «старые правила войны», тоже в свое время воспринимался новатором.
Англичане при Марс-эль-Кебире показали всему миру свою решимость вести борьбу с нацистской Германией до конца. И еще — свою несвязанность «старыми» правилами ведения войны. А еще... как пишет американский историк Алистер Хорн, «...именно это драматическое нападение на французский флот более всего убедило Рузвельта в намерении Черчилля (и Великобритании) продолжать войну, это подтверждает и ближайший его сотрудник — Гарри Гопкинс».
Еще и еще раз задумайтесь над вышеприведенным свидетельством. Вот в каком смысле я ранее назвал битву адмирала Сомервилла одной из важнейших во Второй мировой. Мнение, решение президента США относительно будущей войны и будущего союзника сформировалось благодаря Мерс-эль- Кебире! То, что «Большая война» не совпадает с любыми датами подписания договоров, объявлений отдельных, частных войн и перемирий, — это как раз доказывает и британское уничтожение Копенгагена в 1807 году, и Мерс-эль- Кебира, но и... присоединение Советским Союзом тех трех Прибалтийских республик.
Наше отличие от Англии только в том, что им предстояло вести морскую блокаду Врага, нам — держать сухопутный фронт. Потому и Англия занималась «сомнительными флотами», а СССР — «сомнительными республиками».
Но, как оказалось, наша сухопутная, фронтовая миссия — тяжелее вдвойне. Что во время войны фронт держать тяжелее, чем вести морские операции, это, в общем-то, очевидно. Но есть еще и «послевоенная тяжесть»: вы теперь сравните — поток претензий по превентивным мерам к Британии (за Копенгаген, Мерс-эль-Кебиру, Исландию) и к нам — за Прибалтику...
Начало «Большой войны», всегда постепенное, приблизительное, размытое — это период, когда определяется Большой Враг. Да и потом тоже: «Большая война» не зависит от всех частных войн, перемирий и пактов. И заканчивается она, только когда этот Большой Враг — будет... Да-да, как раз сам факт Нюрнбергского процесса, до сих пор вызывающего юридические споры, показывает, что и окончание «Большой войны» тоже — особый случай.
НО именно, чтобы сама международная ситуация стала «современной», «правовой», политкорректной, в общем, той, какая она сейчас есть, — и требуется победа в «Большой войне»! Повторю: сначала Страсбург (столицу ПАСЕ), Прагу и Вильнюс надо освободить, чтобы там смогли вновь обосноваться те умники, которые расскажут, КАК правильно надо было их освобождать и какие пени полагаются за нарушение их правил.
Глава 5. ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЙ КРИЗИС
Так, собственно, называлась моя аналитическая статья в «Независимой газете» в номере от 19 октября 2001 года. Дата вам подскажет и тогдашний общественно-политический фон, и, соответственно, редакционную задачу.
Месяц после атаки на небоскребы. «...Мир изменился!.. Мы вступили в новую эпоху, эру!..» и т.д. Много говорилось по поводу «террористически-камикадзевской» сущности оппонентов, с историческими примерами.
По этому «горячему вопросу» скромный вклад тогдашней моей статьи был в отыскании самого древнего документированного упоминания о «камикадзе». Вы удивитесь, но это — Библия, Книга Маккавеев. Для евреев — подвиги Маккавеев, восстановивших Иудейское царство, — национальная святыня. Спортивные общества «Макаби» и т.д. Но в чем состоял подвиг одного из братьев Маккавеев? Вообразите: битва, решающая судьбу нации, царь Антиох (самый последовательный искоренитель еврейства в истории) бросает в атаку античные танки — боевых слонов в доспехах, с башнями для стрелков... Единственно, что себе прощали доблестные римляне, — это бегство, капитуляцию перед слонами Пирра Великого (примерно, кстати, в те же годы, когда Антиох выводил свои «танки»).
Далее из Первой книги Маккавейской, глава 6, ст. 43— 46: «Тогда Елеазар (младший брат полководца Иуды Маккавея) увидел, что один из слонов покрыт бронею царскою и превосходил всех... и он предал себя, чтобы спасти народ и приобресть себе вечное имя... и подбежал он под того слона, и убил его, и пал на него слон».
Ну разве этот бросок, вспарывание брюха слона не похож на бросок с гранатами под танк? Сегодня репортеры CNN назвали бы Маккавея «камикадзе»...
Но была у той статьи и «сверхзадача». Тогда президентом Бушем-младшим активно вводился в оборот новый термин: «страны-изгои». Интересно, что каждая американская терминологическая новация в международном праве заканчивалась войной. Клинтоновский «Примат общечеловеческих ценностей над идеей национального суверенитета» — и нападение на Сербию. «Изгойство», похоже, было таким же вполне «рабочим» термином. Это и дало мне повод обратиться к родоначальнику большей части современных военно-юридических положений и терминов — Гуго Гроцию. И опубликовать, наверное, самое обширное в общественно-политическом, неспециальном периодическом издании исследование по этой теме.
Гуго Гроций — голландский ученый XVII века. Историк и юрист. Ввел в обиход важнейшую идею «естественного права». Его «Три книги о праве войны и мира» и явились основой военной юриспруденции. До нынешних дней все объявления войн и мирные трактаты, Женевские конвенции и проч. — все разговоры о войнах ведутся в его терминах. Гроциевы идеи, в том числе идея национального суверенитета, стали теоретической базой Вестфальских мирных договоров 1648 года. Которые, в свою очередь, стали точкой отсчета нашей эпохи.
Гроций исследовал происхождение слова «война» — bellum. Оказывается, в латыни оно произошло от древней римской формы: duellum. Что означало поединок. У греков — наоборот, слово «война», polemos, произошло от множество (полифония, поливитамины). То есть греческие война, раздор происходили от распада (на множества).
Таким образом, два языка, латынь и греческий, из которых и взяты почти все научные термины нашей цивилизации, выводят с разных сторон двух отцов войны: поединок (duellum, дуэль) и — множество (распад)...
Один постулат Гроция: «Нельзя убивать преследуемых роком, в частности примкнувших к воюющей стороне по принуждению» — дождался своего времени и был положен в основу Женевской конвенции о военнопленных. Военнопленных — призванных, принужденных государством к ведению военных действий — в отличие от наемников.
Фундаментально и Гроциево разделение войн на публичные, частные и смешанные.
Публичные ведутся органами гражданской власти, субъектами публичного права; частные — лицами, не имеющими гражданской власти; смешанные: с одной стороны воюет государство, с другой — частное лицо.
Последний пункт нужно осознать: у частного лица может быть своя армия. Самый актуальный пример 2001 года: США — Бен Ладен.
Если кто помнит, в сентябре 2001 года НАТО объявило состояние войны. Правда, в графе «кому» — уникальный случай — пробел. Так сказать, «на предъявителя».
По «смешанным» войнам я тогда, в 2001-м, привел и другой блок примеров.
Взрыв на АЛЛ «Курск» и подозрения на очередной подводный таран как возможную его причину вызвали в том числе и серьезные публикации. В той же «Независимой газете» контр-адмирал Валерий Алексин привел подробную историю попыток соглашений с американцами о безопасном плавании и причин срывов этих соглашений. Привел и полную историю всех инцидентов с нашими и американскими подводными лодками за последние 45 лет. Предложил Алексин и свой проект «более совершенного соглашения» плюс, как необходимое дополнение, «Протокол об обмене опытом и сотрудничестве флотов...».
Проекты контр-адмирала Алексина — возможно, самые совершенные, детальные (текст со специальной терминологией на половину газетной полосы) правила поведения подлодок. Что, однако, не исключает и дилетантского взгляда на эту проблему. Ведь соглашения, мирные трактаты и пакты о ненападении подписываются, ратифицируются веками, и можно заметить, что, кроме внутреннего совершенства договора, не меньшее значение имеют и внешние побудительные причины: «выполнять или похерить». И в самых безукоризненно прописанных соглашениях отыскиваются зацепки, двойственные толкования, и, наоборот, полуустные договоренности работают подолгу.
Обратим для начала внимание на особенность, уникальность ситуации. Десятки лет сухопутные армии СССР и США равновесно и мирно соседствуют. Военно-воздушные силы, например в их космической ипостаси, теснейшим образом даже сотрудничают. (Сигаретам «Союз—Аполлон» уже тридцать лет.) Генштабисты, главкомы-президенты и министры оборон визитируют друг друга, проходят фуршеты и брифинги в Москве и Брюсселе. И только Военно-морские силы, подводники, действуют почти так же, как бы они действовали и в условиях полномасштабной объявленной войны. (Ракеты атомных подлодок нацелены на стратегические объекты, а «друг для друга» под водой — только таран.)
Вообразите: на Бородинском поле наша и французская пехота яростно бьются за флеши, а рядом, например, кавалеристы Мюрата и Уварова «братаются», устраивают совместные концерты и презентации. Странно вроде бы...
Но эта «странность» подкрепляется, однако, и другими примерами из военно-морских столкновений. Пример мне попался как-то... почти юмористический.
Весь XVIII век шла борьба Англии с Францией. Историки называют это иногда Второй Столетней войной, в переносном смысле. То был примерно десяток войн начиная с Войны за Испанское наследство 1700—1714 гг. и до наполеоновских войн, переходящих уже в век XIX. Все эти войны завершались правильными мирными договорами. Но если в Европе состояния мир/война соблюдались строго, то на далеких морях шли свои дела... И вот как-то в Вест-Индии французский караван расходится с британским фрегатом «Дюнкерк». Вдруг выстрелы, летят ядра. Капитан французов — несколько месяцев в пути, что там, в столицах, — не знает. Хватает рупор: «Эй, на «Дюнкерке»! У нас там мир или война?!»
Британец, тоже в рупор, кричит французу: «Мир! Мир!» — и без паузы, даже не потрудившись понизить голос: «Правый борт! Пли!»
Но ведь и эти примеры при всей парадоксальности вполне укладываются в «геометрию Гроция». В океане, в международных водах, капитан корабля становится двойственной фигурой. Он и объект, военный чиновник государства, он же и частное лицо (хотя бы до ближайшего сеанса связи с землей). Его действия — следующий подраздел «права войны и мира». Выдача в свое время «Каперских листов» — как бы сказать, прав на ограниченное пиратство, похоже, — это подтверждает.
С НОВЫМ ИЗГОЕМ ВАС, УВАЖАЕМЫЕ ГОСПОДА!
И уже после этого краткого исследования «гроциевских», веками проверенных терминов можно обратиться к новинке Made in USA: «государства-изгои». Термин предполагает наличие чего-то общего в этом списке: Ливия, Белоруссия, Сербия, Ирак, Иран, Северная Корея. Авторы твердят, что назначение в «изгои» — это не прихоть американцев, не личная антипатия Буша. Но что тогда? Не все же страны из этого списка имеют красные или зеленые цвета на флагах, не у всех президенты носят военную форму и не у всех на фотографиях зверско-угрожающее выражение лица.
Пока авторы не дают строгого критерия «изгойства», можно дать только одно косвенное, коммуникативное определение, post factum. Итак: страна-изгой находится вне интенсивного мирового финансового, человеческого и товарного обмена. А если конкретно: туда не летят самолеты (ведущих авиакомпаний), туда не проходят платежи (first-class банков).
В 2001 году мне довелось участвовать в организации одной московской PR-акции (столетие реформы Витте и завода «Кристалл»), имевшей быть 17 сентября. И вот один фрагмент праздничной программы праздника пришлось отменить — как раз потому, что 12, 13, 14 сентября не прошли две «платежки» и не смогли прилететь из Нью-Йорка несколько нужных персон...
То есть 11 —14 сентября, несомненно объективно, Соединенные Штаты являлись «страной-изгоем». Как говорится, «не рой другому термин»...
На этом краткий исторический экскурс завершаем. Выяснено само происхождение термина «война», перечислены гроциевские типы войн и некоторые положения его «права войны и мира». Также указаны самые последние новинки в этой сфере, термины «общечеловеческие ценности», «страна-изгой», — сработавшие, например, в Югославии, — как противовес гроциевской идеи «национального суверенитета».
В следующей главе попробую некоторым образом обрисовать одно очень знаменитое, но очень ложное теоретическое положение и на «развалинах его» предложить один новый термин.
Глава 6. НАПРАВЛЕНИЕ ГЛАВНОГО УДАРА — ФОН КЛАУЗЕВИЦ
Да, именно он, бывший полковник русской армии, вернувшийся в прусскую в 1814 году и написавший книгу «О войне», Карл Клаузевиц.
Абсолютно всем известен его афоризм из той книжки: «Война есть продолжение политики другими средствами». Клаузевица почитал и Ленин (именно в ленинском пересказе тот афоризм был известен на территории «одной шестой»), и Муссолини, назвавший перевод «О войне» на итальянский «...великой, подлинно фашистской книгой». (В Италии, напомню, до 1943 года «фашистский» значило не ругательство, а наоборот — высшую степень похвалы.)
Мною же взамен Клаузевицу предлагается историк Брюс Кэттон, написавший: «Отличительная особенность современной войны в том, что она сама берет на себя командование. Единожды начавшись, она настоятельно требует доведения до конца и по ходу действия инициирует события, оказывающиеся неподвластными человеку. Делая, как им кажется, лишь то, что необходимо для победы, люди, не замечая того, меняют саму почву, питающую корни общества».
Только то, что мы выше называли «Большой войной», у Кэттона — «современная война». Пусть так, но вы же не можете не признать, что весь пафос Кэттона именно в том, что война — это конец политики.
Да, в общем, об этом же писал и Энгельс, чья репутация, может, и подмочена дружбой-сотрудничеством с другим бородатым теоретиком, дававшим экономические прогнозы, сбывавшиеся с «точностью до наоборот». НО... Фридрих Энгельс, однако же, имел свой независимый международный авторитет военного ученого. Статьи ему заказывала и Американская энциклопедия. И вот что он предвидел еще в 1887 году: «Для Пруссии—Германии уже невозможна никакая война, кроме всемирной ...это была бы война невиданного ранее масштаба... 8—10 миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом Европу до такой степени... крах старых государств и их рутинной мудрости... короны дюжинами валяются по мостовым, и не находится никого, чтобы поднять их».
Что, и это — «продолжение политики»? Согласитесь, что «крах их рутинной мудрости» — это явно о старых, довоенных политических планах.
Кстати, война (Первая мировая) России с Германией продолжалась и в 1917-м. Это что, «продолжение» царской политики — отрекшегося, арестованного царя?.. Эта война продолжалась даже и в 1918 году. Это что, продолжение «буржуазно-временной» политики разбежавшегося Временного правительства и переодетого в женское платье Керенского?
Проигравшими в Первой мировой считали себя абсолютно все — это был крах всего мира Bell Epoqe («прекрасная эпоха» — устойчивое обозначение двух примерно десятилетий до Первой мировой войны. Прогресс, конгрессы...).
И даже замечание Троцкого: «Современные войны ведутся не тем оружием, которое имеется у воюющих стран накануне войны, а тем, какое они создают в процессе самой войны» — как-то косвенно говорит примерно о том же. Современная война — это всегда новая реальность.
Теперь оборотимся к анекдоту, приведенному мной в «мюнхенской главе» этой книги, где описывается, как...
«Собрались как-то в Мюнхене англичанин, француз, немец и итальянец... И немец сразу же объявил, что его войска войдут в Судеты — вне всякой зависимости от переговоров. И тогда англичанин, француз, немец и итальянец подписали договор, что действительно «пускай входит». А чешские представители Массарик и Местный (фамилия), ждали действительно — в прихожей. А еще немец и англичанин, там же, в Мюнхене (раз уж приехали!), подписали отдельный договор, который некоторые въедливые историки называют «фактическим Германо- Британским пактом о ненападении»...»
Известно, что за три дня до того, как герои мюнхенского анекдота собрались, один из них — немец — получил от американца (Рузвельта-президента) письмо с одной очень интересной фразой, которая, в общем-то, к Мюнхену отношения не имела, но была все-таки очень важной фразой, которую мы рассмотрим в главе «Право большой войны».
Так вот, писал Рузвельт-президент Гитлеру-фюреру тогда дословно следующее: «...социальная структура каждой вовлеченной в войну страны может рухнуть». Мудрый был человек. Так о чем же это он говорил: о «продолжении» или о конце политики?
Но, может, истины здесь вообще нет и прав другой гений — Мао Цзэдун, выпустивший в обращение знаменитые лозунги: «Винтовка рождает власть» (это, скорее, на нашу с Кэттоном мельницу), а потом так же легко и «Партия управляет винтовкой»?..
На кого более всего мне не хотелось бы походить в этой главе — так это на авторов книг, а чаще брошюрок (наверняка вам попадались), где «на пальцах» опровергается теория относительности Эйнштейна, законы Ньютона или вообще вся мировая история, хронология и т.д.
Я, разумеется, не возьмусь здесь, на 12 печатных листах, опровергать книгу «О войне» Клаузевица. Я просто констатирую, что, кроме Клаузевица, есть еще теоретики, и предложу вам на выбор самые конечные выводы их теорий (при условии, конечно, добросовестного цитирования).
По Клаузевицу, война играет подчиненную по отношению к политике роль, и только политика определяет цели, которые преследует та или иная война, масштаб войны, объем прилагаемых усилий и пр. Тем самым отношениям придается чисто иерархический характер, когда политике отводится роль вышестоящего по иерархии управляющего элемента, определяющего и направляющего ход боевых действий и военной кампании в целом.
Вот Клаузевиц дословно:
«...может возникнуть мысль, что политика может выдвигать перед войной требования, которые она не в состоянии выполнить; но данная гипотеза бросает вызов естественному и неизбежному предположению, что политика знает инструмент, который намерена использовать».
А вот, например, Джон Киган (John Keegan):
«Для многих обществ война обеспечивает больше религиозные, культурные функции, нежели чисто политические».
Понятие культуры при этом определяется как «разделяемые верования, ценности, ассоциации, мифы, табу, императивы, обычаи, традиции, предания и стиль мышления, речь и художественная выразительность, придающие устойчивость любому обществу».
Вспомните тут роль Великой Отечественной в нашем сознании, в воспитании поколений!
По оценке Кигана, утверждение Клаузевица «о войне как о продолжении...» и т.д. — «неполное, узкое и предельно непоследовательное».
Рассел Уигли (Russell Weigley):
«...политика имеет тенденцию становиться инструментом войны... война, начавшись, всегда имеет тенденцию генерировать собственную политику, создавать свой собственный моментум (инерцию), делать устаревшими политические цели, во имя которых она была начата, выдвигая свои политические цели... динамика военного конфликта, особенно когда она имеет тенденции перехода к тотальным формам (выделено мной. — И.Ш.), диктует свои ограничения и подчиняет себе политику».
«Тотальные формы» — это ведь назван еще один из синонимов или одно из измерений того, что я условно называю «Большой Войной». «Тотальная», «современная» (у Энгельса и Троцкого), народная, Отечественная (у нас), «мировая» — (у всех).
А еще «Великая мировая» — так, если заглянуть в периодику той эпохи, долго, примерно с 1915-го и до 1941 года, называли Первую мировую. Пока, наконец, не поняли, что и уже идущая Вторая — тоже мировая война.
Мартин ван Кревельд (Martin van Creveld):
«Если исходить из того, что война является продолжением политики, то надо признать, что война является рациональным расширением воли государства, то есть мы имеем дело не с чем иным, как с банальным и бессмысленным клише. Более того, если война есть выражение воли государства, это означает, что она не затрагивает другие, иррациональные аспекты и мотивы, влияющие на войну».
Согласно Кревельду, Клаузевиц описывает, каковой должна быть природа войны, но никак не реальную ее природу.
Но пока не поступало никаких подтверждений в пользу клаузевицкого постулата в виде ударов молний, гласа с небес («Сего слушайте, в нем истина пребывает!»), мы с вами вольны выбирать. Правда, вряд ли перечисленные Джон Киган, Рассел Уигли, Мартин ван Кревельд или Брюс Кэттон (упомянутый в начале главы) так уж известны, а наш Карл — это имя, это бренд, который раскручивали, пиарили два века, в том числе Гитлер и Муссолини с Лениным.
Да-да, и Гитлер в последний день, в бункере, в своем политическом завещании его помянул (хотя, может, и совсем не к месту):
«...Этим я из глубины моего сердца выражаю благодарность всем вам, как единственное свое желание, чтобы вы, несмотря ни на что, не захотели отказаться от борьбы, но и дальше продолжали ее против врагов отечества, неважно где, верные убеждению великого Клаузевица...»
Вот она — «историческая попса»! Настоящее «золото дураков», точнее — поверхностных пошляков, гораздых затевать войны (мировые, гражданские) и не представляющих в своей убогости, что война станет не «продолжением», а — «концом» политики!
В защиту Клаузевица Питер Парет (Peter Paret) пишет: «...происходит отрыв от исторического контекста, в котором была написана работа, и Клаузевиц выглядит «фрагментарным и противоречивым в своих поисках в силу неразвитости нашего исторического сознания».
Вот именно это добротное описание «каковой должна быть природа войны» разве вам не напоминает знаменитое толстовское описание предаустерлицкого Военного совета?
Вейротер диктует пространную и гениальную диспозицию: «Дер эрсте колонне маршрирен... цвайтише колонне маршрирен...» — и Наполеон гарантированно уничтожается. Тут следует чье-то робкое замечание, что одно только выдвижение французов вперед на Праценовские высоты сразу же изменит исход битвы — ровно на противоположный. Вейротер изумленно смотрит на дилетанта: «Нет, такого выдвижения не предполагается».
Мишель Гендель (Michael Handel) и еще целый сонм ученых утверждают: «...изменились не наши интерпретации, а сама природа войны... наши трудности в понимании Клаузевица связаны с тем, что мы живем в реальности, которая качественно отличается от той, в которой жил и работал он».
Что и говорить, в «реальности, в которой жил» Клаузевиц, не было СС, газовых камер, печей и всего прочего. Однако фактически он, Клаузевиц, ведь тоже участвовал в «Большой войне». «Большой» — в смысле определения, предлагаемого в этой книге, в войне из тех, что «сама берет на себя командование», — и участвовал, подчеркнем, весьма достойно. Как офицеру, Клаузевицу Россия может быть благодарна за один существенный эпизод. В 1812 году забитая, запуганная Пруссия была вынуждена выставить и подчинить Наполеону целый корпус, который воевал с нами на рижском направлении. И офицер российской службы Клаузевиц, вступив в переговоры с прусским корпусным командующим генералом Йорком, поспособствовал его переходу на нашу сторону (правда, случилось это в период... когда Наполеон уже давно держал в кармане яд, на случай плена)...
Но в манерах и нравах участников той «Большой войны» (с Наполеоном) было еще много от влияния гуманистов, рыцарства... от того же Гуго Гроция. И те элементы новизны, тотальности, что потом так разовьются в войнах XX века, — их Клаузевиц не разглядел.
Но вот мы вспомнили аустерлицкий Военный совет и толстовский сарказм по поводу «Дер эрсте колонне маршрирен», и уже трудно заставить себя отложить взятую для сверки цитат «Войну и мир». Ведь на страницах гениального романа, между прочим, Клаузевиц и самолично появлялся! Правда, один раз и мигом, но что это за миг... В ночь перед Бородинской битвой...
«...Пьер Безухов подошел к князю Андрею Болконскому и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
— Война (Дер криг...) должна быть перенесена в пространство (им Раум). Это воззрение я не могу достаточно восхвалить, — говорил один.
— О да (О, йа...)
— О, йа...
— Да им Раум, — повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда те проехали. — Им Раум-то у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых горах. Вот оно то, что я тебе говорил, — эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет... Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить...
— Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? — спросил Пьер.
— Да, да, — рассеянно сказал князь Андрей. — Одно, что я бы сделал, ежели бы имел власть, — начал он опять, — я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство... Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы бы шли только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь... Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни...».
Как трудно прервать Льва Толстого!.. Кстати, и Вольцоген, процокавший вместе с Клаузевицем мимо Пьера и князя Андрея, — это тоже подлинный, исторический персонаж. Вольцоген был адъютантом генерала Пфуля. А Пфуль был в 1812 году автором «русского плана» войны (Дрисский лагерь... и т.д.). А ранее он же был автором плана, закончившегося Йено-Аурштедским сражением и уничтожением Пруссии за две недели...
«...глядя на Пфуля, князь Андрей вспоминал и генерала Вейротера, и генерала Мака (сдавшегося под Ульмом в 1805 году и сильно «подставившего» русских)... — И далее за князем Андреем вступает уже сам автор, Лев Николаевич, в том известном пассаже: кто и как самоуверен (англичанин, француз, итальянец):
— ... Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль».
И если, после всего сказанного, требуются еще пояснения, с чего это Шумейко так ополчился на покойного Клузевица, суммирую.
Сегодня правозащитники и все делающие ставку на политкорректность в Совете Европы, ПАСЕ, Голливуде формируют стереотипы, оформляют претензии, пестуют поколения. В правильной, клаузевицкой войне самыми достойными политиками и «воевателями» будут: датский король, в 1940 году, через полтора часа после вторжения, поздравивший немцев «с хорошо проделанной работой», те же чехи, литовцы. А Британия, Югославия, СССР ответственны за многие неполиткорректные деяния: выше перечислена лишь толика их. Предлагаемый мною термин «Большая война» — это то, что рождает новую реальность с новыми правами! «Правильно-Клаузевицкая война» для СССР началась бы только 22 июня 1941 года, и тогда польский поход 1939-го, присоединение Прибалтики 1940 года — подпадают под «преступления мирного времени». Но... «Большая», не-клаузевицкая война началась в 1938-м, в Мюнхене!
Начало «Большой войны» — постепенное, приблизительное, размытое — это период, когда определяется Большой Враг. Угрозы, настоящие превентивные удары по всем, кто подвернется, — это неотъемлемая (чаще всего — начальная) часть «Большой войны». Кто захочет это опровергнуть, должен тогда придумать новый термин для аншлюса Австрии, для Чехословакии, Мерс-эль-Кебиры, Исландии, Прибалтики. Это все были важнейшие геополитические или боевые действия — и все вне хронологических рамок формально объявленных войн.
И если «война — продолжение политики» (а в сознании нынешнего ПАСЕ и «война — продолжение политкорректности»), то Россия всегда будет виноватой, объектом претензий (зачастую и официальных, финансовых претензий). Англия, другой участник «Большой войны», в общем-то, тоже будет виноватой, но на этот случай у них, как в романе Джозефа Хеллера «Уловка-22», есть другое средство: «двойные стандарты».
Самый недавний пример: Литва, подыгравшая Гитлеру в 1939-м, Литва, с которой можно было бы поступить, как с французским флотом в Мерс-эль-Кебире, но только — в «Большой войне», выписывает «счет за оккупацию»!
«БОЛЬШАЯ ВОЙНА» В НЕБОЛЬШОМ КОРОЛЕВСТВЕ
Судить читателям, но я для иллюстрации главного теоретического положения своей книги примеры выбираю скорее по принципу оригинальности и занимательности. Возможно, есть и какие-нибудь таблицы, диаграммы, также подтверждающие, что «война — НЕ есть продолжение политики другими средствами». Но мне кажется, что в сфере таких не строго определенных понятий, как «война» и «политика», составление любой цепочки формальных доказательств может вылиться в бесконечный спор о терминах. Поэтому один оригинальный и выразительный факт, мне кажется, будет убедительней. Поэтому и... продолжим выковыривание изюма из булочек истории.
Собственно, следующий пример — это одна короткая и яркая цитата, но требующая, к сожалению, не очень коротких и, скорей всего, не таких ярких моих пояснений.
Уинстон Черчилль в своей «Истории англоговорящих народов» (A history of the English-Speaking Peoples, 4 тома, NY 1956—1958) дает такое вступление к рассказу о второй гражданской войне в Англии:
«Расклад сил во вторую гражданскую войну был прост донельзя. Король, палата лордов и палата общин, лендлорды и торговцы, город и крестьянство, епископы и пресвитеры, шотландцы и Британский флот — все выступили против армии «новой модели». И армия со всеми справилась».
Пояснения здесь требуются следующие. «Расклад сил» в первую гражданскую войну (1642—1646) был, наоборот, чрезвычайно сложным. Можно сказать, около десяти различных субъектов воевали, заключали перемирия и переходили с одной стороны на другую. Весьма приблизительно можно описать это так.
Аристократия, крестьянство, англиканский епископат, Север и Запад страны были за короля. Средний класс, купечество, флот, Центр, Юг, Лондон — за парламент.
Ирландцы, шотландские пресвитериане меняли линию фронта.
Парламент из одной стороны — «против короля» — раскололся, и сторон конфликта стало несколько.
И посреди этой сложной политической кутерьмы Кромвель (по приказу парламента) постепенно формировал армию «новой модели».
А когда парламентские (английские) пресвитериане провели закон о роспуске армии в 1648 году, армия новой модели не подчинилась, и... далее см. выше.
Вот она, логика «Большой войны». Шесть лет с 1642 года идет «политическая война». «Армия новой модели» и была тем самым, по Клаузевицу, «другим средством продолжения политики». Но однажды количественный рост ее (новой армии) мощи перешел в новое качество, и... война продолжила сама себя. Все политики, бывшие враги, все действующие лица первой войны собираются на одной стороне. На противоположной — бывшее «средство», «другое средство» одного из них. И... Черчилль, несомненно, чувствует весь этот парадокс, что и позволяет ему выстроить столь элегантную фразу: «...все выступили против армии «новой модели». И армия со всеми справилась».
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА ТОЖЕ ПОРОЙ САМА БЕРЕТ НА СЕБЯ КОМАНДОВАНИЕ
Чье негодование и даже изумление мне так хорошо понятны — так это изумление и негодование героев нашей революции и Гражданской войны где-то в начале тридцатых. Для краткости персонифицируем их, вообразим, например, товарища Зиновьева.
Позади такие годы... Ходил по пояс в крови, хватал и расстреливал тысячи заложников. Но и белогвардейцы тоже стояли в пяти километрах от Северной трудовой коммуны (так одно время назывался Санкт-Петербург), были в пяти минутах от поимки и вздергивания вождя Коминтерна...
И вот, наконец, тишина и мир... Страна работает. Власть сохранена. Материальные блага теперь отпускаются пропорционально пережитым рискам... Из города Зиновьевска (бывший Елизаветград) к каждой славной дате шлют трудовые рапорты, приветствия и гостинцы... По уровню «либерализации» СССР 20-х годов примерно был равен России 90-х. Свободный въезд и выезд, иностранцы гуляют, валюта конвертируема — меняй и поезжай смотреть Европу. НЭП. В ВКП(б) — легальные платформы и фракции, обсуждение различных программ, почти в парламентских формах. «Совместные предприятия» с западными фирмами, концессии. Армия сокращена в 10 раз и переведена на предельно экономный территориально-милицейский принцип комплектования, потому как — полная Победа... Вроде все — уфф! — выжили, пересидели... И вдруг, 5—7 лет спустя, как-то все снова заворачивается... Какое-то «обострение классовой борьбы», откуда-то взялись «вредители», опять расстрелы, и, что самое ужасное, все чаще — расстрелы «победителей». Большевиков. Ленинской гвардии. Ну никакой логики!..
В России в «Первую гражданскую» расклад сил тоже был сложен: белые, красные, зеленые, атаманы, интервенты, эсеры, монархисты. В ВКП(б) — несколько группировок. «Силовики» сгруппированы вокруг трех центров: Штаб Рабоче-Крестьянской Красной Армии, Реввоенсовет, ЧК-РККА, Красная Армия в целом, надо уж признать, не стала тогда главной новинкой, феноменом, ключом к победе, подобно армиям Французской и Английской революций. (Чтобы долго тут не спорить, просто напомним: кромвелевская «новая модель» покорила Ирландию, французская — вообще пол-Европы, а наша Красная — провалилась в Польше.) Похоже, по целому ряду причин главным феноменом, главным фактором Победы в нашей «Первой гражданской» стала не «армия новой модели» (как у Кромвеля), а... «полиция новой модели», ЧК. Тоже, в общем-то, «силовики». Хотя она (ЧК) и оставалась сначала лишь одной из силовых структур, под началом вполне лояльного Дзержинского.
Но вот наша Гражданская война тоже сама берет командование собою на себя. И «полиция новой модели» вдруг выскальзывает из рук двоих безусловных политических руководителей страны с 1917 года — Председателя Совнаркома и Председателя Реввоенсовета — и вдруг выбирает себе в вожди начальника третьестепенной структуры (Секретариата ЦК) — и доводит Гражданскую войну до логичного (тотального) конца... Перефразируя Черчилля, можно сказать:
...уцелевшие эсеры и меньшевики, троцкисты, рабочая оппозиция, децисты, профсоюзы, зиновьевцы, кулаки, военспецы, группы Рюмина и Рыкова, бухаринцы, Рабоче-Крестьянская Красная Армия — все выступили против «полиции новой модели». И «полиция» со всеми справилась.
Глава 7. СПОРЫ ИСТОРИКОВ С РЕЗУНОМ
Общеизвестно, что сегодня в российской военной историографии главный спор идет вокруг идеи, «вброшенной» Суворовым-Резуном:
СССР планировал нападение на Германию, и Гитлер упредил Сталина буквально на 2 недели («суворовская» дата сталинского наступления — 6 июля 1941 года).
Язык Суворова-Резуна — яркий, эмоциональный, его аргументы часто найдены в местах, «куда ранее не ступала нога историка-популяризатора», изложены всегда понятно и вроде бы убедительно. Поддержка многих западных СМИ тоже на его стороне. Вот рецензия в предисловии к «Ледоколу»: «Мнение Виктора Суворова в области обороны становится общественным мнением. Он его формирует». — «Интернэшнл дефенс ревью», Женева, сентябрь 1989 г.».
А историки, российские патриоты находят и не менее убедительные контраргументы, доказывая, что СССР планировал оборонительную войну против Германии. Например, Алексей Исаев, Андрей Зорин, Олег Тишков оперируют серьезными фактами и не уступают Резуну в эмоциональной убедительности.
Не хочется становиться в позу фокусника, но я считаю (и постараюсь это доказать), что по одному вопросу, главному в этой книге, обе точки зрения, в общем-то, верные и, главное... вполне патриотичные! Да-да, жутко выговаривать, но у перебежчика, предателя, антисоветчика Резуна главный, исторический, тезис — отнюдь не антисоветский. (Но совсем иное дело — его тезис политический: ответственность Сталина за приход Гитлера.)
Механика этого фокуса проста. Возьмите два обсуждаемых варианта:
1) СССР планировал обороняться от Германии;
2) СССР планировал атаковать Германию.
Добавьте третий вариант (опробованный на тот момент всей Европой!):
3) СССР планировал перейти на сторону Германии.
Потом объедините первые два варианта, и у вас получится:
1) СССР планировал воевать с Германией;
2) СССР планировал перейти на сторону Германии.
Конечно, все прекрасно понимают, что о переходе по «чешской модели» («упреждающая капитуляция») речи быть не могло, но ведь моделей перехода на тот момент в Европе было опробовано достаточно: по факту перехода границы (Дания), по факту бомбежки (Нидерланды), по факту высадки воздушных десантов (Норвегия), по факту реальной угрозы столице (Франция), по факту отыскания общих геополитических целей (Финляндия, Венгрия, Румыния). Теперь допустим, что «тот самый пакт» — действительно пролог к переходу в гитлеровский лагерь (в чем зачастую и обвиняют СССР), а не к яростной борьбе...
Согласитесь, что при такой постановке вопроса и резуновские, и антирезуновские аргументы, по сути, патриотические. Один нашел сто доказательств плана грозной атаки через Румынию и Венгрию на рейх. Другой нашел сто доказательств, что планировалось стоять насмерть на «линии Сталина». Значит, в сумме найдено двести доказательств, что СССР не планировал передать свой потенциал Гитлеру! Значит, «пакт» — маневр в «Большой войне».
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А кто, собственно, прав: Резун или антирезунисты?
То есть был план наступления или обороны? Вот это и есть вопрос из разряда: «Это красное или это квадратное?»
Строго говоря, страны с их генштабами надо делить не по наличию у них планов — наступательных или оборонительных, а, как это ни странно, только по величине самой страны. «Держава — недержава».
Генштаб Державы обязан планировать, просчитывать, прорабатывать одновременно все стратегические варианты. И оборона в генштабах всех европейских держав рассматривалась как временная, вынужденная, как подготовка к наступлению. Алексей Исаев в «Антисуворове» пишет:
«...за кадром (у Резуна) остался вопрос, а у кого планы были оборонительные? Все планы войны крупных держав — участников двух мировых войн двадцатого столетия были наступательными. Причем наступательный характер не зависел от того, кто явится инициатором войны. Для военного планирования это было абсолютно безразлично, планы вопрос очередности объявления войны не рассматривали.
Строго оборонительными были только планы только мелких стран, основной линией планирования в этом случае была упорная оборона в надежде на то, что могущественные союзники сокрушат напавших на их страну противников (...)».
Действительно, вот настоящее, системное разделение: Держава (крупная страна) — планирует закончить войну самостоятельно (а это означает наступление). Недержава — планирует обороняться, пока дело не решат Державы.
Потому Генштаб Франции имел планы и обороны, и наступления на Германию, а, например, Генштаб Бельгии — только обороны...
И если дилемма — воевать или перейти на сторону врага — решена: «Воевать», то ничего принципиально взаимоисключающего в наборах «атакующих» и «оборонительных» мер нет.
... А вот подозрения по варианту перехода СССР сторону Гитлера»... О, это такой противоречивый клубок истинно героического и невыносимо гнусного, что, право, подумаешь, прежде чем брать его в руки.
1. Аргумент историков, дипломатов: «Всегда, во всех коалициях, все государства-участники попугивали друг друга возможностью сепаратного мира». Разыгрывать карту угрозы сепаратного мира — это чаще элемент давления на союзников, и тут еще очень далеко до реализации подобного шага...
2. Возражение, допустим, ленинградца или сталинградца 42-го года: «Да это вообще невозможно — жить под Гитлерюгой».
3. Аргумент «объединенного европейца» 1942-го (или 2002 года): «Ну мы-то хоть и не германцы, но все же культурно более близки, экономически более интегрируемы и полезны им. Вот Гитлер и нашел для нас работенку (потому и заводы-электростанции (и «аэробусный» завод в Бордо!) взрывать нельзя, иначе светят каменоломни в Тюрингии). А те — скифы, им грозит полное уничтожение, пускай и воюют насмерть».
Из этих трех, конечно, «приятнее» всего поговорить с третьим.
— Мсье (Пан), ваши конструкторские бюро и заводы, конечно, прекрасны, «Рено» и «Шкода» — прекрасные машины, но в плане чисто теоретического сравнения потребностей Вашего бывшего «кризисного управляющего» Адольфа танки Т-34 были ему гораздо более интересной и нужной вещью! Захватывая их на поле боя (это случалось, да, и часто), немцы разбирали и пытались копировать их (безуспешно) и отдавали их своим отборным экипажам. И уж, конечно, уральские заводы, их производящие, и Кировский завод (танк КВ-2) были бы для вашего Адольфа гораздо более желанными объектами. Не говоря уже про те безымянные «номерные» заводы-изготовители «катюш» и «Ил-2».
А насчет расово-культурной близости как гарантии от Освенцимов... Знаете, Ваш фюрер был вообще странной, фантастической личностью. Х-художник. Утверждал, что постичь расовый тип какого-либо народа можно, только увидев (тут он прав) его подлинных представителей — крестьян и крестьянских детей. Потому-то и впечатлениям венского калейдоскопа своей юности (завсегдатаи салонов, пивных, «меблирашек») Гитлер решающего значения не придавал. А все повторял фразы вроде: «Эльзасский крестьянин — чрезвычайно расово чистое существо. Что думает, делает эльзасский крестьянин — необычайно важно». В Первую мировую он воевал на Западном фронте. Потому-то он и был так потрясен (не меньше чем Сталинградом), впервые увидев под Винницей белоголовых русских детей. «Да они же большие арийцы, чем мы!» — подавленно признавался он соратникам. Правда (фюрер есть фюрер!), изучив этот вопрос со всей дотошностью, он все же нашел, что «к 14 годам арийский тип все же сильнее проступает в немецких детях».
То есть «чемпионат по арийскости» детская сборная России выиграла, а юношеская — проиграла (при единоличном судействе фюрера). Так что причудливый Ваш фюрер мог мгновенно и самым разительным образом изменить «рейтинг» любого европейского... контингента.
Впрочем, нет, было у него и одно неизгладимое «расовое впечатление», вынесенное из школы. В «Застольных беседах» он вспоминает: «В нашем классе маленькие чехи плакали — в день, когда пришло известие о падении Порт- Артура. А я вот с тех пор и полюбил Японию!»
Занятный психологический этюдик. Паршивец, он еще и о России-то ничего не знал, но Японию полюбил — не как покорительницу Порт-Артура, а как наказательницу «маленьких чехов», лупивших его в школе. И далее важный вывод — в протянутые уши окружающих его «застольных» генералов: «Чехи всегда будут надеяться на «матушку-Россию!»...
Если бы!.. В 1938-м!
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
Но ведь Резун в «Ледоколе» пишет не только о сталинском плане атаки в 1941 году, но и...?
Да-да. Именно... Резун еще пишет, что Сталин чуть ли не сам усадил Гитлера в канцлерское кресло. А вот это уже — совершенно «особь статья». И «Ледокол», и все прочие военно-политические тексты Резуна определенно распадаются на две части, условно говоря, военную и политическую. И это не игра слов. Линия водораздела столь объективна, прослеживается даже в самой фактуре текста, словно под одним «лэйблом» пытались «спаять» совершенно несродные материалы: сталь и фанеру, например. «Военный» Резун, «душа пуста, мозг полон номерами дивизий», в общем-то, вполне адекватен одной узкой теме: доказательству того, что Сталин в 1941 году планировал атаковать (или контратаковать?) Гитлера. Здесь он (Резун) неутомимый ткач, и его полотно, его собственная сеть доказательств прочна. Сотни, тысячи примеров, одни его склады яловых сапог на границе в 68-м и 41-м чего стоят! Здесь все его «номера дивизий в мозгу». А вот «политический» Резун, пытающийся взвалить на Сталина вину за приход Гитлера к власти, тут не плотная ткань, а пара белых гнилых ниток. Дико и смешно строить «доказательную базу» на цитате Троцкого: «Ах, если бы не было Сталина, не было Гитлера, не было гестапо!» Да даже если б это Резун-школьник писал реферат, его можно было бы пожурить: «Бывают цитаты-доказательства, а бывают цитаты — как бы вздохи».
Вот и самая кратчайшая цитата из начальника германского Генштаба Гальдера: «...но континентальное мышление фюрера...» — это косвенное, совершенно нечаянное свидетельство. Это цитата-доказательство... Речь там шла о многих вариантах предлагаемых Гитлеру колоний, так сказать, «африканских и азиатских мюнхенских идеях». И Гальдер вздыхает, что континентальное мышление фюрера не позволяло ему всерьез даже рассматривать подобные предложения. Все мысли — о континенте, о Евразии, то есть о советских территориях. Войны на Западе — разве только необходимое обеспечение Главной войны, на Востоке...
Должен признаться: словечко «Ах» в «базисную резуновскую цитату из Троцкого» я добавил сам, для довершения картины. Точно в резуновском «Ледоколе» стояло — Троцкий: «Если бы не было Сталина, не было Гитлера, не было гестапо!» Но и так ясно, что это у Троцкого типа вздоха. Муж постылой жене: «Ах! Если бы не ты, я бы мог стать профессором, академиком!» И наоборот: «Ах, если бы не ты — я бы могла выйти замуж за... миллионера!» Даже этот довесок у Троцкого с первой попавшейся бытовой деталью: «...и гестапо бы не было!» —подтверждает психологический рисунок. Почему гестапо? Не СС, не СД?.. А это как: «...ах! ни тебя бы, ни твоих... грязных носков!»
Почему я имею право перевести обсуждение довода Резуна в столь анекдотически-бытовую сферу? Да потому, Резун позиционирует, как главного осведомленного (о приходе Гитлера к власти) человека — Троцкого, который лишился своего государственного поста, председателя Ревоенсовета, в 1924 году, высланного из страны в 1929-м! Строить базу на таких эмоциональных «ах, если б» выгнанной в Мексику жены (или «политической проститутки» — по другому известному определению) — это просто дурной тон. И вся резуновская политическая часть (проверьте! Ведь это, по сути, удивительная «доказательная база»!) — это еще несколько таких же цитат Троцкого 1936, 1938 и 1939 годов.
«Сталин окончательно развязал руки Гитлеру, как и его противникам, и подтолкнул Европу к войне» (ноябрь 1938 г.). «СССР придвинется всей своей массой к границам Германии как раз в тот момент, когда Третий рейх будет вовлечен в борьбу за передел мира» (июнь 1939 г.). И все эти «наисекретнейшие сведения», все эти «горячие репортажи» — с родины текилы, где сидит уже 15 лет как отставленный от дел Троцкий...
А нашим историкам я бы посоветовал: Резун действительно неутомимо роется в военных архивах, чутко находит факты, оказавшиеся вне поля зрения многих, и ловко преподносит их. Надо признать, что он, Резун, образно говоря, привел на поля бывших сражений Второй мировой целую новую армию читателей. Пусть его «исторические» книги — не конкуренты серьезным работам того же Исаева. Он в ряду Коэльо, Дэна Брауна, Донцовой, Корецкого, Толкиена. То есть проявляется в момент, когда человек выбирает почитать: про бандитов- алхимиков-проституток-артистов — или «про войну».
Значит, нужна просто другая модель использования Резуна. Предложу пример известный. Человек выпускает свинью на трюфельное поле, свинья сначала ищет, потом отрывает трюфели, но на этом ее «сотрудничество» заканчивается. Человек находит другое применение трюфелю, отличное от желаний его хрюкающего «сотрудника».
О РЕАЛЬНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ПРИХОДА ГИТЛЕРА К ВЛАСТИ
К появлению в Европе нового Большого Врага мы если и причастны (неудачными инструкциями немецким коммунистам), то это как бы на философском уровне «взаимосвязанности всего сущего» и примерно в той же мере, в какой причастны Польша, Мексика, Мальта, Тибет, Гваделупа...
«Приход Гитлера» — это ведь три шага, примерно равные по значению:
1) успех НСДАП на парламентских выборах;
2) назначение президентом Гинденбургом 30 января 1933 года Гитлера канцлером;
3) смерть Гинденбурга 2 августа 1934 г. — и предшествовавшее несколькими днями решение, что в случае этой смерти президентом станет канцлер.
А потом уже Гитлер провел еще одну государственную рокировку: сохраняя пост канцлера, присвоил себе звание фюрера, а пост рейхспрезидента отменил. И ввел положение, что все без исключения армейские офицеры обязаны были присягать на верность, но уже не конституции, а фюреру, то есть лично Адольфу Гитлеру.
Теперь вернемся к этим трем шагам наверх.
1. На парламентских выборах действительно Гитлеру помогло нежелание социалистов и коммунистов объединиться. Резун тут долго мусолит фамилию коммуниста Реммеле, про которого, наконец, выясняется только, что «он был ярый поклонник Сталина». Кошмарное разоблачение. Но ведь и по всей Европе социалисты очень трудно и редко сходились с коммунистами. Уж так они созданы-задуманы, и Интернационалы-то у них разные (Второй и Третий).
2. Нельзя забывать, что канцлера-то все равно назначал президент Гинденбург — иногда сообразуясь с парламентскими раскладами, а иногда и нет. Только в 1932 году он, Гинденбург, 28 марта назначил канцлером Генриха Брюнинга, сформировавшего правительство и 30 мая ушедшего в отставку (по требованию Гинденбурга; в дальнейшем для краткости будем писать «уволен Гинденбургом»).
Далее, 1 июня канцлером назначен Франц фон Папен — уволен 17 ноября. Далее, 3 декабря назначен фон Шлейхер — уволен 30 января 1933 года. Далее назначен Гитлер.
Так что абсолютизировать точку назначения Гитлера канцлером — несерьезно. На различных дебатах, когда я слышу это «стал канцлером», всегда стараюсь вежливо добавить — «пятым за год».
Вот Гинденбург был абсолютной и непререкаемой фигурой в Германии — а почему он ей стал? Тут вам пример на уровне «взаимосвязи всего сущего»: Гинденбурга таким, м-м... «квазикайзером» (да простится мне этот термин) действительно сделали русские, потому что дали себя разбить под Танненбергом. Эта победа Гинденбурга в 1914 году (причем практически на месте исторического Грюнвальда, где за 500 лет до того тевтоны были разгромлены польско-литовско- русским войском) спасла Германию и дала ему такой авторитет и славу, что... Но если разматывать дальше, то и Гинденбург победил потому, что русские, не отмобилизовавшись и в нарушение всех планов, бросили вперед и в одиночку армии Ренненкампфа и Самсонова — по страстным французским мольбам, спасая Париж и отчасти спасая его (немцы перебросили в Восточную Пруссию войска, которых им не хватило для реализации плана Шлиффена)... Вот они — истинные силовые линии взаимосвязей в мировой истории.
НО, даже только чтобы вообразить Гинденбурга, советующегося со Сталиным по назначению своих канцлеров, — это... это надо отступить на тысячу лет, наново переписать и переврать всю мировую историю, всю хронологию, позвать Фоменко с Носовским — и то такого, пожалуй, не представишь.
Вот чем Гитлер принципиально отличался от всех трех предыдущих канцлеров 1932 года, так это наличием у него своей собственной армии, даже двух: отряды СА Эрнста Рема (это практически полностью своя гвардия) и отряды «Стального шлема» (ветераны рейхсвера, «хозяин» — Альфред Гутенберг, капиталист, один из богатейших людей Германии).
Особенность политической жизни Германии тех лет — многие партии имели свои полубоевые отряды. И коммунисты, и даже социалисты (да-да, у них, кстати, были «зеленорубашечники»). Такой вот был, говоря по-современному, «дресс-код»... Кстати, и известная фраза Гитлера: «Кто хозяин на улице — тот хозяин в Германии» — это именно о той «романтике» уличных потасовок, срывах чужих и охране своих митингов. Так вот «хозяином на улице» Гитлер стал, когда к его «коричневорубашечникам» — СА мультимиллионер Гутенберг согласился присоединить своих «стальношлемовцев». Это произошло примерно в те же дни, когда экс-канцлер Папен вместе с Тиссеном и Круппом просил Гинденбурга за Гитлера.
Коммунисты (даже если их признать на 200% сталинцами) стояли дальше всех от этих комбинаций, более того, были мишенью и главной жертвой договаривавшихся в приемной Гинденбурга сторон.
Книга «Повседневная жизнь Берлина при Гитлере», автор — Жан Марабини, хороша именно свой «недиссертационностью». В ней нет сквозной теории, но есть несколько сотен микросвидетельств политиков и «маленьких людей», дипломатов и корреспондентов западных газет в Германии. Автор словно гулял с диктофоном по улицам Берлина тридцатых годов. И он свидетельствует: в 1932 году даже немецкие евреи(!) больше боялись коммунистов, чем Гитлера (немецкие евреи были на 90% люди состоятельные).
Пример настоящей, признанной историками всего мира помощи Гитлеру — это его фактическое спасение «мюнхенцами» в момент самой реальной угрозы потери власти...
Военное сотрудничество СССР и Германии (еще один резуновский пункт)? Но это как раз 20-е годы. С приходом Гитлера интенсивность совместных работ снизилась. После «пакта», конечно, наоборот, значительно выросла, но это уже другое, это маневр, на который имеет право взявшийся за «Большую войну», реальные составляющие которой на тот момент были: и Испания, и Хасан, и Халхин-Гол.
Честно сказать, за предыдущие две страницы книги мне несколько неловко. Неловко излагать столь банальные истины. Но все же в завершение для тех, допустим, кто на этот момент прочитал только... Резуна и Дэна Брауна. И такой осведомленный историк, как Черчилль, писавший свои воспоминания в период самого жестокого противостояния с СССР, нигде и ни разу не обвинил Сталина в том, что Гитлер пришел к власти.
Повторю, что в самом широком смысле на положение в Германии влиял не только СССР, но и Греция, Тибет, Мексика, Гондурас, Мальта... Весь мир... И... Швеция, тихая Швеция. А давайте-ка рассмотрим и этот пример.
ШВЕЦИЯ, ТИХАЯ ШВЕЦИЯ
Обычно в шведско-гитлеровских связях повторяют один факт: шведская железная руда. Да, руда из Кируны была основой германской металлургии. Немцы, так обожавшие эпитет «стальной», сталь — по происхождению — имели шведскую. И если каким-нибудь «меченым атомом» проследить тот сложный путь, окажется, что осколки и пули, которые еще носят в себе ветераны войны в России, Британии, США, раньше лежали под горой... далеко-далеко, на самом севере Швеции.
Можно сказать, продавали руду, бизнес есть бизнес. Можно сказать, и что откупились бесперебойными поставками от возможного вторжения Гитлера. План такой у фюрера был — разработки того же генерала Фалькенхорста, покорителя Норвегии и Дании. И не реализовался он, возможно, по причине «неискания добра от добра». Сейчас руда идет — тьфу- тьфу! — а в случае захвата... возможны и диверсии Сопротивления, и бомбежки англичан. Гляньте на карту: выход из Кируны — одна тонкая нитка единственной железной дороги. Это не густая сеть дорог Германии, которые, сколько их ни бомби, работали до мая 1945 года. Кируну можно было отрезать одним авианалетом. Но... шведский «нейтралитет» оказался самой лучшей противовоздушной обороной путей снабжения рейха.
А если перейти от мира вещественного, материального (пусть даже и такого любимого фашистами материала, как сталь), то окажется, что и в мире идей Швеция была связана с Германией.
Великий путешественник, ученый и писатель Свен Андерс Гедин — один из главных кумиров Гитлера. Человек притом действительно благородный, он желал мира Европе и, как многие, считал истинным миротворцем фюрера. Открыто повторял, что сам он на четверть еврей. Кроме того, был большим другом России. (И тут Резун мог бы «по-ледокольному» разоблачить: СССР и Гитлер «дружили через Гедина... и наверняка... сговаривались».) Рейхсканцлер во все годы был рад подолгу беседовать со шведом. Именно Свен Гедин открывал Олимпийские игры 1936 года в Берлине.
Герман Геринг впервые в своей жизни увидел свастику в Швеции в замке фон Розенов. Первый в Европе институт расовой биологии был открыт в 1921 году в «шведском Оксфорде», Упсале, и это был проект правящей тогда социал-демократической партии. Еще из шведских аналогов или даже предвосхищений, предшествия подобных мер в Германии: общий учет евреев Швеции. Но списки те не потребовались... Выходит, руда, железная руда спасла шведских евреев... Да, вот вам еще пример «взаимосвязи и взаимовлияния всего сущего». В Швеции были созданы и отряды «Северной молодежи» — «Нордиск унгдум», и тоже ранее, чем гитлерюгенд. В «Северной молодежи», кстати, маршировал и Ингвар Кампрад, впоследствии — основатель всемирной сети ИКЕА («Есть идея!»).
По подсчетам журналиста Боссе Шона, 500 шведских добровольцев воевали в СС, в дивизиях «Викинг» и «Норланд». Рядовые там получали 311 крон в месяц, сержанты — 563 кроны, капитан — 1200. Средний заработок тогда в Швеции был 270 крон. Один из этих шведских эсэсовцев был даже свидетелем на свадьбе Адольфа Гитлера и Евы Браун. И, завершая марьяжной темой, вспомним и Геринга, встретившего в Швеции «любовь жизни» Карину фон Кантцов...
Это — Швеция. Ее можно бы записать, в современных терминах, в «ассоциированные члены» Объединенной (Гитлером) Европы. Может, кому-то и покажется, что факты ее соучастия в «фашистском проекте» как-то смонтированы, сведены для преувеличения, «выпячивания» ее, шведской, доли вины и ответственности. Нет, повторюсь, весь смысл этой книги в указании как раз на сходство ситуаций во всех (кроме Британии и СССР) странах Европы и на полное сходство принятых ими решений. «Мы ценим и бережем свою материальную культуру. Мы — не фанатики. Кто-то другой должен будет пожертвовать своей недвижимостью и нас освободить».
Так что примите как доказательство «от противного»: автор не намерен «выпятить соучастие» тихой, тихой Швеции, чтоб за этим «раздутым примером» не спряталась... какая-нибудь «тихая-тихая Голландия»...
А вот, кстати, пример и «голландского соучастия», подвернувшийся совершенно случайно, без какого-либо целенаправленного «поиска улик».
Одна из тяжелейших воздушных битв 1944 года на Балтике. Немецкая авиация, базируясь главным образом на Котку (Финляндия), держит наш флот в Финском заливе запертым, как в бутылке. (Вообще нейтрализация значительных военно-морских сил исключительно авиацией — одно из главных немецких «ноу-хау» той войны.) Наши летчики долго пытаются прорвать эту блокаду, в длительных авиасражениях выявляется и главный оплот, прикрывающий базы Люфтваффе: крейсер ПВО «Ниобе». 7 наших авиаполков, 132 самолета были брошены в решающий бой. В итоге «Ниобе» был все же потоплен, Люфтваффе отброшены от Финского залива. Два наших летчика получили в тот день Героя Советского Союза. И в финале драматичного описания наш автор мельком упоминает, что тот знаменитый «Ниобе» — это бывший голландский крейсер «Гельдерланд»...
И сколько таких примеров реального соучастия «Объединенной Европы» можно наверняка отыскать в анналах Второй мировой войны!
Голландская история войны упоминает о попытках обороняться, перечеркнутых «жестокой бомбардировкой Роттердама». Встречается и фраза «но силы оказались слишком неравны», что в сочетании с тем фактом, что Гитлер, атакуя Бельгию с Францией, выделил на Голландию только 16 000 солдат, оставляет, конечно, интересное впечатление.
Справедливости ради надо сказать, подытоживая тему «влияния», что Резун по ней еще не высказался до конца. «Как Сталин создал Гитлера, как помог ему захватить власть и укрепиться — отдельная большая тема. Книгу на эту тему я готовлю», — пишет он. То есть будут и «еще цитаты». Правда, обещание это он уже почти 15 лет как выполнить не может. Неужели кончились мексиканские высказывания Троцкого? Что тут посоветуешь? Вот разве... фильм недавно вышел — «Фрида». О знаменитой художнице, мексиканской революционерке, боевой подруге и любовнице Льва Троцкого — Фриде Кало. Если уж в раскрытии темы прихода Гитлера к власти стали так важны политические обозрения «Глядя из Мексики» (подобно тому, как на ВВС есть программа «Глядя из Лондона»). Может, в фильме еще поискать подтверждающих цитат? Действие там происходит как раз в 1939—1940 годах, коей поры свидетельства Троцкого уже так успешно использованы в «Ледоколах». Может, и Фрида Кало что-нибудь добавит типа: «Ах, если бы не Сталин, мой Левик был бы чисто второй Ленин! Второй Наполеон!» Фрида, как и Троцкий в ту пору, была «в самой гуще исторических, революционных событий», но что еще более важно, Фрида Кало сегодня очень «раскрученная» личность (может, и поболее Троцкого), ее в фильме сама Сальма Хаек играет! (А мечтали ее сыграть, даже умоляли об этом режиссера фильма, Мадонна и Дженифер Лопес!) Для попсовой книжки это будет просто в самую десятку, вам любой рекламщик и пиарщик это подтвердят. Когда на обложке будет: «Сенсационные новости о тайных причинах Второй мировой войны! Как говорила Фрида Кало, Троцкий говорил, что это Сталин натравливал Гитлера!»
А предисловие к «Ледоколу» написал Буковский, если помните такого. Приравненный к Луису Корволану во время одной бартерной операции, а далее совокупным западным пиаром еще и более приподнятый, до фантастических котировок, уж он-то наверняка разъяснит Резуну всю важность «информационных поводов», важность любых привязок к громким именам, VIP-персонам. Хотя бы и в такой форме: «Последние разоблачения Дженифер Лопес! Знаменитая мегазвезда утверждает: «Фрида Кало, чьи тайные дневники я прочла, собираясь сыграть ее роль в одноименном блокбастере, неопровержимо свидетельствует: Гитлер был всего лишь пешкой в коварных руках Сталина!»
ДВА ВОВЫ-ИСТОРИКА (БУКОВСКИЙ И РЕЗУН)
Некоторые главы моей книги дополняются портретами упоминаемых персон. И по мере приближения к финалу этой главы во мне нарастало некое тягостное чувство. Кажется, вот в чем тут дело. Долг историка или, скажем, памфлетиста требует доведения темы до предела. Опровергнув версию, которая мне кажется ложной, нужно вроде бы сказать и об авторах. Биографические и психологические предпосылки и все такое...
И вот, перебрав мысленно некоторые факты, аргументы, вдруг осознаешь совершенную безнадежность, невозможность ведения какого-либо спора, описания черт этих персон. (Зрительный образ этого усилия — вроде попытки сечения плеткой лужи.) Понимаешь, что дело как раз именно в отсутствии настоящих Персон. Перед тобой просто... говорящая (чавкающая) грязь... Объяснюсь, кстати, почему речь идет одновременно и об авторе «Ледокола», и об авторе предисловия к «Ледоколу». Кажется, вещи несравнимые, даже по объему. Но такое представление как раз идет от настоящих книг, с настоящими авторами, аргументами, настоящими темами для споров.
Здесь же полная безнадега в том, что все заслонено этими бесформенными и безразмерными (и бессмысленными) определениями: «диссидент», «жертва режима». И становится совершенно неважно, кто сам бежал, кого выменяли по бартеру, кто накатал книгу (1000 страниц), кто — лишь предисловие (5 страниц).
Но все же (придется) окунемся... допустим, в Буковского:
«Смешно вспоминать теперь, но в те далекие годы антикоммунизм, да и просто негативное отношение к Советскому Союзу были вроде дурной болезни в глазах западной интеллигенции, и честный бытописатель матерого социализма не мог рассчитывать не то что на признание своего таланта, а и просто на рецензию. Лишь немногим из нас удалось к тому времени пробить брешь в стене молчания.
Виктору же было еще труднее, чем нам. Ведь даже мне какая-то левая мразь в одном телевизионном споре осмелилась намекнуть, что, мол, «некоторые люди» могут расценить мои взгляды как «предательство своей страны». Но то было однажды, и мне, с моей биографией, легко было разделаться с той пакостью. Ему же с самого начала пришлось жить с этим бессмысленным клеймом...»
И переходя от «жалистного» к буковской «логике»...
...Победа революции в России была, по выражению Ленина, «меньше, чем полдела». Чтобы эта победа стала окончательной и бесповоротной, «мы должны добиться победы пролетарской революции во всех или по крайней мере в нескольких основных странах капитала». Без их промышленного потенциала нечего было и думать о социализме. Отсюда и ленинский НЭП, и новая тактика «осады капиталистической цитадели», использования их противоречий для ускорения пришествия мировой революции, то бишь начала мировой войны. Сталин в этом смысле был всего лишь верным учеником Маркса—Ленина.
Могу пояснить. Вся, абсолютно вся логическая цепочка Резуна сводится к следующему. Берется что-нибудь бесспорное, банальное, ну вроде Si vis pacem — para bellum (Хочешь мира — готовься к войне). И дальше ведется цепочка: Сталин готовился к войне? Да еще как! (Далее — 130 страниц добротных, в общем-то, доказательств.) «Так, значит, он и Гитлера поставил в канцлеры Германии — чтобы было с кем воевать!» (и об этом еще 5 страниц, тех самых со «свежими» цитатами Троцкого образца 1939 года).
Так и Буковский: «Сталин — верный ученик Маркса— Ленина? Да! А у Маркса есть тезис о неизбежности мировой революции? Да! А мировая революция — это ведь, по сути, мировая война? Верно. Ну, значит, Сталин и...»
Для таких силлогизмов действительно равно достаточно и 150 страниц, и двух абзацев. Но после этого Вовам надо объяснить читателю, почему в настоящих книгах настоящих историков (Черчилля, например) нет и следа подобной «логики на пальцах». Еще немного Буковского:
«Словом, понятно, что наши отечественные историки никак не могли признать изложенных в этой книге фактов, не признав природную агрессивность коммунизма и его ответственность в преступлении против человечества наравне с гитлеризмом. Но что же мешало западным историкам заметить столь очевидную истину?
Да ровно то же, что и их советским коллегам: конформизм. Ведь и здесь, на Западе, существуют могущественные политические силы, которые способны сделать глубоко несчастным любого умника, вылезшего с неугодными им откровениями. Признать вслед за известным анекдотом, что Гитлер был всего лишь «мелкий тиран сталинской эпохи», здешний истеблишмент и сейчас еще не готов, а до недавнего времени автор такой теории был бы подвергнут остракизму как «фашист». Ни карьеру сделать, ни профессором стать, ни даже опубликовать книгу такой смельчак никогда бы не смог. Оттого-то и на Западе людей, решившихся открыто заявить себя антикоммунистами, нашлось немногим более, чем в бывшем СССР».
Вы только вообразите: «Черчилль — конформист»! В действительности трудно даже представить что-либо более несовместимое. (Вроде м-м... «Колобок Резун перебежал не из ГРУ, а из балета Большого театра».) Самый талантливый и уж, конечно, безусловно, самый информированный летописец, Черчилль был министром и до получения должности премьера в 1940 году. И, что существенно, пишет он свою историю не в момент дружбы-союза со Сталиным, между Тегераном и Ялтой, а в самый разгар «холодной войны» с СССР, объявленной отчасти им же. И даже близко Черчилль не считает Сталина (или немецких коммунистов) виновником гитлеровского прихода к власти. Значит, по-буковски: Черчилль — «конформист»!
И во всем у Буковского очень заметна логика человека, получившего должность в Кембридже именно «за сугубое диссидентство». Который хорошо понимает всю уязвимость своего положения: и «бартерная сделка: Корвалан—Буковский», и кембриджское его «кормление» — всего лишь мельчайшие завитки большого исторического узора. Ну, подвернулся он случайной живой иллюстрацией к какому-то программному докладу «о коммунистической угрозе и необходимости поддержки диссидентства»... но ведь все может в одну минуту поменяться...
— Ведь и здесь, на Западе, существуют могущественные политические силы, которые способны сделать глубоко несчастным любого умника, вылезшего с неугодными им откровениями.
Вот образ, выбранный Буковским для себя: умник, которого могут сделать глубоко несчастным, эдакий... Акакий Акакиевич Геббельс.
А другой Вова-историк, захламивший известную часть полок наших книжных ларьков, недавно на своей примерно 15—16-й книжке предпринял новый маркетинговый ход: «Я беру свои слова обратно!» Пришлось, я заглянул, прочитал несколько страниц — похоже, да: Резун следующие 10—15 книжек действительно продаст под соусом частичных самоопровержений. Перед маршалом Жуковым он уже извинился. Но вот по самой важной (на мой взгляд) теме его «ледокольных» натяжек: Гитлера на Сталина (а по сути — взваливания на СССР ответственности за Вторую мировую войну) — тут самоопровержений нет...
А вообще, это забавно: новый Иуда не вешается, а лишь старательно прибавляет к тридцати еще и 31—35-й сребреники — за свои «Воспоминания о Гефсиманском саде». А потом еще и 36—40-й сребреники — за «Поправки к воспоминаниям о... Я беру свои слова обратно!».
И в эту плоскость с неизбежностью, по закону растекания полужидкой субстанции, перейдет любой разговор. Потому и закончим с «вовчиками-историками». И перейдем к историку — из самонастоящих.
Глава 8. «СЛИШКОМ МНОГО ЧЕРЧИЛЛЯ!»
Уже неизвестно, кто именно из журналистов запустил этот лозунг, но в 1915 году его подхватили очень многие британские газеты. Военно-морской министр в 1911 —1915 годах, Черчилль имел перед страной достаточно много заслуг (включая энергичный перевод флота с угля на нефть), но в январе 1915 года он ввязался в длительную десантную операцию у Дарданелл.
Вроде бы русские уверенно громили турок на Кавказе, и никто не ожидал, что британский десант на полуостров Галлиполи, близ пролива Дарданеллы, будет так жестко и удачно турецкими войсками блокирован. Черчилль тогда начал лихорадочно и яростно, как бы это выразиться... тянуть все британское «военно-экономическое одеяло» к Дарданеллам, перехватывая резервы с главных фронтов, забывая, что вся эта операция была «запущена» как небольшая и всего лишь отвлекающая. Он ссорился с десятками морских и сухопутных военачальников, чиновниками и коллегами по правительству. Выбивая новые контингенты, «повышал ставки» и в итоге все же превратил обидное, но частное поражение в... крупное британское фиаско. В то время в газетах и появился этот слоган: «Слишком много Черчилля!» На языке оригинала это звучало, наверное, так: «Too much Churchill!» Сэру Уинстону пришлось подать в отставку. Кажется, Ллойд Джордж тогда элегантно отметил «органическую неспособность Черчилля занимать какой-либо пост, кроме премьер-министровского».
Нам Черчилль долгое время был известен по ленинскому определению: «Злейший ненавистник советской власти». На эти страницы он мог попасть и в другом, где-то даже противоположном качестве, например, как муж орденоносицы (так, кажется?) Клементины. Супруга его, Клементина Черчилль, президент «Фонда помощи России», была награждена орденом Трудового Красного Знамени. (Все силюсь вообразить этот орден с известным зубчатым колесом и красным знаменем — на груди леди Клементины.) Мог он быть упомянут и как глава государства — первого (с 22 июня 1941 года) союзника СССР по Второй мировой войне. Или как выдающийся историк, лауреат Нобелевской премии по литературе 1953 года.
Но в соответствии с парадоксальными потребностями моего жанра, памфлета, слон Черчилль здесь появится как продолжение и развитие теории, силлогизма микроба — Вовы Буковского.
В «Монументе Человеческой Слепоте», как и в «Ледоколе» (предисловием к которому он является), оба Вовы (Буковский и «предисловлевыемый» им Резун) обвинили Сталина и СССР в приходе Гитлера к власти. Отсутствие подтверждений других, в том числе и западных историков, они объяснили тем, что мешает им...
— ... Да ровно то же, что и их советским коллегам: конформизм. Ведь и здесь, на Западе, существуют могущественные политические силы, которые способны сделать глубоко несчастным любого умника... ну и далее см. предыдущую главу.
И Черчилль (Уинстон Ленард Спенсер, герцог Мальборо, 1874—1965) тоже не считает Сталина и СССР виновниками гитлеризма — ни в малейшей степени. Значит, тоже конформист! Вот с этого места писать сей памфлет стало действительно веселее. Комический эффект бесспорен. Ведь, говоря по правде, именно к сэру Уинстону можно приложить и еще одно ленинское определение, заученное всеми школьниками Советского Союза: «Какая глыба! Какой матерый человечище!»
Да, именно Толстого и Черчилля можно назвать в том числе и «величайшими нонконформистами XIX—XX веков»! Кому-то и сама возможность сопоставления фигур Льва Толстого и Черчилля покажется приколом, безмерным оригинальничаньем, но я готов приложить все усилия, чтобы указать на реальные точки и линии сходства и главное — доказать продуктивность, объективную полезность этого сопоставления — подобного парным жизнеописаниям великих греков и римлян у Плутарха.
ЧЕРЧИЛЛЬ И ТОЛСТОЙ
Начнем с пунктира — общих черточек самого внешнего свойства. Оба — представители старинных родов, носители феодальных титулов. Оба рано лишились отцов, но получили хороший запас долголетнего физического здоровья. Оба в 26-летнем возрасте отправились на свои кампании (Крымскую и Бурскую войны) как волонтеры и как литераторы (корреспонденты «Современника» и «Морнинг пост» соответственно).
И необходимо признать, что факт перехода Черчилля в 1904 году из консерваторов в партию либералов, а в 1923 году вновь в консерваторы был и для потомка герцога Мальборо, и для политика его уровня так же невероятен, как если бы он и вправду ходил по Даунинг-стрит с сигарой и... босой. Эта полная независимость от своего класса, от диктата своих корпораций (политиков, писателей, историков) и, главное, абсолютная независимость от современных им условностей и мыслительных штампов — вот что объединяет сэра Уинстона и графа Толстого.
И если только вы способны правильно понимать, что есть нонконформизм в данных условиях, вы, безусловно, признаете величайшим британским нонконформистом сэра Уинстона, выдававшего в том числе такие перлы:
Лучший аргумент против демократии — пятиминутная беседа со средним избирателем. (Это в стране, где чуть ли не главная гордость — многостолетняя избирательная система.)
У него были все ненавистные мне добродетели и ни одного восхищающего меня порока. (Тоже не слабо в обществе консервативных и пуританских традиций.)
Фанатик — это человек, который не может изменить взгляды и не может переменить тему. (Очень может быть.)
И пусть один из них Нобелевскую премию принял, а позицию другого несколько лет «нобелевские комитетчики» зондировали через родственников («Не пошлет ли?» — прогнозируемый отказ знаменитейшего писателя мира мог сильно повредить, как считали, престижу недавно учрежденной премии. Тогда составлялись тонкие интриги, по убеждению графа премию все же принять. Но безуспешно), главное — их свобода и независимость в суждениях и в литературных творениях.
Наделенные огромным запасом витальности, они весьма схоже относились и к медицине. И знаменитое толстовское: «...несмотря на то что князя NN лечили врачи, — он выздоровел». И черчиллевские: «В молодости я взял себе за правило не пить ни капли спиртного до обеда. Теперь, когда я уже немолод, я держусь правила не пить ни капли спиртного до завтрака», «В моем возрасте я уже не могу позволить себе плохо себя чувствовать».
Но что, собственно, нового может сказать автор о столь известных личностях, и где анонсированная продуктивность их сопоставления?
Возьмем самую главную из обсуждаемых тем: причины Второй мировой войны. Черчилль в своей книге «Вторая мировая война» (Churchill W.S. The Second World War. London, 1951) не утомляет нас, читателей (как не утомлял и себя, писателя), особо развернутыми статистическими или архивными исследованиями. (Представить страшно, какими томами таблиц производства стали, угля, графиков роста безработицы, вооружений, населения, тоннажа линкоров и т.д. можно окружить эту тему.) Ту рутину, которой занимались историки- ремесленники, ее ведь и Лев Толстой презирал необычайно. Помните, как он, Лев Николаевич, выражал суть их (ученых-ремесленников) работы: сначала прилежно переписывают из книг в тетрадки, а потом из этих своих тетрадок составляют свою книгу.
Главное, в чем они, Толстой и Черчилль, находили применение своим способностям, — это в поиске того угла зрения, под которым эти терриконы фактов до них еще не рассматривались. В принципе понятно, что творчество оригинального историка Льва Толстого заслонено гениальными творениями Толстого-писателя, но и оригинальность историка Черчилля тоже зачастую ускользает от нас.
Вот что вносит он в свой список важнейших причин Второй мировой войны:
«Немцам навязали то, что было идеалом, к которому стремились либералы Запада... Предубеждение американцев против монархии ясно показало поверженной империи (Германии в 1918 году), что в качестве республики она может рассчитывать на лучшее обращение со стороны союзников, нежели в качестве монархии. Если бы мы придерживались мудрой политики, то увенчали и укрепили бы Веймарскую республику конституционным монархом в лице малолетнего внука кайзера, поставив над ним регентский совет. Вместо этого в национальной жизни германского народа образовалась зияющая пустота. Все сильные элементы, военные и феодальные, которые могли бы объединиться для поддержки конституционной монархии... оказались выбитыми из колеи. Веймарская республика, со всеми ее достоинствами и идеалами, рассматривалась, как нечто навязанное врагом... не сумела завоевать преданность и захватить воображение германского народа».
Оцените. Это не открытие из архивных или статистических раскопок — это увидено «невооруженным», но и «незашоренным» взглядом. Англия в 1960-х годах была весьма зависима от поддержки США, но Черчиллю это не мешает увидеть (и показать другим, всем читателям своих мемуаров) примитивность и ограниченность американского взгляда на историю и мироустройство. Вот они — корни нынешней американской политкорректности: в любой стране в любое время, без монарха (или диктатора) будет непременно красивее, приличнее и уютнее, чем с оным.
А если бы та Черчиллева мысль посетила в 2003 году, например, его «коллегу» — британского премьера Тони Блэра? И тот вдобавок сумел бы с Черчиллевым упрямством донести ее до Джорджа Буша: «Не стоит строить «Веймарскую республику» в Ираке. Англия не будет в этом участвовать». Может, обошлось бы и без лондонских взрывов.
Правда, у американцев всегда к «доброму следователю» найдется в комплект и «плохой следователь». А к принстонскому профессору-идеалисту — суровый реалист, с уже другим, тоже хорошо известным геополитическим постулатом: «о нашем сукином сыне». Но, к несчастью, германский кайзер не был «их сукиным сыном», а значит, вперед, на авансцену, — либералы! «Да здравствует Веймарская республика!» Так и пошло...
И так далее — вся история межвоенной Европы разобрана Черчиллем «пошагово». И что интересно в его подходе, для каждого шага к войне Черчилль определяет главных виновников — из числа великих держав.
— Отказ США от обещанных Франции гарантий неприкосновенности границ.
— Вывод французских войск из Рейнланда.
— Программа американских займов Германии.
— Введение Германией воинской повинности.
— Вхождение вермахта в оставленный Францией Рейнланд.
— Убийство австрийского канцлера Дольфуса.
— Нападение Муссолини на Эфиопию.
— Аншлюс Австрии.
— Фактически сепаратное военно-морское соглашение Англии и Германии — «Мюнхен».
И везде на вершине этого «хит-парада потворства Германии» список главных ответственных выглядит примерно так:
1. США, 2. Англия, 3. Франция;
1. Франция, 2. Англия, 3. США;
1. США, 2. Англия, 3. Франция;
1. Англия, 2. Италия, 3. Франция;
1. Франция, 2. Англия, 3. США;
1. Италия, 2. Англия, 3. Франция;
1. Англия, 2. Франция, 3. Италия;
1. Англия, 2. Франция, 3. Италия.
И так далее. И ни разу — СССР. Наша страна появляется в этом периоде истории вообще очень редко. Очень многим — есть все же у нас, соотечественники, такая черточка — будет, наоборот, неприятно и даже обидно такое наше «неприсутствие» в «грандиозных европейских событиях». Но тут просто надо напомнить себе, что «грандиозными» тогда были только амбиции фашистской Германии, а вся остальная Европа сползала ко Второй мировой войне, словно жалкая, дряхлая старушка, неизвестно как оказавшаяся на ледяной горке.
Итак, Советский Союз появляется в предвоенной истории:
(1)
Первое развернутое упоминание действий СССР встречается у Черчилля только на 87-й странице его книги. Понятно, уважаемые читатели, что это (номер страницы) не бог весь какой показатель, даже если сообщить для сравнения, что вся история от окончания Первой мировой войны до «Мюнхена» в мемуарах Черчилля харвестовского издания — это 170 страниц.
Более надежной привязкой этого первого упоминания СССР будет дата:
2 мая 1935 года. Французское правительство подписало Франко-Советский пакт, и вскоре французский министр Лаваль посетил Москву. Именно тогда прошли те переговоры, фрагмент которых (точнее, бесподобный анекдот) впервые был опубликован как раз в мемуарах Черчилля. См. Глава 1. Сегодня его чаще повторяют в разрезе: «Чувство юмора у И.В. Сталина». А после этого колоритного фрагмента, с тем самым сталинским: «А сколько дивизий у папы римского?»... у Черчилля следует продолжение:
«Лаваль не собирался связывать Францию какими-либо точно сформулированными обязательствами, на которых Советы имеют обыкновение настаивать. И все же он добился того, что 15 мая (1935) было опубликовано заявление Сталина — одобрение политики национальной обороны Франции, с целью поддержания на определенном уровне ее вооруженных сил. Как фактор европейской безопасности, Франко- Советский пакт... имел ограниченное значение. Франция не достигла с Россией настоящего союза. К тому же на обратном пути Лаваль остановился в Кракове. Там на похоронах маршала Пилсудского он встретил Геринга, с которым сердечно беседовал. Высказывания Лаваля, выражавшие недоверие и неприязнь к Советам, через немецкие каналы были своевременно доведены до сведения Москвы...»
(2)
Второй раз, когда СССР предстает (в черчиллевской «Истории...») действующим лицом, и теперь даже одним из лидеров Европы, — это война в Испании. Советский Союз настолько смело и действенно противостоит там Германии и Италии, что вслед за ним впервые делает несколько решительных шагов и Франция, рискнув предоставить авиацию испанским республиканцам. Но Англия провозглашает нейтралитет и тут же, в том числе и устами Черчилля, окрикивает Францию, впервые пытающуюся бороться с фашизмом.
(3)
Чехословакия. Теперь проявления роли СССР пойдут по нарастающей. СССР пробует объединить Европу и спасти Чехословакию. 18 марта мы предложили созвать конференцию по «путям и способам реализации Франко-Советского пакта в случае угрозы миру со стороны Германии».
Теперь Черчилль — яростный сторонник присоединения Англии к этому (Франко-Советскому) пакту, ранее критикуемому за аморфность. Но вот ответ тогдашнего британского премьера Чемберлена:
«План «Великого союза», как его называет сэр Уинстон, приходил мне в голову... мы предлагали этот план на рассмотрение начальников штабов и экспертов министерства иностранных дел. Это очень привлекательная идея, можно много чего сказать в ее защиту, пока не подойдешь к ней с точки зрения ее практической осуществимости. Достаточно только взглянуть на карту, чтобы увидеть, что Франция и мы ничего не можем сделать для спасения Чехословакии от вторжения немцев. Поэтому я отказался от любой идеи предоставления гарантий Чехословакии или Франции в связи с ее обязательствами перед этой страной». — 20 марта 1938 года.
Читатель! Вот к этому фрагменту (черчиллевской «Истории...») нужно хорошенько приглядеться, чтобы понять, до каких пределов идиотизма, дуракаваляния можно дойти (и заодно довести всю Европу!), сохраняя при этом вполне выдержанный дипломатический тон. Ведь это только с виду — нормальные рассуждения нормального премьер-министра нормальной страны. Но вдумайтесь, и какой же фактически получается театр абсурда.
«Прекрасное предложение. Изучали. Обсуждали с начальниками штабов, а потом, как нечаянно глянули на карту Европы... Ба! Да это, оказывается, невозможно...»
И Черчилль тоже не скрывает сарказма:
«Начальникам штабов и экспертам министерства иностранных дел, конечно, не пришлось сильно напрягать свой интеллект, чтобы сказать премьер-министру, что английский флот и французскую армию действительно нельзя развернуть в горах Богемии, как барьер между чехами и гитлеровской армией вторжения. Это действительно было ясно при одном только взгляде на карту...»
Но главное, по-моему, в том признании Чемберлена, зафиксированном Черчиллем, — это дата. Еще 20 марта 1938 года он (Чемберлен) фактически принял решение остаться вне игры... и потом полгода, до самой «Мюнхенской» встречи 30 сентября, он как-то умудрялся «поддерживать интригу в Европе», обнадеживал чехов, выкручивал им руки, разоружал, обещая другие гарантии взамен на оставление «Судетского рубежа», и в итоге все-таки сдал их, чехов, Гитлеру, уже фактически «голеньких» и морально раздавленных.
СССР пытается через Англию и Францию, через Лигу Наций добиться согласия Польши или хотя бы Румынии (это уже порядочный крюк) разрешения на «военный транзит».
(4)
Ну и, наконец, «жаркое лето 1939 года», окончившееся знаменитым пактом Молотова—Риббентропа и войной.
Но вот теперь хочется предварить очередную порцию цитат неким лозунгом, возвращающим сознание к фактам того периода истории. «Краткий курс истории ВКП(б)» у нас объявлен как бы «одиозной книгой» и используется сейчас очень хитро и очень тупо одновременно. Как самое простое доказательство «от противного». Положим, надо доказать, что «...в какой-то момент СССР чего-то собирался сделать...». Как это доказать проще всего? Открывают «Краткий курс...». «Видите, здесь написано, что СССР НЕ собирался этого делать?! — Да! — Но ведь это же тот самый, великий и ужасный — «Краткий курс...»! — И значит, можно считать абсолютно доказанным, что СССР — собирался!»
В итоге столь легковесной болтовни в общественном сознании значительной части мира — главная противостоявшая Гитлеру страна (СССР) сначала переводится в ассистенты (к тому же не очень умелые) Британии и США, а потом уже и в ассистенты (и тоже не очень ловкие) фашистской Германии. Можно, конечно, и просто посмеиваться над тем известным, очень громким даже фактом, что по результатам опросов чуть ли не треть «дремучих» американцев считает, что во Второй мировой войне СССР сражался на стороне Гитлера. Но ведь есть еще и другая значительная часть аудитории, более образованная, знающая факты и считающая, что Германия и СССР были союзниками, сообщниками, позже, однако, рассорившимися... И сегодня все действия США по (вынужденно) мягкому уничтожению России, от создания Аль-Каиды до «санитарных кордонов», — все базируется в том числе и на этом общественном мнении.
И главное, как кажется строителям упрощенных схем («Краткий курс со знаком минус»), ими нащупано самое уязвимое место внешней политики СССР — лето 1939 года. «Пакт»... Тема, конечно, бездонная. И в одной главе можно перекрыть только одну лазейку, правда, протоптанную целым отрядом фальсификаторов.
Так вот, любители простых доказательств: «Краткий курс истории ВКП(б)» и британский премьер-министр и историк Черчилль абсолютно едины в трактовке и оценке событий 1939 года (как, впрочем, и всего предвоенного периода) — за вычетом оценок коммунизма и внутренней политики СССР, оцениваемых — разумеется, вышеуказанными источниками — диаметрально противоположно. Вчитайтесь. Черчилль:
«Английское и французское правительства предприняли новые попытки договориться с Советской Россией. Было решено направить в Москву специального представителя... Вместо Идена эта важнейшая миссия была возложена на Стрэнга... не имевшего никакого влияния. Назначение столь второстепенного лица было фактически оскорбительным шагом.... Переговоры вращались вокруг вопроса о нежелании Польши и Прибалтийских государств быть спасенными Советами от Германии. Дискуссии продолжались в течение всего июля, и, наконец, советское правительство предложило, чтобы переговоры продолжили военные делегации... Английское правительство направило адмирала Дрэкса... как оказалось, не имевшего письменных полномочий на переговоры. Русскую сторону представлял маршал Ворошилов. Военное совещание вскоре провалилось из-за отказа Польши и Румынии пропустить русские войска... Теперь мы знаем, что одновременно советское правительство дало согласие на приезд в Москву германского представителя. Молотов и его подчиненные проявили изумительные образцы двуличия во всех отношениях с обеими сторонами...
На следующий день (23 августа) в Москву прибыл Риббентроп. Невозможно сказать, кому он (пакт, как следует из контекста) внушал большее отвращение — Гитлеру или Сталину. Оба сознавали, что это лишь временная мера... Антагонизм между двумя империями был смертельным... В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимым отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий... В их сознании еще не угас огненный след тех катастроф, которые потерпели их армии в 1914 году, бросившись в наступление на немцев, еще не закончив мобилизации. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время первой войны. Им нужно было силой или обманом оккупировать Прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Их политикой руководил не только холодный расчет, но и суровые реалии создавшейся ситуации (...)».
И в других фрагментах своих мемуаров Черчилль возвращается к этим фактам и, надо признать, не жалеет черных красок, морально оценивая нас примерно так: «...Советы смотрели со злорадством», «...они ненавидели и презирали западные демократии», «...а мы считали их расчетливыми эгоистами». Характерно и название отдельной главы, посвященной этому периоду: «Советы и Немезида». Немезида — богиня мести вроде как бы отомстила нам за злорадство и расчетливый эгоизм.
НО... быть свидетелем чемберленовского предательства Европы, пускай и трижды злорадным, это ведь совсем не то же, что быть соучастником! И Черчилль аккуратно это разделяет.
Вот каков должен быть ответ «гиенам-санитарам» Прибалтики, идеологически опирающихся на критику пакта Молотова—Риббентропа:
— Британский премьер-историк и «Краткий курс истории ВКП(б)» свидетельствуют: «США, Британия и Франция виновны в самом факте появления мощной фашистской Германии. А СССР по мере нарастания угрозы войны предпринимал необходимые (хотя, как оказалось, и недостаточные) меры обороны».
Оцените теперь и последующий фрагмент. Черчилль:
«...а через две недели (боевых действий) польская армия численностью около двух миллионов человек прекратила свое существование. Пришла очередь Советов.
17 сентября русские армии хлынули через почти незащищенную восточную границу и широким фронтом пошли на запад. 18 сентября они встретились со своими германскими партнерами в Брест-Литовске. Здесь в минувшую войну большевики в нарушение своих официальных соглашений с западными союзниками заключили сепаратный мир с кайзеровской Германией и подчинились ее грубым условиям. Сейчас в Брест-Литовске русские коммунисты ухмылялись и обменивались рукопожатиями с представителями гитлеровской Германии...»
Бесспорно, еще одна уникальная ценность Черчиллева взгляда, то, что он — ветеран обеих мировых войн. И в его «Истории» эти мимоходные вводные фразочки: «...а в прошлую войну...», «...а в минувшей войне он был...», «...а в прошлой войне для этого потребовалось» — это просто главный рефрен. Это способ мышления умудренного человека, ведущего стратега обеих мировых войн. Вот он упоминает о встрече советских и германских войск 18 сентября 1939 года в Брест-Литовске — и, конечно, вспоминает, что именно здесь же в 1918 году, «в минувшую войну», был заключен Брестский договор России с Германией.
Черчилль тут если и не обвиняет, то напоминает об одном, безусловно, «отягчающем обстоятельстве», как бы концентрирует, конденсирует историю, превращая Брест-Литовск в какое-то «просто заколдованное» место российско-германских «сговоров».
ТРИ АБЗАЦА — «О РОЛИ ИСТОРИКА В РАБОЧЕМ СТРОЮ»
Мне кажется, роль истории как поля межнациональных диалогов, споров, соперничества будет только расти. Доказательство — самое элементарное. Общая масса полемики, «разлитой в мире», величина или постоянная, или уж точно неубывающая. Удельная доля «идеологических элит», ведущих (озвучивающих) споры, а также коммуникационные возможности растут. А между тем количество «полемических площадок» сократилось. Ранее, например, диалоги, споры СССР— США сублимировались, вытеснялись в сферу политэкономии. Спор, грубо говоря, шел: кто правее, Маркс или Кейнс?
Вспомните хотя бы, сколько обсуждалась, какую долю общественного внимания занимала та самая... «конвергенция». То была штука сложная, приблизительно ее, конвергенцию, можно было понять (интересно, а кто ее понимал не приблизительно?) как вариант ничейного исхода матча «Маркс — Кейнс». А игравшие «на победу» обрушивались на «конвергенцию» с обеих сторон. Согласитесь же, что сегодня громкость этих политэкономических споров значительно прикручена. «Религиозная площадка диспутов» также давно и изрядно опустела. Тоже характерный момент. Сначала шли споры (войны) непосредственно за догматы. Потом войны, как бы сказать... за «массу паствы». (Паства понималась как некая паста. Чья передавит?) Сейчас допустимы комильфо — только споры по истории религий.
Знаменитый фукуямовский «Конец истории» можно и так понять, что историю перестанут делать (во избежание «ядерной зимы»), а займутся ее интерпретацией. И если доля «исторических» споров и доля общественного внимания к ним растет, то абсолютно недопустима прежняя тактика угрюмого отпирательства или замалчивания.
Я замечал и по некоторым рецензиям эту тенденцию: «Ну, Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО «Европа» — хорошо, правильно. А вот возня с Черчиллем, как известно, злейшим ненавистником, — зря. А Брест-Литовский мирный договор 1918 года — вообще слишком большая трагическая тема. Зачем ее притягивать ко Второй мировой? А русские, ухмылявшиеся и обменивавшиеся рукопожатиями с представителями гитлеровской Германии в том же Бресте, — вообще...
Мой подход здесь сводим к следующим тезисам:
1. Черчилль (англичане вообще) имеет право припомнить нам Брестский мир 1918 года. Сколько «исторических сложностей» ни приплетай, но это ведь еще и просто сепаратный мир, нарушение союзнических договоров.
2. Сколько бы ни прятали — ни отпирались, но какое-то приложение к пакту Молотова—Риббентропа о разделительной линии в Польше было. Иначе советские и немецкие войска просто смешались бы в кашу. А они, как известно, сомкнулись весьма аккуратно. В том же Бресте.
3. Советские войска перешли через незащищенную восточную (польскую) границу. Заметьте: на романтическом (или бытовом) уровне незащищенную звучит трогательно, и как дополнительное осуждение — преступившего. В мире же «реаль политик» — ровно наоборот! Незащищенную — означает, что польских войск на нее оттянуто не было. Значит, СССР ни на волосок не повлиял на ход (и исход) двухнедельной польско-германской войны!
4. Наш западный союзник в итоге ведь признает: в пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий. Так что русско-германское рукопожатие в Бресте 1939 года — это не капитуляция 1918 года, а как бы приветствие боксеров перед схваткой. А значит, в нем лежало и зерно будущего освобождения Польши.
Еще раз попросил бы оценить всю эту строгость и тщательность черчиллевской расстановки причин и следствий — как раз в одном из самых болезненных для нас вопросов:
а) сначала: через две недели (боевых действий) польская армия численностью около двух миллионов человек прекратила свое существование;
б) и только потом: ...пришла очередь Советов. 17 сентября русские армии хлынули через почти не защищенную восточную границу.
Так что Черчиллеву критику нашего «Бреста» вполне можно признать.
Но вывод-то отсюда следует какой? Это в Первую мировую войну мы вели себя... неадекватно. Бросились на Австрию за южных славян! На Германию (не отмобилизовавшись) — спасать Париж! Не то чтобы «слишком благородно, в рыцарских латах, с турнирным копьем — на танк». Но именно — неадекватно. Проиграли. Значит... Победа требует других подготовительных шагов.
И вот уже после этой холодной калькуляции фактов и факторов можно найти место и для «морально-героического». И тут есть что вспомнить: ведь после тех двух мрачных Брестов (1918 и 1939 гг.) был же и... третий Брест!
Да-да! Знаменитая героическая Брестская крепость, продержавшаяся дольше, чем вся Польша в 1939-м! Дольше, чем объединенные Англия—Франция в 1940-м! Месяц там шли бои, по современной военной терминологии, «высокой интенсивности», и еще несколько месяцев, почти до октября 1941 года, шло очаговое сопротивление.
ОПЫТ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАНОРАМЫ
Важность диалога с такими великими историографами, как Черчилль, становится особенно ясной — «на контрасте».
БЕСЕДА ПРОФЕССОРА ПАВЛА ВЕЧОРКЕВИЧА В ГАЗЕТЕ RZECZPOSPOLITA
(«Rzeczpospolita», Польша), 28 сентября 2005 года
Павел Вечоркевич — профессор Исторического института Варшавского университета. Специализируется на изучении истории России и СССР, военной истории, а также новейшей истории Польши. Автор многочисленных книг и статей, в т.ч. «Кампания 1939 года» (2001 г.), «Круг смерти. Чистка в Красной Армии 1937—1939» (2001 г.), «Политическая история Польши 1935—1945» (2005 г.).
— Мы не хотели оказаться в союзе с Третьим рейхом, а приземлились в союзе с в равной степени преступным Советским Союзом. А что еще хуже, под его абсолютным доминированием. Гитлер же никогда не относился к своим союзникам так, как Сталин к странам, завоеванным после Второй мировой войны. Он уважал их суверенитет и правосубъектность, накладывая лишь определенное ограничение во внешней политике. Наша зависимость от Германии, следовательно, была бы значительно меньшей, чем та зависимость от СССР, в которую мы попали после войны.
Мы могли бы найти место на стороне рейха почти такое же, как Италия, и наверняка лучшее, нежели Венгрия или Румыния. В итоге мы были бы в Москве, где Адольф Гитлер вместе с Рыдз-Смиглы принимал бы парад победоносных польско-германских войск. Грустную ассоциацию, конечно, вызывает Холокост. Однако, если хорошо над этим задуматься, можно прийти к выводу, что быстрая победа Германии могла бы означать, что его вообще бы не случилось. Поскольку Холокост был в значительной мере следствием германских военных поражений.
...Самую главную роль сыграл фатальный приказ Рыдз-Смиглы: «С Советами не воевать», а также тот факт, что война с Советским Союзом официально объявлена не была. Хотя полноценная защита Восточных земель не была возможна, следовало организовать там символическое Вестерплатте. Создать оборонительный пункт, который бы оказывал сопротивление длительное время. Защищался бы до конца, до последней капли крови. На этих землях необходимы были польские Фермопилы, чтобы продемонстрировать всему миру наши права на эти территории.
...Может быть, именно Львов должен был стать этими Фермопилами. Потому что были все условия для его защиты. Это надо было сделать хотя бы для того, чтобы позднее всякие Хрущевы и другая сволочь не рассказывали об «украинском городе» и чтобы этот аргумент не принимали так легко американцы и британцы.
Большевистские солдаты также не хотели сражаться и воевали очень плохо. Если бы мы начали в 1939 г. войну только против Советов — об этом говорит также опыт финской войны, — мы без больших проблем справились бы с этой агрессией. 17 сентября мы были бы на 150, а может, даже и 200 километров восточнее наших границ. Такая война шла бы уже на советской территории.
Корреспондент:
17 сентября, после известия о большевистском нападении, президент, правительство, а вскоре и главнокомандующий покинули территорию Польши. Долгое время «побег» Рыдза был предметом издевок. Как вы оцениваете решение главнокомандующего?
— Хоть он и покинул страну позднее, чем Мостицкий и правительство, следовало это сделать еще позже. Ему предлагали, и это было бы гениально, пересечь границу с винтовкой в руках, отстреливаясь, что было бы символично, от преследующих его советских частей. Это был бы красивый поступок, и я думаю, что в этом случае никто не смог бы его упрекнуть.
Итак, тезисы Вечоркевича:
(1) Гитлер никогда не относился к своим союзникам так, как Сталин к странам, завоеванным после Второй мировой войны. Он уважал их суверенитет и правосубъектность...
(2) Мы могли бы найти место на стороне рейха почти такое же, как Италия, и наверняка лучшее, нежели Венгрия или Румыния.
(3) В итоге мы были бы в Москве, где Адольф Гитлер вместе с Рыдз-Смиглы принимал бы парад победоносных польско-германских войск.
— Да, известному писателю-нобелевцу Чеславу Милошу, декларирующему, что вроде «шляхетский дух» стал общепольским духом, далеко нужно отступить от этого холопского «сравнительного анализа»:
(1) чья плетка была бы тяжелее?
(2) могла ли польская горничная занять место почетнее, чем венгерская кухарка или, к примеру, чем итальянский дворник или румынский лакей?
А по Вечоркевичеву пункту (3) можно вспомнить:
— Так ведь было уже. С Наполеоном уже входили в Москву, был там и победоносный парад 1812 года, и тогдашний кумир предков Вечоркевича очень гневался на помощников. Называл их, поляков, главными виновниками провала московского похода (см. «Мемуары» Коленкура). Подставили его поляки, при всей ненависти к Москве обманули-таки с «польскими казаками»...
НО Гитлер-то не Наполеон, он наказал бы холопов куда строже.
И насчет возможных симпатий «пана Гитлера» (и надежд Вечоркевича):
Бывший уполномоченный по борьбе с партизанами на Востоке обер-группенфюрер СС Эрих фон дем Бах-Зелевски (запротоколированное показание перед Нюрнбергским трибуналом):
«Гиммлер в речи, произнесенной накануне похода на Россию, призвал уменьшить общую численность славянского населения Польши и оккупированных территорий СССР на 30 миллионов человек. Расовая доктрина национал-социализма не оставляла места на земле народам, лишенным родины-почвы, — евреям и цыганам. Все они подлежали поголовному уничтожению. Дальше по «шкале вредоносности» шли поляки — на протяжении пяти веков враги Германии, численность которых надлежало максимально уменьшить, а государственность ликвидировать. Поскольку проживавшие в Белоруссии поляки, как правило, имели более высокий образовательный уровень, чем белорусы, их иногда назначали старостами, бургомистрами и членами управ. Но оккупанты рассматривали это как временное явление. В январе 1943 года начальник СС и полиции в Белоруссии Гофман заявил: «В каждом поляке надо видеть противника, который пытается маскироваться. Поэтому там, где в некоторых деревнях еще служат польские бургомистры, они по возможности быстрее должны быть устранены (...)».
Как сказал один герой Булгакова: «Поплавский, тебе все ясно?»
Но у Вечоркевича были и другие планы «боевых действий»:
— ...(4) следовало организовать там символическое Вестерплатте... необходимы были польские Фермопилы, чтобы продемонстрировать всему миру наши права на эти территории.
— ... (5) было бы гениально пересечь границу с винтовкой в руках, отстреливаясь, что было бы символично, от преследующих его советских частей. Это был бы красивый поступок...
Вот она — истинная картинность, декоративность Польши! Польский историк занят «постановочным кадром», «конструирует мизансцену». «Гениально бы — пересечь границу, стреляя из винтовки. И символично бы — отстреливаясь от преследующих советских частей».
А мог ли Рыдз держать винтовку одной рукой, в другую бы тогда еще и саблю помахать — было б еще более фотогенично!
Далее вступает хор («Еще Польска не сгинела»!), а здесь — кордебалет...
Представьте только, идет великая историческая трагедия. Гитлеровская Германия растет как черная дыра, вбирая в себя всех физических и моральных карликов. Австрия, Чехия, Польша, Дания, Норвегия, Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Франция, Балканская гроздь... СССР единственный останавливает ее, делая это единственно возможным способом... — и тут рядом режиссер театра лилипутов, бегает, расставляет актеров, не понимая даже, что происходит в «большом мире».
Прав, прав Шопенгауэр: «Для лакея — нет героя!»
Единственно — нельзя пропустить эти Вечоркевичевы проговорки:
«Хоть он (главком Рыдз. — И.Ш.) и покинул страну позднее, чем Мостицкий и правительство...» Расшифруем: значит, правительство покинуло раньше (главкома). Вот что маскируется этим опереточным либретто. Есть цепочка железных исторических фактов:
Правительство Польши сбежало в ночь с 16 на 17 сентября. Только после этого, днем 17-го, двинулась Красная Армия!
А если бы Германия взяла эти незащищенные, брошенные уже польским правительством восточные земли, подойдя еще на 400 километров к Москве?! Как бы далее сложилось мировое противостояние — неизвестно. Известно только, что это был бы не «Театр лилипутов имени Вечоркевича», единственный защитник континента — единственно мог решать, что ему нужно было для этой защиты...
Польшу, поляков часто упрекают за их помощь фашистской Германии в уничтожении Чехословакии в 1938—1939 годах. Действительно, урванный у чехов Тешинский округ они Гитлеру отработали сполна. Также известно, что поляки вообще-то неоднократно просились в помощники к фюреру прежде всего в мечтаемом походе на СССР, но увы — взял их с собою Гитлер только один, тот самый (чешский), раз.
Так вот, справедливости ради и в свете уже постулированной теории «Большой войны» мы не должны присоединяться к этому осуждающему Польшу хору. Должны признать некоторое подобие польского «тешинского» деяния упредительным мерам той же Британии и СССР
Во Франции времен Де Голля была разработана такая стратегия: «Оборона по всем азимутам». Так вот, для бойцов «идеологического фронта»: отпирательство «по всем азимутам» или даже отбрехивание «по всем азимутам» — это просто... неправильная стратегия. И нынешним защитникам идеалов и истории России следует более всего опасаться «подошедших подкреплений» — бывших профессиональных защитников «идеалов социализма», избравших в свое время простую (для себя) и проигрышную тактику тотального отпирательства.
ВОЗВРАЩАЯСЬ К ДИПЛОМАТИИ
Потому-то так «too much Churchill» (слишком много Черчилля!) в этой книге. Хотя об этом же (о вине Запада в становлении фашистской Германии) говорят и многие другие, не ослепленные русофобией западные историки («конформисты», по определению Буковского), но именно Черчилля — много в этой книге еще и от того, что его взгляд — особо ценный, это взгляд изнутри. И дело не только в сорокалетием депутатском стаже сэра Уинстона, не только в уникальном списке его министерских постов:
1911 —1915 гг. — первый лорд Адмиралтейства (морской министр);
1919—1921 гг.— военный министр и министр авиации;
1924—1929 гг. — министр финансов;
1939—1940 гг. — военно-морской министр;
1940—1945 гг. — глава коалиционного правительства;
1951 —1955 гг. — глава правительства консерваторов.
Речь идет еще и об уникальном положении, дающем возможность наблюдений, подобных вот этому:
— ...(Посол Германии) Риббентроп в то время собирался покинуть Лондон и занять пост министра иностранных дел Германии. Чемберлен в его честь дал прощальный завтрак на Даунинг-стрит, 10. Мы с женой тоже приняли приглашение премьер-министра... Там присутствовало около 16 человек... Примерно в середине завтрака курьер из министерства иностранных дел вручил пакет. Я обратил внимание, что Чемберлен глубоко задумался. Позже мне сообщили содержание письма: «Гитлер вторгся в Австрию, механизированные части быстро продвигаются к Вене»... Завтрак шел своим чередом, однако вскоре госпожа Чемберлен, получив от супруга какой-то сигнал, встала и сказала: «Пойдемте все в гостиную пить кофе». Мне стало ясно, что они очень хотели побыстрее закончить прием. Все, охваченные непонятным беспокойством, стояли, готовясь проститься с почетными гостями...
Однако Риббентроп и его жена, казалось, ничего не заметили. Напротив, они задержались на полчаса, занимая хозяина и хозяйку оживленной беседой. Тогда Черчилль вмешался, подошел к госпоже Риббентроп и сказал «ускоряюще-прощальную» фразу: «Надеюсь, Англия и Германия сохранят дружественные отношения». — «Только постарайтесь не нарушать их сами», — ответила она кокетливо... Я уверен, что они оба прекрасно понимали, что произошло, но считали ловким ходом — подольше удержать премьер-министра от его деловых обязанностей и телефона... Наконец Чемберлен обратился к послу: «Прошу прощения, но сейчас я должен заняться срочными делами» — и вышел из гостиной без дальнейших церемоний. Риббентропы все еще задерживались, но большинство из нас удалилось под различными предлогами. Наконец и они откланялись. Больше я никогда не видел Риббентропа, вплоть до того момента, как его повесили».
Вы понимаете всю силу этой последней фразы? Вот идет «светская тусовка». Фраки, обмен колкостями и всяческими bon mot. И даже срочная депеша об угрозе новой европейской войны не может заставить забыть требования этикета. Гостю нельзя не предложить кофе (кстати, кофе подается — и обязательно! — в другой комнате, не там, где проходит завтрак. Тут мне вспомнился и булгаковский кот Бегемот, возражавший Воланду: «Меня нельзя выгонять, я еще кофе не пил»)... Короче, «сплошные светские условности», и ловкость Риббентропов, с помощью милой светской болтовни отнимающих у Англии еще полчаса времени в тот момент, когда скорость дипломатических реакций особенно важна. Но все-таки самое ценное — именно в том потрясающем заключительном фрагменте:
«...Наконец и они откланялись. Больше я никогда не видел Риббентропа, вплоть до того момента, как его повесили».
Конечно, не надо понимать это так, что сэр Черчилль в 1946 году приезжал в Нюрнберг глянуть на повешенного Риббентропа (или на саму процедуру повешенья). Это, конечно, и не напоминание Черчилля о вещах, само собой разумеющихся: 1) во время войны министры Англии и Германии видеться не могли; 2) Риббентроп, как всему миру хорошо известно, входил в первую... «одиннадцатку» повешенных по приговору в Нюрнберге.
Это у Черчилля — само Memento mori — Голос Истории. Это мимоходное напоминание, чем окончились светские тусовки у Чемберленов. Внезапное напоминание, вызывающее даже и звуковую ассоциацию: зловещие аккорды — «рука судьбы», стучащаяся в бетховенской сонате. Или энергичный киномонтаж: вот человек во фраке, с чашечкой кофе — и вот он с петлей на шее. Возможно, это подсознательно найденный прием. Ведь Черчилль, постоянно критикуя политику Чемберлена, его близорукое «джентльменство» с Гитлером, ни разу не позволил себе ни одного осуждающего высказывания о личности Чемберлена. Все только о его благородстве, безупречных манерах, безукоризненном владении собой... И вот она, «тяжелая поступь рока»: оказывается, и носителей прекрасных манер, посетителей салонов, случается, вешают.
Этим Memento mori — в адрес всех салонных дипломатов Черчилль очень напоминает Льва Толстого. Граф в «Войне и мире» презрительно смеется не только над безответственностью, но и над бесполезностью всей дипломатии «хорошего тона» перед лицом «Большой войны», саркастически переспрашивая: «...Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку... и войны бы не было?»
Другим контрапунктом первого тома воспоминаний (развязывание войны) идут еще одни Черчиллевы Memento mori: его перебивающие блаженную дипломатическую болтовню периодические врезки: Справки о росте Люфтваффе, об отставании Королевских ВВС. Похоже, что сэр Уинстон (в 1919— 1921 гг. — военный министр и министр авиации) — первый на Британских островах и долгое время единственный, кто предвидел новую роль авиации в надвигающейся войне.
ДА! А ВЕДЬ БЫЛ ЖЕ В МЮНХЕНЕ ЕЩЕ ЭТОТ... КАК ЕГО...
...Муссолини. Вот-вот! Он самый! Ведь была же еще страна — из разряда «Великих держав» (списка строго формально определенного и очень небольшого). То есть была и еще одна Великая держава, ставшая «на ту сторону». Был же... точно, и Муссолини, истинный хозяин бренда «фашизм», считавший порою даже и немецкий «нацизм» или дешевой «лицензионной копией», или вовсе подделкой. (Представьте, Муссолини как автор фашиостиля подделываемый, словно сегодняшние Армани или Гуччи.)
Был и соответствующий набор политических и дипломатических шагов Англии, Франции, США и Лиги Наций, поощривших Муссолини, превративших этого... немного фатоватого, немного декоративного персонажа в...
Италия ведь не была проигравшей в Первой мировой, и «Версаль» для нее был символом — не унижения, а, наоборот, некоей рождественской елкой, местом получения нескольких малозаслуженных (по жалкому вкладу в победу 1918 года) подарков. Чем, значит, «чище эксперимент», тем интереснее и показательнее история фашизации страны на этом примере.
Ллойд Джордж, бывший в дружеских отношениях с Муссолини, отметил, как его (Муссолини) поразил, как ему запомнился тот случай, когда студенты Оксфорда давали торжественную клятву никогда не сражаться за короля и Родину... Вот в чем лично я здесь сблизил бы Гитлера и Муссолини, под каким термином их объединил, так это — импрессионизм.
И у Адольфа полно этих пассажей: «И тогда я понял — Чеха! (Еврея, Хорвата, Русского)», «...тогда вдруг уяснил себе...». Вот и Муссолини тогда — «понял Англичанина». (И понял неверно!) И если вернуться ко много раз уже упоминавшемуся термину «политкорректность», то можно подытожить: именно английская «политкорректность» создала у Муссолини «некорректный», неправильный образ англичанина. Ведь это знаменитое нынче слово «correct», вошедшее в состав самого главного глобального термина, всего- то и означало (раньше, во всяком случае, означало) «правильный».
Последующие шаги Англии (и Лиги Наций) по поощрению Муссолини приведем очень кратко и опять с выразительными цитатами из Черчилля. 1935 год, Муссолини готовится напасть на Абиссинию (Эфиопию). В Англии тогда премьер — Болдуин. Совпадение его политики, его стиля с последующими, чемберленовскими, — дополнительное доказательство всего изложенного мною в «мюнхенско-чешских» главах. Итак, Черчилль:
«Только спустя несколько месяцев я начал понимать, на каких принципах строились санкции (против Италии). Премьер-министр заявил, что, во-первых, санкции означают войну, во-вторых, он твердо решил не допустить ее, в-третьих, он твердо решил осуществить санкции... Под руководством Англии и Лаваля (Франция) комитет Лиги Наций, которому поручили разработать программу санкций, воздерживался от всего, что могло спровоцировать войну. Был составлен грандиозный план, поставки многих товаров в Италию были запрещены. Но нефть, без которой абиссинская кампания не могла бы продолжаться, поступала свободно, так как считалось, что прекращение ее поставок развяжет войну. Экспорт алюминия в Италию был строжайше запрещен, но как раз алюминий был одним из немногих металлов, производившихся Италией в количествах, превышающих собственные потребности. Ввоз железного лома и железной руды был запрещен, но в производственном цикле итальянской металлургии использовались стальные болванки и чугун, а на них список не распространили...
Еще в меньшей степени Англия была намерена использовать свой флот. Рассказывали всякие басни об итальянских эскадрильях пикировщиков с пилотами-смертниками... По сути, это миролюбие было одной из причин, приведших к более ужасной войне. Муссолини удался его блеф, и из этого факта один важный наблюдатель (Гитлер) сделал для себя далеко идущие выводы. В Японии тоже внимательно наблюдали за развитием событий...
Все итальянское снабжение шло через Суэцкий канал, контролировавшийся англичанами, флот английский превосходил итальянский вчетверо.
...Но оказалось, что у нас мало истребителей для прикрытия с воздуха и очень мало снарядов для зенитной артиллерии... адмирал, командующий флотом, был возмущен, что ему приписали утверждение, будто он не располагает достаточными силами для боевых действий (...)».
И так далее. Картина полного хаоса, абсурда, суеты, беспомощности правительств, пока война не принимает, наконец, характер Большой, Народной войны, нарисована Черчиллем вполне колоритно. Особенно заметна эта жажда (наверное, всех администраций мира): нахватать как можно больше поручений и функций. И особенно желательно, чтобы эти поручения были взаимоисключающими, чтобы было легче объяснить повсеместные провалы.
И поскольку с самого начала главы декларировалось некое сходство Черчилля и Льва Толстого — оцените тогда еще и этот фрагмент:
(«Война и мир». Том 3.)
«Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на 136 подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то рассказывал, как он сжег свой дом и писал прокламацию французам, торжественно упрекавшую их в разорении его детского приюта, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то собирал народ на Три Горы, чтоб драться с французами, то, чтоб отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по-французски стихи о своем участии в этом деле, — этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что-то сделать сам, удивить кого-то... как мальчик резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока...»
Растопчин всюду повторяет, что его главные цели: 1) поддержание спокойствия в Москве; 2) постепенная эвакуация. Наверняка это и соответствовало поручениям царя... И опять слово Льву Николаевичу:
«Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезены московские святыни, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего жители обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены (не успев вывезти имущество)? Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице... (пункт 1). Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест, шар Леппиха? — Эвакуация (пункт 2)».
Да, видно, все глупости, какие только теоретически возможны, — они будут совершены. Черчилль и Толстой, согласитесь, очень сходятся в вышеприведенных цитатах. Все варианты помутнения разума неизбежно случатся. Хорош уже и этот вывоз бумаг из «присутственных мест», ненужных даже в мирное время (вообразите, например, какой-нибудь «Архив обращений и жалоб в ДЭЗ»). Но особенно прекрасен этот шар Леппиха. Видно, это все-таки неизбежно, что среди самой напряженной войны к властям пробьется очередной сумасшедший «с прожектом» и будет выслушан, и одобрен, и снабжен всеми затребованными средствами. Вроде бы и смеялись все над Леппихом, говорили, что шар его произведет какое-то действие, если только (это я уже не по «Войне и миру», шарик тот запомнился многим): «...если только французы будут настолько любезны, что соберутся в одно место (согласованное с направлением ветра и господином Леппихом) и сожмутся в толпу, насколько возможно плотно, тело к телу, и любезно подождут, пока тот будет бросать мешки с порохом», — но вот же...
В 1811 году голландец Леппих предлагал сей «перпетуум мобиле» Наполеону, но был, разумеется, выгнан. И пожалуйста — прекрасная боковая, периферийная деталь: идет Отечественная война. Лошади и повозки — важнейший ресурс (Андрей Паршев в книге «Почему Россия не Америка?» основой стратегии Кутузова в 1812 году называл именно достижение превосходства в транспортных средствах)... И вот этот безумный шар на 130 подводах тащат сначала в Нижний Новгород, потом под Петербург, и... уже в ноябре (представляете? идут бои у Березины) делается пробный запуск в Ораниенбауме. Шар не взлетел...
— Ему (Растопчину) не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил и их настроениями посредством афиш, писанных тем ерническим языком, который народ в своей среде презирает и который не понимает, когда слышит сверху... Москва сожжена жителями, это правда, но не теми, что остались в ней, а теми, что выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена, только вследствие того, что жители не подносили ключей французам, а выехали из нее.
О наших Растопчиных, 1941 —1942 годов, еще будет сказано, и ту соответствующую главу следует отсюда перебросить как мостик — вот этот вывод, это полуинтуитивное понимание таких людей, как Черчилль и Лев Толстой: война может быть или абсурдной, или народной...
До смешного доходит. Ну никак не расстаться! «Слишком много Черчилля» еще и потому, что сэр Уинстон — мог ли он это даже вообразить! — в 1956 году оказался мобилизованным ЦК КПСС для проведения сугубо внутрипартийных разборок. Как известно, «военные» обвинения Хрущева в адрес Сталина свелись, строго говоря, к двум пунктам:
1) руководил войной по глобусу;
2) не внял предупреждению Черчилля о скором начале войны.
Хрущев: «Из опубликованных теперь документов видно, что еще 3 апреля 1941 г. Черчилль через английского посла в СССР Криппса сделал личное предупреждение Сталину о том, что германские войска начали совершать передислокацию, подготавливая нападение на Советский Союз... Черчилль указывал в своем послании, что он просит «предостеречь Сталина с тем, чтобы обратить его внимание на угрожающую ему опасность». Черчилль настойчиво подчеркивал это и в телеграммах от 18 апреля, и в последующие дни. Однако эти предостережения Сталиным не принимались во внимание».
Тут, уважаемые читатели, мне так и мерещится — повестка:
«Гр-ну У. Черчиллю явиться... числа, Старая площадь, дом 2, для дачи свидетельских показаний».
И Хрущев, прокурорски допытывающийся: «А скажите еще, гражданин Черчилль, когда вы посещали в Москве товарища Сталина, не видели ли вы в его кабинете... глобус?»
Ну так вот вам тогда и... истинные «показания гражданина Черчилля»:
— Я написал краткое и загадочное письмо, надеясь, что приведенные факты и то, что это было первое письмо, которое я посылал ему после моей официальной телеграммы от 25 июня 1940 года, рекомендовавшей сэра Криппса в качестве посла, привлекут его внимание и заставят призадуматься.
Вот и само это краткое и загадочное письмо... «прилагается к Делу №»:
Премьер-министр —
Стаффорду Криппсу
3 апреля 1941 года
Передайте от меня Сталину следующее письмо — при условии вручения лично вами.
— Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, т.е. после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этих фактов.
Но посол Криппс не выполнил поручение Черчилля, объяснив, что накануне он сам писал Вышинскому письмо примерно с теми же предупреждениями и боялся повтором «ослабить впечатление». Это, впрочем, версия самого Черчилля, а хотел ли он действительно, чтобы его загадочное письмо вовремя легло на сталинский стол, — вопрос сложный.
...Я был раздражен этим и прошедшей задержкой. Это было единственное послание перед нападением Германии, которое я направил непосредственно Сталину. Его краткость, исключительный характер, тот факт, что оно исходило от главы правительства... должно было привлечь внимание Сталина.
...Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 г. вы (господин Сталин) спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении?» — «Да, я действительно заявил это, — сказал я, — имея в виду телеграмму, которую я отправил вам в апреле 1941 года». И я достал телеграмму, которую сэр Стаффорд Криппс доставил с опозданием. Когда телеграмма была прочтена и переведена Сталину, тот пожал плечами: «Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого (...)».
Днем 22 июня 1941 года Черчилль выступил по радио, первым из руководителей стран всего мира:
— Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма. У него нет никаких устоев и принципов, кроме алчности и стремления к расовому господству... За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. И я не возьму назад ни одного своего слова, которое я сказал о нем. Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает.
Я вижу русских солдат, защищающих свою землю, свои поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их защищающими свои дома, где их матери и жены молятся — да, ибо бывают времена, когда молятся все, — о безопасности своих близких... Я вижу десятки тысяч русских деревень, где с великим трудом вырывается у земли хлеб насущный, но где существуют истинные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на это все надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее искусными агентами и серой массой вымуштрованных свирепых солдат... машина, которая только что усмирила и связала по рукам и ногам десятки стран...
...Я должен заявить о решении Правительства Его Величества и уверен, что с этим решением согласятся все в свое время великие доминионы, ибо мы должны высказаться сразу же, без единого дня задержки...
У нас лишь одна-единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы его нацистского режима. Ничто не сможет отвратить нас от этого, ничто. Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с Божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига. Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь... Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем...
...Сейчас не время морализировать по поводу безумия стран и правительств, которые позволили разбить себя поодиночке, хотя совместными усилиями они смогли спасти себя и весь мир (...)
3 июля 1941 г. Сталин в обращении по радио к советскому народу сказал: «...Историческое выступление премьера Великобритании г. Черчилля о помощи Советскому Союзу и декларация правительства США о готовности оказать помощь нашей стране, которые могут вызвать лишь чувство благодарности в сердцах народов Советского Союза, являются вполне понятными и показательными».
Глава 9. НОВЫЕ ТОП-МЕНЕДЖЕРЫ «ОБЪЕДИНЕННОЙ ЕВРОПЫ»
Исследователи феномена гитлеровской Германии давно уже разобрали «по интересам» почти все знаменитые тогдашние организации. Есть и серьезные научные книги, есть и своего рода клубы, интернет-форумы любителей истории по НСДАП, СС, СА, СД, Генштаб, Абвер, Гестапо...
Так вот. Из всех подобных организаций Германии одна мне кажется очень недооцененной, недообдуманной, почти забытой на фоне этих красочных эсэсовцев. Это Имперское министерство вооружений и боеприпасов (Reichsministerium die Waffe und Munition). В этой главе я не претендую, разумеется, на всестороннее освещение истории этой уникальной корпорации, но... «вброшу», введу в обсуждение два важных, как мне представляется, тезиса.
Два этих важных тезиса высвечиваются, соответственно, через две даты, важность которых, по-моему, очень недооценена:
1) 17 марта 1940 года — дата создания Имперского министерства вооружений и боеприпасов;
2) 29 ноября 1941 года — дата подачи первым министром Тодтом его знаменитого «самоубийственного» доклада Гитлеру («...война уже нами проиграна и т.д. ...»).
Итак. 17 марта 1940 года было создано Имперское министерство вооружений и боеприпасов (Reichsministerium die Waffe und Munition), ставшее главным организатором германской военной промышленности вплоть до конца войны. Вот и первый интересный вопрос: почему именно в марте 1940 года?! Получается, Германия и в период подготовки к войне (знаменитый ее «Четырехлетний план»), и в первые полгода с лишним мировой войны как-то без этого министерства обходилась. Как обходилась? Вроде бы ответ очевиден, и последующие два абзаца — это, по сути, справка, выжимка из нескольких констатирующих работ.
Каждый вид вооруженных сил проектировал, выдавал заказы и принимал оружие, военно-хозяйственное имущество и боеприпасы, разрабатывал планы по материальному обеспечению своей производственной программы. А непосредственными производителями были «старые немецкие концерны».
Например, танкостроение Германии находилось в ведении девяти крупных концернов, поставлявших танки и бронекорпуса. Они контролировали 32 завода, принадлежащих 27 различным фирмам. И характерно, что фирмы эти специализировались не только в этой сфере. Из восьми заводов Даймлер-Бенц лишь один выпускал танки.
То есть функционировала та структура немецких производственных фирм, какой она складывалась еще в XIX веке.
Это все — легкопроверяемые факты, только подводящие к главному вопросу: а что, собственно, изменилось к марту 1940 года?! Какова причина столь радикальной реформы? Конечно, это новый уровень потребностей вооружений для вермахта... НО главное — это новый уровень возможностей, поступающих в распоряжение. Новые шахты, электростанции, месторождения, заводы... В апреле 1940 года только планировался бросок — Дания, Норвегия, в мае — Бельгия, Нидерланды, Люксембург и далее, суперприз — Франция. НО опыт работы протекторатов Чехия и Моравия, на тот момент уже два года исправно пахавших на него, подсказал Гитлеру: «промышленно развитые», «культурные» страны передадут все в целости, «без фанатических эксцессов» и будут покорно работать (возможно, и ожидая, что кто-то когда-то рискнет целостью своего «недвижимого имущества», начнет настоящую войну, «придет», «освободит»). Так все и вышло.
То есть грамотные администраторы рейха увидели всю разницу положений: готовилась к войне, воевала полгода Германия по старой, «национальной» схеме, а теперь надо принимать под начало всю европейскую промышленность. То есть Имперское министерство вооружений и боеприпасов (Reichsministerium die Waffe und Munition), коим руководили небезызвестные Тодт и Шпеер, — это первое и важнейшее. министерство именно «Объединенной Европы-1» («Берлинской»)!
Вот что значит дата 17 марта 1940 года.
Чехословаки уже работают, а насчет норвежцев, датчан, голландцев, бельгийцев и французов в рейхе спокойная уверенность: будут работать!
Рейху на баланс поступили громадные французские стратегические запасы: 8,5 тысячи тонн нефти, десятки тысяч тонн цветных металлов, 5000 паровозов, 40 000 автомобилей (правда, это совокупно с бельгийскими и нидерландскими).
Однако оставалась проблема в широком смысле слова: продовольственная. Весной 1941 года в рейхе были снижены нормы потребления ряда продовольственных товаров. Но, оказывается, чиновники из министерства продовольствия еще задолго до этого просчитали: «Европейскую войну можно продолжать только в том случае, если весь вермахт на третьем году военных действий (это, значит, считая от сентября 39-го, а не от июня 41-го, третий год войны в России никак не планировался. — И.Ш.) будет питаться за счет России».
15 мая германские газеты объявили, что мясной рацион, выдаваемый по карточкам, с июня будет урезан на 100 грамм в неделю. Представительство конины в этом рационе росло все более и более. Вот и еще, может, несколько неожиданный, пример понимания сути той войны. Наш поэт, и тоже княжеского рода («тоже» — это я вспомнил французского графа Экзюпери, упоминавшегося в 1-й главе, героя Сопротивления, используемого как идейное прикрытие французских и европейских коллаборационистов), писал изысканные, «неоклассические» стихи до и после войны. Но на самой войне израненный гвардии капитан писал:
Вы нашей земли не считаете раем,
А краем пшеничным, чужим караваем,
Штыком вы отрезали лучшую треть.
Мы намертво знаем, за что умираем:
Мы землю родную у вас отбираем,
А вам — за ворованный хлеб умереть!
Арсений Тарковский
Немецким пивзаводам не хватало ячменя. Эрзац-пиво делалось на основе отходов молочного производства. Питье его было, конечно, тягчайшее, может, и непосильное испытание для «арийского духа». В общем, не помогали даже и ежегодные прилежные поставки Франции по репарациям: 750 000 тонн пшеницы, 140 000 тонн мяса, 650 млн. литров молока, 220 млн. литров вина. Вот что и стало главным фактором для разработчиков плана «Барбаросса».
Далее процитируем английского историка Лиддела Гарта (сэр Басил Генри Лиддел Гарт — Sir Basil Henry Liddel Hart), ставшего ведущим современным британским историком, чей труд «Вторая мировая война» стал, по оценке специалистов, «почти главной официальной историей английских вооруженных сил».
«...По убеждению Гитлера, Германии следовало приобрести больше «пространства, полезного в сельскохозяйственном отношении», в малонаселенных районах Восточной Европы. Было бы напрасно надеяться, что ей с готовностью уступят это пространство. «История всех времен — Римская империя, Британская империя — доказала, что любое пространственное расширение может быть осуществлено лишь путем подавления сопротивления, путем риска... Ни в прошлые времена, ни сейчас не существовало и не существует пространства без владельца». Эту проблему следовало решить не позже 1945 года, ибо «после этого можно будет ожидать лишь перемен к худшему». Все возможные каналы подвоза были бы тогда перекрыты, и обострился бы кризис снабжения продовольствием.
Планы Гитлера были гораздо шире, чем намерение вернуть территории, отнятые у Германии после Первой мировой войны, и было бы неправильно утверждать, будто западные государственные деятели не знали об этом. В 1937—1938 годах многие из них были весьма откровенны в частных беседах, но не в своих публичных выступлениях. В английских правительственных кругах выдвигалось немало предложений относительно того, чтобы позволить Германии осуществить экспансию в восточном направлении и таким образом отвести опасность от Запада. Эти круги доброжелательно относились к стремлению Гитлера приобрести жизненное пространство и давали ему понять это. Однако они не удосужились подумать о том, как, если не угрозой применения подавляющей силы, можно заставить покориться владельцев этого пространства (...)».
Немецкие документы свидетельствуют, что Гитлера особенно ободрил визит лорда Галифакса в ноябре 1937 года. Галифакс был тогда лордом-председателем совета, вторым лицом в правительстве после премьер-министра. Сохранилась стенограмма беседы Галифакса с Гитлером. Галифакс дал Гитлеру понять, что Англия не будет мешать ему в Восточной Европе. Возможно, Галифакс имел в виду не совсем это, но таково было впечатление от его слов, и это имело чрезвычайно важное значение...
Завершить тему «побудительно-питательных» мотивов принятия плана «Барбаросса» хочется примером удивительно точного понимания именно нашим народом этой заумной «германской геополитики», того, что Гальдер называет «континентальным мышлением фюрера». И понимание это было выражено с таким достоинством и поистине просто с царственным сарказмом, что нельзя не исполниться гордости за соотечестенников...
Кроме знаменитого «московского марша» колонн немецких пленных, было проведено 16 августа 1944 года и в городе Киеве «...конвоирование группы немецких пленных в количестве 36 918 человек». НКВД следил за поведением наших граждан во время прохождения. Все высказывания, выкрики, действия тщательно фиксировались. Были, конечно, плевки, угрозы, призывы расстреливать, НО... бросания камней не зафиксировано... Академик АН Украины Соколов «сравнил это с 1941 годом, когда немцы вели советских пленных... наши не правы, допуская столь хорошее отношение к фрицам».
И вот этот поистине восхитительный, хотя и недооцененный эпизод (из отчета Хрущева — Сталину): «...в районе базара молодые женщины бросали в колонну яичную скорлупу с возгласами: «Хотели яйка?!»
Простые женщины, потерявшие отца, мужа и обреченные на десятки лет нищеты, житья в землянках и тяжелейшего труда по восстановлению того, что во франциях и голландиях бережно сохранялось, эти женщины, два-три года слышавшие главный немецкий геополитический лозунг «Млека, хлеба, яйка!» — они и нашли благородно простой и гениально остроумный ответ...
Еще интересно — не знаю, обращал кто-нибудь внимание: среди лидеров нового звена «евроменеджмента» — министров Reichsministerium die Waffe und Munition — обнаружился интересный «архитектурно-строительный уклон». Первым рейхсминистром стал Фриц Тодт, ранее шеф общенациональной строительной организации «Тодт», создавшей знаменитые по сей день рейхсавтобаны. Но 29 ноября 1941 года (буквально за 5 дней до начала нашего контрнаступления под Москвой) Тодт подал очень мрачный доклад фюреру («в военном и военно-экономическом отношении война уже проиграна, необходимо политическое урегулирование») и затем в 1942-м погиб в несколько странной авиационной катастрофе.
Следующим и, собственно, последним рейхсминистром стал любимый архитектор фюрера Шпеер. Он вдруг оказался очень успешным руководителем промышленности «Объединенной Европы». За два года ему удалось, например, добиться трехкратного увеличения выпуска бронетанковой техники. Годы его руководства министерством называют «эрой Шпеера». Даже и среди вопросов к нему на Нюрнбергском процессе попадались такие... с неким оттенком восхищения: «А как же вам удалось?»
Но не будем вытягивать уж слишком ноту восхищения этим «евроменеджером» — по танковому производству он все же проиграл СССР. Известно следующее его высказывание: «...германская промышленность вооружений не приемлет конвейерный метод Америки и России, а в основном полагается на немецкий квалифицированный труд».
«Шпееровский» принцип дублирования поставок узлов и агрегатов с разных заводов был излишне усложнен и приводил к огромным перегрузкам транспортной системы. Например, в производстве Panzer V Panther участвовало 136 смежников. Корпуса поставляли 6 заводов, моторы — 2, коробки передач — 3, траки — 4, башни — 5, вооружение — 1, оптику — 1, стальное литье — 14, поковки — 15, остальные — готовые агрегаты, детали и крепеж.
В «извинение» Шпееру приводят необходимость рассредоточения мощностей и снижения их уязвимости от воздушных бомбардировок. НО можно опять-таки вспомнить и о танках «КВ», выпускавшихся в блокадном Ленинграде, о Сталинградском тракторном.
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А почему, собственно?
А почему именно 29 ноября 1941 года тот самый Тодт пошел... и т.д.?
Действительно, интересно поразмышлять над датой самоубийственного «тодтовского» доклада фюреру («война проиграна»)... 29 ноября. Почему именно тогда?..
Может, «хозяйственник» Тодт как-то узнал о готовящемся 5 декабря советском военном ударе, ставшем внезапным даже для немецких полководцев, и испугался, что вместо рейхсавтобанов ему скоро придется строить БАМ? Этот вариант: «хозяйственник с тайной помощью узнал раньше разведчиков и генералов» — это, конечно, ерунда, александрдюмовщина. Мое предположение таково. Дата тодтовского доклада — это как бы точка решения уравнения:
1) точка получения в свое «распоряжение» максимального куска страны СССР;
но и вместе с тем:
2) хронологическая точка ДО первого военного поражения.
Он ведь, Тодт, отвечает за экономическую отдачу захваченных земель. Допустим:
1) август-41 — он получил еще слишком мало, чтобы судить;
2) январь-42 — его, хозяйственные, проблемы уже заслонены военным разгромом.
А конец ноября-41 — это как раз: у него, у Тодта, в распоряжении уже вся Украина, Белоруссия и полчерноземья, и к военным претензий пока вроде бы нет никаких. График наступления: захваченные квадратные км/дни — почти как в польском или французском походах. А вот что касается его собственной «епархии»... перспектив хозяйственного освоения захваченного гигантского куска СССР, перспектив «сотрудничества» с местным населением, как оказалось...
...Их (все эти «перспективы»), просто издевательски смакуя, перечисляет Илья Эренбург:
В Калуге два афериста обещали «наладить производство газовой воды». Нет, не пугайтесь, «газовая вода» — это не по части химического оружия — «газировка». Сколько немцы носились с этой парочкой! — а реализация... ну представьте себе всю насущную важность газировки в оккупированной Калуге! А в Киеве — еще признак «освоения территории» — стала выходить газета. Издатель, как оказалось, румынский сутенер Бузескул...
И это почти все...
В декабре 1941 года специальная комиссия по производству танков и запасных частей изучала возможность привлечения промышленного потенциала оккупированной части СССР. Некоторые надежды возлагались на выпуск танковых бронекорпусов на заводе имени Ильича в Мариуполе, доставшемся немцам с меньшими повреждениями... Но этот завод, как и прочие советские заводы, не вошел в гитлеровское ЗАО «Европа». Ведь действительно, и у нас бывали при отступлении неудачные подрывы заводских корпусов, и гитлеровцам они доставались вроде — как в Европе — целыми. Но ведь они не заработали же! Именно потому, что «блокирующим пакетом» (если продолжить акционерную в духе ЗАО «Европа» терминологию) обладали «кадры», люди, трудовые коллективы.
И если в Париже, Бордо, Брюсселе, Копенгагене, Праге, Брно они готовы были работать под любым флагом, то в Мариуполе, Донбассе дело обстояло совсем не так!
Недавно, весной 2009 года, на известном сайте «Свободная пресса» была перепечатка из французских СМИ: «Фотографии, ставшие национальным позором Франции». (Название, выражающее оценку, — их собственное, французское.) Кадры, Париж 1940—1944 годов, абсолютно, идеально мирный и тихий город, велосипедисты, фланирующие безоружные немцы, улыбки, поцелуи. Атмосфера... Конечно, глупо ее пытаться передать словами, лучше сами загляните. Убедитесь: по сравнению с благостным Парижем-1943, даже и Париж времен министра МВД Саркози и юношей-арапчат, жгущих машины, это «почти Сталинград»!
Но вернемся от реалий жизни гитлеровского ЗАО «Европа» — в СССР.
Прибавьте, кроме настоящего сопротивления бывших трудовых коллективов, еще и зависимость заводов от инфраструктуры: подрывались водокачки, линии электропередачи. Знаменитая «рельсовая война».
Правда, за эти диверсии приходилось расплачиваться не только «недвижимым имуществом». В Белоруссии немцы положили на рельсы 400 заложников и пустили паровоз... Но гражданам стран — бывших пайщиков гитлеровского ЗАО «Европа» эти ужасы и вообразить-то трудно. Наиболее им представимые герои Сопротивления — это Киану Ривз с подружкой в фильме «Матрица».
Вот с какой точки зрения увидел рейхс-министр Тодт безнадежность и проигранность войны — еще 29 ноября 1941 года (за неделю, собственно, до нашего военного удара под Москвой).
ДРУГОЕ ДЕЛО В ЕВРОПАХ
В 1940—1941 годах германские танкостроительные фирмы по указанию министерства вооружений и боеприпасов заказывали ряд деталей мелким машиностроительным фирмам во Франции, Бельгии, Дании, Румынии. Но особый вклад внесли заводы «Шкода» в Пльзене и «ЧКД» в Праге (переименованный немцами в «ВММ»), до самого конца войны производившие легкие танки и самоходные установки собственной, чешской разработки для вермахта.
В Австрии на базе штирийских рудников у Линца был построен крупный металлургический комбинат с цехами производства бронекорпусов. Аналогичные цеха работали на заводе качественной металлургии фирмы Белер в Калфенберге. Это позволило строить средние и тяжелые танки на крупном заводе Нибелунген в Санкт-Валентине. Его продукция, равно как и чешских фирм «Шкода» и «ВММ», во всех статистических сводках значится как немецкая.
Еще раз предоставим слово рейхсминистру Шпееру, вернее — воспроизведем речь, произнесенную им на Нюрнбергском процессе:
«Постоянный рост военного производства вплоть до осени 1944 года является поистине удивительным. Однако этого было недостаточно для удовлетворения потребностей фронта, и каждый фронтовик может подтвердить этот печальный факт. Ожесточенные бои в России и в Нормандии, а также катастрофические отступления летом 1944 года привели к таким потерям, которые не мог восполнить наш тыл... развязка наступила после того, как прекратилось снабжение горючим и были разрушены наши коммуникации в результате опустошительных налетов англо-американцев. Хотя в Германии было вооружение и боеприпасы, они, по крайней мере в достаточном количестве, не могли больше доставляться на фронт.
С другой стороны, союзники имели все необходимое, а ресурсы, которыми располагало союзное командование в Соединенных Штатах и в Британской империи, были настолько велики, что оказалось возможным передать России огромное количество военных материалов. Не следует забывать, что сама Россия превосходила западных союзников в производстве артиллерийских орудий и танков.
Подавляющее экономическое превосходство противника и наша неспособность отразить его воздушные налеты ясно показывали, что у нас нет никаких шансов на победоносное завершение войны. Я не обвиняю промышленность Германии. Ее достижения были огромны, но все же она не могла соперничать с производственной мощью Соединенных Штатов, Британской империи и Советского Союза. Война одновременно с тремя этими державами была для Германии безумием и могла иметь только один исход.
Утверждение, что войну можно было бы выиграть, если бы не было предательства и саботажа, опровергается приведенными выше фактами. Даже если допустить, что саботаж действительно имел место, то и тогда мы должны будем признать, что он мог ускорить проигрыш войны, но не был основной причиной нашего поражения. Утверждают, что саботажники, принадлежавшие к оппозиции, делали все от них зависящее, чтобы ускорить разгром Германии. Заявляют, что они мешали производству вооружения и боеприпасов и отдавали вредительские распоряжения, поддерживали связь с противником, всячески тормозили отправку на фронт пополнений. Но вся литература о движении Сопротивления, включая произведения враждебно настроенных писателей, не содержит ни одного доказательства, что на фронте когда-либо проводился саботаж. Отдельные случаи имели место незадолго до начала войны, в начале кампании во Франции и в последние месяцы войны, когда члены движения Сопротивления устанавливали политические контакты с противником. Это все (...)».
Эта цитата топ-менеджера ЗАО «Европа» здесь приводится как переход к следующей теме исследования:
«Движение «Сопротивления» в Европе». Ведь если провести обычное конвертирование терминов, связанное с переходом на противоположную точку зрения, меняя «подлых шпионов» на «храбрых разведчиков», то упомянутые Шпеером выше «предатели и саботажники» — это и есть те деятели Сопротивления, «вклад которых в общую...» или, скажем, «помощь» которых советской Победе мы пытаемся оценить. И вот она — важнейшая оценка допрашиваемого рейхсминистра: «...так, особо не досаждали». А гипотезу о «решающем вкладе саботажников» он, Шпеер, опровергает уже энергично и категорически.
Убийственное, если вдуматься, для «либеральной Европы» свидетельство. И главное — это самое квалифицированное, итоговое свидетельство. Но важность темы не позволяет ограничиться лишь сей оценкой. В огромном историческом пласте мы наверняка отыщем и другие, может, даже противоположные оценки. Эта же, шпееровская, важна именно как общесистемный взгляд, взгляд человека, имевшего дело только с макроэкономическими проблемами Объединенной Европы. Потенциал стран, отраслей, выстраивание оптимальных связей, пути сообщений и уроны от бомбежек, захваты и потери месторождений... в общем, с этих высот Сопротивление было слаборазличимо, точнее — незаметно.
Еще один топ-менеджер, начальник Генерального штаба вермахта, генерал Гальдер:
«Мой главнокомандующий и я выступали против Гитлера всякий раз, когда нужно было помешать ему принять решение, которое, по нашему мнению, было невыгодно для Германии и армии. Но все, в чем нуждались войска для выполнения их трудных и тяжелых задач, всегда отправлялось на фронт. В борьбе с Гитлером мы никогда не шли на действия, которые могли бы причинить какой-либо вред нашим войскам на фронте.
Говорили, что за последние месяцы войны подкрепления не прибывали, что положенное для пехоты снаряжение отправлялось в танковые дивизии, а пехота получала горючее, предназначенное танковым частям. Любому, кто находился в это время на фронте, станут понятны причины такого положения. В последние месяцы войны наши коммуникации были нарушены настолько, что фактически было невозможно обеспечить доставку пополнений к месту назначения. Командиры боевых групп забирали в свои руки все то, что следовало через районы расположения их войск. Мы хорошо знали, что пополнения, боевая техника и горючее, предназначенные для фронта, задерживались также и гаулейтерами, которые все это использовали для своих собственных частей фольксштурма (...)».
Это — гальдеровский ответ на еще одну гипотезу: «А не были ли перебои в снабжении фронта последних месяцев заслугой какой-либо организации Сопротивления, какой-нибудь из двух «Капелл»? И далее, Гальдер:
«Остается выяснить наше отношение к событиям 20 июня 1944 года — покушению на Гитлера. Лично я узнал об этом из сообщения, переданного по радио; в то время мы вели тяжелые оборонительные бои в районе Львова. Мы все были буквально ошеломлены, когда узнали, что немецкий офицер оказался способен совершить покушение и, главное, в такой момент, когда солдаты на Восточном фронте вели смертельную борьбу, стремясь остановить наступление русских войск. Мы хорошо знали о злоупотреблениях, совершаемых руководителями «коричневых рубашек», особенно «рейхскомиссарами», а также о высокомерном поведении этих людей и о преступлениях начальников особых отрядов (айнзатцгрупп) СС, хотя вблизи фронта мы редко чувствовали присутствие этих подозрительных личностей. Партийные деятели не пользовались большой популярностью на фронте. В периоды затишья многие выражали свое недовольство поведением этих «господ», и все говорили, что в этом надо разобраться сразу же после окончания войны. Тем не менее солдаты-фронтовики — а мы, офицеры Генерального штаба в войсках, гордимся, что относимся к ним, — были возмущены, услышав о покушении; солдат на фронте выполнял свой долг до самого конца. Только во время заключения в лагере мы узнали более подробно о том, что послужило причиной покушения на Гитлера. Я должен признать, что люди, виновные в этом, руководствовались высокими идеалами и глубоким сознанием своей ответственности за судьбу нашей страны. Полковник граф Штауфенберг и его единомышленники из ОКХ сознавали, что гитлеровский режим приведет Германию к катастрофе. Они глубоко верили, что устранение Гитлера избавит Германию от дальнейшего кровопролития. Но если бы покушение на Гитлера удалось, это привело бы к кровавой внутренней распре с войсками СС. Во внешней политике это также не привело бы к каким-либо успехам. Противник решил проводить политику «безоговорочной капитуляции» вне зависимости от того, будет или не будет в Германии национал-социалистского правительства. Такой политикой Рузвельт только усиливал волю к сопротивлению каждого немца и тем самым совершал ту же ошибку, что и немецкие политические руководители в России, не видевшие разницы между коммунистами и русским народом. Если бы покушение на Гитлера удалось, все немцы возложили бы ответственность за катастрофу на наш офицерский корпус и в особенности на германский Генеральный штаб. Во всяком случае, нам не следует забывать, что война была проиграна не участниками заговора 20 июля 1944 года (...)».
Смертная казнь за самые различные проявления неповиновения (вроде распространения враждебных слухов), объявленная в рамках «тотальной войны», усилила атмосферу террора в тылу, но не могла спасти нацистский режим. Если в годы Первой мировой войны в Германии за государственные преступления было казнено 50 человек, то в годы Второй — около 30 тысяч. В меморандумах СД, предназначавшихся высшему руководству Третьего рейха, особое внимание обращалось на пораженческие настроения, охватившие молодежь допризывного возраста. В крупнейших городах стали стихийно возникать альтернативные объединения молодежи полукриминального характера, называвшие себя «пиратами». Брожение тыла постепенно начинало охватывать и армию, введение должности офицера по национал-социалистскому воспитанию не компенсировало падения боевого духа солдат. Проведенная в июле 1944 года сверхтотальная мобилизация дала всего 300 тыс. новых солдат, хотя для простой компенсации людских потерь вермахта было необходимо более миллиона.
ПРИЛАГАЮЩИЙСЯ ПОРТРЕТ ЕВРОМЕНЕДЖЕРА
О втором и последнем министре Reichsministerium die Waffe und Munition стоит сказать еще несколько слов. Главным образом потому, что в опубликованной в 1970 году Альбертом Шпеером книге «Внутри Третьего рейха», кроме огромного объема фактов и «эксклюзивных» наблюдений, есть одно, почти мимоходное замечание, очень важное для нашего «досье».
«Внутри Третьего рейха» признают «самыми выдающимися политическими мемуарами всех времен». Писал ее Шпеер в крепости-тюрьме Шпандау, отбывая 20-летний срок по приговору, полученному им в Нюрнберге. Писал тайно, передавая «на волю» по листочку.
А на самом Международном военном трибунале 1946 года Шпеер привлек внимание по двум пунктам: 1) он единственный из всех обвиняемых признал свою вину за преступления Третьего рейха: «Этот суд необходим, в авторитарной системе за такие ужасные преступления все несут общую ответственность»; 2) он единственный имел определенные личные отношения с Адольфом Гитлером.
Благодаря этому пункту Альберт Шпеер был в Нюрнберге не только обвиняемым, но и самым «востребованным» свидетелем. Понятно, что за скамейкой подсудимых трибунала «виртуально» возвышалась, громоздилась фигура фюрера. Ученые, историки и психологи, прежде всего западные, хотели как-то объяснить, рационализировать, вычленить «психологические предпосылки». Альберт от этой роли, в общем, не отбрыкивался, заявляя: «Мне кажется, что, если бы у Гитлера мог когда-либо быть друг, этим другом был бы я». Известно было, что фюрер, будучи сам несостоявшимся архитектором, видел в Шпеере воплощение собственных юношеских мечтаний. Также зафиксировано, что Гитлер часами стоял прикованный к наброскам и макетам Шпеера. В 1938 году он вручил ему Золотой партийный значок.
Родился Шпеер 15 марта 1905 года в Манхейме. Изучал архитектуру, был ассистентом в Берлинском техническом институте. В 1931-м вступил в НСДАП, а в 1932-м — в СС. Состоял членом нескольких второстепенных архитектурных комиссий по сооружению штаб-квартиры гауляйтера Берлина, затем ему было поручено техническое обеспечение гигантского партийного съезда в Темпельхофе 1 мая 1933 года. Мастерское использование Шпеером быстро сооружаемых флагштоков и необычных световых эффектов придало нацистским массовым сборищам особый помпезный стиль. В 1934-м ему поручили разработать проект обустройства участка для партийных съездов в Нюрнберге.
Тут я должен внести небольшое уточнение. Все повторяют: «Архитектор, архитектор...» И сам я в этой главе объединял Шпеера со строителем Тодтом, пытаясь вывести некую закономерность. НО, строго говоря, на момент, когда его приблизил фюрер, Шпеер не строил, не проектировал зданий. Оформление съездов, парадов, павильонов — это все же иная сфера, хотя и смежная. (У нас, в современной России, этим занимается знаменитый дизайнер Краснов.) И только много позже Шпеер получил от Гитлера и, собственно, архитектурные заказы. Получается, что случай Шпеера, как и беспрецедентный экспромт с покорителем Норвегии генералом Фалькенхорстом (фон Ястржембским), разобранный нами в 9-й главе, — это проявление определенной интуиции Гитлера.
«Он приблизил к себе способного архитектора, назначил его руководителем отдела Германского трудового фронта и ввел в штаб своего заместителя. В 1937 г. Шпеер стал главным инспектором рейха по архитектуре, получив задание «вновь сделать Берлин настоящей и истинной столицей Германского рейха». Воплощая грандиозные замыслы Гитлера, Шпеер неутомимо работал: проектировал государственные учреждения, стадионы, дворцы, монументы и целые сверхгорода для будущей Великой Германии. Шпеер открыто выражал восхищение идеями своего патрона, которые другие архитекторы называли «безумной сентиментальностью», годной для прошлого века (...)».
В 1941 году Шпеер был избран депутатом рейхстага. А с 1942 года он — министр вооружения и военной промышленности вместо погибшего в странной авиационной катастрофе Фрица Тодта. Шпеер был также членом центральной плановой комиссии, генеральным инспектором водных ресурсов и энергетики, директором организации Тодта, руководителем Национал-социалистического корпуса водителей и начальником главного партийного технологического управления. Некоторое время он считался вторым человеком в Третьем рейхе и безусловным диктатором германской военной промышленности. Он достигал необыкновенных производственных результатов, несмотря на противодействие со стороны других нацистских руководителей и невзирая на тяжелые потери от бомбежек союзников. В последние недели войны он оказал сопротивление приказам Гитлера проводить политику «выжженной земли».
В своих показаниях Шпеер утверждал, что его деятельность была «технологической и экономической», а не политической, что он был лишь архитектором, и все, что ему было известно о происходящем, это то, что он мог прочитать в газетах. Но он признавал, что отвергал жестокость (гитлеровской машины) не в силу гуманности, а с практической точки зрения, поскольку излишняя жестокость была бы помехой в его усилиях увеличить производство. Трибунал ограничился тем, что признал «соучастие» Шпеера в программе использования подневольного труда: «В качестве смягчающего обстоятельства было признано то, что... на заключительных этапах войны он был одним из немногих, кто имел смелость сказать Гитлеру, что война проиграна, и предотвратить бессмысленные разрушения промышленных предприятий». Шпеер был признан виновным по пункту 3 (военные преступления) и пункту 4 (преступления против человечности).
1 октября 1946 года он был приговорен к 20 годам заключения в берлинской тюрьме Шпандау. Освободился, как бы у нас сказали, «по звонку», в 1966 году. Тоже факт интересный, учитывая, что сотни немецких генералов освобождались через 3—5 лет.
Теперь вернемся к шпееровской книге «Внутри Третьего рейха»: «...самые выдающиеся политические мемуары всех времен. Книга демонстрирует, каким образом неограниченная власть Гитлера смогла сочетаться с новым механизмом, обеспеченным современной технологией». Но для целей нашего исследования из мемуаров Шпеера я выношу одно очень важное наблюдение и прошу вспомнить о нем в главе «А сколько было колонн». Как мне кажется, существует и будет все более развиваться в политкорректных работах ученых Объединенной Европы (брюссельской) мысль о том, что предыдущая «Объединенная Европа» (берлинская) была эдаким монолитом, кристаллом неограниченной воли Гитлера. За этот «монолит» и прячется ответственность и даже экономическая заинтересованность стран вроде Франции, Бельгии, Чехии, Голландии. Они пишут о «жестоких приказах фюрера», но были и «заказы» (и с предоплатой). Вот и Шпеер пишет, что «...Третий рейх на самом деле был весьма далек от монолитного тоталитарного государства, а был лишь раздробленным феодальным княжеством, контролируемым местными политиками. Каждый отстаивал собственные личные интересы и стремился к собственной выгоде, не заботясь о том, какой ценой дается война».
ГИМН ТЕХНОКРАТАМ
Шпееровский принцип «самоответственности промышленности», а главное, разработанная им новаторская система планирования (в значительной степени вошедшая и в современную теорию управления) стали одной из главных удач Германии в ту войну. Но и самые бесспорные успехи рейхсминистра вооружений не спасали его от интриг Геринга, Гиммлера и более всего — Бормана. Шпеер вспоминает, как однажды он принес Гитлеру номер английской газеты «Обсервер» за 9 апреля 1944 года. Гитлер надел очки и уселся читать:
— В известном смысле Шпеер для Германии сегодня важнее, чем Гитлер, Гиммлер, Геринг, Геббельс или даже генералы. Как-то так получилось, что они стали работать на подхвате у этого человека, который действительно обеспечивает работу гигантского двигателя и выжимает из него максимум возможного. Его пример — чистый образец революции менеджеров. Шпеер — не один из тех опереточно-живописных наци, которые всегда на виду. Вообще неясно, есть ли у него какие-либо иные, чем самые расхожие, политические убеждения. Он спокойно мог бы присоединиться к любой партии, которая обеспечила бы ему работу и карьеру. Это ярко выраженный тип преуспевающего среднего человека — хорошо одет, вежлив, непродажен. И по образу жизни семьи (жена и шестеро детей) — типично средний класс. В гораздо меньшей степени, чем кто-либо другой из немецких руководителей, он напоминает о чем-то немецком или типично национал-социалистском. Он, скорее всего, служит воплощением того типа, который во всевозрастающей мере начинает играть важную роль во всех воюющих странах, — чистого техника, не принадлежащего к какому-нибудь классу, блестящего человека без знатного происхождения, у которого нет иной цели, кроме как пробиться, опираясь на свои технические и организационные способности. Именно отсутствие психологического и духовного балласта и непринужденность, с которой он обращается с ужасным механизмом нашей эпохи, позволяют ему продвинуться столь далеко... От гитлеров и гиммлеров мы можем избавиться, но шпееры будут среди нас (...)
«Гитлер внимательно дочитал до конца, сложил листок вдвое и молча отдал его мне с каким-то почтением», — вспоминает Шпеер.
Почти такими же словами (поверьте — и мы просто сэкономим место в этой книге) и сам Шпеер описывает команду технократов ракетчика Вернера фон Брауна... О других производственных направлениях:
«У меня было намерение наладить во Франции, Бельгии, Голландии массовое производство потребительских товаров: одежды, обуви, текстиля, мебели, с тем чтобы предприятия аналогичного профиля в Германии переориентировать на военную продукцию... я пригласил французского коллегу в Берлин. Министр Бишелонн, профессор Сорбонны, имел репутацию чрезвычайно способного и энергичного человека. Не без некоторых пререканий с МИДом я добился, чтоб его принимали, как гостя немецкого правительства. 17 сентября я принял Бишелонна, с которым у меня сложились почти дружеские отношения. Мы оба были молоды, верили, что нам принадлежит будущее... Я был готов отменить территориальное обкрадывание Франции... тем более, по моим представлениям, не столь уж и важно, где проходят государственные границы в Европе, при связанности воедино совместным производством.
Ключевой в тот день была проблема депортации рабочей силы из Франции в Германию (доходивших до 50 000 чел/ месяц).
Бишелонн пренебрег указаниями Лаваля (французский премьер), я — Заукеля. Согласованный план был выгоден для обеих сторон... Были определены заводы, изъятые из заукелевской практики насильственной мобилизации рабочей силы, о чем извещали охранные грамоты за моей личной подписью... под конец вне сферы Заукеля оказались все ведущие предприятия числом в десять тысяч... Вместо 50 000 стало депортироваться менее 5000 человек. 1 марта 1944 года Заукель с раздражением рапортовал: «Мои службы докладывают, что все подошло к концу. Во всех префектурах одно и то же: министр Бишелонн заключил с министром Шпеером соглашение (...)».
Признайте же: в этих описаниях Объединенная (Гитлером) Европа-1 и «Объединенная Европа»-2 (нынешняя) — ну просто неразличимы. Один и тот же дух оптимизации, расчета, сотрудничества.
Разве что штриха небольшого недостает: чтобы Шпеер перевел свое министерство (Reichsministerium die Waffe und Munition) в Брюссель, в столицу нынешних европейских технократов.
Значит, нам нужно уточнить наш исторический баланс: в числе противников СССР тогда были не только фанатики вроде Гитлера, Заукеля, Геббельса, но и европейские топ- менеджеры вроде Шпеера, Вернера фон Брауна.
Глава 10. «О ПЕРЕДАВАЕМОМ В ТРАСТОВОЕ УПРАВЛЕНИЕ ИМУЩЕСТВЕ» (и немного — об общественном порядке в период передачи)
Чтобы представить весь масштаб чешско-гитлеровского сотрудничества, уместно дать общее представление о мощи хотя бы одного-двух чешских предприятий.
История концерна «Шкода» началась в 1859 году: граф Валленштейн-Варгенберк основал в городе Пльзень литейные и машиностроительные фабрики, выпускающие оборудование для сахарных мельниц, пивоварен, шахт, паровых двигателей и котлов, элементы металлических мостов и железнодорожных сооружений. В 1869-м владельцем фабрики стал инженер и предприниматель Эмиль Шкода (Emil Skoda), фамилия которого стала торговой маркой.
В 1880-х годах «Шкода» — передовое в Европе литейное и металлообрабатывающее предприятие, чья продукция шла на самые «знаковые» объекты XIX века: электростанции на Ниагарском водопаде, шлюзы в районе Суэцкого канала. В Первую мировую войну «Шкода», крупнейший производитель оружия в Австро-Венгрии, поставляет тяжелые пушки и боеприпасы для армии и флота.
В 1917 году на одних только заводах Пльзеня было 35 000 работников. «Шкода», одна из фирм, обеспечивших Чехословакии 1-е место в мире по экспорту вооружений, поставляет их в Южную Америку и Азию, в дальневосточные страны.
В 1925 году в состав «Шкоды» вошла автомобильная компания Laurin&Klement, о которой надо сказать следующее. В 1895 году Лаурин (Vaclav Laurin) и Клемент (Vaclav Klement) основали производство по выпуску велосипедов «Славия» (Slavia). А спустя 4 года, в 1899 году, компания Laurin&Klement приняла решение перейти от выпуска велосипедов к производству мотоциклов, мгновенно завоевавших популярность. Это решение быстро принесло компании известность, благодаря выступлению новых мотоциклов в различных международных соревнованиях. В 1905 году сошел первый автомобиль «Voiturette А», как и первые мотоциклы, имевший огромный успех. Именно «Voiturette А» завоевал для Laurin&Klement стабильное положение на развивающемся международном рынке автомобилей. А в 1907 году благодаря постепенно расширяющемуся производству, вышедшему за рамки семейного бизнеса, Laurin&Klement основали акционерное общество. В 1911 году в производство был запущен автомобиль модели «S» с двигателем мощностью 14 л.с. Он стал самой популярной моделью фирмы перед Первой мировой войной не только в стране, но и за рубежом. Были созданы филиалы фирмы в Петербурге, Москве, Киеве и Ростове. Крупные партии автомобилей продавались в Японию, Китай, Австралию, Мексику, Германию и Англию.
Но кроме легковых и грузовых автомобилей компания в разное время производила авиационные двигатели и самолеты, гоночные авто, стационарные генераторы электричества, дорожные катки и многое другое, что поистине является необычным для автомобильных компаний.
В годы Первой мировой войны деятельность компании была направлена на производство военной техники.
Дальнейшее развитие автомобилестроения: модель «Шкода Монте Карло» (1935) получила свое название в честь победы на ралли в Монте-Карло.
В 1939 году компания ASAP Skoda становится частью немецкой промышленной группы Goering— Hermann Werke (Германн Геринг Верке) и переключается на выпуск военной продукции. На базе «Шкоды Суперб», «Шкоды 900» выпускались внедорожники для армии. Газогенераторные грузовики, тяжелые гусеничные тягачи (RSO — Raupenschlepper Ost, «ползающий трактор «Восток»). В августе 1940 года с разрешения немецких властей «Шкода» продала Венгрии лицензию на производство Т-22.
Правда... повторное вхождение «Шкоды» в 1991 году в германский концерн имело совершенно мирный характер. И был это уже не Goering— Hermann Werke, a Volkswagen Group.
He правы будут те, кто заподозрит шкодовцев в полной безответственности и моральном безразличии к последствиям их «работы». Вот фрагмент из официальной истории завода:
«В феврале 1934 года «Шкода» представила военному руководству страны макет легкого танка SU, а весной изготовила его прототип. Танк имел броню от 8 до 15 мм и развивал скорость до 30 км в час, запас хода составлял 150 км.
К окончанию испытаний первой модели «Шкода» разработала улучшенный образец S-II-a (S — Skoda, II — легкий танк, а — предназначенный для кавалерии) с увеличенной до 25 мм толщиной брони, корпуса и башни. На танки устанавливались 37-мм пушки, которые производила та же «Шкода». До 1939 года заводом «Шкода» было выпушено 295 танков...
К несчастью, после оккупации Чехословакии ее танки были включены в состав немецко-фашистских частей и участвовали в захвате Польши, Франции, в войне против Советского Союза. Последний танк чешского производства был уничтожен 10 декабря 1941 года при освобождении подмосковного города Клин.
Некоторые танки со снятыми башнями использовались как артиллерийские тягачи береговой обороны в Дании...»
Что тут можно добавить? Моральная ответственность у шкодовцев есть, но она все же легче, чем их танки — «легкие и средние». Вот они пишут: выпустили 295 танков, к несчастью, они попали к Гитлеру, но уже к 10 декабря 1941 года с ними было покончено, и документально запротоколировано, что дальше подмосковного города Клина они не пошли. То есть признается ответственность за танки, наклепанные в 30-е годы. А шесть лет бесперебойного производства новых танков, джипов, грузовиков и прочего военного имущества — это, в общем, история не наша, а концерна Hermann — Goering-Werke... Но то, что старый «запас танков кончился к 10 декабря 1941 года», — это же самая обычная практика, реальность той войны. «Расход» и собственно немецких T-II был примерно такой же, и нет причин считать 10 декабря праздником —Днем окончания ответственности за танки...
В войну «Шкода» выпускала немецкий легкий танк Pz Kpfwl-35.
Все специальные энциклопедии называют лучшим среди легких и средних танков вермахта другую модель — Pz Kpfw- 38, изготовитель — концерн ВММ. Этот ВММ — бывший (до 1939 г.) другой знаменитый завод «ЧКД-Прага». А танк Pz Kpfw-38 х (действительно очень удачная модель) — это чешский танк TNHP-S, экспортировавшийся в Иран, Швецию, Швейцарию, Румынию. Сразу же после присоединения Чехии последовал заказ вермахта на 350 машин, а всего их было изготовлено 1411 штук (по другим данным — 1300).
И кратко об истории и потенциале самого завода «ЧКД». Полное его название — «Чешско-моравская Колбен Данек», появился он в 1927 году в результате слияния фирм «Первая чешско-моравская машиностроительная фабрика», «Колбен и компаньоны», «Данек и компаньоны».
«Первая чешско-моравская машиностроительная фабрика» основана в 1870-х годах. Специализация — оборудование для пищеварительных и химических цехов и конструкций из стали, паровозы, вагоны. В 1907 году создает вместе с фирмой «Рингхоффер» фирму «ПРАГА» по производству легковых и грузовых автомобилей.
Фирма «Колбен и компаньоны» основана в 1896 году Эмилем Колбеном, сотрудником самого Эдисона, главным инженером фирмы Edison GE Со. Производит гидротурбины, оборудование для гидроэлектростанций.
При образовании «ЧКД» штат — 12 000 чел. В 1930-е годы постоянно растет выпуск военной продукции. Во время оккупации большая часть производства была переведена для поставок немецкой армии.
Вследствие воздушного нападения союзников в марте 1945 года повреждено около 70% зданий и 50% машинного оборудования.
Все вышеперечисленное — лишь малая часть и только бронетанкового чешско-моравского реестра. Копнуть далее и никуда не деться от упоминания удивительного чешского танка LT-38, на базе которого инженеры МВБ (бывшие заводы «Прага») и «Шкоды» разработали самоходное орудие «Мердер» и, как признается специалистами, лучшую противотанковую самоходку той войны «Хертцер». Ее тираж 2584 штуки — «превосходный результат» для этого жанра.
Что еще важно сказать о характере отношений в той «Объединенной Европе» 1938—1945 годов? Уровень гитлеровского насилия — возможно, еще будет масса попыток его даже преувеличить, чтобы спрятаться за ним, спрятать долю, дольку вполне рыночных отношений. Это в Освенциме и Майданеке звенели кандалы, а в «Объединенной Европе» звенели и монеты. В Данию, Норвегию, Чехию, Францию шли не только приказы, но и заказы. А перспективу, «Великий план», Гитлер так обрисовывает своим ближайшим единомышленникам:
«Застольные беседы фюрера. 13 октября 1941 г.:
Те страны, которые мы пригласим к участию в нашей экономической системе, будут иметь свою долю природных богатств российских регионов. На экономическом уровне Америка никогда не станет партнером европейских стран. Дунай — река будущего. Мы соединим его с Днепром и Доном. Европа, а не Америка станет страной неограниченных возможностей... А украинский марганец важен и для Америки».
То есть фюрер, говоря по-современному, все же был «рыночником». Даже самым ничтожным своим контрагентам он показывал не только кнут, но и пряник.
Косвенные свидетельства, да еще взятые из каких-нибудь неожиданных сфер, тем и хороши, что принципиально нефальсифицируемы. Они как бы ненароком дают картину, точнее, самый краешек картины, но привычный глаз дорисует и остальное.
Примерно то же имеет в виду и Плутарх в своих бессмертных «Сравнительных жизнеописаниях», во вступлении к «Александру Македонскому»:
«...и не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаружат характер человека, чем битвы, где гибнут десятки тысяч...»
Вот и моя иллюстрация того, что насилие в гитлеровской Европе было не абсолютное, но условное, осторожно нащупывающее свои допустимые уровни.
Фюрер выпустил серию антиеврейских законов, инструкций, требующих, в частности, убрать в рейхе все памятники евреям. В Лейпциге стоял памятник композитору Мендельсону — и бургомистр Гердерлео запретил его убирать. Он, бургомистр, пользовался в городе огромным уважением, так что нацисты уволить его не решались. И памятник стоял. Но однажды Гердерлео ушел в отпуск и ненадолго покинул Лейпциг. А его заместитель тут же приказал убрать Мендельсона.
Вернувшись, бургомистр приказал вновь установить памятник. И вот тогда уже последовало смещение Гердерлео с поста, отправка его в концлагерь, а потом и казнь. (Ну а памятник, разумеется, вновь сбросили в первый же день.) Вот они, разные степени насилия. Насилия, пробно определяющего, ищущего свои границы: бургомистр, поддержанный всем совокупным авторитетом города Лейпцига, мог не убирать памятник еврею. Но воздвигать уже не мог.
Второй пример — о немецкой вежливости. Конкретнее, о приветствии, гитлеровском салюте.
Если кто заглянет в «Директиву о гитлеровском приветствии», то узнает, что, оказывается, было два разных «хайля»:
«При встрече лиц, относящихся к одной и той же общественной группе, рекомендуется поднять вытянутую правую руку под таким углом, чтобы лицо было видно из-под ладони. Этот жест должен сопровождаться словами «Хайль Гитлер!» или по крайней мере «Хайль!». Если кто-то приветствует знакомого с большего расстояния, достаточно поднять руку описываемым образом. .
Если встречается лицо, стоящее с общественной или иной (выделено мной. — И.Ш.) точки зрения ниже, следует поднять правую руку вертикально на уровне глаз и одновременно сказать: «Хайль Гитлер!»
Вот это «стоящее с общественной или иной точки зрения ниже» очень интересно. Иной, не общественной — это имеется в виду с расовой «точки зрения ниже». То есть это была предусмотрена и отдельная форма отдания приветствий французам, голландцам, чехам и т.д.
И ведь это проявление немецкой вежливости и педантичности в отношении нижестоящих сотрудников — тоже косвенное свидетельство о наличии modus vivendi в Третьем рейхе.
Глава 11. ГЛАВНЫЕ «МЮНХЕНЫ» ЧЕШСКОЙ ИСТОРИИ
Всякий, разглядывавший европейские карты разных эпох, помнит большую страну в самом центре Европы, очертаниями походившую на распяленную шкуру некоего животного. Заштриховывалась она обычно в серых тонах, иногда зеленым. Хотя очертания ее и названия менялись: Священная Римская империя германской нации, Австро-Венгерская империя, знаменитая «лоскутная империя Габсбургов». Чехия, главный экономический мотор империи, в название, в «титул», не попадала никогда.
Если двигаться вспять по этому сложному историческому пунктиру: советские танки в Праге-1968 — чешские танки в России — 1941 —1944 — «Позор Мюнхена» — Первая Чехословакия... и стараться при этом постигнуть некоторые закономерности чешской истории, все равно неизбежно упрешься в империю Габсбургов и, далее, в Священную Римскую империю.
Итак, Карл Великий первым воспроизвел Древнеримскую (Западную) империю приблизительно в старых границах, но в христианском уже мире. К 924 году империя фактически самораспалась, саксонский герцог Отгон возродил ее в 962 году. Чехо-Моравия — непременный и все более и более мощный член этого пестрого сообщества. Сменились династии императоров: Саксонская, Салическая, Гогенштауфены... Династический принцип успешно сочетался с выборностью императора. Коллегия этих выборщиков, курфюрстов, включала пять-семь крупнейших князей империи. Но Габсбурги в это время — мелкие-мелкие помещики. И не в юго-восточном (где Австрия) углу империи, а в юго-западном (где Эльзас). Построенный в верховьях Рейна примерно в 1020— 1040 годах «Ястребиный замок» (Habichtburg, Хабихтбург, перешедшее позже в Габсбург) не входил и в «первую сотню» княжеских замков империи. Когда скончался последний из Гогенштауфенов, наиболее вероятным кандидатом был чешский король Пшемысл Отокар Второй. «Король железный и золотой», называемый так за военную мощь и богатство, он владел также частью Венгрии, Хорватии и Словении. Присоединив в 1250 году еще и Австрию, Пшемысл Отокар Второй стал самым могущественным монархом, безусловным «лидером» империи, а его личные владения удивительным образом напоминали очертания той самой страны, с какой Габсбурги останутся под конец своей истории, в 1918 году. Но вот вам еще более уникальное совпадение. История Чехии у нас разбита и разложена на столь разные полочки, что вот о таком сопоставлении речь еще не заходила никогда.
«ДВОЙНОЙ МЮНХЕН» ПШЕМЫСЛУ ОТОКАРУ ВТОРОМУ!
Немножко смахивает на выкрик в баре: «Двойной Мюнхен! Двойной Манхэттен!» — но оригинальность сего подзаголовка никак не заслоняет верности сей исторической параллели. «Мюнхен» — понятно, с 1938 года — синоним грязного предательства. Но почему «двойной»?
Пшемысла Отокара Второго предали дважды. Сначала в 1273 году коллеги-курфюрсты не избрали его императором. Многие обещали, клялись, но... в конечном счете они испугались именно мощи чеха. Выбрали, наоборот, слабейшего из кандидатов, Рудольфа Габсбурга Первого. Все называли тот вариант промежуточным. Нечто подобное бывает на выборах римских пап, когда кардиналы долго спорят, заходят в тупик и выбирают самого старенького из кандидатов, чтобы вскоре «вернуться к вопросу».
А вот Рудольф Габсбург оказался просто уникальной фигурой, основателем династии, продержавшейся 650 лет. Наполеон в минуты упоения своими династическими планами говорил: «Я сам Рудольф Первый Габсбург своей династии».
А как же со «вторым Мюнхеном» Пшемысла Второго?
Спросите любого из историков о наиболее значимой битве в истории Чехии — и 99% назовут битву у Белой Горы, 1620 год. Времена начала Тридцатилетней войны и конца чешской самостоятельности — эта эпоха тоже еще будет затронута.
Но то, что произошло в 1278 году, заслуживает большего внимания. Эдакое уникальное предательство, въевшееся в саму ткань чешской истории.
Император Священной Римской империи был фигурой почетной (главный монарх христианского мира), но зачастую совершенно бессильной. Слабее многих своих фактически независимых вассалов, он опирался в основном на свои личные владения, а Рудольф Габсбург, как мы помним, и был избран за скромность таковых. Но Рудольф все же решился на войну с Пшемыслом Отокаром, и вот 26 августа 1278 года произошла эта удивительная битва на Моравском поле. Мощнейшая армия Пшемысла могла разбить Рудольфа, но изменники-заговорщики убили своего главнокомандующего, и чешская армия рассеялась. Поверьте: в правильно-европейских, НЕазиатских войнах — это (переход части армии на сторону врага и убийство своего военачальника) редчайший случай. Династия Пшемысловцев вскоре после этого пресеклась, но самое важное: Габсбурги получили, забрали у Пшемысловичей свою главную «историческую базу», Австрию, Вену.
А первый край, куда после этого был брошен завоевательный взгляд Габсбургов, — конечно же, Чехия. Правда, полоса их первых успехов вскоре закончилась, «спираль истории» сделала еще много витков, прежде чем Габсбурги Чехию заполучили. Потомки Рудольфа на длительный исторический период потеряли и имперскую корону. Единственно твердо за все 650 лет исторических пульсаций принадлежала им отнятая у Пшемысла Австрия.
А у чехов был еще один период интеллектуального и военного «всеевропейского» взлета. Речь идет, конечно, о Яне Гусе (высокий интеллектуальный, религиозный, моральный порыв) и его гуситах (военный). НО... и тут все закончилось «мюнхенами», «мюнхенами»...
«Мюнхен» XV века находился в Констанце — туда на церковный собор был вызван Ян Гус со всеми возможными письменными гарантиями неприкосновенности, грамотами, в том числе и от императора Сигизмунда Люксембурга (так что у чемберленовских гарантий богатая предыстория). Богословские диспуты были недолгими: Яна Гуса схватили и 6 июля 1415 года сожгли на костре.
О знаменитых гуситах, «таборитах», смело и успешно противостоявших агрессии почти всей Европы, столько сказано... Можно только добавить, что даже и в середине XX века советские мальчики играли «в таборитов».
(Автор этой книги — сам свидетель и ярый участник, строивший «вагенбург» — гуситский подвижной лагерь — из тележек и овощных ящиков.)
Непобедимые, державшие в страхе всю Европу, табориты стали жертвой интриг Сигизмунда, папы и главным образом богемских немецких дворян и горожан (чистый аналог «судетских немцев» 1938 года). При Липанах в 1436 году чехи сражались уже между собой. И следствие: предатель Гуса, давно отвергнутый всей Чехией, — Сигизмунд Люксембург возвращается королем в Прагу...
Но не будем подгонять историю под схему: после констанцского и липанского «мюнхенов» гуситы смогли преподнести Европе еще один большой сюрприз, сравнимый с триумфальными походами таборитов по всей Европе (и вот об этом в нашей популярной историографии почти полное молчание). Вдруг почти уничтоженные гуситы выдвинули нового вождя: Георгия (Юрия) Подебрада, и тот в течение нескольких лет захватил Прагу в 1448 году, стал регентом, а в 1458 году — королем (первым и единственным в Чехии гуситским королем). Уникальная личность в Средневековой Европе: единственный простолюдин, достигший королевского сана, заставивший папу и императора признать себя и породнившийся с несколькими королевскими домами...
Вновь на авансцену истории Чехия вышла в ходе первой из великих всеевропейских войн. Знаменитая Тридцатилетняя война (1618—1648) и завершивший ее Вестфальский мир открыли эпоху, в которую мы, как считается, живем и сегодня. Сама идея «национальных суверенитетов» имеет точно определенную дату рождения: 24 октября 1648 года, день заключения Вестфальского мира.
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А почему, собственно, о Вестфальском периоде много говорили в 1999 году?
А потому, что Клинтон и Мадлен Олбрайт, затевая тогда войну против Сербии, попытались подвести под нее принципиально новое в международном праве обоснование: «Примат «общечеловеческих ценностей» над национальным суверенитетом». Тогда-то юристы-международники и заговорили о возможном «конце Вестфальского периода» и начале какого-то нового периода истории. И то, что сегодня о тех «общечеловеческих ценностях» вспоминают не чаще, чем о... «синем платье Моники Левински» (и примерно в похожих тонах), показывает всю серьезность, неслучайность «Вестфальского» рубежа человеческой истории.
Эта очень важная в истории человечества война разбита учеными на 4 периода, в зависимости от главного на тот момент соперника Габсбургов: 1) чешский, 2) датский, 3) шведский, 4) французский.
Началась Тридцатилетняя война в Праге, когда чехи отказались признать наследником чешского престола очередного Габсбурга. И 22 мая 1618 года восставший народ подверг императорских наместников «чешской казни» —дефенестрации. (Дефенестрация, казнь посредством выбрасывания из окна, — чешское изобретение. По-видимому, это связано с успехами многоэтажного строительства в Праге.)
Чехи избрали своего короля, протестанта Фридриха Пфальцского, но в 1620 году в той самой битве у Белой Горы были разбиты и лишились независимости на 300 лет! Вот это ирония! Нидерландам, Швейцарии и почти полусотне немецких княжеств Тридцатилетняя война дала независимость, но у чехов, начавших эту великую борьбу, наоборот, — забрала.
Только крах Габсбургской империи в 1918 году и создание Чехословакии вернули суверенитет этой нации... На вполне александрдюмовский срок — двадцать лет...
То, что в 1938 году запомнилось миру как невообразимый калейдоскоп дипломатических интриг и зондажей Галифакса, Чиано и Боннэ, политических заявлений и опровержений Бенеша, Чемберлена и Даладье, метаний от Москвы до Вашингтона, у Гитлера называлось коротко: план «Грюн».
После аншлюса Австрии Чехословакия, возможно, и выглядела на картах как беззащитная, полуокруженная страна. Но это только для любителей разглядывания одних лишь «политических карт Европы». Потрудившийся заглянуть и в физические карты убедится, что коричневые места между Чехией и Германией — это не от «коричневой чумы фашизма». Это горы. Пограничные хребты Шумава, Чешский лес, Рудные горы, Судеты. По совести, их нельзя назвать непроходимыми. Последним (до Мюнхена-1938), кто прорвался через эти хребты, был Мольтке Старший, разгромивший в 1866 году австро-венгров (и нетитульных, в основном рядового состава чехов) в битве у Садовой. НО XX век внес свои коррективы. Главное — чехи укрепились. Именно сочетание горного рельефа и современных средств фортификации позволило создать эту уникальную линию, неизмеримо превосходящую все эти знаменитые «Мажино» и «Зигфриды». Второй фактор: в вермахте 1938 года основная ставка была сделана на танковые и моторизованные части. Но то, что давало преимущества на полях Польши и Франции, было, наоборот, существенным минусом в Рудных и Судетских горах. Вывод германских генералов, изучивших потом чешские укрепления, мы помним: «Никогда, ни при вхождении немецких войск в Рейнланд и Рурскую область, ни при аншлюсе Австрии, ни даже при нападении на Польшу в 1939-м и на Францию в 1940-м — никогда не было такого риска поражения». Частично чешские горные укрепления были неприступны, частично требовали более полугода штурма и совсем другой (отсутствующей у Гитлера) артиллерии для прорыва.
Из показаний на Нюрнбергском процессе известно, что немецкие генералы категорически возражали против предложенного Гитлером плана прорыва судетских укреплений, поскольку эта задача казалась им невыполнимой в военном отношении. Вильгельм Кейтель свидетельствовал:
«Мы были необычайно рады тому, что дело не дошло до военной операции, поскольку... мы всегда придерживались того мнения, что наших наступательных средств недостаточно для штурма пограничных сооружений Чехословакии. С чисто военной точки зрения у нас просто не было средств для атаки, которая разбилась бы как волна о волнолом пограничных укреплений в Судетах (...)».
Теперь бы и узнать, почему эта самая совершенная оборонительная система оказалась так и не испытанной практически?
Главным политическим инструментом взлома Чехословакии стали возглавляемые Генлейном «судетские немцы». Как легко догадаться, проживали они в Судетских горах. И потому-то все разговоры (в основном английские) о возможности передачи этих районов Германии «в обмен на мир и гарантии» — это совершенно особый уровень цинизма и предательства. Судетский горный укрепрайон — это была материальная (и 100%-ная!) гарантия чешской безопасности! А англичане предложили обменять ее — на другую гарантию, словесно-договорную — сами у себя (этому будут приведены свидетельства) — признавая (в лице военного министра Хор-Белиша), что у Британии нет никаких возможностей (и желания!) эти гарантии чем-либо подкрепить!
Гитлер создал в Судетах послушное ему политическое руководство, лидер которого Конрад Генлейн определил свою задачу следующим образом:
«Мы должны всегда требовать так много, чтобы наши требования невозможно было удовлетворить».
Намеченные на 22 мая 1938 года муниципальные выборы Генлейн потребовал засчитать как референдум о вхождении в Германию. Президент Чехословакии Бенеш объявил частичную мобилизацию, и майский кризис совершенно благополучно для чехов миновал. Генлейн сбежал в Германию.
(Интересный факт попался мне во «Всемирной истории человечества» Гельмонта, русское издание 1904 года: ранее Судетские горы назывались «Исполиновые горы». Точнее, тогда выделялись и Судеты, и Исполины. Позднее произошло объединение под первым из имен. Получается, то спорное нацменьшинство можно называть и... «исполиновыми немцами».)
Следующим этапом давления можно считать поездку личного адъютанта Гитлера Видемана в Лондон и его переговоры с главой Форин-офис лордом Галифаксом. Далее последовали и встречи самого фюрера с премьер-министром Чемберленом
Почему обрабатывались прежде всего англичане? Договор о взаимопомощи у Чехословакии был с Францией и СССР, и французы попросили английского содействия в склонении чехов к уступке Судет. Видеман оставил интересные записки (изданные на английском как Private Papers, они есть в Библиотеке конгресса США). Итак, англичане «ждут и верят»: большие переговоры наконец умиротворят Гитлера, «канализируют» энергию и динамику рейха.
Видеман: «Фюрер пойдет на полномасштабные переговоры с Великобританией и заключение долгосрочного договора — но только после разрешения центральноевропейской проблемы (присоединения Судет, как следовало из контекста разговора. — И.Ш.)».
Галифакс: «Передайте ему (фюреру), я надеюсь дожить до момента, когда осуществится главная цель моих усилий: увидеть Адольфа Гитлера с королем Англии на балконе Букингемского дворца!»
Какая патетика! Тут, по-моему, есть место даже и для чисто фрейдистских исследований. Этот выход на «балкон». Как известно, главная, центральная любовная сцена в сюжете шекспировской пьесы «Ромео и Джульетта» — это знаменитая «сцена на балконе». И у воспитанного на Шекспире лорда могли отложиться образы... и т.д.
Видеман так пересказывает идеи Галифакса: «Бомбы на Прагу — это война. Нужна другая тактика по Чехословакии. Не надо выстрелов — душите их».
Конечно, это слишком большая ответственность — полагаться в вопросе такой важности (дипломатическая стратегия Великобритании 1938 года) лишь на записки Видемана. Но вот и мнение германского посла в Лондоне Дирксена: «Британцы желали решения вопроса этапами: от автономии к плебисциту, от плебисцита к отделению (Судет). Но при условии отсутствия будоражащих общественное мнение насильственных действий Германии».
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А кто, собственно?
А кто, собственно, предавал Чехию? Британия или британское правительство Чемберлена?
В иных случаях разделять страну и правительство — чистая софистика, но тут же явно, на каждом шагу видны опасения самого для Галифакса страшного: падения кабинета, отставки. «Первая бомба — и война». То есть опускалось промежуточное звено: первая бомба — и... придет Черчилль (на год раньше), и тогда действительно война (он-то церемониться и рисовать «любовные сцены под балконом» не станет!). Только надо было этой «первой бомбой» рискнуть...
Коллега Дирксена британский посол в Праге Ньютон добавляет исторической концептуальности: «Чехословакия — искусственное создание, не имеющее корней в прошлом». И как, наверно, подразумевается, «не имеющее прав на будущее».
Не надо лишний раз напоминать о мере влиятельности в Британии и мире лондонской газеты «Таймс». А вот ксерокопию ее номера от 7 сентября 1938 года со статьей тогдашнего главного редактора Доусона нужно бы иметь в каждом чешском музее:
«Мы рекомендуем принять предложения, цель которых — сделать Чехию более однородным государством, путем отделения от него чуждого ему населения, живущего по соседству с народом, с которым оно связано расовыми узами».
Официальное заявление Лондона 18 сентября 1938 года: «Следует отдать (Германии) те районы, где немцев более 50% от общего населения. Без этого невозможны гарантии Чехии в ее новых границах». Оно прекрасно дополняется признанием на следующий (19 сентября) день английского военного министра Хор-Белиша: «У нас нет никаких средств выполнения наших гарантий». (То есть смелей, Адольф!)
Английский посол в Лондоне (это уже своеобразная PR- аранжировка): «Если понадобятся оправдания перед определенными кругами, расценивающими это как постыдную капитуляцию перед германскими угрозами, то это можно объяснить нашей постоянной приверженностью принципу самоопределения наций».
Итоговая оценка — пускай и не самого высокопоставленного лица, всего лишь заместителя министра иностранных дел (Галифакса) О. Харви: «Фактически за Германию ультиматум чехам предъявляли мы».
22 сентября правительство агрария Годжи ушло в отставку. Ставший во главе кабинета генерал Сыровы объявил мобилизацию. Внешне эти меры кажутся вполне достойными, но... внутренняя сущность действия может быть совершенно разной. Так и слово «мобилизация» может означать, что 2 миллиона чехов (это величина их отмобилизованной армии) получат винтовки и станут поджидать на своих уникально укрепленных перевалах 2,2 миллиона немцев (а это полная численность немецкой армии). А может «мобилизация» означать и простой словесный аргумент, чтоб попробовать в лондонской прихожей Форин-офиса выторговать еще хоть что-нибудь.
Справка:
К осени 1938 года Германия довела численность армии до 2 миллионов 200 тысяч человек, при 720 танках и 2500 самолетах. Отмобилизованные вооруженные силы Чехословакии насчитывали 2 миллиона солдат и офицеров, при 469 танках и 1582 самолетах. Эта армия базировалась на мощных оборонительных сооружениях и вполне могла оказать более чем достойное сопротивление, но отдала страну без боя.
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А как, собственно, все было в этом Мюнхене?
К истории собственно последних «мюнхенских дней» можно добавить еще буквально пару строк.
Собрались как-то в Мюнхене англичанин, француз, немец и итальянец (вполне анекдотический зачин), и немец сразу же объявил, что его войска войдут в Судеты вне всякой зависимости от переговоров: 1 октября (через день). И в ночь на 30-е англичанин, француз, немец и итальянец подписали договор, что действительно, «пускай входит». А чешские представители ждали действительно в прихожей. А еще немец и англичанин, там же, в Мюнхене, раз уж приехали, подписали отдельный договор, который некоторые въедливые историки называют «фактическим германо-британским пактом о ненападении»...
А еще известно, что за три дня до того, 26 сентября, немец получил от американца (Рузвельта-президента) письмо с одной очень интересной фразой, которая, в общем-то, к Мюнхену отношения не имела, но была все-таки очень важной фразой, которую мы рассмотрим в главе «Право Большой войны».
Конечно, этой анекдотической версией «Мюнхенского саммита» ограничиться нельзя. Вот воспоминания очевидца, переводчика Гитлера, Шмидта (хотя не исключено, что и в этой хронике вы почувствуете что-то анекдотичное):
«...в Мюнхене произошла также небольшая стычка с Чемберленом. Он настойчиво поднимал один вопрос, который в целом не имел большого значения. Он касался передачи Германии чехословацкой общественной собственности на уступаемой территории. Чемберлен настойчиво добивался ответа на вопрос, кто компенсирует чехословацкому правительству стоимость зданий и сооружений, которые перейдут Германии вместе с территорией Судет. Было очевидно, что в этом случае говорит не премьер-министр и политик, а бывший министр финансов и деловой человек. Гитлер становился все более беспокойным. Наконец Гитлер взорвался. «Наше время слишком драгоценно, чтобы тратить его на такие банальности!» — крикнул он Чемберлену. Это произошло, когда Чемберлен в довершение всего поднял также вопрос, останется ли и скот на судетской территории или некоторое количество домашнего скота не следует уводить на ту территорию, которая останется от Чехословакии...
Проект соглашения, предложенный Муссолини, был тем временем переведен на три языка конференции, и на его основе, с несколькими незначительными изменениями, было выработано знаменитое Мюнхенское соглашение, которое и было наконец подписано между 2 и 3 часами утра 30 сентября...
Около девяти часов вечера Гитлер пригласил всех поужинать с ним в банкетном зале. Чемберлен и Даладье извинились, сказав, что должны позвонить своим правительствам; они были явно не в том настроении, чтобы присутствовать на банкете. Они обеспечили мир, но ценой серьезной потери престижа. Под нажимом Гитлера они пришли к соглашению о том, что союзник Франции должен уступить Германии часть своей территории. Как мы теперь знаем, и Франции, и Англии пришлось оказать на Чехословакию значительное давление, поэтому было вполне понятно, что Чемберлен и Даладье выглядели очень подавленными тем вечером.
Следовательно, исключительно итало-германская компания сидела с Гитлером за одним банкетным столом, который оказался довольно длинным. Именно тогда Муссолини сделал свое заявление о возможности катастрофических последствий для Италии в период Абиссинской войны, если бы Лига Наций распространила свои санкции на нефть даже всего на одну неделю (...)».
То есть чуть ранее и Эфиопия имела свой «Мюнхен».
30 сентября чешская армия начала отступление из Судетской области. Покидались горные цитадели, крупные промышленные центры, составлявшие основу оборонной мощи страны. А Гитлер, аннексировав Судеты, представил Чехословакии новый список требований. И снова инсценировки инцидентов, распространение слухов о преследовании немецкого этнического меньшинства, оставшегося теперь уже на урезанной территории Чехословакии. 15 марта 1939 года немцы вошли в оставшуюся часть Чехословакии. Лишенные укрепленных оборонительных рубежей, чехи были не в состоянии оказать сопротивление. Гитлер сказал: «С самого начала для меня было ясно, что я не могу удовлетвориться немецкой территорией в Судетах. То было лишь частичное решение...»
Обо всех коллизиях того самого франко-чешско-советского союзного договора сказано и написано столько, что, если человеку среднего возраста сейчас бросить все и только изучать мемуары и диссертации по этой теме, чтением он будет обеспечен на две жизни вперед.
Важно лишь повторить общепризнанное:
а) французы всеми силами стремились избежать выполнения главного, финального пункта договора: оказания военной помощи. Их просьбы английского посредничества и итоговая подпись Даладье в Мюнхене — это каинова печать, нанесенная несмываемыми чернилами;
б) от советской военной помощи Чехия отказалась сама — из опасений не справиться без одновременной французской поддержки.
Слава богу, эти факты никем пока не оспариваются, только замалчиваются. И уж полной справедливости ради надо признать, что военная помощь Советского Союза на стратегических весах 1938 года действительно значила меньше, чем французская. Даже много меньше — но не по причине недостаточной решимости советского правительства, а лишь по причине удаленности, отсутствия общей границы с Германией и крайне подлой позиции польского правительства Бека (категорический запрет на пропуск советских войск, вплоть до угрозы войны). В марте 1939 года Польша получит из чешского наследия высокоразвитый Тешинский округ, как поощрение Гитлера за эту услугу, а буквально через полгода, в сентябре того же года, получит и все остальное причитающееся.
Советскую решимость 1938 года пытаются обесценить будущим пактом Молотова — Риббентропа, но это ведь самый настоящий фокус. Есть такой разряд фокусов, основанных на особенностях оптического восприятия («Этот шар вам кажется больше этого — а если замерить...»). Из 2006 года действительно 1938-й и 1939-й кажутся одним днем. Но на самом-то деле в 1938-м СССР еще вел с Гитлером настоящую войну на полях Испании, и победа там долго оставалась под вопросом. Подобная же война (авиация, присылка корпуса через Румынию) и с гораздо большей интенсивностью (поправка на близость) могла бы вестись и в Чехословакии даже при польской блокаде.
Еще 17 сентября 1938 года чешский министр иностранных дел Крофта признал: «СССР делает для Чехословакии больше, чем можно требовать по договору».
Но в русско-чешском сюжете 1938 года есть и еще уникальные повороты... Генерал Сергей Николаевич Войцеховский — участник Белого движения. Именно его войска взяли Екатеринбург в июле 1918 года, через несколько дней после убийства царской семьи. Но (возможно, психологический гнет братоубийственной войны становится нестерпим) генерал Войцеховский вскоре уезжает в Чехию, создавать армию нового славянского государства. «Работал для своей новой родины на границе физических возможностей», — сказал чешский историк Иржи Фидлер. Именно командующий Пражским военным округом генерал Войцеховский создавал ту уникальную укрепленную Судетскую линию. По воспоминаниям чехословацкого дипломата Яромира Смутного, 30 сентября 1938 года на совещании у президента с участием политиков и армейского командования было решено принять условия Мюнхена. Из присутствовавших на совещании, помимо самого Смутного, за сопротивление высказались только начальник канцелярии президента Прокоп Дртина и генерал Войцеховский...
В августе 2008 года мне посчастливилось познакомиться с внучатой племянницей генерала Войцеховского — живущей в США Татьяной Темниковой. Она сообщила, что потомки героя России и Чехословакии живы и бережно хранят его архив...
Против сдачи Гитлеру восстала и еще одна русская, долгое время жившая в Чехии... Марина Цветаева:
...Богова! Богемия!
Не лежи, как пласт!
Бог давал обеими
И опять подаст!..
«Бог давал обеими» (давать обеими руками — значит, по пословице, щедро одарить). Цветаева буквально их тормошила, веря в судьбу щедро одаренного народа...
Самый неприятный автору (и ложный) вариант истолкования этой книги — «античешский памфлет». Избирательное, недобросовестное цитирование может представить дело именно так, поэтому...
Упреждающий комментарий
Действительно, главное внимание в разворачивании мировой войны уделено Чехии. Внимание фиксируется не только на том, что это был крупнейший военно-экономический «подарок» Гитлеру, но и на том, что тогда, в 1938 году, он был более всего близок к поражению и свержению. Известная «забастовка» (по выражению Марабини) одной части немецкой армии и готовность к восстанию другой была обусловлена, среди прочего, и осознанием нереальности предстоящей задачи: попытки прорыва через укрепленные Судетские горы.
Вот виток истории, превращающий чешскую трагедию — в общемировую.
Именно осознание германскими военными НЕРЕАЛЬНОСТИ ВОЕННОЙ победы над Чехией и недопустимости войны привело к созданию военной оппозиции («выстрелившей» только в 1944 году).
То есть Гитлер с Чемберленом смогли, образно говоря, показать немецким военным занудам и педантам язык...
Возражение может быть одно: англичане вольны давать чехам гарантии безопасности, вольны забирать их обратно. Ведь, как гласит их фундаментальный внешнеполитический постулат, «у Англии нет постоянных союзников, у Англии есть постоянные интересы». Но дело в том, что в Мюнхене они говорили чехам не это, а нечто совсем другое: «Отдайте Судеты, и в новых границах вы получите новые гарантии».
Первой бомбы на Прагу Чемберлен с Галифаксом боялись больше, чем чехи, потому что «они там, за горами, может, и отсидятся, а нашему кабинету — точно отставка». Собственно, этот политический прогноз Чемберлена был верен. Когда началась настоящая война, их действительно отставили и назначили Черчилля. И не по способности к военному руководству.
Как раз Черчилль, военно-морской министр, сам и сразу же крупно проиграл в Норвегии. Но, наверное, от премьер-министра в подобную эпоху требуется не военное умение, а только решимость воевать. Плюс «незапятнанность». Чемберлен был ответственен не только за Мюнхен, но и за всю ту лживую политкорректную атмосферу, ради поддержания которой (всего-то на лишние двадцать недель!) и «порвали» Чехословакию. Ведь чехам объяснили, что, упорствуя из-за Судет, они противостоят НЕ ТОЛЬКО Германии, но и всему европейскому согласию, мировому общественному мнению... Страна, ставшая на этот путь, превратилась бы в государство-изгоя, говоря уже в современных терминах. И возможное принятие помощи от другого изгоя, Советского Союза, только усугубит чешский вызов и вину. Не имей чехи английских гарантий вообще, они, скорее всего, выстояли бы. Это, конечно, то самое сослагательное наклонение, которого «не терпит история», но все же сочетание двух факторов — некоторое военное преимущество (2 миллиона в горных крепостях раз в пять сильнее, чем 2,2 миллиона штурмующих) плюс выяснившаяся после войны готовность вермахта сбросить Гитлера, как четыре года до того вермахт в союзе с Гитлером ликвидировал СА, — в сумме делают такой исход наиболее вероятным.
Черчилль как раз яростно критиковал ту политику, понимая ничтожную цену тогдашнего европейского согласия. Он и указывает на важнейшую отправную точку той «европейской эпохи», скатывания к новой войне: 1925 год, конференция в Локарно, за которую первый Чемберлен — Остин — получил орден Подвязки и Нобелевскую премию мира. Мюнхен второго Чемберлена — Невилла — просто результировал ту политику, доведя ее до всем понятных последствий.
Даже если бы английская политика была откровенно прогерманской, чехам было бы легче готовиться к войне. Так и Пшемысл Одокар на Моравском поле — помните? — наверняка предпочел бы, чтобы союзники, напавшие на него сзади, лучше были бы на стороне Габсбурга еще в начале битвы...
Нацию Яна Гуса и Георгия Подебрада предала Европа кавалеров ордена Подвязки и лауреатов Нобелевской премии мира.
Ну что ж, братья-славяне, и нас тоже предал один лауреат Нобелевской премии мира. А недавно, в 2005-м, эту прославленную взятку приберегали и для Ющенки. Но — недооправдал! Или стимуляция атомного Эль Барадея показалась на тот политический момент важнее...
Вот была бы прекрасная тема журналистского расследования. Нобелевские премии, как известно, выплачиваются с процентов. Попечительский совет вложил наследство изобретателя динамита в какой-то крупный, доходный и, главное, устойчивый бизнес. Недвижимость и полезные ископаемые лучше всего соответствуют всем трем критериям. (А норвежской нефти в 1930-х годах еще не было.) И если... окажется, что это «вложение нобелевского капитала» — добыча и перевозка скандинавской железной руды, то вся история примет просто классическую законченность и ясность. Тогда станет зримо видна вся траектория и шведского железа — вплоть до осколков в телах ветеранов войны, и золота — вплоть до карманов Чемберлена и Горбачева.
Глава
12.
А СКОЛЬКО КОЛОНН-ТО БЫЛО?
Главную тему, главный термин этой книги — «Большая война», «Право Большой войны», отменяющее «Постулат Клаузевица» (о «продолжении политики другими средствами»), — я намерен проиллюстрировать всеми мне доступными примерами, раскрыть всеми возможными методами, в том числе и методом от противного, дав примеры «небольших войн». «Большая война» начинается, когда обозначился «Большой Враг», и заканчивается с его полным уничтожением. Но в этот исторический период с весьма размытыми границами (особенно нижней) случается многое, в том числе и отдельные частные войны, которые по напряжению сил, взаимной ярости сторон и, как следствие, по уровню «вежливости», уровню соблюдения писаных и неписаных правил сильно отличаются от современной им «Большой войны».
Иронически говоря, ведущие эти свои маленькие войны могут даже «гордиться» перед участниками «Большой» своей вежливостью, умеренностью, короче, всем набором качеств, сегодня суммируемым как политкорректность. Но главная ирония в том, что они и вправду гордятся «своими маленькими» войнами, навязывают свои стандарты, правила для оценки характера и последствий «Большой». Допустим, Дания. Несколько часов сопротивления. Как докладывал командующий вторгнувшимся немецким корпусом генерал Каупиш: «От наших темпов у них (датчан) перехватило дух». Гуманная формулировка. Заметьте, эти слова полностью бы подошли и для описания, допустим, футбольного матча «Германия — Дания — 5:0». Впрочем, при любом описании боевых действий, даже и при таком, нельзя впасть в оскорбительный тон, огульно заявив: «Все сдались!» Нельзя забыть, проигнорировать, что не все. Личная охрана королевского дворца Амалиенбург все же не побоялась открыть огонь.
Безнадежность их сопротивления только подчеркивает их личный героизм. Захват всей страны стоил немцам 20 убитых, датчанам — 36 убитых. И почти все погибшие — это Амалиенбург. (По другим данным, немцев, погибших при захвате Дании, двое. А разница — это приплюсованные убитые в последующий период.)
Норвежцы сопротивлялись гораздо дольше, но им помогал и ландшафт страны, и английские десанты, и флот. Голландцы ближе к датскому варианту. Бельгийцы — ближе к норвежскому. Люксембург — двое раненых (поскользнулся, наверное, кто-то).
И все эти блицкриги, включая французский (где сопротивление было, конечно, гораздо сильнее, чем в Бельгии или Норвегии), и все эти блицкриги породили, причем сразу, в «режиме реального времени», не то подозрение, не то версию, не то миф. «Пятая колонна»!
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А почему , собственно , пятая? Имеет ли это связь с «пятым углом»?
«Пятая колонна» — это вообще один из лейтмотивов описаний Второй мировой войны. Именно непривычность характера вторжений, темпов гитлеровских наступлений породила такую версию: «пятая колонна» виновата.
А родился этот термин во время войны в Испании 1936 — 1939 годов. Когда фашисты-франкисты повели наступление на Мадрид четырьмя колоннами, в мировой прессе замелькали подозрения, что готовится и вооруженное выступление сторонников Франко в самом Мадриде — и это будет самая опасная, «пятая» колонна. Опасения тогдашние оправдались только отчасти. Но то была гражданская война. А кроме того, уточним, это была уже советско-германо-итальянская война плюс гражданская война испанцев. (Это для почитателей исторических буковско-резуновских «фэнтези» о Сталине, инструктирующем Гитлера.) В гражданских войнах действительно измены, удары в спину, «пятые колонны» нередки.
Но после Испании из всех парциальных войн Второй мировой только югославская носила явно характер гражданской, а призрак «пятой колонны» «бродил по Европе»... совсем как сто лет до того — другой небезызвестный «призрак»...
Указывали тогда на два объекта, на два источника угрозы. Во-первых, в нескольких странах проживали значительные немецкие общины. Во-вторых, существовал (а точнее, подозревалось, что существует как некое подобие Коминтерну, Социнтерну, Профинтерну...) еще фашистский интернационал.
И также было две причины для поддержания «пятоколонной» идеи в общественном сознании, две причины высокой конвертируемости этой версии. Первую я назвал: потребность объяснения своих быстрых поражений.
Вторая: поддержание «высокой бдительности» у тех, кто поражения решил избежать.
Свой политический «интерес» я приберегу на потом, а сначала приведу мнение независимого исследователя этой темы. Историк Луи де Ионг, автор книги «Пятая колонна» в Западной Европе», собрал значительный материал, и его вывод: почти никакого влияния на ход боевых действий в Западной Европе «пятая колонна» не оказала. В его досье сотни фактов типа такого: все газеты повторяли, что в Ослофьорд немецкие корабли вошли только потому, что «чья-то подлая рука перерубила электрокабель, подрывающий минные заграждения». Так вот, выясняет де Ионг — не было там боеготовых минных заграждений вообще.
Вот в Бельгии действительно были свои фашисты, «рексисты» Леона Дегреля, но они, оказывается, почти игнорировали Гитлера, а какие-то небольшие деньги (Луи де Ионг приводит и цифры — порядка 20—30 тысяч долларов!) и инструкции принимали только от Муссолини. Но Италия в момент прохождения немцами Бельгии еще не воевала, и каких-либо «саботажных, диверсионных инструкций» рексистам не выдавала.
Немецкие общины (за одним исключением) также не привлекались для решения практических военных задач. Главное, что заботило Гитлера, — чтобы зарубежные немцы становились вполне нацистами, проводниками его политики в этих регионах после покорения.
Это еще один — который уже по счету! — пример «силы европейского сопротивления гитлеризму». Его только нужно правильно понять: Гитлер не хотел разменивать эти козыри, немецкие общины — на собственно военный подрыв, на успех покорения этих стран! С этим, он решил, справится и сам. НО... для последующей интеграции, фашизации Европы эти общины важны, потому и надо их приберечь, не разменивая на боевые действия!
Ну а уж по поводу этого единственного исключения (использования «пятой колонны» для захвата страны) снова «беру слово». Конечно, это мои «любимые» Судетские немцы.
«Исполиновые немцы», по найденному мною старому названию Судетских гор. Эта община действительно сыграла значительную роль в деле покорения Чехословакии.
Гитлер создал в Судетах послушное ему политическое руководство, лидер которого, Конрад Генлейн, определил свою задачу следующим образом:
«Мы должны всегда требовать так много, чтобы наши требования невозможно было удовлетворить».
Мы помним, что, когда в майский кризис 1938 года президент Чехословакии Бенеш объявил частичную мобилизацию, арестовал нескольких немецких хулиганов, Генлейн сбежал в Германию. Кстати, ближе к концу этой эпопеи Гитлер уже планировал заменить недостаточно агрессивного Генлейна другим «исполиновым немцем» — Франком. Так что англо-французское предательство в Мюнхене спасло не только Гитлера, но и (на микроуровне) карьеру уже забытого сегодня некоего «исполинского немца Генлейна». И в целом — единственной успешной гитлеровской «пятой колонной» стала Судетско-немецкая. И то только потому, что у нее оказались такие «колонновожатые»: Чемберлен, Галифакс, Даладье.
Ну а в целом «пятая колонна» как родилась на страницах газет 1937 года, так в основном там (в газетах) и маршировала. Так что же еще, какой еще «политический интерес» приковывает мое внимание к этой теме?!
Да все тот же! Есть у меня такое подозрение или, скажем, ощущение, что «пятая колонна» — это еще и некое оправдание, аргумент в послевоенных спорах вроде этих «справок об участии страны в движении Сопротивления». Это попытка рационализации «Большой войны», адаптации ее, моделирования ее, разложение на сумму удобообъяснимых фрагментов.
Поясняю. Можно сказать, допустим, датчанам:
(1) . Была «Большая война», но вы были вычеркнуты из ее участников в течение полутора часов. Из участников борьбы с Гитлером, на которого потом вы четыре с половиной года и работали.
На это они, датчане, возможно, и попробуют ответить:
(2) Нет! Это была обычная, правильная война
+ ужасная «пятая колонна» (из-за чего наша страна продержалась только полтора часа)
+ наше «доблестное Сопротивление»!
Приводя с помощью этих двух констант все к уравнению «обычной войны», они остаются правильно воевавшими. А кто воевал неправильно? Великобритания и СССР. Великобритания, как уже упоминалось, без объявления войны захватила в 1940 году Исландию — тогда часть Дании. Просто чтоб вместе с остальной Данией Германии не попала. Это оправдалось: будь и Исландия германской, ни один англо- американский конвой не дошел бы до Мурманска.
НО! Правила-то «правильной войны» были тогда нарушены!
А СССР также прибрал часть Польши и Прибалтику. И неизбежно, рано или поздно, но счет «от правильных неправильным» будет предъявлен.
Пока формально-юридические, финансовые претензии к России пробует предъявить разве что Литва. Остальные прибалты, Чехия, Польша, Финляндия, Объединенная (повторно) Европа в лице Совета Европы и ПАСЕ — на очереди.
РЕВАНШИСТЫ, ОБНАРУЖЕННЫЕ В НЕСКОЛЬКО НЕОБЫЧНОМ УГЛУ
Разумеется, все вышеперечисленные страны и организации — это некая условность. Имеются в виду отдельные партии, фракции, личности внутри их. Как, например, отобрания у «российского агрессора» Карелии требует, конечно, не вся Финляндия, а отдельное специально созданное общество. А «литовские счета», сидя в дважды подаренном Вильнюсе (в 1940-м и в 1945-м), в основном выписывает партия Ландсбергиса. И в Эстонии переносом пограничных столбов занимались не все общественные организации страны, а только «Кайстелит». Это в период 1992—1994 годов, когда наша с Эстонией граница еще не охранялась, «кайстелитовцы» провели ее на 5 километров западнее, перенеся новые пограничные столбы и «захватив» при этом наш Ивангород...
«Катынь», «Пражские танки-68» тоже являются объектом работы не всей «общественности» соответствующих стран...
Но какой же термин, какое общее наименование можно дать всем этим группам, партиям, фракциям? Не поверхностную кличку, не обидное прозвище, а именно — объективную дефиницию. Размышления по этому поводу привели меня к одному очень на первый взгляд странному выводу. Если просуммировать их программы и лозунги, то это будут, строго говоря, реваншисты. Основные их претензии к результатам Второй мировой войны, к «ялтинской системе», будь то новые границы или разделение Европы на «сферы влияния» (и 1956, и 1968 годы — это не более как защита тех сфер).
А ведь попытка отыграть результаты проигранной войны — это и есть реванш. И безо всякой дальнейшей политической раскраски сторонники подобной политики — реваншисты. Но чувствуете, как сам язык словно требует дополнить до устойчивого словосочетания: «немецкие реваншисты»?
«Немецкие реваншисты» приснопамятного Адольфа фон Таддена, «нагло требующие пересмотра результатов Второй мировой войны». Наш поверхностный агитпроп особенно напирал, конечно, на имя, называя его, фон Таддена, «Адольф Второй». А факт, что сестра Адольфа фон Таддена — одна из героинь немецкого Сопротивления, казненная в 1944 году, не афишировался, если б даже и случайно был известен редакциям «Правды» и «Крокодила».
И все десятилетия повторения этого штампа «немецкие реваншисты» препятствуют построению несложной логической цепочки: «реваншисты» в современной Европе — не только немцы. Потому что не только немцы потерпели поражение.
Те, кто провел реальную и огромную и очень непростую работу по встраиванию в Объединенную (Гитлером) Европу, всегда будут в претензии к главному виновнику разорения их ЗАО. Их «залигированность» с фашизмом проявляется не только в тогдашней работе, но и в сегодняшней антироссийской политике.
Но есть и еще одна госпожа, проигравшая в той войне, это сама идея политкорректности.
Безусловно и безукоризненно политкорректны были чемберлены: и нобелевский лауреат премии мира Остин и второй, Невилл, привезший безупречно оформленные и правильно всеми (кроме тогдашнего «государства-изгоя» СССР) подписанные договоры, содержащие, как они объявляли, «мир для нашего поколения».
А главное — то, что победа 1945 года была добыта антиполиткорректными средствами, — все это с объективной неизбежностью ставит и эту почтенную даму (политкорректность) в ряд реваншистов.
А не преувеличивает ли автор, расписывая угрозу целого «фронта реваншистов» и подверстывая в него совершенно разнородные, мало соизмеримые политические силы? ПАСЕ, Литовский сейм, «Кайстелит» и какая-то «Идея» какой-то политкорректности — чего ею-то стращать?
Один талантливый политолог отметил следующую черту современного западного общества (не изъян, а именно особенность).
Сегодня массы желают быть постоянным объектом зондажа. А элиты и не представляют, как осуществлять свои управленческие функции без этих «зондажей».
И что мне представляется важным добавить: эти «зондажи» — не только и не столько формальные выборы, референдумы. Как раз популярность подобных мероприятий падает — см. статистику явки на выборы. Современный «зондаж» — это постоянный вброс, апробирование идей в игровой, полуигровой форме. Политические, исторические идеи «внарезку» с фильмами, шлягерами, дефиле коллекций ведущих кутюрье — вот это еще воспринимается...
Ближе к «нашей» теме важнейшими общественно-историческими фактами войны стали фильмы «Спасти рядового Райана», «Список Шиндлера» и т.д. Соответственно, и среди всех вариаций обсуждаемой идеи выбирается имеющая самый яркий и популярный «видеоряд», то, что лучше проходит по телевизору. То есть— реплика героя фильма. Или даже «историческая оценка» из уст актера, игравшего этого героя. Или даже кого-нибудь еще из съемочной группы. Так, главным авторитетом «по Холокосту» стал, конечно, Стивен Спилберг.
Так что мой совет Резуну пополнить цитатный багаж «Троцкий-1939» свидетельствами Фриды Кало/Сальмы Хаек не столь уж абсурден.
Политкорректность, уравнивающая всех со всеми во всей мировой истории, — это сегодня одна из самых «сильно вброшенных» идей. Американские сенаторы извинились за работорговлю, папа римский извинился за Крестовые походы. Немцы — за Холокост. Дальше блюдо пущено по кругу. Туркам надо извиниться за 1915 год.
А что нам до этой всемирной моды на «исторические пардоны»?
Для тех сограждан, что дочитали книгу до этой страницы и которым «война, история по барабану» (хотя это и трудно совместить: безразличие к истории и прочтение этой книги до этой страницы), но тем не менее и для них у меня припасен аргумент. Действительно, выше приведена столь пестрая историческая подборка, что и непонятно: куда (и зачем?) ее можно экстраполировать?
Ну, папа римский, по этой логике, после извинения за Крестовые походы просто обязан был извиниться и за выигрыш битвы при Пуатье. (За 300 лет до Крестовых шли... м-м... назовем это — «полумесяцовые походы»: арабы завоевали христианскую тогда Северную Африку, Испанию, прошли пол- Франции, но были разбиты при Пуатье.) За это папа, может, просто не успел извиниться?
Можно еще представить (Честертон или Беккет оценили бы такой театр абсурда): нынешний президент крошечной Македонии на Ассамблее ООН с трибуны извиняется перед полумиром за походы Александра Македонского...
Тунис — перед Италией за поход Ганнибала и «геноцид римлян при Каннах». (Тут и прямая рекламная выгода: ведь «Карфаген» сегодня — туристический бренд.) Кстати, никто пока не вспомнил, что крестоносцем был король Людовик Святой, практически главный в католических святцах. И канонизирован-то он именно за Крестовые походы, в коих он и провел всю жизнь и за которые извинился папа. Получается, следующему римскому папе извиняться — за Георгия Победоносца, перед... ну, может, перед драконами, ящерами острова Комодо (предложите более близких «правопреемников» пораженного святым Георгием ящера). Далее — за апостола Петра (чьим земным делегатом, формально говоря, он, папа, является). Петр ведь тоже, схватив меч, отсек то самое ухо...
И, в общем, весь этот список покаяний так хитро составляется, что в него вроде бы легко и даже модно, «прикольно» вступить.
И за всем этим карнавалом исторических пардонов напряженный взгляд в нашу сторону: ну-тка! Вам-то надо пардоновать и за 1940-й, и за 1956-й, и за 1968 годы! Похоже на одну свадебную, дурного вкуса традицию. Блюдо по кругу — подношения молодым. И какой-то купчина, минуты три помахав над головой пачкой цветных купюр, бросает ее наконец... и сразу взгляд на тебя: ну-тка, а ты сколько бросишь?!
Тут, прежде чем лезть за своей пачкой, надо присмотреться (хоть это и будет крайне невежливо): а что, собственно, бросил тот, долго трясший? «Цветная пачка»? Может, то были какие-нибудь «керенки»?
Так, не разобравшись до конца, бросили «пардон» за Катынь. И тем самым как бы прикрыли вопрос о 22 000 пленных красноармейцев, сгинувших в Польше 1920-х годов.
А вдруг тут... и в России подвернется политик, которому извиниться, да еще с телеэкрана, да еще особенно под Новый год — ну как два байта отослать...
Наши извинения за Катынь — именно из разряда таких «исторических приколов»: вон все галантно извиняются — давай и мы. Но только вот в списке этом, где намешаны и действительные преступления, и еще бог знает что, надо обращать внимание на даты. Немцы к бундесканцлерским извинениям за Вторую мировую прикладывают огромные репарации — но это доказанное и недавнее преступление. Туркам 1915 год грозит тоже серьезнейшими санкциями.
Так вот, те сограждане, коим «история по барабану»: с этими извинениями можно попасть на очень реальные бабки, «репарациями» они называются.
Так, услыхав про «пардоны» за Крестовые походы, — соотечественник! — не торопись бросать свой «пардон» за Катынь. У пустившего поднос как раз весь расчет на скорость, суматоху, прилюдность и неудобство перепроверять, что бросил на купеческое блюдо твой предшественник.
А именно «Катынь», как пишет историк Мухин, и требует тщательнейшего изучения. В том числе и уважение к памяти погибших там поляков требует выяснения истинных обстоятельств трагедии, а не болтовни и сиюсекундной политической нужды будущего... рекламного лица итальянской пиццы.
Неспешная обстоятельность, неполитизированность должна стать главным качеством «следователей» тех исторических дел. Но, конечно, для большинства, для нормальных граждан извинения неприемлемы не из-за какого-то «репарационного бабла», а по причине наличия национального, исторического достоинства.
Нельзя рассматривать нынешний литовский финансовый счет за 1940 год — не потому, что он, возможно, завышен (и даже наверняка будет завышен: надо же знать «мемельских героев»). Нельзя его рассматривать даже потому, что это означает попадание в один ряд с настоящими военными преступниками — с самими же литовцами, подыгравшими Гитлеру в марте 1939 года, — и потому это прямое оскорбление всех наших соотечественников, добывавших победу в той войне...
И что касается той «Большой войны», первым из «годов покаяния» должен быть, безусловно, 1938-й. Мюнхен, спасший Гитлера от краха, укрепивший его власть и потенциал Германии.
Далее: «Объединенная Европа-2» (брюссельская) должна признать еще один простой исторический факт — свою преемственность с Объединенной Европой-1 (берлинской), за исключением, конечно, Великобритании и России. И все разговоры, что Объединение-2 базируется на ценностях, столь отличающихся от Объединения-1... Вроде того, что «страны, нации и конкретные, еще физически живущие люди, у нас, извините, те же самые, но идеалы берлинской и брюссельской Европ отличаются — это ж просто небо и земля!» — все эти разговоры просто дымовая завеса.
Чем начинается любой настоящий судебный процесс? И, соответственно, серьезный исторический спор? Идентификацией сторон. Кто обвиняет? Кто свидетельствует? Кто предлагает? И все покаянно-исторические дискуссии должны начинаться только со следующих вопросов: сами объединенноевропейские идеи берлинской версии так улучшились, гуманизировались и доросли до брюссельской версии? Или были в буквально библейском смысле искуплены кровью? Если «да» — то чьей?
Глава
13
. ЛЕГКО ЛИ БЫЛО НЕЙТРАЛАМ?
(Случай Норвегии)
Кто со всеми согласен, с тем не согласен никто.
У. Черчилль
Вторжение Гитлера в Норвегию Черчилль, являвшийся тогда первым лордом адмиралтейства, прокомментировал в палате общин так:
«С моей точки зрения, которую разделяют мои опытные советники, господин Гитлер совершил огромную стратегическую ошибку... и мы крупно выиграли от того, что произошло в Скандинавии... Он ввел в бой целый ряд соединений на норвежском побережье, за которое ему теперь придется сражаться, если это будет необходимо, в течение всего лета против держав, обладающих намного превосходящими военно-морскими силами и способных транспортировать эти силы к месту операции с большей легкостью, чем он. Я не вижу какого-либо контрпреимущества, которое он получил... Я полагаю, мы в значительной степени выиграли от... этой грубой стратегической ошибки, на которую был спровоцирован наш смертельный враг (...)».
С одной стороны, всем прекрасно известно, что англичане этой «огромной стратегической ошибкой Гитлера» воспользоваться не смогли (а историк с креном в позитивистскую философию тут добавит: «Значит, никакой ошибки и не было»), действовали крайне медлительно, нерешительно, бездарно, в результате чего тактический успех немцев перерос в крупное стратегическое достижение. Они закрепились в Норвегии.
Но с другой, Черчилль был не так уж далек от истины, когда называл Норвегию ловушкой для Гитлера и говорил о немецком вторжении как о шаге, на который Гитлер «был спровоцирован».
Одно из поразительных послевоенных открытий как раз и состояло в том, что, как оказалось, тотальный агрессор Гитлер предпочел бы оставить Норвегию нейтральной и не планировал вторжения в нее. И только явные признаки готовящихся акций союзников спровоцировали его на этот шаг.
После того как историки получили доступ к трофейным немецким документам, можно попробовать представить здесь что-то вроде параллельных «план-графиков» развития планов Гитлера и англичан относительно Норвегии.
19 сентября 1939 года: по настоянию Черчилля английский кабинет принял проект создания минного поля в норвежских территориальных водах и «блокирования перевозок шведской железной руды из Нарвика» в Германию. (Подобные проекты подымались еще и в Первую мировую войну.) Вопрос о постановке минных полей у берегов Норвегии стал темой дискуссий даже и в прессе. И это вызвало беспокойство и контрмеры со стороны немцев.
Начало октября 1939 года: первое вообще упоминание о Норвегии — главнокомандующий военно-морских сил адмирал Редер выразил опасения, что норвежцы могут открыть англичанам свои порты, и доложил Гитлеру о возможных стратегических последствиях в случае, если англичане займут эти порты. Редер отметил, что для действий немецких подводных лодок было бы выгодно получить базы на побережье Норвегии, например в Тронхейме. Однако Гитлер отверг это предложение. Его мысли были заняты планами наступления на Западе, и он слышать не хотел о каких-либо операциях, могущих отвлечь силы и средства от Западного фронта.
Ноябрь 1939 года: советско-финская война. Черчилль увидел в этом новую возможность нанести удар по флангу противника под предлогом помощи Финляндии: «Я приветствовал это развитие событий и видел в нем возможность достижения главного стратегического преимущества — лишения Германии доступа к жизненно важным запасам железной руды».
16 декабря 1939 года: план Черчилля по отправке экспедиционных сил в Финляндию. «Такие действия, возможно, вынудят немцев оккупировать Скандинавию, поскольку, «если стрелять в противника, он будет отстреливаться»... мы больше выигрываем, чем теряем, от удара немцев против Норвегии и Швеции».
Ноябрь 1939 года: в Берлине бывший министр обороны Квислинг, лидер партии Национальное объединение (NS — Nasjonal Samlung), встретился с адмиралом Редером и внушил ему опасения относительно того, что в скором времени Англия оккупирует Норвегию. Квислинг просил денег и помощи для осуществления переворота с целью свержения норвежского правительства. Он заверил, что его поддержат несколько высших норвежских офицеров, среди которых начальник гарнизона в Нарвике полковник Сундло. Квислинг обещал отдать Нарвик немцам, которые таким образом опередят англичан.
Редер убедил Гитлера лично побеседовать с Квислингом. Встречи состоялись 16 и 18 ноября. Согласно записи этих бесед, Гитлер сказал, что «предпочел бы видеть Норвегию, как и другие Скандинавские страны, нейтральной, поскольку... не хочет расширять театр войны... но, если противник готовится расширить границы войны, он предпримет шаги к тому, чтобы оградить себя от этой опасности.
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А почему; собственно?
А был ли Квислинг « квислинговцем»?
Вопрос, возможно, самый «дилетантский» в этой рубрике. Но собирательному агитпроповскому образу «квислинговца» (предатель, палач, садист, подручный Гитлера, подражатель и «маленький Гиммлер» для своей страны)...
Видкунд Квислинг (Quisling) не очень-то соответствует. Сын священника. В 1918 году — военный атташе посольства Норвегии в Петрограде в 1920—1921 годах — атташе в Хельсинки. В 1922—1923 годах — в составе международной комиссии по оказанию помощи голодающим Поволжья, ближайший сотрудник Ф. Нансена. То есть, как я понимаю, бросил военную и дипломатическую карьеру ради благотворительной работы рядом с одним из самых выдающихся гуманистов XX века. В общем, не самый яркий представитель «квислинговцев». НО... вернулся в Норвегию убежденным антикоммунистом. (Насмотрелся.)
В 1930-м опубликовал книгу «Россия и мы», направленную против коммунистического режима. В 1931 —1933 годах — военный министр, приветствовал приход НСДАП к власти в Германии. В мае 1933-го создал фашистскую партию (НС). На выборах 1933 года НС получила 27 850 голосов, а на выборах 1936-го — 26 577 (небольшой результат). Ну а потом... После вступления германских войск 9 апреля 1940-го — «подручный Гитлера». В разных ролях: сначала самозваный премьер-министр. После роспуска правительства германскими властями — комиссар Административного совета Норвегии по демобилизации армии. 2 февраля 1942 года оккупационными властями вновь назначен премьер- министром... 9 мая 1945-го сдался полиции. Приговорен... Расстрелян. Из всех представителей Гитлера в «Объединенной Европе» почему-то именно его имя стало нарицательным: «квислинговец» = см. выше.
13 января 1940 года. Запись в журнале боевых действий штаба германского военно-морского флота: «Самым благоприятным решением было бы сохранение нейтралитета Норвегии». Вместе с тем в штабе уже есть беспокойство по поводу того, что «Англия намерена оккупировать Норвегию с молчаливого согласия норвежского правительства».
27 января Гитлер приказал военным советникам разработать на случай необходимости детальный план вторжения в Норвегию. Специально сформированный для этой цели штаб провел свое первое заседание 5 февраля.
16 февраля: роковой инцидент. Преследуемое английскими эсминцами немецкое судно «Альтмарк», на котором из Южной Атлантики переправляли английских пленных, укрылось в норвежском фьорде. Черчилль приказал командиру эсминца «Коссак» капитану 1 ранга Вайану войти в норвежские воды и спасти пленных англичан, находившихся на борту «Альтмарка». Английский эсминец отогнали две норвежские канонерки, а последовавший за этим протест норвежского правительства против вторжения в норвежские воды был отклонен.
Но Гитлер расценил этот протест как жест, имеющий целью обмануть его, и склонялся к убеждению, что норвежское правительство сотрудничает с Англией. По мнению немецких адмиралов, инцидент с «Альтмарком» сыграл решающую роль в том, что Гитлер согласился начать интервенцию в Норвегию.
Вот она, настоящая трагедия «нейтрала»! Норвегия отчаянно балансировала между угрозами английского и немецкого вторжения. И самый их легкий отпор англичанам приблизил угрозу немецкую.
20 февраля 1940 года: Гитлер поручил генералу фон Фалькенхорсту подготовку экспедиционных сил для высадки в Норвегии, сказав при этом: «Меня информировали о намерении англичан высадиться в этом районе, и я хочу быть там раньше их. Оккупация Норвегии англичанами была бы стратегическим успехом, в результате которого англичане получили бы доступ к Балтике, где у нас нет ни войск, ни береговых укреплений.
4 марта Гитлер издал директиву о завершении подготовки к вторжению. Помимо Норвегии намечалось оккупировать также Данию, которая рассматривалась как необходимый стратегический трамплин и опорный пункт для обеспечения немецких коммуникаций. Но все же окончательного решения о вторжении Гитлер еще не принял. Как показывают стенограммы совещаний Гитлера и Редера, фюрер, с одной стороны, продолжал считать, что «сохранение нейтралитета Норвегии — лучший вариант» для Германии, а с другой — опасался высадки англичан в Норвегии.
9 марта: оценивая планы действий военно-морских сил, Гитлер говорил об опасностях предстоящей операции, противоречащей всем принципам ведения войны на море, и в то же время утверждал, что она «срочно необходима».
13 марта: озабоченность немцев возросла. Поступило сообщение о том, что английские подводные лодки сосредоточиваются у южных берегов Норвегии.
14 марта: перехвачена радиограмма, в которой союзным транспортам предписывалось быть в готовности к отплытию.
15 марта: в Берген прибыло несколько французских офицеров. Немцы почувствовали, что их опередят, поскольку их собственные экспедиционные силы еще не были готовы.
20 марта: это был день назначенной английской высадки в Нарвике. Десант должен был быстро продвинуться по территории Норвегии к железорудным месторождениям в Гялливаре. Однако военное поражение Финляндии и ее капитуляция 13 марта расстроили эти планы. Союзники лишились предлога для вступления в Норвегию.
8 апреля: это была новоназначенная дата английской операции в Норвегии. Но эта новая отсрочка роковым образом уменьшила шансы союзников на успех в операции, так как дала возможность немцам вторгнуться в Норвегию раньше союзников.
1 апреля Гитлеру сообщили, что норвежским зенитным и береговым батареям дано разрешение открывать огонь, не ожидая приказа высшего командования. Это означало, что норвежцы готовились к действиям, и если бы Гитлер промедлил, то потерял бы шансы на достижение внезапности и успех. Окончательная дата вторжения... 9 апреля.
9 апреля английские газеты сообщили о том, что накануне корабли военно-морских сил Англии и Франции вошли в норвежские воды и установили там минные поля, чтобы преградить путь в эти воды кораблям стран, торгующих с Германией. Восторженные отклики по поводу этих мероприятий чередовались в печати с доводами, оправдывающими нарушение нейтралитета Норвегии. Однако газеты отставали от событий, поскольку этим же утром радио передало гораздо более поразительное сообщение: немецкие войска высаживаются в нескольких пунктах на побережье Норвегии и уже вступили в Данию.
Далее процитируем английского историка Лиддела Гарта (Liddell Hart), чей труд «Вторая мировая война» стал... повторю оценку специалистов, «почти главной официальной историей английских вооруженных сил»:
«Дерзость Германии, не посчитавшейся с превосходством Англии на море, потрясла союзных руководителей. Выступая в этот день в палате общин, премьер-министр Чемберлен сообщил, что немцы высадились на западном побережье Норвегии у Бергена и Тронхейма, а также на южном побережье. Далее Чемберлен сказал: «Получено несколько сообщений о подобной высадке в Нарвике, но я весьма сомневаюсь в их правдоподобности». Английским руководителям казалось невероятным, что Гитлер рискнет высадиться так далеко на севере, тем более что в этом районе в полном составе находились их собственные военно-морские силы, прикрывавшие установку мин и проведение других мероприятий. Высказывалось предположение, что Нарвик перепутали с Ларвиком, местечком на южном побережье Норвегии. Однако к исходу дня стало известно, что немцы заняли столицу Норвегии Осло и основные порты, включая Нарвик. Все десантные операции проводились одновременно и увенчались успехом.
...любопытным открытием окажется то, сколь малыми силами были захвачены столица и основные порты Норвегии. В их состав входили 2 линейных крейсера, «карманный» линкор, 7 крейсеров, 14 эсминцев, 28 подводных лодок, ряд вспомогательных судов и около 10 тыс. человек личного состава из передовых подразделений трех дивизий, использованных для вторжения. Ни в одном месте численность первого эшелона десанта не превышала 2000 человек. В захвате аэродромов в Осло и Ставангере участвовал один парашютно- десантный батальон. Это был первый случай использования парашютных войск в войне, и они оказались весьма эффективным средством. Однако решающую роль в успехе немцев сыграли военно-воздушные силы (800 боевых и 250 транспортных самолетов)...
«Авиация буквально ошеломила норвежское население, а затем парализовала контрмеры союзников».
7 апреля в 13.25 английская авиация обнаружила крупные силы немецкого флота, быстро движущиеся в северном направлении через пролив Скагеррак к побережью Норвегии. Черчилль пишет: «...нам было трудно поверить в то, что эти силы направляются в Нарвик, несмотря на сообщение из Копенгагена о намерении Гитлера захватить этот порт».
Более того, как отмечает Черчилль, норвежское правительство в то время было «озабочено главным образом действиями англичан». Операции англичан по установке мин отвлекли внимание норвежцев именно в те решающие 24 часа, когда высаживались немцы.
Наибольшее удивление изо всех успехов немцев в первые дни вызвал захват Нарвика, ибо этот северный порт находился на расстоянии около 1200 миль от немецких военно-морских баз. Два норвежских корабля береговой обороны храбро встретили немецкие эсминцы, но были быстро потоплены. Силы береговой обороны не предприняли даже попыток к сопротивлению... На следующий день флотилия английских эсминцев вошла во фьорд и вступила в бой. Обе стороны понесли равные потери. 13 апреля прибыл новый отряд английских эсминцев во главе с линкором «Уорспайт». С немецкими кораблями было покончено, однако к этому времени немецкие войска уже закрепились в Нарвике и вокруг него.
У Бергена немцы понесли некоторые потери от норвежских боевых кораблей и батарей, но, высадившись на берег, не встретили никакого сопротивления.
Однако на подходах к Осло главные силы вторжения получили ощутимый удар: крейсер «Блюхер», на борту которого находилось много военного персонала, был потоплен торпедами из крепости Оскарборг, и немцам пришлось отказаться от попытки войти в залив до тех пор, пока после мощных авиационных налетов крепость не сдалась. Также норвежцам можно записать на боевой счет и крейсера «Карлсруэ» и «Кенигсберг» — их, подбитых, потерявших подвижность, добили уже английские подлодки и авиация...
Таким образом, задача захвата норвежской столицы была возложена на парашютные войска (и была выполнена)... пятью ротами парашютистов, высаженных на столичном аэродроме Форнебю. Покинув самолеты, десантники построились в колонну и двинулись в Осло с оркестром впереди... В полдень этот воздушный десант парадным маршем вступил в город. Однако задержка, вызванная приготовлениями к этому параду, позволила королю и правительству бежать на север.
Батареи крепости Кристиансанда отогнали германские корабли от берега, и тогда на крепость были брошены бомбардировщики, заставившие батареи замолчать (...)».
Здесь я прерву Гарта Лиддела. И в его дальнейших описаниях, и в «Военных дневниках Люфтваффе» Кайюса Беккера мне более всего бросилась в глаза эта... как бы ее назвать, «видовая неравномерность сопротивления». И вы, думаю, со мною согласитесь.
У Беккера:
«...три из шести «Ме-110» летали на одном моторе. И у всех оставались последние капли горючего. Надо немедленно садиться! И если никто не способен захватить Осло-Форнебю, то экипажи истребителей сделают это сами!., даже Лент появился, добравшись пешком, оставив свой «мессершмитт» со срезанным шасси у домика на границе аэродрома. Он и его радист Кубиш чудом избежали ранений, последний даже снял пулемет с диском и пришел на подмогу товарищам по эскадрилье — горсточке людей, захвативших охраняемый аэродром!
В 9.17 на посадку пошло звено «юнкерсов». Тормозной путь тяжелых машин привел их к самым скалам, в которых были оборудованы посты ПВО... Солдаты выбрались из самолетов и стали разминаться после утомительного полета в скованном состоянии. Убедившись, что все вокруг спокойно, закурили. У Хансена волосы стали дыбом. Бросившись к солдатам, он показал, где находятся норвежские зенитки и пулеметные гнезда. Тут они, наконец, укрылись и послали вперед разведгруппы, которые вскоре вернулись с пленными. Норвежцы признали себя побежденными... пленным приказали расчистить полосу от дымящихся обломков самолетов... связной с гордостью передал телеграмму: «Форнебю в наших руках. 1 эскадрилья ZG76»... В штабе корпуса в Гамбурге эти 8 «мессершмиттов» уже считали списанными (...)».
Потрясающая получается «неравномерность сопротивления» по родам войск, согласитесь. Норвежские моряки (и береговые силы) топят немецкие крейсера, а военно-воздушная база сдается — экипажам истребителей. (Это два человека, которым нужно приземлиться, выбраться из самолета.)
А затем и вся столица «принимает парад» пяти десантных рот. Это похоже на... не знаю, обидятся ли норвежцы, скорее на экспедиции конкистадора Кортеса. Туземцы тоже сносно дрались холодным оружием, но гром мушкетов и вид кавалериста внушали им мистический ужас, и они сдавались, имея даже численный перевес 10:1, 20:1.
Неравномерность дохождения государственно-политического импульса до разных родов войск или сами эти импульсы, приказы-инструкции умышленно различны... Опять вспоминаются пожимающие руки советские и американские космонавты (военные) в то же самое время, когда их собратья-подводники таранили друг друга. (В главе о Гуго Гроции и «Праве войны и мира».)
Газетные обозреватели отметили, хотя и с большой сдержанностью, различие в поведении королей-братьев: Кристиана X, датского короля, капитулировавшего перед немцами (он даже поздравил германского генерала Химера с «блестяще выполненной работой»), и норвежского короля Хаакона VII. Отказавшись капитулировать, он бежал вместе с правительством в город Эльверум, на шведской границе, и призвал народ к сопротивлению оккупантам...
А теперь и о «главном оккупанте», о немецком командующем в Норвегии.
ОДИН ГЕНЕРАЛ, ОДНА СТРАНА
Не являясь собирателем биографий различных персонажей Третьего рейха, я, однако ж, очень давно, и скорее случайно, запомнил, что какой-то немецкий генерал составил план захвата Норвегии по туристской карте. Информация та мелькнула в эпоху, когда серьезной литературы со сведениями, тем более биографическими, о «той стороне» у нас не печаталось. Начало 70-х. Только что изданы мемуары маршала Жукова — и то ценой попадания на их страницы великого полководца Леонида Ильича Брежнева. А уж из персон, имен Третьего рейха были известны только сидельцы нюрнбергской скамьи подсудимых + сбежавшие от возмездия народов по методу своего бесноватого фюрера + еще сколько- то приукрытых американцами для нужд будущего «реванша»... и все, далее серая масса.
И вот уже в наши дни я прочитал: да, действительно, генерал Фалькенхорст разработал план операции по захвату Дании и Норвегии по туристической карте: факт этот показался существенным даже и составителю строгой «Энциклопедии Третьего рейха».
Норвежская операция действительно одна из самых дерзких и успешных за всю Вторую мировую войну. Уникально и то, сколь малыми силами был проведен захват страны, и то, что морской десант был осуществлен несмотря на подавляющее преимущество союзнического флота. Но что значила та самая «туристская карта»?
При том, что в германском (как, впрочем, и в любом другом) Генштабе есть «полное досье» на любую страну (тем более на ту, что была вероятным театром военных действий еще в Первую мировую войну!), включающее не только максимально подробные карты, но еще и тысячи страниц другой необходимой информации о дорогах, мостах, фарватерах, причальных стенках и т.д. То есть по какому-то не очень ясному признаку выбор фюрера в феврале 1940 года пал на генерала Фалькенхорста — как альтернативу всему германскому Генштабу. В общем-то, известно, что Гитлер еще несколько раз проводил такие комбинации. (Манштейн смог изложить фюреру свою революционно новую идею разгрома Франции только по протекции Рунштедта, и в обход всего Генштаба, и получив горячее одобрение приступить к детальной разработке.) Но поскольку «экспромт Фалькенхорста» — один из самых удачных, хочется и в самых скупых биографических и служебных данных отыскать какие-то предпосылки...
Более-менее уникальным в жизни «нашего героя» ДО 1940 года может показаться тот факт, что он зачем-то сменил фамилию. Среди высшего генералитета Германии это или редкость, или вообще единственный случай. Настоящая у Николауса фон Фалькенхорста была (честное слово!)... фон Ястржембски. Правда, биографический сайт пишет его как «Ястшембски», но «Энциклопедия» здесь приоритетней. Как истолковать сей уникальный «анкетный маневр» немецкого генерала? О каких-то неудобствах ношения фамилий со славянским окончанием, тем более дискриминации речи, конечно, и быть не могло. В среде прусско-германской аристократии и армии (а это почти одно и то же) более трети фамилий были или «ич», или «ски»... Но, так или иначе, замена с сохранением дворянского «фон» и общей «хищноптичьей» направленности (Фалькенхорст — «соколиное гнездо») произошла.
Итак, Николаус фон.... Ястржембски родился в 1886 году в Бреслау (Бреславль), Силезия.
В Первую мировую войну — офицер Генштаба, позже курировал операции в Прибалтике хорошо у нас известного генерала фон дер Гольца, а потом и сам вступил в его Добровольческий корпус. В тридцатые годы — военный атташе в Праге, Белграде, Бухаресте. То есть и по рождению, и по месту службы он был связан с Восточной Европой. Однако та же «Энциклопедия» отмечает: в Польской кампании 1939 года принял «незначительное участие».
В 1940 году был вызван в Берлин, тогда и состоялся этот один из самых удачных экспромтов в военной истории. По каким-то причинам (краткое пребывание в Финляндии в 1918 году?) Гитлер внезапно предлагает ему — одному из многих сотен своих генералов — набросать план норвежской операции. В полной тайне от главнокомандующего Браухича и начальника Генерального штаба Гальдера. Тогда-то и последовала та историческая покупка туристской карты. Доклад, вероятно, произвел впечатление, и 21 февраля фон Фалькенхорст назначен руководителем разработки плана «Везерюбунг» по захвату Норвегии. 1 марта фон Фалькенхорст назначен командующим отдельной армейской XXI группы с подчинением только лично Гитлеру.
9 апреля — начало операции. 10-го почти все цели достигнуты. Далее, как известно, высадка англичан и их нарастающее сопротивление привели к тому, что Гитлер запаниковал... но фон Фалькенхорст продолжил операцию и к 3 мая вынудил союзников бежать из Намоса.
30 апреля фон Фалькенхорст получил звание рыцаря Железного креста.
Англичане еще держались близ Нарвика, но к 8 июня фон Фалькенхорст вынудил их полностью оставить Норвегию.
Фон Фалькенхорст был сторонником гуманного обращения с пленными и гражданским населением. Гитлер в упомянутый момент паники приказал Фалькенхорсту взять 20 заложников, включая епископа Бергена, в случае продолжения сопротивления норвежцев. Фалькенхорст этот приказ не выполнил.
И вся его дальнейшая служба — это один длительный конфликт с присланным имперским наместником Норвегии — жестоким палачом Йозефом Требовеном, бывшим гауляйтером Эссена. Фалькенхорст заслужил уважение норвежцев и своей скромностью. Рейхскомиссар Требовен жил в королевском дворце, фон Фалькенхорст — в двух комнатах в здании норвежского автоклуба.
25 июля — фон Фалькенхорст назначен командующим вермахтом в Норвегии.
В 1941-м его войскам поручено наступать на Мурманск — план «Серебристая лисица». Но советские войска сражаются очень упорно, фон Фалькенхорст несет большие потери. Там каждая сопка стоила ему больше, чем вся Норвегия. 5500 солдат он кладет за продвижение на 10 километров и в конечном счете терпит поражение и останавливается.
В 1943 году ему поручается разработка плана вторжения в Швецию.
Дальнейшие его действия включали и борьбу с английскими диверсионными группами. В ноябре 1942 года он согласно существовавшим тогда правилам передал пленных английских коммандос СД (служба безопасности). Пленные были расстреляны.
Фон Фалькенхорст подал протест Кейтелю и впредь запретил во всех своих войсках передавать пленных СД. Протесты и интриги наместника Требовена привели к тому, что фон Фалькенхорст лишился командования. Его группа в 1944 году передана в подчинение генералу Рендуличу. А о генерале Фалькенхорсте в Берлине складывается мнение не только как о мягкотелом либерале, но и неудачнике. Впрочем, и эту потерю репутации, и присылку Требована связывают с интригами Германа Геринга, давнего недруга Фалькенхорста. Так генерал и остался покорителем одной страны...
20 января 1945 года награжден Серебряным германским крестом.
Арестован 2 августа 1946 года и приговорен британским трибуналом к расстрелу (за тех расстрелянных коммандос. Были версии, что сыграла роль и обида англичан — как на творца одного из самых обидных своих поражений). Но 3 декабря смертная казнь была заменена на 20 лет заключения. 23 июня 1953 года фон Фалькенхорст освобожден. Скончался на 83-м году жизни.
Глава 14. ОБ ИЗМЕРЕНИИ СОПРОТИВЛЕНИЙ
Электрическое сопротивление нас, как известно, научил измерять немец Георг Ом, автор одноименного закона. Но как и чем измерить сопротивление немцам во Второй мировой войне? Если в сравнении с государственным потенциалом на службе Гитлера, значение, допустим, чешского движения Сопротивления несопоставимо, тогда с чем же это значение вообще можно сопоставлять, корректно сравнивать?
Конечно же, со значением, размахом движений Сопротивления в других странах! Например, с успехами Сопротивления во Франции, Белоруссии или... Германии.
Да-да. Если движения Сопротивления в каждой стране, входившей в гитлеровское ЗАО «Европа», рассматривать сегодня не просто как политкорректную «Справку о наличии Сопротивления», выдаваемую для прикрытия факта работы всего данного государства на фашистский блок, а по реальным боевым успехам и жертвам, то надо признать, что среди Сопротивлений главным было все же немецкое: «Красная капелла», ориентированная на Москву, и «Черная капелла» — дипломаты, высшие чиновники, фельдмаршалы, генералы.
В 1938 году они во главе с Беком и Браухичем готовили свержение Гитлера. Фельдмаршалы Бек, Клейст, советник концерна «Бош АГ» Гердлер, встречаясь с высшими английскими чиновниками и дипломатами, гарантировали, что покончат с диктатурой, если Великобритания пойдет на военное вмешательство по чешскому вопросу.
Начальник полиции Берлина и фельдмаршал Вицлебен, командир 3-го Берлинского военного округа, репетировали захват рейхсканцелярии. Даже СС заняли выжидательную позицию. Все дипломаты, корреспонденты замечали странное оцепенение в Берлине. «Люди в городе перестают пользоваться германским приветствием, выбрасывать вперед руку и возвращаются к старым формам», — отмечает Рудольф Гесс. Два месяца «монета стояла на ребре», и, как признались перед казнью заговорщики 1944 года, только «Мюнхенский саммит» — главный внешне- и внутриполитический козырь — спас Гитлера. В следующей попытке «Черной капеллы», предпринятой в июне 1944-го, дело дошло до уличных боев в Берлине. Но это только две прямые попытки свержения Гитлера, а немецкое Сопротивление в других формах продолжалось всю войну.
Кстати, Штауфенберг, начштаба Резервной армии, прилетевший на доклад к фюреру с портфелем взрывчатки, иллюстрирует не только тезис этой главы: достойные немцы тоже, как и французы, чехи, сопротивлялись фюреру. Вторая, уже совсем нечаянная иллюстрация: Клаус Шенк фон Штауфенберг, ветеран, увечная нога, без правой руки, без двух пальцев на левой, без глаза, 20 июля 1944 года докладывает фюреру о планах сопротивлении на Западе. То, что число немцев, дравшихся в тот момент во Франции, было несоизмеримо с числом дравшихся в России, это признается и западными историками. Но как символ еще и качественного соотношения одна рука, три левых пальца начальника штаба, по-моему, вполне подходят. На Западе — инвалидная, по сути, команда.
Я сейчас рискну предложить такой, признаю, косвенный метод оценки силы Сопротивлений: по «выбытию из строя высшего германского руководства».
Генерал-фельдмаршал — высшее звание после рейхсмаршала в вермахте. За всю историю Третьего рейха рейхсмаршал был один (Геринг), генерал-фельдмаршалов, как бакинских комиссаров, — 26, в том числе в сухопутных войсках — 19. Самая краткая статистическая сводка, так сказать, «по выведению из строя» может о многом сказать.
Находились в строю до конца войны четверо:
Фон Буш,
Фон Вейхс ан дем Глон,
Кейтель,
Шернер (последний командующий группой армий «Центр», в должность главкома вступить не успел, 07.05.1945 окружен под Прагой).
Отправлены в отставку восемь (строчки в скобках — это за что, чьими усилиями):
фон Браухич — подал в отставку 06.12.1941 (на следующий день после удара под Москвой) и 19.12.1941 уволен;
фон Бок — уволен 15.07.1942 (в момент сражения под Воронежем);
фон Бломберг — уволен 25.01.1938 (сексуальный скандал, жена оказалась проституткой и порноактрисой);
фон Кюхлер — уволен 31.01.1944 (командующий группой армий «Север», поражение под Ленинградом);
Манштейн — уволен 30.03.1944 (после сражений под Черкассами);
фон Лееб — уволен 16.01.1942 (корпус из состава его группы армий «Север» попал в окружение под Демянском);
Лист — уволен 09.09.1942 (в момент наступления на Северный Кавказ);
фон Рунштедт — уволен 09.03.1945 (в момент боев на Рейне).
То есть уволенных из-за поражений на Восточном фронте — 6, на Западном — 1.
Интриги, сексуальный скандал — 1.
Убитые, взятые в плен — трое:
фон Рейхенау — 12.01.1942 (командующий группой армий «Центр», инфаркт в Полтаве, в Германию доставлен мертвым);
Модель — покончил с собой 21.04.1945 (войска окружены союзниками);
Паулюс — взят в плен 31.01.1943 в Сталинграде.
Выбитые немецким Сопротивлением — четверо:
фон Клейст — арестован 20.07.1944. за «недонесение о заговоре»;
фон Вицлебен — казнен 08.08.1944;
фон Клюге — покончил с собой 18.08.1944;
Роммель — покончил с собой 14.10.1944.
Как видим, немецкое Сопротивление вывело из строя четырех фельдмаршалов, что больше их потерь на поле боя (трое)!
А еще к результатам Сопротивления следует добавить: адмирал Канарис, шеф Абвера, — казнен в 1945 году; начгенштаба 30-х годов генерал-полковник фон Хаммерштайн-Экворд, командир 4-й танковой группы Гепнер, военный советник Гитлера Вильгельм Шейдт (неоднократно передавал союзникам секретнейшие планы), Эдуард Вагнер — обер- квартирмейстер, начальник отдела снабжения Генштаба, посол в Риме Хассель, глава военной администрации Франции Штюльпнагель...
Единственный великий успех чешского Сопротивления, но зато и вызвавший самые грандиозные похороны за всю историю рейха, — это убийство рейхспротектора Чехии и Моравии шефа СД Рейнгарда Гейдриха. Семь чешских парашютистов десантировались с британского самолета «Галифакс» (тезка одного из главных «мюнхенцев») и 27 мая 1942 года обстреляли машину Гейдриха, направлявшегося в аэропорт, чтобы лететь в Берлин. Рейхспротектор ехал один с водителем в своем темно-зеленом, всей Чехии известном, открытом «мерседесе». (Что исчерпывающе-выразительно говорит о спокойствии в его чешском протекторате.) Собственно, стрелявшие не попали, но Гейдрих приказал остановить машину, он хотел лично перестрелять диверсантов. Один из них бросил гранату. Смертельно раненный Гейдрих долго корчился на улице, на него с ужасом смотрели прохожие, пассажиры трамвая. Когда Гейдриха все же доставили в госпиталь, агония продолжалась еще 8 часов. Что, возможно, добавило ярости фюреру, так это странное и спорное заявление врачей, что осколки гранаты были еще и отравлены. Гейдрих был изрешечен этими осколками, селезенку пришлось удалить. Часть врачей объясняют некоторые химические изменения в крови именно этой ампутацией, а не «неизвестными бактериями». В Берлине прошла, как вспоминает дипломат Гизевиус, самая «грандиозная и жуткая вавилонская похоронная церемония». Всю Чехию заставили соблюдать траур, а шахтерский поселок Лидице (у нас почему-то чаще называемый деревней) был в отместку полностью разрушен, все мужчины старше 15 лет расстреляны, женщины и дети отправлены в концлагеря...
Но настоящим чешским Сопротивлением, возрождением национального духа стал первый момент, когда вооруженный, в национальной военной форме чех открыто встал против вооруженного немца. Это были действия Первого чехословацкого корпуса, сформированного в СССР и занявшего свое место в строю в боях на Дуклинском перевале.
Действительно, давайте именно здесь, на «чешских страницах», задумаемся обо всех трех категориях, трех вариантах сопротивлявшихся в той войне: солдат, партизан, подпольщик.
По сути, это ведь три философские категории, и то, что две последних обычно идут одним чохом, что сложился устойчивый словесный штамп: «партизаны-подпольщики в оккупированных странах...» — это упрощение замазывает одну принципиальную разницу. Партизаны, пусть и в самых глухих лесах, горах, — это все же более открытый, «полугосударственный» вызов, иная психология, чем у подпольщика.
Подпольщик — это, конечно, высочайший взлет личного героизма — но именно личного. Подпольщики были во всех европейских странах, партизаны — нет.
Подняться — от подпольной — на ступень партизанской борьбы — это была нужна более высокая степень самоотверженности всей нации (плюс, конечно, географические условия. Но гористо-лесной Люксембург, например, был никак не менее благоприятен для действий партизанских отрядов, чем Италия, Югославия).
Среда жизни подпольщика — море покоренного народа, обывателей. Форма жизни — мимикрия под обывателя. Потому его сопротивление — еще не возрождение массового национального духа. Он мститель, но еще не защитник.
Опять же, философически говоря, чего ждет сознание народа оккупированной страны? Восстановления ситуации: «до войны», «до поражения». А ситуация была такова: защитник (солдат) — точно известно, что он есть, но его деятельность должна быть не здесь, а ближе к границам (воюют, готовятся, стоят на страже). Здесь же, в столице, в мирных городах, защитник может быть только в качестве участника парадов, ухаживающего за девушками...
И еще, самое главное: защитник носит оружие открыто. И вообще говоря, защитить (заслонить, встать между защищаемым и врагом) можно только открыто. Мстить — как угодно.
А деятельность подпольщика — ровно наоборот. Он рядом, он в соседнем доме (взрывы, убийства предателей). Он не носит оружия открыто. С точки зрения обывателя, подпольщик — такой же обыватель, только более отчаянный. А есть еще и другие варианты восприятия: он более маргинал, более злой, не имеющий чего терять, безжалостный, безответственный, дерзкий.
А партизан, по этой логике, все же почти защитник, почти солдат. Хоть на самой удаленно-недоступной территории своей страны — но все же он носит оружие открыто.
Цель сего «философического отступления» о различии воина и подпольщика, защитника и мстителя — подчеркнуть, что первые чешские защитники Чехии, возродившие ее дух, ее национальную гордость — это показавшиеся в 44-м году на Дуклинском перевале бойцы сформированного в СССР Первого чехословацкого корпуса.
А убившие Гейдриха — то, безусловно, выдающиеся герои, но именно мстители. И еще добавление: это ведь были только отчасти чешские подпольщики, а отчасти — английский диверсионный отряд, сброшенные с английского самолета парашютисты...
Линия выбора расколола Югославию. На первых этапах ведущую роль в Сопротивлении играли сербские четники генерала Драже Михайловича.
Когда Сталин 4 сентября 1941 года потребовал открытия западными союзниками фронта на Балканах для «отвлечения 30—40 дивизий с Восточного фронта», Черчилль представлял восстание четников как замену этого балканского фронта. Советскому руководству он говорил, что английские союзники сербы по английскому требованию уже сковывают несколько десятков дивизий государств «Оси». Кроме того, они организовали партизанскую армию, которая, несмотря на сложные отношения с четниками (доходило и до прямых боестолкновений), насчитывала к осени 1944 года до 650 000 тысяч человек и притягивала на себя три армейские германские группировки численностью 400 тысяч человек, на вооружении которых было 2130 орудий и минометов, 125 танков и штурмовых орудий, 352 боевых самолета. Плюс к этому действия Тито сковывали 190 тысяч немецких союзников. А немецкими союзниками в Югославии были хорваты и мусульмане.
10 апреля 1941 года в Загребе было провозглашено Независимое Государство Хорватия (НГХ), в состав которого были включены собственно хорватские земли Босния и Герцеговина. Поглавником (вождем) Хорватии стал Анте Павелич, в правительство независимой Хорватии вошли два представителя боснийских мусульман. 11 апреля на основании закона об армии и флоте начали создаваться вооруженные силы НГХ.
«В застольных беседах фюрера» от 13 октября 1941 года записаны впечатления Гитлера от встречи с хорватским военным министром Кватерником: «И когда я вижу его — я вижу тот самый расовый тип, преданный, непоколебимо верный своему слову. Они (хорваты) утверждают, что на самом деле они потомки готов, то, что они говорят по-славянски, — это какое-то недоразумение». И непонятно с чего фюрер добавляет: «Если бы Хорватия была в составе рейха, мы бы им поручили охрану болот (!)».
По высказыванию Черчилля, война сербов с хорватами превратилась «в кровавую вендетту со взаимными расстрелами». Но главные злодеяния той поры, вроде бочек вырванных глаз, принадлежат им, несостоявшимся германским «болотным стражам».
«Мусульманские добровольческие формирования» на Балканах включали в себя четыре албанских стрелковых полка, четыре фашистских милицейских батальона и жандармерию под командованием генерала Пренка Превеси. Кроме того, в число албанских коллаборационистов следует включить вооруженные формирования организации «Balli Kombitar», созданной в конце 1942 года на юге Албании, полк «Реджимент Косова», сформированный в 1943 году в Косовска-Митровице. Немецким властям подчинялась и албанская милиция.
В феврале 1943 года Гиммлер отдал приказ о создании дивизий войск СС из боснийских мусульман-добровольцев для ведения антипартизанских действий в Югославии. Была сформирована 13-я горнострелковая дивизия СС «Хандшар», которая первоначально имела название «Босния-Герцеговина». Уровень подготовки добровольцев был низок, и в сентябре 1943 года дивизию отправили на переподготовку во Францию. Немецкие офицеры относились к своим мусульманским подопечным с презрением. Те в результате взбунтовались и убили нескольких немецких офицеров. Мятеж был подавлен, зачинщики казнены, однако дивизия — единственное эсэсовское формирование, которое когда-либо взбунтовалось, — не была расформирована. В феврале 1944 года дивизия была отправлена в Югославию, где приняла участие в боях с партизанами в районе Брчко (весна 1944 г.) и где приобрела зловещую репутацию своими жестокостями.
В январе 1944 года был объявлен набор боснийских мусульман в 23-ю горнострелковую дивизию «Кама». В апреле 1944 года Гиммлер отдал приказ о формировании еще одной дивизии, на этот раз из косовских албанцев, — 21-й горнострелковой дивизии «Скандербег». К августу 1944 года дивизия была полностью сформирована в составе 6,5 тысячи человек. Дивизия считалась пригодной лишь к полицейским акциям.
Дивизиям было дано много привилегий, таких, например, как особые пайки и разрешение отправлять религиозные обряды. Эта привилегия противоречила антирелигиозной идеологии СС, но Гиммлер заявил Геббельсу, что «не имеет ничего против ислама, потому что он обещает мусульманам рай, если они погибнут в бою, — религия очень прагматичная и привлекательная для солдат!».
В конце 1944 года началось отступление немецких войск с Балкан. Добровольцев-мусульман сочли бесполезными для боев на передовой, и в сентябре 1944 года мусульманские подразделения дивизии были расформированы.
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А почему так подробно именно о югославских делах?
А просто невозможно не заметить потрясающее сходство, да что там! — стопроцентное совпадение симпатий и антипатий «Объединенной (Гитлером) Европы» в 1941 —1944 годах и «Объединенной (Клинтоном) Европы» в 1992—1999 годах. Этнические чистки (общепризнанно) проводились всеми тремя сторонами, но выбор был сделан однозначный. У хорватов и мусульман осудили дюжину полевых командиров, у сербов — все государство. Будто в генах сидит — у одних решимость подняться, пойти против мнения всей Европы, как в марте 1941-го. У других... сложная, тягуче-тяжелая смесь чувств, но, рискну предположить, и некое раздражение, и тайная зависть к «решившимся», «не посчитавшимся с мнением и выбором всей Европы», короче, к «другим». Может, эта раздраженная память француза о том, что «он-mo в 1941-м исправно кормил немца (помните ту ежегодную повинность: 750 000 тонн пшеницы, 140 000 тонн мяса, 650 млн. литров молока, 220 млн. литров вина), когда эти бесшабашные сербы...», и привела Францию к участию в анти-югославской войне 1999 года?
Глава 15. А ГДЕ БЫЛ ТОГДА ДВОРЯНИН?
(Прибалтийские счеты)
Думаю, читателям уже давно ясно, что одна из мишеней моего памфлета — так называемая «политика двойных стандартов». Тема эта сейчас, безусловно, одна из самых популярных на устах у президентов, депутатов, дипломатов, историков, политологов. Борьба за справедливость в оценке истории XX века. Хотя применительно к оценкам войн существует определенный терминологический парадокс: тут источник всей несправедливости как раз в... «политике одного стандарта». Звучит непривычно, даже диковато, но вдумайтесь: к воевавшей России применяют и прилагают тот же стандарт, что и к поведению Франции, Чехии (бывших в состоянии мира в 1941 году — равно так же, как и в 2005-м).
Суть, конечно, остается — несправедливость. К одним (одинаковым) деяниям прикладывают двойные (разные) стандарты, к другим действиям, событиям (принципиально различным), наоборот, применяют один и тот же... С огромным трудом признание этого вырвали у президента США Джорджа Буша в одном интервью 2005 года. К 60-летию окончания Второй мировой войны был приурочен большой его тур по Европе. 6—10 мая президент посетил Латвию и Грузию... «приняв участие в церемониях, посвященных вновь обретенной независимости Латвии и успеху мирной «революции роз» в Грузии».
Серьезность затронутой темы, уровень лица, давшего оценки, требуют соответствующего отношения к данному тексту. Поэтому интервью приводится в версии, выверенной Бюро международных информационных программ (БМИП) Государственного департамента США. Вопросы в основном принадлежат корреспонденту телекомпании НТВ.
Вопрос. Доброе утро, г-н Президент, хотя для российской аудитории это добрый вечер из-за разницы во времени. Ваш отец — герой Второй мировой войны, самый молодой пилот ВМС. Насколько важен День Победы лично для вас и для вашей семьи?
Президент. Спасибо, что спросили о моем папе. Как многие в Америке и в России, он был среди тех, кто был призван защитить мир от нацизма. И, к счастью, он вернулся домой. И сегодня праздник в России напомнит всем нам о жертвах, принесенных в моем случае человеком, которого я люблю, но также и целым поколением мужчин и женщин, которые приложили необыкновенные усилия, чтобы в случае России защитить свою родину, в случае Америки — работать с союзниками, чтобы разгромить Адольфа Гитлера, а также японцев. Лично для меня это особый день, потому что он напоминает мне о готовности молодого парня сражаться. Но он также напоминает мне о долге моего поколения работать сообща, чтобы в мире стало лучше.
Вопрос. Контуры послевоенной Европы изменились в соответствии с итогами Ялтинской конференции 1943 года, решением, принятым тремя очень важными личностями того времени — г-ном Рузвельтом, г-ном Черчиллем и г-ном Сталиным. Насколько справедливо возлагать только на Россию ответственность за все несчастья Восточной Европы и балтийских государств?
Президент. Очень справедливый вопрос. Это решение было принято в конце войны. Думаю, главная претензия заключается в том, что форма власти, при которой пришлось жить балтийским странам, не была ими выбрана. Но нет сомнений в том, что решение приняли три лидера.
Вопрос. Значит, не только Россия — отрицательный персонаж истории?
Президент. Думаю, каждый должен нести, когда историки оглядываются на Ялту, должен осознавать, что не только — вы правильно на это указываете, — не только российский лидер, но и британский и американский лидеры сидели за столом и договаривались.
Вопрос. В России мы очень обеспокоены ростом неонацизма в балтийских государствах, когда русских ветеранов войны публично унижают, когда оскверняются памятники русским солдатам и в то же время 8 мая планируется открыть памятник нацистской бригаде, которая хорошо известна не только боевыми действиями против русских, но и довольно мерзкими вещами, которые были обычны для эсэсовских войск.
Президент. Да. Когда я поеду в балтийские страны, у меня будет такое обращение: важно уважать демократию, но уважать демократию — значит уважать права меньшинств. Иными словами, подлинная демократия провозглашает, что меньшинства важны и что воля большинства не может подавлять меньшинство. А что касается того, почитают ли страны нацизм, конечно, это следует отвергать. Нацизм был разгромлен. Мы празднуем разгром нацизма. Мы не хотим, чтобы нацизм вернулся. Экстремистская точка зрения состоит в том, что можно попирать права меньшинств. Нацисты уничтожили миллионы евреев, например, и это классический пример того, как попирались права меньшинств. И мы никогда не должны забывать уроки того, почему мы воевали вместе в годы Второй мировой войны. Поэтому я рассчитываю выступить с этим призывом к толерантности.
Вопрос. Вопрос, не имеющий отношения к вашему визиту в Россию, но очень важный для нас как нефтедобывающей страны. Однажды вы упомянули, что будете счастливы найти волшебную палочку и снизить цену на нефть. Какая же цена на нефть будет приемлемой для Соединенных Штатов, и каков, на ваш взгляд, шанс найти эту волшебную палочку?
Президент. Нет, никакой волшебной палочки нет. Солдат спросил меня: почему вы не снижаете цены на бензин? Как будто правительство контролирует цены. В моей стране правительство не контролирует цены. И я ему сказал: если бы у меня была волшебная палочка, я бы взмахнул ею и снизил вам цены, но так это не делается. Цена основана на спросе и предложении. А спрос по отношению к предложению растет, и это выгодно нефтедобывающим странам, подобным России. И я не знаю, какова правильная цена. Конечно, чем ниже, тем лучше для нашей экономики, поскольку всякий раз, когда больше долларов тратится на бензин, деньги уходят из кошельков трудящихся. Но так работает экономика. Будем надеяться, более высокая цена стимулирует рост добычи. Затем рост добычи поможет привести цену в равновесие. Рынок таков, каков он есть. Решает рынок, а не правительства. Я бы надеялся, что Россия будет поощрять крупные инвестиции, чтобы раскрыть огромные запасы, которые у нее есть. Нам надо проводить здесь больше разведочных работ. Я разговаривал с наследным принцем Саудовской Аравии, который заверил меня, что пытается найти больше нефти. Вот что делают высокие цены. Но люди, у которых есть нефть, должны понимать: если цена станет слишком высокой, это может подорвать экономику, что будет означать меньшую покупательную способность за продукцию.
Хорошая, спокойная и откровенная беседа. Президент, сын президента-фронтовика, отдал справедливость бывшему союзнику, и как раз в то время, когда великое множество лиц, организаций и стран, в основном клиентов США, соревновались в нападках на Россию. В сущности, в этом интервью Джорджа Буша затронуты три интересных вопроса:
1) ялтинская модель устройства мира;
2) Вторая мировая война как борьба за права меньшинств и толерантность;
3) нефть.
К теме этой главы (война и справедливость) непосредственное отношение имеет только первый вопрос, но как-то жалко было перебивать Джорджа Буша. Вполне откровенный (для любого политика) разговор. Впрочем, вопросов № 2 и № 3 (права меньшинств и нефть) еще представится случай коснуться, а пока — вот ответ всем русофобам Прибалтики, Чехии и т.д.: разделение Европы на сферы влияния — совместное решение союзников, это необходимая, общепризнанная тогда мера безопасности в Европе. Представьте: у кассиров банка была кнопка вызова охраны, но они побоялись в момент нападения ее нажать (Литва не решилась обратиться к странам-гарантам, позволив Гитлеру пройти существенную часть своего пути — еще в рамках международного права). Значит, была нужна другая система, над которой и поработали Рузвельт, Черчилль и Сталин.
Итак, Буш признал западное соавторство в «ялтинском проекте», но всей прибалтийской «лужи неприязни» вычерпать этим не смог. Из числа принимавших его глав государств всем запомнилась президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, выдавшая свои чувства не только фактическим покровительством ветеранам СС, но и следующим пассажем:
«...разложат свою водку и селедку на газетках и будут петь свои песни, вспоминать — они завоевали Латвию...» (о русских ветеранах)...
Справка. Первый Музей оккупации появился в Риге в 1993 году. Создан на месте бывшего Музея красных латышских стрелков. Основная цель музея: «Свидетельствовать о том, что происходило с Латвией и латышским народом за время господства оккупационных властей в 1940—1991 гг.». Большая часть экспозиции посвящена периоду с 1940 по 1946 год. Показан процесс включения Латвии в состав СССР, затем период немецкой оккупации. «Гитлеровская» экспозиция в несколько раз меньше, чем картины «советской оккупации». А «советской истории» в Рижском музее оккупации собирается столько, что в 2005 году музей решили расширить, строительные работы должны закончиться в 2008 году. Сейчас средняя-посещаемость музея: около 400 человек в день.
В 2005 году Музей оккупации в Риге посетил посол РФ в Латвии Виктор Калюжный. Его оценка (оставленная в книге посетителей): «Экспозиция очень однобокая, выпячивается только один период истории Латвии — советский, но и он изображается исключительно в черных тонах».
Помимо самой экспозиции, в здании действует и «кружок по интересам». Практически каждый год 1 апреля в музее проходит вечер антисоветских анекдотов. Латвийские власти очень гордятся своим музеем. К примеру, президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, посетив Музей апартеида в Йоханнесбурге (ЮАР), рассказала его сотрудникам, что «и в Латвии есть аналогичный Музей оккупации», и выразила надежду на возможный обмен опытом.
Через 10 лет после открытия Музея оккупации в Риге подобный музей открылся и в Таллине, где среди экспонатов также «представлены предметы и документы, связанные с репрессиями в отношении мирного населения Эстонии и депортациями в Сибирь в 1941 и 1949 годах». По данным властей, финансировала проект, который обошелся в 2,5 млн. долларов, гражданка США эстонского происхождения Ольга Кистлер-Ритсо, покинувшая родину в 1944 году. За помощь в открытии музея она была удостоена высшей награды столицы страны — «Герба Таллина».
Да, вашингтонский принципал во время турне 2005 года разъяснил своим прибалтийским клиентам кое-что из истории Второй мировой войны, но ведь у тех остается в резерве еще и «оккупация времен царской России» — вот для разъяснения этого и пригодится один очень хорошо известный, особенно протестантам, лозунг, вынесенный выше в заглавие.
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А где был тогда дворянин?
А при чем тут, собственно, «дворянин»?
Это в эпоху феодализма ученики первого реформатора, предтечи протестантизма — Уиклифа, базируя на Библии всю свою социальную критику, выдвинули тот знаменитый, абсолютно всем понятный тезис, «слоган»: «Когда Адам пахал землю, а Ева пряла, где тогда был дворянин?»
Тезис сей вошел в самую ткань протестантской культуры, и я думаю, ничего оскорбительного не будет в его привлечении для иллюстрации следующего исторического расклада.
Рига (порядки в которой сегодня, под властью президента Вайры Вике-Фрейберга, жаловавшейся на Россию в Йоханнесбурге, подходят под определение «апартеид»), так вот эта Рига была основана как немецкий город. И оставалась таковым долгие века. Латыши (ливы, латгальцы) могли привозить на рынки продукты, но оставаться в городе на ночь права не имели. Точнее, имели, если могли предъявить удостоверение, что они являются:
1) слугами в немецких домах и... 2) «работницами веселых домов» (славившихся на всю Северную Европу).
Латышских кварталов в Риге не было, зато кроме немецких, датских, были кварталы еврейские. Это была вторая главная национальная община в городе (от этой памяти, скорее всего, и то особое усердие латышских эсэсовцев в работе по «окончательному решению»). И на момент, когда Петр Первый со шведами решал свои дела на Ништадтском конгрессе, какая-либо политическая латышская нация просто не существовала. Была просто шведская провинция, среди крестьян которой ливы статистически преобладали... и на этом — все. Итак, вопрос мой вполне в духе знаменитого протестантстского лозунга:
— В XVIII веке, когда Янис пас свиней, а Марта мыла полы, — где тогда был латышский дворянин (или латышский сенатор, или хоть латышский бургомистр Риги) ?
И ни в коем случае здесь не идет речь о каком-либо культурном отставании латышской нации — речь идет об ее отсутствии. Как сельскохозяйственный персонал, население Лифляндии как раз отличалось трудолюбием, опрятностью и в целом более высокой культурой производства. А собственно латышское купечество, интеллигенция, «латышская политическая нация» сформировались только в лоне Российской империи. Но интересно, что с ними (латышской нацией) случилось бы в случае победы Гитлера? Его-то главный советник по «расовому устроению» был как раз Розенберг, остзейский немец, а «это многое объясняет» (как говорится еще в одном слогане). Во всяком случае, должно было многое бы объяснить пятнадцати поколениям его, остзейского немца Розенберга, латышских и эстонских слуг и служанок. Ну, дожгли бы вы всех евреев, ну выполнили бы еще кой-какую работенку (зондеркоманды против белорусских партизан) — долго ли после этого доверили бы вам еще со «шмайсерами» щеголять?
Необходимое пояснение. Вышесказанное относится только к латышским фашистам. А ко всей латышской нации могут быть обращены лишь два постулата:
1) царская Россия не забирала у вас суверенитета;
2) СССР — да, латышский суверенитет забирал, но...
Но латышским историкам я бы предложил несколько поновому взглянуть и объективно оценить следующее. Да, суверенитет забрали в 1940-м, вернули в 1991-м. Аберрация исторического зрения здесь следующая: сейчас, в 2000-х годах, национальный суверенитет, международное право, человеческая жизнь кажутся такими абсолютными ценностями, что это ощущение как бы переносится и на 1940 год. Но в действительности все эти ценные бумаги имеют свои курсы, плавающие. И какова была в том, 1940 году конкретная стоимость национального суверенитета, лучше вам спросить у балтийских соседей — у датчан, например. Или у тех же исландцев. Оккупированных англичанами — просто превентивно...
Например, узнав про соглашение союзников о послевоенном включении Прибалтийских республик в СССР, Гитлер тут же парировал: объявил их, Эстонию и Латвию, «независимыми». Что изменилось? По-другому стали называться комендатуры в Таллине и Риге. О чем это говорит, кроме того, что цена той прибалтийской «независимости» — «пфенниг в базарный день»? (Да, именно, по пол-пфеннига на Эстонию и Латвию.)
В 1991-м, конечно, все было по-другому. Вес, «обменный курс» национальных суверенитетов весьма повысился. Все равно что... подобрали птичку в декабре — выпустили в апреле.
Была, правда, еще одна взаимная обуза: строительство этого странного социализма, который все никак не строился, не «завоевывался». То латышские стрелки помогали его завоевывать нам, то мы им, да толку все ни-ни... Но это только история (и не самая ближайшая) рассудит-объяснит.
И еще пункт, по которому у меня, признаюсь, нет окончательной информации и который, похоже, еще ни разу не ставился на обсуждение. Я предлагаю задуматься над следующим фактом: уже к 1943 году Латвия находилась под Германией в два раза дольше, чем в составе СССР (август 1940-го — июль 1941 года), но... Вопрос, собственно, такой:
— А если сравнить наличие (или отсутствие) тяжелого вооружения у национальных латышских частей, воевавших по обе стороны фронта? Может, такая постановка вопроса покажется нетипичной, даже странной. Но таков уж общий стиль этой моей книги: периодически перемежать идейно-абстрактные пассажи сугубо материально-меркантильными вроде: сколько танков немцам наклепали чехи, сколько миллионов литров молока и вина дали им французы...
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А действительно, кто выдавал, а кто — нет танки и пушки латышским частям? И... что из этого следует?!
Вопрос о наличии тяжелого вооружения в национальных частях и вообще о наличии латышей-летчиков, артиллеристов, танкистов мне представляется очень важным и показательным. Одно только легкое вооружение свидетельствует о преимущественно карательном назначении отрядов, а еще — свидетельствует о недоверии к соответствующему контингенту. Автоматчиков, «пушечное мясо» разоружить, взять под контроль, перебросить куда-нибудь легче, чем, например, воинскую часть, соединение с приданными им артиллерией, танками. Полной информации у меня, повторяю, нет — только архивные изыскания популярнейшего в эпоху «перестройки» латвийского журнала «Родник», 1990 год. Так вот, немцы, похоже, выдавали латышам только «шмайсеры» и те самые эсэсовские (или гестаповские?) бляхи, которыми так гордятся на парадах ветераны ваффен-СС. А СССР, выдав латышам и пушки, и танки, сформировал 130-й латышский корпус, за взятие Риги получивший орден Суворова.
А бляхи (гестаповские) — ну что бляхи?! — они болтались и у немецких овчарок на ошейниках...
Итак, два вопроса к латышам. Каковы все же, по- вашему:
1) сравнительные стоимости Национального суверенитета по курсу 1940 и 1991 годов;
2) о чем говорят предложенные мною выше сравнительные меры доверия, в таком, может, и оригинальном, но зато и неподдельном (особенно в военную пору) измерении, как доступ к тяжелому вооружению? (...)
И возвращаясь в мир идей. Если не предаваться каким-нибудь мечтам вроде географических: ах, была б это не Балтика, а теплое Средиземное море, и главное, по ту сторону «железного занавеса»! Или мечтаний хронологических: ах, если б за маем 1945-го... вдруг и сразу декабрь 1991-го. СССР принимает капитуляцию Германии и тут же объявляет о самороспуске! Здорово бы... ведь есть же поговорка о «мавре», вот русским бы так и поступить...
Возможно, на базе подобных «литературных мечтаний» и создавалась... Комиссия историков Латвии.
Справка: Комиссия историков Латвии основана 13 ноября 1998 года по инициативе бывшего президента страны Г. Улманиса. Начала свою работу в конце 1998 года в составе 11 членов. В комиссию вошли профессиональные историки из Института истории Латвийского университета, факультета истории и философии ЛУ, Государственного исторического архива, Музея оккупации и сотрудники Канцелярии Президента страны. Председатель комиссии — директор Института истории профессор Андрис Цауне. В сотрудничестве с Министерством иностранных дел был проведен подбор иностранных членов комиссии и их включение в состав комиссии. Заседания комиссии с участием иностранных членов проходят два раза в год. Привлечение иностранных ученых и общественных деятелей способствует объективности работы комиссии, а также позволяет лучше ознакомиться с историко-исследовательскими методами, разработанными на Западе.
Главная задача комиссии — исследование и осмысление темы «Преступления против человечества во время двух оккупаций 1940—1956 гг.» и организация разработки итогового доклада.
Созданы 4 рабочие группы, действующие независимо друг от друга по направлениям:
1) преступления против человечества на территории Латвии 1940—1941 гг. (руководитель проф. В. Берзиныи);
2) Холокост в Латвии 1941 —1944 гг. (руководитель — проф. А. Странга);
3) преступления против человечества на территории Латвии во время нацистской оккупации 1941 —1944 гг. (руководитель — проф. И. Фелдманис);
4) преступления против человечества в Латвии во время советской оккупации 1944—1956 гг. (руководитель — проф. X. Стродс).
Наш депутат Государственной думы Российской Федерации, заместитель председателя Комитета по международным делам ГД Наталья Нарочницкая, в 2005 году поздравляя президента Латвийской Республики госпожу Вайру Вике-Фрейбергу, писала ей:
«Эта Победа избавила латышский народ от исчезновения из мировой истории, от участи превратиться из нации в безликий человеческий материал, в слуг для господ из Третьего рейха, едва умеющих читать на немецком языке географические указатели в Ингерманландии. В последующий период латыши, как русские и другие народы исторического государства Российского, испытали свою долю от всего, что было в нашем общем Отечестве — хорошего и плохого, но они стали профессорами, изобретателями и генералами, получали за достижения национальной культуры государственные премии, сохранили себя как нацию.
Я искренне надеюсь, что латышский народ с его мудростью и достоинством преодолеет этап самоутверждения на огульном отрицании прошлого и вражде к России (...)».
И в продолжение этого справедливого и примирительного письма, оставшегося, к сожалению, без ответа, я приведу краткие выдержки из работ Комиссии историков Латвии со своим, примирительным же, надеюсь, комментарием.
1. Реферат профессора Инесиса Фелдманиса. «Оккупационная политика нацистской Германии в Латвии в свете архивных документов Германии»:
«...вопрос автономии Латвии и Эстонии. Осенью 1943 года некоторые высокие должностные лица нацистов, например рейхсфюрер SS Г. Гиммлер, высказывали мысль о необходимости предоставить Латвии и Эстонии государственную самостоятельность. Эту идею горячо поддержали шеф Главного управления SS Г. Бергер, а также генеральный комиссар Латвии О. Дрекслер. В министерстве Оккупированных Восточных округов был даже подготовлен проект декрета фюрера о государственной независимости Латвии и Эстонии, а министр А. Розенберг распорядился разработать план ликвидации рейхскомиссариата «Ostland». В свою очередь, некоторые немецкие дипломаты советовали преподнести акт присвоения автономии Латвии и Эстонии в качестве ответа на проходившую в Москве в октябре 1943 года конференцию министров иностранных дел. В распоряжение немецкой разведки поступила информация о том, что на этой конференции министры иностранных дел Великобритании и США А. Иден и К. Халл de facto признали включение стран Балтии в состав СССР...
С другой стороны, у идеи автономии были влиятельные противники. Против предоставления автономии Латвии и Эстонии выступили рейхскомисар X. Лозе и министр иностранных дел Германии Риббентроп. Многие документы свидетельствуют о том, что именно позиция Риббентропа в большой мере оказала влияние на Гитлера, который в конце концов принял отрицательное решение (...)».
Господин Фелдманис, в Вашем реферате честно и ярко проиллюстрирован сам ход размышлений немцев по поводу: «А не дать ли латышам автономию». Приведены все их «про и контра». Согласитесь же, что не только в процитированных фрагментах, но и везде царит дух... я бы так сказал, совершенно служебного, «прикладного» понимания немцами латышской автономии (например, в пику решениям 1943 года союзников в Москве). А если дополнить Ваш реферат еще одной, совершенно недвусмысленной оценкой Гитлера: «Независимость Прибалтики и Украины в 1918 году — дело наших (немецких) рук»?
Как тут поспоришь? Немцы в 1918 году выдавливают из Прибалтики Российскую, а потом и Красную Армию и для нужд сугубо хозяйственных, для лучшей организации работы тыла декларируют «независимость» Латвии, Эстонии. Потому-то, наверное, они так легко и вернули ее (прибалтийскую «независимость») России по пакту Молотова—Риббентропа.
Получается: «прибалтийские суверенитеты» — наша, германская продукция, мы ее дали, мы и переподарили кому захотели! А в 1943-м захотим — опять ее латышам выдадим!
Согласитесь же, что подобный «суверенитет» — одна из разменных (и довольно мелких) немецких монеток. Это не та вещь, которой можно гордиться и на которой основывать космические счета России за 1940 год.
2. Лекция доктора Ирене Шнейдере «Политика оккупационного режима Советского Союза в Латвии: в свете архивов России» (обобщение).
«...Только благодаря финансовой поддержке Комиссии историков латвийским историкам после долгого перерыва удалось «вернуться» в архивы Москвы. Они могли не только работать там с документами, но и заказать копии. С полученными материалами знакомятся ученые, документы публикуются и широко используются в научных статьях. Однако я хотела бы начать не с обзора документов, а с короткого описания условий, в которых пришлось работать. Работу в архивах Москвы, к сожалению, по целому ряду причин нельзя назвать нормальной. Мои наблюдения вытекают из опыта, полученного в результате поездок последних трех лет.
Изменилось ли что-нибудь в работе архивов с 80-х годов XX века? Насколько я могу судить, мало что изменилось, а может, и вовсе ничего. Да, стал доступен бывший Центральный партийный архив, который раньше для исследователей практически был закрыт. Сейчас этот архив называется Российский государственный архив социально-политической истории (ГАСПИ).
Несколько слов хочется сказать о специфических аспектах работы. Начну с тех обстоятельств, которые осложняют работу. На работу историков влияние оказывает личное отношение к ним сотрудников архивов. Москвичи — большие патриоты, поэтому они наверняка верят своему мэру Юрию Лужкову, который говорит об апартеиде, ущемлении русских в Латвии. Мощная пропаганда имеет воздействие на жителей столицы России.
Начиная с последних лет эры Бориса Ельцина в архивах не работают комиссии рассекречивания. С секретными документами происходят странные вещи. В бывшем Центральном партийном архиве имеется фонд 600 — бюро ЦК ВКП(б), который в первые послевоенные годы «присматривал», то есть контролировал структуры власти в Латвийской ССР. В фонде содержится 28 дел, из которых 10 недоступны для исследователей. Однако оказалось, что некоторым зарубежным исследователям их выдают. Об этом можно судить по сноскам в работах наших зарубежных коллег. Абсолютно непонятный дифференцированный подход.
Условия работы тоже плохие: микрофильмы очень трудно читать, число заказываемых дел необоснованно мало (только 5 дел).
Одновременно хотела бы подчеркнуть, что, например, в ГАСПИ работу очень облегчает тщательно составленная опись, уже по названию дела можно судить о том, будет ли там что-то про Латвию. Это, несомненно, облегчает работу, особенно при таких огромных размерах фонда.
После такого не очень оптимистического вступления встает вопрос: был ли смысл ехать, тратить время, деньги, нервы? Ответ — трижды да. В архивах Москвы были получены ценные, даже уникальные документы о Латвии периода советской оккупации.
...В план социалистического строительства была включена депортация «чужого элемента», коллективизация сельского хозяйства, особое внимание было уделено борьбе с церковью. Вывод можно сделать только один — работу нужно обязательно продолжать, ибо архивы Москвы только начинают раскрывать свои тайны.
...По-моему, существенные документы, раскрывающие процессы 1940—1941 гг. и реальные замыслы Москвы, хранятся в фонде В. Молотова. Хотелось бы отметить только один момент: в июне 1940 года руководство Москвы ожидало вооруженного сопротивления советской оккупации, но не со стороны армии, а от айзсаргов. Это в известной мере объясняет то, почему именно против членов этой организации проводились массовые репрессии (...)».
И Ваша лекция, госпожа Ирене Шнейдере, несет долю совершенно справедливой оценки нынешних условий работы историков в России. Даже если российские архивисты обозлены латышской дискриминацией их соотечественников в Риге и как-то вас дискриминируют, все равно, вы же должны признать, что это не какой-нибудь «заговор тотальной лжи» в духе «Министерства Правды» Оруэла?!
В фонде содержится 28 дел, из которых 10 недоступны для исследователей (латышских). Однако оказалось, что некоторым зарубежным исследователям их выдают. Об этом можно судить по сноскам в работах наших зарубежных коллег. Абсолютно непонятный дифференцированный подход.
Вот именно что дифференцированный, а не «тотальный»! То есть, если бы Россия задумала, допустим, наглухо спрятать некую информацию, создать фальшивку и провести с ее помощью какую-то дезинформационную антилатвийскую атаку, разве можно это все построить на закрытии архивов только для латышей и... сохранении (как подтверждается) доступа американцев и шведов?! Ведь взяв «эти тайны» у них, вы еще более уверенно парируете подобную (гипотетическую) атаку...
В общем, так ли уж ужасна судьба одной Прибалтийской республики, бескровно лишившейся суверенитета и вновь обретшей его без единого выстрела, под пение красивых народных песен всенационального миллионного хора? Весь мир тогда транслировал «поющую латвийскую революцию». (Кстати, а поют ли на стадионах сейчас? Тоже ведь интересно: собираются ли сейчас сотнями тысяч попеть просто, без протестов?) Ведь есть же свой неповторимый рисунок, красота в такой судьбе. И если какой-нибудь латвиец вдруг и дочитает книгу до этого места (несмотря на вещи в двух страницах тому назад, могущие показаться обидными), то, возможно, скажет: вот она, пропаганда «тупой русской покорности судьбе».
Но ведь именно аристократ духа Фридрих Ницше так сформулировал главный вывод (лозунг) своей философии применительно к человеку/обществу: «Амор фати (Любовь к судьбе)!» И дал пояснение (оказавшееся, кроме прочего, еще и точнейшим прогнозом на весь наш XX век): «Нет ничего более ужасного, чем класс рабов-варваров, научившихся относиться к своему существованию как к несправедливости и теперь готовящихся отомстить не только за себя, но и за все поколения».
Носить в себе такую болезнь и преодолеть ее — разве это не высокая судьба?
Нет, настоящий упрек, которого следовало бы опасаться в русле темы «Вторая мировая война. Перезагрузка» — это не «тупая покорность судьбе», это упрек совсем другого рода. Примерно так он уже неоднократно и был озвучен: «Получается, если Россия единственная страна, удержавшая фронт против Гитлера, будет всегда и вечно права: и в Ялте-45, и в Праге-68, и все ваши тупые политики будут всегда во всем правы, и мы с ними будем должны сеять кукурузу в Курземе, и строить социализм в Афганистане, и т.д. — то чем же Россия тогда будет лучше избегнутого нами германского ига?»
Глава
16.
ШЕСТЬ ПЕРЬЕВ С КАЖДОГО ГУСЯ КОРОЛЕВСТВА
(Война и справедливость)
Первый, «поверхностный» слой этого силлогизма («Чем же тогда СССР лучше Гитлера?») — это чисто демагогический, почти журналистский перехлест, легко опровергаемый. Сравнивать наши ошибки с «великим тысячелетним планом Гитлера» — это логика обиженного, злого и очень недалекого ребенка. «Вот сожгут всех этих, и тех, и еще тех — а уж потом — все. И откроют в Освенциме и Саласпилсе — м-м... «Луна-парк»! Или... «Гитлерленд» с мороженым...
Но есть же и «второй» слой, вот это да, настоящие и труднейшие вопросы. Где заканчивается право спасителя? Что есть «справедливое устройство мира»? И как послевоенные годы потихоньку переходят в... предвоенные? Невоевавшие страны — они могут, конечно, уподоблять себя и весь мир спасенной из пожара хорошенькой, пухлой девочке, с галантным поклоном отдаваемой родителям, и на этом — все... Можно только... разве что свой телефончик родителям оставить, но так, неназойливо: «Позвоните как-нибудь — как там наша спасенная...» Такого спасителя (а в ПАСЕ — и только такого), конечно, все радостно бы приняли. Что тут и скажешь? Да, СССР оказался НЕ таким галантным спасителем. Но то, что известная часть европейских политиков позволяет себе подобные, почти околоэротические грезы (спаситель, подаренная роза, рука, протянутая для поцелуя, пылкий роман) — это ведь фактически означает их желание по-прежнему не взрослеть (как Питер Пэн). Это не романтизм, как может показаться, а весьма эгоистичное их выторговывание для себя права — в реальной, порой и военной истории на варианты вроде: «Ой, я пошутил!», «Нет, я так не играю!». Значит, при случае они опять позволят превратить свой «Диснейленд» в « Гитлерленд» и опять позволят нам спасти их — на их условиях!.. Потому и надо себе и другим напоминать: это ведь не дети, с детским наивным обаянием, недавно, летом 2009 года, выдали резолюцию о «равенстве фашизма и сталинизма», это такие... ПАСЕ-шные любители «ролевых игр»... Не с ними в итоге и спор этой главы.
Но действительно, как осознать истинные границы ответственности? Когда (и куда) исчезла внутренняя правота и справедливость СССР?
Итак, несовершенство «Версаля» и несправедливость «Мюнхена» подтолкнули мир к началу Великой войны. Советский Союз, как настоящий герой античных трагедий, принял на себя все удары судьбы, все зло и всю ответственность — и победил.
Но кто же тут собирался строить систему европейского обустройства — на «вечной благодарности спасенных»? Уж, конечно, не такой умудренный политик, как Сталин. Все его послевоенные речи, доклады, даже тосты («За великий русский народ!») бережно кодифицированы, давно изучены. Но есть два его «сразу-послевоенных» высказывания, представляющихся мне наиболее провидческими и прямо относящимися к перечисленным тяжелым вопросам этой главы. Они, эти высказывания, тоже, в общем, известны, заверены многими свидетелями, но, однако, не вошли ни в одно собрание его сочинений. Потому и приводятся свидетелями «не до точки, не до запятой», а примерно так:
1. «В этой войне мы потеряли самых лучших. И это еще непременно скажется».
2. «Без теории мы погибнем».
Понятно, отчего «ближние», ведавшие стенографированием и изданием «Собраний сочинений И.В. Сталина», никогда никуда не включали сей «апокриф». Они-то как раз и были — из тех «непотерянных»...
Но прежде чем коснуться этих самых... «нелучших из не лучших»: и кукурузного радетеля, и шамкающего коллекционера орденов и медалей — вернемся прежде к заглавию.
...«6 перьев с каждого гуся королевства (Война и справедливость) ».
Прекрасно сознавая, сколь приелись читателю за последние 25 лет эти многие образы, с помощью которых пытаются проиллюстрировать схожие военно-политические силлогизмы, я попробую хотя бы пример дать из колоды пока еще незатертой.
Дело происходило в эпоху Генриха Пятого, победителя при Азенкуре, покорителя Франции, самого лучшего и самого удачливого короля Англии (по оценкам большинства британских историков). В Столетней англо-французской войне тогда наступил как раз перерыв, предусмотрительно использованный англичанами для развязывания своей внутренней, гражданской войны. Воцарившийся Генрих V замиряет и вновь объединяет страну под лозунгом «Франция будет наша!» Тогдашние пропорции тех королевств по населению, мощи, величине армий соотносились примерно как... хорек с оленем. Но после недолгих приготовлений Англия (хорек) бросилась и победила оленя-Францию (на время, конечно).
А в истории Генриха Пятого, работы Десмонда Стьюарда, меня поразила одна абсолютно мимоходная техническая деталь подготовки к той великой экспедиции. Лучники, как известно, были главной ударной силой англичан, стрелы (более миллиона штук) заготавливались и перевозились бочками. А оперением стрел тогда служили действительно перья. Именно те же, что служили и поэтам, — гусиные. И вот одна лишь строчка в книге Стьюарда (далее шла рутина о мерах по подготовке кораблей):
«Генрих Пятый издал указ: «Шерифам во всем английском королевстве вырвать по 6 перьев из крыльев у каждого гуся».
Вот она, идея военной справедливости в гениально простом виде, самом наглядном виде. «Феодальное общество Англии, — как скажет вам любой учебник, — имело очень сложную структуру». Иерархия вассалитета, сложная система привилегий, но вот ведь же королевский указ — строго по 3 пера из каждого английского гусиного крыла. Мобилизация всей Англии. Предельно просто и справедливо. И если даже окажется, что у какого-то гуся выдрали 12 перьев, а у какого-то ни одного, то вся Англия — правильно — поймет это как случайное исключение, как преступление, коррупцию... районных военных комиссариатов, проводивших призыв... То есть я, конечно же, оговорился, хотел сказать — не районных военных комиссариатов, а «шерифов».
И через несколько месяцев 5000 английских лучников разметали при Азенкуре 20-тысячную французскую армию (рыцари, слуги, герольды, оруженосцы...).
Вот пример справедливой, народной (может, даже и отечественной) войны со стороны Англии. Может, это мое определение опять-таки покажется непривычным... диким, но тут такой комментарий. Это нам, россиянам, непривычно, потому что у нас понятия «народная», «отечественная» война связаны, неразрывно слиты с войной оборонительной, «защитой», «спасением» Отечества. Но для других стран и наций, особенно таких... более мобильных, в основном приморских, народной, отечественной может стать и захватническая война. Главное — в наличии/отсутствии идеи, реально объединяющей нацию. Захват добычи, захват новой территории... Это нам трудно представить, что «такие идеи» могут объединить весь народ. Но вот скандинавы поднялись и захватили треть Европы, основали несколько королевств. Арагонцы поднялись и захватили половину Италии. Немцы — «Дранг нах Остен». Нормандцы поднялись и захватили Англию. Кстати, и этот описываемый случай, когда они (нормандцы), спаявшись с англичанами в новую нацию, через 400 лет во главе с Генрихом Пятым захватили Францию, — это было отмечено в тогдашних летописях, как «обратное завоевание Нормандии».
Какое отношение это имеет к России (кроме всяких намеков и сопоставлений бытующей практики наших «райвоенкомов» и Генриховых «шерифов»)?
Конечно, всякая народная война подразумевает и некую народную самоорганизацию, да только «народно-захватническая» война требует организации и самоорганизации на два порядка большей, чем «народно-освободительная» война. Нужно собраться, погрузиться, переместиться. А главное, после победы в «народно-захватнической» войне нужно делить не только содержимое захваченных обозных телег, но и... землю, недвижимость. А дележ этого подразумевает уже и новую организацию жизнедеятельности, работы на захваченных территориях — в противном случае эта добыча не имеет ни смысла, ни ценности. Генрих Английский Пятый завоевал только титул короля Франции, а его люди получали и солидные движимые и недвижимые имущества. А уж это подразумевает списки, реестры, договора, поправки в арендные договора, земельные кадастры (а вот, кстати, когда мы услышали это зловещее слово — «земельный кадастр»?).
Трофеи народа в тоже выигранной, но оборонительной, спасительной народно-отечественной войне — это только обозы, на 99% с пожитками, украденными чуть ранее у него же, народа. Ну, плюс кой-какие сувенирчики из Парижа или Берлина. И дележ, передележ такого рода добычи (называется «подербанить») он и не требует самоорганизации сложнее, чем «братковская».
Горсткой казаков завоеванная Сибирь для народа осталась местом ссылки и каторги. А казаки — как раз исключение, единственная корпорация, самоорганизованная народом. И сложилось это исключение именно потому, что казакам требовалось еще и делить земли в низовьях Днепра, Дона, Яика, располагаться, организовывать жизнь. Для полноты картины я бы лично предложил еще посмотреть-посравнить казаков с ушкуйниками. К сожалению, эта последняя «корпорация» у нас мало известна, но поверьте на слово. Абсолютно та же отвага, предприимчивость, и даже та же самая тактика. Собирались от Новгорода Великого до примерно Новгорода Нижнего ватаги. Рассаживались по лодкам, называемым только не «челны» (как у Стеньки Разина), а «ушкуи», и совершали набеги. Зафиксированы их дохождения до Астрахани, Азова, а были наверняка и более дальние походы. Но вот до дележа земли у ушкуйников дело не доходило, ввиду тогдашней исторической (золотоордынской) ситуации.
И не осталось об ушкуйниках народной памяти, и, что характерно, песен о них не осталось. Зато и сами казаки, оторвавшись надолго от своих станиц, становились слегка похожими на... правильно, на тех же ушкуйников. Вспомните Стеньку Разина.
Итак, надо признать, что мы не имели опыта завоевательных народных походов. И, как следствие, не имели опыта организации цивильной жизни в завоеванных странах. Это не природный изъян (казаки как раз и доказывают, что подобные необходимые природные способности у нации присутствовали) — это, как говорят, «историческая данность». Потому и, спасши себя и мир от Наполеона/Гитлера, совершив кучу богатырских подвигов, наш народ впадает в... Какое еще слово у нас тесно связано с эпитетом «богатырский»? Правильно, язык не обманешь: «богатырский сон».
А как известно, «сон разума рождает чудовищ». Это я к тому, что некая таинственная субстанция — «справедливость» — потихоньку с 1945 года убывает, тает. Справедливого и устойчивого порядка на «завоеванных территориях» устроить не получилось. И кто же персонально оформлял этот процесс, «возглавлял» этот дрейф? Какая среда выдвинула лидера СССР в эпоху, когда «лучшие потеряны на войне»?
Ответ на этот вопрос это и есть одновременно ответ на главный возможный упрек: «Если у вас все время получается: тот больше прав, кто больше с Гитлером воевал, то до какого это будет времени? СССР единственный удержал фронт против Гитлера — что, отсюда следует, значит, что и Брежнев треть века будет самый умный и самый правый в мире? Когда кончаются эти неопределенные послевоенные годы (и начинаются довоенные)?»
Обдумывать эту фразу, а если угодно, пророчество: «В этой войне мы потеряли самых лучших. И это еще непременно скажется» — можно бесконечно долго. Можно так и ни до чего не додуматься. Мне кажется, что более результативными будут попытки ее истолкования — параллельно с истолкованием «пророчества № 2»: «Без теории мы погибнем».
А вот обстоятельства произнесения этой фразы известны более-менее точно. Сказано это было Сталиным свежеизбранному члену Президиума ЦК КПСС философу Д.И. Чеснокову. Даже и сами эти изолированные факты — избрания в Президиум ЦК (временный тогдашний эквивалент Политбюро) философа Чеснокова и обращение к нему Сталина — уже заслуживают гораздо большего внимания. И очень характерно, что «перестроечные» публицисты, вдоль и поперек просканировавшие все составы тогдашней партийной верхушки, включая уже и трагикомически сто раз обыгранного «примкнувшего к ним Шепилова», не задержали взгляд на этом собеседнике Сталина, философе Чеснокове, внешнем адресате тех, в общем, странных и загадочных слов.
Загадочных? Дело, напомню, происходило «в стране победившей теории (учения) Маркса... всесильного, потому что верного»... и т.д. Не будет преувеличением сказать, что 99,9% населения были уверены, что «уж теория-то у нас есть!» Отсутствие много чего другого как раз и компенсировалось уверенностью, что все идет по единственно верной... И уж точно все 100% населения были уверены: сомневаться в том, что «марксизм — самый всеобъемлющий итог развития человеческой мысли...», — это верный «вышак».
Так без какой теории «мы (понятно из контекста, что СССР — И.Ш.) погибнем»?
Сейчас уже собирается достаточная (может, уже и критическая) масса исследований и работ серьезных ученых, каковая обеспечит один важный переворот в сознании наших сограждан. Григорий Ханин в беседе со Львом Аннинским на страницах журнала «Родина» приоткрывает некоторые контуры нового взгляда на историю страны второй половины XX века. Это совпадает и с главным смыслом работ историка Мухина.
«Новая программа Сталина» включала:
1) разрядка международной напряженности;
2) гласность;
3) ограниченная демократия, прежде всего в партии;
4) улучшение жизни населения;
5) децентрализация экономики.
Доказательства тому собираются самые серьезные. Много чего не надо даже и открывать — надо просто перестать замалчивать. Как, например, великую реформу партии в конце 1940-х. Были ликвидированы транспортный и сельскохозяйственный отделы ЦК ВКП(б), из обязанностей секретарей ЦК устранены функции контроля за отраслевыми отделами. В аппарате ЦК оставлены отделы, отвечающие только за подбор кадров и идеологию. Партия устранялась от прямого руководства экономикой. Ведь это, по сути, все пункты «тяжелой борьбы за демократизацию общественной жизни в 1989—1991 годах» — одно уж это объясняет причины столь тотального замалчивания: получается, что «ревнители», «нормировщики» «ленинских норм», деятели эпохи Сахарова—Карякина списывали у самого (демократический язык и не повернется произнести — кого)...
В международной жизни — уступки в Корее, сдерживание агрессивных планов зарубежных компартий. Сильнейший раздражитель для Запада Коминформ (наследник Третьего Интернационала) фактически прекращает деятельность. Как только новая программа Компартии Великобритании стала лояльной (мирный парламентский путь к социализму, сохранение частного сектора), она была опубликована в журнале «Большевик» (1951 год).
Г. Ханин:
— Сталин был прагматик. Он пришел к выводу, что в связи с успехами СССР в военной технике, огромным расширением социалистического лагеря после победы китайской революции (1949 год) период выживания для нашей страны закончился. Дальнейшие успехи зависели уже от способности системы содействовать инициативе и творчеству граждан, чему препятствовала тоталитарная система (...)
Отстранение Сталиным слоя партноменклатуры готовилось настолько загодя, что только сегодня собираются и идентифицируются фрагменты этого плана. Вроде поощрения критического подхода в литературе. По свидетельству Симонова, Сталин особенно ругал «теорию бесконфликтности», а требование «партийности писателей» увязал с прошлым периодом борьбы за власть и объявил сегодня недействительным.
Ну и все известные публикации Овечкина, Веры Пановой в «Новом мире» и «Правде» в 1952 году свидетельствуют о том же. Популярное выражение «нам нужны Гоголи, Щедрины» (позднее спародированное «...и такие Гоголи, чтобы нас не трогали») — это ведь из выступления Сталина на комитете по присуждению Сталинских премий 1952 года. Юрий Жданов (сын, ученый) помнит, как летом 1952 года Маленков передал указание Сталина: ликвидировать монополизм Лысенко в биологической науке, ввести в президиум ВАСХНИЛ противников Лысенко, в первую очередь Цицина и Жебрака.
Каганович свидетельствует, что Сталин на следующем (получается, на XX — странно и вообразить!) съезде планировал выступить с серьезным и самокритичным докладом. А мог, откровенно говоря, и наоборот, весь состав XIX съезда (1952 года) пустить... вслед за XVII — для него это был бы вопрос скорее тактики. Одно бесспорно: 20-летняя летаргия типа брежневской в планы Сталина никак не входила. А знаковое «дело врачей», так, как оно в итоге пошло, это и была ловушка номенклатуры для Сталина, — этому тоже приводятся веские доказательства.
Интересно, как в этом исследовании соседствуют такие аргументы, как очерки Овечкина и мирные переговоры по Корее, смещение Рюмина, еврейская жена Чеснокова и согласие Сталина на объединение Германии. Серьезным мирным знаком для Сталина стало смещение в апреле 1951 года Главнокомандующего войск США на Дальнем Востоке (основная горячая точка) генерала Макартура, главного сторонника ядерной войны с СССР.
Далее уходить по вполне развернутой «блок-схеме», доказывающей, что Сталин готовил новый курс вроде дэнсяопиновского, пиночетовского, франковского, — безусловно, интересно, но все же это значит удаляться от главной темы данной книги. Оставим лишь вывод: Сталин долго размышлял над идеей послевоенного устройства жизни в СССР и в полученной им огромнейшей сфере влияния понимал, что прежняя государственная структура и партия (созданные под захват власти и под выживание) теперь не годятся. Его выводы (с отсутствием теории!), конечно, ни в одну опубликованную работу не вошли, но могли быть (если от общепризнанного прагматизма Сталина шагнуть к прагматическим же положениям) примерно следующими:
1. У России не было положительного опыта организации жизни на завоеванных территориях. А Сибирь? А вообще «одна шестая»? А это как раз косвенное доказательство (от противного) правоты евразийцев. Захвата как такового (как у немцев — Пруссия, Прибалтика) на нашей «одной шестой» не было. Было, как правильно, получается, пишут, «вступление в наследство в Улусе Джучиевом (Поволжье, Урал, Сибирь)». Смена династии Чингисидов — Рюриковичами. И, что характерно, именно эти «джучиевские» приобретения в конечном итоге всех крахов и остались.
2. Коммунизм, как организационное подспорье (через систему «братских партий») и как объединяющая идея, может, и пригодился бы, но в совершенно ином виде.
Нам же остается только гадать: какие контуры приняла бы наша жизнь, наша империя, если бы... «мы не погибли без теории». Перед мысленным взором встает словно неизвестный, неоткрытый континент.
Примерно так же Октавиан Август прокладывал Курс Мировой Истории — тоже сквозь совершенно неизведанные ранее земли. Его империя, сначала через «принципат», тоже выстраивалась очень медленно, постепенно, сохраняя весь республиканский лексикон.
Запомнившийся нам титул «Император» был одним из многих титулов, и не самым важным. Это было сугубо внутрилегионерское почетное звание. А Власть давал титул «Принцепс сената», личную неприкосновенность и право вето — должность трибуна (причем изначальный смысл трибунской должности — защита плебеев — был просто забыт, исчезла сама грань: патриции/плебеи).
Важнейшей гарантией устойчивости власти были членства «Императора» в жреческих коллегиях (две-три главных). Марк Аврелий (знаменитый философ и, считается, лучший монарх в истории человечества) был «салием» (прыгателем). Эти жрецы прыгали, повторяя фразы, смысл которых был утерян 800—900 лет до того. «Гаруспики» гадали по внутренностям... Но самая знаменитая жреческая коллегия — «авгуры». От них пошло не только «инаугурация», но и выражение «переглядываться и смеяться как авгуры». Считалось, точнее подозревалось, что авгуры сами между собой подсмеиваются над своими гаданиями. Сохраняя, однако, все формы почтения к древней традиции и вмещая разумом и лабиринты мифа, и рациональный взгляд, и государственную потребность...
И коммунист Сталин, обращающийся к коммунисту Чеснокову: «Нужна теория», мне видится тоже немного авгуром. Может, и члены Политбюро стали бы такими авгурами, «прыгателями» на Мавзолее, гадателями по Священной Книге «Капитал». (С поправкой на ускорение мировой истории это были бы не римские столетия, а наши, может... «пятилетки».) Марксизм, коммунизм приняли бы, наверное, ритуальные формы...
Тогда вот она и главная причина «безжалостного истребления Сталиным революционеров, верных и талантливых марксистов, верных и талантливых ленинцев»... ну и далее см. журнал «Огонек»...
Авгуров в Риме было двенадцать, гаруспиков — десять (или наоборот).
Но какое государство выдержало бы прокорм и попытки «поруководить» сотен тысяч «верных и талантливых» (а значит, и самоуверенных) носителей неработающей теории?! Твердых хранителей неудачного... «прогноза погоды на позавчера»?! Зазубривших «Капитал», последние главы которого уже и Энгельс дописывал, подкручивая марксовы теории под изменившиеся за несколько лет реалии. Конечно, их бы («видных марксистов»), конечно, лучше бы, рациональнее, да и просто гуманнее отправить в свиноводы, в дворники, в строители, чем «к стенке»... НО случилось то, что случилось, а уж причину выбирайте — какая больше понравится — из двух:
1) жуткая жестокость Сталина;
2) амбиции наших «видных марксистов» или «верных ленинцев».
Китайские «видные марксисты» в большей части все же поехали в сельхозкоммуны, «на перевоспитание». Дэн Сяопин и тысячи его партийных соратников во время репрессий Мао Цзэдуна работали (Дэн Сяопин не в свинарнике, правда, — работал в коровнике), но — скажите честно! — сможете ли вы хотя бы на миг представить в коровнике Троцкого и тех прочих?..
В общем, послевоенный «план Сталина» еще предстоит разгадать, в основном по косвенным каким-то свидетельствам, малая часть которых приведена Г. Ханиным...
Возобладавшая же в итоге линия Хрущева, Брежнева, Черненко — это просто... С чем и сравнить бы!.. Подопытные обезьяны разбрелись по лаборатории, оставшейся без Автора Эксперимента... Прыгают, крутят какие-то ручки, шлепают по кнопкам, спорят, вспоминая Хозяина...
Андропов один только и оглянулся удивленно: «Мы не знаем страны, в которой живем!»
Идейный запас, «запас справедливости», рожденный народной войной, особого рода интеллектуальной энергии постепенно иссякал. Все, что по-настоящему было нужно Советскому Союзу, — это безопасность. Сфера влияния, она же — сфера безопасности. Потому так важно будет привести самые главные, самые фундаментальные документы той эпохи: «Фултонскую речь» Черчилля, объявление нам войны («холодной») и ответы Сталина в газете «Правда» от 14 марта 1946 года.
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
А почему вообще затеяно обсуждение «справедливости» войны, послевоенного устройства? Не является ли «справедливый» — бессмысленно-абстрактным, ненаучным эпитетом (вроде «любимый», «милый»), неприменимым в подобных вопросах?
В ста строчках ничего нельзя доказать, можно только указать (на)... То есть опять наиболее правильным ответом будет ссылка на ведущие научные авторитеты. Если уж военные, дипломаты и юристы 350 лет используют работы Гуго Гроция вплоть до прямого их включения в тексты международных конвенций вроде Женевской, то следует кратко сказать следующее. Гуго Гроций в трактате «О праве войны и мира» ввел определения (строгие, насколько возможно в этой сфере) справедливых и несправедливых войн. Причем выведены эти определения на основе разработанного им очень важного понятия «естественного права». Которое, в свою очередь, явилось из весьма обоснованного и плодотворного Гроциевого подразделения права на «естественное» и «внутригосударственное»:
«Особенность человеческой природы — контролируемое, разумное стремление к общению, которое и является источником естественного права. Мать естественного права — сама природа человека».
Помимо естественного, существует право волеустановленное: право народов и государственное право (...)
Далее я приведу только тезисы из Гроция.
1. Критерий оценки справедливости войны — соблюдение естественного права. Тут главная мысль, как мне кажется, — критерий оценки войн, критерий справедливости войны — НЕ право народов, НЕ право государственное (так как воюют различные народы и государства, и государственное право у каждого свое)...
2. Существует различие между причинами войн оправдательными (предлогами) и побудительными (собственно причины). Предлоги всегда явны, причины необходимо выявить...
3. «...чтобы защита была справедливой, она должна быть необходимой».
4. Для справедливых публичных войн Гроций ввел определение «торжественные войны». (Определение публичной войны — см. главу.)
5. Интереснейший частный вариант: Гроций вывел случаи, когда война является справедливой с обеих сторон. (А вот это, возможно, еще пригодится, например, для оценки Первой Чеченской...)
6. Различают войны, возникшие по несправедливой причине, и войны, в которые порок пришел извне, и ставшие вследствие этого тоже несправедливыми... (А уж это, по сути, что? — это свидетельство того, что природа войны может меняться в ее течении — еще один хороший аргумент в мою коллекцию опровержений Клаузевица, его фактически вреднейшего для СССР постулата о войне, как продолжении политики другими средствами...).
Если пафос первых глав книги выражен в слогане «Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО «Европа» и у всех германских подмастерьев аннулируются подложные «справки об участии в движении Сопротивления» (а точнее, поверх на стол кладется поднятая из архива Самая Большая Справка, о Самом Большом Движении Сопротивления — немецком), то нужно довести эти сопоставления до логического конца и признать: «Да, и в СССР мера участия в войне была различная у различных слоев».
Скажем сразу и прямо: речь пойдет прежде всего об одной интересной прослойке — «политработники» — и о ее (прослойки) дальнейшем расслоении. Как известно, в 1943 г. с упразднением института комиссаров партия от непосредственного руководства боевыми действиями была наконец отстранена. (А «подвиги» комиссара Мехлиса в Крыму все же заслуживают отдельного увековечивания, может, памятник когда-нибудь поставят, эдакую аллегорию: «Подлость и тупость , достигающие звезд».) И еще в одном вопросе, «воспитании масс», партия была хоть и не отстранена, но потеснена, разделив эту функцию с восстановленной Церковью. И вот остался этот странный «последыш»: «замполит», «политрук». Тут, правда, необходимы уточнения. «Замполит» роты, батальона — это такой же солдат, только более отважный и ответственный, «поднимающий в атаку» и т.д. «Замполит» полка, дивизии — случалось по-разному. А вот выше — это, как правило, та самая «счастливая» категория, подтверждающая: «устроиться» можно везде. «Кому — война, кому — мать родна». Наверное, это «закон жизни»: ну на любой, самой страшной войне отыщется эдакая «пазуха». В атаку не ходить, но и за руководство не отвечать. Подвез корочки партбилетов, проставил третью визу на наградных списках (не забыть вставить и фамилию... свою, олицетворяющую «роль партии»). И можно счастливо спать, наверняка даже и не думая, что тем временем «мир завоевывается для тебя»... А пока Мехлисы и Брежневы дремлют в политотделах армий и фронтов на пачках «Правды», ступеньки расчищаются, «лучшие гибнут». Сейчас мы подходим к вопросу, сформулированному 10 страниц назад: какая среда выдвинула лидера СССР в эпоху, когда «лучшие потеряны на войне»?
«В каждой части есть три дуба: замполит, парторг, завклуба!» — эту поговорку маршала Жукова я еще застал. Свидетельствую: в 1975—1977 годах этот афоризм со злым удовольствием повторяла вся армия. Но чем же ответил маршалу Жукову «дубленка» (так в одном анекдоте обыгрывалось «дуб Ленька»)?..
Отправленный в отставку, маршал Жуков написал книгу. Воспоминания. Его правда о войне. Отдал рукопись в издательство. Потекли годы молчания. И вот, намаявшись в ожидании, Георгий Константинович Жуков просит Косыгина помочь: «Уж и не знаю, где моя рукопись, последний раз послал письмо Брежневу. Ни ответа ни привета». Вот подлинник того письма:
«Уважаемый Леонид Ильич!
Обращаюсь к Вам с просьбой. В 1965 году я закончил разработку своих воспоминаний, над которыми работал несколько лет. Осенью 1965 года рукопись мною передана в издательство АПН.
По имеющимся сведениям, рукопись передана в отдел ЦК КПСС тов. Д. П. Шевлягину. Времени прошло много, а судьба моей рукописи мне не известна.
Очень прошу Вас, Леонид Ильич, дать указание по изданию моей рукописи. Очень хотелось бы издать книгу к 50-летию Советской Армии.
Маршал Советского Союза Жуков. 11 декабря 1967 г.».
Вот и следующее его письмо — Брежневу и Косыгину:
«Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Алексей Николаевич!
Прошло немало времени с тех пор, как АПН подготовило книгу «Воспоминания и размышления». Учтены все замечания и пожелания рецензентов.
Мне известно, что и отдел ЦК КПСС (тов. Степанов) дал свое весьма положительное заключение на мою рукопись.
Меня крайне огорчает ничем не объяснимая задержка в выходе книги в свет. Ведь это труд моей долголетней жизни.
Очень прошу Вашего вмешательства.
С уважением, Маршал Советского Союза Г. Жуков. 23 февраля 1968 г.».
Косыгин обещал помочь. И, наверное, выполнил бы обещание, но была преграда, неподвластная и ему. Об этом препятствии рассказала Миркина (работник издательства):
«Леонид Ильич Брежнев пожелал, чтобы маршал Жуков упомянул его в своей книге. Но вот беда, за все годы войны они ни разу ни на одном фронте не встречались. Как быть? И тогда был найден «выход». Находясь под Новороссийском, маршал Жуков якобы поехал посоветоваться с полковником Брежневым, но, к сожалению, того на месте не оказалось (такой выход придумали и сформулировали в редакции). «Умный поймет», — сказал с горькой усмешкой маршал. Эта нелепая фраза прошла во всех изданиях «Воспоминаний и размышлений» с первого по шестое включительно, как и в зарубежных изданиях. Только в седьмом издании она была опущена...»
Верстка была подписана в печать 24 декабря 1968 года. Рабочим в типографии рассказали, что маршал болен и хорошо бы поскорее выпустить книгу. Один из печатников воскликнул:
— Да мы круглые сутки работать будем! Мы с Жуковым воевали против фашистов, готовы работать в три смены хоть бесплатно!
В марте Миркина схватила первый теплый экземпляр, вышедший из машины типографии газеты «Правда», и помчалась на дачу к Жукову.
«Георгий Константинович поставил книгу на стол и долго смотрел на нее молча... Почти десять лет трудился над ее созданием маршал. Три года готовая рукопись лежала в «инстанциях». И вот книга родилась. Трудно передать чувство человека, который наконец-то держит в руках свою книгу. Для этого надо быть ее автором. Иногда сравнивают явление книги на свет с рождением ребенка. Похоже. Это тоже детище. Оно рождается в муках и приносит огромную радость, удовлетворение и облегчение. Книга Жукова была издана в 27 странах (к 1988 году), на 18 языках, миллионные тиражи раскупались очень быстро. Нетрудно представить, какой резонанс в печати вызвала эта книга, какой огромный поток писем хлынул в адрес Жукова. Георгий Константинович точно помолодел. Успех книги прибавил ему здоровья и бодрости. Огромная почта с благодарностями, советами, критикой и пожеланиями побудила маршала к немедленной подготовке второго издания...»
Что тут можно добавить? Только то, что приведен мною этот фрагмент— не «злопыхательства и очернительства» ради, а будет и еще один поворот сюжета, с привязкой — упоминанием Афганистана и «сухого закона».
Вот сама суть парадоксального расклада: «Большая война» — катарсис, источник новых мыслей о справедливом мироустройстве производит на человека действие очищающего страдания, — но, естественно, в той мере, в какой человек прикоснулся к этому страданию. Рядовой лейтенант со временем напишет то, что написали в итоге Бондарев, Астафьев...
Пьер Безухов с его «открытием» в 1812 году Платона Каратаева, конечно, всего лишь литературный герой, но за ним стоит и сам Лев Николаевич, соприкоснувшийся с народными страданиями, прошедший Крымскую войну. В этом смысле и «Севастопольские рассказы», да и «Война и мир» — это же «лейтенантская проза»!
Высшее руководство — другая форма участия в народной войне: непосредственно физического участия, «хождения в атаку», ранений им выпадало меньше, но интеллектуальное напряжение войны, возможно, и откроет им что-либо из будущего послевоенного политического справедливого устройства.
И как частное проявление этого закона: хлебные спекулянты, подделыватели продовольственных карточек или... подделыватели маршальских мемуаров — это не самые главные участники войны, а потому и не лучшие носители той справедливости, мудрости, о которых шла речь.
И эта «счастливая прослойка» — не ходившая в атаки, но и не отвечавшая за результаты операций (хрущевско-брежневско-зимянинско-черненковская. Мехлис — из этой же породы, один раз попробовал было поначальствовать, поотвечать в Крыму... Ну очень не понравилось), ответственная за подвоз на фронт пачек «Правды» и наградных бланков, она-то естественным (для войны и противоестественным для послевоенной жизни) образом и уцелела. Ее подходящие дружные колонны — членов военных советов и видел боковым зрением Сталин, говоря о потерянных лучших... Но сфокусировать свой известный прищур, переведя из бокового на прицельный взгляд, не успел.
Примечание. Могут поправить, что генсек Черненко в военных советах не политрукствовал, а всю войну успешно «повышал уровень» на различных партийных курсах. Возражу: разница тут не качественная, а сугубо количественная. Должность Черненко военных времен — это и брежневская должность, усиленная, доведенная до максимума всех тенденций. И если бы не та Черненкова астма — еще вопрос: не поехал бы и к нему за советом мемуарный маршал Жуков, в последующих изданиях?
ЧЕЛОВЕК — «ЖИВОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО»
Петр Миронович Машеров. Как сегодня вспоминают: «Рядом с больными, немощными и засыпающими на ответственных заседаниях членами Политбюро ЦК КПСС Машеров выглядел непростительно молодым».
И когда Брежнев в 1978 году с большим опозданием вручал ему Звезду Героя Социалистического Труда, то при всех грубо оборвал Машерова во время его ответной речи.
И через два года на похороны Петра Мироновича Брежнев прислал в Минск именно секретаря ЦК КПСС Зимянина, прекрасно зная, как тот плохо относился к Машерову.
Сегодня историки объясняют, что Леонида Брежнева насторожил следующий факт. Один влиятельный американский журнал накануне выборов в президенты США провел опрос среди конгрессменов. Вопросы были в том числе такие: кто из зарубежных лидеров мог бы стать президентом США, кого видят они на месте Брежнева? И очень у многих в ответах совпадало: Машеров. Только несколько человек в ТАСС знали о результатах этого опроса.
Когда в июле 1980 года машеровская «Чайка» столкнулась с грузовиком, я хорошо помню, как многие в стране тогда повторяли: «Подстроили». Но еще большее число людей вдруг тогда осознало (как же развивалась интуиция при тогдашней скудости информации!), что со смертью Петра Машерова СССР потерял надежду на приход достойного лидера, миновал еще одну развилку, прошел еще одну точку возможного выбора.
Петр Машеров был подлинным героем Великой Отечественной войны, на самом, может, тяжелом и опасном из ее «фронтов» — был партизаном в Белоруссии, но позже он из текстов, которые приносили ему на визирование, вычеркивал большинство страниц, относящихся к его собственным подвигам, приговаривая: «Обо мне не больше, чем о любом другом Герое Труда».
Белоруссия, в отличие от ее сегодняшних учителей из «Объединенной Европы-2», не только жертвовала своей недвижимостью, подрывая все доступные заводы, мосты и дороги, но и потеряла в той войне каждого четвертого своего человека. 9 сентября 1942 года от рук гестаповцев погибла мать Петра Мироновича — Дарья Петровна.
Известное изречение о том, что «страдание просветляет», — это примерно о том же, о чем говорилось чуть выше: народная война привносит в жизнь меру справедливости и мудрости, которой причащаются все, но — по мере их участия в страданиях и борьбе народа.
Человеколюбие, гуманизм Машерова — самые подлинные его качества. В личном дневнике его запись совершенно безыскусна: «Я очень люблю людей. Восхищаюсь людьми. Что самое прекрасное, что самое сильное, что является нашим богатством, нашим достижением — так это наши люди. Души их откликаются на все дела, на все невзгоды».
Родные и близкие иногда недоумевали, почему он спрашивал у простых людей, с которыми встречался постоянно: «Чем вам помочь?» — но своим таких вопросов не задавал и относился к ним строже, чем ко всем другим. Родная сестра Машерова, Ольга Мироновна Пронько, признавалась: «Мы боялись у него просить то, что другие просили и получали. Чтобы купить билет на Москву в Минском аэропорту, а я очень хотела проведать Петю после операции, мне первый и единственный раз в жизни пришлось воспользоваться тем, что я родная сестра Петра Мироновича».
Пример из сферы музыки, может, кому-то и покажется несерьезным, но только не молодежи 70—80-х годов. То, что они оказались в «империи лжи», они узнавали не из Солженицына, а из простого сопоставления молодежных песен. «Тут» — ложь и цинизм в совершенно невыносимой концентрации, «там» (на Западе) — да... в общем-то, неизвестно что, но положенное на бодрые аккорды. И языковой барьер был барьером и от лжи. Единственными пластинками, которые слушались в молодежной среде, звучали на танцах, были англоязычные ансамбли и «Песняры». Подшучивали: «ПЕНСняры» — это потому, что вроде любая неанглийская музыка — «пенсионерская». Подшучивали, но слушали (а сейчас, знаю, постаревшие, собирают все «лазерные» переиздания «Песняров», переслушивают под слезы и водку)...
Вся штука была в том, что вот вроде бы «одна шестая при Брежневе—Черненко» — океан абсолютно равномерного вранья и цинизма, но ведь чувствовали, что «в Белоруссии, там что-то по-другому». Приехал уральский парень Мулявин, и невиданное дело для остального СССР — «разрешили». Зато московские «старперы» из Союза композиторов пробили в ЦК постановление: молодежные ансамбли на своих концертах должны перемежать свои песни ИХ песнями. Прилагались и квоты, отчисление авторских, само собой. Неисполнение ИХ песен влекло запрет на дальнейшие концерты, разгоны... милиция. Уверяю вас, это «постановление ЦК» было самым известным из всех цэковских постановлений для очень значительной части нашего молодого населения...
Вот и ответьте: где члены Союза композиторов могли пробить такое постановление об обязательном исполнении их песен, в Москве, у генсека, недавно тоже пробившего пункт об обязательном участии полковника Брежнева в мемуарах маршала Жукова, или в Минске, у Машерова?
Мне, как-то проводившему журналистское расследование по теме «Сухой закон 1985 года», довелось узнать, что, оказывается, «Горбачев был против». А потом и что «Рыжков был против». Далее, что характерно, «и Лигачев был против». И работать тогда мне мешала, все отвлекала какая-то полумысль-полуощущение: «Где же я об этом читал?..» И не сразу, но вспомнил, откуда это ощущение «дежа вю»... Это ведь я читал о другом расследовании — по афганскому решению. Там точно так же выяснялось, что «КГБ был против», «Минобороны был против», «МИД был очень против», «Леонид Ильич был против», «Генштаб был совсем против», «наш отдел ЦК был...», «ГРУ было против решительно». И все ветераны соответствующих ведомств приводили вполне конкретные подтверждения, аналитические записки, доклады. («Тучи подозрений» сгущались, похоже, над ДОСААФом и над Всесоюзным обществом «Знание» — по ним «телерасследований» что «и они были против» вроде бы не было. Вот и готовые «виновники»). Хотя скорее это была не одна телепередача или статья-расследование, а несколько разных, выполненных в разные годы различными телеведущими, писателями. И это одни выясняли, что «КГБ и Минобороны были против». А другие — что «МИД и Генштаб»... Но по законам фонового восприятия эти частные телерасследования как-то слились в одно. Одно и впечатление от всех тех лет сползания страны в маразм и небытие. Возможно, один и шанс был у страны: что люди, спасшие страну от самой страшной в мировой истории угрозы, люди, продолжавшие «чувствовать» страну, — попробуют вернуть в нее здравый смысл. А эти, прохалявившие, проскользнувшие без соприкосновения даже и в народную войну, — они ведь точно даже и пробовать не будут... И не стали...
Возможно, и прав Сталин, что мы потеряли какое-то, может, критическое число «лучших», и «это сказалось» еще и в том, что освободившиеся места занимались другой категорией. Да, Зимянин не терпел Машерова, и для него, как и для Черненко, Брежнев-то был свой.
Вот даже самый частный случай возможного применения его военной мудрости: бывший партизан Машеров смог бы и подумать об... афганских партизанах, самым непонятным образом вдруг свалившихся на... четырежды Героя Советского Союза маршала Брежнева!
Примечание. Спохватился, что и тут, как в случае с Черненко, могут опровергнуть: некоторая часть Лёниных Звезд Героев была не «Союза», а «Труда»... Неуместное возражение в случае обесценившего и то и другое...
Бисмарк, проведший свое государство через три войны, в 1878 году так формулировал философию новосозданной им империи («Второго рейха»):
«Мы хотим достигнуть такого положения вещей, при котором никто бы не имел права сказать: я существую, чтобы нести бремя государственных тягостей, и никто не хочет позаботиться о моей судьбе».
В чем сложности Бисмарка были схожи со сталинскими в 1945 году? То же громадное расширение «зоны ответственности». «Второй рейх» оказался раза в два больше довоенной Пруссии. И многие немцы, особенно южные: швабы, баварцы, да и гессенцы, считали себя отнюдь не «объединенными», но захваченными.
Бисмарк, проведший через рейхстаг известные «антисоциалистические законы», отшвырнул марксистов, пытающихся встроиться в идею справедливого государства, НО не саму идею. Бисмаркова идея устройства жизни, после десятилетия тяжелых войн базируется не на Марксе, а на некоем духе Справедливости, как бы вышедшем из казармы. Потому и очень характерно, на кого в той программной речи в рейхстаге 1878 года ссылался «железный канцлер»:
«Наша (прусская) династия всегда стремилась к этой цели. Уже Фридрих Великий характеризовал свою миссию, говоря: я — король нищих! Господа, короли прусские никогда не были королями богатых. Фридрих Великий говорил: «Когда я буду королем, я буду настоящим королем нищих!»
Образом для Бисмарка стал именно полководец (а для многих и «солдафон») король Фридрих Великий, выстоявший в одиночку против всей Европы в Семилетней войне. Вот это Фридрихово, а затем и Бисмарково («...я буду настоящим королем нищих!»), наверное, и есть истинный взгляд генерала, понимающего, что офицер — средство, а солдат — цель.
Глава 17. РОССИЯ—ГЕРМАНИЯ
(Факты и теории, беседы и личные впечатления)
Так получилось, что 60-летие Победы автор этой книги застал в Германии, в Аугсбурге. В том, 2005 году меня с Германией связывали и некоторые журналистские темы. В рубрике «Столицы мира» журнала «Моя Москва» вышла статья о Берлине, что-то вроде дорожных наблюдений, плюс «размышления у обочины», «современность и история»... в общем, жанр известный. А статья в журнале «Новая неделя» (в марте 2005 года) — это было уже гораздо ближе к темам этой книги. И хотя ее заглавие «Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО «Европа» редактор не пропустил, все равно я ему был очень благодарен. Понятно, что имя фюрера, стоящее (в любом контексте) в названии статьи в российском журнале, как-то напрягает. Поменяли. Других купюр, искажений, чего-либо, на что может пожаловаться автор, не было. Более того, образовалась интересная «обратная связь»: редактор держал меня в курсе звонков самых разных лиц и организаций «по поводу изложенного материала о войне». Кстати, даже и альтернативное название той статьи, пошедшее в итоге в печать: «Кого пригласят на 100-летие Победы?» — нельзя было назвать таким уж бессмысленным. Как иногда сваливают: «результат уступки, следствие давления цензуры, самоцензуры». Если первый (мой) вариант — слоган, прямой упрек Европе, передавшей свой военно-экономический потенциал Гитлеру и тем неизмеримо усложнившей Советскому Союзу задачу своего освобождения, то вариант № 2 (редактора А.Чуркина) — размышление: как наши и европейские оценки одного и того же события, Второй мировой войны, менялись и как, наверное, будут меняться от юбилея к юбилею.
Отправной точкой памфлета послужил некий, если вдуматься, парадокс: неприглашение французами России на праздник 40-летия открытия Второго фронта в 1994 году (при Ельцине) и приглашение — на 50-летие (при Путине)...
В эту главу я решил свести все проходящее по графе «личные русско-германские впечатления». Их очень немного, моих собственных наблюдений, встреч, бесед или споров, имеющих отношение к темам войны или вообще к любым моментам русско-германской истории. И включил я их почти все. Что-то может показаться вам незначительным или слабо связанным с темой книги, но... Все же наличествует у меня такое особое уважение к «первичному факту истории»...
Очень запомнился мне, еще из советских времен, такой случай. Один научный сотрудник долго работал в каких-то провинциальных архивах и в результате нашел ранее неизвестное письмо В.И. Ленина. Подлинник. Собственно, это была записка примерно такого содержания:
«Распоряжение. Товарищу такому-то, отправляющемуся с ответственным поручением в Архангельск, — срочно выдать пару валенок и тулуп. Председатель Совета Народных Комиссаров. — (Подпись) Ленин».
Все экспертизы подтвердили: все абсолютно верно, написано Лениным. Собственноручно. Статья автора находки (как он работал, как «верил и искал») запомнилась мне весьма приблизительно. Но навсегда запомнились смысл и дух обрамляющих статей в том же номере журнала и комментариев и «откликов на событие» в других изданиях того периода.
Во-первых. Хорошая, добрая зависть к счастливому автору находки: «Диссертация, считай, в кармане!»
Во-вторых. Пожелания-напутствия и всему сообществу. Вроде: «Надо не отсиживаться, не «протирать штаны» в институтах, а смелее, настойчивее работать в архивах, в провинциях, встречаться с людьми... «Ведь только так можно открыть что-то действительно новое».
В-третьих. Общая профессиональная радость: «Благодаря нашей работе, работе историков следующее «Полное собрание сочинений В.И. Ленина» выйдет на 2—3 странички (это найденная записка со всеми полагающимися комментариями и примечаниями) полнее».
И действительно, то не были пустые комплименты «автору серьезного вклада». Ведь и в предыдущих изданиях «Полных собраний сочинений В.И. Ленина» были если не тома, то уж точно сотни страниц писем-записок, на фоне которых «наша, тулупо-валенковая», смотрелась ничуть не бледнее.
Темы будущих диссертаций, выстраиваемых «вокруг находки», проглядывали безо всяких натяжек. Или: «Новое — о внимании к кадрам, о заботливости о людях» (валенки и тулуп), или: «Новое о ленинском внимании к проблемам Севера» («ответственное поручение» было — в Архангельск). Плюс, разумеется, монография с биографией того «одетого-обутого» товарища.
Но главное, вся суть была в этом, добытом честным трудом праве на «новое в...».
Может, с тех пор у меня слух так развился, некая особая чувствительность, но только я постоянно улавливаю этот общий тон в любой оценке. Словно спрашивают: «Ну, что нового?», «Открыл что-нибудь или перелопачиваешь старое?».
Что тут ответишь? В этой книге — относительно новыми, малознакомыми персонажами вы признаете, возможно, только группу историков, привлеченных мною для критики Клаузевица (в соответствующей главе). А сквозной тезис, слоган: «Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО «Европа» — он уже отражает реальность, многим известную. Новыми были бы предложенные термины «Большая война», «право Большой войны», но еще потребуется огромная, несравнимая с проделанной работа, чтобы эти полуинтуитивные определения стали признанными терминами.
Остальное в этой книге базируется на давно известных фактах, словах и делах знакомых, в общем, исторических лиц. Чемберлен, Гитлер, Черчилль, Клаузевиц, Гуго Гроций... Единственно плодотворными здесь будут только попытки составления новых комбинаций фактов. Достигается или нет, хотя бы эмоционально новое восприятие — прошу судить по нижеследующему этюду.
КОЛОНКИ ЦИФР И КОЛОННЫ ТАНКОВ
Вот три довольно-таки известных, но изолированно воспринимаемых факта.
Факт № 1. Аншлюс Австрии (и некоторые его материально-технические подробности). Итак, Черчилль:
«Триумфальное вступление в Вену было мечтой австрийского ефрейтора. В ночь на субботу 12 марта нацистская партия намеревалась устроить факельное шествие в честь героя-победителя...
О причинах этого срыва стало известно не скоро. Германская военная машина, с трудом пройдя через границу, застряла у Линца. Несмотря на отличную погоду и хорошие условия, большая часть танков вышла из строя. Были обнаружены дефекты тяжелой моторизованной артиллерии. Дорога от Линца до Вены оказалась забита остановившимися машинами. Ответственность за затор, который показал, что на данном этапе своего восстановления германская армия находится отнюдь не в полной готовности, была возложена на фаворита Гитлера, генерала фон Рейхенау. Гитлер сам увидел этот затор, проезжая на машине через Линц, и пришел в бешенство. Легкие танки беспорядочно вошли в Вену в воскресенье. Бронемашины и тяжелые моторизованные орудия были погружены на железнодорожные платформы и только потому успели к церемонии. Фюрер был разъярен явными недостатками своей военной машины и обрушился на своих генералов, но те не остались в долгу. Они напомнили о его нежелании прислушаться к Фричу, принять к сведению предупреждение, что Германия не готова к большому конфликту (...)».
Факт № 2. Соотношение сил в 1938 году ( Чехословакия — 469 танков, 2 млн. чел., Германия — 720 танков, 2,2 млн. чел.) в сопоставлении с картиной аншлюса Австрии — с вышеприведенной картиной россыпи немецкого металлолома на дороге Линц—Вена. Видно, эти факты лежат на разных исторических полочках: «Это называется «Аншлюс Австрии». А то совсем другое — оно у нас в истории проходит по графе «Судеты», «Гитлеровская угроза», «Мюнхен». И должно лежать на другой полочке. Как же можно их совмещать?!»
Но между этими «делами на разных полочках» — дистанция 2—3 недели! И сегодня, вспоминая это мюнхенское шараханье, обязательно надо помнить, что немецкие танки, подсчитываемые — и по сей день! — англо-франко-чешскими генштабистами, историками, — это те самые... хм... изделия, которые, оказывается, надо было перевозить на парад по железной дороге. Движение своим ходом по шоссе — слишком тяжелый, недоступный для них маневр. А по пересеченной местности? А по Судетским (Исполиновым) горам? А по укрепленным рубежам на этих горах?.. Но даже и тот факт, что Судеты были превращены в самое мощное укрепление Европы, — его, конечно, упоминают, но в специальных трудах. Как-то забывается, что Судеты — это не только место проживания соответствующих немцев, но и, собственно, горы, и что сочетание горного рельефа и фортификации дает эффект несравнимый со всякими там «информационно раскрученными» линиями Мажино, Зигфрида...
Итак, о немецких танках 1938 года мы упомянули. А что же противоположная статистическая колонка цифр — чешские танки? А это...
Факт № 3. Тут надо лезть на совсем другую полочку, чтобы узнать о европейском лидерстве Чехословакии по экспорту военной техники в 1938 году. Тот же Черчилль все повторяет: «Заводы «Шкода»! Заводы «Шкода»! Мощнее всех британских!» А ведь кроме «Шкоды» были еще заводы «ЧКД- Прага», чей танк TNHP-S в тридцатые годы успешно экспортировался в Иран, Швецию, Швейцарию, Румынию.
И я, как человек, которому довелось лет восемь поработать во Внешторге СССР, могу свидетельствовать: этим странам (Швеции, Швейцарии, например) «впарить», продать что-нибудь похожее на тогдашнее немецкое барахло просто невозможно. Свои, местные, промышленники проведут такую «пиар-кампанию», что только держись... Вот, например, в 1938 году голландское правительство решило купить британский легкий бронеавтомобиль Humber (или лицензию на его производство). Об этих намерениях узнали промышленники концерна Ван Доорне, у которых на тот момент аналога не было и в проекте... Подключились, подключили общественность, инстанции... В итоге бронеавтомобиль был спроектирован, а затем и начал производиться на их, доорневской фирме DAF.
И уж поскольку мы взяли этот пример, нужно проследить его путь до конца. (Тем более «концы» тогдашней европейской военной техники так симптоматично похожи.) Бронеавтомобиль М-39 DAF оказался прекрасной машиной, но, на наше счастье, его успели произвести только 25 штук. Почему «на наше счастье»? Да все потому же! На силу голландского военного сопротивления не повлияло бы наличие у них даже и... 2500 танков, а так... К счастью, были изготовлены только 25 танков, они достались немцам (целехонькими, разумеется) и были подбиты, как указано в одном отчете с фотографиями, уже под Ленинградом...
А немецкая «бронированная мощь» 1938 года — это очередная историческая аберрация. Все эти ужасные «тигры», «пантеры», «фердинанды», все это появилось только на русских полях. В... и после 1943 года! А вас, господа, фюрер, получается, испугал грохотом своих разваливающихся самоделок.
Если после этого этюда ваша оценка «Мюнхена» («Мюнхена», удержавшего Гитлера у власти и давшего ему другие танки, под которые другим людям пришлось бросаться с гранатами), если хотя бы ваше эмоциональное восприятие того сговора хоть чуточку изменилось, — значит, «метод» работает.
А ТЕПЕРЬ И О ЛИЧНЫХ БЕСЕДАХ И НАБЛЮДЕНИЯХ В ГЕРМАНИИ 2005 ГОДА
Может, эти путевые очерки, репортаж из «страны побежденного фашизма» кому-то и покажется излишне бравурным, веселым. Очень жаль, если где-то фактуристые «красоты» немного отвлекли от более существенного — моего собирательства в каждом городе и городке хоть каких-либо фактов, нитей русско-германских связей.
Для чего это собирательство «нитей» в книге о войне? Вот именно, о войне... Когда пересмотришь все эти «нити», а точнее, добротную ткань, вырабатывавшуюся столетиями... Тогда, в общем, взгляд на эту войну делается еще трагичней. Вспомнишь не только ту Книгу русских георгиевских кавалеров (там более трети Карл-Иванычи да Петр-Фридриховичи), но и Великую Екатерину Цвайтише (Вторую). А еще и гессенскую принцессу Эллу, красивейшую невесту Европы, отказавшую сватавшемуся будущему кайзеру Вильгельму, вышедшую за Великого князя Сергея Александровича, овдовевшую после каляевского взрыва, основавшую Марфо-Мариинский монастырь и избравшую судьбу русской великомученицы и святой. Вспомнишь, и тогда вопрос «почему?» (о войне) загорается, словно библейская надпись на стене.
И пресловутая тема «сравнения уровней жизни в стране- победительнице и стране-побежденной» делается на фоне этого Вопроса уже совсем ничтожной...
Но уж если коснуться и этого несчастного штампа (по линии «сравнения уровней жизни...» или с элементами оного у нас проходили почти все германские репортажи), то можно сказать... Да что уровни?! Выравниваются уровни... В Германии лет пять как экономический кризис, у нас — наоборот. Разрыв, если речь о «выражаемом в цифрах», объективно сокращается...
Но вот те наши журналисты, что тридцать лет «душились» за то, чтоб вырваться «в загранку в ФРГ» и писать там драматические «очерки о безработных»... и те люди, которые в «перестройку» придумали те самые анекдоты о нашем ветеране («Не надо было побеждать — пил бы сейчас баварское пиво»), — это все симпатичнейшие люди...
Более того. Я думаю, что это и в действительности, физически, одни и те же люди. Такая вот у меня догадка.
Глава 18. БОРЬБА С БОГОБОРЧЕСКИМ ГИТЛЕРОМ. И ВЕЧНАЯ ПОПСА
Огромные усилия европейской и американской пропаганды, от последней газеты до Голливуда, и огромного ряда книг были направлены вроде бы на борьбу с нашим врагом, с Гитлером то есть. Я сейчас о той борьбе, направленной на утверждение в мировом сознании постулатов:
«Гитлер — мистик, сатанист, оккультист. НСДАП — богоборческая, антихристианская партия. Третий рейх — вообще мистический орден. Аненербе, Тибет, Туле, Шамбала и т.д.».
Но есть подозрения, что абсолютизация этих постулатов может принести реальный вред стране, победившей Третий рейх, — России.
Для начала потребуется дальнее историческое отступление.
В Европе рубежа XVII—XVIII веков после всех побед великой научной революции значительная часть французской элиты вдруг начала склоняться к мысли, что «Людовик Четырнадцатый все же некоторым образом Бог». После Паскаля и Декарта, во времена Ньютона и Лейбница, французские аристократы, традиционно дружившие и покровительствовавшие ученым, вдруг захотели уподобиться древнеегипетским крестьянам, молившимся своим фараонам (ближайший исторический аналог).
Так вот, историки со знанием психологии нашли истоки этого безусловного феномена в... побежденной, сломленной Фронде.
Дух, образ мысли французского аристократа формировался в сословной монархии и был кровно связан с целой вселенной различных привилегий, «феодально-рыцарских привычек». «Фрондировали» они, собственно, за их, «привычек», сохранение. И полное поражение, «слом через колено», всерьез грозило сословной чести, морали и даже психическому здоровью аристократа. Вот и сконденсировалась потихоньку такая мысль: «Так унижаться перед Людовиком можно, не позорно, потому что это... того-с... некоторым образом — Бог-с».
Теперь вернемся в XX век. А что оставалось делать двумстам пятидесяти миллионам европейцев? (250 000 000 — человеческий потенциал Третьего рейха. Гитлер особенно любил и очень часто повторял это, в общем-то, правильно подсчитанное число своих подданных.) Что делать 250 миллионам добропорядочных христиан, освобожденных Красной Армией, Советским Союзом? Да еще когда вызрел целый набор экономических претензий к бывшему освободителю?
Правильно, ключ к самореабилитации — максимальное (пре)умножение силы фашизма. Умножение его еще и на демонический сомножитель. Это позволяет:
1) снизить меру ответственности за капитуляцию и за пяти- (а у кого и шести-) летнее обслуживание гитлеровской машины: «Гитлер? Силен был он, дьявол! Не совладали»;
2) получить «чистый лист», карт-бланш для современных политических маневров. Ярчайший пример — нападение в 1999 году на Югославию. Осуществившая его «Объединенная Европа»-2 географически, этнически, физически повторяла Объединенную Европу-1, разве что столица переехала из Берлина в Брюссель. И даже забота об интересах меньшинства (косовских албанцах) удивительно напоминала трогательную заботу Адольфа о судетских немцах.
И европейские политики на возможное сербское обвинение в адрес Объединенной Европы-2 могут ответить примерно так:
«А тот раз, в 1941 -м, нападали не мы. Не Европа. То есть в физиологическом смысле то были, конечно, да, наши отцы и деды. Но тогда-то во главе был сам Сатана. Вельзевул, Асмодей... и Люцифер. С него и весь спрос. А сейчас наши бомбежки и попрание вашего югославского государственного суверенитета базируется на совсем-совсем других идеалах. На прямо-таки идеальных идеалах».
Так что нам с этой кампании по демонизации фюрера?
Пример государственного управления PR-кампанией подал в свое время и наш Верховный Главнокомандующий. В 1941 —1944 годах, когда европейски подкрепленные немцы жгли и убивали на территории Советского Союза, известными лозунгами нашей пропаганды были: «Убей немца!», «Смерть фашистским оккупантам!». А в 1945 году, аккурат накануне первой встречи наших войск с гражданским населением Германии, И.В. Сталин выступил со специальной, знаменитой статьей. «Товарищ Эренбург ошибается. Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается». Фашисты для нас, собственно, уже и перестали быть «оккупантами» («оккупировать» переводится «занимать»), и тогда нам нужно было освобождать Европу от... ее Первого Объединителя...
Вообще говоря, литературы о «мистическом, сатанистском рейхе» — море-океан. Единственное отличие: океан, уровень океана — стабилен, принят даже как известная точка отсчета. А литература о «туле-шамбальских нацистах» прирастает практически еженедельно. Логика такая:
«Тайны Рейха, СС, Гиммлера—Бормана» — товар? — Да!
«Оккультизм, мистика, спириты, маги» — товар? — Еще бы!
Значит... «Маги СС, мистика Третьего рейха» будут сверхтовар!
Для всей этой попсы давним, завидным ориентиром, примером попадания в бестселлеры послужила, конечно, вышедшая в 1960 году книга Луи Повеля и Жака Бержье «Утро магов». С их, Повеля—Бержье, легкой руки даже и ученый геополитик Карл Хаусхофер, действительно оказавший влияние на Гитлера времен его заключения в крепости Ландсберг (через Гесса), назначается в маги что-то вроде... «волшебника из страны Оз». А оказанное хаусхоферовское влияние, соответственно, магическим влиянием. Они же, Повель— Бержье, дали и формулу, определение-объяснение силы Гитлера: «Рене Генон плюс танковые дивизии». Ну, Рене Генон — «авторитетный маг», оккультный бренд, и сам лозунг, в общем, вышел доходчивый и хлесткий, похожий на рекламный слоган «Просто добавь воды!».
Итак, жила была вскрыта. А дальше счастливо и... похоже, очень не случайно соединились финансовая привлекательность подобной писанины и некий закадровый политический заказ: вывести Адольфа, Гиммлера, Розенберга и прочих «за скобки» европейской политики, позиционировать их как «магов-недоучек» (помните такую песенку?).
В качестве навигатора в этом «магическом» океане привлечем Дмитрия Жукова, автора прекрасного исследования «Оккультизм в Третьем рейхе». Хотя, честно говоря, работа ему предстояла некоторым образом... ассенизаторская. Каково перечитывать десятки графоманов, списывающих друг у друга по кругу: тамплиеры — Грааль — катары — загадка пирамид — Лох-Несс — Шамбала — Туле (далее со всеми остановками)...
Что ж, воспользуемся результатами работы Жукова.
В «Утре магов», оказывается, пишется еще и следующее:
«23 февраля 1957 года в Богемии водолаз искал тело студента, утонувшего в Чертовом озере. Он (водолаз) выплыл на поверхность с бледным от ужаса лицом, не в состоянии вымолвить ни слова. Когда к нему вернулся дар речи, он сообщил, что видел под холодными тяжелыми водами озера призрачную шеренгу немецких солдат в форме, обоз запряженных телег».
Как сказали бы в молодежной среде: «О! Подводные зомби — это круто!»
Далее подсуетился Д.Х. Бреннан, книга «Черная магия Адольфа Гитлера».
Названия глав: «Черный посвященный», «Корни зла», «Зловещий символ», «Жертвоприношение сатане».
«...Гитлер решился на договор. Он решил просить о помощи Сатану, просить чуда такой мощи, которое могло бы переменить внешние физические условия... Мы изучили его (Гитлера) карьеру — это карьера мага. Короче, то, как Гитлер думал и поступал, — именно так живут, думают и поступают сатанисты... Ведьмы производили специальные действия, чтоб воспрепятствовать высадке Гитлера после падения Франции...»
Гудрик-Кларк, «Оккультные корни нацизма». Жан Робен, книга «Гитлер — избранник Дракона». Здесь как раз Хаусхофер и назначается магом, учителем. Так сказать — «главмагом».
Основания? По заданию еще баварского Генштаба Хаусхофер ездил в Японию, а Тибет-то — там рядом! Наверняка и заезжал!.. Ну а побывавший в Тибете — маг без вариантов!..
Далее... Тревор Равенскрофт, книга «Копье судьбы» (копье римского воина Лонгина, это из того же номенклатурного ряда, что и чаша Грааля). Здесь Гитлер подверстывается в ряды известных: Алистера Кроули (сатаниста), Рудольфа Штайнера и... Елены Блаватской.
Да-да, и наша соотечественница (кстати, двоюродная тетка графа Витте) Елена Блаватская, основательница теософии, — перворазрядный бренд на оккультном рынке. Чаще других в XIX веке она употребляла в книгах и письмах знак свастики. Считается, что именно она, «ее свастика» повлияли на Адольфа при выборе «лейбла» для «своей фирмы».
Еще раз повторю: упоминание отдельных книг — это из «эпохи первоначального накопления магического капитала». Когда имена авторов еще были различимы. Далее последовал настоящий вал, сотни книг и брошюр, голоса стали неразличимы, и... маг Гитлер стал фактом общественного сознания.
И вот уже Юрий Воробьевский выпускает «Аненербе — оккультный меч рейха».
Н. Непомнящий: «Тайны оккультного Рейха». С. Зубков: «Оккультная магия Третьего рейха». А некий Антон Первушин — «Оккультные тайны НКВД и СС». Вот хороший пример книги — где все ясно уже из заглавия. Однако Дмитрий Жуков (профессиональный долг!) погружается в эту исторически- мистическую графоманию, к «...тайнам рода Меровингов, тамплиерам и доминиканцам, тайному дару какого-то Одоакра, ну и знаменитому сатанисту Алистеру Кроули» (вся связь которого с фашизмом заключалась в том, что его в 1923 году вышвырнули из Италии по приказу Муссолини).
Я бы все же выделил из общего коммерческого потока вот эти, первушинские «Оккультные тайны НКВД и СС». Пример характерный. Дескать, магия, «границы реального, материального мира так зыбки, условны...», и вот уже НКВД попадает в одну нишу, в один «сегмент» с СС. А там, глядишь, появится и... «магия Красной Армии и вермахта»...
Вот и хорошая тема гипотетической (пока) пресс-конференции. Пункты повестки:
1. Кому сегодня выгодно позиционирование Гитлера эдаким Гарри Поттером (только взбесившимся и впавшим в «от- рицаловку»)?
2. О первоисточниках, используемых для этого позиционирования.
Вроде бы на бытовом уровне навешивание на врага дополнительных отрицательных характеристик это как бы некий... вклад в «пропагандистскую борьбу с общим врагом». Посыл этот не совсем верный. И даже совсем неверный, если применяется без учета исторической фазы, периода применения: в «Боевом листке», перед атакой? Или в период послевоенных дискуссий, когда одно заведомо ложное обвинение может подорвать доверие к десяти настоящим?
Но тут лучше начать с пункта 2. О первоисточниках.
Понятно, что сегодня книги про «Оккультные тайны НКВД и СС» гонят на продажу люди, в жизни своей не переступавшие и порога архивов, в принципе даже и не знающие, где в их странах эти архивы и расположены. Книги множатся клеточным делением, как бактерии в протухшем бульоне, но... вопрос первоисточника для серьезного исследователя остается актуальным. Продолжим, опираясь на работу Дмитрия Жукова.
ВЕТЕРАН ШВЕЙЦАРСКОГО ФРОНТА ВТОРОЙ МИРОВОЙ
«Мобилизация» Германа Раушнинга — яркий пример действия законов пропагандистской войны. Итак. Родился Герман Раушнинг в 1887 году в Торне. Авантюрист по натуре. Военная карьера практически сорвалась: к 1918 году всего лишь лейтенант. После войны поселился в Данциге, возглавив Германское культурное общество. В 1932-м примкнул к нацистам, на короткое время стал председателем Данцигского сената, в качестве которого 4 (четыре) раза имел аудиенцию у Гитлера. Поссорился с гауляйтером Форстером, исключен из СС, НСДАП, эмигрировал в Швейцарию.
Летом 1939 года, остро нуждаясь в деньгах, Раушнинг принял предложение антифашистского активиста Имре Ревеса написать в рекордный срок, под видом мемуаров, пропагандистскую книгу, разоблачающую нацизм. Еврейский литератор Ревес в то время возглавлял антигерманскую пропаганду в мировой печати, в контакте с Черчиллем и партией войны в Лондоне. Обладая почти неограниченными средствами, Ревес предоставил в помощь Раушнингу большой штат своих сотрудников, переводчиков. В результате почти мгновенно (по книгоиздательским меркам) вышла книга «Гитлер сказал мне. Доверительные сообщения фюрера о его планах завоевания всего мира» (1939).
Книга была тут же издана в 20 странах огромными тиражами. В ней впервые было упомянуто о наличии у нацистов некоего «тайного учения, разрабатываемого в определенных кругах весьма малочисленной элиты». К каковой (элите) необходимо был приписан и сам Раушнинг. А те 4 (четыре) его аудиенции у фюрера, соответственно, были превращены в «сотни откровенных бесед».
Дальнейшая «дискография» Раушнинга: «Революция нигилизма» (1939), «Голос разрушения» (1940), «Зверь из бездны» (1940), «Время исступления» (1946).
Глава 4 первого его «хита» 1939 года называлась «Антихристианин» — она и стала тем самым источником тысяч «исследовательских» книг и брошюр, кормящим и по сегодня Первушиных и Воробьевских.
Глава «Черная и белая магия»: «Гитлер отдался силам, которые влекут его за собой... Он уже давно предался власти колдовства, которое не без оснований и вовсе не в переносном смысле можно назвать демонической магией».
Фюрер и масоны: «Они образуют нечто вроде элиты священнослужителей... отгораживаются от людей с помощью символов и обрядов. Иерархическое строение и воспитание символами, помимо разума, путем оплодотворения фантазии, магического воздействия... и это я перенимаю у них».
Он же и коммунисты: «Между нами и большевиками больше сходства, чем различий. Прежде всего — истинный революционный настрой, свободный от происков всякой пархатой социал-демократии...»
Мне все это (Раушнинг у Ревеса) немного напоминает сцену из «Мертвых душ», где одуревшие от скуки губернские чиновники допрашивают «свидетеля Ноздрева»:
«— А что, может, Чичиков и... Наполеон?!
— Наполеон. Наполеон. Без всякого сомнения — Наполеон!..»
Даже и через много лет в известном фильме Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» воспроизводятся, оказывается, фразы Раушнинга:
«Я, — говорил Гитлер, — освобождаю людей от отягощающих ограничений разума, грязных и унижающих самоотравлений химерами, именуемыми совестью и нравственностью».
Впрочем, есть одно важное отличие открытий Раушнинга от ноздревских: в то время шла война. И Ревес выполнял (и можно сказать, блестяще выполнил) свой долг военного публициста!
Но, наверное, даже и самые талантливые публицисты нуждаются в государственном перенацеливании их азарта и усилий (чуть не оговорился — «лая»). Так и Сталин в 1945 году «поправил» Эренбурга, а вот Михаила Ромма в 1960-х поправить уже было практически некому.
Итак, Ревес во время войны работал на важном участке. А перетасовывающие сегодня ревесовские военные агитационные материалы Первушины и иже, они в результате всю тему Второй мировой войны замешивают в клубок несерьезной попсы. А что остается серьезным после этой операции? Что может быть серьезнее Второй мировой войны, Мюнхена, Ялты? А вот, пожалуйста (место расчищено): права меньшинств, страсбургские европосиделки, хельсинкские группы...
С точки зрения законов СМИ и пиара это все темы-конкуренты в борьбе за печатные площади, за эфирные минуты.
И всякий, пытающийся обратить общественное внимание к теме реальной, геополитической ответственности Европы, наткнется на то самое, на «попсовое» восприятие войны.
Какая война? Это где спасали «Рядового Райана» и Шиндлер катался по лагерям со своим «Списком»?.. Но эти фильмы — еще куда ни шло. Там же проступает правда о «Большой войне». А вот превращение Второй мировой в состязание магов, столовращателей — это и есть настоящий подрыв.
Даже пропагандистская утка с приравниванием битвы у Эль-Аламейна к Сталинградской и то, как выражаются, «доступна обработке». С помощью цифр и четырех арифметических действий над ними можно восстановить истину. Но гораздо труднее будет бороться с этим глобальным рассеиванием исторического внимания, памяти, вымыванием самой идеи войны. «Магия», «Оккультные услуги» — это ведь привычная страничка на последних страничках нынешних рекламных газет. Прочное занесение туда фюрера, НСДАП, СС — это и было бы наиболее отрицательным исходом, полным проигрышем PR-кампании.
Такой пример. Если директор какого-то банка сошел с ума, подался в клоуны, сбежал в Бразилию — кто из клиентов пострадает больше? Наверное, пропорционально вкладам.
И... если Гитлер вдруг сегодня окажется Гарри Поттером, чья история пострадает сильнее: Дании, с ее полуторачасовым военным сопротивлением в 1940 году и 36 погибшими, или...
СВАСТИКА — КРЕСТУ
Следующая важная тема «Фашизм и религия». И тут перехлесты так же вредны. «Покажем Гитлера если не получилось сатанистом, то тогда уж самим Сатаной! Врагом христианства». А Гитлер-то был политиком, европейским политиком! Как говорится: «Не за то волка бьют, что сер...» Фюрера скорее можно обвинить в религиозном равнодушии, в сугубо утилитарном отношении к религии. Надо укрепить верность ближайших сотрудников? И Гитлер соглашается быть крестным отцом их детей.
Поднять рождаемость в рейхе? И Гитлер объявляет: «Я лично буду крестным отцом десятого ребенка у каждой германской матери!» И был неизменным прилежным участником таинства Крещения. Или, допустим, надо попытаться расколоть население Советского Союза — и на оккупированных территориях было открыто: в областях РСФСР — 2150 храмов, в Белоруссии — 600 храмов, на Украине — 5400.
Политик Гитлер более всего опасался нарушения единства немецкой нации. Угрозу разобщения по имущественному, социальному признаку он преодолевал активнейшими политическими мерами (удар по коммунистам, ликвидация безработицы, система ограничений для крупного капитала — эти его меры, конечно, тема отдельных книг, достаточно констатировать, что некоторые из его социальных решений, идей до сих пор в обращении). А вот угрозу религиозных внутригерманских конфликтов Гитлер пытался устранить в самом зародыше предельно сдержанной, осторожной, «равноудаленной» политикой.
В «Майн кампф» он пишет, что инициаторы религиозных распрей: «...гораздо худшие враги народа, даже чем интернационально настроенные коммунисты... Пусть каждый останется при своей вере, но пусть каждый считает своей первейшей обязанностью бороться против тех, кто подрывает веру другого. Только при взаимной уступчивости, только при одинаковой терпимости можно исправить нынешнее положение вещей и добиться того, чтоб в будущем нация действительно стала единой и великой».
Хорошо, допустим, это («Майн кампф») — пока что намерения, личные убеждения Гитлера. Прежде чем перейти к его реальной политике после 1933 года, коротко упомянем о религиозных идеях его окружения.
Геббельс. Родился в католической семье, мечтал о священстве. И в своем автобиографическом романе «Михаэль», и в дневнике повторял: «Наша борьба — это в самом глубоком смысле борьба между учением Христа и Маркса».
Розенберг. Его книга «Миф XX века» удостоилась и развернутой рецензии даже и от нашего Сергея Булгакова, отметившего ее «литературный блеск и остроту». Розенберг отбрасывает Ветхий Завет и апостола Павла.
Можно упомянуть и о довольно скучных препирательствах, обвинявших Розенберга в «неоязычестве», «вотанизме» и оправданий того, что-де «описывал вотанизм уже как мертвую религию». Главный его, Розенбергов, политический пункт: «Национал-социалистическое движение не нуждается в религиозной догматике ни в защиту вероисповедания, ни в борьбе с ним... мое мировоззренческое признание рассматривается только как мое личное...»
Эти выдержки могут напомнить одно известное и, по- моему, отчасти насмешливое религиозное высказывание всегерманского кумира, военного гения, короля Фридриха Великого: «В моем королевстве каждый спасается, как хочет!» (Имелось в виду «спасение души», принадлежность к какой-либо религии.)
Гиммлер. Тоже из католической семьи, плюс его отец был воспитателем наследного принца Баварии Генриха. (Принц Генрих, кстати, был и крестным отцом будущего рейхсфюрера СС.)
Текст эсэсовской присяги закачивался: «...и да поможет мне Бог». Профессорский состав офицерских школ СС он инструктировал: «Я категорически запрещаю вам проявлять не только бестактность, но даже невнимание к представителям всех без исключения конфессий... Если я требую от эсэсовцев, чтобы они были верующими людьми... то я требую этого вполне осмысленно и твердо. Людей, которые не признают высшего существа или предопределения, я в своем окружении не потерплю. Абсолютно недопустимы какие-либо нападки на Христа как личность».
Этой личности, Христу, они, нацисты, охотно «выдавали» и наиболее ценный в рейхе документ: «Справку о нееврейском происхождении». «Свидетельство об арийскости»...
Более-менее убежденным борцом с христианскими конфессиями можно считать разве что Бормана. В анкете депутата бундестага 1933 года он назвался протестантом, но уже в 1936-м официально объявил о выходе, совместно с женой, из списка прихожан. Глубинные причины этой перемены историкам пока неизвестны — кроме, конечно, вышеперечисленных коммерческих оккультописцев (там-то все ясно: летающая тарелка — Тибет — обращение — кровавая клятва перешаманить христиан...). Набор же конкретных бормановских деяний порождает странное ощущение: «А о чем вообще идет речь?» Все сплошь какие-то рассылаемые рекомендации. И это при том, что у рейхсляйтера Бормана среди его прямых подчиненных, гауляйтеров, как минимум четверо были ревностными католиками. Были и протестанты. Гауляйтер Швабии — Карл Вайль — открыто заявлял, что «бросает депеши Бормана в камин, не читая». Гауляйтер Силезии Йозеф Вагнер относился к Борману много хуже и отказался «проводить на территории своего гау какие-либо антихристианские акции». Гауляйтер Южного Ганновера-Брауншвейга Бернгард Руст «послал» Бормана, правда, предварительно заручившись поддержкой Геринга—Геббельса. Но о каких же все-таки «антихристианских акциях» Бормана шла речь? То, что тогда сорвал Руст, — то было... «предложение закрыть факультеты теологии в университетах Германии». А 9 июня 1941 года Борман разослал, как пишут историки, «печально знаменитый циркуляр». В документе заявлялось «о несовместимости нацизма и религии, о том, что идеология партии зиждется на научной основе, о необходимости преодолеть «религиозный партикуляризм».
Последовали многочисленные обращения к Гитлеру с протестами. Фюрер возмутился и приказал изъять циркуляр. Борман пошел на попятную, заявив, что автором текста был не он, а помощник, который уже понес наказание — отправлен на фронт. В общем, ну никак не дотягивает рейхсляйтер Борман до своего железного кинообраза в исполнении Юрия Визбора... И, наконец, вершина «бормановских гонений» — интрига против гауляйтера Йозефа Вагнера, не выдавшего свою дочь Герду за эсэсовца Карла Вейля за то, что тот вышел из церкви. Тут Борман все же подстроил дело так, что Гитлер грубо выгнал Вагнера со съезда партийных руководителей. Но другие участники съезда с презрением прокомментировали, что это Борман «прожужжал уши фюреру... да еще в тяжелейший период войны... и у фюрера просто не выдержали нервы». Потом Борман добился и отдачи Вагнера под высший партийный суд НСДАП», который... полностью встал на сторону третируемого католика Вагнера. Так же тщетны были попытки Бормана упразднить службу капелланов в вермахте.
КРЕСТ — СВАСТИКЕ
23 марта 1933 года Гитлер назвал христианские церкви «важным элементом сохранения души немецкого народа». В апреле на тайном заседании консистории папа римский Пий XI одобрил борьбу Гитлера против большевизма. В июне совместное пастырское послание всех германских епископов призвало к сотрудничеству с новым режимом.
20 июня 1933 года был подписан германский конкордат с Ватиканом. Подписавший его со стороны Германии вице-канцлер фон Папен вспоминает слова Муссолини: «Этот конкордат впервые укрепит доверие к вашему правительству за границей». И далее фон Папен: «Гитлер заявил своим радикальным коллегам, что его планы перестройки могут быть выполнены только в атмосфере религиозной терпимости...»
Кардинал Римско-католической церкви в Рейхе Михаэль фон Фаульхабер доложил папе о... перестройке в Германии и привез оттуда одобрение и поддержку. Фон Фаульхабер: «Германия протянула руку папству, величайшей нравственной силе в мировой истории... это поистине великий и благой жест, поднимающий на новую ступень авторитет Германии на Западе, на Востоке, во всем мире. Мы искренне, от всего сердца желаем: да хранит Господь нашего рейсхканцлера, ибо он нужен нашему народу».
Его же рождественская проповедь 1933 года: «Церковная точка зрения не содержит в себе никаких противоречий расовым исследованиям и расовой культуре. Нет и противоречий стремлениям сохранить национальные особенности народа, поддержать его чистоту и подлинность, благоприятствовать возрождению национального духа на основе кровных связей».
Когда в 1936 году швейцарские руководители призвали свою паству молиться о смерти Гитлера, кардинал фон Фаульхабер обвинил их в отходе от христианства и обратился: «Католики, мы сейчас все вместе помолимся за жизнь фюрера».
Ну и еще одна общеизвестная страница сотрудничества — спасение, бегство сотен нацистов с помощью церковных каналов, связей, документов.
Протестанты еще до прихода НСДАП к власти пытались установить с ней контакты. В 1932 году было создано пронацистское «Движение немецких христиан». В 1993 году восьмисоттысячная евангелическая молодежная организация официально присоединилась к гитлерюгенду.
Был разработан устав новой Имперской церкви, которая должна была унифицировать всю протестантскую часть рейха. (То, что это не было сделано, это, кстати, еще один пример того, что Шпеер в своих свидетельствах называл «неоднородностью, феодальным конгломератом Рейха».)
Безусловно, нужно упомянуть и об оппозиции части протестантов нацистскому режиму. 21 сентября 1933 года был образован Чрезвычайный союз пасторов, или Исповедальная церковь. В нее к началу 1934 года вступили 7000 священников. Они очень смело, но и весьма избирательно критиковали нацистскую политику. Осуждали преследования евреев, публично молились за них, но и поддерживали выход Германии из Лиги Наций. Многие из этих мужественных людей были репрессированы.
И еще один, очень характерный пример нацистской религиозной политики. В оккупированном Крыму проживали караимы, исповедовавшие иудейство. (Караимами, кстати, были маршал Якубовский и поэт Сельвинский.) Эксперты СС тщательно изучили исторические документы, антропометрические данные военнопленных караимов и подтвердили: караимы принадлежат к тюркской группе... Результат — не только никаких репрессий, но был даже открыт (в Евпатории) иудейский храм для караимов. Так что разнообразием богатая крымская земля дала и такую уникальнейшую в мировой истории картину: «Ваффен-СС торжественно открывают... синагогу!»
Для полноты представления нужно бы упомянуть и о десятках «самопальных теорий» вроде «ариахристианства», пытавшихся подверстать христианство под всяческие «нордические», «арийские» пункты. Все они прекрасно и увлекательно (насколько позволяет скука изначального материала) разобраны в книге Дмитрия Жукова.
Единственное замечание-полувозражение Жукову. Прекрасно исследовав генезис «оккультно-рейховских» бредней, обрисовав их источник, книги Раушнинга, он, Жуков, тем же эпитетом «сомнительный» награждает и книгу Генри Пиккера «Застольные разговоры Гитлера». Хотя сам же он (Жуков) признает и упоминает факты громадного, коренного отличия между этими книгами. Генри Пиккер действительно с марта 1942-го стенографировал Гитлера, действительно получил записи своего предшественника Генриха Грейма. А недоверие Жукова вызывает разве что факт пребывания Пиккера в британском плену и общая «путаность высказываний Гитлера».
Но ведь это — прямолинейность — как раз свойство направленных фальсификаций. А так — вся обстановка «в гитлеровской трапезной», редкие реплики окружения и, главное, общий стиль монологов Гитлера потрясающе достоверны и стилистически совпадают с фрагментами из записок Шпеера (косвенное подтверждение!). А сочетание путаности, самодовольства и параноидальной упертости Гитлера по некоторым самым разнообразным пунктам вроде:
«его фронтовой, окопный опыт в Первой мировой»,
«вегетарианство»,
«евреи» (да-да, именно в такой последовательности по частоте упоминаний!) — это как раз и есть зафиксированная в книге факсимильная точность облика и манеры фюрера, который уже к 1942 году добился, что даже его преданные слушатели переглядывались за столом при очередном съезжании Адольфовой пластинки...
Впрочем, все это, конечно, фронт работы текстологов и психологов. Мы же подошли к очередному выводу.
Не было и нет непроходимой пропасти между религиозной политикой Гитлера и современными политкорректными стандартами.
Белорусский президент Лукашенко неполиткорректен? Попытки российских властей выделить четыре исторически укорененные у нас, в России, религии и ограничить всяких сектантов и сайентологов тоже неполиткорректны? Пусть так!
Однако тогда и вы, органы, выдающие сей «сертификат политкорректности», должны признать одно из двух. Или:
1) Политкорректными, уважающими свободу совести были Адольф и К.
Или:
2) Политкорректность — всего лишь некий наукообразный синоним понятия, означающего просто политическую покорность Вашингтону и Брюсселю.
И О «НАУЧНО-ШАМБАЛЬНОЙ» ПОПСЕ, НАКОНЕЦ
К этой хитрой задаче «превращение Гитлера в Гарри Поттера» очень близка и тематика фильма «НЛО Третьего рейха», показанного на телеканале «Россия» 2 сентября 2006 года. Автор фильма — Виталий Правдивцев, фирма «Голдмедиум».
Рецепт примерно тот же. «Пусть тема фашизма XX века — это целое море. Так растворим же ее в океане попсы!» Все те же НЛО, путешествия во времени, Тайное общество Аненербе, Тибет, Шамбала, страна Туле, Бермудский треугольник, Антарктида (далее со всеми остановками). Щедрые россыпи фотографий чьих-то рисунков (и наоборот, чьи-то рисунки по памяти с виденных когда-то фотографий). В общем, у Гитлера были летающие тарелки, отчасти невидимые для врага. Указаны даже и марки: «Врил», «Белонсо» (последняя вроде была помощнее). Боевое их предназначение? А действительно? Ведь водрузить серьезный бомбовый груз на эти хрупкие и очень тонкие создания из неведомых металлов — на это, конечно, даже фантазии «научных попсовиков» не хватает. Тогда пусть будут наблюдатели! Наверное, «с тарелок» можно разглядеть у врага что-то такое, чего со всех самолетов («рам» «Фокке-Вульф-189») ну никак не увидишь.
Двигатели тарелок были как «обычные», так и... «техно- магические» Шаубергера. Технологии этих двигателей были тайно вывезены — конечно! — «аненерберцами» из... откуда ж еще — из Тибета! (На верблюдах.)
Ну и, конечно, личная судьба Гитлера — тут смыкание «научно-документального» фильма телеканала России с вышеприведенным попсово-мистическим корпусом сочинений абсолютно полное. Гитлер, оказывается, все же перехитрил союзников — вообще Сталин гонял смершевцев за его трупом. Фюрер выплыл на подлодках, а затем и перелетел на тарелках с «техно-магическими двигателями» в Антарктиду. Там в 1947 году он атаковал американский флот... Там же, в Антарктиде, расположен пункт особых «червячных переходов» к звезде Вега...
Единственно, опасаюсь, что не видевшие сей фильм заподозрят, что автор сей книги намеренно выбрал в тему разоблачений какую-нибудь детскую передачку и вот потешается над киношниками, да еще и... «обобщает».
Нет, уверяю вас, фильм абсолютно серьезный, научно- популярный. К созданию привлечены десятки «экспертов». Капитан 1 ранга Виктор Бережной свидетельствует: «Да, в районе островов Южная Георгия в 1979 году мы наблюдали нечто... весьма аномальное».
Доктор наук (правда, экономических) Владимир Васильев (Институт США и Канады) сообщил об американских станциях контроля на обоих полюсах, в Антарктиде и на Аляске, того самого червячного перехода, по которому, как на эскалаторе: хлоп! — и ты уже на звезде Вега.
В принципе это, конечно, всемирная тенденция: все большие массы людей приучаются принимать свои различные, классово-индивидуальные дозы информации о науке, искусстве — только в попсово-растворенном, сенсационно-сдобренном, гламурно-карамелизированном виде...
МЕЖДУ «МИССИЕЙ» И «РЫНКОМ»
Вдумчивые аналитики даже в сфере Большой Науки отметили одну важную тенденцию последних десятилетий.
Нескольких моих бесед с академиком РАН, директором Института физики атмосферы РАН Георгием Сергеевичем Голицыным, ведущим геофизиком мира (опубликованы в «Независимой газете» НГ-Наука), от сугубо геофизических проблем — переходили именно к этой проблеме глобального перенацеливания науки. Раньше наука искала истину, сегодня она обслуживает информационные потребности общества. Вроде бы «поставить что-либо на службу обществу» — «дело святое», во всяком случае — общеполезное. (Это, по сути, идеология реформы нашей РАН, проходящей вот в эти самые дни.) Но тут, если вдуматься, с неизбежностью проявляется тонкое различие. Полагали, дескать, общество само лучше закажет науке, что и где искать, открывать, изобретать. Или, в другой вариации, нам уже хорошо знакомой: «Невидимая Рука Рынка все расставит по местам», одним ученым даст заказ, других — долой... Интересно мне только: где, когда, какой рынок мог бы заказать Ньютону открытие его законов или Рентгену его лучей? Возможен ли вообще такой заказ-наряд: «Открой-ка мне, братец... то, чего нет».
История свидетельствует: настоящая наука, служа истине, лучше служила и обществу. И если, как, в общем-то, признают многие философы и экономисты, «потребности общества» давно стали объектом направленной рекламной стратегии, манипулирования, инспирирования, то, соответственно, и с их важнейшей частью — «информационными потребностями» — дело обстоит никак не лучше.
И вот если даже Большая Наука ставится на обслуживание информационных потребностей, то что уж говорить о таких ее подразделениях, которые стоят на грани науки и «научпопа»? Или подходим ближе к нашей теме: что будет с наукой историей? Вроде бы (надо признать) «исторические полки» в книжных магазинах «ломятся от товара». Товар этот хорошо расходится — «потребность общества» издателями просчитана верно. Но сами-то эти потребности? Когда (при нынешних тенденциях) даже и Геродота с Тацитом нельзя будет продать без анонса: «Сенсация!», «Новые разоблачения!» — и чего-то там по сексуальной ориентации авторов.
И... теперь уже — строго по теме книги: фокус в том, что эта всеобщая, всемирная тенденция «опопсовения истории» вредна отнюдь не так же равномерно-всемирно. И если автор научпопфильма Виталий Правдивцев может отмахнуться от обвинений: «А чего?! Все снимают про Гитлера, Тибет, Лох-Несс — вот и я!..» — то мы тут имеем право применить тот же самый постулат, что и к сатанинско-магической попсе несколько страниц назад, только чуть поправив:
«Для Дании, воевавшей во Вторую мировую полтора часа и потерявшей 36 человек, Гитлер, улетевший в Антарктиду на летающей тарелке, сегодня значит НЕ ТО ЖЕ САМОЕ, что для России!»
Потому и есть у меня вопросы к телеканалу:
— А мощность «техно-магического двигателя Шаубергера», установленного на летающих тарелках «Врил», измеряется не в «лошадино-магических силах» ли?
— А вы, уважаемый телеканал, компания «Голдмедиум»... обратили внимание, что ваш фильм — это вклад в:
1) обессмысливание Второй мировой войны и вообще российской и мировой истории;
2) эстетизацию фашизма.
О последнем (опасности эстетизации фашизма) интересно написал (есть это на сайтах) фантаст Ник Перумов. Действительно, тарелки, межпланетные корабли, космодромы — и все со свастиками, и вокруг весьма узнаваемые стройные фигуры в кожаных плащах, фуражках с высокими тульями и со стеками — все это так и просится в детские альбомчики и юношеские настенные постеры.
Парадокс только в том, что сегодня такой «свастиковый научпоп» в Германии и близко не подпустили бы к экранам...
Глава 19. «ТАК ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ С ЭТОЙ ПОБЕДОЙ?!»
Прежде всего наша победа во Второй мировой (равно и поражение в «холодной»), преемственность Объединенных Европ (берлинской и брюссельской) — все это должно быть включено, прочно вмонтировано в единый исторический процесс, несмываемо уже вписано в истинную, а не политкорректно-удобную картину XX века. Для того и собирались в этой книги эти важнейшие примеры: битва у Мерс-эль-Кебиры, Мюнхен, упредительные захваты Мемеля, Исландии, Прибалтики, факты реального коммерчески обусловленного функционирования Объединенной (Гитлером) Европы, «чешских бронированных ног и рук у Гитлера»... чтобы очертить настоящий контур «Большой войны» XX века. А не Войны Правильной, но с некоторыми поправочками- уточнениями, как в памятных «таблицах Брадиса». То есть все было правильно, за исключением некоего набора событий из дальнего чуланчика, к каждому из которых пришпилено примечание: «Это не считается», «Это мы пошутили», «Это мы нечаянно», «А это... как вообще вы вспомнили?!!»...
Право «Большой войны» должно служить объяснению тяжелых неудобоваримых фактов не только той войны, но и последующего периода. Любая страна, отразившая смертельно опасную агрессию, обязана принять меры против возможных повторных попыток. Советский Союз, как говорено уже много раз, воевал не только с Германией, но и с Европой. Потому Сталин и был обязан принять меры: отрезать не только у Германии — Восточную Германию, НО и у Европы — Восточную Европу. Воевавшие, знакомые вплотную с «Большой войной» Рузвельт и Черчилль признали это право Советского Союза. И очень показательно: признали они это право СССР не в разгар войны, в Тегеране! А в Ялте, за считаные недели до ее, войны, окончания, ПОСЛЕ того, как СССР очередной (и последний!) раз на Европейском театре военных действий, во время Арденнского кризиса спас их своим броском к Одеру.
Это право СССР на материальные, территориальные гарантии против повтора агрессии имело своим следствием и обязанность — обустройство буферной территории. Была ли задача безнадежной? В принципе с идеей своего «функционального» существования государства этого региона были хорошо знакомы — роль «санитарного кордона» против СССР в 20—30-х годах они выполняли более-менее умело. В Объединенной Европе Гитлера они тоже были вполне исполнительны.
Ресурсы? Ведь санитарно-кордонную службу этим странам- лимитрофам (теперь уже не против, а в интересах СССР), конечно, нужно оплачивать.
Но тот период как раз и был уникальнен: чуть ли не ежемесячно от западного блока отпадали колонии, а в СССР как мановением волшебной палочки открывались то «второе Баку» (нефтяное Поволжье), то «сибирские кладовые». Победы коммунистов в Китае, Индонезии рассматривались почти как решающие в геополитическом поединке.
Против нас был только слабый опыт хозяйственной и социальной организации (а в сравнении, допустим, с немецким в Прибалтике, можно сказать, и полное его, опыта, отсутствие). Ну и, конечно, то самое «отсутствие теории». Хотя, если задуматься, у нас была и солидная временная фора, запас доверия. Это годы восстановления, разбора завалов (и в прямом, в том числе, смысле слова). Простая и реальная работа. Образно выражаясь: поставить цепочки людей, передающих кирпичи, смогут и... очень недалекие менеджеры.
Опять же, и от какой-либо ответственности за эти разрушения (и войну) коммунисты стояли абсолютно дальше всех. И объективно, «по правде», дальше всех, и, что очень важно, в общественном сознании — тоже дальше большинства партий и групп. Иначе выражаясь, когда перед выжившим миром во всю величину встал исполинский вопрос: «Как же это случилось? (фашизм)» — все, от юристов и философов до писателей и кинорежиссеров, в своих работах составляли свои списки виновных, причастных. И если все эти списки свести в один итоговый, коммунисты справедливо там окажутся замыкающими... В этом направлении работало даже известное «частное определение» Нюрнбергского трибунала в адрес философа Ницше — ведь «предтеча фашизма» (это Ницше по официальному приговору Нюрнберга) был одновременно и самым известным и последовательным врагом «коммунистического проекта».
В общем, то была эпоха «до резунов», и уравнять, например, исполинский, геополитический факт Мюнхена с какой-то записочкой на полях мексиканского дневника Троцкого: «... а Сталин-то ведь тоже небось хотел...» — это ни в какую, даже буковскую, голову еще не приходило.
Но вот когда завалы по обе стороны «железного занавеса» разгребли и нужно двигаться дальше, вот тут отсутствие теории (настоящей, работающей), так беспокоившее Сталина, стало постепенно осознаваться... НО... следующие кремлевские поколения, похоже, уже и не очень-то понимали, о чем тут речь. («Лозунги, транспаранты к первому/седьмому числу нарисовать и повесить успели — значит, «пункт по идеологической работе можно считать закрытым».)
И вопрос, «чем заполнялся этот вакуум», имеет прямое отношение к вышезатронутым темам. Опять характерный пример отставания наших «идеологов».
«АСИММЕТРИЧНЫЕ ОТВЕТЫ» ВРЕМЕН «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»
Стараниями наших ученых, промышленников, военных теоретиков давно утвердилось и потому не требует пояснений понятие «асимметричный ответ». Общеизвестны примеры, когда в период «гонки вооружений» в ответ на миллиарднодолларовые угрозы США наши ученые предлагали почти копеечный ответ в другой плоскости противостояния, полностью, однако, нейтрализующий угрозу... Но вот именно наши «идеологи», по-моему, и прозевали в своей сфере хлесткий «асимметричный ответ».
От врагов «марксизма-ленинизма», «Капитала» и т.д. они ожидали ответа, опровержений примерно того же формата. Что идейные соперники «по ту сторону занавеса» пишут свой «Антиманифест», «Антикапитал» (был же вроде этот... «Антидюринг»). И к нам эти «антитома» пойдут, наверное, маршрутами той же «Искры». Потому так усердно, упреждающе и бомбили беднягу Джона Кейнса, или «Теорию конвергенции». Книги Кейнса, наверное, более всего походили внешними признаками на «их ответ Марксу».
Недействительные ответы оказались абсолютно «асимметричными». Первую и Вторую мировые войны «марксизм- ленинизм» объяснял через (помните?) «закон неравномерности развития империалистических держав».
А вот Буш в том же, цитированном, интервью нашему НТВ по случаю 60-летия окончания Второй мировой объяснил главную вину фашизма: «несоблюдение прав меньшинств» (дословно). И весь получается смысл Великой войны и Победы — это всемирное утверждение прав меньшинств.
Интервью это «не проходное», с ним и сегодня можно ознакомиться на официальном сайте Госдепартамента США. И даже контекст того разговора был, насколько это возможно, благожелательный к России. Там президент Буш, после важнейшего признания равной ответственности СССР, США, Британии за послевоенное устроение мира, раздела на сферы влияния и ялтинскую систему, далее и выдал этот пассаж. Корреспондент НТВ (Владимир Соловьев) указал г-ну Бушу на факты ущемления русских и фашизацию латвийской политики. И Буш обещал защитить, указать Вайре- Фрейберга.
Анонс Госдепартамента:
Президент Буш заявляет, что опыт Второй мировой войны подчеркивает необходимость толерантности. «Уважать демократию — значит уважать права меньшинств», — заявляет Президент российскому телевидению.
Вопрос. В России мы очень обеспокоены ростом неонацизма в балтийских государствах, когда русских ветеранов войны публично унижают, когда оскверняются памятники русским солдатам и в то же время 8 мая планируется открыть памятник нацистской бригаде, которая хорошо известна не только боевыми действиями против русских, но и довольно мерзкими вещами, которые были обычны для эсэсовских войск.
Президент. Да. Когда я поеду в балтийские страны, у меня будет такое обращение: важно уважать демократию, но уважать демократию — значит уважать права меньшинств. Иными словами, подлинная демократия провозглашает, что меньшинства важны и что воля большинства не может подавлять меньшинство.
А что касается того, почитают ли страны нацизм, конечно, это следует отвергать. Нацизм был разгромлен. Мы празднуем разгром нацизма. Мы не хотим, чтобы нацизм вернулся.
Экстремистская точка зрения состоит в том, что можно попирать права меньшинств. Нацисты уничтожили миллионы евреев, например, и это классический пример того, как попирались права меньшинств. И мы никогда не должны забывать уроки того, почему мы воевали вместе в годы Второй мировой войны. Поэтому я рассчитываю выступить с этим призывом к толерантности (...)
Вот чем хорош этот пример: даже позитивный (для России) ход Буша все равно оставляет ощущение взаимонепонимания, ощущение легкого абсурда. Абсурда — на фоне этой почти трогательной заботы: ну наконец-то есть место, где эти русские — меньшинство! Значит, будем защищать! Вывод напрашивается: да будьте вы (по контексту беседы — русские) всегда и везде меньшинством, и наша защита вам гарантирована! И главное, он при этом абсолютно искренен. Действительно, инстинкты — они не лгут! Он защитит нас, стань мы меньшинством!
Мне это напомнило следующую историю. Один французский граф разводил в своих прудах больших и ценных рыб (осетровых, кажется). Сосед, истекая слюной, вспомнил о непоколебимом инстинкте (врожденном рефлексе) собаки-водолаза: нырять и вытаскивать на берег все, что там шевелится в воде. И вот тот хитрец, прокравшись, загонял собаку в графский пруд. И тот верный водолаз вытаскивал — «спасал» осетров. Инстинкт — великое дело.
Максимально добросовестно обращаясь с Бушевой цитатой, можно предположить вариант: в условиях телеинтервью президент упомянул «права меньшинств» для краткости, а вообще имел в виду весь комплекс «прав человека». Но и тут ошибки нет, и Буш по-своему прав, сводя весь «Билль о правах» (десяток «Поправок к Конституции США») к соблюдению прав меньшинств именно как к индикатору. Примерно так же ученые-экологи абсолютно упрощают: «Если в реке водятся раки, значит, эта река чистая. Значит, и другая живность там есть». То есть маршируют открыто по улицам меньшинства, какие-нибудь сайентологи или, допустим, геи, — «значит, и с остальными свободами (прессы, совести, собраний) тоже все полный ОК!».
Нам это немного странно представить, что у кого-то есть модель развития мира, которую он считает верной, рабочей, действующей, и где пружинка, приводящая весь мир в движение, — борьба за права меньшинств (ну или даже ладно — за весь «Билль о правах»)! И что русских в Латвии защитят не потому, что они боролись с немецко-латышскими фашистами, а потому, что они на данный момент — четко зафиксированное статистическое меньшинство (национальное).
Или, для сравнения, вообразите «лекцию в окопах 1945 года», адресованную тем солдатам, кто как раз своей кровью сейчас зальет, загасит печи Освенцима. Вообразите политрука, инструктирующего: «Сейчас вы подниметесь в атаку, пойдете под огнем, но обязательно должны к вечеру взять населенный пункт Аушвиц (Освенцим) — и знайте, что вы идете в бой за святое, за права меньшинств!..» Ну чистый желтый дом.
Да вряд ли и солдатам, высаживающимся в Нормандии, говорили о «страшной, нечеловеческой угрозе, нависшей над меньшинством, над всей парижской гей-богемой! Знайте, бойцы, что там, в Париже, сейчас ждут вас Анри Жид, Кокто!..».
И, завершив на этом круг примеров, вернемся теперь к «асимметричным ответам» в идеологии. Так когда же эти «ценности» (совести-собраний-печати-меньшинств) действительно появились на авансцене мировой политики?
Кстати, кому-то покажется, что в этой дружной четверке (та, что строкой выше, в скобках) одно подкрепляет другое, и каждое — каждого, и всех вместе. Буш, например, в этом вроде бы уверен... так же, как и в «Великой мировой войне за права меньшинств»... Но ведь многим, возможно, и покажется ровно наоборот, что одно дискредитирует другое. И тогда заподозривший свободу совести/печати/собраний — в простом прикрытии их «союзника» из дружной четверки — «меньшинств», — он будет, наверное, только еще критичней, еще подозрительней относиться и к самим свободам совести/ печати.
Вот для чего, уважаемый читатель, в эту историю «Второй мировой. Перезагрузки» попали и тема «Войны и справедливости» (Шесть перьев с каждого гуся королевства), и «Проблемы PR-отдела корпорации «Российская Федерация». Да, мы, как справедливо заметил Андропов, «не знаем общества, в котором живем». А если все же попытаться «узнать»? Тут-то мы должны обратиться прежде всего именно к войне.
«ЧЕГО ТОЧНО НАМ НЕЛЬЗЯ ДЕЛАТЬ С ЭТОЙ ПОБЕДОЙ?!»
(К вопросу, открывающему эту главу)
К моим «перезагрузочным» размышлениям по поводу итогов Второй мировой у меня был еще один, внешний повод: как раз к моменту завершения работы над первым изданием книги подходила к концу и эпопея, документальный фильм Виктора Правдюка «Вторая мировая. Русская версия». И после всех рассказов о блокаде Ленинграда, битвы под Москвой, Сталинграде, Курской дуге, войне на Западном фронте — автор, где-то... уже в 57—60-й сериях (названия серий очень колоритные: «Уроки в багровом свете итогов», «Кто победил во Второй мировой войне?») добрался-таки и до своих ... «исторических выводов»... И начал при этом убедительно и неудержимо... усаживаться в калошу.
Пункты его, Правдюка, «анализа».
1) «Германия вместе с СССР разгромила Польшу» — этот тезис он повторял просто постоянно (я насчитал более 8 раз):
— Но тогда ведь и Британия вместе с Германией разгромили Данию (введение войск в Исландию). Британия вместе с Германией разгромили Францию (уничтожение французского флота в Мерс-эль-Кебире, ДО подписания французами мира с Германией), Чехия и Литва (в ее мемельской части) вместе с Германией напали на СССР... Получается, нет вообще ни истории Второй мировой войны, более того, нет и самой Второй мировой войны, а есть хаос нападений, деклараций, взаимных обвинений, какая-то невообразимая каша вроде правдюковского фильма.
2) «Жаль, что Нюрнбергский процесс провели победители. Итоги войны можно было бы правильно разобрать, если бы Нюрнбергский процесс доверили провести нейтралам. Потому как победители были в итоге такие же жестокие, как и фашисты».
Итак, вперед, Ирландия, Швеция, Швейцария, вас приглашают. Судите вы, поставщики германского железа (шведы), или вы, хранители нацистского золота (швейцарцы), взвешивайте...
Что тут и ответить? Как все могли заметить, автор фильма Виктор Правдюк говорил все вот это, сидя под огромной иконой. Весь фильм — его прямая речь шла в этом подиконном интерьере. Надеюсь, что это была не просто деталь съемочного реквизита. Да вроде и сама тема предполагает обращение к религиозным авторитетам: ведь всякий суд (тем более Нюрнбергский процесс!) неким образом можно соотнести с главным судом человечества — Страшным Судом.
Объясниться попробую с помощью одного из главных христианских мыслителей: святого (для католиков) или блаженного (для православных) Августина. Его книги «Исповедь», «О граде Божьем» и в целом «система Августина» на тысячелетие «определили сознание и культурный облик европейского человека». Фразу Августина «Верую, чтобы понимать» повторяют в любой церкви мира. «Учитель и предвосхититель» Петрарки, Кьеркегора, Ницше. Интерпретатором Августина считали Мартина Лютера. Толстой, Достоевский, Фрейд — его ученики.
Прямо об этом — о войне, о степени военной вины — Августин не говорил ничего, но есть вполне работающая аналогия — его постулат о массе греха (massa peccati): «Первородный грех плюс условия нашей мирской жизни постоянно ведут к нарастанию массы греха». Поссидий, епископ Каламский ученик и первый биограф Августина, пишет:
«Передавал он установления, которым надлежит следовать в жизни и делах человеку Божьему (имеется в виду священнику): не просить для кого-то жены, не давать рекомендации собирающимся служить в армии. В каждом случае он (Августин) представлял причину:
1) чтобы супруги, ссорясь между собой, не бранили того, кто устроил их брак, священнику следует только закрепить уже заключенный союз, благословить взаимную приязнь; 2) чтобы плохо проявивший себя на военной службе не разделял позора с рекомендовавшим его».
«Конкретно мыслящие» могут недоумевать по поводу этих правил: все-таки семейные катастрофы, как и провалы на армейской службе, — более редкие варианты, чем нормальная семейная жизнь и нормальная служба. Значит, если священник все же будет рекомендовать жен или солдат на службу, сумма благодарностей в итоге перевесит сумму претензий.
Так вот, первейший знаток человеческой души Августин отвечает:
«Не перевесят. Не пересилят».
И это относится уже к нашей теме: допустим, освободили от фашистского рабства миллион человек, тысяча погибла при этом, пятьсот расстреляли — ну сгоряча, подозревая в пособничестве, в боевой обстановке. И что, тут можно «включать статистику»? Бросать на баланс — миллион благодарностей и полторы тысячи проклятий?
В самой основе человеческой жизни лежит это: мирская благодарность как бы растворяется в мирской жизни, расходуется в процессе ее поддержания, а грех, масса греха накапливается... Среди открытий Августина Блаженного надо, пожалуй, числить и этот «кумулятивный эффект».
Польза, верно, потому и польза, что используется, исчезает. Использованный — синоним пустого. Тогда явится «конкретная» полезность какой-либо вещи, когда с ней произойдет... что происходит с бензином в камере сгорания. А грех, получается, — субстанция совсем иного рода. Богословы поучений давно вывели основу общехристианского учения Блаженного Августина:
«Грех не побеждается никакой кучей добрых дел, но только Благодатью Божией».
И надо только правильно применить этот фундаментальный постулат христианства «к нашей теме». То, что военные прегрешения освободителей будут припоминать, а пользу от освобождения забудут, — это вполне в природе человека. И потому не надо, пытаясь этого избежать, заискивать перед нейтралами, просить их провести тот «Нюрнбергский процесс». Их якобы преимущество перед освободителями — только в неучастии в войне, то есть в непроживании определенного периода жизни, в ненакоплении массы греха. Это ведь, по сути, преимущество годовалого младенца перед стариком. И еще, кстати (если уж предлагалось тут «нюрнбергить» — невинным в войне детям)... — то и здесь применима одна важная мысль Августина. Много лет он исследовал психологию младенцев, беседовал с матерями, сам много наблюдал детей. Вывод его перечеркивает целые века банального сюсюканья, однако и печален: «Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей» (Августин — «О граде Божием»).
Так что попытка «перенесения Нюрнберга» куда-нибудь в благополучный, мирный Стокгольм сродни попытке заменить сегодня судей (возможных взяточников и грешников) на ребенка лет двух («до этого возраста он ведь не знает, что такое взятка»).
Третий пунктик Правдюка:
3) «Наезд» на маршала Жукова. Якобы операция «Марс» — крупнейшее его (Жукова) поражение.
Это авторам фильма какой-то американский полковник «открыл глаза». Они, авторы фильма, как бы и сами удивляются (может, и искренне), насколько все жутко, тотально все скрыто в этой войне, замолчено, и вдруг вот оно — «потрясающее открытие-разоблачение американского полковника!».
Действительно, в период Сталинградской битвы, на другом участке фронта, подо Ржевом, наши войска долго и безрезультатно атаковали немцев, понесли громадные потери. При изолированном взгляде на этот отрезок войны, на этот отдельный отрезок фронта можно действительно ужасаться бессмысленности наших атак, чудовищности потерь. НО... А если увязать эту операцию «Марс» именно с параллельной битвой у Сталинграда?..
Нет, все же правильно писал (хотя и по другому поводу) геополитик Андрей Паршев: «Понять всю гениальную стратегию Кутузова (тоже критикуемого многими) можно, только если понять и признать безоговорочное тактическое (на поле боя) превосходство Наполеона!»
И нам сейчас надо только признать безоговорочное, подавляющее превосходство вермахта той поры — в маневренности, в скорости перебросок и разворачивании больших войсковых групп, и тогда картина станет понятнее. Абсолютная важность, приоритетность Сталинграда вроде бы всем известна. Но ведь и так же хорошо известно, что одна только переброшенная группа Манштейна чуть не прорвалась к окруженной 6-й армии Паулюса — чуть не повернула ход главной битвы войны.
Потому и надо было «связывать, перемалывать» ржевскую группировку самыми «бессмысленными и кровавыми атаками», потому что иначе они (немцы) гораздо скорее, эффективнее «включили» бы ее на юге! Гораздо быстрее и удачнее, чем мы свои «освободившиеся подо Ржевом» армии. Доказательств тому за 41—42-й годы накопились десятки. Тот же Манштейн переброшен в Крым — и полный наш разгром. Наш Барвенковский выступ под Харьковом — немцы туда перегруппировались, ударили и... собственно, из-под Харькова и домаршировали до Сталинграда и Кавказа. И, кроме того, — проверьте! — в предыдущую зимнюю кампанию (1941/42 г.) немцы уже сидели «в котле» под Демянском — и успешно деблокировались! И чтобы это не повторилось под Сталинградом, нужно было связывать всевозможные «немецкие излишки» на всех фронтах!
И вот таких, изолированных по времени или месту, примеров в истории войн можно набрать бесконечно. Доказать все и вся. И проигрыш Веллингтоном Ватерлоо, и абсолютную непобедимость Гитлера, и бездарность «мясника Жукова», и все-все-все... Нужно только вычленить необходимый кусочек из цепи истории, как тот американский полковник. И потом... миллионы разом посвященных в тайну замрут ошарашенно... «Тут нам истопник и открыл глаза!..» — так, кажется, было в одной песенке Галича.
RS. И так закономерно, что у Правдюка смысловой провал сопровождается и ярким стилистическим провалом! Обратил ли кто внимание на само название той киносерии: «Уроки в багровом свете итогов» — это же чистая вампука!
ПОЛТОРА СТИХОТВОРЕНИЯ
(Лирическое отступление)
Согласно сложившейся уже в этой книге практике отыскивания по возможности незатертых примеров, более-менее оригинальных иллюстраций, как пример осмысления своей страны, войны, истории, я приведу два стихотворения (точнее, даже полтора: одно целиком, другое в отрывках).
Их внешний повод совершенно, абсолютно идентичен: участие в войне с нами итальянцев. И это очень кстати: в таких частностях, второ- (якобы) степенностях лучше раскрывается смысл общего.
Итак, начнем с того, отрывочного. В классе шестом, кажется, ко Дню Победы мы разучивали «литературно-художественную композицию». Просто стояли в линейку и читали по очереди самые известные стихи о войне. Мне досталось это:
Черный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца.
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый.
И что-то там далее...
...Молодой уроженец Неаполя,
Что оставил в России ты на поле?
Хорошо помню, что и все стихотворение строилось на этих звучных русско-итальянских рифмах... как-то:
...я мечтал на волжском приволье
хоть разок прокатиться в гондоле...
...Но ведь пули мои не свистели
Над священной землей Рафаэля...
...Я сейчас пытаюсь припомнить «смыслообразующие» русско-итальянские рифмы стихотворения — и ловлю себя на том, что уже и не вспоминаю, а додумываю (про нашу народную песню «Лучина» и их «Санта-Лючия»).
И совершенно умышленно я не буду сейчас разыскивать имя автора, реконструировать весь правильный текст. Пусть так и останется, как оно мне запомнилось 39 (примерно) лет тому назад. Звучное, красивое, вошедшее в классику советской поэзии. Автор — если все ж разыскать — точно окажется из первой десятки наших поэтов. Рождественский, Межиров, Наровчатов, Симонов—Светлов, Вознесенский—Евтушенко... А может, даже и кто-то именно из них, перечисленных.
Не важно.
Ибо все вышесказанное — лишь необходимая подводка к тому, другому произведению, показывающему совершенно неожиданно, потрясающе неожиданно! — что, оказывается, можно увидеть за этим же частным (военно-итальянским) случаем!
Не знаю даже, можно ли это назвать стихотворением — одна деталь невероятная для сего жанра сразу бросается в глаза: эпиграф едва ли не длиннее самого текста.
ПЕТРАРКА
...И вот непривычная, но уже нескончаемая вереница подневольного люда того и другого пола омрачает этот прекраснейший город скифскими чертами лица и беспорядочным разбродом, словно мутный поток чистейшую реку; не будь они своим покупателям милее, чем мне, не радуй они их глаз больше, чем мой, не теснилось бы бесславное племя по здешним узким переулкам, не печалило бы неприятными встречами приезжих, привыкших к лучшим картинам, но в глубине своей Скифии вместе с худой и бледною Нуждой среди каменистого поля, где ее (Нужду) поместил Назон, зубами и ногтями рвало бы скудные растения. Впрочем, об этом довольно.
Петрарка. Из письма Гвидо Сетте, архиепископу Генуи. 1367 г. Венеция.
Так писал он за несколько лет
До священной грозы Куликова.
Как бы он поступил — не секрет,
Будь дана ему власть, а не слово.
Так писал он заветным стилом,
Так глядел он на нашего брата.
Поросли б эти встречи быльем,
Что его омрачали когда-то.
Как-никак шесть веков пронеслось
Над небесным и каменным сводом.
Но в душе гуманиста возрос
Смутный страх перед скифским разбродом.
Как магнит потянул горизонт,
Где чужие горят Палестины.
Он попал на Воронежский фронт
И бежал за дворы и овины.
В сорок третьем на лютом ветру
Итальянцы шатались как тени,
Обдирая ногтями кору
Из-под снега со скудных растений.
Он бродил по тылам, словно дух,
И жевал прошлогодние листья.
Он выпрашивал хлеб у старух —
Он узнал эти скифские лица.
И никто от порога не гнал,
Хлеб и кров разделяя с поэтом.
Слишком поздно других он узнал.
Но узнал. И довольно об этом.
Просто невероятно, рука тянется протереть глаза — но ощущение чуда остается. Так Моисей, наверное, смотрел на неопалимую купину или расступившиеся воды. Каким-то совершенно непонятным движением (может, смещением угла зрения) один абсолютно частный случай вдруг делается ступенькой всей мировой истории. И сама эта «лестница» получает вдруг совершенно неожиданную подсветку.
Становится вдруг ярко виден, яснее разгаданного кроссворда понятен этот действительно «великий гуманист», поэт и ученый Петрарка. Сегодня он, наверное, был бы европарламентарием. Пришедший в 1941-м в Россию не «грабить», и даже не «по приказу злобного дуче», а именно как «великий поэт, ученый и гуманист»...
Данте, Петрарка. Создатели «нового прекрасного мира»... Европа, Культура, Ренессанс. И вдруг в этом светлом и разумном мире — словно некое пятно или клубящийся страх в углу. То ли какая-то «системная», военно-политическая угроза, то ли мрачный всплеск подсознания. И создатель «правильного мира» — он, конечно, потянется, пойдет туда, чтобы исследовать и избыть свой «смутный страх перед скифским разбродом»... И там увидит Петрарка ту самую Нужду — образ, родившийся еще у его предшественника, Назона, сосланного в Скифию императором Августом. И будет «рвать ногтями скудные растения». И «узнает те скифские лица»...
И не просто свидетельством мастерства автора, нашего Поэта, но и потрясающе философски важным становится схождение этих двух текстов, итальянского и русского, в одной точке — «и довольно об этом». Как два луча, сходящихся в вершине, в точке ослепительного прозрения. Ведь Петрарка мог оборвать те свои живописания славянского унижения и позора в письме архиепископу просто потому, что лень было еще чего-то тут описывать. Или жаль чернил. А мог и... из-за поднявшейся жалости, сострадания, великодушия. Но что именно: скука или жалость — неизвестно читателям текста его письма к архиепископу Генуи. Может, это было неизвестно и самому Петрарке, отбросившему в тот миг перо: «довольно об этом». И вот тут-то — русский луч, текст русского Поэта, сходящийся к этой же точке, как бы высветляет подсознание итальянца, утверждает в нем лучший из возможных вариантов: Великодушие. Да-да, то было — сострадание. И, «узнав эти скифские лица», он, знаменитый Петрарка, сам стал лучше, просветленней. Великодушием заканчиваются Великие войны. (А Россию как-то уже назвали «подсознанием Запада».)
Вот это вклад в весь процесс «мировой гуманизации» воронежских старух, кормивших несчастного итальянца, но еще и — русского Поэта, собеседника Петрарки, автора этого шедевра.
Но... этот вклад Поэта ставит еще и очень трудный выбор перед его соотечественниками и коллегами (или считающими себя таковыми). Этим ведь задан масштаб. Предъявлен уровень осмысления мировой войны, мировой истории. И тут (коллегам?) остаются варианты: 1) или допустить, признать, что из-за тебя, именно на твоей книге этот уровень вдруг понизится; 2) или, как говаривали, стращали друг друга в 70— 80-е годы: «идти к станку», «к трактору». Или...
ДИЛЕТАНТСКИЕ ЗАПРОСЫ
Так кто же этот поэт, столь удачно сведший Петрарку, муссолиниевых несчастных солдат с русской, мировой историей?
(Пауза) — Вроде и приятное дело — « прорекламировать» нашего поэтического гения, а вроде как-то даже и обидно, что это нужно делать.
Итак, этот Поэт — Юрий Поликарпович Кузнецов.
Вот что называется «разобраться с темой». Не только осадить каких-нибудь литовцев, тянущих счет, но самое главное — продвинуть постижение своей собственной истории...
Из кипевших когда-то всесоюзных литературных диспутов сейчас вспомнился один популярный вопрос: «Кто и когда напишет новую «Войну и мир»? Имелось в виду, книгу о Великой Отечественной. Да, такая книга очень бы помогла становлению национального самосознания. Сам факт наличия такого огромного и неосмысленного события (война) — он ведь по-своему даже опасен. Именно даже опасен, и именно для сегодняшних россиян. Своей необработанностью, непереваренностью, недообдуманностью. Эта гигантская тема все равно будет притягивать общественное сознание. И в отсутствие нового Льва Толстого пролезут всякие, вплоть до резунов. И наговоренное ими вместо просветления и единения только углубит линии расколов в национальном менталитете.
«Войну и мир», как мы помним, называл «величайшим из когда-либо написанных романов» и француз Ромен Роллан. Хотя «толстовский Наполеон» — самый, пожалуй, мерзкий и ничтожный во всей «наполеониане»...
Да, обрести свою Историю, «узнать свою страну» — гораздо важнее, чем все эти «тычки» и «указывания на место» бывшим подданным Гитлера.
А с Историей, с познанием своей страны, народа получается, что, кроме как в переломные моменты, постичь что-либо очень трудно. Похоже, что в иные, спокойные периоды они — народ, страна — просто «вещи в себе». Ну представьте, что Александр Сергеевич перенес бы действие своего «Бориса Годунова» с 1605 года куда-нибудь в глубь его вполне удачного правления. А это выбор богатый: и 14 лет «премьерства» при Федоре Иоанновиче (основан Белгород, обустроена, укреплена, заселена вся область нынешнего «Черноземья»). Или не менее успешная «семилетка» собственного годуновского царствования (выиграна даже война со Швецией, отбиты потери Ивана Грозного — та самая Вотская пятина, выход к Балтийскому морю)... Но что бы мы узнали из «Бориса Годунова-1598» о душе народа, таинственно, непонятно как, но все же, оказалось, надломленной опричниной и Иваном Грозным? Что бы нам раскрыла «успешно перевыполненная семилетка Бориса Годунова» — на самом кануне Смутного времени?
ИТОГ «ВТОРОЙ МИРОВОЙ ПЕРЕЗАГРУЗКИ»
Нельзя оперировать итогами мировой войны в понятиях современной политкорректной тусовки. В интересах Истины и в интересах России (в принципе еще и в интересах других воевавших стран — Британии, Сербии) не прошлую войну обсуждать в современных понятиях, а, наоборот, современную политическую ситуацию рассматривать с помощью критериев прошлой войны.
И если из каждых сегодняшних десяти международных споров (например, о захвате нефтепромыслов под прикрытием «защиты демократических свобод») хотя бы половину перевести с «демократического языка» на «геополитический» или на «военно-исторический», путаницы стало бы меньше.
Да, никуда не уйти от темы «Большой войны». Той, что, согласно Брюсу Кэттону, сама берет на себя командование. Вторая мировая война была именно такой.
Версия «Большой войны», войны вне всяких пактов, вне «объявлений себя с такого-то часа, такого числа в состоянии...», раскрывает истинный размах войны. Раздвигает временные рамки. «Большая война», да простится мне это по- луцитирование Евангелия, «не приходит приметным образом».
И сегодня версия «Большой войны» возвращает «на линию фронта» некоторых участников, напоминая им, на какой именно стороне они действовали...
Война — в любом случае соприкосновение с Реальностью. Катарсис. Трагическое очищение. А политика, понятийный инструментарий, сам лексикон в мирные годы постепенно и совершенно неизбежно в погоне за сиюминутными выгодами расклада усложняется, запутывается, завирается — ровно до следующей войны. До следующего катарсиса. Собственно, лживость, противоречия «мирной политики» всегда и запускали следующую войну.
Поймите, это ни в коем случае не апологетика «милитэри стайл». Не война так хороша, но «мирная, гражданская политика», скатывающаяся к интригам вокруг долей процента одураченного электората, так плоха.
Ежели взглянуть «философически», «диалектически», получается, что... Война-то в любом случае всегда приближала мир. А «мир» и «мирные политики, историографы и т.д.» — они-то (во всяком случае, до сих пор) всегда приближали войну.
И всегда «послевоенные годы» потихоньку превращались в «довоенные».