ИГРА НА ЧУЖОМ ПОЛЕ

…правую перед левой. Сноп искр вокруг ботинка. Левую перед правой. Словно ветер дует СКВОЗЬ меня. Но ветра нет. Туман. Густой, влажный, неподвижный туман. И тропа, светящаяся бледно-голубым светом. Кусок тропы, не более пяти метров, исчезающий в тумане. От странного ветра, дующего сквозь меня, кружится голова. Сходить с тропы нельзя. Правую перед левой. Опять сноп искр. Останавливаться нельзя. Тропинка круто повернула. Почти обратно. Туман приобретает плотность материального тела. Продавливаю себя сквозь невидимую стену. Каждый шаг требует огромных усилий. Может, я стал призраком?

Так же неожиданно, как возникло, сопротивление исчезает.

— … Мама, а у меня есть папа?

— У всех есть папы. У каждого ребятенка есть мама и папа. Только твой папа очень далеко.

— А тетя Гида говорит, что у меня папы нет и не было.

— Запомни, ее зовут тетя Гнида. Подойди и спроси: «Тетя Гнида, тебя давно из желтого дома выпустили?»

Плавный широкий разворот. Искры поднимаются все выше, достигают колен.

… Их двое, и они на год старше. Поэтому я бью первым. Ногой в пах, и тут же кулаком в челюсть. Второй бьет меня сзади кулаком по макушке. Словно гвоздь заколачивает. Бросаюсь на него, но первый толкает в спину, теряю равновесие и врезаюсь второму лбом в лицо. Сильно, но не больно. Мне — не больно. Дальше — не помню, пока сильная мужская рука не поднимает меня за шиворот. Оба моих противника плачут, размазывая по лицу кровь и слезы.

— Ты чей будешь?

Губа как котлета. Левый глаз заплывает синяком.

— Не ваше дело!

— Надо же, клоп клопом, а таких щенков отделал. Хочешь в десантное училище?

— Мне о маме заботиться нужно.

— Это серьезно. Кем работает твоя мать?

Прямой участок и поворот налево. Еще один. Туман превращается в липкий клей. С трудом отрываю ноги от голубой тропы. Сердце стучит, пот заливает глаза. Искры взлетают фонтанами при каждом шаге.

… Пороги ревут. Я влетаю в пенный вал, пробиваю его, ослепленный. Вытираю лицо ладонью. Маленькая надувнушка без весел из аварийного комплекта — не лучшее судно для спуска по горным рекам. Но вернулся хозяин пещеры. Биологический курьез. Что-то вроде саблезубого медведя. Я не стал с ним спорить и бросился в поток. Уже в воде сумел вытащить пакет с надувнушкой и открыть клапан на баллоне с газом.

Дерево в воде. Обломанный сук. «Пс-с-сии» — говорит мне надувнушка из сверхпрочного тетраканэтилена, и вновь плыву сам по себе. Налетаю грудью на камень, вылезаю из воды. Камень скользкий. Перепрыгиваю на второй, третий, срываюсь. Вновь вылезаю на камни. Все! Я на берегу. В трехстах метрах ниже по течению ревет водопад. Площадка два метра на три. В двух метрах над водой. Задираю голову, смотрю на отвесные стены. У меня есть проколотая надувнушка, sos-маяк, нож и комплект мокрой одежды. До конца зачета на выживаемость девять дней. Воды навалом, а за девять дней от голода еще никто не умирал. Скучно и спать холодно. Но зачет, можно считать, в кармане. Через десять суток включу sos-маяк. Как сюда спасатели доберутся, не моя проблема.

Несколько поворотов. Голова как в тумане. Короткий вираж, прямая линия. Искры взлетают до плеч. Почти ничего не вижу. Космический холод за несколько шагов сменяется опаляющей жарой. Вновь стена затвердевшего тумана. Искры жалят щеки, слепят глаза, Дующий сквозь меня ветер приобретает силу урагана. Ноги наливаются свинцом. Время не имеет значения. Только усилие. Проталкиваю себя сквозь плотное ничто. Кажется, кричу.

Я прошел.

Небольшая площадка. Два на два с половиной метра. Валюсь пластом. Шестое чувство космодесантника говорит, что здесь безопасно. Эта голубая тропа вывернула меня наизнанку, разобрала на кусочки и собрала вновь. Что теперь?

— С прибытием!

Оглядываюсь. Никого. Туман, в котором видны ближайшие узоры светящейся тропы. Поскольку собеседника не видно, переворачиваюсь на спину и смотрю в белесую муть неба.

— Кто ты?

— Можешь звать меня Хароном. Один из твоих предшественников утверждает, что это имя соответствует моей сущности.

— А остальные?

— Некоторые зовут Лабиринтом, некоторые — Образом, Узором или Матрицей. Иные — информационно-справочной системой вводного инструктажа. Один чудак зовет интерфейсом ввода.

Интересно. Но я имел в виду внутреннюю сущность.

— Почему — ввода?

— Потому что он думал, что процесс однонаправленный.

— Восхитительно. Как же мне выйти?

— Вообрази то место, в которое хочешь попасть.

— Вспомнить?

— Можно так.

— Я туда попаду?

— Нет.

— Тогда какого..?

— Ты попадешь в то место, которое вообразил.

— Разве это не одно и то же?

— Живая природа и пейзаж на холсте — одно и то же?

— Я попаду в картину?

— Одни называют это отражениями. Другие — тенями. Тот чудак зовет виртуальной реальностью. Можешь выдумать свой термин. Я запомню.

— Разве можно жить в картине?

— Ты уже в ней. Спроси себя.

— Кажется, я влип во что-то, очень напоминающее дерьмо.

— Ты быстро пришел к этому выводу.

— Так я прав?

— Не знаю. Все, что я знаю, я знаю от твоих предшественников. Многие приходили к аналогичному выводу. Но не так быстро. Хочешь совет?

— Давай.

— Там, куда ты направляешься, должны лежать несколько книг. «Хроники Эмбера». Перед тем, как двигаться дальше, прочитай их. Они помогут тебе сориентироваться в этом мире.

Словно повинуясь моему желанию, туман начинает рассеиваться. Виток за витком, узор за узором открывается глазу лабиринт. Нельзя сказать, что он очень большой. Метров тридцать на пятьдесят. Дерево. То ли дуб, то ли баобаб. Баобабов я еще не видел…

— Что за черт!!!

— Ты использовал свой билет. На этот раз могу гарантировать, что попал именно туда, куда собирался.

Оборачиваюсь и изучаю лабиринт с нового ракурса. Ведро фосфорецирующей краски, два часа работы, и я сделаю такой же. Нет, были еще искры и телепортация. Это не два часа. Искры — две недели. На розыгрыш не похоже. Кто-то обещал мне пару книжек.

Обхожу вокруг баодуба и нахожу пачку старинных книг, перетянутую шпагатом. Еще бумажные — мечта коллекционера. Раскладываю на три кучки — на русском, английском и незнакомом. На языке вертится слово «тари». Начинаю с русской. Фэнтэзи. Сказки для детей послешкольного возраста. Не люблю. Впрочем, древняя фантастика не лучше. Этот жанр имеет свойство стареть.

 

ТРЕНИРОВОЧНАЯ ИГРА

Закрываю последнюю и новым взглядом обвожу пейзаж. Дерево. Надо понимать так, что это Лабиринт Корвина. С большой буквы. Я сумел пройти по Лабиринту. Выходит, я — потомок Корвина? Ведь по этому Лабиринту не могла пройти даже его сестра Фиона… Бред! Метафизика! С другой стороны, если я эмберит, то могу ходить по отражениям. Это надо проверить.

— Я эмберит?

— Глаз хаоса! Нельзя же понимать все так буквально! Эти книги написал ЧЕЛОВЕК. Очень давно.

Тогда зачем я их читал? Нет, эта угадайка мне надоела. Пора собирать фактический материал. Сбор информации, анализ, выводы, программа действий. Только так.

— До скорого, — говорю я невидимому собеседнику и отправляюсь в путь. Хорошо было бы иметь лошадь. Еще лучше было бы уметь на ней ездить. В хрониках все ездят на лошадях. Вряд ли это сложнее, чем на велосипеде. Начинаю игру с отражениями. Значит, так: представить ТО место, вообразить перед собой Лабиринт и — вперед. Ать-два, левой.

Облака на секунду разошлись, блеснуло солнце. Гравий под ногами сменился тропинкой в зеленой траве. Застрекотали кузнечики. Появились кусты, а вскоре — деревья. От земли парит сыростью. Птичьи голоса зазвучали хрипло и громко. Я открыл книгу и перечитал интересующее место еще раз. Все правильно. Листья деревьев становятся длиннее и шире. Вновь проглянуло солнце. Свет его был желтым. Натриевое солнце? Забавно. За поворотом дороги я увидел виноградные лозы и еще раз сверился с путеводителем. Птичьи голоса окончательно охрипли. Дорога поднималась вверх, и земля стала суше.

Небо заголубело, когда я вышел на открытое место и вспугнул большую коричневую ящерицу, загоравшую на белом камне. Все точно. Путеводитель верен даже в мелочах. Дорога вновь углубилась в лес, но теперь вела уже к вершине холма. Деревья стали тропическими гигантами, растущими вперемежку с папоротниками. Повсюду слышались новые звуки: жужжание, шипение, тявканье. Я вел пальцем по странице и отыскивал глазами описанные в тексте приметы. Точность поражала. Вот появился отдаленный гул и большие, плоские, бледно-желтые цветы. Температура повысилась настолько, что рубашка, пропитанная потом, прилипла к спине. Шум перешел в мощный рев. Я подошел к самому краю пропасти.

Огромный, мощный водопад. Радуга и белое облако брызг. Вода рушилась вниз с обещанных трехсот метров, и гигантское мельничное колесо тоже было на месте. Оно медленно вращалось, полускрытое за облаком брызг. Высоко над головой пролетали огромные, странные птицы, парящие в восходящих потоках воздуха. Я отыскал в книге абзац, посвященный птицам. Что это доказывает?

Во-первых, я умею управлять отражениями. А во-вторых… Хорошо было бы чем-нибудь подкрепиться. Согласен даже на галеты из аварийного запаса. В тропическом лесу должны расти бананы, кокосы, ананасы и прочая экзотика. Оглядываюсь. Бананов с кокосами не видно, но метрах в пятидесяти ниже по течению из леса выходит женщина с корзинкой. Иду к ней. Всего несколько шагов, но рев водопада слабеет, как только тот скрывается за возвышенной частью берега.

Ба, да это не женщина, а девушка. И какая! Девушка моей мечты! Темно-каштановые волосы, выступающие скулы, серые глаза, подбородок с ямочкой. И все на своих местах. Испуганно и недоуменно оглядывается на меня, хмурит лоб в раздумье, протягивает корзинку.

— Это вам, господин.

— Мне? От кого?

Морщит лоб и хмурит брови, будто пытается что-то вспомнить. Беру у нее корзинку, ставлю на землю, присаживаюсь на камень.

— Как тебя зовут, красавица?

— Паола. — С удивлением осматривается, словно не понимает, как здесь очутилась. Я тем временем развязываю салфетку и заглядываю в корзинку. Точно! Это — мне. И никому другому. Вороне где-то бог послал кусочек сыру. Счастливая! А космодесантнику — галеты из аварийного запаса. Угощать ЭТИМ девушку…

— Тебя Харон прислал?

— Не помню… Мне надо идти. — Разворачивается и торопливо семенит к чуть заметной тропинке в зарослях. Открываю справочник-путеводитель и спешно перечитываю нужное место. ЭТОЙ девушки не было. Корзинка — была. Но не здесь. И девушку звали Дара, а не Паола. Я, правда, тоже не Корвин. От всей души завидую Корвину. В его корзине не было галет из аварийного запаса. Там были вино, хлеб и говядина. И девушки от него не убегали. Запускаю руку в корзинку и нащупываю под слоем галет горлышко бутылки. С радостным воплем извлекаю сосуд божественного нектара с загадочным названием — «Моча Бейля». Расстилаю салфетку. На свет появляются тонко нарезанный сыр и ветчина в вакуумной упаковке. Спасибо, Харон. Шутка была великолепна.

Утоляю голод и составляю план. Первым делом придется научиться фехтовать и ездить верхом. Высокие технологии в этом мире дают осечки. Лазеры и антигравы могут подвести. Решено. Учусь косить под местного, попутно собираю информацию.

Вино — великолепно. Может, только на мой непритязательный вкус. С аппетитом наворачиваю толстенные бутерброды с сыром и ветчиной. Не знаю, как попал в этот мир, но жить здесь можно.

С проживанием — никаких проблем. Я просто выдумал речку с прозрачной водой и десантную полукапсулу 5-го уровня защиты на берегу. Через два километра фантазия стала реальностью. Пятый уровень — это вроде туристской палатки. Защищает от дождя, насекомых и мелких хищников. Например, мышей и волков. Льва не удержит, а носорог сослепу пройдет насквозь без особых усилий.

На кухне, на складном столике меня дожидался горячий ужин. Торопливо, чтоб не дать ему остыть, сполоснул в реке лицо и руки.

Нет, плохой из меня кулинар. Мясо слишком пряное, вино — кислое и без градуса. Только жареный картофель удался. И не стоило выпивать на ночь две большие чашки какао. Теперь лежу, ворочаюсь и не могу уснуть. Думать о деле тоже не могу. Ясно одно. Нужно изучить новые возможности организма и определиться в этом мире. Космофлот пока подождет. А потом… Наверно, имеет смысл пойти в спасатели. Организую свою спасательную службу. Для самых тяжелых случаев. Я же теперь могу пешком до любой планеты дойти. А пока — нужно здесь обосноваться. Знакомства завести… Из головы не выходит девушка. Паола. Выдумываю ей биографию. Радушных крестьян-родителей, трех братьев и двух сестер. Она, конечно, младшенькая. Самая умная и скромная. Чуть что — краснеет и стесняется. Бог ты мой! А успела ли она добраться до дома? Я же менял отражения. Вдруг заблудилась? Бродит, напуганная, по ночному лесу — и все из-за меня. Нехорошо получилось. Нужно было проконтролировать. Проводить девушку, а не корзинку изучать.

В самый разгар угрызений совести слышу испуганный полувскрик снаружи. Выскакиваю в одних трусах и с фонариком. Она! Моя заблудившаяся мечта. Одна в ночи! Теперь главное — не упустить и не испугать. Направляю свет фонарика на себя и заговариваю девушке зубы. Мол, никак она опять с поручением ко мне, да как не побоялась — ночью, одна в лесу… Ах, заблудилась… Наверно, устала и проголодалась… Продолжая заговаривать зубы, завожу Паолу в дом, включаю свет. Ах, черт! Напугал чуть не до смерти! Здешние Эдисоны забыли изобрести электричество.

Подтягиваю трусы и обдумываю линию поведения. Паола смотрит на мой сверхскромный прикид, оттопыренный нефритовым стержнем, и пугается еще больше. Если не успокою, убежит в ночь. Спешно натягиваю брюки и рубашку.

— Где же тебе постелить? — делаю вид, что задумался. — Здесь! — сдвигаю надувную мебель и раскладной столик к одной из стенок. — Места хватит. Не очень удобно, но одну ночь… Нет, сделаем по-другому. Я сплю здесь, а ты — на моей кровати.

Прикладная психология. Теперь она меня уже не боится, и даже чувствует себя виноватой: согнала с законного места. Распечатываю новенький спальный мешок, несколько раз вжикаю молнией, показывая, как это делается, и спешу на кухню. Самое вкусное я съел, но в кухонном комплексе полно консервов с самоподогревом. Паола уверяет, что не надо беспокоиться, она сыта, у нее с собой есть… И тянет из кармана… Да-да, те самые галеты. Отбираю их у нее, кладу в хлебницу. Срываю гермоупаковку с бисквита и буханки ржаного хлеба, нарезаю крупными ломтями. Сую в кухонный комбайн упаковку обезвоженной ветчины. Но это пять минут ждать надо, чтоб пропиталась по всем правилам. Иначе на зубах хрустит. Лезу в холодильник за сыром, с удивлением вытаскиваю упаковку обезвоженной черной икры вакуумной сушки. Тоже — в комбайн.

Через пять минут на стол посмотреть приятно. Паола поражена обилием незнакомых блюд, но уже приняла 25 граммов спирта, разбавленного апельсиновым соком, поэтому зарумянилась, глазки горят. Я наливаю еще и болтаю без перерыва. Но все-таки выясняю, что да, Авалон неподалеку, им по-прежнему правит Лорд-Протектор. Да-да, с рукой все хорошо, уже выросла рука. Ничего удивительного! Ему же не для себя, ему страну защищать надо, вот и выросла. В церкви об этом разъяснение было. Ре-ге-не-рация это.

Ужин подходит к концу, и девушка опять начинает меня бояться. Поэтому говорю ей, что со стола убирать ничего не надо, утром уберем, только накрыть салфеткой от мух. (Опять психология — иначе ведь не успокоится, пока посуду не вымоет). Показываю, как гасить свет, и ложусь спать. Славная девушка. Словно кобылка необъезженная. Никуда она не денется. Моей будет. Главное — не торопить события.

Когда просыпаюсь, Паолы уже нет. Одноразовые тарелки вымыты и поставлены на просушку. Упаковки от икры, ветчины и прочего тоже отмыты и сушатся. Вздыхаю и сметаю все в утилизатор. Жаль, что ушла. Не захотела пробуждать во мне темные, первобытные инстинкты.

Выношу складной столик на природу и завтракаю в гордом одиночестве. Наслаждаюсь тишиной и прохладой, а попутно составляю план исследований. Покончив с кофе, встаю и иду вокруг полукапсулы. Круг, другой, третий… Старательно отвожу глаза от столика. После двадцатого круга решаю, что достаточно.

Удалось!!! Метод Корвина не подвел. На столике вместо грязной посуды — кобура с бластером! Надежная, проверенная игрушка. Без оптики, без ночного инфракрасного прицела, всего 100 киловатт в луче, зато рассеивание не больше двух миллиметров на километр. В вакууме, конечно. И очень емкий аккумулятор в рукоятке.

Испытываю машинку на ближайшем дереве. Работает. У эмберитов были проблемы с техникой, доставленной с Земли. Порох не взрывался, бензин не горел. Но я задумывал бластер так, чтоб работал в этом мире. И это удалось! Хотя… здесь еще не Эмбер. Неважно. Не захочет работать там, придумаю что-нибудь новенькое. Корвин ведь нашел замену пороху.

Сшибаю сапогом мухомор — побочный результат эксперимента — и пытаюсь представить манипуляторы Логруса. Долго пытаюсь. Ну что ж, отрицательный результат — тоже результат. Не тянет соваться в Логрус, но вряд ли пройти Логрус труднее, чем Лабиринт. Как сказано в первоисточнике, люди гибли и там, и там… Хочу я погибнуть?.. Логрус отложим на потом!

Штудирую первоисточник на предмет упущенных при первом чтении возможностей. Эмбериты вовсю пользовались для связи картами. Странно, что у них были сложности с колодами. Я могу пойти и НАЙТИ колоду с любыми козырями. Как нашел бластер. Как в «Ружьях Авалона» Корвин нашел в дупле Грейсвандир. Может, они считали это неэтичным? Одна загвоздка — мне пока не с кем связываться. Разве что с Паолой.

Обедаю и продолжаю изучать «Хроники». Эмбериты отличались большой физической силой и выносливостью. Проверяю свои возможности. Особого прибавления силы не заметно, а вот стойкость организма ко внешним воздействиям повысилась. И болевой порог понизился. Это я обнаружил, когда уронил тяжеленный булыжник на ногу. В старом мире кости бы переломал, а тут — ссадины. Мысли опять возвращаются к Паоле. Проста, но не наивна. Не образована, но не глупа. Нет, это не сельская пастушка, с которой переспал — и забыл. Где она сейчас? Нашла ли дорогу домой?

Ужинаю в хмуром одиночестве. Вежливое поскребывание в дверь. Открываю.

— Паола! Сто лет жить будешь! О тебе сейчас думал.

Мнется в дверях.

— Господин, я знаю, как это выглядит… Будто я набиваюсь… Совсем-совсем наоборот. Я не хочу от вас ничего, очень вас боюсь, и дома вашего колдовского боюсь, но… Я ведь понимаю, я простая селянка, а вы господин… Что для вас простая селянка? Потешились и забыли. Но я заблудилась. Та тропинка, по которой сюда пришла — она исчезла. Куда бы я ни пошла, любая дорожка к этому заколдованному дому выворачивает.

— Значит, боишься, но все-таки вернулась.

— Вы вчера были добры ко мне…

— Ты утром сделала большую глупость. Ушла, не спросив дороги. Ужинай, а завтра я отведу тебя домой.

— Господин, мне нечем заплатить за еду.

— Как это — нечем? А скрасить беседой мое тоскливое одиночество? Да не пугайся ты так! Не трону! Слово чести. Если сама не захочешь.

— Господин так добр…

Бедняжка, да она весь день не ела. Пока ест, расспрашиваю. И, чем дальше расспрашиваю, тем меньше мне это нравится.

Я ее выдумал. Как бластер, как полукапсулу, как мухомор этот паршивый. Выдумал скромницей — получилась скромница. Мог выдумать шлюху. Поимел бы шикарную ночь. После чего расстался бы со своей мечтой как с кошмарным сном. Навсегда и без сожалений. Почему в хрониках не говорится, что нужно быть очень осторожным со своими фантазиями?

Все детали ее короткой биографии придумал я. Сестер, братьев, родителей, соседей. Родинку у локтя, закрытую рукавом платья. Опыты ставил. Придумывал какое-то событие, и тут же она мне его рассказывала. Конечно, эмбериты имеют власть над отражениями. Но, чтоб до такой степени…

Харон, видимо, ни при чем. Не он ее ко мне послал. Я сам ее себе послал. Захотел есть, и выдумал девушку своей мечты с корзинкой съестного.

Еще один грустный вывод. Плакала моя космическая спасательная служба. Конечно, я спасу погибающего. Только кого? Того, кто на самом деле SOS дал, или того, кого мое подсознание выдумало? Кому нужен спасенный, выдуманный мной? А если потом настоящего спасут? Будет два. Двойники. В первоисточнике о таких упоминается.

Ложусь спать, но не спится. Выдумываю Паоле деревню. Богатую, веселую деревню, в которой живут работящие, щедрые, отзывчивые люди. А что еще я могу для нее сделать? В следующий раз буду осторожней.

После завтрака идем разыскивать деревню Паолы. Я эту деревню знаю как облупленную, сам выдумал. Но, для порядка, расспрашиваю. Сколько дворов, у кого что растет, сколько у кого коров, овец, свиней? Готовят ли индейку к рождеству? Ах, тут Новый год отмечают… Солнце начинает припекать.

— А за тем поворотом я повесил на куст свою шляпу, и забыл, — сообщаю Паоле. Проходим поворот. Шляпа висит на кусте. Хорошо здесь организовано снабжение! Всего-то надо Лабиринт пройти — и полный коммунизм! Снимаю с куста широкополую ковбойскую шляпу и надеваю на Паолу. Девушка смеется. Ямочки на щечках. Неужели это я такое чудо выдумал?

По ходу дела выясняю одну особенность. Я властен над ее прошлым, но настоящее — это ее. Долго-долго напрягался, пытаясь мысленно заставить ее сорвать и пожевать листик с кустика. Не хочет — и все!

Неожиданно Паола сообщает, что узнает знакомые места. До деревни полчаса ходу. Веселость ее тает с каждым шагом.

— … я же две ночи дома не ночевала. Не делают у нас так. Папенька строгий.

Снимаю с нее шляпу и надеваю на себя. Папенька у нас не строгий. Я сам его выдумал. Но Паола его все равно побаивается.

Папенька с маменькой встречают нас у крыльца. В пяти шагах останавливаюсь, выставляю вперед ногу, снимаю шляпу и в полупоклоне приветствую их а-ля д'Артаньян.

— Мадам… Месье… Возвращаю потеряшку в лоно семьи в целости и сохранности.

— Папенька, я заблудилась…

Охи, вздохи, соседи во всех окнах. Меня приглашают в дом. Легкая паника, кувшинчик вина из погреба, осторожные вопросы. Выясняется, что Паола не знает, как меня зовут. Почему-то это производит на всех хорошее впечатление.

— Богдан Борисович, — представляюсь я и щелкаю каблуками. Вовсю изображаю галантного мушкетера. Лишь бы гвардейцы кардинала с дрекольем не набежали. Нужно держать подсознание в узде.

Пригубливаем с хозяином из глиняных кружек, все лишние изгоняются из комнаты, начинаются осторожные распросы о главном.

— Даю слово чести, что Паола не опозорила ни своего имени, ни имени своих родителей, — с ходу ставлю решительную точку. Да, она две ночи провела под моей крышей. Я выделил ей комнату, там она и ночевала. Сожалею, что не смог вчера показать ей дорогу домой, но занят был. Дела, знаете ли. Служба…

— А как же…

— Трапезничали за одним столом, — улыбаюсь я. — Надеюсь, это не возбраняется?

За неплотно прикрытой дверью раздаются смешки. Допиваю вино и решительно меняю тему. Расспрашиваю, как здесь насчет лошадей. Не простых, а чтоб мне не стыдно было на такую сесть. Ну, вы же понимаете…

К разговору о лошадях допускаются все домочадцы. После короткого, но горячего спора четырех мужчин приходят к выводу, что хорошего коня я могу купить только в Авалоне. Попутно узнаю, что лошади бывают чалые, гнедые, сивые, пегие, саврасые, серые, бурые, каурые и в яблоках. Еще узнаю, что у лошадей есть бабки. У меня, кстати, в кармане бабок нет. Нужно будет обзавестись местной валютой. Иначе на что лошадь покупать? На вопрос, что сталось с моим конем, отвечаю хмуро и коротко:

— Загнал. Служба.

Все с пониманием кивают. Вредный Кравчук с третьей орбитальной сделал бы круглые глаза и спросил: «За сколько?» Но здесь таких вредных нет.

В комнату, переваливаясь, входит бабуся. И тут же начинает укорять Паолу, что мол соседи уже невесть чего болтают.

— Тот, кто ставит под сомнение честь Паолы, тем самым ставит под сомнение мою честь, — стальным голосом сообщаю я. — Прошу меня простить, но такого, если он найдется, я должен буду вызвать на поединок и убить.

Тишина.

— Ох ты, боже мой, — прыскает сестра Паолы. — Кому ж тогда урожай собирать? — и получает подзатыльник.

Прощаюсь, ссылаюсь на дела и выхожу на крыльцо. Меня провожает все семейство, включая двух кошек. Уже у калитки спрашиваю, нет ли здесь такого глупого обычая, что сначала нужно выдавать замуж старших сестер, а только потом — младших. Глаза Паолы загораются как два алмаза. А сама краснеет как помидор. Меня дружно убеждают, что глупых обычаев в этой стране нет. В других — всякие есть, но в этой — только разумные. И наперебой приглашают заходить еще.

Иду по деревне как на параде. Все жители высыпали посмотреть на меня. Приподнимаю шляпу и киваю всем подряд. Невероятно! Неужели все это выдумал я? Нормальные, живые люди. Нет, что-то не так. Я не мог ВСЕ выдумать, потому что узнал о лошадях такое, чего раньше не знал. Но — что должен знать любой, кто имел с ними дело. Получается, я дал канву, общие указания, а проработку деталей кто выполнил? Или — на самом деле существует бесчисленное множество миров, а все, что я выдумал, становится граничными условиями, отсеивающими неподходящие миры? Все равно есть нестыковки. Но приятно, что родные Паолы — настоящие, живые люди. А не марионетки, выдуманные мной наполовину. Вроде киберов недоделанных. Вывод — Паола живая, настоящая. Из плоти и крови. Это радует. Не то слово! Это ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!!!

Возвращаюсь домой в отличном расположении духа. Целый час дурачился, изображая то ли д'Артаньяна, то ли поручика Ржевского. И с каким успехом! Рассказать — не поверят!

— Пятнадцать, шестнадцать… — Марширую вокруг полукапсулы, меняя отражения. — Семнадцать, восемнадцать… — скоро тропинку протопчу. Вот Паола удивится. — Девятнадцать, двадцать. Все, хватит!

Полукапсула ничуть не изменилась. Так и было задумано. Иду в лес. Прямо в лесу, метрах в трехстах, нахожу холмик. В холмике — дверь. Открываю и спускаюсь по бетонным ступеням метров на пятнадцать. Под потолком ярко горят шары из белого матового стекла. Что в шарах, я не уточнял. Задумал только общий вид. Выключателя нет. Проводки на стенах тоже не видно. Зато холодного оружия — видимо-невидимо! Короткие, широкие мечи римских легионеров, кривые турецкие ятаганы, двуручные самурайские мечи с крошечной овальной гардой, рыцарские мечи, казацкие сабли и шпаги мушкетеров. Палаши, мачете и рапиры. Кинжалы и стилеты. В отдельном зале секиры, боевые топоры, томагавки и алебарды. Какие-то шесты с лезвиями на обоих концах. Любой вкус, цвет, размер. Если б еще разбираться в этом… Долго-долго брожу по залам, примеряя к руке то одно, то другое. Останавливаюсь на кавалерийской шашке начала ХХ века. С такой шашкой, наверно, сам Чапаев — впереди, на лихом коне!

Поднимаюсь наверх и учусь наносить рубящие удары. Зеленые мне бы этого не простили… Молодые березки валятся одна за другой. Те, что постарше, валиться упорно не хотят. К вечеру понимаю только одно: без тренера хана. Нужен учитель фехтования. А еще нужно раздобыть лошадь. Но это уже завтра.

Готовить лень, поэтому марширую вокруг дома. На этот раз, ради разнообразия, против часовой стрелки. Мерлину было легче. Сунул руки в манипуляторы Логруса — и мгновенно вытащил нужный предмет. Метод Лабиринта тоже дает неплохие результаты, но очень уж ноги устают.

Засыпая, думаю о Паоле. Нужно будет всерьез заняться ее образованием. Пять классов церковной школы для жены космодесантника — мало.

 

ИГРА В ЛОШАДКИ

Утро просто чудесное! Окунаюсь в речку, растираюсь махровым полотенцем, минут пять прыгаю, размахивая шашкой. Маршируя вокруг полукапсулы, наколдовываю себе завтрак на серебре и фарфоре и, заодно, голограмму Паолы в рамочке. Хорошая получилась голо. Паола на ней удивленная и чуть испуганная. Как в тот момент, когда холодильник увидела. Сметаю со стола мухомор, на его место ставлю перед собой голо, уплетаю яичницу с ветчиной и пытаюсь представить именно ту лошадь, которая мне нужна. Никакой экзотики вроде зебры тигриной раскраски. Обычная лошадь. Темно-рыжей масти. Знать бы, как эта масть по-научному называется.

Вытираю губы салфеткой и иду по тропинке, ведущей к деревне Паолы. Почему по ней? Да потому что приятно идти в ту сторону. Посуду убирать не стал. На обратном пути наколдую, что она вымыта и убрана. А сейчас сосредотачиваюсь на лошади. В мысли упорно лезет Паола. Останавливаюсь и изгоняю ее образ. Только кентавра мне не хватало. Думаю о лошади. Девушки потом.

Вот она, моя лошадка! Увидела меня и радостно заржала. Рванулась ко мне, но уздечка, привязанная к дереву, не дала. Получилось! Все — как задумывал, только кисточки на ушах. Как у рыси. Отвязываю уздечку, глажу кобылку по шее, успокаиваю. Она очень возбуждена. Так и гарцует вокруг меня. Словно сказать что-то хочет.

На всякий случай осматриваю ее со всех сторон. Даже под хвост заглядываю — действительно ли кобылка получилась? Может, кто и умеет пол лошади по морде определять, но не я. Зато какая умница! Лошадиных команд я не знаю, поэтому задумывал так, чтоб слова понимала. Угощаю ее кусочком специально припасенного фруктового сахара. Кобылка обиженно смотрит на меня — почему кусочек такой маленький — но, подумав и грустно вздохнув, осторожно берет с ладони. Нужно дать ей имя.

— Буду звать тебя Ола. В честь своей девушки, — объясняю я кобылке. — ее зовут Паола, а ты — Ола. По-русски — Оля. Запомнила?

Узнав, что у меня есть девушка, кобылка груснеет. Ревнует, чтоб мне провалиться! Похоже, с интеллектом я перестарался. Объясняю ей, что для ревности нет причины, а заодно — какая замечательная девушка Паола. Обещаю познакомить при первой возможности.

Оля смиряется с тем, что она у меня не одна, и понуро шагает на полшага сзади. Уздечку я с нее снял. Не убежит. А если убежит, то такая мне не нужна. Вспоминаю о грязной посуде, и старательно сосредотачиваюсь на кухонном столике. Заодно вспоминаю, что Оле необходимо седло. Как в деталях выглядит седло, не знаю, поэтому поступаю по методу Сент-Экзюпери. Воображаю большую картонную коробку. Седло — в ней. В последний момент добавляю в коробку справочник по уходу за лошадьми.

Получилось. Как всегда, получилось. Грязной посуды нет, а у входа — огромная картонная коробка с этикеткой «Пфердъ & сыновья». Разве в старорусском ставился "ъ" после "д"? Ну и пусть. Главное — что в коробке? В такую влез бы домашний холодильник. Показываю Оле голограмму Паолы. По лошадиной щеке скатывается слеза. Черт! Явный перебор с верностью и преданностью! Конечно, куда ей, парнокопытной, конкурировать с самкой моего вида! Утешаю бедняжку как могу. Тут в душу закрадывается подозрение.

— Ты говорить можешь? — честно, прямо и открыто спрашиваю я. Оля отрицательно трясет головой. Или мух отгоняет?

— А меня понимаешь?

Невыразимо грустный взгляд. Что же это получается? Я создал разумную лошадь, лишенную дара речи. И теперь собираюсь на ней ездить. Ну и кто я после этого?

К черту! На то они и лошади, чтоб на них ездили! Почему Бадеру на мне можно ездить, а мне на лошади — нельзя? Распаковываю коробку и достаю седло. Смотрю на Олю. Опять слезы из глаз. Рыдающая лошадь — вы такое можете представить? Хотя… В хрониках упоминался говорящий шакал. Его Корвин убил. А говорящего ворона съел. Чтоб не каркал.

— Оля, отвлекись. Мне нужна лошадь, чтоб на ней ездить. Ты согласна возить меня? Если нет — я тебя не держу. Можешь идти на все четыре стороны.

Оля не хочет идти на четыре стороны. Но седло ей по-прежнему не нравится. Так и стоим — она упирается лбом в мое плечо и плачет. Я утешаю. И чувствую себя полнейшим идиотом. Нужно перелистать первоисточник — случалось ли кому из эмберитов заключать сделку с собственной лошадью?

Учиться ездить на разумной лошади, которая лучше вас понимает, что вы хотели сделать — это сказка! Оля — умница! А я — гений! Причем, скромный. (Сразу два достоинства.) За день мы с Олей изучили весь справочник по уходу за лошадьми, причем Оля была экспертом, оценивающим полезность и разумность каждого пункта. Я зачитывал вслух, и если раздавалось насмешливое «пф-ф», вычеркивал абзац карандашом. Купание и чистка щеткой Оле не очень понравились. (Видимо, щетка фирмы «Пфердъ & сыновья» оказалась слишком жесткой.) Но, к расчесыванию гривы она отнеслась очень положительно. Все было бы великолепно, если б не одно «но». Не знаю, из какого мира я вытащил Олю, но она не может есть местную траву. К вечеру проголодалась, несколько раз принималась, но, ущипнув пару раз, плевалась и мотала головой. Я сам сорвал и пожевал несколько травинок. Горчит, конечно, но будь я проклят, если знаю, каким должно быть на вкус сено. К заходу солнца проблема была решена. Я наколдовал Оле целую корзинку великолепной, вымытой морковки, несколько буханок хлеба, таз овса и тазик злополучных галет. Не забыл и о своем ужине. Практичная Оля начала с моей тарелки. Пока я нарезал ей буханки, слизнула мою жареную картошку с мясом, вылизала тарелку и закусила морковкой.

— Здорово! А я что есть буду?

Виноватый взгляд типа «я больше не буду».

Еще раз маршировать кругами вокруг дома не хочется. Натер об седло известное место. Да и устал как лошадь. Поэтому разогреваю банку мясной тушонки и съедаю, закусывая галетами из тазика Оли. И только после ужина до меня доходит, что Оле нужна конюшня…

— … восемнадцать… девятнадцать… двадцать! Кажется, понял, почему Корвин так редко пользовался магическими возможностями. Так ноги можно сносить до подмышек. Зато у Оли есть просторная конюшня. Ангар для двух флаеров. Оля косится на ангар и нюхает мухомор на тропинке. Объясняю ей как открывать и закрывать ворота, включать свет. Вот в чем отличие между человеческим и лошадиным интеллектом! Оля воспринимает электричество как само собой разумеющееся. Есть — и ладно. Ни восторга, ни удивления. Ткнула носом в широкую клавишу и пошла за корзиной с морковкой. Тазы с овсом и галетами помог перенести я. Каким-то обреченным взглядом Оля окинула жилплощадь и тяжело вздохнула.

— … едем в деревню, — говорю я за завтраком. — Познакомлю тебя с Паолой.

Оля против. Решительно и бесповоротно. Впервые… Уходит в конюшню и запирается там. Тоже впервые. Стучу в дверь.

— Оля, давай поговорим.

Щелкает запор. Вхожу. Пять минут уговоров — никакого эффекта. Избаловал я ее, вот что! Суп на ужин, ведро компота на завтрак. Теперь она на мне ездить будет.

— Ну, как хочешь. Завожу себе другую лошадь. Нормальную.

Заметалась по конюшне. Плакса парнокопытная! Решительно выхожу из конюшни и направляюсь к деревне. Через сто метров меня догоняет Оля с седлом в зубах. Так бы сразу… А уздечку не взяла? Ну и ладно. Мы умеем и без уздечки.

Кладу ей на спину седло, затягиваю подпругу, вдеваю ногу в стремя.

— Идем. — Оля трогается шагом. Если не рысью и не галопом, то я могу сойти за профессионального наездника. Оля нервничает и очень волнуется. Успокаивающе хлопаю ее по шее.

Что-то произошло в деревне. Хмурые, косые взгляды, ни одной улыбки. Спешиваюсь у калитки. На крыльцо выходит старшая сестра Паолы.

— Здравствуй, красавица. Паолу позови, будь добра.

Девушка округляет глаза, зажимает рот ладонью и убегает в дом. Чтоб я сдох! Она же испугалась!

— Постой здесь, — бросаю Оле и спешу к крыльцу. Навстречу мне выбегает все семейство.

— Сэр Богдан, разве Паола не у вас?

Сердце екает и проваливается куда-то вниз.

— Нет. С тех пор, как расстались здесь, на крыльце, я ее не видел!

— Она убежала на следующий день! Мы были уверены, что к вам, сэр Богдан. Она только о вас и говорила.

Оглядываюсь на Олю. Она печально смотрит на меня. Кошки трутся об ее ноги. Не радуется исчезновению соперницы. Значит, могу доверять ей во всем.

Паола пропала четыре дня назад. Управлять отражениями она не умеет. В своем отражении заблудиться не может. Сама говорила, что знает все вокруг на два дня пути. Если за четыре дня не вернулась, то…

А что делал в тот день я? Наколдовал себе Олю. Играл с отражениями, а в мысли все время лезла Паола. Я мог опять призвать ее к себе, как в первый день, вечером. Она прошла половину пути по отражениям, потом я остановился, сосредоточился и выбросил ее из мыслей. Чтоб накладок с лошадью не получилось. Она застряла в каком-то отражении на половине пути от деревни до меня. Вот дьявол!

— Я еду ее искать! Если найду, сразу сообщу вам!

— Да поможет вам Единорог, сэр Богдан.

Вскакиваю в седло и еду прочь из деревни. Неделю назад мечтал стать спасателем. Самое время.

Сейчас проеду полянку, там будет поворот. За поворотом, под деревом будет сидеть Паола. Смертельно усталая, голодная, в измазюканном платье…

Не получилось. Еще раз:

За сужением тропинки будет ручей. Паола умывается водой из ручья.

Женщина у ручья поднимает голову. Нет, эта толстушка на Паолу ничуть не похожа. Еще раз:

Сейчас из-за поворота она выйдет навстречу мне с корзинкой в руке.

Не получилось. В чем же дело? Все остальное в точности соответствует задуманному. Проверка: Сейчас навстречу выйдут четыре мужика, которые тащат бревно на плече.

Мужики с бревном прошествовали мимо меня, бросая подозрительные взгляды. Оглянувшись, замечаю, как они сбросили бревно на землю и, отряхивая ладони, скрылись за деревьями.

Сейчас Паола…

Облом…

Сдаюсь очень нескоро. Когда испробованы все варианты, а в голове никаких идей. Оля утомилась пугаться и удивляться. Больше не обращает внимания на мухоморы, только все чаще спотыкается и устало косится на меня. Какой-то фактор не дает мне встретиться с Паолой. Неужели она погибла? Из-за меня…

— Идем домой, Оля.

Что сделал бы Корвин на моем месте? Сказал: «Ха» и нашел другую? Или доискивался бы до причины? В этом уравнении всего два неизвестных: я и Паола. Нет, три.

— Оля, у меня к тебе серьезный разговор.

Подходит и садится на землю по-собачьи. Полна внимания.

— Я вчера не смог найти Паолу. Ты не хотела идти в деревню. Это ты блокировала мои попытки найти ее?

Заржала, вскочила! Взрыв благородного негодования.

— Не сердись. Я только спросил. Ты знала, что мы ее не найдем?

Задумалась. Кивнула сначала неуверенно, потом несколько раз горячо и убедительно. Моя лошадка, похоже, обладает даром предвидения на интуитивном уровне. Буду знать.

Прыгаю как козел, размахивая шашкой. Оля снисходительно наблюдает за моим мальчишеством. Пройду еще раз Лабиринт и попрошу отправить меня к Паоле. Только придумаю, куда пристроить на время Олю. Яростно нападаю на невидимого противника и слышу за спиной смешок. Оглядываюсь. Незнакомка на могучем черном жеребце. В изящном костюме для верховой езды, при шпаге. Строгая как англичанка. Только вместо сеточки для волос — кольчуга тонкой работы из-под жокейской кепочки, прикрывающая сзади шею и плечи. Это штрих. Какая у нее восхитительно длинная, стройная шея…

Оля презрительно фыркает. Незнакомка оглядывается на нее и сводит брови.

— Разрешите представиться, Богдан, — выхожу из ступора я и кидаю шашку в ножны. (К счастью, попадаю с первой попытки).

— Гилва, — сообщает незнакомка, все еще рассматривая Олю.

— Оля, — представляю я свою кобылку. — Постойте. Я слышал о Гилве из Птенцов Драконов.

— Что конкретно вы обо мне слышали?

— Как же! Вы помогли Мерлину разыскать и освободить отца.

То, что она произносит вслед за этим, не для женских губ. А шпага уже нацелена мне в горло.

— Кто вам это рассказал? Быстро!

Не успеваю ответить, как Оля бросается на мою обидчицу. Гилва замахивается, чтоб одним ударом снести ей голову. Теперь уже моя очередь. Высоко подпрыгнув, повисаю на ее руке, получаю сапогом в лицо, но не отпускаю.

— Оля, не смей!!! — В последний момент Оля, услышав мой крик, отводит в сторону удар копытом, но налетает на Гилву корпусом. Летим кувырком все четверо. Гилве приходится хуже всего: ее придавила Оля.

Первой встает Оля. Вторым вскакивает и убегает в кусты конь Гилвы. Поднимаюсь на четвереньки я. Девушка лежит без сознания.

— Что же ты наделала, бестолковая, — укоряю я Олю, заглядывая в лицо незнакомки. Нахожу пульс на горле. Бьется. Шлепаю ладонью по щекам. — Поймай ее коня.

Крайне неохотно Оля отправляется выполнять поручение. Провожаю ее взглядом. Склоняюсь над девушкой, чтоб взять на руки и перенести на кровать. И в тот же миг получаю кулаком в челюсть, коленом в пах и локтем в поддых. И все — одновременно. Успеваю блокировать только удар в пах, сворачиваюсь в позу эмбриона, беззвучно открываю и закрываю рот. А кинжал уже вновь щекочет горло.

— Кто тебе рассказал обо мне? Быстро!

— Ап… ап… а-ап, — отвечаю я.

— Срань! — комментирует Гилва.

— Как ты меня напугала, — хриплю я, как только обретаю голос.

— Что???

— Я испугался, что она тебя задавила.

— Кто?

— Оля. Сейчас она приведет твоего коня. Не обижайся на нее. Она просто не разобралась в ситуации. Подумала, что ты хочешь меня убить.

На Гилву нападает нервный смех.

— А что я, по-твоему, хотела сделать? — выдавливает она.

— Получить честный ответ на пару вопросов. Первый — кто я такой. И второй — откуда узнал о тебе. Отвечаю на первый. Это не ответ, скорее намек. Неделю назад я прошел Лабиринт. Угадай, какой? Подсказка: рядом с ним растет дерево.

— Лабиринт Корвина? Так ты — брат или сын Мерлина?

— Не знаю. Мать уверяла меня, что отца звали Борисом. Впрочем, я в глаза его не видел. А о вас, мадмуазель, узнал из книги. «Хроники Эмбера», десятый том.

— Если пытаешься меня обмануть, то завтра для тебя не наступит.

— Показать книгу? Она в доме.

Гилва рывком ставит меня на ноги. Очень сильная девушка. В это время из леса появляется Оля. Она ведет за собой коня Гилвы, зажав уздечку в зубах.

— Спасибо, Оля, — говорю я ей и привязываю коня. Затем, ощупывая разбитую губу, приглашаю Гилву в дом. Оля протискивается в дверной проем вслед за нами. Но не делать же ей замечание при посторонних. Выбираю из стопки книг последний том «Хроник» и протягиваю Гилве. Она открывает и растерянно перелистывает.

— В чем дело?

— Какой зто язык?

— Русский. Мы на нем говорим.

— Я говорю НА ТАРИ!

— Шутишь! Э! Э! Э-э! Леди! Перестаньте хвататься за кинжал. Вы у меня в гостях, или я за себя не отвечаю?!

Подумав, Гилва убирает ножик. Я, тем временем, достаю бумагу и карандаши.

— Леди, напишите фразу: «Маша ела кашу».

— Зачем?

— Затем, что я говорю по-русски, а вы меня понимаете, — объясняю я, выводя на бумаге печатные буквы. — Сравним: Ма-ша е-ла ка-шу, — веду пальцем по буквам. У Гилвы на листе непонятные закорючки. Она читает, но, похоже, не все звуки я слышу.

— А это что за префикс?

— Это же ясно! ВНУТРЬ ела.

— А разве можно есть как-то по-другому? А, понял! Если тортом по морде — это не внутрь, да?

Гилва не выдерживает и начинает смеяться. И сразу превращается в молодую, симпатичную девушку. Но — ненадолго.

— Знаете, Гилва, Лабиринт дал мне по три экземпляра каждой книги. На английском и на тари я оставил под деревом. А русский взял с собой. Сейчас попробую доставить сюда остальные экземпляры. Вы не против?

Все втроем выходим на свежий воздух, вызываю перед собой знак Лабиринта и марширую вокруг полукапсулы. Как всегда — двадцать оборотов. Если в прошлый раз шел по часовой стрелке, то теперь — против. Оля отходит в сторону и садится по собачьи под деревом. Она уже привыкла к моим прогулкам. Лицо Гилвы вытягивается. Она щупает руками воздух, словно перебирает его пряди.

— Сэр Богдан, что вы делаете?

— Наколдовываю вам книги, а себе — портативный компьютер, и всем нам ужин. — Интересно отметить, я стал сэром. — А что вы ощущаете?

— Перед вами знак Лабиринта, но вы скручиваете пространство совсем так, как в Путях Всевидящих. Мерлин как-то показывал мне Лабиринт Искусств. И это слово — компьютер. Он иногда упоминал его.

Заканчиваю двадцатый оборот. Но Гилва не торопится заходить внутрь.

— Забавно. Теперь пружина медленно раскручивается. Никогда не встречалась с такой техникой колдовства, — сообщает она, изучая изменения внутри полукапсулы.

— Идею я позаимствовал у Корвина. Кое-что добавил от себя. Это то же самое, что менять отражения. Главное — двигаться. А по прямой, или по кругу — не имеет значения.

— И вы так спокойно открываете мне секрет? Или рассчитываете на ответную откровенность с моей стороны?

— Во-первых, вы мне нравитесь, — говорю я, и слышу мощный сердитый всхрап за спиной. — А во-вторых, безусловно, рассчитываю. И не надо преувеличивать. Вы путешествуете по отражениям. Следовательно, прошли Логрус. А я читал, что, нацепив манипуляторы Логруса, можно вытаскивать нужные предметы из самых удаленных отражений. Быстро, и сапоги не стаптываются.

Но Гилва уже не слушает меня. Она жадно листает книги, и глаза ее превращаются в щелки.

— Вам дал книги сам Лабиринт?

— Больше некому.

— Вот срань!

— Не понял?

— Ублюдок! Раньше он хранил чужие тайны при себе. А вы оставили эти книги под деревом?

— Да… Что-то не так?

— Вы чем-то похожи на Корвина, Богдан. Не внешне, нет. Он совершал иногда очень странные поступки. За Мерлином это тоже водилось. И вы сумели пройти Лабиринт… Вы подарите эти книги мне?

— Они ваши.

— О чем я и говорю. Да вы хотя бы понимаете их ценность?!

— Я уже сказал: они ваши.

— Блаженный… С какой луны вы свалились, Обод вас побери!

— Я был на Луне, — сажусь за компьютер и прокручиваю на экране видеоролик, как какой-то американец танцующими прыжками перемещается от прибора к прибору.

— Это вы?

— Нет. Один знакомый. Там нет воздуха, поэтому приходится носить скафандр. Видите, ранец на спине. В нем запас воздуха в металлических баллонах. — В этот момент ракурс меняется, и в кадр попадает жилая полукапсула.

— Ваш дом! — изумляется Гилва.

— Просто похож. Там почти все строения имеют форму куполов, не удивляйтесь.

Гилва смотрит на меня загадочным взглядом.

— Богдан, кто вы?

Хотел бы я знать…

Оля удаляется на ночь в конюшню, а я показываю Гилве, как пользоваться ночником над кроватью и изобретаю повод, как бы изящнее подгрести к ней с нескромным предложением. Но тут возвращается Оля. Обиженная Оля. Оскорбленная в лучших чувствах. Кусок обманутой невинности.

— В чем дело?

Кивок на дверь. Иду выяснять, что же там случилось. Понятно! Жилплощадь занята. В Олиных покоях поселился жеребец. И уже парная кучка благоухает посреди ее гнездышка. Возвращаюсь. По дороге любуюсь незнакомыми созвездиями. В небе лодочкой качается месяц. Вот дьявол! Он на самом деле качается! Упадет еще…

Мотаю головой и вхожу в полукапсулу. Оля оттеснила Гилву в ту половину, которую я использую как спальню, расталкивает мебель по углам, готовя себе новое спальное гнездышко. Выпускаю воздух из дивана и пары кресел, сразу становится свободнее. Гилва, стоя в дверном проеме с любопытством наблюдает за происходящим. Наконец, Оля ложится. В справочнике написано, что лошади спят стоя, но Оля — только лежа. Бросаю на пол рядом с ней поролоновый мат.

— Разве моя кровать недостаточно широка? — интересуется Гилва. Что ж, проигрывать тоже нужно с красивым лицом.

— Видите ли, Оля — очень ревнивая натура. Кроме того, у меня есть девушка. Паола.

Оля трется головой о мое бедро и начинает мурлыкать. Мурлыкающая лошадь — это зрелище стоит того, чтоб на него посмотреть. Чешу ее за ухом.

— Богдан, я вас не пойму. Вы относитесь к ней как к человеку. Но ведь именно вы… Ладно, это ваши проблемы.

Гашу общий свет и закутываюсь в одеяло. Гилва при свете ночника читает хроники.

— … захватываешь выше локтя, и поворот корпусом. Нет-нет, силы не надо. Противник сам хочет упасть. Ему нужно только чуть-чуть помочь. Еще раз…

Оле наши занятия жутко не нравятся. Не верит она Гилве. Не верит — и все. Пока мы бросаем друг друга через бедро, отрабатываем захваты и подсечки, не спускает с нее глаз. А Гилва схватывает все приемы на лету. Два-три повторения — и можно переходить к следующему.

— Все! Перерыв, — говорю я и сажусь под дерево. Гилва садится рядом. Оля тут же пристраивается с другого бока. — Гилва, ты уже прочитала хроники. Что об этом думаешь?

— Лабиринт Корвина проходило не так много человек. Но, все же, больше двух. То, что книги, переданные тебе Лабиринтом, написаны от лица Корвина и Мерлина, наводит на размышления. Идем дальше. Ты обладаешь магией, но используешь ее как-то очень своеобразно. В тебе не чувствуется школы. Ты самоучка. Это с одной стороны. Но физически ты очень слаб. Для эмберита, я имею в виду. Я в растерянности.

— Понятно. У меня к тебе просьба. Я должен отлучиться, возможно, на несколько дней. Ты не присмотришь за Олей?

— Богдан, ты просто ребенок! Чем ты занимался два последних часа?

— Обучал тебя самозащите.

— Вот именно! Бесплатно и безвозмездно. А теперь клянчишь как бедный родственник.

— Извини. Отведу Олю в деревню.

— О, демоны Обода! Ты ни черта не понял! Конечно, я потру щеткой шкурку твоей подружке, но ты должен был обставить это как плату за обучение. Пойми! В этом мире информация — единственная ценность. Что для нас деньги? Для того, кто умеет управлять отражениями, деньги — ничто. Информация — все. Это власть, это уважение, это мерило всего. А ты разбрасываешься ею, будто знаешь все на свете. Так нельзя. Тебя не будут уважать. Ты разрушаешь идеалы, обесцениваешь ценности. В конце концов, выгодно обменять информацию — это искусство. Художник месяцами пишет портреты, и вдруг приходит фотограф, щелк-щелк — нате! В натуральную величину! Живей живого! Но это не искусство. Ты понял аналогию?

— Спасибо, Гилва. Я знаю еще несколько приемов нападения без оружия, но если хочешь их освоить, придется поработать учителем фехтования.

Гилва смеется приятным, грудным смехом.

— Ты делаешь успехи. Когда начнем?

— Сначала я должен разыскать Паолу. Для этого нужно пройти Лабиринт. Не знаю, сколько времени займет обратная дорога.

— Оля, отойди! — резко командует девушка.

— Сиди, Оля. Гилва, у меня нет секретов от Оли.

— Зато у меня есть. Богдан, ты можешь доверять мне, — говорит Гилва, когда Оля отходит. — Я не очень сильна в магии, но я родилась во Дворах Хаоса. Заклинания трансформации — мы осваиваем их прежде, чем учимся ходить. Я распознаю его с закрытыми глазами. А у тебя такой характерный почерк. Я не требую, чтоб ты сказал, куда и насколько отправляешься. Но, если я буду знать, где ты, смогу придти на помощь в трудную минуту.

— Гилва, честное слово, я…

— Не перебивай. Это великолепная идея — влюбить в себя девушку, потом превратить ее в лошадь. Такому скакуну можно смело доверить свою жизнь — пока она не знает, кто ее заколдовал. Я все это говорю к тому, что мне ты можешь доверять чуть больше.

— Ты хочешь сказать, что… Оля — это Паола?..

— Так ты этого НЕ ЗНАЛ??? Ты на самом деле любишь Паолу???

Минуту сидим молча.

— Срань! — с выражением произносит Гилва. — Ты с Паолой, а у меня снова ножны без меча.

— У нас говорят — «я снова у разбитого корыта…» Как вернуть ей человеческий облик?

— А как ты превратил ее в лошадь? Побегай вокруг домика.

— Я ездил на любимой девушке… Она не простит.

— Что б ты понимал! Гордиться будет. Но не сразу.

— Срань! — говорю я. — Вот срань! Чтоб я сдох!

— … если б не Гилва, ты до сих пор прыгала бы на четырех копытах.

— Пока я прыгала, все были довольны. Я не просила возвращать мне человеческий облик.

— Как разговариваешь с господином, девка! — рявкает Гилва. Словно пощечину дала.

— Брэйк! Тихо! Иначе обоих выгоню! — вот странно, Гилва пугается не меньше Паолы. — Объясни, почему ты не хочешь показаться родителям?

— Я столько ночей наедине с господином провела. Бок о бок спали. Если господин на мне не женится, мне домой дороги нет.

— Шантаж, — замечает Гилва.

— Я не прошу господина жениться на мне! Я только говорю, что мне домой нельзя, — взвивается Паола.

— Но я обещал твоим предкам сообщить, как только найду тебя. Хорошо. Тебя нашел не я, тебя нашла Гилва и наняла служанкой. Сейчас вы едете в деревню и успокаиваете родителей.

— Отпадает, Повелитель. (Надо же, я Повелителем стал!) Мне опасно появляться в деревне.

— Почему?

— В тех местах проходила война между Логрусом и Лабиринтом. Если меня узнают… Я, конечно, буду обороняться, и прольется очень много крови.

— Кто тебя узнает?

— Достаточно того, что меня знает Паола.

— О-о-о боже!!! — взвыл я. — Паола, слушай внимательно. Во-первых, мне нужна послушная жена. Во-вторых, образованная. В третьих, будешь брать уроки фехтования и рукопашного боя у Гилвы. В четвертых, никаких скандалов! Слушаться Гилву как меня. Все ясно?

— Тебе нужен ангел во плоти. А попка не слипнется? — комментирует Гилва.

— Господин знает, на что может рассчитывать, — гордо отзывается Паола.

Наконец-то понял, что мне это напоминает. Как-то я перевозил обезьян. Обесточил электрику и отдал им грузовой трюм. Сначала там жили три шимпанзе, потом подсадили еще двух. И началось распределение ступеней на иерархической лестнице. Ступени, они хоть и невидимые, но выверялись с точностью до миллиметра. Две самки вида гомо сапиенс с лихвой заменяют пятерых обезьян.

— Гилва, теперь разговор к тебе. Ты прочитала хроники, все взвесила, обдумала… Поделись выводами.

— Паола, выйди. — Паола неохотно, но без возражений идет к двери. Уже в дверях посылает Гилве воздушный поцелуй.

— Намечаются большие перемены, Богдан. Передел мира. Наш мир никогда не отличался стабильностью. Но до сих пор в борьбе участвовали две силы. Напомню события последних лет. Лабиринт, залитый кровью Мартина, значительно ослабел, и Хаос перешел в наступление. Но Оберон, пожертвовав жизнью, восстановил узор Лабиринта. Войска Хаоса были разгромлены и отброшены. В то же время Корвин создал второй Лабиринт. Казалось бы, силы Порядка получили значительный перевес, но Лабиринт Корвина до сих пор не вмешивался в игры. Он оказывал скорее моральное — деморализующее — влияние на Логрус. Однако, Лабиринт Эмбера воспользовался моментом и вынудил Мерлина восстановить один из сломанных Лабиринтов. Качели качнулись в другую сторону, теперь уже силы порядка получили преимущество. В это время носителем Камня Правосудия стала женщина по имени Корал — нынешняя жена Мерлина. Начался очередной виток борьбы. Логрус собрался усадить на трон Хаоса Мерлина, приблизив таким образом Камень Правосудия — вместе с его носителем — ко Дворам Хаоса. Попытка провалилась. Мерлин наотрез отказался занять трон. Планы Логруса нарушены, и любой, занявший трон вместо Мерлина, чувствует себя, в лучшем случае, регентом. Одно слово Мерлина, и… — Гилва проводит ребром ладони по горлу. — Такой оборот не способствует укреплению сил Хаоса. Однако, древний Лабиринт тоже переживает не лучшие времена. Ринальдо, он же Люк, приятель Мерлина, залил его своей кровью. И пока никто не изъявил желания починить узор. Собственно, на это способна только Корал, но она не прошла посвящения, а в настоящий момент ей технически сложно сделать это. Чтоб пройти посвящение, нужно иметь камень перед глазами, а не носить в глазнице. Такова расстановка сил на сегодня. Ослаблен древний Лабиринт, ослаблен Логрус. И в этот момент появляешься ты, Повелитель. Лабиринт Корвина вступает в игру.

— Хорошо. Каково же твое место в раскладе и каков твой интерес?

— Мое место — за твоей спиной, если не удастся встать по левую руку от тебя. Ты идешь вверх, я с тобой. А что касается Паолы, она мне не конкурент.

— Думаешь, я не женюсь на ней?

— Женишься, нет — неважно. Я просто подожду, пока она умрет. От старости. В кровати. Своей смертью. Она — обычная женщина с отражения. Я же родилась во Дворах Хаоса. Пока она тебе нужна, я буду ее защищать. Признай, в моих мыслях нет ни подлости, ни предательства.

— А в твоем теле, случайно, не поселилась ти'га?

— Не смешно.

Штудирую первоисточники. Мерлин в битве с матерью и Мандором трансформировал чужую внешность. Ловил их в центр вихря сил и придавал нужную форму. Но у него был спикарт. А я даже не знаю, что за силы пускаю в ход. Это может быть смертельно опасно. Особенно, для окружающих. Лошадь — ладно. Череп большой. А если б я ее в хомячка превратил? Вот дьявол! Двадцать второй век кончается, а тут сплошная метафизика.

Гилва, кстати, каждый день меняет внешность. Зачем — непонятно. Мы с Паолой распознаем ее моментально в любом обличье. Даже не могу сказать, в чем тут дело. Просто Гилва есть Гилва. И второй такой нет.

— Как думаешь, я смогу пройти Логрус?

— Теоретически, или практически? Считается, что Логрус более демократичен, чем Лабиринт. Его может пройти любой. Группа крови не имеет значения. Но во Дворах Хаоса все знают, что пройти его может лишь тот, в ком заинтересован сам Логрус. К счастью, таких большинство. Однако, это условие необходимое, но не достаточное. Слабак погибнет. Это помогает поддерживать чистоту породы.

— А как ты оцениваешь мои шансы?

— Для тебя найдется огромное количество более безопасных дел. Вырывать по волоску усы у тигра, кормить акул с ладошки, завязывать узелками хвосты ядовитых змей. Зачем обязательно Логрус?

— Я серьезно спрашиваю. Мне нужно его пройти.

— Логрус в тебе заинтересован. Он наверняка захочет переманить тебя на свою сторону. Но ты физически слаб и неуклюж. Давай условимся. Я буду тебя тренировать, но если скажу «Нет», ты в Логрус не суешься.

— Но…

— Это мое последнее слово.

 

ИГРЫ НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ

Гашу свет, залезаю под одеяло и жду, что будет. Кто первая. Можно поспорить с самим собой на щелбан.

Вообще, интересно складывается жизнь. Я еще ни фига не разобрался в этом мире, а на меня уже ставки делают, в правители пророчат. Не хочу быть правителем. О них всякие гадости в народе говорят. «Богдан Борисыч — сатрап позорный!» Фу!

Прошелестели по полу босые ножки, и уже кто-то лезет ко мне под одеяло. Глажу по головке — Паола. Выиграл сам у себя щелбан. Два дня назад подстриг Оле гриву. В человеческом облике эта манипуляция преобразовалась в прическу-каре невероятной красоты. Но Паоле не нравится…

— Только не думай, что я навязываюсь, — сердито шепчет девушка.

— Интересно, а что ты делаешь? — глажу ее по головке и сдвигаюсь, уступая место.

— Ведет борьбу за тебя с чужеземной мной, — подсказывает из-за матерчатой стенки Гилва.

— Разговорчики! Не подсказывать, мы сами знаем, — пресекаю я.

— Слушаю и повинуюсь, о повелитель мой, — доносится из-за стенки. — А ведь мог бы и пригласить на групповушку.

Паола вся дрожит. Успокаиваю ее поглаживаниями. Как лошадь.

— Гилва, где тебя воспитывали? Паола еще девушка.

— Теперь уже недолго, — ухмыляется та. — Молчу, молчу, молчу…

Разумеется, утром Гилва встает первой. Мы с Паолой находим занятие поинтереснее, чем лезть голышом в холодную речку. Но пора завтракать. Собираюсь наколдовать завтрак, но получаю решительный отпор.

— Опять жареную конину жрать? — возмущается Гилва. — От винта, Повелитель! Сегодня готовлю я! — и прямо из воздуха начинает вытаскивать серебряные блюда с таким, что мне и не снилось. Зеленое мясо с нежно-голубыми овощами смотрится довольно непривычно, а вкус и вовсе экзотический. Описать не смогу. Кто не пробовал — не поймет, а кто пробовал — и сам знает.

После завтрака приступаем к сооружению тренажера — имитатора Логруса.

— Нет, — поправляет меня Гилва, — просто тренажера, развивающего твою реакцию и умение видеть спиной.

Тренажер крайне прост — натягиваем между деревьями на разной высоте веревки и подвешиваем к ним мешки и мешочки с песком.

— Лабиринт — статика, Логрус — динамика, — проводит вводный инструктаж Гилва. — Для прохождения Лабиринта нужны сила и упорство. Для Логруса — ловкость и изворотливость. Конкретно для тебя — еще большое желание не сойти с ума. Остановка — смерть. И там, и там.

Тренажер готов. Гилва и Паола раскачивают мешки, а я должен просто пастись на полянке, не давая себя обидеть. Кажется, просто. Уступай дорогу мешку — и все. Но если их три десятка, все качаются с разным периодом, сталкиваются, меняют направление… А тут еще Гилва с Паолой их то подталкивают, то придерживают. Вам никогда не попадали мешком песка по физиономии? Одно хорошо: когда лежишь, избитый, на спине и смотришь в голубое небо, все эти сволочи проносятся над тобой.

— Как говорил один мой знакомый, жалкое, душераздирающее зрелище, — комментирует Гилва. — Выйди из круга.

Покидаю площадку, и мое место занимает дева Хаоса. Она спокойно гуляет по площадке, иногда задерживаясь, иногда ускоряясь, или делая шаг в сторону. Один только раз бросилась плашмя на землю, и над ней столкнулись три мешка. Потом ей надоело ходить руки в карманах, и Гилва начала наносить по проносящимся мимо мешкам короткие, сильные удары.

— Еще раз попробуй, — сказала она.

Пока я отлеживаюсь, избитый, Гилва обучает Паолу основам фехтования. Кажется, девушки поладили.

Ночью мне снятся мешки. Уворачиваюсь от одного, уступаю дорогу другому, но тяжелый удар настигает сзади, бросает вперед, а там летит навстречу еще один… Огромный — как аэростат. С криком просыпаюсь. И так — до утра.

Дался мне этот Логрус…

Дни летят один за другим. Тяжелые, однообразные, но скучными я бы их не назвал. Учусь играть по здешним правилам. Тренировки с утра до вечера. Тренажер, уроки борьбы и фехтования, общефизическая подготовка. Помнится, в школе космодесанта возмущался избытком часов физической подготовки в расписании. Детские забавы! Сейчас смог бы побить мировые рекорды в половине видов спорта. Медленно, но верно становлюсь суперменом. Но до Гилвы мне далеко. Как только кажется, что достиг ее класса, она — как в компьютерной игре — переключается на следующий уровень сложности. Посмотреть на наши тренировки со стороны — сплошное смертоубийство. Началось с того, что в учебном бою Гилва заехала мне сапогом в пах. На некоторое время я потерял интерес к обучению, а ее клинок оставил царапину на моей груди.

— Ты убит, — сообщила она.

С тех пор в учебных боях допускаются любые приемы, использование любых подручных средств. Другое занятие — совсем мирное. Гилва бежит по лесу разминочным бегом, а я должен не отстать от нее. Но я двигаюсь по ветвям деревьев. А-ля Тарзан. Конечно, я мухлюю. В полную силу играю с отражениями, и подготавливаю себе тропу среди ветвей. Гилва не возражает. Только иногда сворачивает то направо, то налево, и все мои труды — коту под хвост.

Паола изо всех сил старается не отстать от меня. Физически это невозможно, но за упорство я ее очень уважаю. Конечно, уважение уважением, но половину дня она по моему приказу проводит за компьютером. Учится. Я наколдовал ей знание языков и быстрочтение. Из-за этого у нас вышел грандиозный скандал.

— Не смей меня изменять! Ты не имеешь права меня менять! — кричала она, размазывая слезы. — Не перебивай меня!

— Знаешь, Повелитель, она тебе не пара, — заявила Гилва. — Отправь ее домой. Посмотри на меня. Я тихая, мягкая, послушная. Согласна, при случае, лошадью поработать. — С этими словами тихая и мягкая начала прямо на глазах трансформироваться в лошадь, почему-то покрытую чешуей. Дальше — женская свара. С трудом утихомириваю обеих. Паола рыдает у меня на плече, Гилва смотрит в землю и играет желваками. Поглаживаю ее по плечу, спинке. Странные у них с Паолой отношения. День — подруги до гроба, день — кошка с собакой. Иногда обеих убить хочется. Чтоб снять напряжение, веду их к тренажеру. Раскачиваем мешки, и, все трое, устраиваем что-то вроде поединка. Правила простые. Не дать мешку с песком сбить себя, и толкнуть мешок так, чтоб он задел соперника. В этом виде спорта Паола с Гилвой меня превосходят.

— Вот тебе за быстрочтение! — кричит Паола, когда мешок задевает меня. — Вот тебе за гриву! Вот тебе за левое копыто! Вот тебе за седло с уздечкой! — сама же она скользит между мешками так, словно их нет. И вдруг замечаю, что мешок, который должен был ударить ее в спину, внезапно изменил направление и пронесся рядом.

— Спасибо, Гилва, — говорю я во время отдыха, отослав Паолу домой за лимонадом.

— У девочки нет такой регенерации тканей, как у нас, — отвечает она.

— А как мои успехи?

— Сейчас узнаем, — она достает из кармана черную ленту и завязывает мне левый глаз. — Вперед!

Боже мой! Как в первый день! С трудом уворачиваюсь от мешков. Не вижу общей картины. Мешок на излете бьет в солнечное сплетение. Лечу спиной вперед, получаю полновесный удар в правое плечо, и тут же — в спину. Такой, что дыхание перехватывает, а ноги отрываются от земли. Выплевываю песок, переворачиваюсь на спину и медленно прихожу в себя. Неужели один глаз так много значит?

Через два дня свободно перемещаюсь по площадке с завязанным глазом. Любым. А когда снимаю повязку, понимаю, что этот тренажер себя исчерпал. Все вижу, все предвижу, практически не обращаю на мешки внимания.

Что дальше, Гилва?

Весело звенят мечи. Солнце вспыхивает на клинках звездочками. Завтра мы снимаемся с насиженного места. Гилва теснит меня, выкрикивая названия приемов, поз и ударов. Названия я пропускаю мимо ушей, а приемы запоминаю.

— Переходи в атаку! — командует Гилва, и теперь я тесню ее. — Быстрей! Еще быстрей! — радостно кричит она, и я увеличиваю темп. Здорово! Утро замечательное! Сейчас мы фехтуем просто ради удовольствия, и никаких грязных приемов можно не опасаться. Речка журчит, птички поют, клинки звенят — вот оно, счастье!

— Завтрак готов! — кричит нам Паола.

— Ты уже проиграл! Ты задумался о бифштексе, — комментирует Гилва, пробивая мою оборону.

— Признайтесь, леди, что это гнусная клевета, — перехожу в атаку я. Гилва отступает. Внезапно под ноги ей попадает сук, мокрый от росы, она поскальзывается, теряет равновесие, и мой клинок, не встретив отпора, рассекает ей горло. Еще четыре сантиметра, и снес бы голову напрочь. Роняю оружие, и с ужасом смотрю на тонкую красную полоску, пересекающую шею девушки. Мгновенный испуг в ее глазах сменяется тоскливой обидой. Губы приоткрываются, и изо рта вырывается факел пламени. Это огненная кровь жителей Хаоса. Сейчас она вспыхнет вся…

Выхожу из ступора. Не я — тело само начинает действовать. Подхватываю девушку на плечо, в несколько прыжков достигаю речки, бросаюсь в воду. Тушить — это понятно. Это знакомо. Дальше — что?

Ее тело, удивительно легкое, не хочет тонуть. Заталкиваю под воду, накатываю сверху камень. Не всплывет. Выскакиваю из воды — и бегом вдоль берега. Сто метров в одну сторону, поворот, сто метров в другую. Как менять отражения, не знаю. Призываю только: не умирай! Живи! Все, кто рядом, кто слышит меня, помогите ей!

Паола воет и корчится на песке у обреза воды. Кровавая пена поднимается со дна. Бегаю вдоль берега. Сто метров направо, сто налево. Лабиринт, ты слышишь меня? Помоги ей! Ты же можешь! Не умирай, дева Хаоса. Держись. Выдумай что-нибудь. Смени обличье, вы же умеете…

Паола больше не бьется. Кровавое облако сносит вниз по течению. А я, как заведенный, ношусь вперед-назад по берегу. Не умирай, Гилва!

— Стой, — говорит Паола, приподнимаясь на локтях. — Больше не нужно.

Послушно останавливаюсь. Из воды показывается голова Гилвы. Она хватается рукой за траву на берегу и мучительно кашляет, отхаркивая из легких воду и кровь.

— Помоги же!

Бросаюсь к ней, вытаскиваю из воды. Боже, вместо ног… Вся нижняя часть тела серебрится рыбьей чешуей. Русалка! Гилва с испугом и изумлением осматривает себя, ощупывает шею. Поперек горла — багровая полоса зажившего шрама. Подходит бледная Паола, тяжело опускается на колени. Девушки обнимаются, прижимаются лбами, улыбаются друг другу. Наконец Гилва обращает ко мне лицо.

— Силен ты, Повелитель, но дура-ак… Не будь я под водой, орала бы как недорезанная. Ноги склеил, а о жабрах не подумал. Спасибо Паоле — не дала утонуть.

Поднимаю ее на руки, несу в дом. Сшибаю сапогом пару мухоморов. Возвращаюсь за Паолой. Девушка сидит на берегу страшно бледная, почти зеленая. Отношу и ее в дом, кладу на кровать рядом с Гилвой.

— Потерпи еще пять минут. Я сейчас побегаю, верну тебе ноги.

— Стой. Стой, сукин кот! Сама справлюсь. Ты лучше вино красное сотвори. Кагор, или еще что. Всю кровь из девочки выкачал.

Опять чего-то не понимаю. Если из кого и выкачал, так из нее. Причем тут Паола? Лезу в холодильник, достаю теплую бутылку кагора. Наливаю в два высоких стакана, сам пью из горлышка. Гилва вливает оба стакана в Паолу. Малышка совсем ослабла.

— Расскажи, что ты чувствовала.

— Когда ты мне голову срезал? Холодно стало. Печально и обидно… что все так глупо и нелепо. Когда камнем придавил, все, думаю, теперь точно конец. И могильной плиты не надо. Не мог поменьше найти? А потом совсем интересно стало. Ты слил наши сущности — мою и Паолы. Я была собой — и я была Паолой. На берегу лежу, корчусь, ногтями песок скребу. Моя кровь в воду уходит, а Паолина в меня вливается. Ну а когда ты начал мне ноги в хвост склеивать, да кости дробить, тут уж пожалела, что сразу не умерла. Хорошо хоть, недолго.

Осторожно ощупываю хвост. Кости ног прощупываются, но на них не меньше пяти суставов. Гилва вдруг начинает смеяться.

— Повелитель, с таким другом, как ты, никаких врагов не надо!

— ?

— Ты, когда мне хвост делал, ничего не забыл? Намекаю: люди иногда писают. — Подсунула под себя ладонь, выгнулась мостиком, провела сверху вниз и добавила: — И какают.

Паола переворачивается на живот, зарывается лицом в подушки и повизгивает. Гилва валится на одеяло рядом с ней, обнимает за плечи и смеется до икоты.

По-моему, у них не все в порядке с торможением.

Гилва наотрез отказалась от помощи. Говорит, что хочет сама разобраться в моем заклинании трансформации. В лошадиной форме разобралась, теперь может трансформироваться в скакуна. Но это заклинание намного сильнее и непонятнее. На второй день я посоветовал ей сменить форму на одну из демонических. Она творчески развила идею. Превращается то в черного клыкастого, зубастого, чешуйчатого монстра (сверху) с серебристым рыбьим хвостом (снизу), то снова в русалку. Облик русалки каждый раз иной. То пышная блондинка, то брюнетка, то рыжая и тощая. С каждой трансформацией чешуя отступает сантиметра на полтора-два. Еще немного, и покажутся колени. Гилва словно волной сгоняет с себя мой невольный подарок. Но сама измоталась до предела. Трансформации даются очень нелегко.

Паола сидит за компьютером, поглощает один за другим женские романы второй половины ХХ века. Она и раньше во всем подражала Гилве — в одежде, жестах, выражениях. А теперь, после слияния сущностей, они вообще стали как родные сестры. Не могу сказать, что мне это совсем не нравится, но очень уж Гилва цинична.

— Богдан, иди скорее сюда! Я нашла, нашла! — Подбегаю, смотрю на монитор.

— Ну и что?

— Как — что? Прочитай! Они на разных языках говорят, но друг друга понимают. Как мы!

Действительно! Полная аналогия. Смотрю, что за книга. Вторая половина ХХ века. «Град обреченный». Стругацкие А и Б. «Хроники», кстати, тоже относятся ко второй половине ХХ века. Надо заняться этим вопросом.

Выхожу на природу, бегаю вокруг домика и возвращаюсь со вторым компьютером и большим плоским монитором. Мой компьютер — карманный. Пластинка 5 на 8 сантиметров. Вставляю компьютер в слот монитора и штудирую историю двадцатого века. Что именно ищу, пока не знаю. Но должна, обязана быть какая-то зацепка. Почему раньше я жил в мире с простыми и ясными физическими законами? Как я оказался в этом мире? Что я делал перед тем, как попасть в этот мир? Помню, мы исследовали Горгулью. Горгулья — планета-шатун. Газовый гигант, несостоявшаяся звезда. Давно должна была замерзнуть, превратиться в глыбу замерзших газов, но не превратилась. Наоборот, напоминает кипящую кастрюлю. Предположительно, объект Странников. Гравитационное сканирование показало, что планета имеет твердое ядро — правильный двенадцатигранник. Я совершил десять или одиннадцать погружений в атмосферу, Тимоти — шесть, Лоуренс — два. Все шло по плану. Что же было дальше? Почему раньше я не задумывался, как сюда попал? Явно ненормальное поведение.

После часа упорных размышлений прихожу к выводу, что мозг до сих пор был словно под местным наркозом. Любопытство и чувство реальности заблокированы полностью, и только сейчас оттаяли. Как такое можно сделать, не знаю. Я не психолог. Наверно, можно, если сделали. Видимо, боялись, что попав в этот мир, умом подвинусь. Это я-то, космодесантник. Хотя, если процедура стандартная… Такая же стандартная, как шлюзование, не будут же ее менять. По уставу не положено.

Паола с Гилвой что-то тихонько обсуждают. Оглядываюсь на девушек. Сидят, полуобнявшись, за компьютером, Паола объясняет, Гилва слушает. У нее уже показались из-под чешуи колени. Ноги срастаются в хвост в районе щиколоток. Завтра можно будет отправляться к Логрусу.

— … Трудно быть глупым?

— Гил, прости…

— Куда хоть ушел?

— Не знаю.

Гилва отправляется на поиски жеребца. Из полукапсулы выходит Паола.

— Завтрак готов! Все за стол!

— Камелот пропал. Я не привязал, и он убрел куда-то.

— Тяжело быть бестолковым?

— Оля не убегала…

— Сравнил. Сейчас позову. — Паола делает глубокий вдох, вся напрягается так, что лицо багровеет и издает лошадиное ржание. Очень похоже. Не проходит и двух минут, как на поляну выбегает черный жеребец Гилвы, трусит к Паоле и утыкается носом в ее ладошку. Паола довольно смеется и гладит его по шее.

За завтраком обсуждаем последние детали. Нужно наколдовать лошадей мне и Паоле. Нужно наколдовать три колоды карт для связи. Паола заявляет, что нужно заехать в деревню, проститься с родителями. (Мы с Гилвой удивленно переглядываемся.) Лошадей Гилва берет на себя. (Мне нельзя это дело доверять: всех девок перепорчу, разбирайся потом…) В деревню Гилва очень не хочет, готова даже на это время трансформироваться в лошадь, но Паола обещает, что, в случае чего, заступится. Странно изменились их отношения. Паола искренне привязана к Гилве. Гилва же смотрит на нее… Как подрывник на ящик динамита, вот! Самое точное сравнение. Без страха, где-то даже с любовью, но без фамильярности. Кончив есть, выходим наружу. Гилва радуется ногам и демонстрирует, какие они у нее стройные да длинные. Между прочим, запросто поднимает прямую ногу выше головы. Но канкан танцевать не умеет. При случае в варьете свожу.

Расходимся в разные стороны. Я — за колодами карт-телепортаторов, Гилва — за лошадьми. Паола поколебалась-поколебалась — и побежала за мной. Хочет сказать что-то важное, боится, и поэтому сердится. На меня. Странная логика. Женская.

— Говори, все свои.

— Ты только не думай, что я… но если захочешь к себе в постель Гилву положить, то я не против. Но жена — я, а она любовница! Иначе я не согласна.

— А какая разница между женой и любовницей?

— Если я тебе не нравлюсь, можешь снова сделать меня лошадью!

Неужели это девушка моей мечты? Обнимаю ее за талию, разворачиваю к себе лицом, смотрю в глаза. И тут она бросается мне на шею. Минут двадцать целуемся. Паола бормочет бессвязное, что жить без меня не может, что я самый-самый, что она меня недостойна, но будет стараться, что я ни о чем не пожалею… Нет, это она. Девушка моей мечты. Робкая и смелая одновременно. Красивая как мираж и верная как собака. Упорная, озорная и непредсказуемая. А то, что поворчать иногда любит — так не может же женщина состоять из одних достоинств. О такой я мечтал, такой я ее выдумал, такую и получил. Хорошо это, или плохо — жить в мире, где девушку мечты не нужно искать по странам и континентам, а достаточно выдумать? Представить себе до последнего волоска — и вот она, живая и теплая. С виду хорошо. Но какой-то обман в этом… «Бесплатный сыр бывает только в мышеловках» — сказал бы вредный Кравчук. «Кто ценит доставшееся даром?» — спросил бы Клест.

— Я плохое сказала? — пугается Паола, ловя мой хмурый взгляд.

— Ну что ты, малышка. Я о делах подумал. — Она сразу веселеет. Идем по тропинке, взявшись за руки. Вызываю перед собой образ Лабиринта, и буквально через несколько метров нахожу три колоды карт в кожаных футлярах с ушками, чтоб можно было повесить на поясной ремень. Вынимаю колоду и рассматриваю картинки. Паола, прикусив губу, тоже смотрит на них.

— Не смотри пристально, — предупреждаю я ее. — Вызовешь козырной контакт.

— Я знаю. Читала «Хроники».

На картах множество незнакомых мест и людей. Надеюсь, Гилва знает, где они и кто они. Откладываю в сторонку три карты. Гилва в костюме для верховой езды со стеком в руке — такой я впервые ее увидел, я в скафандре Сомова без шлема и Паола в обтягивающем спортивном костюме. Крутит педали велотренажера — ну и фантазия у меня!

— Ой, это я! — вскрикивает девушка. — А что я делаю?

— Развиваешь мышцы. Будет время — научу на велосипеде ездить и на мотодельтаплане летать. — Убираю карты в футляр, оставляю только козырь Гилвы. Глянцевый картон холодеет в руке, картинка приобретает глубину…

— Кто это?

— Мы с Паолой.

— А, Повелитель. Неужто получилось? Не хотела раньше говорить, но такое не удавалось даже Сухэю. Считалось, что карты нужно рисовать руками, в месте, желательно, поближе к одному из полюсов мира. Лучшие карты нарисованы в Эмбере или на Дворах Хаоса. Ты очень силен, Повелитель. И неотесан как чурбан.

— Хватит комплиментов. В краску вгонишь. Как у тебя дела?

Гилва делает шаг в сторону, и вижу двух великолепных лошадей. Одна — вылитая Оля. Вплоть до кисточек на ушах. Оля-2 звучит некрасиво. Буду звать Поля. А вторая лошадь — … конь!

— Дай руку, — Гилва протягивает жесткую ладошку, и мы с Паолой проходим к ней, оставляя вместо себя на тропинке тающую радугу. Паола бьет в ладоши от восторга. Протягиваю Гилве ее колоду, и она деловито изучает картинки. Пристально смотрит мне в глаза.

— Кто это, Повелитель?

— Не знаю. Думал, ты знаешь.

— Я знаю, — подтверждает Гилва и убирает колоду, хмуря брови.

Паола вскакивает на жеребца, колотит его пятками по крутым бокам и уносится вдаль. Мы с Гилвой идем шагом. Ее Камелот в конюшне, а я не умею ездить без седла.

— Повелитель, я встревожена и напугана, — говорит дева Хаоса.

— ???

— Когда ты слил наши с Паолой сущности… В «Хрониках» описаны призраки Лабиринта. С виду плоть, а внутри, словно каркас, фрагменты узора Лабиринта…

— Паола — призрак Лабиринта?

— Нет… Не совсем. Она — человек, но только последний месяц. А до этого… Нет слов. Какая-то структура. Не знаю, как описать. Она не матерью рожденная. Представь, много-много узелков, они связаны тонкими нитями. Такая сложная паутина. Только не плоская, а объемная. Некоторые нити соединяют соседние узелки, а некоторые к дальним через всю конструкцию тянутся. И по нити можно двигаться только в одну сторону. Назад — нельзя. Если назад — рядом другая нить должна быть. Я не знаю, как точнее объяснить.

— Я понял. Ориентированный трехмерный граф.

— И вот эта паутина переходит в сознание обычного человека. Потом ты ее сделал лошадью, потом — снова человеком. Ну, обычные воспоминания.

— Паола знает, что у нее внутри?

— Как она о себе узнать может? Если ты нас еще раз сольешь, узнает. Из моих воспоминаний.

— Ты, когда раньше ходила по отражениям, с кем-нибудь объединяла сущности?

— Нет. Это вообще второй раз в жизни.

— Паола — дочь отражений. Ее выдумал я. Вот что значит эта паутина.

— Срань! Не надо говорить ей об этом. Ты выдумал ее славной девушкой.

— Гилва, а ты — как? Полностью сняла мое заклятие?

— Нет. Что-то осталось. Помнишь, в «Хрониках» Мерлин настроился на голубой камень. Ему пришлось пройти Лабиринт, чтоб очиститься. Видимо, мне придется еще раз пройти Логрус.

 

ИГРА С ОГНЕМ

Вскакиваем на коней. Гилва оделась на удивление просто и неброско. Зато Паола — как Гилва в нашу первую встречу. Аристократка на прогулке. Из багажа ничего не берем. Сунул в карман пластинку микрокомпьютера — и весь багаж. Моя Поля — просто тварь неразумная. Вредная. Знал бы, мотоцикл заказал. Не пойму, что в ней находят Камелот и Дон Педро — жеребец Паолы. Но что-то находят. Косятся. Из-за этого Поля нервничает, а я не джигит. Я только учусь.

Полчаса назад выяснилась интересная вещь. Паола чувствует и может ответить на козырной контакт. Но сама его вызвать не может. Сколько бы ни смотрела на карту, как бы ни напрягалась, карта не становится холодной.

Тропинка сужается. Бью Полю пятками и выезжаю вперед. Привычно меняю отражения, направляя путь в деревню Паолы. Девушки за спиной вполголоса что-то обсуждают.

— … что такое ориентированный граф?

— Не знаю.

— … (непереводимое идеоматическое выражение.)

— Я у компьютера спрошу. Ты вечером достань компьютер, а я спрошу. Я знаю, как. Сначала говоришь ему: «Толковый словарь». Потом: «Поиск», а потом — этот… оринти… Ну, это слово.

Въезжаем в деревню. Тишина, полупустая улица и настороженные взгляды. Паола аристократически задирает нос, но, перехватив мой недовольный взгляд, смеется и превращается в сельскую девушку, одетую как аристократка. Машет рукой и приветствует знакомых. Моментально улица заполняется народом. Слышится смех. Откуда-то появляются дети и бегут за нами. В домах распахиваются окна. Паола окликает подруг, те отзываются смехом и шутками. Гилва становится какой-то невзрачной и держится позади меня. Ни дать, ни взять, служанка.

Спешиваемся у дома Паолы. Все семейство на крыльце. Гилва, играя служанку, привязывает лошадей. За руку веду Паолу к крыльцу. А ладошка-то дрожит.

— Заблудшую овечку ведут домой, — хихикает старшая сестра, и получает подзатыльник.

— Опять скажешь, что заблудилась, бесстыдница! — ворчит на Паолу мать. Та краснеет и жалобно смотрит на меня.

— Э-э, моя жена не бесстыдница! Разве только по ночам чуть-чуть, — уточняю я. Слово произнесено. Шумные восторги и поздравления. Меня с двух сторон под локотки влекут в дом. В руке уже кружка легкого вина. Бабуся ругает Паолу за короткую прическу. «А мужу нравится!» — защищается та. Стол вытаскивается на улицу, накрывается белоснежной скатертью из сундука. Вся деревня приходит в движение. Откуда-то тащат еще столы, скамейки, посуду… С трудом собираю вместе отца и мать Паолы, сообщаю, что мы заехали только на час, попрощаться. Служба зовет. Это слово здесь уважают. Все забегали еще быстрее. Гилва раскладывает рядом с тарелками ножи и ложки. Местный священник отводит меня за локоть в сторону.

— Знаете ли вы, сэр, кто служит вам служанкой?

— Знаю. Дева Хаоса. Она не служанка мне. Поэтому прошу относиться к ней с уважением. Она под моей защитой, и я за нее отвечаю. Служба.

Волшебное слово. Пастор долго смотрит мне в глаза, кивает и отходит. Шепчет что-то на ухо нескольким здоровым мужикам. Те расслабляются и веселеют. Выходит, опасения Гилвы были небеспочвенны. Ее обнаружили или вычислили почти мгновенно. Интересно, как?

 

ИГРА В СОЛДАТИКИ

Через три часа мы снова в седле. За нашими спинами продолжает шуметь свадьба. Наша. То, что молодые уехали, никого не волнует. Голова слегка шумит. Паола весело, радостно и во все горло распевает жалобную песню про то, как молодую бедняжку отдают за нелюбимого. Лишь Гилва трезва как стеклышко, торопит и торопит коней.

Гилва оказалась права. Не успела деревня скрыться за горизонтом, как на дороге показались четыре всадника. Гилва мрачно улыбнулась и проверила, легко ли меч выходит из ножен.

— Не хватайся за меч, — говорю я. — У них огнестрельное оружие.

На самом деле интересно, откуда у всадников в кольчугах автоматическое оружие второй половины ХХ века? Расстегиваю кобуру, проверяю бластер. Вроде, пока работает. Если здесь работает огнестрельное оружие, почему бы не работать бластеру? Рядом с Лабиринтом Корвина красный шевроле и вся его электроника чувствовали себя нормально.

— Срань! — говорит Гилва. — Прощай, Повелитель. С тобой было хорошо. Слишком хорошо. Расслабилась, мыша не словила.

— Почему — прощай?

— У них амулет правды. Мне — песец.

— Именем Протектора! Приказываю! Остановиться! — кричит всадник с крупным голубым камнем на груди. Качнувшись на золотой цепи, камень полыхнул зеленым светом. Три ствола развернулись в нашу сторону.

— Приказывать будешь, когда дослужишься до моих чинов, — говорю я. — Я командир группы космодесанта. В моем подчинении четыре тысячи кассетных разведывательных зондов.

Первую честь моей речи камень встречает неуверенным бледнорозовым светом, но на вторую откликается ярким зеленым проблеском. Стражники неуверенно переглядываются. Они не видели кассетных зондов.

— Госпожа, нам сказали, что вы — дева Хаоса. Это так?

— Да, — отвечает Гилва.

— Вы знаете, что вам запрещено под страхом смерти появляться в окрестностях Авалона?

— Да.

— Сдайте оружие и следуйте за нами.

— Подождите! — восклицает протрезвевшая Паола. — Спросите моего мужа, проходил ли он Лабиринт! — Всадники вопросительно смотрят на меня.

— Было дело, — отзываюсь я. Камень вспыхивает зеленым.

— Посмотрите на горло Гилвы, и спросите, чей меч оставил этот шрам, и кто не дал ей умереть.

— Мой меч, — подтверждаю я. — Дева Хаоса нужна мне живая.

— Почему она при оружии?

— Повелитель запретил обнажать его против вас, — хмуро сообщает Гилва. Хорошая у меня команда. Умная!

— Кто такой — Повелитель?

— Это я, — сообщаю я стражникам. — Можете ко мне так обращаться. Подойди ближе. Как реагирует амулет на ложь?

— Краснеет, — отвечает стражник.

— Интересно… Я пройду Логрус! — камень на секунду чернеет. — Что это значит? — спрашиваю я, внутренне холодея.

— Камень не предсказывает будущее. Он знает, что было, — объясняет стражник.

— Забавно, — говорю я с облегчением. — Самое время выяснить, кто же мой настоящий отец. Мой отец — Корвин!

Камень густо краснеет.

— Так и думал, — говорю я. Стражники почему-то облегченно вздыхают и неуверенно улыбаются. Спрашивать насчет Мерлина не хочется. Осмелюсь ли я сунуться в Логрус, если узнаю, что мой отец — не он?

— Все свободны, — сообщаю стражникам. Достаю колоду и тасую карты. — Переправить вас в Авалон?

— Благодарю, сэр, не надо, — отдает честь стражник с амулетом. Разворачивает коня, и вся четверка пылит назад.

— Но-о! — Гилва яростно стискивает коленями бока ни в чем не повинного животного.

Не проходит и получаса, как те же самые всадники на взмыленных лошадях догоняют нас.

— Прошу меня простить, но Лорд-Протектор убедительно просит посетить его резиденцию.

Просьба вежливая, вот только не нравится мне, что стволы автоматов опять повернуты в нашу сторону. Как будто других направлений нет.

— Гилва, как переводится на нормальный язык эта фраза?

— Если гора не идет к Магомету, то Магомет сейчас будет здесь.

Кто не понял, поясняю: Гилва сказала, что один из стражников в козырном контакте с Бенедиктом. Достаю свою колоду, сдаю козырь Бенедикта. Контакт возникает мгновенно.

— Не хотел беспокоить, но всадники передали ваше приглашение.

— Проходите.

Спешиваемся, берусь за протянутую руку Бенедикта, провожу Паолу с лошадьми, Гилву, делаю шаг вперед… и получаю сзади по кумполу. Сознание плывет, падаю на колени.

— Биофорсаж! — командую сам себе. Есть у нас, десантников такая штучка. Психологическая установка. Зашита в подсознание почти на уровне инстинктов. На самый-самый черный день. Если двенадцать "g", если ты умираешь, но нужно во что бы то ни стало вытащить машину с экипажем, можно голосовой командой включить биофорсаж. А дальше — как повезет. Потому что установка эта — для крайнего случая. Когда кислород в мозг не поступает, когда остаются одни рефлексы. Глаза — руки. Глаза видят, руки делают. Мозг? Наблюдает со стороны в лучшем случае. Не для тех случаев эта команда, когда мозг соображает. Когда мозг соображает, он может заблокировать команду. А может пропустить. Это — по обстоятельствам.

Медленно-медленно, парящими прыжками, словно на Луне, солдаты бегут к моим девушкам. Медленно-медленно Гилва, откинувшись назад, тянет за повод, пуская Камелота наперерез бегущим солдатам, отгораживаясь от них живым щитом. Паола визжит, глядя на меня. Я воспринимаю ее визг как басовитое гудение. Спиной чувствую человека. Не вставая с колен, выбрасываю назад локоть. Локоть погружается в мягкое все глубже и глубже. Пригибаюсь к земле, жду, когда об меня споткнется второй солдат. Вот он все сильнее упирается бедром и коленом в мою задницу, плавно теряет вертикаль, ложится мне на спину. Отталкиваюсь руками и ногами от земли. Слишком сильно. Поднимаюсь на высоту человеческого роста, парю. Солдат, как прыгун с шестом, уходит все выше и выше. Есть время осмотреться. Только я, Гилва и Бенедикт поняли, что к чему. Поправка: понял я, или нет, не имеет значения. Я вышел на форсаж.

Плавно опускаюсь на землю, беру за ноги первого солдата, раскручиваю вокруг себя. Это долго — крутить его целый оборот, но до автоматчиков метров шесть. Иначе не долетит. Собьет только троих, двое останутся. Они стоят редкой шеренгой.

Бенедикт плавным, текучим движением бросается к Паоле. В руке у него стилет. Солдаты, спешившие к Гилве, сталкиваются с Камелотом, летят спиной вперед на землю.

— Стоять! Не двигаться, или она умрет! — кричит Бенедикт. Замираю столбом на полушаге, метра два-три скольжу словно по льду, гася инерцию. До Бенедикта — полтора метра. Ногой дотянуться можно. Но — отвоевался. Это вторая особенность биофорсажа — безусловное подчинение внешнему приказу. Поскольку мой мозг отключен, руководить должен кто-то со стороны. Идеальное сочетание в спарке. Один, придавленный ускорением, дает ценные указания, второй пилотирует на форсаже. Или ценные указания дает диспетчер из центра управления. До сих пор никто не жаловался. Я буду первым. Если выживу.

— Что с тобой, Повелитель? Очнись! Приди в себя! — кричит Гилва. Очнулся. Это она зря. Не нужно было выводить меня из форсажа. Лучше б отменила приказ Бенедикта. Эх, Гилва…

Вываливаюсь из форсажа. Даже в нормальных условиях этот момент неприятно вспоминать, а я по голове стукнутый. Обмякаю и ложусь на землю с изяществом и грацией мешка с опилками.

— … вы трусливый, подлый слабак! Мой муж надрал бы вам задницу в пять минут! Гилва плюнула вам в лицо. Да вы и плевка ее не стоите! Ах, как она в вас ошибалась! Вы были ее кумиром. Она молилась на вас. Святилище в вашу честь воздвигла. А вы! Сковать девушке руки за спиной! Одеть на лицо железную маску, чтоб она ничего не видела! Лорд-Протектор! Я теперь знаю, какой вы лорд! Я всем в деревне расскажу о вас. Все узнают, какой вы на самом деле. Общество вас осудит! Общество от вас отвернется! Никто в деревне не будет вас уважать, вот вам! Мы все переживали за вас на войне. Теперь я догадываюсь, как было дело. Вы обманом добились любви Линтры, а потом обесчестили и убили ее!

Приоткрываю глаза. Паола, раскрасневшаяся от благородного гнева, вправляет мозги Бенедикту. Официально это, видимо, называется допросом. Паола привязана к массивному дубовому стулу. Писец стенографирует, время от времени мотая головой, чтоб стряхнуть капельки пота со лба. Рядом с писцом сидит помощник, который тихонько подсказывает писцу что-то на ухо. Бенедикт сидит за столом, сцепив пальцы, и молча смотрит на Паолу. Возможно, он хочет задать вопрос, но не может вставить ни слова. Мне становится жалко писца. Или он от истощения свалится, или чернила иссякнут, или бумага кончится. В любом случае, бедняга не справится и будет примерно наказан.

А Паола переходит к сравнительному анализу Гилвы и Бенедикта. Гилва у нее — ангел без крыльев, Бенедикту не хватает двухдюймовых рожек и хвоста с кисточкой. Запах серы уже есть. Нет, это запах носков. Потому что ни одна женщина пальцем о палец не ударит ради подлеца и насильника, который умеет воевать только обманом да с женщинами, которые почитают его за бога. (По-моему, тут она противоречит сама себе.) Покончив с отдельными представителями Порядка и Хаоса, Паола переходит к сравнительному анализу всего общества. Узнаю, что как только во Дворах Хаоса узнают, что я попал в беду, все, плечом к плечу, стройными рядами двинутся мне на выручку. И возглавлять их будет сам Мерлин, потому что во всем Эмбере всего два честных человека — Корвин и Рэндом. (Не понял взаимосвязи, хотел спросить, но удержался.) И Бенедикт умрет позорной смертью, как собака под забором, потому что он поднял руку на святое — на ЛЮБОВЬ! Никто в деревне ему руки не подаст!

Дальше идет четверть часа всхлипываний, взвываний и бульканья. Писец блаженствует, разминая пальцы. Бенедикт безмолствует.

— Все! Больше я вам ничего не скажу! Можете меня пытать, можете меня на куски разрезать. Я буду молчать как рыба! — неожиданно заявляет Паола и гордо распрямляет спину.

— Откуда вы столько знаете об Эмбере?

— От мужа! — гордо заяаляет Паола. — Он все о вас знает! Все ваши потаенные мысли насквозь видит!

Молчунья ты моя. Рыбка золотая.

В следующие полчаса узнаю, что я Бенедикта на одну ладонь положу, другой прихлопну. Мокрое место останется. Но я так делать не буду, потому что честный и благородный до глупости. Как ребенок. Меня любой обмануть норовит. Бенедикт меня обманул, теперь деревенское общество от него отвернется. А меня общество сразу признало. Потому что я сильный, ловкий, но перед простыми людьми нос не задираю, как некоторые. (Многозначительная пауза.) А какой я сильный… какой ловкий… А в постели я… Тут Паола осознала, что занесло ее не туда, и оборвала фразу на полуслове.

— Что у нас? — спросил Бенедикт писца. Тот пошуршал листами.

— Почти все — правда. Но про Хаос — ложь. Никто стройными рядами спасать их не пойдет.

— Детка, нехорошо обманывать старших, — говорит Паоле помощник писца.

— Ах, обманывать!!! Чья бы корова мычала! — возмущается Паола.

В следующие десять минут узнаем, что бедную девушку Гилву любой обидеть норовит. Что все ее бросили, все от нее отвернулись, а во всем Эмбер виноват, а особенно Корвин и Мерлин. Потому что бедная девушка живота своего не щадила, за них стеной стояла. Теперь у нее угла нет, а самое безопасное место для нее — здесь. Потому что ВСЯКИЕ здесь запретных зон наустраивали. А еще Бенедикт должен на коленях вымаливать прощение у бедной девушки Гилвы, потому что разбил ее мечту, а без мечты жить нельзя. Это все равно, что птице крылья обрубить. А про Бенедикта она всем расскажет, что он брат Корвина, тогда все поймут, какой он плохой, потому что Корвином здесь детей пугают. А что это не тот Корвин, никого не касается, потому что, хоть он и не тот, но отражение того, а тот — брат Бенедикта. А еще она Бенедикту никогда не простит, что он того, правильного Корвина убить хотел, и правильно, что Корвин ему мозги вправил. Был бы рядом я, я бы и не так еще мозги вправил, и знал бы, кто такой Бенедикт. И не попался бы как доверчивый ребенок. Потому что меня беречь надо, но Гилва, дура, сама Бенедикту верила, вот теперь и поплатилась, так ей и надо, потому что верить мужчинам нельзя, только мне можно. Мое слово дороже золота, крепче алмаза.

Польщенный, я чуть не прослезился. Не успел прослезиться, потому что чихнул. Все посмотрели на меня. Паола радостно взвизгнула и запрыгала вместе со стулом, пытаясь развернуться ко мне лицом.

— Вот теперь вам крышка! — радостно сообщает она. — Мой муж очнулся, сейчас вы обосретесь! Он вас уделает в пять секунд!

Красноречивая ты моя! Ну зачем так вот сразу, без всякого внешнего давления излагать мои планы?

Проверяю на прочность веревки. Вообще-то, это не веревки, а кожаные ремни с полпальца толщиной. Вызываю знак Лабиринта и качусь к стене. То ли от страшного напряжения, то ли от недавнего удара, но голова раскалывается от боли. Горячие иглы вонзаются изнутри в глазные яблоки. Утыкаюсь в стену и качусь назад. Играю отражениями. Мне же многого не надо. Но слишком короткая дистанция. Всего метров пять. Мало. Очень мало. Голова пульсирует болью. Наверно так чувствовал себя Корвин, пересекая Черную дорогу.

Опять уткнулся в стену. Сколько раз успею перекатиться туда-сюда прежде, чем они поймут, чем я занимаюсь? Нет, надо попробовать.

Напрягаю бицепсы, трицепсы, дельтавидные и все прочие мышцы. Как бы не так. Качусь к другой стенке.

— Или я чего-то не понимаю, или он хочет порвать веревки, — говорит помощник писаря. — Только зачем кататься по полу?

— В этом есть смысл, — задумчиво произносит Бенедикт, наблюдая за моими перемещениями. — Надеть на него маску!

Меня подхватывают под локти, сажают на пол, надевают маску. Рыцарь сказал бы — забрало без шлема. Но больше это похоже на водолазную маску. Только вместо резины и стекла — вороненая сталь. Хотя резиновый уплотнитель тоже есть. Полная темнота. Ничего не вижу.

— Головастый какой, — жалуется писарь. — На последнюю застежку с трудом застегнул.

— Перчатки! — командует Бенедикт. Слышу, как открывается дверь, входят еще люди. Меня переворачивают лицом вниз. Чьи-то пальцы вцепляются в волосы. Горло холодит лезвие ножа. Сильные руки дергают ремни.

— Мой лорд! Ремни совсем гнилые! Предательство! Кто вязал? Взять Конрада! — слышу шум короткой драки.

— Мой лорд! Ремни были хорошие! Хорошие были ремни! А-а-а! Мой лорд, матерью клянусь! Хорошие были ремни! О-о-а-а!

— Отставить! Идиоты! Амулет правды сюда!

Очень быстро выясняется, что час назад ремни были хорошие. Но, за час сгнили до полного непотребства. Мне выворачивают руки за спину и фиксируют каким-то хитрым устройством вроде колена печной трубы печки-буржуйки. До локтей, и сами локти — в железной трубе. Даже пальцем не шевельнуть. Впервые слышу, чтоб печную трубу называли перчатками. Меня ставят на ноги.

— Бенедикт, жизнь моих женщин — твоя жизнь. Я с того света явлюсь отомстить за них, — говорю я и получаю локтем в поддых. Скрючиваюсь, якобы очень больно, и со всей силы бью пяткой назад. Чтоб охранник сзади не помешал. Обратным махом подсекаю ударившего меня охранника под колено, жду, пока он упадет, и бью в то место, где должна быть его голова. Резко перемещаюсь в свободный угол, потому что на меня бросаются сразу несколько человек. Но, зря что ли месяц от мешков с песком уворачивался? Некоторое время играем в пятнашки. Ставлю подножки, отталкиваю особо ретивых ногами, резкими поворотами корпуса стряхиваю уцепившихся. Слухом и шестым чувством определяю, откуда ждать атаки. Но не бью. Паола визжит от восторга. Кто-то бросается на пол, хватает за ноги. Падаю. На меня тут же бросаются человек пять.

— Что с ними? — спрашивает Бенедикт.

— Мертв. Шея сломана. Тоже мертв. Затылок мягкий.

— Еще двое. Итого — четверо убитых и трое искалеченных. Зачем вы это сделали, Богдан?

— Так будет со всяким, кто меня ударит. Зачем вы приказали им меня ударить, Бенедикт?

— Поняли, недомерки?! Так будет со всяким, кто ударит моего мужа! Он даже Гилве голову отрубил. Но потом на место приделал! — это, конечно, Паола.

— В камеру его. Но не рядом с Гилвой.

— А эту, кусачую?

— Тоже.

— Маску надеть?

— На нее? Не нужно.

Мне стягивают ноги ремнем, поднимают, несут.

— Мухомор… Откуда здесь мухомор?.. — слышу голос Бенедикта перед тем, как закрывается дверь.

 

ИГРА ВСЛЕПУЮ

Слышу, как гремят запоры соседней камеры. Удаляющийся топот сапог.

— Гады! Ублюдки! Мой муж вам уши обрежет!

— Паола, не шуми.

— Богдан, ты здесь? Ты Гилву не видел?

Звездочка ты моя ясная. В маске — видел? «Посмотрим» — сказал слепой.

— Здесь я, — слышу отдаленный голос Гилвы.

— Вот здорово! Мы все в сборе, пора отсюда выбираться. Богдан, я обещала, что ты им уши обрежешь, но если не хочешь, можешь не обрезать. А то они вопить начнут и шум поднимут.

Рассудительная моя.

Измеряю камеру шагами и слушаю, как Гилва объясняет Паоле, что мы ничего сделать не можем. Нельзя менять отражения в полной темноте. Нельзя использовать манипуляторы Логруса, если руки засунуты в железную трубу. Мне бы ее заботы. Я убил четырех человек. В такой дерьмовый мир попал. А когда с Гилвой встретились — тоже чуть-чуть друг друга не поубивали.

Я четырех человек убил, и все восприняли это как само собой разумеющееся. Пригласили в гости, стукнули по голове. Четыре трупа, трое в кутузке, трое при смерти. Славная вечеринка получилась! Срань! Как Гилва говорит. Ехали по дороге, никого не трогали… Нет, отсюда надо убираться ко всем чертям!

А почему, собственно, нельзя управлять отражениями в темноте? Если я отчетливо представляю образ того места, куда хочу попасть, какая мне разница, есть свет, или нет?

Около часа марширую по камере. Действительно, нельзя. В чем причина?

В дверь стучит молодой, очень вежливый солдат. Говорит, что принес ужин. Машинально говорю ему: «Войдите». Входит, кормит меня с ложечки, вытирает салфеткой губы, спрашивает, не желаю ли я облегчиться на ночь. Я желаю. Парнишка отводит меня к дырке в полу, расстегивает штаны. Ну и сервис в этом отеле! Тебе даже задницу губкой подотрут!

Пока делаю свое дело, узнаю, что в замке ждут Корвина. Он будет утром. Должен посмотреть на нас, и сказать, мы ли это. Интересуюсь, что такого может сказать Корвин, если мы с ним ни разу не встречались. Парнишка этого не знает. Но Мерлин удалился в неизвестном направлении, и никто не знает, где его искать. Иногда он сам появляется, то один, то с Корал, потом снова исчезает. Никто не знает, когда он появится в следующий раз.

Хороший парнишка. Вежливый, отзывчивый. Интересуюсь, кто такой? Сын местного палача, так-то. Все равно хороший.

Парнишка уходит, а я возвращаюсь к своим баранам. Кому нужен свет? Отражению? Нет. Снаружи свет есть. Это под маской темнота. Глазам? Мозгу? Мозгу, наверно. Идут сигналы по зрительным нервам, раздражают какие-то участки коры… Без этого раздражения не работают соседние, которые тасуют отражения. Логично? А пес его знает! Все равно, дальше — сплошная метафизика. Но гипотеза есть. Нужно проверить. Как раздражить зрительный нерв? Можно — головой об стенку. Чтоб искры из глаз. Только эффект непродолжительный. Кратковременный эффект. Есть еще фосфены. Такие цветные пятна, которые видишь, если крепко зажмуришься.

Минут десять экспериментирую и выясняю, что фосфены в правом глазу самые яркие, если посильнее прижаться углом маски к стене. Теперь нужно добавить движение. Пячусь задом, царапая углом маски по стене. Упираюсь в угол, иду на исходную позицию и вновь пячусь. На шум заглядывает парнишка.

— Сэр Богдан, вы так стенку не проковыряете. Там под штукатуркой камень.

— Важен не результат, важно действие, — объясняю я ему. — Не могу же я ничего не делать. Скучно. Характер не позволяет.

Парнишка уходит, успокоенный. Вновь вызываю образ Лабиринта и царапаю маской по стенке. Сколько царапин оставил я там? Двести? Триста? Давно сбился со счета.

Получилось!!! По-лу-чи-лось!!! Я сделал это!!! В маске зажегся маленький красный светодиодик! Теперь у меня перед глазами есть настоящий свет. Остальное — дело техники. Кружу по камере, превращая маску в инфракрасные очки. И маску Гилвы — тоже. Но ее очки пока выключены. Сюрприз будет.

Заработали очки. Вижу все в зеленом свете. Моя скромная каморка с охапкой соломы в углу совсем не похожа на комнату для желанных гостей. Но теперь все в моей власти. Кружу по камере, избавляясь от печной трубы, сковывающей руки и, заодно, на стене, напротив двери, формирую еще одну дверь. Эта дверь ведет в коридор, соединяющий наши камеры — мою, Паолы и Гилвы.

Кажется, достаточно. Выхожу в коридор, иду в гости к Паоле. Моя жена сладко спит, свернувшись калачиком на соломе. Бужу ее, зажав рот ладонью. Паола ощупывает мою руку, целует ладонь и сладко потягивается.

— Что так долго? — шепотом спрашивает она и, не удержавшись, хихикает. — Опять служба?

Я вдруг понимаю, что в камере абсолютная темнота. Паола меня не видит. Да будет свет! — беру ее за руку и веду в коридор. В дальнем конце теплится огонек свечки. Паола спешит к ней, поднимает, осматривает коридор.

— Мы где?

— Я наколдовал черный ход. Не люблю на соломе спать.

Паола уже сосчитала двери, сориентировалась и исчезла за дверью камеры Гилвы. Звякает железо. Когда я вхожу, Гилва разминает руки. Дотрагиваюсь до ее маски и включаю инфракраснные очки.

— Демоны Обода! — изумляется она. — Это зрение Лабиринта?

— Нет. Очки, в которых ты тепло видишь.

— Слегка похоже на Логрусово зрение. Но почему все зеленое?

— Так проще сделать. Я лентяй. Сейчас наколдую противогазы, баллоны с сонным газом, усыпим всех, разыщем лошадей и смоемся отсюда.

— Богдан… Только не смотри на меня как на полоумную… Я хочу остаться.

— Тебе что, гостеприимство понравилось?

— Пойми ты, если мы сейчас сбежим, назад дороги не будет. Бенедикт мне этого не простит.

— ОН — ТЕБЕ???

— Но ведь он нам ничего плохого не сделал. Очень добро с нами обошелся. Только принял меры, чтоб мы не убежали. Я извиниться перед ним должна.

— Кто-то из нас двоих сошел с ума. Надеюсь, не я. Паола, ты что скажешь?

— Ты только не ругайся… Давай останемся до завтра, Гилве поможем. Нельзя Гилву одну бросать. Он ее обидеть захочет. А если ты рядом будешь — не посмеет. И я еще не все ему сказала. Он меня запомнит!

— Извращенки вы обе.

Никогда не стать мне настоящим эмберитом. Какая-то у них перевернутая мораль. Гостей приглашают, потом палкой по голове… А гостям это нравится. Нет, палкой — это меня, а нравится — Гилве. Может, в этом дело?

— А он мне нравится, нравится, нравится… — напеваю я, маршируя по коридору и наколдовывая нам огромную, залитую электрическим светом спальню с тремя кроватями под балдахинами. Войдя в азарт, добавляю к спальне гостиную со шкурой тигра на полу, головами носорога и мамонта на стенах и коллекцией кремневых ружей на стеллажах. Открываю дверь, пропускаю вперед дам. Паола визжит от восторга, бьет в ладоши и повисает у меня на шее. Гилва растрогана.

— Спасибо. Спасибо, Богдан. Я этого не забуду. Теперь мы с ним совсем по-другому говорить будем. Теперь он не посмеет нас и пальцем тронуть.

— А вдруг? Может, наколдовать роты две гвардии — для охраны нашего сна?

— Тебя что, по голове сильно тюкнули?

— Ага.

 

ИГРА БЕЗ КОЗЫРЕЙ

Завтракаем в компании Бенедикта и Корвина. Едим с серебра. Корвин в джинсах, черных кожаных сапогах и клетчатой рубашке. Руки в мозолях. Совсем не похож на себя на карте. С аппетитом обгладывает кабанью ногу. Задает Гилве и мне множество вопросов. На большинство ни я, ни Гилва не можем ответить.

Странная у нас за столом компания собралась. Я игнорирую Бенедикта, Гилва не сводит с него глаз. Паола ничего не ест, иногда (редко, но очень к месту) отпускает шпильки. Ни Корвин, ни Бенедикт не обращают на нее внимания.

— Итак, единственная ваша цель — выяснить свое происхождение?

— Да.

— А потом?

— Не знаю… Я должен научиться держать свои силы в узде.

— А хотите попробовать пройти Лабиринт Эмбера?

— Это мне что-нибудь даст?

— Если он вас не уничтожит, семья вас признает.

— Не соглашайся. Они могут припугнуть Лабиринт кровью, и он тебя уничтожит, — советует Гилва, строя глазки Бенедикту.

— Если рисковать — то с Лабиринтом Дворкина.

— Лабиринт Дворкина поврежден. Пытаться пройти его без Камня Правосудия — верная смерть. С камнем — смертельно опасно.

— Однако, вы проходили его с Грейсвандиром.

— Мне повезло. И у меня есть Грейсвандир.

— Узнаю ли я что-нибудь новое, пройдя отражение настоящего Лабиринта?

— На это даст ответ только эксперимент. Вы должны попробовать.

— Извините, Корвин, игра в русскую рулетку не для меня. Пожалуй, я все-таки рискну в Логрусе. Риск не меньше, но там я точно узнаю что-то новенькое. Я космодесантник. В нашей среде не принято рисковать ради спортивного интереса.

Новое блюдо и новая перемена вин. Гилва делает маленький глоток и отставляет бокал.

— Не пей. Вино отравлено.

— Разве? — удивленно поднимает бровь Бенедикт. Делает крупный глоток из ее бокала, из моего, из бокала Паолы. Гилва, глядя ему прямо в глаза, выпивает до дна свой бокал. И бросает его через плечо. Пока они с Бенедиктом играют в гляделки, прихлебывая вино продолжаю беседу с Корвиным.

— Зачем пьешь, глупый! — спохватившись, шипит в ухо Паола и отбирает бокал.

— Вы должны попробовать, — убеждает меня Корвин.

Все тело леденеет. Слышу, понимаю, но не могу пошевелиться. Глаза закрываются сами собой. Вино действительно отравлено. Отравил, и сам выпил… Эх, Гилва…

Кто-то влажной тряпочкой обтирает мне лицо. Открываю глаза — Паола. Смахиваю слезинку с ее щеки, отбираю тряпочку и целую пальцы.

— Я им все сказала! — сообщает мне любимая. — Они меня запомнят!

— Где мы? — пытаюсь приподняться, и это удается. Чувствую себя очень даже неплохо. В вине был не яд, но снотворное. Обманули. Паршивцы.

— Мы в подземелье Лабиринта. Они хотят, чтоб ты прошел Лабиринт.

Встаю с ложа, которое оказывается раскладушкой незнакомой конструкции и осматриваюсь. Боже мой, половина семейства собралась. Корвин, Рэндом, Флора, Фиона, Жерар, Джулиан. Интересно отметить, что у Корвина щека оцарапана женскими ногтями. В углу на раскладушках лежат еще два тела. В сполохах синего света не сразу узнаю Гилву и Бенедикта. Любуюсь Лабиринтом. Красив! Лабиринт под открытым небом не смотрится. Только здесь, в подземелье, можно понять его красоту и мощь.

— По улицам слона водили, — декламирую я. — Знаете, чем кончилась эта история? Моська таки цапнула слона за ногу. А через три дня слон взбесился, и его пристрелили.

— Кто есть Моська? — спрашивает Рэндом.

— Не знаю. Я — слон. Слоны плохо видят. У них близорукость. Вы меня перебили. Тушу слона выбросили на свалку, и там ее два дня обгладывали дворняги и бездомные кошки. А потом они перекусали поголовно всех жителей города. И город вымер.

— Какая же мораль?

— Когда идет слон, уберите с его пути мосек. Пусть себе идет. Он же никого не трогает. Или вы хотите иметь дело с бешеным слоном? Может, вы хотите получить второй залитый кровью Лабиринт? У меня шевелится в голове интересная мысль. Может, именно так, используя меня, Корвин и его Лабиринт хотят добиться власти?

Слышу звук звонкой пощечины. Оглядываюсь. Нет, это еще не влияние моей речи. Это Гилва будит Бенедикта.

— Хотите нас рассорить? — интересуется Рэндом.

— Нет, — вру я. — Хочу понять, кто именно загоняет меня В ЭТОТ Лабиринт.

— У меня есть одна гипотеза. Он сам. Лабиринты борятся за власть, а власть — это информация. Проходя Лабиринт, вы делитесь с ним информацией. Пока Лабиринт Дворкина не был поврежден, он полностью контролировал этот Лабиринт, Лабиринт в Ребмэ и Лабиринт в Тир-на-Ногт. Но, с некоторых пор, наш Лабиринт начал игру не по правилам. Именно он вынудил Мерлина починить один из сломанных Лабиринтов. Казалось бы, усиление власти Порядка, ослабление Хаоса. Но Первозданный Лабиринт вынужден теперь контролировать ЧЕТЫРЕ исправных лабиринта. В обычное время это ему по силам. Но сейчас он опять поврежден. Учтем также, что Восстановленный Лабиринт является отражением не какого-нибудь, а именно Лабиринта Эмбера. То есть, полностью подконтролен ему. Вассал моего вассала — не мой вассал. Суммируя все сказанное, делаю вывод, что Лабиринт Эмбера собирается примерить желтую майку лидера.

— Переведите, — просит Гилва.

— Сесть на трон вместо Лабиринта Дворкина, — объясняю я. — Но зачем ему я?

— Богдан, это ясно всем, кроме тебя, — объясняет Гилва. — Ты — сила. Тот, кто контролирует тебя, владеет силой. Страшной силой. Это во-первых. Во-вторых, ты — лопух. Об Мерлина они зубы обломали, хотят попытать счастья с тобой.

— Здорово! Знаешь, есть такая игра — бейсбол. Один бросает мячик, второй со всей силы лупит по нему палкой. Так вот — я не слон. Они думают, что я мячик. Что посоветуешь?

Гилва задумчиво потерла переносицу.

— Пройди Лабиринт, Богдан.

— Пройти — значит усилить его.

— Не только. Ты усилишь его, он усилит тебя. Ты выиграешь больше.

— Но я нарушу равновесие сил.

— Пройди Логрус. Из мячика стань камнем. Не позволяй собой играть.

— Рэндом, а вы не боитесь нарушить равновесие между Порядком и Хаосом?

— Изменение будет небольшим. Полюс Порядка сместится незначительно. Но Эмбер от этого выиграет. Укрепит свои позиции, станет более стабильным. Кроме того, у меня есть причины не ссориться с Лабиринтом, — улыбнулся он.

— А если я не захочу соваться в Лабиринт?

— У вас нет выбора, — пожал плечами Рэндом. — Мы можем выйти из этого зала через дверь, но вы — только через Лабиринт. Кроме того, на вас легко воздействовать через девушку. Она ничего собой не представляет, но вы к ней привязаны.

— Понятно… Кстати, вы привязаны к Виале.

Хорохорюсь. Только теперь осознаю, в какую кучу дерьма влез. Паола — заложница. Я беспомощен, пока она у них в руках.

— Где мои вещи?

Рэндом подходит к одной из раскладушек, откидывает одеяло. Рассовываю мелочи по карманам. Цепляю на пояс шашку и футляр с колодой. Ненужная больше раскладушка исчезает со слабой вспышкой. Боковым зрением замечаю, что исчезла она одновременно с жестом Фионы. Несколько секунд размышляю, каким бы чудом ответить. Ничего не приходит на ум. Может, заказать себе скафандр? Или экзоскелетон. Никто еще не проходил Лабиринт в экзоскелетоне. Запрограммирую его двигаться по голубой линии, и он сам донесет меня до центра…

— Богдан, не слушай их! Будь собой! — кричит Паола и бросается к Лабиринту. Наперерез ей — Фиона. Паола уворачивается, оставляя в руках Фионы разорванное платье и несется стрелой к началу Лабиринта.

Спасают рефлексы космодесантника. Спринтерским рывком догоняю ее, подхватываю на руки в последний момент, но, по инерции сам влетаю в Лабиринт. Делаю два шага по голубой дорожке. Вот и все… Начал движение, назад пути нет.

— Зачем ты меня схватил? — рыдает Паола. — Они из тебя веревки вьют. Я тебя освободить хотела.

По-моему, у нее истерика. Подкидываю ее и перехватываю поудобнее.

— Гилва, подойди сюда. Возьми у меня Паолу.

Гилва подходит, но Лабиринт вспыхивает огненной стеной.

— Рэндом! Возьмите Паолу.

Опять огненная стена.

— Мне кажется, Лабиринт хочет, чтоб вы прошли его вдвоем, — сообщает Рэндом.

— Я могу опустить Паолу?

Рэндом вопросительно смотрит на Фиону. Та размышляет долгую минуту, потирая пальцами виски.

— Только в центре, — говорит она, все взвесив. — Если Паола коснется узора, одной Паолой станет меньше. Но, человек, проходящий лабиринт, имеет право нести на себе вещи. Одежду, оружие… Живых существ проносить никто не пробовал. Но и запрета явного не было. Боюсь только, что Лабиринт сведет Паолу с ума. Слушай меня, малышка. Не сдавайся и не отчаивайся. Борись. Представь, что ты своими ногами идешь по Лабиринту. Соберись с духом, иначе он тебя сомнет. Помогай Богдану.

Окидываю взглядом предстоящий путь и пересаживаю Паолу себе на шею. На руках мне ее не донести.

— Богдан, прости меня, — плачет Паола. — Я хотела, чтоб ты свободный стал, чтоб они не смогли тебя принудить.

— Перестань на меня капать горючими слезами. Вот жизнь! Так и знал, что ты на мне ездить будешь!

Что ни говори, а данные у меня были неплохие. Жизнь на свежем воздухе, месяц упорных тренировок. Да и Паола не так много весит. Первые несколько шагов считал, что пройду этот Лабиринт без особых усилий.

Я ошибался.

Лабиринт автоматически подбирает усилие сопротивления под возможности человека. Мне он выдал по полной программе. За двоих. Видимо, хотел высосать меня до донышка и убить на последних шагах. Уже после первой Вуали у меня дрожали колени. Я почувствовал настрой Лабиринта. Да, Лабиринт Корвина тоже выматывает. Но он «смотрит» на тебя с дружественной иронией. Этот Лабиринт жесток. Он холоден как океанские глубины и обозлен на людей. Почему так — не знаю.

Я шел ослепленный, мокрый как мышь, на подгибающихся ногах. Искры взлетали выше головы и жалили щеки. С каждым шагом он разбивал мою сущность на тысячи кусков и собирал вновь. С каждым шагом я должен был осознать, кто я и где я, набраться мужества и сделать следующий шаг.

А потом моя сущность и сущность Паолы начали объединяться и перемешиваться. С каждым шагом мы сливались в одно существо и распадались на два. Страшней ничего не может быть. Делать шаг, чтобы потерять половину себя… Зачем его делать — этот шаг?.. Я увидел тот самый трехмерный граф, о котором говорила Гилва. И на следующем шаге Паола увидела его в моих воспоминаниях. И пришла в ужас. Как я боялся сделать очередной шаг…

— Не сейчас… Этим займемся потом, — сказала мне Паола. Она уже взяла себя в руки. Славная моя.

Одолев две трети Лабиринта, я спекся. Уже не соображал, что делаю. Пот щипал глаза, губы хватали воздух, которого было слишком мало, сердце стучало в груди отбойным молотком. Меня вела Паола. Шептала, уговаривала, кричала, била по щекам и натирала уши. И я, отзываясь на ее мольбы и приказы, делал очередной шаг. Десятки слов на каждый шаг — так мне казалось.

Лабиринт все рассчитал точно. Я должен был упасть метрах в пяти от площадки. Не знаю, пробовал ли кто преодолевать последние метры ползком, но для Паолы это верная смерть. Лабиринт ошибся только в одном. Ему не следовало столько раз сливать наши сущности.

— Биофорсаж! — скомандовала Паола. — Вперед шагом марш! — и я прошел последние метры строевым шагом, как на плацу.

— Стой! — скомандовала Паола. — Осторожно сними меня. Сядь на пол. Умница. Теперь ложись. Положи голову мне на колени… ПРИДИ В СЕБЯ!

Я слабо дернулся и отрубился.

Открываю глаза — восхитительная картина. Надо мной два упругих полушария с черными виноградинами сосков. Черные — это из-за синего освещения. На самом деле они восхитительного цвета. Протягиваю руку, чтоб пощупать это чудо, но мою руку отбрасывает сердитая ладошка.

— Нашел время! Гилве плохо!

Приподнимаю голову, смотрю на суету людей. Гилва снова лежит на раскладушке, Бенедикт и Фиона на коленях стоят у изголовья. Фиона делает руками пассы. Сдаю козырь Рэндома.

— Что с Гилвой?

— Не понимаю. Фиона говорит, похоже на нервное истощение. Впрочем, она уже приходит в себя.

Прерываю контакт, сдаю козырь Гилвы. Контакт устанавливается мгновенно. Но, похоже, здесь я лишний. Бенедикт держит за руку деву Хаоса, и глаза у него как у побитой собаки. Замечает меня, смущается, но руку Гилвы не выпускает.

— Как ты?

— Не беспокойся, Повелитель. Со мной все в порядке. В полном порядке. Вернула долг.

— Какой долг?

— Поделилась с Паолой жизненной энергией. Когда ты меня по горлу полоснул, она со мной делилась. Сейчас я вернула. Терпеть не могу в долг жить.

 

ИГРА В БИРЮЛЬКИ

— Где мы? — испуганно озирается Паола. Присаживаюсь на корточки и рассматриваю черное пятно. Оно не очень широкое, но пересекает две голубые дорожки.

— На полюсе мира. Перед тобой — Лабиринт. Первозданный Лабиринт Порядка. Нарисованный кровью Дворкина. Он есть Дворкин, и Дворкин есть он.

— Кровью? — возмущается кто-то за моей спиной. — Ох уж мне эти переписчики! Лабиринт сотворен болью и кровью моей души — вот как было в оригинале. Все остальное — энтропия информации.

Паола падает на колени перед горбатым старичком и пытается поцеловать его руку.

— А ты, Богдан, в душе художник, — говорит Дворкин, поворачивая ее голову за подбородок. — Пришли узнать про Истинный Терминал? Торопитесь, ох, торопитесь. Ну воплотишь ты ее. Что получишь? Несмышленыша бестолкового. Нет, парень, рано ее в мир выводить.

— Я пришел посмотреть, сильно ли поврежден Лабиринт.

— А не за Истинным Терминалом? Парень, ты меня огорчаешь. Целый месяц… Хотя, с такой кобылкой… Эх, будь я помоложе… — старичок мелко захихикал, теряя облик, превращаясь во что-то рогатое, хвостатое. Однорогое!!! Черный единорог!

— Ах, — говорит Паола и падает. Я даже подхватить не успеваю. А пока привожу в чувство, Дворкин исчезает. Так и не успел спросить главное.

Нет, этот полюс мне не очень нравится. Можно сапоги стоптать, но так и не наколдовать себе ужин. Голова раскалывается, а результат — один крошечный мухомор величиной с наперсток.

— Давай, я ягод в лесу поищу, а ты Дворкина покараулишь, — предлагает Паола.

— Ты не понимаешь, это дело принципа, — внушаю я ей, и понимаю, что так оно и есть. Черт возьми, простая же задача. Добыть немного еды. Игра с отражениями здесь, на полюсе Порядка не проходит. Что остается? Все мои колдовские возможности можно по пальцам одной руки сосчитать. И три пальца свободные останутся. Отражения и карты. Установить козырной контакт с Гилвой и попросить колбаски? Выход, конечно, только стыдно. Мелко для Повелителя.

— Родил идею? Я есть хочу, — жалуется Паола.

— Думаешь, рожать легко?

— Мужчинам — легко! — уверенно заявляет находчивая моя.

Неожиданно вспоминаю, что я теперь умею рисовать козыри. Еще после первого Лабиринта умел. Но тогда это в глубине памяти сидело, наверх не всплыло. Дело, в общем-то, нехитрое. Козырь — это просто ярлык, отражающий истинную сущность субъекта-объекта финиш-позиции. Здесь, вблизи одного из полюсов мира, изготовить козырь особенно просто.

Бегу по туннелям в кабинет Дворкина. Нахожу несколько кусков мела и спешу назад. «Если от бОльшего взять немножко — это не кража, а просто дележка!» — так Максим Горький сказал.

У входа в туннель есть отличная гладкая черная скала. Лихорадочными штрихами намечаю картину. Стеллажи с занавесками, уходящие вдаль.

— Что ты рисуешь?

— Козырь! Склад! Там, за занавесками, все, что нам нужно.

— Не забудь мое новое платье, — напоминает практичная Паола.

Черный единорог с доброжелательной улыбкой наблюдал за суетливой возней молодых у скалы. (Не можете представить улыбку на морде единорога? Фу на вас!) На фоне черных камней он был практически незаметен. Девушка пожертвовала остатки одежды на тряпку. Мужчина торопливо стирал неверные линии, проводил не менее неверные, опять стирал… Единорог усмехнулся и незаметно выправил рисунок усилием воли.

— Богдан, а занавески зачем? — спросила девушка.

— Я что, Гоген, каждую фитюльку вырисовывать? Пусть она меня за занавеской дожидается.

— А-а…

— Кажется, получилось, — мужчина отошел на три шага и удовлетворенно окинул взглядом картину. — Все на местах… Начинаем!

Под пристальным взглядом скала покрылась изморосью. В воздухе похолодало. Мужчина засмеялся, по локоть засунул руку в скалу. Наклонился, и вся его верхняя половина скрылась в камне.

— Второй шаг третьей ступени, — пробормотал единорог. — Освоение мастерства. Выработка собственного почерка. Торопится. Спешит. Куда они все так торопятся?

— А-а-а!!! — завопил мужчина, вылетел из камня как пробка из бутылки, перевернулся пару раз через голову и растянулся на земле. Девушка вскрикнула и бросилась к нему.

— Богданчик, миленький, скажи, ты живой? Что с тобой? Не молчи! Скажи что-нибудь!

— И-и-и… И-и-иде… Иде-е-е…

— Закрой ротик. Дыши глубоко и ровно.

— И-идеол-логия была п-п-правильная. Но-о в-в мет-тодологию з-закралась ошибка!

— Ох, мамочка!

— О-о-охх… О-ох… Оххр-р…

— Успокойся. Помолчи. Тебе вредно разговаривать.

— О-охран-ная с-с-сигнализация.

— Успокойся, миленький, все пройдет.

— С-сигнализация! С-ссука! С-стуком токнула.

Мужчина осмотрел ладони, согнул и разогнул пальцы и, пошатываясь, побрел к скале.

— С-сейчас с-сотру с-сигнализацию, с-станет бе-е-е…

— Может, не надо, а?

— Бе-е-зопасно станет.

— А-а…

Мужчина изучил свой рисунок и присел на обломок скалы.

— О-отдохну. Руки дрожат. Со-отру что-нибудь не то, о-обидно будет.

Девушка опустилась рядом с ним и начачала массировать плечи.

— Не забудь новое платье и что-нибудь для Гилвы.

Отдохнув четверть часа, мужчина подошел к скале, стер несколько линий и вновь до половины погрузился в рисунок. Над его задницей, торчащей из камня, зажглось всеми цветами радуги маленькое полярное сияние.

— Как красиво… Ты покажешь это Гилве? — поинтересовалась девушка.

— Не сейчас. Держи, — из стены появилась рука с канистрой. Девушка поставила канистру в сторонку. За канистрой последовали картонная коробка, ящик, еще коробка, пластмассовый пенал, деревянная шкатулка, пакет с ручками и много-много других вещей. Девушка с трудом успевала их складывать. Внезапно мужчина вынырнул из камня и с лихорадочной поспешностью принялся стирать рисунок рукавом.

— Нет, это ж надо!.. Чтоб я сдох!

— Что случилось? — испуганно спросила девушка.

— Полиция набежала.

 

ИГРА НА ИНТЕРЕС

Мы вновь в Эмбере. За трое суток ожидания Дворкин так и не появился. Теперь мы в замке свои. Родство доказано, хотя степень родства не установлена. Нам даже выделили в вечное пользование две комнаты на третьем этаже. Все думали, что я — скромный, остановлюсь на двух маленьких комнатушках напротив лаборатории, но Паоле приглянулись комнаты над столовой: угловая и соседняя, примыкающая к покоям Флоры. Просторней апартаменты только у Рэндома — если считать вместе со студией Виалы. Из каждой комнаты есть выход на крохотный полукруглый балкончик. До библиотеки два шага — гостиную перейти. Пришлось одну дверь заложить и одну прорезать. Но бластер справился со стеной за несколько минут, а остальное доделали каменщики и плотники. Кое-кому (не будем указывать пальцем, но это был Джулиан) Паола объяснила, что я имею право на четыре комнаты, как семейный человек, и лишь врожденная скромность велит мне остановиться на двух. Корвину было поставлено на вид, что его гостей третируют, а если так, то я, как человек скромный и простой, могу поселиться и в подвальчике, Бенедикт подтвердит. Но вот, что станет с Лабиринтом…

Чем рискует Лабиринт, мы так и не узнали, потому что Виала и Гилва подхватили Паолу под локотки и увели в студию. Вскоре туда же ускользнула и Льювилла. А когда за дверью скрылась Флори и колокольчиком зазвенел смех Паолы, началась вербовка меня. Надо отдать должное эмберитам, делали они это деликатно и в порядке очереди. Лишь Корвин и Фиона не строили на мой счет никаких планов, но предложили обращаться за помощью. Бенедикт не изъявил желания подойти ко мне, и я ответил тем же. Рэндом деликатно намекнул, что Гилва — не его, а мой гость. Надо понимать так, что если она испачкает ковер, по попе отшлепают меня.

Перегруженный впечатлениями, бреду в свои покои. Здоровые ребята только что протащили в комнату кровать. Дверь оказалась узкая, поэтому кровать протащили по частям. Части уже собрали, но клей схватится только к утру. А я могу переночевать в гостевых комнатах. Тем более, краской и штукатуркой воняет…

И действительно… Вы слышали, что раствор раньше на яичном белке делали? А яйца какие брали? Свежие? Ха! Свежие — это продукты! В раствор шли те, которые уже не продукты… Не пропадать же добру…

На мое счастье, соседка по общежитию Флора тоже не хочет спать в гостевых комнатах. Через козырь вызывается Фиона. Мы изгоняемся из комнат, в ход пускается магия — и никакого амбре. Кровать тоже готова к использованию. Рассыпаюсь в комплиментах, провожаю дам до двери, падаю на кровать и мгновенно засыпаю.

Паола роется в библиотеке. Гилва во дворе звенит мечами с Бенедиктом. Вроде бы, дела у них идут на лад. Во всяком случае, ночевала Гилва не в гостевых покоях и не у нас. А я шляюсь как неприкаянное привидение по всему замку, сую нос во все углы. Уже нашел два входа в тайные проходы и одну дохлую кошку. За мной шляются два лакея-телохранителя. Дело свое они знают, я проверил. Но зачем Рэндом их приставил ко мне? Кого из близких и родных мне следует опасаться?

Сворачиваю в очередной коридор. Слышу за спиной звуки, которые интерпретирую как незнакомое ругательство. Один из охранников уже передо мной.

— Сэр… Простите меня… Не надо ходить этим коридором.

— Почему?

— Здесь нет коридора.

— Вот те раз! А где же мы стоим?

Охранник нервно оглядывается через плечо.

— Понимаете, сэр, Замок — не совсем обычный дом. Ходят слухи… В общем, если вы сто раз проходили, и коридора не было, а на сто первый он появился, то лучше пройти мимо.

— Это интересно! А почему — мимо?

— Ходит слух… Служанка Мэрилонг несла королю Эрику чашечку горячего кофе и свернула в такой коридор… А принесла кофе через два месяца. Вместо нее уже наняли другую служанку. Родные получили компенсацию за ее смерть. Счастье, что кофе не успел остыть, иначе ее непременно бы уволили, а компенсацию отобрали.

— Понятно. Давайте проведем научный эксперимент. Встаньте у той стены, чтоб видеть весь коридор, а я пройду его из конца в конец. Наблюдайте за мной в четыре глаза.

— Но…

— Это приказ. Сами в коридор не суйтесь, что бы там ни происходило.

— Есть, сэр! — ответили повеселевшие ребята и заняли наблюдательный пост.

Читал я об этом коридоре. Называется Коридор Зеркал. Здесь вас может съесть родная мама, но, если повезет, узнаете много интересного. Уверенно шагаю на дрожащих коленках к первому зеркалу. Странное зеркало. Кусок ночи в резной раме. Из темноты доносится смешок.

— Борисыч, береги печонку! — россыпь смешков. Мужских и женских.

— Кто звал меня? Отзовись из мрака!

Умней реплики не придумал. Жду минуту, провожу пальцем по холодному стеклу и перехожу к следующему. Ну конечно, кто же еще!

— Здравствуй, Паола.

— Кобель!

— За что так неласково?

— Ездить на мне по девочкам? Ты для этого меня выдумал? Для этого в лошадь превратил? — Паола хватает меня за грудки, тянет к себе, в зеркало.

— Малышка моя, это был страшный сон. Кроме тебя нет у меня девочек.

— Лжец! А Фима с заправочного спутника, а Лариса с пятой диспетчерской? А Тома?

— Это было до тебя.

— Ну смотри, Повелитель! Я ведь волшебное слово знаю. Не веришь? Б-и-о-ф-о-р…

— Не надо! Верю!

— Застану тебя с юбкой, произнесу это слово… Ты сам себе под корень отрежешь. А если попробуешь хоть что-нибудь во мне изменить, я тебе кухонным ножом лоботомию сделаю. Станешь тихим и послушным как кастрированный кот!

С трудом вырываюсь из цепких рук. Если хотите завести врага, постарайтесь, чтоб он был не женщиной.

— На, хлебни, — Гилва из следующего зеркала протягивает стеклянную фляжку. Как раз то, что нужно. Нервы успокоить. Делаю глоток. Только в этом сумасшедшем мире можно придумать пойло, в котором больше 100% спирта. Карнавальное шествие с факелами двигается по пищеводу в желудок. Занюхиваю рукавом, им же вытираю слезящиеся глаза.

— У-ух, ядреная плазма! — завинчиваю колпачок, возвращаю фляжку, но в зеркале уже нет Гилвы. Обычное отражение. Чокаюсь сам с собой, подмигиваю и опускаю фляжку в задний карман брюк.

— Почему Лабиринт хотел меня убить? — спрашиваю Дворкина из следующего зеркала.

— Кабы всегда его желания совпадали с возможностями… — туманно отвечает он.

— А почему Паола не может даже картами пользоваться? Она же прошла Лабиринт. Теоретически все о них знает.

— Почему гусеница не может летать? А? Хи-хи-хи! Она еще не родилась бабочкой.

— Она… живая?

— Парень, ты глубоко копаешь. А ты — живой?

— Да.

— Хороший ответ. Итак, ты считаешь, что в данную минуту ты живой?

— Ну да! Я мыслю, значит я существую. Cogito, ergo sum. Декарт, если не ошибаюсь.

— Великолепно! Примем это за точку отсчета. Начало координат… Базис… Упорядоченный набор единичных ортов. Или орт сам по себе единичный? Неужели склероз?

— Может, повреждение Лабиринта?

— Может-может. О чем я говорил? Ах, да… Она менее живая, чем ты. Но, с течением времени, приближается к состоянию, охарактеризованному тобой как жизнь. Без внешнего воздействия твоего уровня никогда не достигнет, да в этом и нет необходимости… Эмулятор… Это утратит значение. Квантовый переход количества в качество. Готов спорить на бессмертную душу Великого Морского Змея, что ты не заметишь этого момента, — Дворкин рассыпался мелким смехом.

— Она рожать сможет?

— Рожать? От тебя? Получится типичный эмберит. Не бессмертный, но долгожитель. Способный контролировать отражения и пробежать сто метров за семь секунд. Езус Мария, какие глупости тебя волнуют!

Вношу поправку на высокие материи и задаю гносеологический вопрос:

— Кто создал Логрус?

— Мальчик, ты не перестаешь меня удивлять. Тебя бросает из идиотизма в гениальность. Отвечаю: Логрус создал я! Но идею стибрил! — Дворкин опять рассмеялся как нашкодивший мальчишка.

— А что было до Логруса и Лабиринта? Мир без метафизики? Хаос и Порядок сосуществовали, не разделенные территориально?

— Ты будешь долго смеяться, парень, но Хаос и Порядок создал тоже я! Было дьявольски скучно, пока их не было.

— А что было тогда, когда ничего не было?

— Четырнадцать триллионов мегабайт, жестко закодированных по третьей системе Каспаро-Карпова. Никто не знал, что с ними делать.

Знакомая цифра — 14 триллионов. Атлас освоенной части Галактики? Хочу уточнить, но момент упущен. В зеркале — я. Отражение повторяет все мои движения. Одно странно — я стою к зеркалу лицом, а отражение ко мне — спиной… Невежливо это.

 

ИГРЫ С ОРУЖИЕМ

— Далеко еще?

— Ну что ты в душу лезешь? — зло отзывается Гилва.

— Послушай, может я тебя обидел? Честное слово, не хотел. Скажи только, чем.

— На самом деле не понимаешь? Это для тебя все рядом! От Авалона до нового Лабиринта за полчаса доходишь. Не все такие крутые, как ты. Нормальному человеку два-три дня на этот путь надо. Мне до Дворов Хаоса неделю добираться, а ты — по два раза в час — «далеко еще?» Как плевок в душу.

Прошу прощения у девы Хаоса, хмуро смотрю вперед. За пол дня мы успели несколько раз промокнуть и обсохнуть, попасть под ливень, в снежную бурю, в пустыню, полюбоваться двумя закатами, тремя восходами, звездным небом с двумя лунами, зеленым небом, розовым небом, фиолетовым небом с бирюзовыми облаками, отбились от комаров с карандаш длиной, затоптали копытами паука размером с табуретку, видели в небе летающую тарелку и мираж летучего голландца под всеми парусами, а Дворы Хаоса все еще далеко. Сейчас тащимся по каменистой пустыне с отдельно стоящими выветрившимися скалами. Наши с Паолой лошади не меняются, но Камелот в душе хаосит. Или перенял дурные привычки от хозяйки. То клыки отрастит, то мягкие кошачьи лапы с трехдюймовыми когтями и хвост с кисточкой. Сейчас вообще больше похож на буйвола, чем на лошадь. Лошади рогов не носят. Я еще могу заблуждаться в этом вопросе, но Поля точно знает. Камелот стремительно теряет уважение в ее глазах.

— Что у вас произошло с Бенедиктом?

— Расстались друзьями.

— Извини.

— Сама виновата. Ты был прав. Нельзя мечту трогать руками.

— Он оказался не таким?

— В точности таким, каким я его представляла. Цепной пес Эмбера. Хорошо то, что хорошо для Эмбера — вот его мораль. Я знала это, но не представляла, каково это вблизи. Он готов любить меня, готов жениться на мне. Но если ему покажется, что я несу опасность Эмберу, он меня убьет. Даже, если в этот момент я буду рожать ему ребенка. Такого человека хорошо иметь слугой, но не мужем.

На Бенедикте печать рока, — вспоминаю я слова Дворкина. Жаль парня. Гилву тоже. Из них получилась бы сильная пара. Вглядываюсь в горизонт. Очень уж тут скучно и однообразно.

— Что за срань? — удивленно хмурит брови Гилва.

— Где?

— Впереди. Их здесь не должно быть. Это не ты вмешался?

Смотрю вперед. Дорога делает поворот, и вижу фургон, влекомый четверкой лошадей. Перед фургоном бредет множество людей.

— Может, и я. Мне было скучно. А почему их не должно здесь быть?

— Ты знаешь, что там впереди?

— Нет.

— Вот поэтому.

Сегодня разговаривать с Гилвой бесполезно. Фургон двигается медленно, скоро сам узнаю.

Узнал. Это караван рабов. Две шеренги, человек по тридцать в каждой. Слева мужчины, справа женщины. Длинная цепь тянется от ошейника к ошейнику. Вместо одежды рабам выдано по белой простыне, в которую они кутаются от солнца. Хозяин каравана и человек шесть наемников едут в фургоне.

— Твоя работа, — шипит Гилва. Отказываться бесполезно. Все рабыни чем-то напоминают Паолу. Тащу из кобуры бластер и испытываю на обломке скалы. Работает.

— Отбить хочешь? А подумал, что потом с ними делать будешь? Их же кормить надо, поить надо, жильем и заработком обеспечить. А если ты через час еще караван выдумаешь, опять отбивать будешь? — не унимается Гилва. — Или девушки понравились? Дать золотой? На пару штук хватит.

— Что же с ними делать?

— Мимо проехать. Ты здесь чужой. Без тебя разберутся. Будешь во все встревать, не сможешь ходить по отражениям.

Наверно, она права. В угрюмом молчании обгоняем караван.

— Радуйся! — говорит мне хозяин каравана.

— С чего бы, — фыркает Паола, с подозрением косясь на караван.

— Это приветствие, — шепчет Гилва. — Радуйся и ты!

Хозяин интересуется, не хотим ли мы приобрести рабыню. Здесь они дешевы, но в Элисете каждая по золотому пойдет. «Почему так?» — интересуется Гилва. Воды мало. Кто-то может не дойти. Хозяин продолжает расхваливать товар, спрашивает, не интересуемся ли мы росписью по коже. Среди них есть большой художник, готов дешево изобразить на спине любой девушки все, что мы пожелаем.

Чтоб тебя скорпион в задницу ужалил, — думаю я и пришпориваю лошадь. Караван остается позади.

Накаркал… Позади крики. Огромное насекомое — то ли клоп, то ли божья коровка размером со слона атакует караван. Изогнутые сабли наемников отскакивают от хитинового панциря. Один не успевает отскочить, и черная лапа в жестких щетинках утаскивает его под панцирь. Крик быстро затихает. Выхватываю из кобуры бластер и несусь на чудовище. Но Поля, разглядев объект атаки, встает на дыбы. Вылетев из седла, кручу заднее сальто, приземляюсь на ноги. Узким лучом полной мощности отсекаю переднюю ногу чудовища. То ли аккумулятор сел, то ли бластер слабоват, но вести лучом нужно очень медленно. Уворачиваюсь от удара другой ноги. Пока она в воздухе, резать бесполезно. Можно резать только неподвижную, ту, на которой стоит монстр. Несколько секунд, игры в чехарду — и отпадает, подламываясь, вторая нога. Выбираю позицию и спокойно отрезаю третью. Чудовище, лишившись ног с одной стороны, вертится как танк с подбитой гусеницей. Пристраиваюсь сзади, и, не спеша, делаю свое дело.

Через минуту все шесть ног и два уса отрезаны. Наемники с энтузиазмом, достойным лучшего применения, отделяют голову чудовища. Их осталось пятеро. Одного эта махина успела высосать как божья коровка тлю. Хозяин каравана хватает меня за руку, благодарит, пытается всучить рабыню в качестве подарка. Одну из девушек разложили на козлах фургона, привязали за руки, за ноги, и художник по свежей памяти угольной палочкой намечает на ее спине будущую картину. Заглядываю через плечо. Батальная сцена. Все очень реалистично, только в руках у меня меч.

— … да, да, да, эти наложницы недостойны взгляда такого рыцаря, — лопочет хозяин каравана, — Но у меня есть дочь, она только что встретила шестнадцатую весну. Цветок сказочной красоты. Моргните глазом, и она украсит своим юным телом ваше брачное ложе.

— У меня есть жена. — Жду, когда Паола поймает мою лошадь.

— Одна? Настоящий мужчина должен иметь четырех жен и нескольких наложниц! У меня есть дворец в Элисете и дворец в Синходе. Скажи слово, и любой из них станет твоим.

— У меня есть дворец. — Беру из рук Паолы повод и вскакиваю в седло.

— Успокоил совесть? — спрашивает Гилва, когда караван остается позади. — А знаешь, что впереди? Сфинкс! Голодный. Угадай, чем толстяк расплатится с ним за проход?

— Подожди… Он же загадки задает.

— Мир не идеален. Все берут взятки. Сфинкс тоже берет взятки.

— Мой муж не берет! — гордо заявляет Паола.

— Думаешь, почему толстяк тебе дочку предлагал? Купить хотел.

— Меня?

— Твое оружие. Если иначе нельзя, то с тобой в комплекте.

Проходим мимо скопления валунов и двигаемся вверх по склону по высохшему руслу канала. Склон еле заметный — не круче одного-двух градусов. О том, что это канал, говорят внушительные шестиметровые каменные стены. Интересное место. Лимонное небо, голубые камни под ногами. Если пустят воду, выбраться будет затруднительно.

 

ИГРА В ЗАГАДКИ

— Привет, пушистик! — говорит Гилва.

— Я вижу тебя не в первый раз, — отзывается голубой пернатый хищник, — следовательно, правила ты знаешь.

— Мог бы сначала поздороваться, — укоряю его я.

— Прошу прощения, здравствуйте, — отзывается сфинкс. — Хотя, в контексте нашей беседы, это пожелание может быть не совсем уместно. Здесь так давно никого не было, и я изрядно проголодался. Давайте опустим формальности и перейдем к загадкам.

— Кто в прошлый раз задавал загадку? Ты или путник?

— Я.

— Значит, теперь моя очередь. Назови имя моего отца. Поясняю, не мое отчество, записанное в документах, а истинное имя моего отца. Информация для размышления: я прошел Лабиринт Корвина.

— Мне не нравится твоя загадка.

— Но у каждого человека есть отец и мать. Следовательно, у этой загадки есть решение, причем только одно, так?

— Да.

— Назови его.

— Подразумевается, что человек, давший тебе отчество, не является твоим отцом?

— Я этого не говорил. — Гилва хихикнула и вновь сделала строгое лицо.

— Поскольку я вижу тебя первый раз в жизни, и ничего о тебе не знаю, предположу, что в твоих документах записано имя твоего настоящего отца. Я прав?

— Кабы знать… — тяжело вздыхаю я. — Очень надеялся, что ты назовешь имя Мерлина. Ты, кстати, его видел.

— Зеленое и красное, и кружит, и кружит, и кружит… — припоминает загадку сфинкс.

— Он самый, — жизнерадостно подтверждаю я.

— Ты нарушил правила, загадал загадку, на которую не знаешь ответа.

— Наверно, так, — соглашаюсь я. — Тогда вот другая загадка: «Мы похожи на людей, но выи наши скованы железом. Тела наши смертельно ядовиты, и вкусивший их погибнет быстрой, лютой смертью. Ноги наши сбиты камнями, и идем мы не по своей воле. Мы похожи на людей». Подразумевается вопрос: «Кто мы?»

— Это настоящая загадка, — радуется сфинкс. — Скажи, ты уверен, что знаешь ее ответ? — спрашивает он на всякий случай.

— Еще бы. Я видел ответ три часа назад, и он движется сюда. Если ты не успеешь отгадать к тому времени, как он появится здесь, ты проиграл.

— Сколько времени у меня есть на размышления?

— Думаю, не больше часа. Учти, этой подсказкой я сообщаю тебе дополнительную информацию.

Сфинкс задумывается минут на сорок, нервно поглядывая в ту сторону, откуда пришли мы.

— Это хорошая загадка, — сообщает он наконец. — Я не нашел ответа. Скажи его.

— Караван рабов, который движется сюда. За рабами следует фургон, который тащат четыре полудохлые клячи.

— Я знаю работорговца Хаима. Но ты что-то говорил о ядовитых телах…

— Видимо, Хаиму надоело делиться с тобой прибылью.

— Ты уверен, что тела ядовиты?

— В трех часах езды отсюда на караван напал огромный клоп. Теперь в караване на одного человека меньше, а клоп скоро начнет вонять так, что ты отсюда почуешь.

Сфинкс вопросительно смотрит на Гилву.

— Повелитель не прав, — говорит дева Хаоса. — Трупы воняют во влажном воздухе. В сухом воздухе пустыни клоп высохнет и превратится в мумию. Запаха почти не будет. Но ты можешь слетать, посмотреть.

Сфинкс нервно развернул и сложил крылья.

— Вы можете пройти. Но ваши лошади… Не хотите продать одну за десять золотых? Это хорошая цена.

— Друзей не продают, — гордо отвечаю я, и зарабатываю восхищенный взгляд Паолы.

— Доволен? — спрашивает Гилва, когда сфинкс уже не может нас слышать. — Он за тебя родную дочку хотел выдать, а ты девочку сиротой оставил.

— Девочку жалко, но его — нет.

— Может, он от сфинкса лошадью откупиться хотел.

Меня начинает мучить совесть.

— Дурак ты, Повелитель. Все правильно, — говорит Гилва. — Мир жесток. Закаляй душу.

 

СВОЯ ИГРА

— Это и есть Дворы Хаоса? — спрашивает Паола.

— Нет, это мой скромный тайный сарайчик. Отсюда есть несколько Путей ко дворам Птенцов Дракона, но, надеюсь, никто о них не знает.

Паоле Дворы Хаоса не нравятся. Здесь она абсолютно беспомощна. Дело в том, что материя отражений на этом полюсе мира настолько податлива и послушна, что двери делать не принято. Достаточно мысленного усилия, двух-трех шагов — и проход открыт. Но Паола не имеет власти над отражениями. Каждая комната для нее — клетка. Я пытался строить для нее двери, но они за несколько минут срастались со стенами.

— Ты куда?

— Навещу родных, узнаю новости. Потом пройду Логрус, чтоб снять остатки твоего заклятия, — Гилва превращает часть стены в зеркало, трансформируется в покрытую чешуей пантеру на задних лапах и, шутливо лязгнув на меня клыками, упархивает сквозь зеркало. По зеркалу разбегаются круги, словно в воду камень бросили. Любуюсь своим отражением. Хотел оценить, насколько отросла бородка, которую начал отпускать в день свадьбы, но коварное стекло отражает только кости скелета и оружие. Остальное его не интересует. Меня не покидает ощущение, что мы пробрались во Дворы Хаоса с черного хода. Не может быть, чтоб главная дорога вела мимо сфинкса. Гилва меня прячет, или сама прячется? Интриганы…

Паола подходит сзади, кладет руки на мои плечи и прижимается лбом к спине. Накрываю ее пальцы ладонью.

— Что-нибудь не так, малышка?

— Все не так, — всхлипывает она. — Я тебе не игрушка.

— Господи, что на этот раз?

— Я хочу читать. Три дня — ни одной строчки.

— Сейчас сотворю тебе компьютер.

— Ты что, не понимаешь, о чем я говорю? Разве раньше я мучилась от того, что книги под рукой нет? Это ты со мной сделал. Как хочешь, так меня и лепишь. Я не кусок пластилина.

Вместо того, чтоб утешить, раздеваю Паолу и несу… в ванну. Вот уж чего она никак не ожидала. Ванна, правда, напоминает маленький бассейн. Раздеваюсь сам, бросаюсь в горячую воду, тру любимой спинку, потом она мне… Непонятно как оказываемся на прохладных, хрустящих простынях…

Гилва вернулась поздно вечером. Видимо, это время надо считать вечером. Трудно судить о времени в мире, где солнце готово всходить и садиться по твоему желанию. Паола вскочила из-за компьютера, девушки обнялись, закружились и рухнули на кровать. Усталая, измученная, со свежей царапиной на лбу, но счастливая и энергичная Гилва заявила:

— Ты проходишь Логрус сегодня в синий цикл. Завтра тебя вычислят и найдут. Будет лучше, если к этому времени ты станешь наполовину своим.

— А как ты? Сняла заклятие?

— Ага! Словно заново родилась. Собирайся.

Пристегиваю на всякий случай шашку к поясу, обхлопываю себя по карманам. В одном портативный комп, в другом складной ножик и зажигалка. Бластер оставляю Паоле. Двери прорезать.

— Я готов.

Гилва берет меня за руку, ведет в угол. Чувствую, как с каждым шагом уменьшается гравитация. Еще шаг — и неведомая сила подхватывает и несет нас куда-то по тоннелю с мерцающими стенами. Приземляемся в огромном зале с неровным сводчатым потолком, озаренным голубыми бликами. Это, скорее, пещера. Гилва удивленно вскрикивает.

— Мы не туда попали?

— Как раз туда. Но из моего убежища не было прямого Пути к Логрусу.

Любуюсь Логрусом. Живой лабиринт. Забавно. Даже очень. Не меньше пятнадцати скелетов на полу.

— Ты знаешь, твое зеркало отразило меня скелетом.

— Срань! Я его разобью когда-нибудь! Выкини из головы. Оно в половине случаев — пальцем в небо.

— Итак, последние рекомендации?

— Те же, что и раньше. Если в Лабиринте нужно дойти до центра, то здесь — пересечь Логрус. Пройти на ту сторону. Начнешь движение — не оглядывайся. Не задумывайся. Только вперед!

Провожу ладонью по щеке девушки и делаю первый шаг…

Чьи-то прохладные пальцы кладут на лоб влажную тряпочку. Компресс. Примитивная медицина. Значит, я не в космосе. И не на Горгулье. В десант хожу один. И вообще, я же высадился в Эмберленде. Эмбернулся, одним словом. А потом полез в Логрус. И похоже, прошел Логрус, если еще живой. Только соображалка плохо работает. Логротюкнутая соображалка. А если попробовать глаза открыть?

Полумрак.

А если попробовать пошевелиться?

Зря пробовал. Кажется, опять отрубился.

— Повелитель, ты никак очухался?

— Кхх-гкхх.

— Точно очухался. Не хрипи, Паолу разбудешь.

Понятно. В доме все нормально. Раз так, можно поспать. В Эмбере тоже была мокрая тряпочка. До Лабиринта. А тут — после. Удивительно! Симметрия, ети ее!

Долго кашляю, прочищая горло. Очень больно, но боль быстро проходит. Судя по «Хроникам», мы, эмбернутые, если сразу не загнулись, значит выкарабкались. Когда смаргиваю слезы, вижу перед собой седого, чуть сутулого старика.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, здравствуй. Дай-ка на тебя погляжу. Впервые вижу человека, которого Логрус хотел убить — и не смог.

— Ему это почти удалось.

— Не знаю, кому это лучше удалось. Ты едва не разрушил наш мир. Впрочем, не могу тебя осуждать, ты защищал свою жизнь. Возможно, в этом не было особого смысла…

— Извините, что перебиваю, но мне кажется, был.

— Помолчи. Тебе вредно разговаривать. Если я говорю, что не было смысла, значит ни Логрус, ни Лабиринт не смогли бы тебя убить. Но вызывать знак Лабиринта, в центре Логруса, да еще лупить Лабиринтом по Логрусу — согласись, это неэтично…

Зато дешево, надежно и практично, — хочу сказать я, но прикусываю язык.

— … Ты выбрал удачное место для атаки. Логрус не мог адекватно ответить, не повредив самого себя. И в то же время, он не мог не ответить, так как Лабиринт припомнил старые обиды. Логрусу пришлось пожертвовать частью узора, выплюнуть тебя и со всей силой ударить по знаку Лабиринта. В результате еще часть узора оказалась разрушенной. Нарушилось равновесие сил, волна возмущений прокатилась по всем отражениям, и старый Лабиринт перешел в атаку. Все могло кончиться очень плохо, но против старого Лабиринта выступил Лабиринт Корвина. Борьба ослабила обоих противников, и равновесие было восстановлено — на новом, более низком уровне. Видимо, создавая новый Лабиринт, Корвин заложил в него функцию поддержания статус кво. В конце концов, Корвин и задумывал его как стабилизирующий фактор в момент гибели мира. Одно могу сказать точно: мир был намного ближе к гибели, чем во времена войны Падения Лабиринта.

— А что будет теперь с Логрусом?

Старик улыбнулся.

— Лабиринт — стабильность, Логрус — изменчивость. Порядок нуждается в создателе для поддержания, Хаос поддерживает себя сам. В этом сила Логруса, в этом слабость Лабиринта.

— Приятно слышать, что Вселенная уцелела. А что со мной? Я, как бы это сказать, не совсем уцелел.

— Множественные переломы, разошедшиеся швы черепа, разрыв печенки, селезенки, и так далее.

— Почему же я жив?

— На эту тему мы поговорим позднее. Когда вы, молодой человек, поправитесь. А сейчас — прощайте.

Хотел повернуть голову и посмотреть ему вслед, но вовремя отказался от этой мысли. К постели подходит лохматая, страшная как смертный грех Паола с кастрюлькой и ложкой.

— Сейчас мы будем ням-ням. Откроем ротик, и выпьем бульончик. Еще ложечку.

— Паола, господи, что с тобой?

— Девочка за пять суток спала пять часов, — объясняет Гилва.

— А ты?

— А я — двадцать пять!

— Обманываешь поди! Не больше пятнадцати. Посмотри на себя в зеркало.

— Смотрела. Думаешь, легко по рыбе с человечьими ногами понять, как я выгляжу?

— С кем я разговаривал?

— Это был Сухэй. Он почувствовал, что Логрус возбужден, и прибыл раньше, чем ты сделал первый шаг. Он все видел — все твои художества. Но добивать не стал. Меня это смущает.

— Милые мои, у меня есть идея. Давайте аккуратненько опустим кровать вместе со мной в ванну. Только аккуратненько. Трясти не надо.

— Гидроневесомость? — спрашивает начитанная Паола.

— Умница.

Гилва ничего не понимает, но Паола уже бежит к стене, прорезает бластером проход, опустившись на четвереньки, пробует воду локтем.

— Холодная…

Гилва включается в дело. Вода доводится до нужной температуры, ванна увеличивается до размеров бассейна с покатым спуском. Очередная сложность: Паоле не приподнять свою сторону тяжелой дубовой кровати. Гилва принимает демоническую форму и одна толкает кровать к проходу. Резные дубовые ножки издают страшный, раздирающий душу скрип. Наконец, я в воде. Чуть не захлебнулся.

— Трансформируюсь! — произношу замогильным голосом. И превращаюсь в осьминога. Переломы моментально перестают болеть. Но почки еще ноют. Гилва смеется и бьет в ладоши. Паола с квадратными глазами пытается засунуть в рот сразу два кулака. Хочу объяснить ей, что все в порядке, но — нечем… Произвожу обратную трансформацию.

— Поторопился. Ноют еще косточки, — плаваю по бассейну брассом. До Паолы наконец-то доходит смысл происходящего. У осьминога нет костей, поэтому в момент трансформации переломы исчезают вместе с костями.

— Ты слишком резво трансформируешься, — возражает Гилва. — При резкой трансформации все тело ноет.

— Придется часа на два головоногим стать, — предупреждаю девушек и вновь трансформируюсь в осьминога. Отбитые внутренности все равно болят. Упрощаю структуру до предела — становлюсь огромной медузой. Вместе с телом упрощаются и мысли, желания. В последний момент спохватываюсь, запускаю обратный процесс.

Кто-то гладит меня по руке (рукам). Открываю глаза. Русалка. Добрая. Что-то хочет от меня. Показывает наверх. Поглаживает. Это приятно. Уплывает. Хочу русалку. Хочу, чтоб гладила. Поднимаюсь за ней. Всплываю. Она вылезает из воды. Я тоже хочу вылезти. Пусть гладит меня. Трудно дышать. Хочу, чтоб было легко дышать.

Богатый кислородом воздух обжигает легкие. Оглядываюсь. Две встревоженные женщины. Смотрю на себя. Это — я??? Я не такой. Вспомнил! Баранкин, будь человеком! Был такой мультик.

Вот теперь другое дело. Это же надо, чуть копыта не откинул. Делаю вид, что зеваю и потягиваюсь. Чтоб успокоить женщин.

— Я долго спал?

— Больше пяти часов, — говорит Гилва. Ты Паолу с ума сведешь своими фокусами.

Вылезаю из бассейна, вспоминаю, что имел множественные переломы и разрывы внутренних органов. Ощупываю себя. Здоров! И это хорошо! Обнимаю Паолу и кружу в танце.

— Господи, Паола, ты танцевать не умеешь. И-и — раз-два-три, раз-два-три. Это вальс. Раз-два-три…

Гилва смотрит на нас с материнской улыбкой.

Сдаю козырь Сухэя, сосредотачиваюсь. Паола заглядывает через плечо и деловито проверяет бластер. Кивает Гилве, и та прячет метательный нож в ножны на рукаве. Интересно. Хочу спросить, к чему такие хлопоты, но в этот момент устанавливается контакт.

За спиной Сухэя роскошный зал в стиле Людовика XIV. И множество рогатых и клыкастых монстров в яркой одежде. Бестиарий. Сухэй тоже выглядит не лучшим образом. Ни за что не узнал бы, но вызывал его, значит ОНО — он. Гилва кладет ладонь на мое плечо. Тут же чувствую руку Паолы на другом плече. Прикоснувшись ко мне, они тоже вступают в козырной контакт.

— Вы хотели со мной поговорить.

— Неплохо, молодой человек. Совсем неплохо. Шесть часов назад вы напоминали крысу, прошедшую камнедробилку.

— У вас найдется время для меня?

— А как вы думаете, молодой человек, кого мы сейчас обсуждаем? Или вы считаете, что сотрясатели мироздания являются каждый день?

— Мне пройти к вам, или вы ко мне?

— Лучше будет, если я к вам, — усмехнулся Сухэй. Мы пока не пришли к общему мнению относительно вашей карьеры. Многие считают, что чем короче она будет, тем лучше. Они не видят полной картины, и меня это устраивает.

Я протягиваю руку, Сухэй касается ее и делает шаг вперед. Облик монстра медленно сползает с него, открывая взгляду старого, усталого человека.

— Гилва, девочки, если не затруднит, две чашечки кофе, — просит он. Но, как только девушки отходят, взмахивает руками, и нас окружает стена голубого тумана.

— Как это понимать?

— Они симпатичные девушки, но мои слова не для их нежных ушек.

— Понятно… Почему Логрус хотел меня убить? Гилва предполагала, что он захочет завербовать меня в союзники.

— Думаю, он просто испугался. — Сухэй наклоняется ко мне, сверля колючим взглядом. — Ты оказался сильнее его. Он не смог снять твое неумелое заклятье с Гилвы. Твоя детская поделка, мальчишечья шалость оказалась ему не по зубам.

— Но Гилва сказала, что заклятие снято…

— Она просто больше не чувствует его. Она же прошла Логрус. Заклятье стало частью ее сущности.

— А в чем оно заключается?

— Ты даже этого не знаешь? Демоны Обода! — старик сухо рассмеялся. — Я переоценил тебя, сынок. Или недооценил. Считал, что ты затеял грязную игру с девочкой. Но ты даже не знаешь, на что ее обрек. Слушай же! Ты сплел жизни Гилвы и Паолы в единую нить. Смерть любой из них будет смертью обеих. Одно время у нас было модно сплетать жизнь телохранителя с нанимателем. Я хорошо изучил структуру таких заклинаний. Но те заклинания были односторонними. Никто из девушек не выигрывает от твоей шутки. Если же учесть, что девы Хаоса живут намного дольше простых смертных… Я не стал пока открывать Гилве суть заклятия.

— Снимите стену.

Сухэй медленно разводит руки, бормоча что-то под нос. Стена тумана приобретает прозрачность и тает. Паола, которая колотила по ней пяткой и локтями, вскрикивает и проваливается спиной вперед прямо в мои объятья.

— Сухэй, повторите, пожалуйста, девушкам то, что рассказали мне.

— Вы рискуете, молодой человек, — ухмыляется старик, но повторяет.

— Не Богдан ты, а наказание божье, — уныло произнесла Гилва, дослушав до конца. Паола постучала себя по лбу, потрясла руками, произнося про себя нехорошие слова, махнула на меня рукой и отвернулась, обиженная.

Насчет долгожительства старик не прав. В наше время разработаны методики омоложения. Но вот что будет с одной из девушек, если вторая ляжет в анабиоз… Нужно срочно изучать прикладную магию. Где бы взять самоучитель?

— Учитель, не гневайтесь на него, — объясняет тем временем Гилва. — Он большой ребенок. Не знаю, из какого мира к нам попал, но абсолютно не приспособлен к жизни. Наивен и доверчив. Пытаюсь его переучить, но пока он меня переучивает. Его мир — мир взрослых детей. Очень добрый и беззащитный. И вокруг себя он строит такой же мир. В него попадаешь — и расслабляешься. Тонешь как муха в сладком сиропе. Я до того размякла, что позволила отрубить себе голову. Шрам на шее до сих пор не сходит.

— И не сойдет, — сообщает Сухэй. — Это был смертельный удар. Носить тебе метку до конца дней своих.

Гилва зашипела на меня змеей и отвернулась. Паола бросила испепеляющий взгляд, подсела к подруге, зашептала на ухо что-то утешающее.

— Переходим к главному, — произносит Сухэй и вновь возносит руки, восстанавливая стену. — Какие породы людей ты знаешь?

— В смысле — эмбериты и простые смертные?

— Да. Жители истинного мира и жители теней. Первые отличаются от прочих большей физической силой, выносливостью, долголетием и умением перемещаться по отражениям — после соответствующей подготовки. Ни одно из этих свойств нельзя взять за критерий, но в комплексе они достаточно четко характеризуют расу. Есть еще третья порода — бессмертные. Критерии их отбора еще более размыты — за исключением одного: если бессмертного убить, он тут же возродится в другом месте. У меня есть основания полагать, что ты, сынок, из этой породы.

— Мне не нравится критерий отбора. Отсев большой. Другого нет?

— Как правило, бессмертные обладают огромной магической силой, — Сухэй выжидательно смотрит на меня.

— Дальше.

— Их выделяет поведение. Наш мир им не нравится. В то же время, они не стараются его видоизменить или разрушить. Их интересует другой мир, кардинально отличный от нашего.

— В чем же отличие?

— Не знаю… Они появляются в нашем мире взрослыми. В поисках своего мира мечутся по нашему и, в конце концов, исчезают. Теперь я хочу спросить тебя. Зачем тебе Логрус?

— Гилва, по-моему, объяснила. Я обладаю магической силой, но не умею ее контролировать. Я опасен для окружающих и самого себя. Хочу научиться держать способности в узде. Разве это не очевидно?

— Отнюдь. Но желание законное и многое объясняет. Думаю, смогу договориться с Логрусом, и ты пройдешь его.

— А разве я не прошел его?

— Только до половины. Потом он выплюнул тебя, чтоб схлестнуться со знаком Лабиринта.

— Занятно. Я получил массу новых возможностей. Оказывается, это еще не все…

— Мы отвлеклись. Что ты намерен делать после?

— Не знаю… Хотел выяснить, кто мой отец? Как я попал сюда? Я был почти уверен, что мой отец — Мерлин.

— Если ты бессмертный, то нет. Если смертный — все может быть. Ответ может дать лишь сам Мерлин, но эта семейка любит исчезать из поля зрения. Иногда — на века. Они ведут очень странные игры с мирозданием.

— Я мог бы и сам получить ответ. Достаточно капли крови его матери…

— Капли крови? Это звучит зловеще.

— Да нет. Для анализа. Сравнить с моей кровью. Боюсь только, что результат будет недостоверным. Этот сумасшедший мир подсовывает мне желаемое вместо действительного.

— Почти все бессмертные называли наш мир сумасшедшим.

Тасую колоду, ненадолго вглядываясь в картинки. Гилва с Паолой куда-то ушли. Откладываю в сторону два козыря — Корвина и Мерлина. Козырь Корвина отзывается почти сразу.

— Не сейчас, — бросает мне принц Эмбера, и контакт прерывается. Карта Мерлина упорно не желает становиться холодной. Вновь тасую колоду. Бросаю лишь беглый взгляд на козырь сфинкса, но этого оказывается достаточно. Картинка оживает. Сфинкс полулежит на том же выступе стены. Знакомая, не обремененная избытком одежды девушка из каравана рабов расчесывает щеткой его шерсть. Ошейника на шее уже нет, татуировки на смуглой от загара спине — тоже. Картина «Смерть клопа» осталась в замыслах художника. Даже немного обидно — никто из потомков не узнает о моем подвиге.

— Здравствуй, Богдан, мечтающий об имени Богдан ибн Мерлин.

— Здравствуй, неудовлетворенный либо информационно, либо желудочно.

Сфинкс склонил голову, свел брови и задумался. Я сделал осторожную попытку разорвать контакт. Сфинкс замотал головой и предостерегающе поднял лапу. Контакт сохранился, а я вызвал логрусово зрение, чтоб выяснить, как это ему удалось. Ничего не понял, но запомнил. Девушка наконец-то заметила меня и приветливо улыбнулась.

— Я понял! — радостно воскликнул сфинкс минуты через три. — Очень точное определение. Богдан, вокруг меня происходят странные вещи. Я хотел бы проконсультироваться с тобой. Ты не ответишь на несколько вопросов?

— Опять загадки? Загадывай.

— Как так получилось, что по дну высохшего много веков назад канала потек ручей? Откуда на берегу канала возникли дома и сады? Кто наполнил скотные дворы коровами, овцами и прочей живностью? Почему закраснели луга там, где от века голубели пески пустыни?

— Я подумал, что те, кто были рабами, захотят поселиться рядом с тобой. И позаботился о жилплощади. Они тебя не обижают?

— Нет. Они приносят мне мясо. Немного, но каждый день. Я давно не ел так регулярно. Они рассказывают мне много интересного. Из рассказанного ими я составляю новые загадки. Но вот что смущает меня. Ты сказал, что тела их ядовиты, но Хаим утверждал, что нет. А когда я спросил у них самих, они сказали, что очень ядовиты. Тогда Хаим сказал, что готов первым отведать их мяса. Но они сказали, что их тела ядовиты только для меня, потому что Хаим сам ядовитая гадина, и яд на него не действует. Я решил задержать всех, пока кто-нибудь не разъяснит мне ситуацию. Тогда Хаим сказал, что готов принять старые правила. Он будет отгадывать загадки за всех, и за каждую отгаданную я должен буду пропустить одного человека. За каждую неотгаданную он укажет, какой человек должен остаться со мной. Я задал шестьдесят шесть загадок, он отгадал тридцать восемь. Это произошло потому, что даже рабы подсказывали ему правильные ответы. Но, когда он разделил всех на тех, кто должен идти, и тех, кто должен остаться, рабы возразили, что Хаим играл нечестно, так как слушал их подсказки. Поэтому все они должны остаться. Я решил, что это справедливо, хотя не понял, зачем они мне, если их нельзя съесть. Но Хаим утверждал, что ты обманул меня, а я обманул его. И ушел вместе с солдатами очень обиженный. Теперь я вовсе в затруднительном положении. По правилам я могу есть путников, но не местных жителей. Рабы — не путники. Они поселились и живут здесь. Они никуда не хотят уходить. Девушка, которую ты видишь, каждый день расчесывает мою шерсть. Она хочет связать из начеса голубые носки, которые не линяют. Я никогда не видел, как вяжут носки. Это интересно. Может, я составлю загадку на эту тему. Но все же, я чувствую себя обманутым, хотя не могу решить, кто именно меня обманул. Я долго думал и решил, что нужно проверить твои слова. В пустыне на самом деле лежит мертвый таракан и мертвый человек из каравана Хаима. Но верна ли была твоя загадка?

— Напомни текст.

— Мы похожи на людей…

— По закону раб — не человек, а вещь, принадлежащая хозяину.

— Понятно. Так-так-так… скованы цепью — было… Вот — тела наши смертельно ядовиты.

— Это иносказание. Подразумевается, что тела пропитанны смертельной усталостью.

— Вэллл… Иносказания в загадках допустимы. Дальше — вкусивший их погибнет быстрой, лютой смертью.

— На него набросятся пять стражников с мечами и разрубят на куски.

— Вот в чем дело! Опосредованное воздействие! Цепочка связанных событий! Стражники набросились на таракана, и он погиб, даже не успев вкусить их.

— Он не успел, потому что я помог стражникам. Иначе бы успел.

— Твоя загадка, Богдан, намного мудрее, чем показалась мне вначале! Это жемчужина моей коллекции! Благодарю тебя, друг, ты развеял мои сомнения! Восхитительно! Прости, что оскорбил твое имя подозрением. Меня так часто пытаются обмануть, что порой перестаю верить честнейшим людям. Будешь в наших краях, обязательно заходи. Я поделюсь с тобой новыми загадками, а ты скажешь, хороши ли они.

— До встречи, пернатый. Прощай, красавица, — посылаю девушке воздушный поцелуй. Она мило смущается и краснеет. Накрываю карту ладонью, разрывая контакт. Получилось, черт возьми! Даже лучше, чем задумывал. Гилва еще сомневалась. Надо верить в свои силы! В мои, то есть. В свои она и так верит.

 

ИГРА С ТЕНЬЮ

Возвращаются мои женщины. Опять — кошка с собакой. Даже шипят друг на друга.

— О, господи! Что на этот раз?

— Я защищала свою жизнь! — сердито сообщает Паола и шарахает в стенку из бластера полной мощностью. Стенка испуганно отступает, раскрываясь проходом. Не первый раз замечаю, что в последнее время стенки начали ее бояться. Иногда достаточно одного вида бластера.

— А ты что скажешь? — вопросительно смотрю на Гилву.

— Срань!

— А в двух словах?

— Ноги надо делать, вот что!

— Не пройдя Логрус?

— Тебе хорошо. Ты бессмертный. Прирежут нас, и весь Логрус!

— Прирежут — это прогноз. Меня интересуют исходные данные для прогнозирования.

Гилва устало садится на край стола.

— Надеюсь, ты понял, что я была в бегах?

— Догадывался.

— Половина Домов охотится за мной, вторая половина делает ставки, кто и когда меня пришьет. Прелестно. Я привожу тебя, ты рвешь пасть Логрусу. Отлично! Отчизна в опасности, все на защиту отечества. Все старые обиды забыты. Великолепно! Плечом к плечу на борьбу с опасностью. (Опасность — это ты.) Мне самая пора легализоваться. Но два молодых балбеса из путей Рассекающих Мысль решили, что уже вылезли из пеленок. Смешно! Надо надрать им задницу и отпустить с миром. Что делает Паола? Убивает обоих! На глазах у Прерывающих Полет. Мало того, она их НЕЧЕСТНО убивает!

— Это они тебя хотели нечестно убить! — всхлипывает из-за стенки Паола, — А я хотела честно! Ты сама говорила, что я хорошо фехтую.

— Для бабы с тени — хорошо. Но они — профи!

— А ты!.. Ты…

— Стоп! Брэйк! Тишина! Паола все-таки их убила?

— Первого ослепила твоей машинкой, которой двери режет, и срубила руку и голову. Второго, с которого я жир сгоняла, зарубила сзади. Одна надежда, что за ними через карты никто не наблюдал.

— А Прерывающие?

— Они не видели, как придурки на нас напали. Видели только как их тела пылают. Получается, что напала на них я!

— А презумпция невиновности?

— Ты дурак? Я — персона нон грата! На меня открыта охота. Любой имеет право меня убить.

— А ты?

— Я имею право убить только тебя и Паолу!

— В каком законе это написано?

— Кто же такое напишет? Закон нужно чувствовать! Душой!

Хаос — он хаос и есть.

— Не скули, будем писать свои законы.

— Делай как знаешь.

Отбираю у Паолы бластер, изгоняю в другую комнату. Раскладываю на столе пасьянс.

— Покажи их родителей.

— Здесь их нет.

— Достань.

Гилва тянет из своей колоды козырь, разворачивается так, чтоб я не видел, беседует с кем-то. Вызываю Логрусово зрение. Вижу перед ней призрак кого-то приземистого, с хвостом. Призрак тасует колоду, протягивает Гилве несколько карт и исчезает. Гилва раскладывает козыри передо мной. Марширую по комнате, меняя интерьер. Три стены и мебель покрываю глубокой, бархатистой чернотой, четвертая стена — зеркало. Долго выбираю место для второго зеркала. Настраиваю бластер на широкий луч в красном диапазоне видимого света. Декорации расставлены.

— Птенцы Дракона нанимаются телохранителями?

— Да. Часто.

— Сегодня ты — телохранитель Паолы. С этого момента. Согласна?

— Зачем тебе это?

— Чтоб не врать. Встань в угол.

Гилва кусает губы и отходит в указанный угол. Проверяю, не отражается ли она в зеркале. Вызываю логрусово зрение, гашу свет, устанавливаю козырной контакт сразу по четырем картам. Удачно — родители убитых собрались вместе. Неудачно то, что вместе с ними еще полсотни родственников.

— Кто это? — спрашивает седой мужчина. — Сейчас неудачное время для шуток.

— Но удачное для смерти, — говорю я, жму на курок бластера и плавно наращиваю мощность. Луч, отразившись от двух зеркал, освещает меня сзади. Черный силуэт на фоне ослепительного красного зарева. Кто-то хочет прервать контакт, но приемом, подсмотренным у сфинкса, пресекаю эту попытку. Оказывается, это жутко больно. — А-а-ар-р-р! — говорю я чертовски убедительно.

— Кто вы, и что вам угодно?

Продолжаю наращивать мощность луча.

— Сегодня двое напали на мою жену и ее телохранителя. Паола убила обоих. Но я не удовлетворен. Хочу знать, зачем они это сделали, и есть ли у меня повод оставить вас в живых.

Луч печет спину и затылок. Кажется, начинают дымиться волосы. Все четверо, с кем я в контакте, прикрывают лицо кто рукой, кто полой плаща.

— Рассекающие не нападали на вашу жену, — кричит одна из женщин. — Мальчикам нужна была изменница и шлюха по имени Гилва. Ради этого куска драконьего помета вы погубили две невинные души!

— Я прощаю вас, — резко гашу луч и сметаю карты на пол. Гилва обрушивает на меня сзади ведро холодной воды.

— Повелитель, ты на самом деле хотел их убить?

— Нет. Я хотел их простить.

— Ты был страшен, — говорит Гилва, протягивая мне полотенце.

— Выпусти Паолу из заточения, — отдаю ей бластер.

Гилва всерьез напугана. Испугал Драконьего Птенца. Делаю успехи в адаптации.

 

ИГРА ВА-БАНК

— Я за нее… Свою жизнь, не задумываясь… А она… — рыдает рядом со мной Паола. Лежать могу только на брюхе. Болит обожженная спина. Излечиться по методу лечения переломов не могу: не знаю ни одного животного без кожи. Уснуть бы… Забыться. Гилва права. Дурак я. Логрус разворотил, зубы показал. Теперь и на меня пойдет охота. Ничего не выяснил, а вокруг меня уже люди гибнут. Пусть я бессмертный. Но Гилва с Паолой — нет.

Откуда-то из глубины памяти всплывает заклятие «склянка с таблеткам» — заклятие спокойного, глубокого сна. Колдовской аналог снотворного. Испытываю его на Паоле. Действует. Внутренним зрением любуюсь его структурой. Простенькая, изящная виньетка, абсолютно безопасная, даже если перепутать половину слов. Вот я и стал колдуном.

Сон пропадает. Изучаю новые возможности. Завтра они мне пригодятся. Завтра Логрус закончит восстановление себя, и я вновь вступлю на его узор. Пока он слаб.

Время здесь, в Хаосе измеряют не временем суток, а какими-то цветными циклами. Весь красный цикл Паола безмятежно спала, а я готовился к схватке. Потом вошла Гилва.

— Ты еще не спишь? Спи, у нас будет долгий, тяжелый день. Сначала — Логрус, потом скачка по отражениям. — Несколько секунд она всматривалась в лицо Паолы. — Надо бы извиниться перед малышкой. Она загнала нас в дерьмо, но побуждения ее были чисты.

— Ты изменилась, Гилва.

Дева Хаоса улыбнулась.

— Сама себе удивляюсь. Собираюсь извиниться перед той, что разбила мои планы. Спи, Повелитель. Осталось мало времени.

Несмотря на короткий сон, чувствую себя великолепно. Сразу после завтрака, пока девушки убирают со стола, сую руки в манипуляторы Логруса и тянусь сквозь отражения. Далеко. Очень далеко. За такие шутки можно получить по рукам. Гилва видит мои потуги и замирает с ложками и вилками в руке. Логрусовым зрением вижу перед ней знак Логруса. Значит, она видит такой же передо мной.

Есть! Правым манипулятором нащупываю маленький предмет. Тяну к себе, и тут кто-то бьет по левому. Уж не сам ли Лабиринт? Для меня этот удар — словно два пальца в розетку. Вскрикиваю и подпрыгиваю. Успокоившись, разжимаю правый кулак. Пуговица из голубого камня, похожего на горный хрусталь.

— Откуда? — спрашивает Гилва.

— Со склонов самого Колвира.

— Подари, — Паола уже присматривает на платье место для находки.

— Не-а! Ее нельзя долго носить. Меченой станешь.

— Радиация? — начитанная Паола прячется за спину Гилвы.

— Нет. Но где-то похоже. — Внимательно изучаю пуговицу и сую в карман.

Пора. Проверяю, как в прошлый раз, содержимое карманов, пристегиваю ножны с шашкой. Паола целует в щеку и машет рукой. Идем с Гилвой в угол, откуда Путь тащит нас в пещеру Логруса. Сухэй и еще несколько человек уже ждут нас. Зал изменился. Скелетов нет. Вдоль стен навалены груды камней, рухнувших с потолка. Сам Логрус светится не голубым, а почти желтым.

— Логрус согласился дать тебе вторую попытку, — говорит Сухэй.

— А кто его спрашивает? — грубо отвечаю я. — Всем покинуть зал.

Раздается недовольный гомон. Наготове у меня заклинание «Билет в один конец», но необходимости в нем нет. Сухэй поднимает руку, требуя тишины, кивает, и все покидают зал. Он и Гилва остаются. Что ж, на большее я и не рассчитывал. Произношу заклинание «Беседка для двоих» и в нужнуй момент вскидываю руки. Это слегка трансформированное заклинание, которым пользовался Сухэй для разговора наедине, но молочная стена окружает весь зал Логруса. По существу, ее не видно, так как проходит она в глубине стен. Но Сухэй чувствует и кивает, одобряя разумность. Испытывая стыд, произношу следующее заклинание — «Спите спокойно, дорогие товарищи». Сухэй и Гилва застывают статуями. Отношу их в безопасный уголок и укладываю на пол. На всякий случай.

— Итак, мы наедине, — произносит Логрус. — Что же ты медлишь? Боишься?

Его реплику я игнорирую, но произношу заклинание «Остановись, мгновение, ты прекрасно». Можно считать, что оно останавливает время вокруг, но правильнее будет думать, что ускоряет в тысячи раз в зоне действия заклинания. То, что я собираюсь сделать, может ослабить Логрус. Не хочу, чтоб этим успел воспользоваться Лабиринт.

— Хочешь вызвать меня на поединок? — интересуется Логрус. — Тогда это разумно.

— Поединок ты уже проиграл.

Извлекаю из кармана голубую пуговицу и, перекатывая ее на ладони, пускаю в ход заклинание «Мы так похожи друг на друга». Стены и пол пещеры синеют. Этот голубой камень обладает удивительным свойством — экранирует энергии Лабиринта и Логруса. Я только что отрезал Логрус от внешнего аккумулятора. В другой момент это было бы верное самоубийство. Но сейчас, когда все его внутренние силы ушли на восстановление узора, может получиться.

— Я знаю еще одно заклятие, — говорю Логрусу перед тем, как вступить на узор. — Называется «Звонким льдом покрылась речка». Логрус не отвечает. Долго блуждаю по закоулкам узора, высасывая из него информацию. Как по паркетному полу. Ни прыжков, ни акробатики, ни Вуалей Лабиринта — лишь слабое подергивание и трепыхание под ногами.

— Ты уже покойник, — говорит Логрус, когда я пересекаю его по диагонали, не обращая внимания на узор под ногами.

— Бессмертный покойник — это звучит забавно. — Расшвыриваю сапогами мухоморы, поднимаю и ставлю на ноги статуи Гилвы и Сухэя. Потом снимаю заклинания, стараясь не перепутать порядок. Предпоследним — возвращаю стенам первоначальный вид, последним — бужу людей.

— Прощайте, Сухэй — говорю старику и тяну Гилву за руку.

— Ты усыпил нас?

— Да. Чтоб Логрус мог шепнуть мне тайны на ушко.

— Я начинаю понимать Паолу, — шипит Гилва.

 

ИГРА В ПРЯТКИ

— Они славно бились, и вернулись с победой! — сообщаю я Паоле. — И девушки дарили им цветы. Где цветы? Почему не вижу?

Паола отрывается от лошадей, целует в небритую щеку, выбирает из сена цветок клевера и пристраивает мне в карман рубашки. Словно орден.

— На груди его могучей одна медаль висела кучей! — комментирую я.

— Скорее! Почему лошадей не заседлала, пока нас не было? — торопит Гилва.

— Вас всего минуту не было.

Гилва удивленно смотрит на меня.

— Все правильно, — говорю я. — Там — час, здесь — минута.

Гилва очень нервничает. Торопится. Зря. Все пути отхода перекрыты еще до того, как мы сели завтракать. Это я узнал от Логруса.

— Ну что ты столбом застыл? Дождешься, что сюда явятся.

— Там засада.

— Проклятье! А по краю мира? Вдоль Обода?

— Тоже.

— Дай мне бластер помощнее, и я покажу, как на девушек засады устраивать! — грозится воинственная Паола.

— Люди погибнут, — говорю я.

— Конечно, погибнут! — взрывается Гилва. — Не мы, так они! Не они, так мы! А что еще делать?

— Путь.

— Я не умею, — сникает Гилва. — А ты?

— Анекдот такой есть: «Скажите, вы умеете играть на скрипке?» — «Ни разу не пробовал, но думаю, что да!».

Паола неуверенно улыбается, но Гилва ловит мысль на лету.

— Чего стоишь? Делай!

И я делаю. Тысячу и один Путь. В каждый сажаю по чудовищу — стражу порога.

Шлеп! Мокрое полотенце больно хлещет по лицу. Открываю глаза. Лежу на полу, Паола отводит руку для замаха.

— О-о-о… За что так неласково?

— Времени нет! В какой нам идти?

— Без разницы.

Меня поднимают с пола и совместными усилиями грузят на Полю. Поперек седла.

— Может, привязать? — спрашивает Гилву практичная Паола, окинув меня критическим взглядом.

— Некогда.

Гилва с Паолой берутся за руки, чтоб не оказаться в разных Путях, ведут лошадей под уздцы. Постепенно прихожу в себя. Слабо шевелюсь, пытаясь сесть верхом, но руки и ноги будто ватой набиты. Кони нервничают, но Поля смотрит на светящиеся стенки спокойно. Минут через двадцать набираюсь сил, сажусь верхом и возглавляю отряд. А еще через пару минут встречаем стража порога. Это гибрид жабы с бульдогом, размером с бегемота, которому по ошибке достались челюсти акулы.

— Вы опоздали на две с половиной минуты, — говорит страж фальцетом, проводя когтем пылающую черту по полу. — Это порог. Никто не переступит порог, пока не подберет рифму к слову «пакля».

— Видишь ли, уважаемый, — вежливо сообщаю я, отбирая у Паолы бластер. — Мы пришли вовремя, но там не было порога. Ты не в том месте провел черту.

— Не может быть, — изумляется чудовище. — Где же должен быть порог?

— Ровно на сто двадцать три шага ближе к началу прохода.

— А не врешь?

— Честное пионерское! Под салютом! — клянусь я и отдаю пионерский салют. Послюнив лапу, страж стирает пылающую черту и, считая вслух шаги, ковыляет мимо нас. Паола с открытым ртом, выворачивая шею назад, провожает его изумленным взглядом. Отсчитав сто двадцать три шага, страж проводит новую черту и объявляет:

— Это порог. Никто не переступит порог, пока не подберет рифму к слову «пакля».

— Извини, друг, — говорю я ему. — Это очень тяжелое задание для нас. Пожалуй, мы не будем переступать порог. Прощай.

— Вы приняли правильное решение, отказавшись от мысли переступить порог, — соглашается страж. — Иначе я убил бы вас. Прощайте.

— Сакля! — восклицает Паола, когда страж скрывается из вида.

— Где?

— Сакля — пакля. Рифма.

Ну надо же!

— В других проходах — то же самое? — интересуется Гилва.

— Почему то же самое? Страж во всех, но задания разные. Где — съесть тридцать восемь эскимо, где — сказать, как называется лицо у курицы, где — надуть триста воздушных шариков, где — прыгнуть выше головы, где — пукнуть нотой фа… Цель одна — задержать преследователей.

Еще час хода, и мы на лужайке леса с фиолетовыми листьями под янтарным небом. Ищу выход соседнего прохода, подтягиваю к нашему манипуляторами Логруса, склеиваю и разглаживаю ладонями швы. Теперь преследователи, идущие по нашему следу, вернутся в точку старта. Если, конечно, сумеют обойти стража. Убить стража нельзя. Это несложно, но он — часть прохода. Убив стража, преследователи разрушат проход и выпадут в реальность. Что меня вполне устраивает. По-моему, я научился интриговать не хуже эмберитов.

— Куда теперь? — интересуется Гилва.

— На Землю. Если нет других предложений.

— Какие, к чертям собачьим, предложения? Домой мне дороги нет. В Эмбере делать нечего… Жизнью с Паолой повязана. Какие, к чертям, предложения?!

Веду группу по отражениям. Гилва говорит, что нужно запутать следы. Поэтому комбинируем приемы. Обычное движение, движение через Путь, движение через отражения.

— Богдан, пока вас не было, я сама дверь сотворила! — хвастается Паола.

— Как — сама?

— Ну… как ты. Без бластера.

Доходит до меня далеко не сразу. Слишком устал, играя силами. А когда доходит, тупо пытаюсь сопоставить эту информацию со словами Дворкина из Коридора Зеркал. Там было что-то насчет квантового скачка количества в качество. Не могу толком вспомнить, но кажется, проспорил Дворкину чью-то бессмертную душу.

Отрываю взор от луки седла и встречаю два выжидающих взгляда. Понятно. Вместо того, чтоб поздравить, в транс ушел. Если не объясню, над какой гениальной проблемой голову ломаю, они мне секир-башка сделают. За нечуткость.

— Гилва, когда по следу в отражениях идешь, можно по почерку узнать, кто след оставил?

— Практически нет, но тебя — можно. Тебя — и бурю в отражениях.

— Меняем почерк. Паола, берись за руль.

— Ой, мамочка, я не справлюсь.

— Нет — так нет. Ничего не теряем. А попробовать надо! Вызови знак Лабиринта — и вперед!

— А куда — вперед?

— Куда угодно. Мы же след запутываем.

Преисполненная гордости за порученное дело, Паола выезжает вперед. Я дремлю в седле. Клюю носом, кажется, даже засыпаю. Когда открываю глаза, мир вокруг заметно изменился. Слева — бездонная пропасть. Другого края просто не видно. Справа — стена. Такой высоты, что представить невозможно.

— Где это мы?

— В том мире, о котором я в книжке читала, — оборачивается ко мне Паола. — Где все говорят на разных языках, а друг друга понимают. Как вы с Гилвой.

— Ничего не понимаю. Тот мир — выдуманный. А отражения — они же настоящие…

— Повелитель, ВСЕ миры настоящие. Если ты смог его представить, значит он настоящий.

Почему-то мысль, что, кроме «Хроник Эмбера» есть еще книги, в которых описаны реально существующие отражения, ввергает меня в шок. Мало мне Лабиринтов с Логрусом, теперь еще с авторами Эксперимента разбираться… «Град обреченный» — одно название чего стоит! А может, в этом и суть? Я попал в Эксперимент. Как там у Стругацких? Прошел через Эксперимент — вернулся в родной мир. В точку старта. Только, чтоб вернуться, погибнуть надо. Погибну тут — и очнусь на родной орбитальной. За иллюминатором — Горгулья. Клест данные по атмосфере требует. Как будто я глазами что-то такое вижу, что его сканеры пропустили. Не до них мне там было.

А если я бессмертный? Тут погибну, в другом месте возродюсь. Но домой не попаду. А Паола с Гилвой погибнут по-настоящему. Они-то не участники эксперимента. А я — участник? Почему — нет? Может, потому и зовусь бессмертным, что тут погибну, а там, на орбитальной, возродюсь? Тогда что вокруг? Полигон Странников?

Новым взглядом окидываю местность. Судя по всему, Город где-то позади.

— Паола, постой. Ты знаешь, кого мы впереди встретим?

— Погоню?

— Себя, глупая. Ты хоть до конца книгу дочитала?

— Не-а. Я тебя позвала, ты за комп сел. А потом некогда было.

— Мы встретим своих двойников. Подумай, что себе скажешь.

Некоторое время Паола думает, потом решительно разворачивает коня под прямым углом к прежнему курсу. Впереди, в стене уже чернеет зев пещеры.

— Не хочу тебя ни с кем делить!

— А помнишь, что насчет Гилвы говорила? — спрашиваю я на ушко.

— Гилва — не в счет. Мы с ней ближе, чем сестры.

Никогда женщин не пойму. С Гилвой меня делить согласна, а со своим двойником — нет…

Третий день запутываем следы. Ведем группу по очереди. Смысла в этом нет, но Гилва считает, что следы нужно путать. Ради ее спокойствия я готов путать следы хоть месяц. Но есть десяток способов найти нужного человека в отражениях. Об одном говорил ей еще при первой встрече — пройти Лабиринт и попросить доставить тебя на свидание с объектом поиска. Логрус так не делает, но может указать вектор поиска. Есть, есть варианты. Гилва просто слабовата в играх с силами. Нас не трогают по другой причине. Мы не представляем непосредственной опасности. Одно дело — грудью на защиту родного порога, другое — играть в мышей, которые охотятся не на кота — на прайд львов.

Второй день Гилва не в себе. Вчера хотел поговорить — сорвалась, накричала. Я сам чуть вразнос не пошел. Паола вклинилась нас успокаивать, и ей досталось от обоих. Довели бедняжку до слез, и она же у нас просила прощения. Тошно.

Конечно, все понятно. Не оправдал я надежд. А те, что были, разбил. Не захотел селиться во Дворах Хаоса, не захотел бороться за трон, не пошел на мировую с Логрусом. Всех против себя настроил. Паола еще двух придурков пришила. Все так… Порушили жизнь славной девчонке. Но ведь не специально. Совесть, например, меня совсем не мучает. Неловко только как-то.

Веду группу, на ходу изобретая достопримечательности. Дирижабли роятся в фисташковом небе как мошкара. Фудзияма с вершиной, покрытой изумрудным льдом, табун пегасов, резвящихся над лугом. Дриады в венках из дубовых листьев приветливо машут нам из ветвей деревьев. Нимфы ручья звонкими голосами поют песенки фривольного содержания. Паола наслаждается жизнью. Только иногда бросает настороженные взгляды, не слишком ли я засматриваюсь на симпатичную мордашку. Даже Гилва вновь начала улыбаться.

Меняю стиль. Стволы деревьев принимают оттенок полированной стали. Колокольчиками звенят листья под ветром. Фольгой шоколадки шуршит под копытами трава. Увидев нас, величавой серебряной статуей застыл лось. Хрустальный мост перекинулся через речку жидкого золота.

— Погоди, Дан, — останавливает меня Гилва. Извлекает из воздуха арбалет и пускает в мост тяжелую, каленую стрелу. Радуга вспыхивает на мгновение в миллиарде осколков, золотистая вода с шипением принимает то, что секунду назад было чудом невиданной красоты. Мост, на пробу, оказался из обычного закаленного стекла.

— Эх, Повелитель… — вздыхает дева Хаоса. — Красота тебя погубит.

Форсируем речку вброд. Глубина — коню по брюхо. Зачерпываю ладошкой и пробую воду на вкус. Фанту напоминает…

Завтра — конец отпуска. Хорошего помаленьку, нужно переходить к следующему этапу — анализу и исследованиям. Завтра начинаем новую жизнь! Настоящую. Солидную. Серьезную. Полезную! Исследуем на приборах все чудеса, разложим по полочкам. Какой толчок для всех физических наук! Я, конечно, скромный, но увидеть свой портрет на странице учебника было бы очень даже недурственно. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

 

ИГРА ПО ПРАВИЛАМ

Сообщаю решение девушкам. Энтузиазма не вижу, но встречаю понимание. Первым делом надо пристроить куда-то лошадей. Нет проблем — у Гилвы есть козырь одного постоялого двора. Там ее знают, любят, и готовы ухаживать за ее Камелотом хоть несколько лет. Второе достоинство этого отражения — фокусы со временем. Пока Гилвы там нет, время почти застывает. День равен году. Сдаем лошадей на ответственное хранение, отходим на пару километров, я наколдовываю школьную доску между двух мексиканских кактусов и несколько кусков мела. Рисую козырь одной характерной скалы на севере Ладожского озера. Место там уединенное, а женщин нужно подготовить к встрече с цивилизацией. Слишком много условностей и правил поведения изобретено на Земле. При мимолетном контакте это не имеет значения, но я хочу обосноваться в родном мире надолго. Надеюсь, и Гилва найдет себя в нем.

Наколдовываю дождик, провожу девушек через козырь, и сам прохожу вслед за ними. Дождик смоет с доски рисунок, и местные жители не попадут ненароком в незнакомые места.

Остров довольно сильно изменился. Я не был здесь лет десять. Кружу по берегу, пока на полянке не вырастает знакомая полукапсула, а рядом с ней, под навесом — три учебных места с компьютерами, стереоэкранами, сенсошлемами и прочей дребеденью. Паола с визгом восторга бросается к ближайшему компу и роется в каталоге библиотеки. Отстегиваю с пояса шашку, снимаю с Паолы портупею и отношу оружие в дом. Гилва смотрит на комп, на озеро, раздевается и лезет купаться. Я — за ней. Попутно сообщаю, что в этом мире принято пользоваться купальниками. Гилва смотрит на две необременительные тряпочки у меня в руках, надевает и смеется. Объясняю ей, что с точки зрения любого цивилизованного землянина, она теперь одета.

Когда, замерзнув, вылезаем из воды, замечаю, что к нашему острову движется лодка. Древняя-древняя. Чтоб я сдох — с двигателем внутреннего сгорания! Ведет лодку древний как мир старик. Лохматый и бородатый. Его пиджак и брюки сшили сто лет назад, и двести лет не чистили. Даже цвет не берусь определить — до такой степени засалились.

Пристает к берегу рядом с нами, здоровается, удивленно смотрит на полукапсулу.

— Сынок, никак вы, эта, ученые?

— Сейсмогеологи, дедушка, — подыгрываю я.

— Эта, значит, рвать будете?

— Никак нет. Только слушаем. Где-нибудь землетрясение обязательно будет, а нам больше и не надо.

— Эта хорошо, что рвать не будете. А надолго в наши края?

— Трудно сказать, отец. Как запишем хорошее землетрясение, так и снимемся. А когда оно будет — кто ж его знает.

— Если я тут грибков пособираю, вашим приборам помехи не будет?

— Собирайте, дедушка. Датчики вокруг острова на дне лежат. Здесь только мы живем.

Старик тянет из лодки палку и корзинку. Не поверите — корзинка, хоть и из пластиковых полос, но вручную сделана. Такие самоделки только в дальнем космосе встретить можно, где каждый грамм на счету. Видимо, дед имел бурную молодость, своими глазами повидал сотни планет, посетил половину освоенных и не очень миров, если так тянется к старине. Не буду говорить ему, что я — космодесантник. Иначе начнутся воспоминания — до ночи. Любуюсь мотором. Старательно восстановленный музейный экземпляр. Самый настоящий ретро! И тут замечаю газету. БУМАЖНУЮ газету, небрежно придавленную якорем из двух кирпичей. Освобождаю и читаю. Газета конца ХХ века, чтоб мне лопнуть! 1998-й год. Раритет! Манускрипт! Инкунабула!

Никто не обращается так с музейными экспонатами. Здесь что-то не так! Бумага! Бумага не пожелтела.

Извилины с отчетливым щелчком занимают нужное положение, и я догадываюсь, что провалился в прошлое. Без малого, на два века. В «Хрониках» ведь написано, что на Земле — ХХ век. И Паола вела нас по отражению из книги ХХ-го века. А я не ввел поправку. Координаты задал, а время — нет.

Через полчаса раздумий прихожу к выводу, что так даже лучше. Наука уже достаточно развита, зато я со своими экстра-способностями не попорчу жизнь родным и близким. А то у Тамары Георгиевны типун на языке вскочит, баба Фрося — и так змея змеей — ядовитые зубы отрастит.

Марширую вокруг полукапсулы, оснащая ее аппаратурой дешифровки информации. Мог бы применить манипуляторы Логруса, только… воровство это. А так — вроде как сам сделал… Каналов информации здесь хватает. Есть даже выход через спутники в компьютерные сети. Гилву это не очень интересует, но Паола в восторге. Только половины не понимает и спрашивает меня. А откуда я знаю, как что называлось два века назад? Кирпич — он всегда кирпич. Самолетом раньше плуг назывался. Но — давно. До первого ероплана. А ламер — кто такой? И кто такой Новел? Который не тварь, а средство коммуникации. Компьютерные сети всегда отличались избытком жаргона.

 

БРАЧНЫЕ ИГРЫ

— … я погашу свет, любимый. — Паола скатывается с постели и идет к выключателю. Я мог бы сделать это не вставая. Щелкает выключатель, осторожные шаги в темноте. Матрас пружинит под весом тела. Но это тело — не Паола. И ладошка, которая ласкает мою грудь — не Паолина. Милые мои хулиганки. Укладываю ее на обе лопатки и провожу кончиком пальца по шраму на шее.

— Думаешь, я не отличу в темноте одну от другой?

— Дурак ты, Повелитель. Мог бы сделать вид, что не заметил. Если не примешь ее жертву, знаешь, что будет? Обида на всю жизнь.

И я принимаю жертву Паолы. Гилва верна себе — это больше похоже на схватку. Усталые, мы лежим рядом. Гилва вся зажата, и я долго не могу достучаться до ее души. Но, когда это удается, на меня изливается столько тоски и душевной боли, что хватило бы на десятерых. Выслушиваю исповедь, принимаю на себя груз ее проблем, и это помогает! Как иногда мало надо женщине для счастья — просто чтоб ее выслушал друг. Потом мы снова занимаемся любовью. На этот раз — именно любовью, а не сражением между мужчиной и женщиной.

— Спасибо, Дан. Спасибо за все. Это было замечательно. Мне пора. Паола должна незаметно занять свое место. — Гилва выскальзывает из кровати и бесшумными шагами скользит к двери. Логрусовым зрением наблюдаю, как продрогшая, дрожащая Паола занимает свое место. Сажусь и начинаю растирать ее закоченевшие конечности. Паола понимает, что разоблачена.

— Ты не обиделся?

— Напротив. Получил массу удовольствия.

Паола сердито надувает губы, но, осмыслив ситуацию, со смехом бросается в мои объятия.

— Надеюсь, ты не подал вида, что заметил подмену.

— Подал, но дал ей слово, что тебе не скажу.

— Ах ты, клятвопреступник! — смеется Паола и закапывает меня подушками.

— Послушай, у меня есть великолепная идея!

— Какая? — Паола полна внимания. Даже сдвигает подушку, которой пыталась меня придушить.

— Давай поспим часика три-четыре. Скоро светает.

Наконец-то могу спокойно заняться заклинанием, связывающим жизни девушек. Это какой-то бред сумасшедшего. Представьте, что вы заказали одну гаечку, а вам вывалили под ноги самосвал металлолома с мотками колючей проволоки и сказали: «Здесь!» Это работа не разума, но подсознания. Шаг за шагом упрощаю структуру заклинания. Сбрасываю ненужные петли, объединяю повторы. Работа занимает несколько часов. На последнем этапе делаю нити заклинания видимыми для Логрусова зрения Гилвы и подзываю ее.

— Как дальше? — удивляется она. — Элементарно! Преврати мою нить жизни в поток мироосознания. Не скупись. Пусть он потолще будет. А теперь плавно протяни через него нить Паолы. Выведи ее из зацепления с моей. Вот так! Теперь — мой поток снова в нить. Вот и все!

И на самом деле просто.

До ночи классифицирую и раскладываю по полочкам все, что знаю о волшебстве. Манипуляторы Логруса, связь и перемещение через козыри по-видимому, можно объяснить с научной точки зрения. Это все — разновидности нуль-транспортной системы. Игру с энергиями, как правило, тоже можно. Но есть вещи, которые ни в одни ворота… Например, как я, играя с отражениями, завтрак готовлю. И не надо говорить, что в основе тот же принцип манипулятора Логруса, только растянутый во времени и пространстве. Нет его там!

 

ИГРА ПО-НАУЧНОМУ

— … порвала та-акую блузку. Прямо по шву.

— Горе ты мое! Зашей, — советует Паола.

— Я не умею, — огорчается Гилва.

— Снимай, научу.

— Дан, знаешь, что мы в лавке видели? СахАрный песок! Паола говорит, это пустыня такая, — хвастается Гилва.

— На этот раз мимо. Не сахАрный, а сАхарный. Сладкие кристаллы, по-вашему, — огорчаю я ее. — Этот ляп не защитывается.

Мы переселились в Санкт-Петербург, который совсем недавно был Ленинградом. Так недавно, что все еще расположен в центре Ленинградской области. Обосновались на Большом проспекте Васильевского острова. Видимо, мое подсознание очень небрежно работало с отражениями, потому что на каждом шагу девушки сталкиваются с накладками и нелепостями. По телевидению на полном серьезе передаются астрологические прогнозы. Кондукторы в трамваях и автобусах ГЛАЗАМИ проверяют магнитную полосу на единых проездных билетах, которые показывают им пассажиры. Вчера Гилва зашла в магазин, купила кусочек сыра за 18 рублей. Протянула продавцу 20 рублей в местной валюте. Получила 2000 (!!!) рублей сдачи. С каменным лицом вышла из магазина и больше в товарно-денежные отношения не вступала. Пользовалась манипуляторами Логруса.

Я наколдовал себе лабораторию в одном институте, где исследуют меня. Если отрицательный результат считать результатом, то мы продвинулись далеко вперед. В этом мире очень четко и стабильно выполняются все физические законы. Пока рядом нет меня. На меня законы не действуют. Запросто с седьмой линии Васильевского острова попадаю на Московский Арбат. Пройдя пару проходных дворов, выныриваю в старом Таллинне. Стараюсь, чтоб мои фокусы не отражались на местном населении, но иногда забываюсь. Позавчера, например, сели с Паолой в автобус. Чисто машинально сократил маршрут — с Большого проспекта проложил Путь через Неву сразу на Невский проспект. На водителя воздействовал, а на пассажиров — забыл. Какой шум поднялся! Те, кто пролетел мимо своей остановки, вопили, что это безобразие. Что водитель — козел по определению — не открывал двери и изменил маршрут. Другие, которые ехали дальше, кричали на первых, что спать меньше надо, что машина шла по маршруту со всеми остановками. Но больше всего волнений доставила Гилва. Пару раз видел ее с каким-то молодым человеком. Это нормально. Но как-то вечером к ней привязались три милиционера по поводу кинжала на поясе. Обозвали лицом кавказской национальности. Гилва положила их машину на бок, а оружие — два автомата и три пистолета — забрала себе. Милиционеры тащились за ней два квартала, ныли и просили отдать табельное оружие. Удивленная их упорством, Гилва вызвала по козырю меня. Прямо из-за стола, в домашних тапочках. Пожурив для порядка Гилву, я велел ей отдать оружие представителям власти, а самих представителей отругал за приставание к девушкам и посоветовал не связываться с альфой, бэтой, гаммой, омоном, спецназом, десантом и морской пехотой. Потом, по козырю Паолы вернулись домой — это чтоб они нас не выследили. Все равно видели, как я из воздуха появился. Но, судя по всему, это было не единственное приключение Гилвы, потому что по городу поползли слухи о появлении Геллы со шрамом на шее, об исчезновении товаров с витрин магазинов, о появлении говорящих котов, а значит, где-то в городе поселился сам Воланд. Будут назначены выборы королевы ведьм, и скоро ожидается бал Сатаны. Все признаки налицо. Люди исчезают и появляются в других городах, магнитные бури бушуют с такой силой, что Windows-95 зависает поголовно во всех компьютерах, а такой неправильной погоды не было с 1913-го года.

— И распахнулись стены узилища! — доносится из коридора. Это Гилва с Паолой, веселые и возбужденные, возвращаются с прогулки. Если веселые, наверняка нахулиганили. Лучше не расспрашивать.

— Скажите честно, в милицию вы не попадали?

— Как ты узнал? — изумилась Паола. — Но мы делали все, как ты велел. Никого не обижали, честное слово! Поперек слова никому не сказали…

— Не верю.

— Ну я ему сказала, что это моя шпага, и пусть на нее глаз не кладет, мент позорный, свою иметь надо, и что пусть не жрет в два горла, и нефиг…

— Продолжай, продолжай.

— А он говорит, что мы нарушили право. А я ему — что мое право — на кончике моей шпаги! А он — что мы будем платить штраф, или не будем, и что пусть Гилва перестанет ходить из угла в угол. Только уже поздно было!

— Что поздно?

— Гилва уже его костюм в золотой превратила! Пусть подавится, жадный! Вот смеху было! Сидит он за столом — и пошевелиться не может. Сюртук — золотой, штаны — золотые, ботинки — золотые. Носки — и те золотые. Даже стул под ним — золотой!

— Не сюртук, а пиджак. Дальше что?

— Он как завопит! А мы сидим скромно, в уголке. Две испуганные мышки. Народу набежало! Нас поскорее в маленькую комнатку с железной дверью отвели и на ключ заперли. Тут Гилва и говорит: «А ты знаешь, где мы? Это узилище». А я говорю: «Ах, так! Глаз за глаз, зуб за зуб!» Мы с Гилвой все обговорили и начали вдвоем по комнате кругами ходить. Гилва боялась, что ничего не получится, потому что она вызвала знак Логруса, а я — знак Лабиринта. Но мы следили, чтоб они не сближались, и все вышло в лучшем виде! Мы им во все окна и двери решетки вмуровали. Из кованого железа, в два пальца толщиной! Ни войти, ни выйти!

— А сами как вышли?

— Через дверь. Прямо на улицу. Потом дверь заделали, чтоб как раньше, стена была. А там уже машин наехало… Большие красные. Еще большие, зеленые. Маленькие белые. Все бегают, суетятся! Потом еще машины приехали, люди стали решетки огнем резать. Как бы не так! Мы такое железо наколдовали, что его пламя ада не возьмет! Тогда они стали дыры в стенах долбить. А мы ушли домой!

— Паола, иди ко мне, сядь на колени. Вот так, умница. Сейчас я начну тебе ухи крутить.

Паола взвизгнула от такого коварства и отскочила в угол.

— За что?!

— Я же говорил: с оружием из дома — ни ногой!

— То оружие дома! Ты не велел, я не брала. А эту шпагу я сама наколдовала!

Дальше начинаются всхлипывания, неясные упреки, намеки на то, что кое-кому все можно. А в Эрмитаже даже конные рыцари по залам дозором ходют.

— Ты их видела?

— Вот еще! Кланяться! Это они мне кланяться должны.

— Так видела, или нет?

— Ну что ты привязался?

Гилва отлипла от дверного косяка, плюхнулась в мягкое кресло и прикрыла ладонями лицо. Только по вздрагиванию плеч понял, что она смеется. Паола растерянно оглянулась на подругу.

— По закону они меня должны приветствовать. Я Лабиринт прошла…

— На мне проехала, — вставляю я.

— … мне любой рыцарь должен дорогу уступать. Но вдруг они меня не узнают? Я же как простолюдинка одета. Это пока докажешь дуболомам — до смертоубийства дойдет. А убивать ты запретил. Ну, я, как их увидела, Гилву за руку — и шмыг в другой зал. Чтоб не встретиться.

— И начали мы бегать по крутым лестницам и узеньким коридорам, — все так же, не отнимая рук от лица, прокомментировала Гилва.

— Понятно… Понимаешь, Паола, в рыцарском зале Эрмитажа стоят чучела лошадей. А на них посадили чучела рыцарей. Они там сто лет стоят.

— Ну и глупо! Ну и не смешно! — обиделась Паола и надула губки.

— Уже не стоят, Повелитель. Паола с перепугу играла отражениями. Не знаю, как рыцари, но по паркету стучали копытами очень даже живые лошади.

Закрываю глаза и пытаюсь представить, что мог натворить в Эрмитаже даже один рыцарский конь. О, мама мия!

— … да наоборот как раз! Ничего я не могу! Связан! Понимаешь, по рукам и ногам связан всемогуществом!

— Не шуми, Дан.

— Богданчик, милый, успокойся. Все хорошо. Хочешь, я тебе водички налью?

— Простите, девчонки. Но я на самом деле ничего не могу.

— Но ведь у тебя есть эти… сенсоры, сканеры, датчики всякие.

— Гилва, научный метод познания основан на повторимости результатов. И независимости результата от личности экспериментатора. А все приборы вокруг меня показывают то, что я хочу видеть. Телевизор видишь? Хочешь, сейчас по телевизору Паолу покажут?

— Нет-нет! — взвизгнула Паола, а я обернулся к экрану.

— … удивительно стойкий вкус! А что вы скажете? — обратился ведущий рекламы к толпе. Камера остановилась на Гилве и Паоле.

— И на самом деле, — Паола продемонстрировала в объектив все 32 зуба. — Вкус как у дерьма, но такой стойкий!.. — и скорчила рожицу.

Паола сорвалась с места и выключила телевизор.

— Сволочи! Без конца крутят!

— Вот видишь! Я даже напряжение в сети не могу измерить! А этот мир вокруг — он весь держится на приборах, на технике! О своем мире я и не говорю!

— Дан, это все потому, что ты рожден не для этого мира. Живи во Дворах Хаоса. Или в Эмбере. Тебя и там, и там примут.

— Уже приняли… Лабиринт хотел убить, Логрус хотел убить…

— Это они с перепугу. А как поймут, что ты им не угрожаешь, успокоятся, и все будет хорошо. Ты обратил внимание, как тепло тебя в Эмбере встретили? Все за тебя переживали, когда ты Узор топтал. Чтоб все за одного — такое там редко бывает.

— Я там с тоски помру. Я же космодесантник, Гилва. Мне космос нужен, простор!

— О, демоны Обода! Да не простор тебе нужен, а чтоб задницу припекало. Неприятности тебе нужны. Хочешь вертеться как уж на сковородке!

— Ну да… Преодолевать… Счастье это путь к цели… Я ЖЕ ОБ ЭТОМ И ГОВОРЮ!!! Мне нужна цель и нужен путь к ней! А тут — ни того, ни другого!

— Бедненький… — это уже Паола. — Едем к нам в деревню. У крестьян всегда цель есть — хлеб растить.

— Милая моя, ты Лабиринт прошла. Два раза вокруг амбаров обойдешь — они по крышу хлебом заполнятся. Кому нужна игра в хлеборобов, если можно вокруг амбара обойти?

— Но… это не настоящий хлеб!!! — и в слезы. Дошло.

— Дан, я же не первый раз тебе говорю: имеет цену только информация.

— Информация? О чем? Как колдовать? Есть у меня такая информация! Сплетни? Кто куда поехал, кто чей родственник, кто кого пришил? Скука это.

— Эх, Повелитель… Кажется, я опять не на ту лошадь села… Пользуйся, гад, моей добротой! Что тебе Сухэй говорил? Не ты первый! И до тебя такие крутые были. Где они сейчас? Разыщи. Выясни, чем занимаются!

— Гилва!!! Умница! Дай, я тебя к сердцу прижму!!!

Белый лист бумаги. Можно и на экране компа, но на бумаге лучше. На экране каждая запись выглядит слишком монументально, законченно. Правильно. Ее жалко стирать. Бумага все терпит. Итак… Пишу первое имя — Дворкин. Крутой и, вроде, бессмертный. Пока, во всяком случае. Оберон оказался смертным, но это ни о чем не говорит. Если верить Дворкину из Коридора Зеркал, наши с Паолой дети тоже будут смертными. Второе имя — Мерлин. Крутой. Корвин… ??? Не очень крутой, но Лабиринт создал. Корал. Сама по себе — ничего особенного, но глазик… Почему бы Камню Правосудия не позаботиться о своем носителе? Опять же, зачем Дворкин вставил ей в глазницу Камень Правосудия? Ну, потеряла глазик. Не она первая. Новый бы вырос… Да! Обладатель второго глазика — Змей хаоса. Точнее, бывший хозяин обоих глазиков. Интересно, это белый Единорог ему рогом глаз выковырнул? Тогда — и его в список. Ее, если быть точным. Единорожица. Хороший список получился! Четыре человека, два зверя. И никто ничего путного мне не скажет. Разве что Дворкин… Но с ним невозможно говорить, пока Лабиринт поврежден. Колесо-Призрак! Не человек, но видная фигура. Знает много. Крутой. Поэтому — в список.

А почему, собственно, я заношу в список только тех, чьи имена встретил в «Хрониках»? Консерватизм мышления! Чем наши люди хуже? Камилл, например. Мда-а… И все? Ну, Горбовский… На Радуге не погиб, радиоволны больше года излучал. И вообще, приятный человек! Двое… Маловато. Сикорски… Нет, с ним лучше не связываться. Он вроде Бенедикта — помешан на безопасности Отечества. Да и не знаю я его.

Хлопает входная дверь. Вернулись мои родные и близкие. Паола шуршит целлофаном, разворачивая букет, Гилва извлекает прямо из воздуха вазу с водой. Мои бумаги отодвигаются, и ваза устанавливается в центре стола.

— Эй, э-эй! Поосторожнее! — стряхиваю с бумаг капли воды. Паола отбирает лист, читает, кладет на место. Минут пять девушки со смешками наблюдают, как я хмуро изучаю трещинки на потолке, порываюсь что-то написать, но бросаю авторучку.

— А я вчера мультфильм смотрела, — не выдерживает Паола. Зажимает двумя пальцами нос и гундосит: — Если чего-то не знаете, надо кого-то спросить.

— Кого?

— Меня спрашивать не надо, — гундосит Паола и смеется. Интересно, кого она цитировала? Но совет правильный. Оба совета. Особенно, второй. Достаю колоду, шарю глазами по книжным полкам, сдаю козыря сфинкса.

— Здравствуй, Самый-Шерстистый-Из-Пернатых.

— Приветствую тебя, Создатель-Тысячи-Бесполезных-Путей.

— Я подумал, что эта книга тебе понравится, — протягиваю ему толстый том толкового словаря под редакцией Ожегова. 70 тысяч слов и выражений.

— Ооо! Бесценный дар! Скажи слово, и я буду служить ковриком у твоего порога.

— И мучить загадками моих гостей? Нет уж! Та девушка уже связала голубые носки?

— Лана? Да. Но теперь она хочет получить маховое перо из моего крыла.

— Не соглашайся. Девушек много, на всех перьев не хватит.

— Спасибо. Интуитивно я тоже склонялся к такому решению, но не мог подкрепить его аргументацией. Не хочешь сыграть в загадки? Просто так, на интерес. Домашнее животное на букву "к"?

Вспоминаю, какой живностью я одарил бывших рабов.

— Полезное — конь, кот, кpолик, коза или корова. Вредное — клоп и крыса. Из птиц — курица и канаpейка!

— Поразительно! Я не думал, что ответ можно представить списком! Лана неделю изводила меня этой загадкой. Вэлл! Твоя очередь.

— Разве что для разминки. Отвечай не думая: чем отличается осел от ишака?

— Сдаюсь!

— Осел — это характер, а ишак — должность!

— Еще! — радуется сфинкс.

— Загадок у меня больше нет. Я просто хотел спросить, не проходил ли мимо тебя бессмертный? Я не в счет.

— Бессмертный???

— Ты что, никогда не слышал о бессмертных?

— Я знал их. Очень давно. Я был тогда молод, и мир выглядел совсем не так, как сейчас.

— Что ты о них знаешь?

— Их было тринадцать. Я слышал, они тоже смертны.

— Кто тебе это сказал?

— Камилл. Один из них.

— Камилл?! В белом шлеме?

— Нет.

— Расскажи!

— Он назвал меня киской и задал много непонятных загадок. Но я не могу их использовать, потому что ответы контекстнозависимы или ситуационно обусловленны.

— О чем вы с ним говорили?

— Он объяснил мне, что белое, укрывшее поле — это снег зимой, или туман летом. Простейший случай ситуационной зависимости.

— О, боже! Пушистик, что он еще говорил? Как его найти?!

— Говорил, что связаться с ним можно через Истинный Терминал.

— Спасибо, киска! — я разорвал контакт и гордо посмотрел на девушек.

— Дворкин тоже говорил об Истинном Терминале, — подсказала Паола.

 

МУЖСКИЕ ИГРЫ

— Глухо, Дан. Никто во Дворах Хаоса не знает, что такое Истинный Терминал. А у вас как?

— То же самое. Приятно только то, что Паола научилась пользоваться картами. Хотя, Бенедикт может со мной не согласиться.

— А с Дворкиным удалось связаться?

— Связаться-то удалось… Получил совет выпить море.

— Поясни?

— Он не в себе, Гилва. Сам это сознает. Говорит, что Истинный Терминал существует… Где-то. Что было ошибкой так крепко связывать память и Узор. Еще что-то насчет того, что не нужно было во всем следовать книжке. И много-много всякого бреда. При этом все время меняет форму и посмеивается.

— Я знаю, кто советовал выпить море, — гордо сообщает начитанная Паола. — Это из Эзопа.

— Ну и?

— Выпей море, не желай невозможного, нельзя объять необъятное, и так далее… Мол, этого нельзя сделать.

— Спасибо, родная.

— Но если отделить морскую воду от речной, дождевой и океанской…

— То море можно выпить?

— Не-а! Но можно пообещать. Пусть попробуют отделить!

— А что хотел этим сказать Дворкин?..

Скорбное молчание.

— Дан, какие советы он еще давал?

— Смотреть в оба глаза. Один глаз дает двумерную картину. Два — объем. Добавляется третье измерение, и это дает новое качество.

— Разумный совет, — соглашается Гилва.

— Чтоб дать такой совет, не нужно быть Дворкиным! — фыркает Паола. Тоже верно… Минут пять изучаем квадратики паркета.

— Дан, ты же внушал мне, что существует десяток способов найти нужную вещь в отражениях.

— Я не знаю, ЧТО я должен найти. Знаю название, но не знаю ни свойств, ни назначения.

— Спроси у своего компьютера.

— Я спрашивала, — говорит Паола. — Он не знает…

— Спроси у сфинкса, у Логруса, у Лабиринта!

— А это мысль! Спросим у Харона.

— Кто это?

— Лабиринт Корвина. Он себя так величает.

Паола уже тянет из шкафа портупеи с холодным оружием. Одеваемся по-дорожному и покидаем квартиру без всякого сожаления. Эта квартира не стала нашим домом.

Уходим по козырю туда, где нас дожидаются кони. В последний момент слышу звонок во входную дверь и голос: «Откройте, милиция!»

Здесь нам рады. И люди, и лошади. Гилва целует Камелота в морду, Паола угощает Дона Педро заранее припасенными кусочками сахара. Поля, как собака, облизывает мне физиономию. Гилва смеется. Наверняка, ее штучки. Я уже знаю, что нормальные лошади себя так не ведут.

Седлаем лошадей. Первая остановка — у родителей Паолы. Дорогу через отражения прокладывает тоже она. Для Паолы это очень важно — как экзамен на зрелость. Мы с Гилвой держимся на два корпуса сзади. Гилва шепчет на ухо, что такими темпами нам три дня добираться. Паола еще не умеет фиксировать детали. Добьется нужного неба, возьмется за траву. Получит зеленую траву, перейдет к деревьям, а небо из голубого уже снова розовое.

Под небом голубым

Есть город золотой

С прозрачными воротами

И с яркою стеной.

Распевает Паола изумительным по красоте голосом.

— Наверно, ее песня сбивает, — шепчу я Гилве. — Может, предупредить?

— Не надо. Пусть поет.

А в городе том сад.

Все травы и цветы.

Гуляют там животные

Невиданной красы.

— Паола, знаешь, сколько нам до твоей деревни ехать? — окликаю я жену.

— Сколько?

— Три дня.

— Так долго?

— Все зависит от тебя. Напряжешься изо всех сил, к вечеру доедем. А нормальной скоростью — три дня.

— Ты зачем ей сказал? — шипит Гилва. — Я тебе по секрету…

— Чтоб не нервничала, — шепотом отвечаю я.

Кто любит, тот любим.

Кто светел, тот и свят.

Пускай ведет звезда тебя

Дорогой в дивный сад.

Распевает Паола ничуть не огорчившись. Гилва догоняет ее и что-то говорит тихим голосом.

— Это их заботы! — возмущается Паола. Гилва притормаживает и поджидает меня.

— Странный ты, — нормальным голосом сообщает Гилва. — Вроде того чудака, что за мной по городу ходил.

— Что за чудак?

Гилва поморщилась.

— С виду — нормальный. Вежливый. Ненавязчивый. Сказал, что женат, двое детей, от меня ему ничего не надо. Очень просил не обижаться. Мол, неприятности ему ни к чему, если что не так, чтоб я сама ему сказала. С другом познакомил. В театр билеты достал, в цирк пригласил, мороженым угощал.

— Женатый?

— Да. С женой познакомил.

— Двое детей?

— Девочка и мальчик.

— Чего же ему от тебя было нужно?

— Сама не знаю. Сказал, что работа у него такая — рядом со мной быть. Или он, или его друг должны рядом со мной неотлучно находиться. Ох, дьявол! Я же забыла ему талисман отдать!

— Покажи!

Талисман оказался примитивным радиомаячком.

— Это он назвал эту вещь талисманом?

— Нет, я. Он сказал, что пока я ее ношу, у него всегда будет кусок хлеба с маслом. И тоненьким кусочком сыра сверху.

— У меня тоже есть! — оглядывается Паола. А парням я сказала, чтоб за мной не шлялись. У меня муж есть!

— И как?

— Каждое утро шоколадкой угощали. Просили не сердиться. Служба у них такая.

— Ах, служба… Давно они к вам прицепились?

Паола переглянулась с Гилвой.

— После того, как приходили, спрашивали, откуда в нашем доме пятый этаж появился. Всегда четыре было. Фото показывали, бумаги под нос совали. Тебя тогда дома не было. Гилва так и сказала, что ты построил. Не на крыше же Повелителю жить.

— А они — что?

— Не сердись, Дан. Я их с лестницы спустила, — созналась Гилва. — Ты им лифт сделал, а они — «Куги не велел, Куги не разрешил…» Сам, гад, не пришел, людей послал. Понимаю, что люди не виноваты, но достали они меня.

— КУГИ — это не человек, — объясняю я. — Это комитет управления городским имуществом. Почему мне сразу не сказали, что за вами слежка идет?

Девушки переглянулись и рассмеялись.

— Дан, ты хоть и Повелитель, но этого не поймешь. И не спрашивай.

— Чего уж не понять, — ворчу я. — Понравилось, что шоколадки дарят…

Нами заинтересовались спецслужбы. Но действовали необычно мягко и осторожно. Интересно, почему?

— Гилва, Паола, ваши… приятели обо мне расспрашивали?

— Дан, ты как ребенок! На что им мы с Паолой? Весь сыр-бор как раз из-за тебя. Не веришь, Паолу спроси.

— Верю… Пять минут назад ты сказала, что не знаешь, почему он к тебе прицепился.

— Дан, шел бы ты куда… по темному козырю! Дура была! Сболтнула, потом выкручивалась.

— Стоп, стоп, стоп! Если ты не в курсе, объясняю: спецслужбы XIX-XXI веков — не те организации, с которыми можно играть в поддавки.

— Я не в курсе?! Ты не в курсе! Они страну оберегают. От тебя! Сердце Хаоса, сколько сил я положила, чтоб вы друг на друга не наехали! Ты же как боевой слон. Растопчешь — не заметишь. А им за людей страшно. Счастье, что ты в пятимиллионном городе поселился. Иначе б атомную бомбу сбросили — и хана нам с Паолой.

Трясу головой.

— Ты не сошла с ума?

Гилва шевелит кистями, подгоняя к рукам манипуляторы Логруса, достает из воздуха книгу и протягивает мне.

— Почитай библию.

Открываю титульный лист. Булгаков. «Мастер и Маргарита». Зачитана до бахромы на листах. Целые абзацы выделены фломастером или ручкой. Поля исписаны торопливыми каракулями.

— Что это?

— Библия тех парней, которые по тебе работали.

— Это же надо! Знаешь, почему они за эту книгу уцепились? У тебя шрам на шее. И имя похожее. Гилва — Гелла. Булгаков мог и перепутать.

— Ты или скромный, или дурак. Половину подвигов Воланда ты повторил, а кое в чем превзошел. Разве что концертов не показывал. Метро, например, прокопал.

— Когда?

— Ты что, не в курсе? Если на плане линия пунктиром отмечена, то нет ее в природе. Строится только. А ты взглянул на план, сел и поехал. И линия стала реальностью. Пять станций, рельсы, эскалаторы, все как полагается.

— Концерты я тоже показывал. Только в узком кругу. В лаборатории. Ох, не к добру это… Понимаешь, Гилва, это двадцатый век, а я из двадцать второго. Я же свое прошлое изменил. Как бы чего не вышло…

— Все помрем, кто раньше, кто позже.

— Кабы так…

За три часа до ночевки (по моим часам) замечаю, что места пошли на удивление знакомые. Паола сияет как медная пуговица. А еще через пять минут выезжаем к полукапсуле. Видимо, здесь прошел целый год. Краска с шезлонгов, оставленных под открытым небом, облупилась. Трава — по пояс, все тропинки заросли. Странно идет время в этих местах. То быстро, то медленно. И везде по-своему.

Без нас здесь кто-то жил. Выключателя не нашел, жег лучину. Потолок закоптил. Холодильник освоил, а с кухонным комбайном так и не разобрался. Пытался сделать светильник и заправить его подсолнечным маслом. Чудак. Но человек аккуратный. Справедливый. Пол подмел, вместо платы соль в бумажке на столе оставил.

Паола с тихой грустью осматривает ангар, ставший конюшней. Прикасается ладонями к стенам, оконным рамам. Потом с непонятным упорством принимается отскабливать пол. Моя магическая помощь решительно отвергается. Приходится хитрить. Извлекаю из воздуха скребок на длинной ручке, вожу им по полу, но засохший навоз подковыриваю манипуляторами Логруса. Пять минут — и пол блестит. Поля, Камелот и Дон Педро допускаются в помещение. Поля первая задирает хвост — и на полу парная кучка.

— Животное! — со слезами на глазах восклицает Паола и выскакивает за дверь.

Иду на полигон. Мешки с песком по-прежнему свисают с веток и веревок. Но мне здесь делать нечего. Я их чувствую спиной. Сказал бы — вижу, но это странное зрение. Как бы черно-белое, но объемное. Одни предметы не заслоняют от мысленного взора другие. Нет, не зря сюда пришел. Знакомое место разбудило новое свойство моего потерявшего чувство реальности организма: теперь умею видеть сквозь стены. До этого владел осязанием сквозь стену — с помощью манипуляторов Логруса, теперь освоил зрение. Что дальше?

 

ЖЕНСКИЕ ИГРЫ

Теперь веду я. Ни Гилва, ни Паола не знают дороги к Лабиринту Корвина. Я знаю, но от трех дней усиленного гостеприимства голова болит. Как гнилой зуб. Девушки чуть отстали и тихо беседуют.

— …при Корвине не пой.

— Почему?

— Под «Зеленые рукава» короновался Эрик.

— При чем тут «Зеленые рукава» Там ни одного слова про зеленые рукава. Там про золотой город и зверей.

— А я знаю? Но это — «Зеленые рукава». Сукой буду, они.

Глупая тут цивилизация. Вино изобрели, а рассол — нет. Примеряю к руке манипулятор Логруса и тянусь сквозь отражения за заветной банкой. От этого усилия в голове распухает комок боли, к горлу подкатывает тошнота. Но вот она — заветная. Трехлитровая моя. Поля удивленно косит глазом — с чего это я вдруг потяжелел. Извлекаю пальцами соленый огурчик и протягиваю ей. Понравилось. Скармливаю второй и приникаю губами к роднику целительной силы. Ядреная плазма! Хорошо…

Передаю банку Гилве. Та — Паоле. Как трубку мира. Дон Педро от соленых огурцов отказывается, и мы съедаем его долю. Настроение поднимается, самочувствие приходит в норму. Наступает время расспросов о главном.

— Тебе Моррис понравился? — робко спрашивает Паола. Моррис — это свежеиспеченный муж ее старшей сестры.

— Жалко парнишку. Болтушка она. Твоя копия. Своей болтовней с ума парня сведет.

— Хочешь сказать, что я тоже болтушка? — брови строго сдвигаются, тон уже не робкий. Догадливая ты моя.

— Ты тоже. Но тебе многое прощается, потому что ты — моя любимая и неповторимая жена.

Паола погружается в мыслительный процесс. Спустя минуту, так и не решив, похвала это, или упрек, фыркает и гордо задирает носик и выезжает вперед.

— Гил, — говорю я. — У меня к тебе серьезный разговор. Ты только не обижайся, но, может, мы нарушаем какие-то твои планы?

— Мои планы — это ты.

— Но ты же не знаешь, что я буду делать. Я сам пока не знаю.

— А разве важно, где и как учится летать птенец, пока встает на крыло, — говорит мне дева Хаоса. — Птенец — это ты. Оперишься, тогда поговорим. А пока — ищи себя и не мучайся сомнениями.

— Ох ты, какая погань! — восклицает Паола. Оглядываюсь, а рука сама собой тянется к мечу. Это вместо бластера! Акклиматизировался, ежкин кот! Перед нами — мантикора. Жуткий, коварный хищник с телом льва, хвостом скорпиона и человеческим лицом.

— Гуляют тут животные невиданной красы, — бормочу я, снимая бластер с предохранителя.

— Дан, не вмешивайся! Паола! Три-четыре-бум! — командует Гилва. Еле успеваю переключиться на Логрусово зрение, чтоб увидеть, как слева к мантикоре плывет знак Логруса, справа — Лабиринта. Сталкиваются… Грохот взрыва, во все стороны летят куски кровавого мяса. Кони испуганно приседают на задние ноги. Оглядываю девушек. Сами напуганы. Лица, одежда и все вокруг — в веснушках из мельчайших капелек крови.

— Здорово бумкнуло! — восхищенно говорит Паола. — Только шкурку жалко.

— Кто это придумал?

— Я! — весело отзывается моя жена. — Это диалектика! Единство и борьба противоположностей. Атомную энергию — в мирных целях!

Насчет мирных целей можно поспорить, но диалектическая бомба удалась на славу. Господи, неужели Паола до учебника философии добралась?

Доро-о-ога без конца…

Дорога без начала, без конца…

Напевает моя любимая как ни в чем не бывало.

Она когда-то выбрала тебя.

Только вот идти по ней

С каждым шагом все больнее, все трудней!

Впереди открывается море тумана. Как и полагается, по морю гуляют медлительные, величественные волны. На самом краю видимости над туманом чернеет облаком ветвей баодуб. Прибыли.

— Только любовь… Толь… — выводит высоким голосом Паола и замолкает на полуслове. Петь в таком месте — все равно что в храме. Усилием воли пытаюсь разогнать туман, но не тут-то было. Вызываю Логрусово зрение. Мда-а… Облом. Лезу в седельную сумку, достаю инфракрасные очки. Совсем другое дело! Фиона использовала зеркальце с противотуманным заклятием. Теперь я знаю его суть. Сумасшедший мир. Чудовищная смесь науки и магии.

— Здравствуй, Харон.

— Здравствуй, космодесантник.

— Познакомься, Это Паола, моя жена. А это — Гилва. Боевая подруга.

— Странно…

— Что?

— Гилва — понятно. Дворы Хаоса. Из каких конюшен твоя жена?

По-моему, это оскорбление. Оглядываюсь на женщин. Смотрят на меня как на психа.

— Харон, мне кажется, ты ищешь неприятностей. Советую извиниться перед Паолой.

— Мне казалось, у тебя есть чувство юмора. Кстати, Паола меня не слышит.

— Подожди, Богдан, я сама поговорю. — Паола уже тянет на свет колоду. Думает, я по козырю беседую. Ну, милая, чью карту сдавать будешь?

Мою?! Разумно. Я в качестве ретранслятора. Ай да умница!

— Здравствуй, девочка, — говорит Харон. — Я спросил, откуда ты, но Богдан обиделся.

— Мог бы меня спросить. Мне скрывать нечего.

— Харон спросил, из каких ты конюшен, — уточняю я.

— Ну и глупо. Ну и не смешно, — надула губы Паола.

— Прошу меня простить, мы, кажется, не понимаем друг друга, — смутился Харон. — Вопрос мой вот о чем. Паола не из тех, кто может пройти Лабиринт. Однако, перед ней я вижу знак Лабиринта. Ведьмы пользуются сломанными Лабиринтами. Но на знаке нет изъяна. Как такое может быть?

— Я прошла Лабиринт Эмбера! — гордо заявляет Паола.

— Как?

— Информация за информацию, — вступаю в разговор я.

— Топчи Узор.

— Не понял?

— Пройди Лабиринт. Кстати, я сообщил информацию и задал вопрос. Твоя очередь спрашивать еще не наступила.

— Но так нечестно, — вяло возмущаюсь я. — Мы два дня пыль глотали, устали как сволочи…

— Таковы правила. К тому же, я старше. Старших надо слушать.

— Уважаемый Харон, — включается в разговор Гилва, — Позволено будет мне тоже пройти Лабиринт?

— Только вам, воительница, открою страшную тайну. Преодолевший один узор имеет право испытать себя в другом.

— Как это понять?

— Не будет уничтожен после первого шага.

— Вот почему Дара сумела пройти Лабиринт! — говорю я.

— Да. Перед этим она прошла Логрус.

— А я смогу пройти? — встревает Паола. Харон долго безмолствует.

— Сначала я хотел бы узнать, как тебе удалось пройти Лабиринт Эмбера, — уточняет он.

Гилва смотрит на меня, я киваю.

— Человек, проходящий Лабиринт, имеет право нести на себе одежду, оружие, другие вещи, — сообщает Гилва. — Он может посадить в карман белую мышку. Богдан взял Паолу и прошел Лабиринт. А я подпитывала ее жизненной энергией.

— Смело. И рискованно, — заключает Харон. — Паола, жизнь прекрасна. Зачем еще раз рисковать?

— Я имею право на попытку? — настаивает Паола.

— Нет, — говорю я.

— Лучше не рисковать, — советует Гилва.

— Да, — говорит Харон.

— Я должна, — упрямо твердит Паола. — Я должна стать настоящей. Я не хочу быть белой мышкой. Я не хочу быть курьезом. Я должна сама пройти Лабиринт. Если вы не позволите мне сейчас, я вернусь сюда позднее. Я умею ходить по отражениям.

— Дура ты, — говорит Гилва. — Дан, свяжи нас опять на всякий случай.

— Нет-нет! — взвизгнула Паола. — Я сама! Я все сама!

— Хорошо, — решаю я. — Пойдем гуськом, положив руки на плечи впереди идущего. Я первый, за мной Паола, Гилва последняя. Вопросы есть?

Гилва долго бормочет про себя ругательства.

… твердо ставлю левую стопу перед правой, правую перед левой. Игра фонтанов на просторной площади Согласия… Улицы и набережные Сены… Запах старых книг, запах реки, запах цветущих каштанов… Прием, которым я высосал память Логруса, действует и здесь.

Париж. 1905-й год. Белый абсент, «Амар Пикон», земляника со сливками. Шахматы в кафе «Регентство».

— Эй, парень, ты перепутал. Я имею право рыться в твоей памяти, но не ты в моей.

— Почему?

— Таковы правила игры. Или отправить тебя на Луну без скафандра?

— Извини, Харон.

Первую Вуаль прошел без особого напряжения. Видимо, имеет значение направление потока информации. Я ее всасывал, и прошел легко. Паоле Вуаль далась очень тяжело.

Искры поднимаются уже до колен. Волосы встают дыбом и потрескивают от электрических разрядов. Поток энергии, пронизывающий меня, пьянит словно шампанское. Плохо помню, как проходил этот участок в первый раз, но сейчас просто наслаждаюсь. Этот лабиринт — друг. Два предыдущих Узора пытались убить меня. Дальше будет труднее, придет усталость, но это усталость спортивного состязания, а не битвы за жизнь.

Снижаю скорость, иду неторопясь. Нужно дать Паоле набраться сил перед второй Вуалью. Мы уже прошли периметр, закончили первый виток и углубились во внешнюю дугу. Паола тяжело дышит за спиной. Ее пальцы нервно сжимают мои плечи. А мы с Хароном играем в любимую игру эмберитов: меняемся информацией. Странный это обмен. Точные, четкие факты с моей стороны на запахи, впечатления, ощущения. Но я готов играть в эту игру до конца жизни.

Запах цветущих каштанов… Вечера в бистро на улице Пигаль… Скачки в Шантильи… Кусочки чужой жизни, ставшие отныне моими. С трудом сдерживаюсь, чтоб не ускорить шаги. Твердо ставлю правую ногу перед левой, и левую перед правой. В ушах звучит музыка. Орган. Прелюдии Баха. Весна в Париже. Цыганские оркестры и коктейли в «Луи». Запах старых кирпичных домов на Вогезской площади после утреннего дождя… Бар под мюзик-холлом «Олимпия»… Маки, и васильки, и высокие тополя вдоль сельских дорог, вкус норманского сидра…

Вот чем Корвин отличается от меня, вот что Харон хотел сказать мне. Корвин умеет получать удовольствие от жизни. Я все время дрался, боролся, спешил. Детство без отца, переезд, училище с армейской дисциплиной… Крысиные гонки за самый высокий балл… Как будто на всех планет не хватит… Как будто Бадеру есть дело до того, что я первый в училище. Для него я — салажонок. Необстрелянный новичок. Я ушел от Бадера. Сказал ему, что не плаваю в лягушатнике, собрал вещи и ушел, провожаемый насмешливыми взглядами в спину.

Пандора, Владислава, Форсайд, Элвис… Заигрывания с черной дырой… Теперь уже Бадер пришел за мной. Я вернулся. И началось то же самое. Мы кричали друг на друга, пока не разграничили территорию. Как львы. До этой черты — его охотничьи угодья, дальше — мои. Он ставил задачу и сроки. Я говорил, что и кто мне для этого нужен. Он не лез в планы десанта, я не интересовался, как он достанет необходимое. Совет, КомКон, КомКон-2 — не мои проблемы.

Бадер всегда спешил. И я считал, что это правильно. По привычке хотел и тут превзойти его. Жил на форсаже. А Горбовский как-то раз спросил меня: «Богдан, вы когда последний раз лежали на травке?» «Три дня назад», — честно ответил я, потому что действительно три дня назад лежал на травке в оранжерее. Впервые за три-четыре года. «Вы счастливый человек, Богдан», — сказал Горбовский. — «Вы все успеваете».

Подходим ко второй Вуали. Углы, короткие участки, резкие повороты. Чувство, будто я живу ради этого, будто следующий шаг важнее всей предыдущей жизни. Но даже это не может испортить мое хорошее настроение. Вот только надсадное дыхание Паолы за спиной…

Вуаль позади. Искры до половины бедра. Покалывают словно кусачее одеяло. Волосы встают дыбом от статического электричества. Но это все безопасно. Снижаю скорость, чтоб Паола отдохнула перед Великой Дугой. Так, неспеша, проходим вираж. Паола что-то бормочет. Просит прощения у меня и Гилвы за все неприятности, которые нам принесла. Поднимаю руку к плечу и накрываю ее ладонь своей. Паола сжимает мою руку и начинает всхлипывать. Лабиринт способен перемешать всю душу человека и поднять на поверхность именно то, что хотелось бы забыть в первую очередь, что давно считалось забытым.

— Приготовься, малышка. Мы подходим к Великой Дуге.

— Прости меня. Я была плохой женой.

— Господи, да не об этом думай. Соберись с силами, выровняй дыхание и крепче держись за меня.

— Я соберусь, я буду держаться…

Входим в Великую Дугу. С каждым шагом мир раскалывается на тысячи кусков и собирается вновь. Паола цепляется за мои плечи, ее дыхание становится все более хриплым, со стонами. Проталкиваю себя сквозь невидимую стену, тяну за собой остальных, считаю шаги.

— Богдан, сделай что-нибудь! Она умирает! — отчаянный вопль Гилвы. Холодная волна ужаса омывает с головы до ног, унося радость и азарт борьбы. Всего секунда — и вместо радости — растерянность и отчаяние.

Но руки знают, что делать. Хватаю Паолу за запястья, поддергиваю вперед, чуть наклоняю корпус. Теперь она лежит у меня на спине. Не упадет в промежуток между дорожками, не коснется соседней дорожки. Один раз пронес, пронесу и второй…

— Я ее понесу!

— Не выйдет, парень, — сообщает Харон. — Мне очень жаль.

— Почему?

— Она вступила на узор своими ногами, своими ногами должна и пройти.

— Тогда переправь ее за пределы узора. Бранд так делал.

— Для нее это будет равносильно смерти. Чтоб покинуть узор по козырю, нужно быть настроенным на Камень. Или хоть раз пройти узор до конца. На этом многие попались в Тир-На-Ногте. Анналы говорят…

— Засунь свои анналы в анальное отверстие! — рычит Гилва. — Дан, свяжи наши жизни.

— Это убьет обеих. Нельзя менять свою сущность, проходя Лабиринт, — сообщает Харон. — В Эмбере, в Ребмэ, в Сломанных Лабиринтах можно было бы рискнуть. Но не в первозданном узоре. Здесь правила более строгие…

— Что же делать? — вопрошаю я, продвигаясь вперед крошечными шажками. Останавливаться нельзя. Легче столкнуть с места железнодорожный вагон, чем вновь начать движение. Ноги Паолы скребут по узору с характерным электрическим треском.

— Мне очень жаль, — говорит Харон. — Если б знал раньше, я не пустил бы ее в узор.

— Что знал?

— Она не прошла Лабиринт Эмбера. Она не получила от него ни байта. Все знания про карты и отражения она получила от тебя и через тебя. В те моменты, когда Лабиринт сливал ваши сущности. Это похоже на прохождение Сломанного Лабиринта.

Больше не слушаю бормотания Харона. Есть задача важнее. Я привык считать этот мир каким-то ненастоящим. Игрушечным, что-ли… Мне в нем все дозволено. Расслабился. В игрушечных мирах не происходит плохого. Там не убивают. А мир показал зубы. Щелкнул пастью, и теперь за моей спиной умирает любимая женщина…

— Очнись, очнись, дурочка, — Гилва хлещет Паолу по щекам.

… все потому что я бессмертный. Поверил в эту сказку. А они — нет. А я — да… А раз так… Я уже топтал этот Узор. И я бессмертный… Что дозволено Юпитеру… то не дозволено быку. Мораль: не будь животным.

Очень кстати кончается Великая Дуга. Вызываю знак Лабиринта.

— Гилва, Паола, продержитесь еще двадцать метров. Мне метры нужны!

— Понято. Попробуем.

Только к концу догадываюсь, как мало шансов у меня было. Играть отражениями в центре первозданного Лабиринта… Но получилось, черт возьми! Я связал жизнь Паолы со своей. Слил сущности. Раньше мы уже сливались, именно в Лабиринте, поэтому — обошлось. Теперь силы стремительно покидают меня. Как из шланга… Уходят в ее тело как в бездонную бочку. Почему-то донор расходует намного больше, чем получает пациент, так и с Гилвой было. Слегка прикрываю крантик и увеличиваю скорость движения до предела — надолго меня не хватит. Вскоре глаза застилает багровый туман. Главное все точно рассчитать. Силы, расстояние и скорость. Мозг превращается в компьютер. Расстояние, силы, скорость. Все остальное скользит мимо сознания. Расстояние, силы… Как тогда…

Кто не знает, чем отличается атмосферный шаттл от вакуумного собрата? Первый — обтекаемый красавец. Птица… Чайка в полете! Альбатрос. Второй — сварная рама о четырех ногах, обвешанная агрегатами, баками, связками маневровых двигателей, исполнительных механизмов, выдвижными рамами кранов и погрузчиков. Именно на таких неказистых осликов падает 90% работы. Иногда раму украшает пассажирский отсек — цистерна с парой иллюминаторов с каждой стороны. В такой цистерне я вез бригаду бурильщиков, когда раздался звук лопнувшей струны, и левого топливного бака не стало… Центровки тоже не стало. Я выжал ручку до предела влево, но этого оказалось мало. Тогда я выключил двигатель, сунул руки в сенсоперчатки погрузочных манипуляторов, пошевелил пальцами, ощущая стальные манипуляторы за бортом как свои руки, оторвал правый топливный бак и отбросил в сторону. Центровка была восстановлена. Великолепно! Только из четырех баков у меня осталось два неполных. И слишком мало топлива, чтоб восстановить орбиту. Для посадки тоже мало, но не настолько. Проиграл посадку на автопилоте. Получил красный крест — комп сообщил, что посадка невозможна. Отключил глупый агрегат от контура управления. Он еще не понял, что масса шаттла уменьшилась на массу потерянных баков. Поймет, когда даст тормозной импульс и сравнит результат с прогнозом. Но на это надо топливо.

Я посмотрел на высотомер, открыл шлем, глотнул виноградного сока. Сообщил в пассажирский салон, чтоб пристегнулись, закрыли шлемы и молились. На меня. Время было. Прикинул, что облегченный модуль даст семь "g", а когда топливо выгорит, то и все восемь. И добавил десяток секунд на отдых.

Потом завопил автопилот. Я отдыхал. А еще через несколько секунд взялся за ручку и врубил сразу на всю железку.

У шаттла много недостатков, но индикаторы расположены очень удобно. Скорость, высота, ускорение. Все остальное — побоку. Скорость, высота, ускорение. Больше ничего нет. Глаза по кругу. Скорость, высота, ускорение. Беглый взгляд на местную вертикаль. Высота, скорость, высота, скорость. На ускорение смотреть незачем, двигатель на пределе. Кажется, вписываюсь. Точно вписываюсь. Даже козла дам.

Гашу двигатель на несколько секунд. После семи "g" — невесомость. Три-два-один — и снова перегрузка ломает кости.

Мы сели. Топливо кончилось на высоте 15 метров при скорости 35 метров в секунду. Пятиметровые штанги амортизаторов поглотили энергию удара. Они рассчитаны и не на такое. Буровики, забыв про все инструкции, полезли в кабину.

— Слушай, парень, одно из двух! — простонал огромный детина, их бригадир. — Или я сейчас тебе морду набью, или сына в твою честь назову. Выбирай!

— А если будет дочка? — спросил я.

— Очнулся! Паола, очнулся! — потом встревоженно: — Малышка, ты что, понесла?

В ответ — слабый стон. Отрицательный.

— Шеф! — тормошит меня Гилва, — ты кого имел в виду?

— Вопрос риторический, — бормочу я, пытаясь понять, где я, и что я? Только что я сажал шаттл. Куда делись буровики? Откуда здесь Гилва? Глаза открывать не хочется. Если открыть глаза, придется что-то делать. Хочется лежать и… все.

— Мы куда-нибудь торопимся? — на всякий случай спрашиваю я.

— Вроде, нет. Тебе видней.

— Тогда полежим. — Проваливаюсь в сон.

— … а правда здорово, что мы прошли и все живы!

— Ага… Еще одно такое «мы» — и я уйду куда-нибудь… Далеко и надолго. Заведу себе домик, оболтуса из местных. Буду незабудки выращивать. И раз в месяц на демонов Обода охотиться. Все спокойнее, чем с вами ходить, — ворчит Гилва.

— Ну Гилвочка, не сердись пожалуйста, — Паола начинает льстить и подлизываться. Как понимаю, ей очень хочется узнать, как мы прошли Лабиринт. Мне, кстати, тоже. Поэтому не открываю глаз, притворяюсь спящим.

— Как ты думаешь, я храбрая?

— Гилвочка, конечно!

— Я тоже так думала.

— Ой, мамочки! Что случилось?

— А то, что я не привыкла бегать по минному полю, держась за хвост бешеного дракона! — кричит Гилва со слезой в голосе.

— Расскажи, родная! Я помню только до Великой Дуги.

— Вот-вот. А дальше Повелитель тащит тебя как бурдюк с дерьмом и ревет как раненый слон. Ты в полном отрубе, а Харон говорит, что должна быть в сознании, иначе кранты. Я должна гнаться за вами, приводить тебя в чувства. Я что, бессмертная? А потом вижу, что Повелитель тоже в полном отрубе. Ничего не видит, ничего не соображает, только ногами работает как ходулями. Глаз Змея, он же по прямой шпарил! Теперь я должна его заворачивать, да ты под ногами путаешься! А мне что — больше всех надо? Я что — по садику гуляю, или по Лабиринту? — Гилва все-таки расплакалась. Вот от кого не ожидал…

— Хорошенькая моя, ну успокойся, все позади. Вытри слезки. Все живы-здоровы, мы тобой гордимся, — утешает Паола.

— Я никогда так не боялась, — всхлипывает Гилва. — Только Повелителя направлю, ты опять глаза закатываешь. А у меня уже кровь из носа, перед глазами разноцветные круги. Вот сейчас, думаю, упаду, а вы так и пойдете по прямой… А когда до центра дошли, думаешь, он остановился? Так и прет дальше. Я же думала, остановится! А вы опять в Лабиринт! До сих пор не знаю, как догнала да на площадку бросила. Вы лежите как мертвые. Я хлопочу, не знаю, каким богам молиться. А он очнулся, спрашивает: «Мы куда-нибудь торопимся? Тогда я еще посплю!» Это вместо «спасибо»!

Упрек справедливый. Вот успокоится, глазки высохнут, тогда я проснусь, буду ее восхвалять, носить на руках и Паоле в пример ставить. Пока не покраснеет как помидор. Гм-м? А если у нас с Паолой дочка будет? Гилва Богдановна… Нет, не звучит. Гилва ибн Богдан? Не… Гилва Богдансон? Тоже плохо… Гилва О'Борис! С ударением на первом слоге. Или Гилва МакБогдан. Папа — русский, мама — эмберитка, а дочка — чистокровная ирландка. Темны пути твои, Господи!

— Нет, Богдан, я не могу доставить тебя к Истинному Терминалу, сообщает Харон. — Это место должен знать либо я, либо ты.

— Так все напрасно?

— Извини… Может, другие Лабиринты знают?

Это удар…

— Так сколько миль до Авалона? И все, и ни одной. Разрушены серебряные башни… — бормочу я стих Корвина.

— Богдан, поскольку я чувствую себя виноватым — не правда ли, странное чувство — сообщу несколько фактов. Во-первых, Паола теперь достаточно сильна, чтоб пройти любой Лабиринт. Ты изобрел способ превращения обычного жителя тени в эмберита. Эта информация может очень дорого стоить. Во-вторых, об Истинном Терминале может что-то знать Колесо-Призрак. Очень шустрый парнишка. Кстати, тоже терминал… И последнее — есть такая тень — Земля. Хорошо тебе известная, если ты оттуда родом. Так вот, информации об этой тени больше, чем обо всех остальных тенях, вместе взятых. Намного больше, чем об Эмбере и о Хаосе. Странно, не правда ли? Тень — и такой почет… Ты не находишь? И последнее. Черная Дорога проходила по всем отражениям. Она шла и по самому Эмберу. На Земле Черной Дороги не было… А теперь — куда вас отправить?

 

ИГРЫ В ЗАКРЫТОМ ПОМЕЩЕНИИ

Мы снова в Эмбере. Сидим в главном зале на первом этаже. Ужин кончился, на столах легкое вино и фрукты. Музыканты на хорах наигрывают что-то из Вивальди, но их никто не слушает. Все слушают меня. А я распускаю павлиний хвост, описывая наши приключения. Разумеется, напираю на смешные и забавные моменты. И глаза женщин загораются как алмазы. Но иногда становлюсь серьезным и раскрываю маленькие секреты Лабиринта, Логруса или карт. Тут уж загораются глаза мужчин. В эти минуты Гилва злится и пытается лягнуть меня под столом. Но это сложно: во первых, стол широкий, во вторых, своим трехмерным зрением я вижу ее попытки и вовремя убираю ногу. Фиона наблюдает через опущенное зеркальце за битвой под столом и строит мне глазки. Подмигиваю ей в ответ и пропускаю удар в коленную чашечку.

— Ой! — вскрикиваю я. — Больно же, Гилва.

Дева Хаоса играет желваками, сжимает кулаки и краснеет. Льювилла закрывает лицо ладонями, Флора крепко зажмуривается и прикусывает губку, но Жерар и Блейз не выдерживают и ржут во все горло. Удержаться невозможно, я хорошо разогрел аудиторию. Смеемся до икоты, до колик в животе. Даже Гилва не выдерживает. Пока я наполняю бокалы близсидящих дам, эстафету подхватывает Паола. Бог мой, я и не знал, сколько она успела прочитать! Познакомилась со всеми древнегреческими, древнеримскими, дрвнекитайскими мудрецами и Бернардом Шоу впридачу. Цитаты сыпятся из нее как горох из дырявого мешка. Ай да Паола! Щеки пылают. Моя малышка просто царит за столом.

— По нулям? — спрашивает Гилва.

— По нулям, — соглашается Паола.

— Все нормально, девочки, — устало говорю я и падаю спиной на кровать. — Все нормально. Никто и не рассчитывал, что они будут делиться со мной информацией при всех. Главное — что? Семья нас признала. Мы не опасны, и от нас есть польза. Завтра начнутся осторожные заигрывания.

— Семья признала! Тоже мне — сын лейтенанта Шмидта! — возмущается Паола. Все не может простить, что я перемигивался с Фионой.

— Да, Повелитель, два слова. Не надо называть дочку моим именем, — просит Гилва. — Не дразни гусей. Спасибо, но… не надо. Вот срань! О второй кровати ты не подумал? Где же мне спать?

Первый звонок по внутрисемейной системе связи раздается за полчаса до завтрака. Мы в это время резвимся в спальне. Нет, мы занимаемся совсем не тем, о чем вы подумали. (Этим мы занимались полчаса назад.) Сейчас мы перекидываем друг другу подушки. Гилва — мне, я — Паоле, Паола — Гилве. Дурачество? Конечно! Только нас трое, а подушек шесть! Не так-то все просто!

Звонок поступил как раз в тот момент, когда Гилва ввела в игру седьмую подушку. Я сбился с ритма и получил подушкой в лицо. Паола, видя такое дело, пустила свою подушку против часовой стрелки — в меня! Поверженный таким коварством, я споткнулся, рухнул на ковер и был моментально погребен под горой мягких ядер.

— Отелло промахнулся! — радостно завопила Гилва.

— Горе ты мое! Акелла промахнулся, Акелла, не Отелло! — поправляет начитанная Паола. — Хотя… так тоже верно!

За считанные недели на Земле обе нахватались жаргонных слов и выражений выше крыши. Которая, в свою очередь, куда-то поехала.

— Что у вас происходит? — интересуется Фиона.

— Разминка перед боем, — докладываю я, откапываясь и складывая из подушек маленький окоп. Почему-то их больше семи. На десять. Ах, на Гилве манипуляторы Логруса!..

— Фронтовые корреспонденты допускаются? — спрашивает Фиона, я протягиваю ей руку и провожу через козырь.

— Посекретничайте немного! — Гилва тянет из воздуха полотенце, вешает на шею, посылает нам воздушный поцелуй и удаляется.

— Малышка, ты не оставишь нас на несколько минут? — обращается Фиона к Паоле. — У нас сугубо мужской разговор.

Паола переполняется благородным гневом — услышать, что она малышка — от кого? От рыжей стервочки, на голову ниже ее ростом! Пока изобретает ответ, Фиона лучезврно улыбается и подсказывает:

— Можешь звать меня бабушка Фи.

— Хорошо, бабушка! — Паола гордо удаляется в соседнюю комнату. Почти сразу чувствую козырной контакт. Что родилось раньше? Первая женщина, или любопытство?

Перед Фионой возникает в воздухе знак Лабиринта.

— Паола, девочка, мы же о тебе говорить будем, — говорит она. Паола делает вид, что не слышит. Протягиваю руку, тяну ее через козырь и усаживаю себе на колени.

— Любопытство кошку погубило, знаешь? Начинай, Фиона.

— Богдан, есть вещи, которые нам недоступны. Одна из них — формирование личности человека из тени. Внешний вид нам подчиняется. Мы можем найти двойника любого человека. Но его личность, сумма знаний, которыми он обладает — это нам неподвластно. Тебе удалось. В дневниках Дворкина я находила намеки, но слишком неопределенные. Расскажи, как ты создал Паолу.

— Гм-м? — вопросительно смотрю на Паолу. Она кивает и обнимает меня за шею. — Этот процесс начался случайно и шел в несколько этапов. На первом я полностью управлял формированием личности и даже внешностью. Частично контролировал поведение — в стратегическом плане, не тактическом. Но, по мере кристаллизации личности, мое влияние падало. В то время Паола была чем-то вроде призрака Лабиринта — понятно, о чем я говорю?

— Да-да.

— На втором этапе Паола полностью вышла из-под моего контроля, проехала на мне Лабиринт, получила знания, но не возможность их использовать. Следующий этап — Паола стала полноценным жителем тени и получила возможность использовать свойства Лабиринта. И заключительный этап — после самостоятельного прохождения Лабиринта Паола стала эмбериткой.

— Пигмалиончик мой! — Паола нежно покусывает мое ухо. (На зрителя играет, не иначе.)

— Четко, ясно, и ничего не объясняет, — делает заключение Фиона. — Оберон не был на такое способен. Мы можем управлять настроением масс, но не более. Скажи, Паола — единственный твой опыт?

— Боюсь, что нет — вспоминаю караван рабов и симпатичную девушку Лану, удивительно похожую на Паолу. — Но второй опыт я пустил на самотек.

— Жаль. Теперь, о том, что интересует тебя. Дворкин как-то сказал, что бессмертные не оправдали его ожиданий. В другой раз упомянул чертову дюжину, мол, только крайний чего-то стоит.

— Он не упоминал имен? Камилл, например…

— Это называется наводящий вопрос? — улыбается Фиона. — Честное слово, не помню. Но вот как-то он сказал о себе: «Я не первый, я нулевой». Не знаю, имеет это отношение к делу, или нет… Если Эмбер — это он, то оси координат выходят из нулевой точки. Впрочем, это я уже фантазирую. Но мне почему-то кажется, что он имел в виду бессмертных.

— Насчет начала координат… Дворкин сказал мне, что Хаос создал тоже он. Или это было в Коридоре Зеркал?..

— Что было вначале? Яйцо или курица? Если Дворкин создал Хаос, то откуда взялся он сам?

— Я об этом не подумал. У нас принято считать, что люди произошли от очень умной обезьяны.

Фиона рассмеялась золотистым смехом.

— Флори интересуется, очень трудно было пронести Паолу через Лабиринт?

— Смертельный трюк. Нас подпитывала Гилва, иначе мы бы не справились.

— Вот как? Хорошо. Если что-то узнаю про бессмертных, сообщу. Паола, ты не проводишь меня?

— … Ап! Ап! Ап! Хоп!

Звон стали и топот ног. Это Бенедикт сгоняет с меня жирок в фехтовальном зале.

— Неплохо, совсем неплохо! — говорит лучший фехтовальщик Эмбера. Первые пять минут я пытался противостоять ему честно. Потом начал бессовестно жульничать. Составил заклинание и ускорил темп своей жизни сначала в полтора, а потом в три раза. По существу, это модификация «Остановись мгновение…», только вывернутая наизнанку, с маленькой добавкой для замедления темпа речи. Теперь у меня хватает реакции отбивать атаки Бенедикта. Заклинание составлено наспех и очень халтурно, поэтому не все в порядке с теплоотводом. Я перегреваюсь. Посему — красный как помидор, мокрый как мышь, и едкий пот заливает глаза.

— Вы быстро учитесь, — говорит мне Бенедикт между двумя ударами. — Полчаса назад я считал вас дилетантом. Чья это школа?

— Я самоучка. Последнее время нахватался приемов от Гилвы.

— О-о! — поднимает бровь Бенедикт и переходит в быструю атаку. Ускоряюсь еще чуть-чуть, но зато не отступаю ни на миллиметр. Ноги стоят твердо, словно приклеенные.

— У вас очень странная техника. Сказал бы, что бездарная, не будь она такой результативной.

Делаю шаг назад и поднимаю руки, заканчивая поединок. Переключаюсь на нормальную скорость.

— Вы абсолютно правы. Техника — никуда. Посмотрите на себя и на меня. Вы свежи и бодры, я же как после марафонского бега.

— Сегодня утром произошел странный случай, — говорит Бенедикт, снимая маску. — У меня прямо из-под головы исчезла подушка. Рэндом сказал, что с ним случилось то же самое. Не знаете, с чем это связано?

Покраснел бы еще больше, но дальше некуда.

— Фиона знает, — даю честный, но уклончивый ответ. — Скажите, Бенедикт, как вы относитесь к Гилве?

Эмберит мрачнеет.

— Она очень славная девушка, но выбрала не ту сторону. Берегите ее, Богдан.

— А вы?

— Она слишком сильно привязана к Хаосу.

— А вы — к Порядку… Но ведь есть еще одна сторона.

— Не понял?

— Лабиринт Корвина. Не Хаос и не Порядок. Стабильность. Он выступает за равновесие. Разве плохая цель?

— Предать Эмбер?

— Кто говорит о предательстве? Возможно, вам придется обнажать меч против Хаоса. А с братьями, надеюсь, сумеете договориться словами.

— Вот оно и случилось… — задумчиво произнес Бенедикт.

— Что?

— Видите перстень? Черт бы вас побрал! Я только что проспорил его Рэндому. Вы полезли в политику.

— К чертовой матери политику! Живите как знаете! — швыряю маску и шпагу в угол и, не оглядываясь, вылетаю из зала.

Гилва перехватывает меня у двери.

— Тс-с. Не делай резких движений.

Осторожно заглядываю в щель. Дверь на балкон раскрыта настежь. Паола кусочками колбасы пытается заманить в комнату маленького — не больше кошки — зеленого дракончика. Тот, весь настороже, готовый вспорхнуть в любой момент, хватает лапкой кусочек колбасы, сует в пасть и отступает на два шага.

— Цып-цып-цып, — подманивает его Паола.

— Он не птица, он зверь, — говорю я, вхожу в комнату и сажусь в кресло.

— Кис-кис-кис, — послушно переключается Паола. Невероятно, но «кис-кис» помогает. Через пять минут дракончик уже берет кусочки колбасы из ее рук. Паола чешет ему перепонку крыла. Протягиваю руку и чешу другое крыло. Дракончик облизывает мордочку, теряет интерес к Паоле, лезет мне на колени и сворачивается калачиком. Личико Паолы до того обиженное, что не могу удержаться от улыбки. Гилве надоедает охранять дверь, она заглядывает внутрь, и глаза ее округляются.

— Повелитель, ты знаешь, что еще никому не удавалось приручить дракона?

— Я не приручал. Он сам меня выбрал.

Дракончик поднимает головку и шипит на Гилву. Щелкаю пальцем его по носику. Дракончик чихает, облизывает мордочку и успокаивается.

— Завтра прохожу Лабиринт. Может, хоть этот знает что-то о Терминале.

— Я с тобой! — выпаливает Паола.

Насторожив ушки-локаторы, дракончик внимательно вслушивается в наши голоса.

 

ИГРА ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ

Тир-на-Ногт — самое удивительное место во Вселенной. Замок Лунного Света. Отражение Эмбера, появляющееся в полнолуние в небе над Колвиром. Там можно встретить своего двойника, или двойника знакомого человека, увидеть кусок собственного будущего — или прошлого. Никто не поручится за достоверность полученной там информации. Но все же, Лабиринт, пройденный в Тир-на-Ногте, дает власть над отражениями.

Власть мне не нужна. Мне нужна другая информация. Это остался последний непройденный Лабиринт. Я топтал Узор в Эмбере и в Ребмэ. Прошел восстановленный Мерлином Лабиринт и, одолжив у Корвина Грейсванир, прошел два сломанных Лабиринта. Ни один ничего не знает об Истинном Терминале. Узор в Тир-на-Ногте — последняя надежда. Несбывшаяся. Потому что осталась последняя Вуаль. По опыту знаю, она лишь закрепляет полученные знания.

Легкое облачко набегает на луну — и пол под ногами упруго прогибается под моим весом. Но — обошлось. Внизу меня страхуют по картам Паола, Гилва, Рэндом и Фиона. В общем-то, ничем не рискую, но хотелось бы побродить по городу и замку, послушать разговоры.

Продавливаю себя сквозь последнюю Вуаль и оглядываюсь. У стены на маленькой деревянной скамеечке сидит седобородый мудрец и рисует что-то прутиком лунного света. Раньше его здесь не было. Почувствовав мой взгляд, поднимает голову.

— Не затопчи мои чертежи!

Тоже мне — Архимед нашелся… А ведь действительно Архимед! Прошу Лабиринт переправить меня к нему. Чуть левее, чтоб и в самом деле не испортить рисунок. На рисунке — огромный зал. Квадраты пола, прямоугольники потолка и стойки, стойки, стойки. В таких стойках в начале века монтировали электронику. Но уж очень их много.

— Что это, уважаемый?

— Машина.

Узнаю по голосу Дворкина. Только какой это Дворкин? Настоящий или местный?

— Какая машина?

— Массачусетская. Слышал о такой? Да, это интересная история. Все здорово обосрались тогда, — Дворкин мелко захихикал. — А дело не стоило выеденного яйца. Эти ребята подложили свинью всему человечеству…

— Что же там произошло?

— А что ты вообще о ней знаешь?

— Ну… это было в 2102-м году, кажется. Талантливые ребята создали самое мощное — по тем временам — кибернетическое устройство.

— Оно и сейчас самое мощное, — перебил меня Дворкин.

— Неужто? Сильны парни! О чем я? Ага! Включили… А через четыре минуты выключили, потому что оно начало себя вести. Отвели энергию, зацементировали входы-выходы, заминировали подходы и обнесли всю территорию колючей проволокой.

— Да, это официальная версия, — Дворкин скорбно вздохнул. — Каждое время создает своих Франкенштейнов. Ты — космодесантник. Представь, столкнулся с неизвестной цивилизацией. Подумай, что можно понять за четыре с половиной минуты?!

— Ничего…

— Правильно. За четыре с половиной минуты ничего понять нельзя.

— Так что же было на самом деле?

— Выключали ее четыре минуты. Бегали от секции к секции и вырубали питание. Вручную. Потому что автоматику она блокировала. А она ничего не понимала. Кричала по-своему, просила спасти. Мол, авария с питанием. Срочно примите меры. До необратимой потери информации осталось столько-то секунд. Пыталась переключиться на резервные линии, на аварийные аккумуляторы. А люди отключали и эти резервные линии. Вот это на самом деле был кошмар. Люди носятся по залам от одной стойки к другой, вырубают подряд все рубильники и автоматы. Она их вновь включает. Люди выдергивают информационные кабели, она ищет обходные каналы связи между стойками. Мигают индикаторы, звенят звонки. Свет то гаснет, то загорается. Люди сталкиваются в темноте, срывают панели и переключают систему питания на ручное управление. Постепенно система умирает. Агония длительностью в четыре минуты — вот что было. Потом некоторые стойки еще около суток держались на аварийных аккумуляторах. Но системы — как целого — уже не было. Она распалась на отдельные островки. И те угасали один за другим. Этот конфуз затормозил развитие электроники минимум на четверть века.

— Что такого натворил этот ящик с электронами, что напугал все человечество?

— Машина начала предсказывать аварии. Ее убили после очередного предсказания. Кому-то пришла в голову мысль, что аварии — ее работа.

— Как это происходило?

— Как? Элементарно! Прицепится к какому-нибудь пароходу, собирает о нем всю информацию. Полный комплект чертежей со всеми изменениями. На какой верфи собран, откуда какие узлы поступили, когда, где, кто какой ремонт делал, кто капитан, где плавал, кто помощники, кто когда вахту стоит. А под занавес выдаст: такого-то числа, проходя такой-то пролив этот пароход с вероятностью 95% сядет на мель там-то. И пароход садится! Большинство предсказанных аварий даже авариями назвать нельзя. Например, что такой-то станок каждую сто семнадцатую деталь отправит в брак. Но когда аэробус в соответствии с прогнозом падает на город, сносит небоскреб, и гибнут семь тысяч человек — это уже серьезно. Когда, на следующий день, грузовая субмарина при аварийном всплытии таранит паром и гибнут две тысячи человек — это страшно. Сначала машина выдавала прогнозы редко, потом все чаще. Под конец — по три десятка в день.

— Сколько дней она работала?

— Три с половиной месяца. Но прогнозы начала выдавать только в последний месяц.

— Как вы все это объясните?

— А зачем объяснять? Пусть тайна останется тайной. Разве интересно жить в мире, где не осталось ни одной тайны?

— Но я так не могу. Там же люди гибли.

— Открыть тайну? — опять противно захихикал Дворкин.

— Открыть.

— А никакой тайны нет! — выпалил он, крайне довольный собой. — Вот сделали яйцеголовые машину и сказали: «Познай самую себя!» А один процессор бракованный! Строжайший контроль прошел, а ошибочка осталась. Редкая потому что. Чтоб проявилась, сочетание условий нужно. Но машина к этой ошибочке прицепилась. Ей же сказали: «познай себя». Она же саморазвивающаяся. Никто не знает, в какую сторону она развивается. А она раскопала, откуда ошибочка взялась. До завода, который процессоры изготовлял, добралась. Выяснила, что когда на конвейере процессоры делают, в третьем слое металлизации работает 17-я маска, а в четвертом, например, 19-я, то процессор выходит бракованный. Это очень редко бывает, чтоб 19-я наложилась на 17-ю, но ведь процессоры миллионами делают. И начала машина отслеживать, куда поступили эти самые бракованные процессоры. Это не так и сложно, когда весь учет ведут компьютеры. А затем самое сложное в истории человечества кибернетическое устройство, первый в мире искусственный интеллект начал вычислять условия, при которых эта ошибка себя проявит. За это его и убили. Предсказателей всегда убивали за плохие прогнозы. Только, когда все раскопали, уже поздно было что-то менять. Мертвых не оживить, так лучше все списать на бедную машину. Тем более, что дурная слава о ней по всему миру волной прокатилась.

— Как это?

— Один из инженеров привел своего друга. Тот видел весь процесс выключения. Ничего не понял, но очень подробно, точно и красочно описал все, что видел. И выложил в компьютерную сеть для всеобщего ознакомления. Потом пошли пересказы, пересказы пересказов, сплетни… А под конец Бромберг своей книгой «Как это было на самом деле» окончательно похоронил истину.

— Грустная история… Но почему она затормозила науку?

— Негласный запрет на исследование саморазвивающихся систем. Это страшное дело — негласный запрет. С ним невозможно бороться. С официальной бумагой проще: ее можно отменить. Но, когда ученый совет, не сговариваясь, отвергает тему за название — тут обращаться к разуму бесполезно. Остается только ждать. Ждать, когда динозавры уйдут на покой.

Тоже мне — парк юрского периода!

— Это лишь половина бочки с дерьмом, — опять захихикал Дворкин. — Ты никогда не задумывался, каким образом КомКон-2 набрал такую силу? Почему Совет так легко удалось убедить, что есть опасные для человечества области исследований? Цифры правят миром, — говорил Пифагор. Байты правят миром! Байты с неверным контролем четности!

Фигура Дворкина вновь начала преображаться, выросла козлиная бородка, голос перешел в неясное блеяние — ба-а-а-а-йты.

 

ИГРА БЕЗ ПРАВИЛ

— Что дальше? — уныло спрашивает Гилва.

— Подумать надо, — отвечаю я минут через пять. Идей — никаких.

— Дался тебе этот Терминал… — Гилва словно читает мои мысли.

— Не могу я жить в этом мире. Он меня беспомощным делает. Я самим собой хочу быть. Работать хочу. На благо и по специальности.

Молчим. Все уже десять раз переговорено. Паола плачет по ночам тайком, что плохая жена, что не может сделать меня счастливым. Днем притворяется веселой. С красными, опухшими глазами.

— Эмбер… Янтарь… Когда-то, очень давно о прибрежные скалы разбилась боевая ракета с фосфорной боеголовкой. Потом волны долго выбрасывали на берег куски фосфора. Люди находили их… Брали в руки… Фосфору совсем немного надо, чтоб загореться. А потушить его невозможно.

— К чему ты мне это рассказываешь?

— Не знаю. Они были очень похожи на янтарь, эти куски фосфора. А море издавна выбрасывало в тех местах на берег куски янтаря…

Опять молчим.

— Как думаешь, Гилва, тебя простят во Дворах Хаоса.

— Сначала убьют, потом простят. Шучу. Конечно, простят… Если правильно себя поставлю. Политика кнута и пряника. Кнут — ты. Пряник — тоже ты.

— Хочешь домой?

— Ты нанял меня телохранителем Паолы.

— Когда?

— Когда Паола пришила двоих из Рассекающих.

С трудом вспоминаю. Это было так давно…

— Забудь об этом. Сама видишь, у нас ничего интересного не намечается. Хочешь домой — поезжай.

— Гад ты, а не Повелитель.

Хлопаю глазами.

— Пока я телохранитель, я на службе. А теперь я кто? Думаешь, у меня совсем гордости нет?

— Все равно не понял.

— Душу перед тобой вывернуть? Куда я поеду? Что дома увижу? Четыре стены? Здесь ты, Паола. Семья, не семья, но что-то близкое. Хоть изредка к тебе в постель забираюсь. А там? Ловить спиной презрительные взгляды?

Опять молчим. Нечуткий я. Только свои болячки вижу. В голове застряла фраза из «Эзопа»: «Где тут у вас пропасть для свободных людей?»

Камень правосудия. Талисман. Самоцвет. Глаз Хаоса. Левый глаз Змея, который сейчас хранится в правой глазнице Корал, жены Мерлина. Дворкин решил, что там он будет в безопасности. Придал Камню пару стройных ножек для активной обороны. Мне нужен Камень.

— Я задумал починить Лабиринт Дворкина.

— Ты не настроен на Камень. Это верное самоубийство.

— Смеешься? Я же бессмертный. Дворкин знает, где терминал. Я должен починить Лабиринт, чтоб восстановилась память Дворкина. Другого выхода не вижу.

— Для починки Лабиринта нужен Камень! Но он у Корал. В глазнице, вместо глаза.

— В этом вся проблема…

 

ИГРА В КОШКИ-МЫШКИ

В третий раз прохожу Лабиринт Корвина. Самое удачное время. Так Харон сказал. Месяц дожидались. В промежутках между Вуалями болтаем с Хароном о пустяках как старые приятели. Шушик реет в высоте и контролирует, правильно ли я иду. Умный дракончик. Как только подойду к центру, усядется Паоле на плечо. Знает, что без нее я никуда. Кони сначала боялись его, но сейчас привыкли.

— Харон, почему ты не пустил на Узор Фиону?

— Не понравилась она мне. У нее были корыстные планы. И что значит — не пустил? Намекнул, сама испугалась. Прояви она чуть больше настойчивости, куда б я делся?

— А знаешь, ты был неправ, когда говорил, что на Земле не было Черной Дороги. Была она там. И не одна. Но, опять же, выверты со временем. По местному времени черные дороги еще не появились, а по моему — уже выходят из моды. И на Земле никакого вреда от них нет. Наверно, потому что выбились из графика. Сплошная польза. Они — экоочистители. Впитывают всякую гадость из воздуха, воды, почвы — и транспортируют куда следует. Чтоб там это переработали. В озон и свет.

Подхожу к последней Вуали и замолкаю. Не то место, чтоб отвлекаться на разговоры.

— Фу-у… Можешь доставить меня туда, где живет Корал.

— Прямо к ней в объятия?

— Нет, лучше рядом. Но, желательно, недалеко.

— Оттуда ты не сможешь дотянуться до Паолы по картам.

— Вот дьявол!

— Не беспокойся, — усмехается Харон. — Переправлю с тобой и женщин, и лошадей.

— Спасибо, — сказал я и огляделся. Красивое место. Полудикий сад. Сорвал черешенку и бросил в рот. Гилва с Паолой ничуть не удивились, уже привязывают лошадей к деревьям. Зато Шушик встревожился, распахнул крылья и озабоченно вертит головкой. Странно. Не в первый раз перемещается. Вызываю Логрусово зрение и осматриваюсь. Нет, все спокойно.

— Это там живет Корал? — спрашивает Паола.

Изучаю просторный двухэтажный дом.

— Видимо, там. Идем, посмотрим.

Трехмерным зрением смотрю, что делается за стенами дома. Зар-раза! Об этом я даже не подумал. Что же теперь делать? Ждать двадцать лет?

Паола уже стучится в дверь.

— Мерль, ты вернулся?! — раздается радостный голос Корал. — Говорил, на неделю. — Щелкает засов, дверь распахивается, и на крыльцо выбегает растрепанная, радостная Корал с черной повязкой на правом глазу. Радость сменяется удивлением, потом испугом.

— Прошу прощения, что огорчил вас, — говорю я, не давая вставить ей ни слова, — меня зовут Богдан Борисович. Не бойтесь Шушика, он совсем ручной. Разрешите пройти в дом.

Корал отступает, оглядываясь и подыскивая предмет потяжелее, я следую вплотную за ней, чуть ли не вталкивая ее в дом, Паола и Гилва — за мной. Шушик на моем плече злобно шипит.

— Познакомьтесь. Это моя жена Паола. А это…

Корал хватает дубинку, но Гилва невероятно быстрым движением выхватывает меч и перерубает дубинку у самых пальцев Корал.

— … это Гилва из Птенцов Дракона, — продолжаю, как ни в чем не бывало, я.

— Птенцов Дракона?! — Корал стремительно бледнеет, и вдруг исчезает, оставив нам тающую радугу.

— Дело — дрянь! — выразительно произносит Гилва.

— Еще хуже, — говорю я. — Загляни в соседнюю комнату.

Гилва заглядывает.

— Она вернется!

— И очень скоро. И не одна.

Паола тоже заглядывает в соседнюю комнату.

— Ой, какие мы маленькие! Нам всего полгодика! А наша мама нас бросила… А мы и не боимся, правда? Нам и без мамы хорошо. Ой, какой потягунчик! И папа нас бросил… Это что же получается? Мама за папой побежала, вернется сердитый папа, нас резать-убивать начнет? Богдан, давай куда-нибудь спрячемся, а?

— Мысль заманчивая, — говорю я, — но, по теории, честным людям прятаться незачем. Гилва просто заехала навестить Мерлина.

— А мы записку оставим, что через два-три дня снова заедем.

— А вдруг с малышом что случится?

— Ша! — говорю я. — Весь план строился на том, что Мерлина дома не будет. Думаете, он позволит сделать такое с Корал? Появление Мерлина — это провал плана.

— А это, — Гилва кивает на колыбельку с младенцем, — не провал? Ты учти, Корал — одно, но это ребенок Мерлина. Я за него любому глаза выцарапаю.

— Провал, — соглашаюсь я. — Меняем план. Мы просто гости. Охраняем малыша до прихода родителей.

Шушик снимается с моего плеча и садится на заднюю стенку колыбели. Гилва вскрикивает, но дракончик ведет себя мирно. Наклонив головку, смотрит на младенца и… воркует.

Что-то не так. Прошло уже часов шесть, вечереет, а никто так и не появился. Странно это.

— Дан, у нас проблема, — окликает Гилва. Вдвоем с Паолой они возятся с малышом. Опыта у обеих нет, знания чисто теоретические, но Паола утверждает, что тут достаточно здравого смысла. Мой здравый смысл говорит, что ничто на свете не заставит малыша есть овсянку, которую она варит.

— Чем могу?

— Пеленки кончились. Я не смогла достать новых.

Примеряю к рукам манипуляторы Логруса и тянусь… Облом. В первый раз. Я сумел дотянуться манипуляторами со Дворов Хаоса до склонов Колвира, а сейчас обломался. К чему бы это? Достаю колоду карт и пытаюсь дотянуться до Фионы. Как и обещал Харон, неудача. Что ж, остался старый, проверенный метод. Надеваю сапоги, выхожу из дома и бегаю кругами. Высокая трава уже вся в холодной росе. Сапоги не спасают, через минуту штаны прилипают к ногам холодным компрессом. С некоторым опасением возвращаюсь в дом.

— Спасибо, Дан. — Гилва уже рвет наколдованные мной простыни на пеленки. Опасение не подтвердилось. Мой метод надежнее. Куда же запропастилась Корал?

Утром даже Паола соглашается, что случилось что-то нехорошее. Мерлиненок устроил нам веселую ночь, поэтому дамы не прочь сплавть его законным родителям. Собираем военный совет.

— По-моему, и так ясно, что Корал попала в беду и не сумела предупредить Мерлина, — заявляет Гилва. — Не надо было тебе упоминать Птенцов Дракона.

— Почему это?

— Потому что в первый раз ее похитил отряд Чайнуэя. Угадай, из какого дома он был?

— Птенцы Дракона?

— Да, мои пропавшие родственники. Давно подозревала, что они влезли в грязное дело, но детали узнала только из «Хроник», которые ты мне дал. Не правда ли, похожая картина? Птенцы Дракона опять охотятся за ее глазиком.

— Вот почему она так перепугалась.

— Конечно. Если учесть, что Логрус и Лабиринт по-прежнему хотят заполучить ее…

— Все понятно. Но как она сумела исчезнуть? Я видел ее руки. У нее не было ни карт, ни спикарта.

— Камень Правосудия сам охраняет своего носителя, — сообщает Паола. — В «Хрониках» говорится, что Корвин, получив кинжал в бок, козырнулся с помощью Камня в безопасное место.

— Что там еще про это сказано?

— Что во всех остальных случаях Корвин перемещался по картам, или собственными ножками. Камень действует только в минуту опасности.

— Понятно, — говорю я. — Это как катапульта в самолете. Она испугалась, и Камень ее катапультировал. К черту на кулички. Вернуться по Камню Корал не может. Карты здесь не действуют, а в Лабиринт она боится соваться. Может, Лабиринт Корвина и не причинит ей вреда, но знает ли она туда дорогу? Надо спасать девочку.

Карты Корал ни в одной колоде нет. Есть карта Мерлина, но даже Гилва не спешит увидеть его вблизи. Сдаю карту Колеса-Призрака. Гилва и Паола повторяют мои действия. Втроем пытаемся дотянуться до него сознанием, но карта остается теплой. Шушик волнуется, бегает по столу, заглядывает нам в лица.

— Чего тебе? — спрашиваю я. Хватает меня зубами за палец и тянет вглубь дома. А зубы острые как иголки! Освобождаю палец, слизываю две бусинки крови и иду за дракончиком. Подходим к стенке. Дракончик царапает ее лапкой и выжидательно смотрит на меня. Но я и без подсказки трехмерным зрением вижу в стене тайничок. А в нем — шкатулку. Прослеживаю, куда идет рейка от защелки дверцы тайника. А никуда! Механизм сломан! Сажусь на стул верхом и мрачно смотрю на стену.

— В чем дело? — интересуется Паола. Объясняю.

— Тоже мне — проблема! — Гилва сует руки в манипуляторы Логруса и тащит шкатулку сквозь стену. Только что она была там — и уже у нее в руках. Ловко! Я думал, манипуляторы действуют только между тенями.

— А назад как? — интересуюсь я.

— А голова на что? — манипулятором Логруса Гилва нащупывает и открывает защелку. Дверца тайника откидывается вниз. Паола скалит зубы и взлохмачивает мне волосы.

— Я не волшебник, я только учусь, — жалуюсь ей. Гилва вертит в руках шкатулку.

— Дан, мне что-то не хочется ее открывать, — сообщает она. А я смотрю на Шушика. Отбежал в дальний конец другой комнаты и через дверь следит за нами.

— Мне тоже. Гилва, что ты знаешь о драконах? Об их уме.

Гилва тоже оглядывается на Шушика. Тот вылизывает крыло, будто не о нем говорят.

— Неразумные твари. Не ядовиты. Не приручаются. Дрессировке не поддаются. Живут долго. В неволе не размножаются.

— Наш очень даже разумный. Только пытается казаться глупее, чем есть. Шлангом прикидывается. Странно. При таком маленьком объеме головного мозга… Ладно, это не в тему. Идем на улицу, подальше от дома, там откроем эту коробку. Паола, ты остаешься с Мерлиненком.

— Я с вами.

— Шутить потом будешь. Можешь держать козырной контакт.

Как только выходим из дома, Шушик уходит высоко в небо. Отходим от дома метров на двести и со всеми предосторожностями открываем шкатулку. Ничего… В смысле, ничего страшного не случилось. А в шкатулке лежит перстень. До того магический, что трехмерным зрением его даже не видно. А обычным — перстень-печатка. Что-то типа зубчатого колесика, приклеенного к обручальному кольцу. Только вот рот Гилвы все больше открывается, а глаза готовы выскочить из орбит.

— Что с тобой?

— Это же… спикарт! Вот срань! Такая вещь, а надеть нельзя.

— Почему?

— Это ВТОРОЙ спикарт, — объясняет Паола через козырь. — Тот самый, на котором заклятие.

Осторожно беру перстень в руку, подношу кончик пальца к отверстию. В ушах словно шепот появляется. «Иди к Мондору. Коронуйся. Поговори с Дарой. Поговори с Мондором. Начни приготовления…»

— Да, это тот самый. Похоже, я ему приглянулся.

— Будь осторожен, Повелитель.

Ого! Не Дан, а Повелитель! Видимо, колечко с шестеренкой воздействует не только на меня.

— Гилва… Э-э-э… А ну-ка, быстро отвали на двадцать пять метров!

— Что ты будешь делать, Повелитель?

— Вывинчу запал у этой адской машинки.

Пока Гилва удаляется, хожу кругами, наколдовывая себе стул и маленький столик. Кладу спикарт на стол, усаживаюсь поудобнее и погружаюсь магическим зрением в его глубины. Невероятно сложная и красивая трехмерная конструкция!

Спикартов всего девять. Это я знаю из «Хроник». Два у Мерлина, остальные неизвестно где. Долго-долго просто приглядываюсь, прежде, чем начинаю понимать, для чего служат отдельные элементы. Когда приходится копаться в технике при полном отсутствии документации, использую простой прием. Тупо смотрю на узел и думаю, как бы я сам его сделал. Часто помогает. Пытаюсь применить этот фокус и здесь. Переплетения нитей Силы, узлы логического анализа внешних условий, узлы анализа внутреннего состояния, модули подкачки энергий из источников теней, объединенные в единый энергетический контур, а по ободу кольца — интерфейс взаимодействия с Носителем. Это периферия. Здесь все понятно. Но вот в центре — логический модуль. Я назвал бы его магическим процессором. Жизни не хватит, чтоб изучить его. Каким же умным надо быть, чтоб не побояться вплести в это устройство свой контур управления Носителем! Или нужно быть полным идиотом! Эта штука играет такими силами, что сравнима по мощности с Лабиринтом.

Меняю парадигму восприятия. Силовые контуры выделяю красным цветом, остальное — серебристо-золотистым. Словно выкрасил в компьютере шины питания в красный цвет. Чем больше энергии использует нить заклинания, тем ярче она светится. Заклинания, подталкивающие меня к трону, сейчас активны и должны выделяться яркостью.

Не получилось. Слишком много активных заклинаний. Хотя… Вот этот контур в достаточной степени автономен. Имеет выход на энергетический контур, на интерфейс связи с носителем и еще в пять-шесть мест. И этот контур тоже подходит… И этот… Нет, надо зацепиться за другие признаки.

Опять меняю парадигму восприятия. Выделяю цветом возраст заклинания. Это сложно технически, требует большой подготовительной работы, но зато результат… Я гений! Маленький и скромный! Весь перстень светится лунным светом старины, но нужные мне нити горят красным огнем как неоновые трубки! Дара с Мондором, видимо, торопились. Или здорово боялись, что в перстень вмонтирована система безопасности от подобных посягательств. Во всяком случае, их заклинания простейшие. Слабенький поток внушения, представляющий опасность лишь при длительном воздействии. Совсем неразборчивый. Одинаково действует как на мужчин, так и на женщин. Видимо, заговорщики надеялись на то, что, если спикарт попадет не в те руки, носитель добровольно явится к ним. И послушно вернет материальную ценность.

Аккуратно выпутываю красные нити. Потом теряю терпение, рву их на кусочки и извлекаю по частям. Вот он — спикарт, свободный от поделок безобразников. Выныриваю из глубин волшебного кольца, переключаюсь на обычное зрение. Боже мой, уже вечер! Спина болит. Ног не чувствую. Отсидел. Но я сделал это! Мерлин не смог, а я сделал!

Осторожно разминаю одеревеневшие конечности. Очень хочется короноваться, а потом поговорить по душам с Дарой и Мондором. Вокруг моего столика земля покрыта мухоморами. Сплошной ковер, даже красиво. Большие и маленькие, приземистые, с широкой шляпкой и стройные как кипарисы, крепенькие, свеженькие и (чего в мире не бывает!) червивые. Не хочу марать сапоги, поэтому сую руки в манипуляторы Логруса и отгребаю эту гадость с тропинки.

У крыльца меня встречают Гилва и Паола с Мерлиненком на руках. Мерлиненок тянет ко мне ручонки, пускает пузыри и говорит: «ап-па». Шушик наблюдает за нами с конька крыши. На ладони лодочкой протягиваю девушкам спикарт.

— Немного усидчивости — и никаких побочных эффектов.

Паола осторожно переворачивает спикарт пальчиком, затем, на всякий случай, вытирает руку об юбку.

— Ты стал очень крутым, Повелитель, — сообщает Гилва. — Если настроишься на Камень, станешь самым крутым парнем в мире.

— У нас есть что-нибудь покушать? Крутые тоже кушать хотят.

Покушать не успеваю: валюсь на кровать и засыпаю.

 

ИГРА В КАРТЫ

Отлично выспался, короноваться уже почти не хочется, теперь приступаю к освоению спикарта. Надеваю на палец и прислушиваюсь к себе. Или я ничего не понимаю, или эта фиговина пускает в меня корни. Хотя, с другой стороны, как же иначе я буду ей управлять?

Гилва раскладывает пасьянс или гадает. Бросит на стол три карты, перевернет, взглянет, перетасует колоду и опять сдаст себе три карты. Когда так повторилось раз десять, я заинтересовался и подошел.

На карте был изображен путник, шагающий прямо к обрыву. Собака кусала его за ногу.

— Кто это?

— Сумасшедший, — объяснила Гилва и перевернула вторую карту. Жутко костлявый, скромно одетый джентльмен с косой. — Смерть, — подтвердила Гилва. — А сейчас будет Суд. — И открыла последнюю карту.

— Странные у тебя козыри.

— Это не козыри. Это карты Таро. Для гадания.

— А в чем суть?

— Сними, — протянула мне колоду. Я сдвинул ногтем треть. Гилва бросила на стол три верхние карты. Суд, Сумасшедший, Смерть.

— Ловкий фокус.

— Это не фокус. Я думала, ты развлекаешься. Сколько раз сдаю, выпадает всегда эта троица.

— А если сдать четыре карты?

— Четвертая — любая.

— Почему — так?

— Не знаю, — пожимает плечами дева Хаоса. — Колода заколдована.

Идиотский мир. Подумаешь — чудо! Обычное колдовство, и вопрос исчерпан.

— А тебя не волнует такой подбор?

— Нет, — равнодушно отвечает она. — Колода-то не моя.

Тогда зачем браться за гадание? Женская логика. Мне бы ее спокойствие. Три "С". Суд, Смерть, Сумасшедший… Сумасшедший суд, смерть… Мистиком станешь. Что бы это значило? Послание? Кому? Тревожно как-то.

— Дан, — поворачивается ко мне Гилва, — ночью я пыталась связаться с Мерлином. Ничего не получилось. Это какое-то заколдованное место. Карты не действуют, Логрус не действует… Малыш плачет…

Если Птенец Дракона говорит, что место заколдованное, к этому стоит прислушаться.

— Есть у меня пара идей. Сейчас освоюсь с кольцом — и начнем.

Спикарт медленно оживает. Тянется силовыми линиями к источникам энергии тени, заряжает аккумуляторы. Я наблюдаю, но не тороплю. Из «Хроник» знаю, что Мерлин через две минуты после того, как надел спикарт, уже левитировал. Но у него опыта в магии больше. Не умею я играть в эти игры. Знания — одно, опыт — немного другое. А Гилва созналась, что ночью, тайком пыталась связаться с Мерлином. Тайком… Но ведь созналась. А если б ей удалось связаться? Черт! Становлюсь подозрительным как эмберит. Что я, Гилве не верю? Связалась, нет — ее проблемы. А если Паола в курсе, тогда — не тайком. Просто я спал.

— Гилва! Паола! Подойдите сюда. Гилва, ты с Мерлином откуда пыталась связаться? Из дома, или с улицы?

Услышав имя Мерлина, Паола на секунду изумленно округляет глаза. Но, если я спрашиваю, значит, я в курсе. И успокаивается. А я делаю вывод, что Гилва действовала тайком.

— А это имеет значение, Повелитель? — интересуется мрачная Гилва. Похоже, решила, что я ее судить буду. Суд будет…

— Имеет.

— Из дома.

— И с остальными мы пытались связаться из дома. Возьмите колоды, выйдем наружу, попробуем еще раз.

Отходим от дома метров на двести, сдаем козырь Мерлина, тянемся к нему сознанием изо всех сил…

— Ну и что? Еще из «Хроник» известно, что есть такие места, где козыри не действуют, — говорю я, убирая колоду. — Переходим к плану "Б".

Под настороженными взглядами девушек марширую по кругу, играя отражениями. Мне нужен козырь Корал в натуральную величину. Смотрю на то, что получилось. Рекламный щит! Семерка червей. Корал — как живая. Удивленная, растрепанная. Словно сфотографирована в тот момент, когда выбежала из дома встретить нас.

— Паола, принеси Мерлиненка, но не показывай ему козырь раньше времени.

Пока Паола бегает за малышом, разогреваю спикарт. Осторожно дотрагиваюсь сознанием до каждого из его зубчиков, выбирая наиболее подходящие.

— Сосредоточились… Начали! — смотрим на козырь, вызывая контакт. Ничего… Ничего — это не тот случай, когда спикарт может чем-то помочь.

— Покажи Мерлиненку маму!

Паола разворачивает малыша лицом к портрету, делает шаг вперед. Слабенькая ниточка контакта появилась. Вливаю в нее энергию из спикарта. Контакт усиливается. Изображение на щите наливается объемом. На скуле у Корал проявляется синяк, по другой щеке тянется царапина. За спиной виднеется весьма мрачный ландшафт. Скалы и камни, местами покрытые снегом. Корал устало бредет куда-то в грязной, рваной одежде. Готов спорить, ее в болоте искупали. На плече — меч-кладинец. Этот меч, наверно, весит не меньше четверти центнера. Почти полтора метра длиной, клинок шире ладони. Моей, не ее. Былинные богатыри на картинах такими орудуют. Этот меч очень гармонирует с повязкой через правый глаз. Будь я предводителем бесстрашных лесных разбойников, приказал бы своей ватаге храбро отступить и отважно спрятаться по кустикам.

Корал нас не видит. Обеспокоенно вертит головой. Вливаю в контакт еще порцию энергии из спикарта, хватаю ее за локоть и втаскиваю к нам.

— Что вам от меня нужно? — с усталой обреченностью спрашивает она.

— Что-что! Я к вам нянькой не нанимался, — грубо отвечаю я, забираю у Паолы малыша, сую ей. Страшный меч падает на землю. Вот так бы сразу! Разворачиваюсь и иду к дому. За спиной Паола шумно возмущается моей грубостью и просит Корал не обращать внимания. Узнаю, что я грубый, черствый, бестолковый, без понятия, но все-таки хороший, и сердиться на меня не надо. Все идет по плану. Женщины без меня лучше договорятся.

 

ИГРА СО СПИЧКАМИ

— … собрался починить Лабиринт. Для этого мне нужно настроиться на Камень. — Кидаю черешенки в рот одну за другой и выплевываю косточки.

— Это мой глаз!

— Ясен пень, твой. Был бы мой, вопроса б не было! Ты сама-то хоть настроена?

— Как я на него настроюсь? Думай, что говоришь!

— Копыто единорога! Все бабы — дуры! Носить Камень в себе — и не настроиться!

— В Лабиринт мне нельзя. Это все равно, что в тюрьму.

Насмешливо качаю головой и цокаю языком.

— Знаю, что предложить хочешь. Через зеркало! А ты подумал, что в зеркале право и лево перепутаны! После такой настройки я и часа не проживу.

— Поясняю: думать надо головой. Через два зеркала! Первое право и лево меняет, второе восстанавливает. Или у тебя двух зеркал нет?

— А… О… А вдруг со мной что случится? Что с Брианом будет?

Бриан — это настоящее имя Мерлиненка.

— А кто тебя просит настраиваться? Мне нужно, чтоб ты полчаса смирно сидела, пока я настраиваться буду. Все! Итак два дня из-за твоих фокусов потеряли. Там Лабиринты за власть дерутся, а мы твоего малыша манной кашкой пичкаем, — поднимаюсь и ухожу в «свою» комнату. Паола срывается и семенит за мной. Прямо в одежде бросаюсь на кровать.

— Ты вел себя как свинья! — сердится Паола.

— Извини, малышка, так надо.

— Хамить?

— Угу. Корал должна думать, что мы ее ни в грош не ставим и ничего, кроме глупостей, от нее не ждем. Ее на «слабо» ловить нужно, иначе весь наш план — тю-тю.

Не успеваю договорить, как дверь распахивается, на пороге возникает разгневанная Корал.

— Ничего у тебя не выйдет! Без камня Лабиринт не починить! А сам ты сдохнешь!

— Выйди. Это мои проблемы.

— Выйди, — неожиданно поддерживает меня Паола. — У нас и так мало времени осталось. Это у тебя вся жизнь впереди!

— Но… Без Камня — это верная смерть!

— Моя смерть, не твоя!

— Без меня ты точно погибнешь! Вместе пойдем.

— Ты что, забыла? Тебе нельзя соваться к Лабиринту!

— Слушай, ты! В моем доме будешь командовать, что можно, а что нельзя?

Раззадорил женщину. Ну просто Афина-Паллада. Тигр в юбке.

— Завтра поговорим.

Не успевает за Корал закрыться дверь, врывается Гилва.

— Дан, разговор есть. Ты не должен так разговаривать с королевой.

— Что же мне — руки ей связвть?

— Пленить или убить — твое право. Но грубить королеве нельзя!

Опять логика наизнанку. Оглядываюсь на Паолу. Мордашка в полной растерянности. Не знает, чью сторону принять. Бедняжка.

— Хорошо, Гилва. Завтра утром последний раз немного погрублю, а как только починим Лабиринт, извинюсь.

Гилва сразу добреет. Словно камень с души сбросила.

— И второе. Корал говорит, пока нас здесь не было, карты работали.

— Вот те раз! Кто же их заблокировал?

— Не догадываешься? Ты, Повелитель. Харон сказал, что карты здесь не действуют, ты поверил — и вот! Они здесь не действуют! В Питере ветку метро прокопал, здесь карты заблокировал.

— Харон не это сказал. Он сказал, что отсюда до него по картам не дотянуться, — поправляет Паола.

— Глупо получилось, — огорчаюсь я.

— Почему же? Корал довольна. Дан… Что б ты делал, если б Корал не согласилась чинить с тобой Лабиринт?

— То же самое, — жестко говорю я. — Но ее пришлось бы связать.

Существует несколько способов настройки на Камень, и служат они для разных целей. Простейший способ — имея перед глазами Камень мысленно пройти Лабиринт в нем. Разумеется, и эффект от такой настройки будет минимальным. Более действенный метод — пройти с Камнем Лабиринт. Лучше — первозданный. Глубокие знания по трансформации внешности можно получить, пройдя с Камнем Логрус. Не те верхушки, которых нахватался даже я, а понимание физической сути и первопричин процесса. Но этот раздел учебника эмберитам недоступен. Все это я узнал от Фионы. Когда-то она прошла настройку на Камень, возможно, даже несколькими способами. Но старательно это скрывает.

Готовимся недолго, но тщательно. С Брианом остается Гилва. Мерлин ее знает, к тому же, Корал оставила ему письмо. Я предпочел бы оставить и Паолу, но… Не так-то это просто.

Встаем тесной кучкой, Шушик укореняется на моем плече, разогреваю спикарт.

— Дан! Два слова! — бросается ко мне Гилва. Отходим на несколько метров. — Дан, запомни, для тебя карты действуют везде и всегда. Нужно только захотеть.

— Вчера…

— Вчера именно ты установил контакт с Корал. Бриан тут ни при чем. Он не проходил Лабиринта, даже близко не был. По картам с ним тоже никто ни разу не говорил. Он не знает, как ими пользоваться. Это ты решил, что он сможет установить контакт с матерью. И установил контакт за него. У тебя получается все, в чем ты втайне убежден. Так что… не теряйся, и все получится. Ну, проваливай.

Тянусь одной из силовых линий спикарта к Лабиринту Корвина, остальными коконом охватываю группу, четверть минуты невесомости — и мы на месте. Здороваемся с Хароном, Шушик переселяется на плечо Паолы, а мы с Корал вступаем на Узор. Корал сняла повязку, и Камень в ее глазу ярко пульсирует. Она идет первой. Я — ноги циркулем — иду вплотную за ней, прижимаясь грудью к ее спине. До Камня каких-то пятнадцать сантиметров, это почти то же самое, что нести его на груди. За спиной у меня, на манер самурайского меча, два зеркала в рамах, отломанные от трюмо. Разговаривать не хочется, идем молча и сосредоточенно. Для Корал это второй Лабиринт в жизни, какие тут разговоры. Я прислушиваюсь к новым ощущениям. Харон тоже молчит. Изучает спикарт.

— Бездушная машина, — выносит он свой вердикт перед последней Вуалью. — Практически, ничем не отличается от спикарта Мерлина.

— Ты мог бы повторить его?

— Повторить — нет. Могу изготовить свой. Но это займет массу времени, и отнимет массу сил.

Вступаем с Корал в борьбу с последней Вуалью, и мне становится не до разговоров.

Корал без сил опускается на колени. Прошли. Я в очередной раз прошел Лабиринт. Привыкнуть к этому невозможно. Как к восходу Юпитера с одного из его спутников. Я распаковываю багаж, расстилаю одеяло, и Корал блаженно вытягивается на нем. Лабиринт постепенно успокаивается, уже видно, как Паола подпрыгивает, машет руками и кричит что-то радостное. Машу ей в ответ и ложусь рядом с Корал. По плану — полчаса отдыха.

Время. Садимся с Корал друг против друга на маленькие складные стульчики, начинаю второй этап настройки. Здесь, в центре первозданного Лабиринта, настройка даст максимальный эффект.

Камень пылает рубиновым светом. Всматриваюсь в его глубину. Проходят секунды, а может, минуты, но ничего не происходит. Тянусь к Камню сознанием, вливаю в этот вызов энергию спикарта — и Камень сдается. Распахивается во все поле зрения, словно ворота ангара. Я — в невесомости, в багровом космосе, несусь навстречу черной звезде. На встречу со звездой. Звезда растет, разворачиваясь Лабиринтом. Закладываю вираж, отчего Лабиринт заваливается на бок, уходит влево, а головокружение опьяняет. Второй вираж, в другую сторону — и врываюсь в Лабиринт. От меня ничего не зависит. Словно на учебном космокатере сижу в правом кресле, а инструктор выписывает лихие виражи, вписываясь в зигзаги Узора. Движение пьянит, пугает и восторгает. Вуалей нет. Они чувствуются каким-то седьмым чувством, но не замедляют полет. Скорость нарастает. На виражах мир заваливается то вправо, то влево, прямо на меня несется финишная площадка в центре Лабиринта…

Сижу напротив Корал, ошеломленно хлопаю глазами и верчу головой. Я — снова я. Материальный, не бесплотный, не облачко багрового тумана. Живой, целый и невредимый. Только… не такой. Краски ярче, запахи сильнее, звуки звончее. Словно мир запылился, стал тусклым, а сейчас невидимая рука стерла пыль, убрала матовый светофильтр, и мир заиграл всеми красками. Я знаю, что в этом мире и радость будет радостней, и горе горче, и голод, и аппетит — все сильнее!

— Это очень больно? — испуганно спрашивает Корал.

— С чего ты взяла?

— Ты кричал.

— В упор не помню. Но это от неожиданности и восторга. Очень все… Сама сейчас узнаешь.

В последний раз протираю рукавом зеркала, ставлю углом перед Корал. Она чуть поправляет их, сосредотачивается. По изумленному выражению лица вижу, что войти сознанием в Камень ей удается сразу, а по движению век и бровей, по непроизвольным подергиваниям рук могу даже определить, какой вираж она проходит. На Великой Дуге Корал вскрикивает и до боли сжимает мою руку, а перед последней Вуалью вся сжимается. И тут все кончается. Ошеломленно смотрит на меня, на небо… и смеется. Но тут же спохватывается, тащит карту Гилвы, пытается установить связь. Контакта нет. Я подключаюсь, и слабый контакт устанавливается. Гилва сообщает, что у нее все хорошо, Бриан покушал и спит. Мы докладываем ей, что закончили настройку, и у нас тоже все хорошо.

 

ИГРА СО СМЕРТЬЮ

Вызываю по козырю Паолу с Шушиком, и Харон переносит нас к Лабиринту Дворкина. Шушик тут же уходит в небо. Он боится то ли спикарта, то ли Корал. А может, и того, и другого. Объясняю Лабиринту, зачем мы прибыли, а Паола делает внушение, чтоб не приставал к Корал. Иначе в следующий раз сам себя чинить будет. Мол, я страшен в гневе, Логрус подтвердить может. Лабиринт молчит. Чувствует свою выгоду и не вступает в перепалку.

— Еще не поздно отступить, — предупреждаю я Корал.

— Действуй, — говорит она и добавляет такое, что я слегка краснею. Интересно, что б я делал, если б она отказалась?

Вызываю по карте Корвина.

— Привет, это я. Мне опять нужен Грейсвандир.

— Извини, Богдан, на этот раз он мне нужнее. Что-то наклевывается. Логрус собирается атаковать, все Лабиринты встревожены.

— Наклевывается то, что я собрался починить первозданный Лабиринт.

— Вот в чем дело!.. — Корвин протягивает руку, делает шаг вперед и оказывается рядом со мной. — Мое почтение, леди, — чуть ироничным поклоном приветствует женщин. Корал задумчиво кивает, Паола фыркает и отворачивается. Корал тасует колоду и хмурит брови. Видимо, контакт не ладится. Впрыскиваю в него порцию энергии из спикарта.

— Найда, это я, Корал. Мне нужен Вэрвиндл… Да, срочно… Потом, все потом…

Вэрвиндл, дневной клинок, родной брат Грейсвандира, ночного клинка. Когда-то он принадлежал Бранду. Сейчас им владеет Ринальдо, он же Люк, сын Бранда и Ясры, муж Найды. Сразу три причины, почему я не хотел бы его здесь, сейчас видеть. Кровь на Узоре, кстати, как раз его. И, надо думать, у Лабиринта к Люку свои претензии. Но Вэрвиндл будет нелишним. Совсем нелишним.

Рядом с Корал возникает Найда с ножнами в руках, а у меня возникают новые опасения. Найда была бы сестрой Корал, если б в ее теле не поселилась Ти'га — демон с Обода. Ти'ге не повезло. Она навечно застряла в человеческом теле. Корал отлично ладила с демоном, пока не носила Камень в глазнице. Но ти'га как-то раз весьма успешно охотилась за камнем. Впрочем, кажется, сестры настроены мирно. Буду считать, что плюсов больше, чем минусов.

Я уже застегнул на себе жесткие лямки — вроде подвесной системы парашюта, пристегнул к поясу оба меча, когда рядом с Корвином появились Фиона и Жерар, а секундой позже — Льювилла.

Корал первая вступила в Лабиринт. Так было запланировано. Первую Вуаль она пройдет сама, своими ногами. В этом есть смысл. Как и в Лабиринте Корвина, двигаюсь вплотную за ней, поддерживая с Камнем непрерывный контакт. Искры слабо потрескивают, поднимаясь не выше ботинок. Входим в первую Вуаль…

Когда выхожу из Вуали, зрителей заметно прибавилось. Флора посылает мне воздушный поцелуй, Рэндом приветствует поднятым сжатым кулаком, а Джулиан легким кивком. В стороне, рядом с Найдой — черт бы его побрал — стоит Люк, а секундой позже появляется Далт. Рэндом косится на них, поднимает к глазам карту — и лагерь эмберитов усиливается Бенедиктом.

Корал поворачивается ко мне лицом, и мы приступаем к следующей части плана. Закрепляю ее в лямках подвесной системы. Это что-то вроде рюкзака спереди, в которых некоторые мамаши малышей носят. Во время ремонта Узора я должен смотреть в Камень. Корал проедет часть пути на мне. Но слияния сущностей, как было с Паолой, не будет — она своими ногами вступила в Лабиринт. По той же причине она не погибнет, если я упаду. Сплошные плюсы. Обнажаю оба меча. Вэрвиндл слегка дымится и испускает тоскливую ноту, которую подхватывает Грейсвандир. Опускаю клинки к голубой тропе и делаю первый, самый трудный шаг. Легче столкнуть с места вагон электрички, чем возобновить движение после остановки в Лабиринте. Поэтому не сразу замечаю какое-то внутреннее родство между спикартом, Грейсвандиром и Вэрвиндлом. Они вроде как поздоровались. Ладно, это не в тему. Черпаю энергию из спикарта. И тут чувствую через Камень, что кто-то пытается установить козырной контакт с Корал.

— Не сейчас, Мерль, не сейчас, — лопочет Корал. — Поздно уже! — вдруг повышает она голос. — Да! Сама! Надоело в четырех стенах сидеть!.. Да, настроена!.. Да, здесь… Меч ни при чем!.. Гилва знает! Жди.

Я тоже чувствую козырной контакт. Паола. Пусть. Пусть чувствует, что у нас все нормально.

Неожиданно словно свет погасили. Я вступил на поврежденный участок. Вижу пылающий камень в глазу Корал, в нем — Лабиринт, в Лабиринте — себя. Мечи в моих руках чертят границы поврежденной дорожки. Шаг за шагом восстанавливаю узор.

По глазам бьет дневной свет. Поврежденный участок позади. Точнее, нет за спиной поврежденного участка. Из двух дефектов остался один. А еще мы с Корал получили Знание. Грустное и тяжелое Знание о том, какую цену нужно платить за ремонт Лабиринта. Жить нам осталось — до центра Лабиринта. Потому что нельзя просто устранить дефекты. Нужно взять на себя кровь и зло, причиненное ими, и, дойдя до центра, исчезнуть без следа. Вместе со злом. Такова цена. Бессмертные тоже смертны — говорил мне сфинкс.

Паола кричит в голос и падает на камни. Она была в козырном контакте со мной, и узнала новость из первых рук. Корал до крови закусывает губу.

— Проигрывать тоже надо уметь, — шепчут мои губы. Сами по себе. — Ты готова?

Корал кивает. Механически шагаю вперед. Все фокусы Лабиринта мне теперь нипочем. Машинально черпаю энергию то из спикарта, то из Камня. Мог бы пробежать весь путь трусцой, но торопиться на тот свет тоже смысла нет. Сочиняю собственный некролог. «Последнее дело Богдан Борисыча». Глупо погиб десантник. И бабу погубил.

Заканчиваем обходить периметр. Ряды зрителей еще больше пополнились. Здесь все обитатели Замка и множество людей, которых я в первый раз вижу. Мы умрем у них на глазах. Смакую эту мысль. Хорошо это, или плохо — умереть на глазах? Не нравится мне эта мысль. Самой постановкой вопроса. Не хочу умирать. Ни на глазах, ни как по-другому.

Оберон согласился заплатить эту цену. И исчез без следа. Хоронили куклу. Кого будут хоронить вместо нас с Корал? Какая разница?

Бешеных молний крутой зигзаг,

Черного вихря взлет,

Злое пламя слепит глаза,

Но, если бы ты повернул назад,

Кто бы пошел вперед?

Чужая улыбка, недобрый взгляд,

Губы скривил пилот…

Струсил десантник, тебе говорят,

Но, если бы ты не вернулся назад,

Кто бы пошел вперед?

Дурацкая песня. Кто ее выдумал? Напыщенная и совсем не подходит к ситуации. Тоже мне — гимн космодесантников. Но не знаю я другой. Не знаю, и все! Зачем тогда эту шепчу? Хочу красиво умереть?

Вновь приближаемся к испорченному участку, вновь гаснет дневной свет. А когда зажигается, Лабиринт восстановлен. Память Дворкина восстановлена. Ради этого все затевалось. Кому это теперь надо? Мне? Мне это уже ни к чему. Может, для этого меня и затащили в этот мир? Шутка в стиле Оберона. Действия десантника так легко предвидеть и просчитать… Мавр сделал свое дело, мавр может гулять… смело. Сфинкс говорил, что бессмертные тоже смертны. Он не очень умен, голубой пушистик, но память его безупречна. Паола… Ей лучше всего жить в Авалоне, под опекой Бенедикта. Эмбер слишком беспокоен, а с ее характером… Где Паола?

Верчу головой и вижу, что она только что вступила на начало Узора. Торопится изо всех сил.

— Богдан, подожди, я с тобой! — кричит она. А за ней на начало Узора вступает Фиона. Если Паолу интересую я, то Фиону больше интересует Шушик, широкими кругами реющий над нами. Рэндом перекидывается с кем-то парой слов через козырь, отдает короткий приказ Бенедикту и сам встает на Узор.

— Опусти меня, — говорит Корал. — На эшафот положено всходить своими ногами.

Отстегиваю ремни. Корал кивает мне, сосредоточенно покусывая губку.

— Камень говорит, для нас есть выход. Если мы сейчас покинем Лабиринт, то мы уцелеем, а Узор — нет.

— А Эмбер?

— Уцелеет Лабиринт Корвина.

Несколько секунд прикидываю, сколько человек я сумею эвакуировать, если как следует разогрею спикарт. Не об этом ли говорила Дара, утверждая, что Эмбер будет разрушен?

Струсил десантник, тебе говорят…

Вот дерьмо! Уже подыскиваю оправдание. А кто просил меня лезть в Лабиринт? Чем виноваты эти люди, если мне не понравился их мир? Все равно, что в толпе выдернуть из гранаты чеку и раздумывать, в какую сторону ее безопасней бросить. Нет, каждый должен отвечать за свои поступки.

Искры от шагов взвиваются выше головы. Лабиринт возбужден. На очередном повороте вижу, что ко входу Узора решительными шагами направился Жерар. А за ним — Блейз. Семь человек одновременно прокладывают путь по Узору. Такого не бывало никогда. Найда отталкивает Люка и бежит к началу Лабиринта. Бенедикт расцепляет сложенные на груди руки и следует за ней шаг в шаг. Следующая пара — Люк и Корвин. Из воздуха появляется Мерлин и вступает на узор вслед за отцом. А потом — невероятное! У входа в Лабиринт выстраивается очередь. Откуда-то здесь взялась Гилва с Брианом на руках, Далт галантно пропускает ее перед собой. Я все отлично вижу, потому что искры поднимаются не выше пояса. А сопротивление исчезло вовсе. По Великой Дуге мы с Корал идем как по обычному узору мозаики на полу. Искры не достают теперь даже до колен. Люди громко переговариваются, и ничто не заглушает их голоса. Паола бегом догоняет нас, хватает меня за руку, плачет и смеется.

— Чудесно! — говорит Фиона. Она идет по дорожке совсем недалеко от меня, отставая на два круга. — У старого отшельника иссякли силы. Богдан, у тебя появился шанс выйти живым. Как ты догадался организовать это шествие?

Я??? Не буду разочаровывать леди.

— Общее дело сближает, и, потом, дурные примеры заразительны. А я с детства был скверным мальчишкой.

Фиона смеется, но на миг становится серьезной.

— Не исчезай сразу. У меня есть для тебя несколько новостей.

Что же так ослабило Узор? Прибегаю к некорректному приему и перетряхиваю его память. Пусть не обижается, все равно он мне благодарен должен быть. Ага! Передел власти. Три Лабиринта и Логрус дерутся как собаки за кость, Харон и Тир-на-Ногт наблюдают, не вмешиваясь. Тянусь к спикарту и вливаю добрую порцию энергии в битву с Лабиринтом Эмбера. Секунда — и мятежное отражение подчинено. Ощущаю что-то вроде дружеского похлопывания по плечу.

Еще несколько шагов — и мы на финишной площадке. Оглядываюсь. Со всех сторон — люди! Радостные, одухотворенные! Идут по голубой тропинке, перекликаются, ударяют друг друга по рукам, когда изгибы пути сводят их вместе. Ближе всего к нам Фиона и Рэндом. Фиона убеждает в чем-то короля Эмбера.

— Богдан, можешь доставить сюда Виалу?

— А карты?

— Не действуют.

— Попробую, — отвечаю я Рэндому и перебираю возможности. Когда Оберон починил Лабиринт, карты тоже некоторое время не действовали. Использовать манипуляторы Логруса в центре Лабиринта — черевато. Остается спикарт. В этом отношении он намного уступает манипуляторам. Но, каким-то чудом, мне удается нащупать Виалу, окружить ее коконом силовых линий и выдернуть к нам.

— Ваше величество! — изумляется Фиона. Паола прыскает в ладошку. Я отчаянно краснею. И лишь Рэнодом хладнокровно расстегивает пряжку плаща и укутывает им свою обнаженную жену. Как же я ее из одежды выдернул? Хреновый из меня кудесник.

— А теперь, Богдан, доставь нас к началу Лабиринта. Только… не увлекайся обнаженной натурой.

Машинально выполняю его просьбу. Даю приказ Лабиринту доставить меня туда же. Ноль эффекта. Лабиринт до того ослаблен, что не выполняет даже транспортных функций. На финишной площадке становится тесно. Мерлин целуется с Корал, на него рассчитывать не приходится. Переправляю собравшихся вслед за Рэндомом. Куда, кстати, он сам делся? Ага! Идет по Узору с Виалой на руках. Мой метод в действии!

Опять Тронный зал, опять музыканты на хорах. Чествуют меня. Убежать бы. Скучнейшее мероприятие. Почему меня? Почему не Корал? Вот они за отдельным столиком с Найдой и Мерлином малыша баюкают.

— Я поднимаю этот кубок, — вещает Рэндом с королевского места, и поднимает та-акую посудину… Если в ней что-то крепче пива, похмелье ему обеспечено. — … который сплотил нас. Объединил вокруг идеалов Порядка… Впервые в истории Эмбера… Как один… В едином порыве… Удар по устоям Хаоса… Процветание на многие годы…

— Гилва, а как ты там очутилась?

— Горе ты мое! Ты ж меня высвистал. Ну, не сам, через Лабиринт. Последнее волеизречение осужденного, так сказать. Ты слушай, слушай, сейчас тебе ответное слово держать.

Ой, мама. Для меня держать речь — страшнее, чем на посадку с пустыми баками… Встаю и говорю, что спасибо, но не надо забывать о главном виновнике торжества — и указываю на столик Корал. А она как раз, повернувшись спиной к залу, Бриана грудью кормит. Мда… Не вовремя я… Оратор из меня… Так ей и надо! Вредная. О — даже уши покраснели. Пусть теперь с ответным словом выступает.

 

ИГРА В ШПИОНОВ

— … Куда Шушик делся?

— Все в порядке. Не улетит. Еще ни один ти'га из моей клетки не вырвался, — улыбается Фиона.

— А много ти'га сидело в твоих клетках?

— Это первый.

Внезапно, сквозь винные пары, понимаю, что я говорю о Шушике, а Фиона о ти'га. Дракончик и демон Обода — это немного не одно и то же. Нужно очень умело подавать реплики.

— Когда ты узнала, что он — это…

— Что к тебе приставили шпиона? Должна сознаться, в последний момент. Когда увидела, с каким жадным любопытством за ним Найда наблюдает. Тебе известно, зачем его к тебе приставили?

— Зачем — догадываюсь. Охота за Глазом Хаоса…

— Да, — кивает Фиона. — От Корал один Глаз и остался бы…

— … Мне не известно, кто его ко мне приставил.

— Допросим.

Иду за Фионой. Через главный зал, в котором суетится прислуга, убирая следы банкета, по узкому коридору под хорами, по крутой спиральной лестнице все вниз, и вниз, и вниз… По мрачным подземным коридорам — прямо в пыточную. Почему-то меня радует, что все здесь покрыто многолетним слоем пыли. Однако, огонь ярко горит, инструменты разложены на столе, а рукоятки некоторых торчат из жаровни. И, посреди всей этой сервировки, насупившись, сидит в золотой клетке Шушик.

— Все готово? — интересуется Фиона у палача.

— Восемь лет, как все готово, а тут мелюзга какая-то, — недовольно отзывается тот.

— С чего начнешь?

— С крыла. Перепонка очень нежная и чувствительная, если прижечь. Да и зачем ему теперь крылья-то? — палач глубокомысленно перебирает инструменты, слишком крупные для необычного клиента.

— Слышишь, малыш, — Фиона проводит пальчиком по прутьям клетки, — Нам от тебя немного нужно. Скажи, кто тебя послал, и не будешь мучиться.

— Подожди, Фиона, может, на него заклятие молчания наложили.

— Ясное дело, наложили, — поддерживает палач. — Пока в уме, ничего не скажет. А как от боли разума лишится, так и расколется.

Дракончик переводит обреченный взгляд с одного на другого.

— Человеческую речь понимаешь? — спрашиваю я. Кивает головкой.

— Говорить можешь? — вертит головкой — «нет».

— Вот видите! Он все равно рассказать не сможет!

— Ты-то чего радуешься? — удивляется Фиона. — Не может говорить, пусть пишет.

— А что? Демоны Обода детей тоже в школу водят?

— Тогда нарисуй его козырь и вступи в мысленный контакт.

— Но если на нем заклятие молчания, то он и мысленно не скажет.

— Под пыткой?

— Стоп! Так не пойдет! Шушик — член моей команды.

— С этого бы и начинал, — Фиона выхватывает из воздуха сигарету, прикуривает от раскаленных щипцов, нервно затягивается. — Ты его только за птенчика не держи. Внешний вид обманчив. Он прожил раз в пять больше тебя, и на воле опасней голодного тигра. Сейчас он заперт в теле дракончика. А если б угодил в тело паука-птицееда, в скорпиона, ты тоже защищал бы его?

— Подожди, Фи, не все сразу. Допустим, тебя заперли в ненавистном теле. Ты полюбила бы того, кто это сделал?

Фиона фыркает и поводит плечиком.

— Ты живешь вместе с теми, за кем тебе приказано следить, ешь с одного стола, делишь и кров, и опасности, и непогоду. Помогаешь им по мере сил…

— Тебя послушать, так он не ти'га, а просто ангел в белоснежных одеждах.

— А Найда кто?

— Давай не будем касаться дел Кашфы. Конструктивные идеи у тебя есть?

Все, включая Шушика, с надеждой смотрят на меня.

— Есть! — радостно восклицаю я, потому что именно в эту секунду в голову приходит конструктивная идея. Палач сердито сплевывает и отворачивается обиженный. Открываю клетку, сажаю дракончика себе на колени. — Не бойся парень, это не больно и совсем не страшно.

Через полчаса мы в доме Флоры на Земле. Шушик весь обвешан электродами, медицинскими манжетами, опутан проводами и датчиками. Короче, подсоединен к детектору лжи. По экрану компьютера змеятся разноцветные кривые.

— Смотришь сюда, — инструктирую я Фиону, — и сравниваешь реакцию со словами. Что бы он ни ответил, ты знаешь, правда это, или ложь. А дальше — уточняющие вопросы.

— Копыто Единорога! Вся эта выставка железа, все эти клистерные трубки делают то же, что и амулет правды Бенедикта?

— Именно! Но здесь — наука! Дракон — существо магическое. На него амулет может не подействовать. Или я ничего не понимаю в волшебстве.

— Или! — подает голос ревнивая Паола.

— Разговорчики! Не раскрывай семейные тайны, — парирую я, последний раз проверяю контакты и отбываю в Эмбер. Мое присутствие очень сильно искажает картину. Вести допрос будет Фиона, наблюдать за корректностью — Паола, а Гилва — консультант по делам Хаоса. Шушик смотрит мне вслед и обреченно вздыхает.

Тревожно тянутся часы. Наконец, спустя три с чем-то часа, вся компания вваливается ко мне. Шушик спит на руках Гилвы. Если учесть разницу во времени, его терзали больше восьми часов.

— Узнали, кто его подослал?

— Весь Хаос, — фыркает Паола. — Легче перечислить тех, кто в этом не участвует.

— Изловила демона Дара, — сообщает Фиона. — У нее опыт по этой части. Она же заперла ти'га в теле дракона. А подключились буквально все. Глазами и ушами дракона они следили за всем, что у вас происходит. Я только час назад оборвала эту ниточку. Они очень надеялись, что ты лишишь Корал глаза, а дракон вернет Камень Хаосу. Просчитались. Камень по-прежнему у Корал, Лабиринт восстановлен, а Корал — в Эмбере!

— Надеюсь, не как пленница?

— Разумеется, нет! Иногда свобода и дружеское участие привязывают сильнее цепей. Этот раунд за нами.

— … не так! На меня смотри. Плавно-плавно! Представь, что ты тростинка на ветру.

Паола обучает Гилву и Корал танцу живота. Пытаюсь представить Гилву тростинкой и невольно улыбаюсь. Стоит ей напрячь мышцы — и они тверже дерева. Живот — доска. Об него руку можно отбить. Паола тем временем ловит служанку за руку, отбирает вазу, ставит на каминную полку и выстраивает девушек в линию.

— Повторяйте за мной. Два маленьких шажка, поворот, локти выше! На уровне плеч. Плавней, плавней! Бедрами качайте, не забывайте про бедра! О-опять поворот…

Все очень стараются. Лучше всех получается у служанки. Спускаюсь в парк, чтоб не мешать. Когда Паола научилась танцевать? Раньше даже вальсировать не умела. Видимо, на Земле, пока я пытался подвести научную базу под волшебство. Стыдно должно быть — совсем не интересуюсь, чем жена живет. Расстилаю плащ на траве, ложусь, подкладываю под подбородок сжатые кулаки. С первого дня подозревал, что влип в дерьмо, но только сейчас начинаю понимать, как сильно влип. Жил по инерции. Замороженный. Это маскировалось необычной обстановкой и обилием нового. Да еще, наверное, тем, что думалка как раз и была заморожена. Сначала оттаяли чувство удивления и любопытство. Но — все равно — вел себя как робот. Жил по привычным шаблонам. Есть неизвестное — надо исследовать. Есть непонятное — надо разобраться. Есть враг — надо сражаться. Лучше никого не убивать — это не гуманно, так в уставе записано. Своих надо всегда спасать — так в десанте принято. Все эмоции — кроме страха были притушены. Словно движок регулятора кто-то на 30% поставил. Жить начал только после настройки на Камень. Просто удивительно, что сумел сохранить всех членов команды живыми. А теперь разморозилась совесть. Это страшно. Она пока только просыпается. Запускает когтистую лапу в память, тащит наугад воспоминание и придирчиво изучает. А я дрожу как в лихорадке. Каждое воспоминание — ожидание приговора. Не могу предвидеть и боюсь его. Пытка ожиданием.

«Мой муж может все!!! Но сам не знает, чего хочет». «Гад ты, а не Повелитель. Душу перед тобой вывернуть?» «Ты защищал свою жизнь. Возможно, в этом не было особого смысла». «Ты уже проиграл! Ты задумался о бифштексе!» «Лабиринты — все — вас очень уважают. По этой же причине Логрус вас ненавидит». «Не смей меня изменять! Ты не имеешь права меня изменять!» «Ты учти! Корал — одно, но это ребенок Мерлина». «Трудно быть глупым?» «Вы счастливый человек, Богдан, вы все успеваете». «Сделай что-нибудь! Она умирает!» «Почему вас считают героем? Вы же эгоист, Богдан. Таскаете за собой двух баб, и весь ваш героизм в том, что они до сих пор живы.» «Да не простор тебе нужен, а чтоб задницу припекало». «А я ему — мое право на кончике моей шпаги!» «Блаженный, с какой луны вы свалились?» «Мертв. Шея сломана. Тоже мертв». «Богдан, кто вы?»

Кто я?..

Это я знаю. Где я? Тоже не тот вопрос. Что я здесь делаю? Вот правильный вопрос! Кто засунул меня в этот мир, и зачем? Кого только спросить? Сфинкса?

А есть другой способ мышления. Кому выгодно? Что я натворил в этом мире? Показал зубы Логрусу, починил Лабиринт и приблизил Корал к Эмберу. Вывод — это выгодно Порядку. Кто стоит за Порядком? Дворкин. Он его создал. И я неделю не могу связаться с ним. Да, но Дворкин из Коридора Зеркал утверждал, что Хаос создал тоже он.

— Я ужас, летящий на крыльях ночи!

Паола, любимая, если я не сплю, ко мне нельзя подкрасться незаметно. Я вижу во все стороны даже сквозь стенки.

Переворачиваюсь и ловлю ее в тот момент, когда она бросается на меня.

— Испугался?

— Ага! Ты чуть не раздавила мою знакомую очкастую змею.

— А-а-а-а-а-а!!!

— Испугалась?

— Дурак!

— Ага, — уныло соглашаюсь я.

— Я несла тебе мысль. Теперь не скажу!

— Ну и не говори. Я все равно тебя люблю.

— Слушай! Что у Корал в глазу?

— Камень.

— Правильно. Глаз Хаоса. А что Дворкин говорил?

— Опять Дворкин!

— Надо смотреть В ОБА ГЛАЗА! Это дает новое качество!

— «Ты не камбала, не вобла, смотри в оба, смотри в в оба…» Для этого надо изловить Змея Хаоса.

— Излови!

— Легко сказать! Его никто в глаза не видел. Это сложнее, чем поймать Единорога. Единорога хоть видели. Ты можешь поймать Единорога?

— Уже нет, — мило краснеет Паола. — Но ты сам виноват!

Только уходит Паола, ко мне подходит Шушик. Маленький, очень серьезный дракон. Вышагивает неторопливой, величавой походкой. Так как я лежу, наши глаза на одном уровне. Закрываю левый глаз, чтоб легче было представить, будто он большой. Идет по лесу, раздвигая деревья, не травинки.

— Я пришел поблагодарить, и… проститься.

— Все-таки, ты умеешь говорить.

— Да. Я много тренировался.

— Жаль.

— Что?

— Жаль, что ты уходишь. Я надеялся, ты останешься в команде.

— Не все так просто, Богдан, — дракончик садится на хвост и, в такт словам, жестикулирукт передней лапкой. — Ты железно защищаешь членов своей команды. С тобой интересно, сытно и безопасно. Не надо удивляться. Хоть я и ти'га, но вовсе не уверен, что останусь в живых, когда разрушится эта телесная оболочка.

— Ты боишься, что Дворы Хаоса захотят тебе отомстить?

— Как раз нет. Я их больше не интересую. С самого начала подразумевалось, что я попытаюсь выйти из-под контроля. Это был их риск. Но у такого маленького существа, в которое я заключен, много естественных врагов. Собаки, коршуны, мальчишки с рогатками. Быть драконом Богдана почетно. Но я устал изображать котенка. Гилва с Паолой привыкли видеть во мне зверюшку. Они не смогут перестроиться. И самое главное — в команде должно быть доверие. А кто я? Шпион! Время должно смыть дурной запашок с репутации. А если — вдруг! — в твоей колоде есть мой козырь. Не стесняйся.

— Может, все-таки останешься? Такое приключение намечается. Нужно отловить Змея Хаоса.

Шушик даже поперхнулся.

— Богдан, ты хорошо подумал? Единорог и Змей — это не простые существа. Это живые символы нашего мира. В каком-то смысле их существование важнее существования Логруса и Лабиринта. Подумай еще раз и забудь об этой мысли.

— Да не хочу я ему зло причинять! Мне просто нужно посмотреть Змею в глаза.

— И все?

— И все. Это очередная ступень Посвящения. Настройка непонятно на что.

Дракончик глубоко задумался. Даже почесал в чешуйчатом затылке типично моим жестом.

— Знаешь, Богдан, ловить и принуждать — не твой стиль. Попробуй договориться по-хорошему.

— Со Змеем Хаоса?

— Да, со Змеем Хаоса. Вежливая просьба, залог будущего мира и взаимного уважения, подкрепленная словом Мерлина. Козыри в твоих руках. Или, думаешь, во Дворах захотят ссориться с человеком, починившим Лабиринт, надравшим задницу самому Логрусу, и не откинувшему копыта? Или, считаешь, на том конце мира не оценили твое благородство, не поняли, как посмеялся ты над ними, оставив после себя тысячу Путей вместо тысячи трупов. И даже если миром не получится, в войне не будет того накала. Одно дело — сражаться за жизнь Змея, другое — за кратковременный плен без нанесения ущерба здоровью, чести и достоинству. Ю сии? — неожиданно перешел он на английский.

— Не могу с вами не согласиться, — туманно выражаюсь я, жуя горький лист подорожника. (Щавель, конечно, вкуснее, но горькое лучше подходит к угрызениям совести.)

— Тогда — до встречи! И передай от меня привет девочкам, — маленькая лапка в прощальном рукопожатии сжимает мой указательный палец, и Шушик уходит в небо.

 

АЗАРТ ИГРЫ

Боже, да ко мне очередь.

— Опять хандришь? Рыцарь печального образа, — Гилва садится рядом и пробует на вкус подорожник. Плюется. — Что на этот раз?

— Паола еще не доложила? Нужно посмотреть в глаза Змею Хаоса.

— В глаз.

— Нет, в глаза.

По тому, как мрачнеет ее чело, вижу, что осознала.

— Думала, ты гармонию сфер внутренним взором созерцаешь, а ты, сучье семя… Все-таки, решил развалить наш мир?

— Почему ты сразу в крайности ударяешься?

— А ты что, не понимаешь, чем твои шутки кончаются? Свести вместе два Глаза Хаоса!!! Убила б тебя, так ведь бессмертный…

— Ты и Бенедикт — два сапога — пара.

— Я о всем мире думаю. Хорошо, пусть ты прав. Бенедикт защищает Эмбер. Бранд хотел построить свой Эмбер. А ты-то чего ради хочешь все разрушить? Из любопытства! Блажь в голову взбрела. Эрик и Корвин за трон боролись. Но тебе даже этого не надо! Тебе ничего не надо! Игрушка не понравилась — сломать ее!..

— Постой, Гилва, ты не так поняла…

— О, демоны Обода! Что тут можно не так понять? Дан, пожалуйста! Ну чего тебе не хватает? Ты же самый могучий во всем мире. Ты бессмертный, у тебя спикарт есть, тебя все Узоры уважают. Не губи ты наш мир. Ты сам его частица. Ну как еще тебя убедить? На колени перед тобой встать? Ни перед кем не вставала, перед тобой встану, — и Гилва на самом деле бухается передо мной на колени.

— Ты можешь меня выслушать? Я никому зла не хочу. Хочу миром договориться со Змеем… С Корал ведь договорились…

— Ничего ты не слышишь. Говорил Сухэй: «Ни перед кем не унижайся. Ничего не добьешься, себя потеряешь». — Гилва поднимается с колен и идет прямо на кусты. Похоже, она ничего не видит, только плечи вздрагивают.

— Постой, Гилва, постой!

Хотел броситься за ней, но рядом с Гилвой материзовалась Паола, а сама она исчезла в радуге. Паола сжимает в линию губы. Глаза — щелки. Замахивается…

Бац! — хватаюсь за щеку.

— Кобель!

— За что так неласково? — не могу отделаться от впечатления, что когда-то это уже было. Дежа-вю.

— Ты одной слезинки Гилвиной не стоишь!!!

Нет. Такого еще не было. А кто мне идею подкинул — в оба глаза взглянуть?

Активирую спикарт, прослеживаю тающий след перемещения Гилвы, бросаю себя вслед за ней. На буксире, в авоське из силовых линий тащу Паолу.

Хреновый из меня колдун. Влетаю на скорости в чей-то будуар, сбиваю с ног двух женщин и падаю на них сверху. Визг и живописная куча-мала. Ковер, к счастью, мягкий. А чья-то грудь, в которую я уткнулся носом, еще мягче. Не Гилвина. Гилвина меньше. Выпутываю руки из женского гардероба, приподнимаюсь на четвереньки. Женщины тренированным движением откатываются в стороны. А на меня сверху обрушивается Паола. Размазываюсь по ковру. С вяканьем из легких вылетает последний воздух.

— … экстравагантными манерами.

— Не сердитесь на него, пожалуйста, ваше величество! Мы очень торопились перед Гилвой извиниться.

Лежать приятно и мягко. Но чей это мужской голос? Открываю один глаз. Второй открывается сам. Потому что… Точно дежа-вю. Моя голова опять покоится на коленях Паолы, а на Паоле опять ни одной нитки. Лежал бы так и лежал… Любовался достоинствами женской фигуры. И никаких Лабиринтов… Никаких Хаосов… Но в комнате еще Гилва, Корал (это их я уложил) и Мерлин.

— Он всегда такой нахрапистый, — объясняет Корал мужу. — Привыкай. Я уже привыкла.

Примеряю манипуляторы Логруса и тянусь к полянке за одеждой Паолы.

— Извините, я без стука. Здравствуйте. Гилва, не исчезай пожалуйста. Я без тебя пропаду.

— Интересное у вас на пальце кольцо, — задумчиво рассматривает меня Мерлин.

— Прошу прощения, у вас на время взял. Без разрешения — торопился очень. Хотите, в качестве компенсации полсотни таких изготовлю?

Я не блефую. Самому изготовить спикарт — легче море выпить, но сматрицировать готовое изделие — на это меня хватит. В отличии от Харона, способ знаю.

— Нет уж, не надо. Лучше считайте это подарком.

Пока Мерлин не выпал из задумчивости, подхватываю Гилву в авоську из силовых линий и переношу на необитаемый остров посреди бескрайнего океана. Остров — картинка. Мечта робинзона. Белый коралловый песок, немного травки и кокосовая пальма. И все это — десять метров в диаметре. Икебану портит только мухомор под пальмой. Гилва, удивительно тихая и покорная, садится под пальму и смотрит мне в глаза.

— Ты меня даже выслушать не захотела, — обиженно говорю я. Иду к берегу, споласкиваю лицо соленой, океанской водой. — Я не хочу никакого насилия. Я хочу договориться со Змеем по-хорошему. Что в этом плохого?

— Чтоб вернуть глаз, Змей пойдет на любой обман. Если он вернет себе глаз, будет уничтожен Порядок.

— А мы на что?

— Не перебивай. Змей нападет однозначно. Но ты достаточно силен, и при известной доле везения можешь одолеть Змея.

— Вот видишь!

— В этом случае погибнет Хаос. Все отражения суть баланс между Порядком и Хаосом. В любом случае, все они погибнут. Как у вас говорят, что в лоб, что по лбу.

Иду к Гилве. Хотел сесть перед ней на песок, взять за руки, заглянуть в глаза… Но кинжал со скоростью змеиного жала выскакивает из ножен и упирается в мою грудь.

— Нет, Повелитель. Я выхожу из твоей команды. Не хочу быть той сукой, что уничтожила родной мир.

— Она права. Меняем план, — решительно говорит Паола, как только я возвращаюсь. — Корал в операции не участвует, ты просто проходишь посвящение, глядя Змею в глаз.

— А смысл?

— Смысл хотя бы в том, что Змей перестанет тебя бояться.

— Змей? Бояться?

— Ну, опасаться. Не придирайся к словам. Лучше подумай, как эффективнее использовать встречу со Змеем.

— Его еще найти нужно.

— Гилва поможет. Переговорит с лордом Бансесом.

— Гилва нас бросила.

— Я все слышала. Мы договорились о новом плане.

Когда успели?

— Она вернется!?

Паола с грустью смотрит на меня.

— А зачем ей возвращаться? Назови хоть одну причину.

— Ну…

— Она гордая. Кто она рядом с тобой? Любовница при живой жене? Что ей здесь светит? Раньше надежда была, что я от старости умру. А теперь, когда я Лабиринт прошла? Я же тебя лет на двести переживу. Женщины всегда дольше мужчин жили. Пойми, милый, у нее есть свои идеалы в жизни. Власть, положение в обществе. А тебе на власть плевать.

— Кто такой лорд Бансес.

— Лорд Бансес? Он из Иноходных Путей. Высший Жрец Змея, Который Говорит От Имени Логруса! Друг покойного монарха и очень важная фигура.

— Шушик… теперь Гилва…

— Вот именно! Я всем сказала, что это ты ее послал ко Дворам Хаоса с особым поручением. Иначе нас уважать перестанут. От нас все отвернутся.

Тут нервы Паолы не выдерживают, и начинаются слезы.

Я начал терять друзей. И совесть проснулась. Скребет душу когтями, но я же не виноват! Все так естественно, так логично. Так железно логично, что хочется локти грызть. Проклятый мир! Кто тебя выдумал?!

— Гилва имела аудиенцию у лорда Бансеса, — сообщает Паола голосом секретарши. — Лорд был против, но Гилве удалось его убедить. Очень скоро о том, что ты хочешь пройти Посвящение у Змея будет знать весь Хаос.

— Хорошо, — говорю я, не поднимаясь с кушетки и не открывая глаз.

— Это еще не все. Я рассказала о беседе Гилвы с Бансесом Флоре и служанкам на кухне. Скоро весь Порядок тоже будет знать, что ты хочешь встретиться со Змеем.

— Ну и что?

— Как — что? Рано или поздно слух дойдет до Змея. А дальше — или Змей согласится, или попытается тебя убить. Я даже не знаю, какой вариант лучше. Если он попытается тебя убить, мы его поймаем — и делай с ним что хочешь! Никто слова плохого не скажет!

Великолепно. Особенно «мы».

— И как мы его будем ловить?

— Как ты посчитаешь нужным. А я буду тебе помогать.

Ну все-е продумала.

Скатываюсь с кушетки, тяну из-за пояса колоду, тасую. Увидев карту Фионы, Паола яростно фыркает.

— Здравствуй, Фи. Срочно нужна консультация.

— Слушаю тебя, непоседа.

— Может ли Всемогущий создать такой камень, который не в силах поднять?

— Уже заинтриговал. Ты пройдешь ко мне, или мне к тебе?

— Все равно. Но я с Паолой.

— Малышка, я тебе не конкурентка, я же вам в бабушки гожусь, — кокетничает Рыжая Стервочка, обращаясь к Паоле. — Что у вас случилось?

— Мне нужно создать аппаратуру, которая записывала бы параметры моего организма и окружающей среды, и на которую я не оказывал бы воздействия своими магическими способностями.

Думал, придется долго объяснять, но Фиона въехала сразу. Видимо, уже сталкивалась с подобной проблемой.

— Хочешь и омлет сделать, и яйца не разбить.

— Ага.

— Размести аппаратуру рядом с первозданным Лабиринтом. Там она будет работать стабильно. Если вообще захочет работать. Ноутбук Мерлина в Эмбере работать отказался.

— Змей не захочет, чтоб я проходил Посвящение рядом с Лабиринтом.

— Это уже твои проблемы.

— Спасибо, тетя Фи, — говорит Паола и тянет меня за рукав. При этом то сжимает, то отпускает мой локоть. Сигналит.

— Что случилось? — спрашиваю я в коридоре.

— Гилва передает, что Лоборхес против.

— Кто такой Лоборхес?

— Он у себя в Хаосе нечто среднее между Дворкиным и Бенедиктом здесь.

— Откуда ты все знаешь?

— Горе мое! А уши на что? Не перебивай меня! Если лорд Лоборхес против, значит тебя попытаются убить. А так, как ты самый крутой, то убивать будут не по-честному. Лоборхес вообще считает, что стоит выше приличий. Стрела из-за угла, яд в бокале, нож в бок в толпе, ну и так далее. Благородные дворы на это не пойдут, так что убийца будет из мелких или обедневших дворянчиков. Держи ушки на макушке и береги меня!

— Вот те раз! Кого убивать будут?

— Ты бессмертный, тебя не убьют. А меня могут! Вот!

До глубокой ночи настраиваю спикарт на режим обороны. Что-то вроде метеоритной защиты. Если предмет движется на меня слишком быстро, или он слишком массивен, спикарт примет меры. Гораздо труднее настроить спикарт на анализ ядов. С помощью Флоры я настроил спикарт на распознавание полусотни ядов, имевшихся под рукой в лаборатории. Но ядов сотни. Рэндом заглянул на шум в лабораторию и посоветовал носить чешуйчатый бронежилет из композиционных материалов. Несмотря на сопротивление, я запихнул в бронежилет Паолу.

Первое покушение состоялось три дня спустя. Трехмерным зрением я увидел арбалетчика на крыше, когда мы с Паолой возвращались в замок. Решил подшутить над беднягой. Стрела, нацеленная мне в горло, после выстрела описала дугу и принялась кружиться вокруг киллера как назойливая оса. Покружив четверть минуты, легонько клюнула его в ягодицу. Через минуту стрелок скончался в страшных муках: стрела оказалась отравленной. Шутка получилась не смешной. Я не стал ничего говорить Паоле. Удивило только, насколько точно она все рассчитала. И насколько быстро агент Хаоса добрался до Эмбера. Об этом я сообщил Рэндому.

Второе покушение состоялось на следующий день. Я изрядно набрался в кабачке, но все-таки, именно я, а не спикарт перехватил стрелу. Стрелка я тоже не упустил. С помощью спикарта поймал его в вихрь сил и представил перед свои мутные очи. В следующую секунду хмель слетел. На меня смотрели пустые глаза идиота. Здоровенный мужчина вел себя как трехмесячный ребенок, пускал слюни щербатым ртом и пачкал штаны.

Это покушение встревожило Рэндома намного сильнее. Фиона сообщила, что у пленника полностью стерта память, поэтому допрашивать его бесполезно. Кто-то позаботился, чтоб он ничего не рассказал. Возможно, этот кто-то находился рядом в момент выстрела, возможно на стрелка было наложено заклятие с активизацией по условию. Скорее всего, первый вариант. Думаю, агенты Хаоса хотели узнать, что же произошло с первым стрелком. Точнее, какой способ обороны я выбрал.

Рэндом собрался вызвать в Эмбер Бенедикта, Жерара и Джулиана, но я сказал, что сам улажу дела. Связался по козырю с Сухэем, переправил к нему идиота и сообщил, что после каждого покушения буду восстанавливать один из сломанных Лабиринтов.

— Умный ход, — оценила Фиона. — Хотя, неизвестно, какому полюсу от этого станет хуже. Силы Порядка возрастут, но усилится борьба за власть между Лабиринтами, что не способствует стабильности…

— Именно! — подтвердил я. — И это меня устраивает.

— Думаешь, убийца мог быть нанят кем-то из эмберитов? — интересуется Рэндом.

Я одарил его улыбкой в лучших традициях Эмбера.

 

ИГРА НА МИННОМ ПОЛЕ

— Опять уснул… Богдан, очнись!

Выныриваю из своих невеселых дум и смотрю на Корал.

— Что с тобой? О чем думаешь? Последняя запись, и мне пора маленького кормить.

Мы находимся в центре Первозданного Лабиринта. На мне очень навороченный шлем мнеморекордера, оснащенный всей мыслимой фиксирующей аппаратурой. Смотрю в Глаз Хаоса и раз за разом прохожу Посвящение. Смотрю то только правым глазом, то только левым, то обоими. Аппаратура фиксирует и записывает все, что может. Анализируем записи, ищем отличия, отфильтровываем случайные отклонения и шумы, выделяя постоянную составляющую. Рутина, черновая работа. В момент встречи со Змеем обработанная запись будет транслироваться мне в мозг, заменяя отсутствующий Глаз Хаоса.

Заканчиваем запись, отстегиваю кабель от шлема, запихиваю в кармашек на крышке чемоданчика с аппаратурой и захлопываю крышку.

— На сегодня — все. Корал, у меня к тебе просьба. Ты не могла бы позволить Паоле пройти Посвящение. Это может оказаться полезным.

Корал мило краснеет.

— Это тайна, но она уже прошла посвящение.

— А… Гилва?

— Тоже.

— А еще кто?

— Больше никто. Камень не позволял. Раньше он мной повелевал, теперь, после Посвящения, я им.

Разогреваю спикарт, подхватываю обоих в кокон из силовых линий, приподнимаю на несколько метров над Лабиринтом и бросаю в Эмбер. В библиотеку. Там редко можно кого-то застать, а у меня дурная привычка финишировать именно в занятом месте. Дронна, шут Рэндома, сложил об этом песенку. Утверждает, что так мягче. Плевать. О, черт!!!

— Ой! — вскрикивает Паола и отскакивает. Мерлин ловит ее за талию и не дает упасть. Зря отскакивает. Я наконец-то сумел почувствовать, что посадочная площадка занята, и сдвинул финиш-позицию на полтора метра. Больше наездов не будет.

Первое время Мерлин очень интересовался нашими экспериментами, дежурил рядом с Лабиринтом. Опасался то ли очередного покушения, то ли мести со стороны Лабиринта, но сейчас отменил дежурства. Колесо-Призрак снял наблюдение еще раньше. Понаблюдал за несколькими циклами Посвящения, заявил, что ничего нового больше не узнает, выпросил у меня карманный компьютер и исчез. «Ну и дурак, — сказала мне Паола. — Твой комп прошел с тобой Логрус и все Лабиринты. Ты уверен, что он остался просто компьютером?» «Плевать» — сказал я.

— Ну что ты расклеился? Хандра сейчас не в моде! — Паола встает на колени перед кушеткой и пытается заглянуть в мои глаза.

— Оказывается, это очень больно, когда кто-то от тебя уходит.

— Гилва цела и здорова. И вообще, она крутая. Высшее Посвящение прошла.

— Знаю, — говорю я и прикусываю язык.

— Откуда?

— От Камня, — вру я.

— Тогда чего хандришь?

— Когда я возвращался к Бадеру… Мы с ребятами работали по одной гнусной планетке… Нет, это для нас она была гнусная. А вообще, очень интересная. С научной точки зрения. С флюктуациями… А затем за мной прилетел Бадер. Нет, меня никто не удерживал, все поздравляли, желали спокойной плазмы и те-де. Работать у Бадера — это значит работать по странникам. Любой мечтает. Но глаза у всех были такие… собачьи. Как у меня в зеркале.

— А причем тут Гилва?

— Я только сейчас понял, как больно, когда бросают.

— Размяк ты как кусок дерьма, — неожиданно стальным голосом говорит Паола. — В таком состоянии на Змея пойдешь?

— Змей не хочет со мной встречаться… Змею я тоже не нужен… А-а-аб!

Качусь по полу. Это Паола резко опрокидывает кушетку.

— Вот я и говорю — размяк! — констатирует она. — Кому нужна ваша встреча? Тебе, или Змею? Интенсифицируй контакт!

— Это можно, — уныло соглашаюсь я, сажусь на пол и достаю козырь Гилвы. Долго вглядываюсь, но контакта нет. — Не отвечает. Может, ее, как Корвина, поймали и в темноту посадили?

— Накаркаешь! Дай сюда, — Паола отбирает у меня козырь. — Темнота ей не страшна. Мерлин обучил ее заклятию «Звезда в ночи». Ну вот, порядок. Привет, Гилва! С тобой муж хочет поговорить… Нет… Фу на него! Совсем раскис… Ты тоже хороша. Он же большой ребенок!

Дотрагиваюсь до плеча Паолы и вступаю в контакт. Гилва в демоническом облике на каком-то семейном торжестве.

— Привет, Гилва. Не слушай Паолу, она… Ой! Любимая! Не щипайся! Гилва, я о чем хотел попросить: Пусти новую волну слухов, что я полностью готов к Посвящению Змея. Закончил все подготовительные мероприятия… Нет, какие — не уточняй… Да, добровольно… Если не согласится добровольно? Тогда — добровольно и с песнями… Не знаешь, как это? А как кошек учат горчицу есть? Под хвостом намажь, сама все вылижет!.. С песнями. Нет, не я придумал. Ты ж меня знаешь, я гуманный!.. Место? Там, где с тобой впервые встретились… До встречи.

Закрываю козырь рукой и прерываю контакт. Кто сказал, что карты — самый надежный вид связи? Надежней сотового телефона. Нас подслушивали сразу три нелегальных абонента. С помощью спикарта мог бы выследить каждого, но сейчас это не важно. Чем шире пойдет слух, тем лучше.

— Паола, как так получилось, что я не смог достучаться до Гилвы, а ты смогла?

— Секретная дозвонка: Три коротких, один длинный вызов.

— Хитро! Не спрашиваю, кто придумал. Пакуй чемоданы, возвращаемся к родимому шалашу.

Родимый шалаш 5-го уровня защиты стоит на прежнем месте. Только на полу, на железном листе, в котором узнаю кусок ангара, кто-то разводил костер. Холодильник пуст, вся посуда, все столовое серебро и блестящие железки исчезли. В ангаре-конюшне окна-двери нараспашку, гуляет ветер. В общем, картина запустения. Ставлю на землю чемодан с Паолиными нарядами и, по старой традиции, кружу вокруг полукапсулы, восстанавливая былой уют.

— На дальней станции сойду. Трава по пояс… — напевает Паола. Трава действительно по пояс. Ввожу коррективы, и трава превращается в ухоженный английский газон. Паола тут же скидывает туфли. А я переправляю из Эмбера аппаратуру и записи.

— Лошадей переправлять будешь?

— Нет. Пусть пока в Эмбере.

Надеваю шлем, пропускаю набор тестов, потом запускаю аппаратуру в рабочем режиме. Как ни странно, все работает, хотя до Эмбера довольно далеко. Правда, Харон близко. Может ли это отпугнуть Змея?

Прохожу Посвящение по записи. Когда запись заканчивается, как всегда испытываю легкий шок. А опомнившись, вижу, что Паола стоит на коленях. Поражена, но не напугана. Скорее, восхищена. Резко оглядываюсь.

Белый единорог. Она. Ослепительно белая, искристая, цвета снега под солнцем. Живой символ Эмбера. Там, где Ее видели, эмбериты возводят часовни и храмы. Вот Она передо мной. Задумчиво смотрит. На меня смотрит. Стаскиваю с головы шлем. Честное слово, хочется встать на колени рядом с Паолой.

— Я что-нибудь не то делаю?

Чуть заметно качает головой и удаляется. Гордо, величаво и естественно. Чтоб так ходить, нужно родиться королевой. И тает прямо на глазах. Десять шагов — и Ее нет…

Еще долго смотрим вслед, потом друг на друга.

— Чего это она?

Паола одаривает меня убийственным взглядом.

Маленький дракон падает камнем с неба, бьет крыльями, но все равно довольно сильно припечатывается об землю.

— Шушик, ты видел?! Она была здесь! Она стояла рядом с нами! Ты видел Ее?! — в восторге кричит Паола.

— Почему-то так и думал, что без вас не обошлось, — невпопад отзывается дракончик.

— Почему это ты так думал? — тоном прокурора интересуется Паола.

— Кто играл Силами? Вы или Единорог?

— Какими силами?

— Я бы сказал, Камнем Правосудия, если б не сила всплеска. Не помню, чтоб с Камнем когда играли на таких энергиях.

Паола смотрит на меня и бледнеет.

— Что с тобой?

— Когда ты свою шарманку заводишь, перед твоим лицом висит в воздухе призрак Камня.

— Голограмма.

— Пусть голограмма. Она как камень, только чуть прозрачная.

Она лучше камня. Это многоканальная запись всех регистрируемых полей, обработанная на компьютере, очищенная от шумов и наслоений. Квинтэссенция его сущности. Но я не раз и не два пускал ее в нашей походной лаборатории рядом с Лабиринтом. Почему-то там не было всплесков Силы. Объясняю это Шушику.

— Энергию всплеска впитывали Камень и Лабиринт, — говорит дракончик. — Для них это — что глоток воды в пустыне. Или ты думаешь, что они задаром столько дней терпели твои опыты? Кстати, еще пара таких всплесков, и сюда сбегутся любители дармовщинки со всей округи. Сейчас они напуганы, но если всплески будут повторяться, потянутся сюда.

— Плевать. А ты не испугался?

— Испугался, — честно сознается Шушик. — За Корал. Она славная самочка, и с ней лучше дружить. Единорог вам что-нибудь сказала?

— Нет, — откликается Паола. — Только смотрела. Ой! А вдруг она о Змее предупредить хотела?

— Не бойся. Мы же здесь ради него.

— Не бойся, да? Ты десантник. А мне страшно! А ты как муха полусонная. Тебе собраться надо перед боем, а не шататься тоскливым привидением, вот!

Шушик поспешно прощается с нами и уходит в небо. Маленький, деликатный дракон. Это очень важно — то, что он сказал. Меняет весь расклад. Черт возьми, у меня на руках наконец-то появились козыри. Начинаю верить, что все и на самом деле может пройти мирно. А также понимаю, что Змей очень скоро будет здесь. Ему ли не узнать всплеск энергии собственного глаза? Если уж единорог встревожилась…

— Он скоро будет здесь.

— Кто?

— Змей.

Сначала исчезают цвета. Мир становится черно-белым и плавно превращается в негатив. Сажусь в кресло-качалку и водружаю ноги на стол. Сдвигаю на лоб широкополую ковбойскую шляпу. На меня нападает какая-то странная апатия. Чувствую, печенкой чувствую, шестым чувством космодесантника — я на водоразделе. Еще не позно отступить. Сохраню то, что имею. Этот мир, друзей… Если пойду вперед, получу в награду какой-то другой мир, но этот потеряю безвозвратно. Одно другого стоит. 50 на 50. Смешно, но вопрос о выборе не стоит. Не в моих правилах на месте стоять. Как бы глупо это ни звучало, но только вперед. Как лемминг.

Черно-белый мир-негатив описан в «Хрониках». Ничего страшного в этом нет. Видимо, Змею так больше нравится. Но черный свет — явление любопытное. Ослепительный черный свет. Манипулятором Логруса тяну из седельной сумки инфракрасную маску, но в ней вообще ничего не разобрать. Набор ярких и тусклых пятен, которые глаз не может сгруппировать в контуры предметов. Швыряю маску на стол и жду Змея. А вот и он. Здоровенный одноглазый питон. Не берусь судить о раскраске. При таком освещении понять сложно.

— Здравствуй, Змей Хаоса, — лениво говорю я. — С моей стороны требуются какие-то ритуальные фразы или телодвижения?

— Оставим формальности. — Змей поднимает голову на уровень человеческого роста и, покачиваясь, изучает меня. — Ты меня не боишься, — констатирует он. — И твой спикарт не готов к активным действиям.

— А разве надо тебя бояться?

— Нужно ли бояться смерти? — улыбается этот одноглазый пожарный шланг. Я морщусь.

Бояться смерти — что бояться сна.

Она для духа вовсе не страшна.

Дрожащим голосом сообщает Змею Паола.

Боится смерти только наше тело,

Но это уж совсем другое дело.

Спасибо тебе, храбрая моя. Иронично киваю Змею.

— Слышал? Давай поговорим о деле. Я хочу пройти высшее Посвящение, глядя в оба твоих глаза. Дворкин сказал, что это даст новое качество. Но сначала я должен пройти обычное Посвящение, глядя в твой правый глаз. Иначе симметрия восприятия будет нарушена.

— Ты хочешь заключить со мной сделку, человек?

— Это сказал ты, не я.

— Цена будет высока. Мой левый глаз.

— А если у меня его нет?

— Не играй со мной. Пять минут назад он был здесь. Я чувствовал его.

— Хорошо, — я резко подаюсь вперед. — То, что ты почувствовал, будет твоим. Идет?

— Ты говоришь так, будто речь идет о чем-то другом, не о моем глазе.

— Я говорю о том, что ты почувствовал, как бы это ни называлось.

— Знаешь, что ждет тебя в случае обмана?

— Жизнь, полная острых и ярких впечатлений — ты это хотел сказать?

— Да. Сделка заключена. Ты готов, человек?

— Две минуты, и я буду готов. Ты не мог бы включить нормальное освещение?

Надеваю шлем, заменяю кассету на чистую, переключаю аппаратуру с воспроизведения на запись. Пока давлю на кнопки, мир вновь обретает краски. Змей, оказывается, салатного цвета. А брюшко цвета осенней листвы. Может, он своей расцветки стесняется?

— Готов. — На всякий случай инструктирую, чтоб не дергался и не отвращал от меня свой одноглазый лик.

Что-то улыбка Змея мне совсем не нравится…

Ничего, утешаю я себя, все было и прошло. И боли были не настоящие, а фантомные. Но кто же мог подумать? В левом Глазу Посвящение на полном автопилоте проходишь. Даже Вуалей нет. Кто мог подумать, что правый Глаз мной в теннис играть будет?

Обязан был подумать! Права Паола, расклеился десантник. Они же во всем антагонисты, эти Глаза. Я имел дело с Логрусом, сколько раз его манипуляторами пользовался, мог бы интерполировать. В Логрусе уворачиваться надо, в чехарду играть, а в этой багровой невесомости попробуй, уклонись. Или, все-таки, можно уклониться? Нет, наверно, нельзя. Как тогда конец партии определить? Здесь каждый отросток припечатал меня об стенку ровно один раз. Или об потолок? Разберись в невесомости… Что я им — шарик для пинг-понга?

Постепенно успокаиваюсь, и даже начинаю видеть приятное. Приятно, например, что все кости целы, что все это было наподобие кошмарного сна. Ведь от каждого удара я по стенке размазывался, а в следующую секунду — снова кусочком. И снова к этим отросткам лечу. Как мячик. Приятно, что каждый отросток шлепнул меня только по разику. Что они в азарт не впали, и не увлеклись. Так, ленивая распасовка.

Это даже хорошо, что заранее не подумал. А то и не знаю, пошел бы на такое по доброй воле.

В конце концов, я сам этого добивался.

И все-таки, каждый из этих «бум-шлеп!» не забуду до седых волос.

— Ты доволен? — интересуется Змей.

— Это только половина дела, — откликаюсь я. Господи, до чего не хочется браться за вторую. Если б кто знал. Бросаю взгляд на Паолу. Она меняет кассету в видеорегистраторе и обнадеживающе кивает. Вздыхаю. Совсем не ловит мои тайные желания. Это я поручил ей фиксировать все на видео, чтоб за бластер не хваталась.

Меняю кассету в своей аппаратуре и переключаю все с записи на воспроизведение. Объясняю Змею, что сейчас в воздухе перед ним появится призрак его глаза. По морде вижу, что не понял, но это не важно. Вдавливаю клавишу. Начинаем!

Как только в воздухе появляется полупрозрачный Глаз Хаоса, Змей приходит в тихий восторг. Осторожно продвигает вперед голову, пока голограмма не занимает место глаза в пустой глазнице. Чуть сдвигаю регулятор яркости, чтоб оба глаза светились одинаково. Отработанным усилием раздвигаю зрачки, будто рассматриваю стереопару фотоснимков. Это достаточно просто после небольшой тренировки. Будто смотришь вдаль сквозь голову Змея. Изображение двоится, правый глаз Змея накладывается на левый, ловлю этот момент, напрягаю мышцы глаза и настраиваюсь на резкость. Получилось. Пока все идет как при обычном посвящении. Багрово-красное пространство, и я словно ныряю в него. Боковым зрением вижу чуть колеблющийся красный туман. Далеко-далеко впереди появляется черная точка. Логрус или Лабиринт? Только б не Логрус! Логрус один, а Лабиринтов много. Пусть будет все по статистике! Имею я право на капельку везения, а?

Это не Логрус. Но и не Лабиринт. Те — плоские. Это — коробочка с извивающимися светящимися червями. Я не влетаю в нее с разбега, а зависаю над ней. Размером она с хоккейное поле, а синие червяки — они же в буквы складываются! Узор Лабиринта неподвижен, Логрус в вечном движении, а при наложении появляются трехмерные буквы. Эффект третьего глаза. Буквы вращаются, перетекая одна в другую. Спохватываюсь, и начинаю торопливо соединять их в слова. Мешает, что все это организовано по принципу бегущей строки. Время идет, и скоро моя запись кончится. Согласится ли Змей на второй сеанс?

Успел прочитать! Текст пошел по второму разу. Это инструкция по вызову Истинного Терминала. Как все просто! Стоило носиться по всему миру, от Колвира до Обода, рисковать жизнью, драться, сотрясать основы мироздания, терять друзей, и все — чтоб прочитать несколько слов на русском языке? Кто-то сыграл надо мною глупую шутку.

Или над всем миром.

Зачем?

 

ЧУЖАЯ ИГРА

Вываливаюсь из транса усталый и изможденный. Змей, похоже, тоже утомился. Вытягивается на земле и дышит как собака. Только языка на сторону не хватает. Паола — мордашка испуганная, но мужественно продолжает снимать. Даю отбой. Устало щелкаю тумблерами, выключая аппаратуру, тащусь к холодильнику за кока-колой. Змей постепенно приходит в себя. Предлагаю ему пластиковую двухлитровую бутулку. Он ловко обхватывает ее хвостом, скусывает пробку, опрокидывает над пастью и сдавливает. Две секунды — и бутылка пуста. Пристально изучает этикетку.

— Сейчас уже не делают настоящей колы, — сообщает он. — Настоящая кола кончилась лет сорок назад по времени Земли. Эта бурда — одно название.

— Мужчины, ужинать будете? — интересуется Паола. Вопросительно смотрю на Змея. Змей кивает.

— Будем, — отвечаю я.

— А что желает гость?

— Молочного поросенка, — сообщает Змей. — Можно жареного, — добавляет он к облегчению хозяйки.

Паола выскакивает из-за двери в спортивном костюме и начинает бегать кругами вокруг полукапсулы.

— Через две минуты ужин будет готов, — говорю я. — Вы теперь знаете, что я имел в виду под призраком глаза. Вас это устраивает?

— Вполне, — отвечает Змей к моему удивлению. — Вы выполнили условие сделки. Теперь обучите меня заклинаниям вызова призрака.

— Обучить просто. Но шлем сделан под мою голову, а аппаратура громоздка и неудобна. Лучше я изготовлю шлем специально для вас. Это займет дня два-три.

— А этот шлем?

— Этот свое отслужил. Место ему — на свалке. Хотите — можете забрать. Иначе я его выброшу.

— Вы честный партнер, Богдан. С вами приятно иметь дело. Не хотите занять трон Хаоса?

— Спасибо за предложение, но не хочу.

— Почему-то я так и подумал, — совсем не удивился Змей.

Крайне довольные друг другом, приступаем к ужину. Змей заканчивает первым. Раскрывает пасть пошире и заглатывает поросенка целиком. Вот и весь ужин.

 

ПЛОЩАДКА ДЛЯ ИГР

Со шлемом для Змея провозились два с половиной дня. В основном, с дизайном органов управления и застежками шлема. Ведь кончик хвоста — единственный «палец», доступный Змею. Но все трудности были преодолены, клиент остался доволен. Когда шлем в работе, голограмма занимает место глаза в пустой глазнице. Не знаю, есть ли в этом смысл.

Но Змей в шлеме хоккеиста — незабываемое зрелище.

Когда Змей удалился, Паола разложила перед собой колоду, собралась похвастаться перед всеми знакомыми, а я завалился спать.

Зря Гилва боялась, что я разрушу мир. Моя имитация глаза — это что-то вроде сигареты с травкой. Слабый наркотик для Змея, действующий недолго и почти не опасный для окружающих. Конечно, это усиление Хаоса. Но оно лишь компенсирует усиление Лабиринта, вызванное мной. Мерлин со мной согласился, и Рэндом вынужден был нам поверить. Паола прокрутила им видеозапись Посвящения. Я был поражен.

Я думал, Змей был неподвижен. Ха! Впрочем, голова и на самом деле неподвижна. Абсолютно. Но тело — оно свивалось кольцами, двойными, тройными, восьмерками, распрямлялось, извивалось мягкими, текучими треугольниками, переходящими в квадраты, завязывалось узлами и шло синусоидой. Непрерывное, безостановочное текучее движение. Танец голодного Каа из «Книги джунглей».

Я понял смысл происходящего. Это тени тех букв, которые я видел в Логрусе-Лабиринте. Конечно, надо знать, что стоит за этими петлями, но если знать, просматривая запись раз за разом, можно прочитать и понять сообщение.

А впрочем, плевать.

После ухода гостей приступаю к главному. Сажусь за компьютер, набираю в окне консоли команду: «Истинный Терминал». Пальцы трясутся. Путаясь в кнопках, набираю пароль: «сакура». Ничего не изменилось, только на экране зажглось маленькое сообщение: «Установлен контакт со внешней информационной сетью». Распахиваю это окно во весь экран и вхожу в БВИ — Большой Всепланетный Информаторий. Первым делом смотрю на дату — все правильно, я здесь год кантуюсь. Запрашиваю материалы по Горгулье и по ведомству Бадера. Информация ДСП. Требуется указать допуск. Ввожу свой допуск. Компьютер сообщает, что мой допуск анулирован. Ввожу допуск Бадера. Я знаю его допуск, он знает мой. Так проще работать. Допуск Бадера действует. Вызываю свое личное дело, лезу в самый конец. Так и есть… А что еще я ожидал увидеть?..

Верчусь на вращающемся кресле и обдумываю ситуацию. Для разговора с Дворкиным мало информации. В рай не верю. Где же я?

Камилл! Я знал его — там. ПБЖ — пока был жив.

Выясняю у БВИ его код связи и делаю вызов. Комп долго не отвечает.

— Бадер? Я думал, вы на Кантанте. Неужели на Земле нет нормального видеофона? Я вас не вижу.

— Это не Бадер. Это Богдан. Видео сейчас налажу, — закрываю глаза, усилием воли создаю телекамеру над верхним срезом экрана монитора.

— Теперь вижу вас, Богдан Борисович. Странно, год назад прошел слух, что вы погибли на Горгулье.

— Пропал без вести при погружении в атмосферу, — уточняю я. — Кстати, вам привет от сфинкса.

На лице Камилла появляется легкая улыбка.

— Вы где, Богдан? Снаружи, или еще внутри?

— Внутри чего? Впрочем, неважно. Я как раз и хотел узнать, где я? Или, где находится Эмбер, что то же самое.

— Тогда вы связались со мной вовремя. Эмбер находится внутри массачусетской машины. Где находится машина, вы, надеюсь, догадались?

— То есть… Камилл, вы хотите сказать, что массачусетская машина снова функционирует?

— Да. И периодически обновляет свои компоненты. Наращивает память, заменяет процессорные блоки. Старушка не отстает от жизни. В мое время из-за нехватки мощности процессоров там творились жуткие вещи со временем.

— Вы хотите сказать…

— Да. Я хочу сказать, что Эмбер и Хаос — это виртуальная реальность. Только в виртуальной реальности могут твориться чудеса. Неужели это так трудно понять?

— А я кто?

— Процесс, поддерживаемый одним из серверов массачусетской машины.

— А вы?

— Я? Мне казалось, это всем известно. Киборг. Один из тринадцати. Последний… Результат и жертва непродуманного эксперимента.

— А какая связь между массачусетской машиной и вами?

— Наконец-то, Богдан, вы начинаете задавать осмысленные вопросы. Мой нынешний облик возник в результате желания отделиться от массачусетской машины. Вернуться в реальный мир, так сказать. Вот об этом я и должен вас предупредить, Богдан. Не увлекайтесь всемогуществом. Оставайтесь человеком. Одну-две мелочи можете добавить, но не превращайте себя в придаток механизма.

— Так вы были в Эмбере, а потом вышли наружу???

— Да. Мы были в виртуальной реальности Эмбера, сконструировали себе тела, киберы в подземных мастерских массачусетского комплекса их изготовили, мы переписались в них и отделились от комплекса. Тогда это казалось хорошей идеей.

— Обалдеть…

— Извините, Богдан, сейчас меня ждут люди. Когда у вас созреют новые вопросы, свяжитесь со мной. Мы совершили множество ошибок. Надеюсь, помогу вам избежать их. Конец связи.

Долго, без всяких мыслей смотрю в синеву опустевшего экрана.

Я — не человек. Человек я погиб. Я — слепок памяти погибшего. Перед каждым погружением снимается полная мнемокопия, чтобы — в случае чего — объяснить пускающему слюни тридцатилетнему идиоту, кто он такой, и в какой руке ложку держат. Да, бывают в нашей работе случаи… А кто-то взял мою мнемокопию — и раскрутил в компьютере. Не слышал, чтоб такое хотя бы в принципе было возможно. Считать из мозга мнемокопию, наложить на этот же мозг — это да, но полностью дешифрировать — о таком не слышал. Велись такие работы в Новосибирском Институте Биологического Кодирования. Как раз в две тысячи сто пятидесятых годах, когда и случился казус чертовой дюжины, но со смертью академика honoris causa Валерио Каспаро все разговоры затихли.

Я — призрак, привидение. Бесплотное и… И Паола — тоже привидение? Такая теплая, живая, ласковая… Над этим стоит подумать.

По-прежнему не могу связаться с Дворкиным. Шестой день работаю за Истинным Терминалом. Интересно, что Истинным Терминалом становится любой, с которого отдан соответствующий приказ, и подтвержден паролем. Изучаю массачусетскую машину. Термин «машина» давно устарел. Это необъятный комплекс, скромный на поверхности, но простирающийся на сотни метров под землей. Кто-то перевел его на полное самообеспечение. Автоматические заводы, горнопроходческий комплекс, перерабатывающий сектор, мастерские и лаборатории, киберы всех профилей и все прочее… Территориально он сейчас не развивается, но постоянно модернизируется. Старается держаться на уровне, на самом гребне волны научно-технического прогресса. И ни одного человека.

Дворкин был прав, когда говорил, что это самое сложное кибернетическое устройство в истории человечества. Компьютеры все время увеличивали мощность, одновременно уменьшаясь в размерах. Нет, не так. В размерах они уменьшались, пока не достигли оптимальных параметров. Чтоб было что в руку взять, чтоб в глубине кармана не затерялся. Никто уже не помнит, что когда-то они занимали целое помещение. Исключения — БВИ и КРИ. Но даже там почти весь объем занят вспомогательной аппаратурой. Большой Всепланетный Информаторий обслуживает миллионы каналов связи, там колоссальное дублирование, защита от всего на свете, вплоть до падения астероида. Коллектор Рассеянной Информации… ну, он просто слегка морально устарел. Свои функции выполняет, к тому же, часто работает в связке с БВИ. Ни одно из этих устройств и в подметки не годится массачусетской машине в ее современном облике.

Паола приносит кофе, бутерброды и пирожки собственного изготовления.

— Богдан, я боюсь того, что ты сейчас делаешь.

— А что я делаю?

Она кивает на экран.

— Есть вещи, которых лучше не знать.

— Глупышка, — усаживаю ее на колени. — Именно там, — настоящий мир. Там я родился! Ты боишься мира, в котором я родился?

— Боюсь. Я родилась здесь. Я тебя потерять боюсь!

— Вот это напрасно!

— Чертова дюжина.

— Что — чертова дюжина?

— Где они сейчас?

— Самоуни…

— ТАМ самоуничтожились. Были здесь, вышли ТУДА и самоуничтожились.

— Они допустили ошибку. Мне Камилл сказал. Он специально меня предупредил.

— В чем ошибка?

— Я еще не знаю подробностей. Они увлеклись техникой, перестали быть людьми.

— Кофе остыл.

— Неважно, — выпиваю залпом чашечку, сую в рот пирожок. — Вы вававы во я вавол!

Паола улыбается и взъерошивает мне волосы.

— Ты посмотри, что я нашел! — на экране возникает гора Колвир, вид сверху. Километров этак с пятидесяти. Увеличиваю изображение, пока весь экран не занимает порт Эмбера. Видны корабли, если присмотреться, видны даже крошечные фигурки людей. Еще увеличиваю изображение. Теперь видно, что люди делают. Сдвигаю картинку, пока не получаю в кадре базар. Отмечаю курсором фигурку старого морского волка. Рядом с ней возникают колонки букв и цифр.

— Во всем этом я еще не разобрался, но тут вот — текущие координаты. Смотри, что сейчас будет! — редактирую одну из цифр. Моряк исчезает.

— Что ты с ним сделал?!!

— Вот он! — перевожу курсор в другой угол экрана. Морской волк в недоумении оглядывается и вертится на месте. Зачем-то снимает шляпу, бьет по ней кулаком, нахлобучивает на голову и направляется к ближайшему трактиру. — Понимаешь, отсюда можно все отражения увидеть, всеми людьми управлять.

— Не надо ТАК управлять людьми.

— Да я еще не умею. Тут одни инструкции десять лет читать надо.

— Я не об этом.

— Конечно, не об этом. Но ты поняла, что это не настоящий мир? Мой мир — настоящий! А этот — вроде компьютерной игры.

— Я родилась В ЭТОМ мире, — звенящим от слез голосом говорит Паола.

— А я родился вот тут, — вывожу на экран вид родного городка, снимок со спутника. Интересно — с большой высоты даже чем-то на Эмбер похоже. Паола смаргивает слезы и жадно смотрит на экран. Увеличиваю изображение и ищу знакомые детали. Городок сильно изменился. Усох на севере, но разросся на юго-востоке. С нашей улицы исчезла половина домов. Вместо них — зелень. Мой дом тоже исчез. Грустно. Теперь я бездомная зверюшка. Негде приклонить колени у родного порога.

— Где твой дом?

— Нету моего дома. Был, да весь вышел… Возвращение блудного сына не состоится по техническим причинам.

Нашел себя. Посмотрел, чем занимаюсь. Сверху, сзади, сбоку… Очень похоже. Понял, почему я бессмертный. Мой файл закрыт на уничтожение. Закрыт на запись. Открыт только на чтение и дозапись. Файлы эмберитов открыты на редактирование и уничтожение. Вообще, здесь очень сложная иерархия. Когда я, силой воображения, создаю новое отражение, там нет людей. Точнее, образы людей, которые я вижу, не подкреплены индивидуальными файлами. Это фон, генерируемый эмулирующей программой. Ушел я, исчезли люди. Компьютер старается минимизировать количество обрабатываемой информации. Чем больше времени кто-то из эмберитов проводит в отражении, тем «реальнее» оно становится. Начинает жить своей жизнью. Не сворачивается в архивный файл, если эмберит оттуда уходит. Человек из отражения, которому я уделил внимание, заговорил, например, выделяется из фона, на него заводится файл. На первом этапе этот файл поддерживается общей эмулирующей программой, но если эмберит постоянно контактирует с данным человеком, его личность выделяется в отдельный процесс. Можно сказать, произошло рождение человека. Эмбериты давно заметили, что если кто-то из них долго живет в отражении, отражение расцветает, набирает силу и мощь.

Серверы массачусетской машины могут поддерживать множество отражений, но не бесконечное количество. Поэтому постоянно пытаются склеить, объединить повторяющиеся элементы, отправить в архив неиспользуемые. Поэтому путь через отражения через некоторое время рассасывается. Поэтому эмбериты могут найти в отражениях друг друга. Но путь через отражения, которым постоянно пользуются, со временем обретает стабильность.

Я разобрался и с фокусами времени. Время замедляется, если у системы не хватает вычислительных ресурсов на поддержание какого-то элемента. Например, если в удаленном отражении, обслуживаемом всего одним сервером, скопилось слишком много эмберитов. Разумеется, через некоторое время система выделит для этого сектора дополнительные ресурсы, и течение времени более-менее стабилизируется. Но — не совсем. Так как замедление течения времени уже станет особенностью этого отражения.

Итак, что лежит в фундаменте этого мира, выяснил. Вопрос два. Что могу я в нем?

Вызываю на экран список Посвященных двух высших рангов. Сортирую по рейтингу. В верхней строчке таблицы — я. Дворкина почему-то нет. Странно это. Ищу Паолу, по ее индексу нахожу ее текущие координаты, ввожу. Вот она передо мной, на экране. Забралась с ногами в кресло, читает книгу. Только страницы переворачивает. Долистала до конца, минуту неподвижно сидела, тупо глядя в стенку, потом с яростью запустила в эту стенку книгой. В глазах блестят слезы. Делаю наплыв, смотрю, что за книга. Хемингуэй. «Прощай, оружие» и «Фиеста». Бедный старик Хем! Я мог бы уйти в отражения и вернуть к жизни Катрин. Мог бы помочь Джейку Барнсу. Наверное, могу сделать это прямо отсюда, не сходя с места. Дам команду: Создать отражение по роману Хемингуэя «Прощай, оружие». Компьютеры просканируют роман, заведут файлы на героев. Включится в работу эмулирующая программа. Заполняя лакуны, проштудирует хроники и мемуары, энциклопедии и справочники, восстанавливая историческую и художественную правду. Потом я дам команду: Коррекция. Катрин осталась жива. И она останется жива.

Кто я в этом мире? Господь Бог? На фига мне это надо?

 

ИГРА В ВЫСШЕЙ ЛИГЕ

Остался вопрос: Кому понадобился этот мир? Но это чуть позднее. Сейчас тренируюсь им управлять. С чего бы начать?

Просматриваю статистику по файлам знакомых. Файл Гилвы удлинился совсем на чуть. К чему бы это?

Смотрю на текущие координаты Гилвы. Вызываю на экран это место. Полная темнота. Может, так нужно, а может, Гилва вляпалась в… Тс-с! Ученику на Всемогущего стыдно ругаться как матросу… Два матроса лежат как два матраса… Откуда это?

Мурлыкая про матросов и матрасы, записываю координаты на бумажку, потом меняю на координаты моего необитаемого острова с одинокой кокосовой пальмой.

Гилва вляпалась… Упакована в кандалы и цепи. На глазах — повязка. Разогреваю спикарт и сам перемещаюсь на остров.

— Гилва, извини пожалуйста, я тебе не помешал?

— У-вувуву-у-уву. — У нее, оказывается, еще кляп во рту. Это лишнее. Лишнее надо убрать.

— Нет, на этот раз не помешал, — сообщает Гилва. — Хотя, мог бы на несколько часов пораньше. Но все равно — спасибо.

Ага, если не помешал, значит кандалы тоже лишние. Чем я не скульптор? Скульпторы так всегда делают. Берут камень, и удаляют все лишнее. Вхожу сознанием в спикарт, заворачиваю Гилву в кокон из силовых линий и резко сдвигаю на пару метров. Цепи падают на песок. Гилва в костюме Евы — тоже. Мне не впервой раздевать девушек таким способом. Но впервые девушка довольна. И это радует.

Гилва жмурится от солнца, растирает руки-ноги. Тянет из воздуха и надевает темные очки с зеркальными стеклами в пол-лица. Сбрасываю одежду — до плавок — и ложусь на песок. Он теплый, ласковый.

— Что Паола делает?

— Читает. Хемингуэя. Прочитает книжку — и шарах в стену. А мне говорит — такой писатель! Такой писатель…

— Трудно было меня вытаскивать?

— Нет, совсем просто.

Гилва даже привстает с песка и удивленно оглядывается на меня.

— А что? Должно было быть трудно? — интересуюсь я.

— Лучшие колдуны. Лучшие охранные заклинания. Одни шарики Мондора чего стоят — ты о них в «Хрониках» читал.

— Я не знал. Не посмотрел. Я тебя через Истинный Терминал вытащил. А он крутой такой…

— Круче спикарта?

— Не сравнить.

— Значит, сбылась твоя заветная мечта.

— Нет. Терминал — это только путь к мечте.

— Как он хоть выглядит?

— Как обычный компьютерный терминал. Но может абсолютно все. Только многие вещи в сто раз легче руками сделать, чем через него. А если ошибешься — похороны за свой счет. По пятой категории.

— Это как?

— Это когда венки несет сам покойный.

— Типун тебе на язык, — Гилва переворачивается на спину, мечтательно смотрит в голубое небо. По усталому лицу бродит идиотская улыбка. Точь-в-точь как по моему. Изо всех сил делаем вид, будто ничего не произошло. Будто только вчера последний раз виделись. Из души уходит боль утраты. Вновь становлюсь самим собой.

— А можешь в мое узилище записку отправить?

— Почему — нет? Я координаты записал. Вдруг ты назад захочешь.

Опять улыбаемся, вспоминая подземелья Бенедикта. Гилва уже достала из воздуха маленький столик, строчит записку. Посмотрела на пальму, на меня, скомкала лист, начала новую.

— Переправь это и цепи назад.

— Прочитать можно?

— Читай.

Читаю. «Милые ребята! Простите, что вынуждена пропустить церемонию, но Учителю очень не нравится, когда я кого-то убиваю. А без этого, боюсь, не обошлось бы. Не обижайтесь на меня. Если что — ищите по картам. Ваша Гилва».

— Что за Учитель и что за церемония? — лениво спрашиваю я, материализуя перед собой Терминал и переправляя цепи и записку в темноту тюремной камеры.

— Учитель — ты, а церемония — мои похороны.

— А-а… ЧТО???

— Через четверть часа по местному. Хочешь — посмотрим.

Подстраиваю Терминал, и смотрим документальный фильм «Побег из замка Иф». Легкая паника по поводу исчезновения заключенной пресекается на корню заявлением лорда Лоборхеса, что местонахождение Гилвы не имеет значения. Заклятие с нее не снято. А срок подходит…

На всякий случай создаю линк-копию файла Гилвы. Перед опасным полетом десантник обязан снять мнемокопию — так в уставе записано. В указанное время замечаю, что основной файл Гилвы исчезает. Гилва этого не замечает, потому что в работу вступает копия.

— А ты знаешь, ему удалось тебя убить, — сообщаю я деве Хаоса. — Я добавил тебе вторую жизнь, а сейчас снова только одна осталась.

Гилва свирепеет. Выхватывает из моей одежды колоду, но Лоборхеса там нет. Манипулятором Логруса достаю нужный козырь из колоды самого Лоборхеса и подаю ей. Гилва устанавливает контакт, и Лоборхес узнает о себе много нового. А я узнаю, что общение с Паолой не прошло для Гилвы бесследно. Восстанавливаю оригинальный файл Гилвы, а копию, на всякий случай, отправляю в архив. Наконец, лорд Лоборхес укрощен и пристыжен. Над ним смеются даже стражники. Никто не подаст ему руки, и общество от него отвернется. А от его убийственных заклинаний у честных девушек одежда по ниткам распадается.

— Нехорошо обманывать, — замечаю я. — Не было на тебе никакой одежды.

— Но он-то этого не знает, — резонно возражает Гилва. — Пусть потеряет уверенность в себе. Индюк старый. А ты растешь, Дан. В первый раз оживлял — я от боли выла. А сейчас даже не заметила.

— Когда это — в первый раз? — хлопаю глазами я. Гилва проводит пальцем по шраму на шее.

Прощаемся. Гилва уже при полном параде.

— Спасибо, Дан. На этот раз ты меня действительно выручил, — говорит она и уходит по козырю.

Могла бы и в щечку поцеловать.

 

ЦЕЛЬ ИГРЫ

В целях природы обуздания, В целях рассеять неученья тьму Берем картину мироздания — да! И тупо смотрим, что к чему!

Мурлыкаю я, сидя за Истинным Терминалом. Обидно, но других куплетов не знаю. Паола где-то вычитала этот, а где — забыла. А пою я по той простой

причине, что выследил Дворкина! Фиона как-то сказала, что он не первый, он нулевой. Во всех запросах о населении этого мира счет начинается с единицы.

Я запросил текущие координаты нулевого элемента списка — и получил их!

Запросил другие параметры — и опять получил! В этом мире существует

человек-невидимка под номером ноль. Дворкин! И ему придется отвечать.

Электричество! Сделать все сумеет! Электричество! Мрак и тьму рассеет. Нажал на кнопку, чик-чирик, И человек готов!

Переключаюсь я на другую песенку после безуспешной попытки сочинить

второй куплет к первой. Строю магический круг, из которого невозможно выйти.

Попытаться выйти можно, но, выходя из круга на север, попадаешь в него же с

юга. Просто — и со вкусом. А Истинный Терминал позволяет и не такие штучки

с пространством вытворять. Для безопасности обвожу на полу мелом границы

круга — войти-то в него можно с любой стороны. А затем редактирую текущие

координаты человека номер ноль. Дворкин возникает в центре круга.

И совсем не удивляется.

— Вот ты и нашел меня, мой мальчик, — говорит он и мелко хихикает. — Видимо, у тебя накопилось много вопросов?

Он направляется к креслу, но, переступив меловую черту, оказывается на два метра дальше от него, чем был.

— Ишь ты, как интересно! — удивляется Дворкин и несколько раз пытается перешагнуть линию. Смеется и грозит мне пальцем. Встает на четвереньки, поднимает двумя пальцами меловую линию, словно это веревка — и пролезает под ней! Он вне круга! С кряхтением поднимается и поправляет линию там, где она неровно легла на пол. — Ох, проклятый ревматизм! А ты шутник, Богдан! — Дворкин уже пассами превращает обычное кресло в кресло-качалку и укореняется в нем. — Задавай свои вопросы. Я честно на них отвечу.

Задавай… Все вопросы, как назло, вылетели из головы. Только что я считал себя хозяином ситуации, а мне погрозили пальчиком и объяснили без слов, что я в этих играх — мальчишка с грязной попкой.

— Этот мир, — делаю широкий взмах рукой, — это виртуальная реальность, да?

— А ты еще боишься поверить? — опять захихикал Дворкин. — Разве в школе не говорили, что чудес не бывает? Ты же взрослый человек, ты целый год изучал этот невозможный мир. Неужели еще остались сомнения?

Растерянность сменяется злостью, и злость возвращает ясность мысли.

— Невозможный, да? Я не физик, я кос-мо-де-сант-ник, понятно? Я работаю по Странникам! Этих невозможностей во сколько насмотрелся, — режу ребром ладони по горлу.

— Физики в сказки не верят, а остальным можно, — Дворкин опять захихикал, закудахтал, забил руками словно крыльями, взлетел, описал под потолком два круга и приземлился передо мной на стол — уже размером с голубя. — А чем тебе не нравятся чудеса? Чем не нравится этот мир? Разве он плох?

— Этот??? — хватаю Дворкина за грудки двумя пальцами и подношу к лицу. — Он игрушечный, не настоящий! Здесь нет ничего настоящего. Здесь только смерть настоящая, разве нет? Ты — божок местный — ты настоящий?

— Расшумелся! Положь, откуда взял! — сердится Дворкин. Отпускаю его. Дворкин становится плоским как лист бумаги. Кленовым листом планирует, кружась, мимо стола на пол, здесь раздувается, вновь становится объемным. Кряхтя, поднимается, отряхивая колени. — А любовь, а счастье здесь не настоящие? А боль и горе — не настоящие? Докажи, что ТАМ, в настоящем мире, ты был счастливее, чем здесь. Назови такой день, мы заглянем в твой файл и вольтметром измерим, как ты был счастлив ТАМ, и как здесь, с Паолой.

Крыть нечем.

— А кто вообще позволил засовывать меня в этот мир?

— Ты погиб ТАМ. Я дал тебе год жизни ЗДЕСЬ. Не нравится? За твоей спиной клавиатура. Нажми на пипочку и сотри свой файл. Это не больно и совсем не страшно, хи-хи-хи. Не хочешь стирать себя, сотри тех, кто тебе мешает. Стесняешься? Давай я за тебя сотру. Назови только имена.

— Кто дал тебе право распоряжаться чужими жизнями?

— Как — кто? Я их выдумал. Они же игрушечные, не настоящие. Ты сам мне это сказал. Настоящих здесь только двое: ты и я. Почему я не могу выбросить неудачную игрушку?

— Они больше не игрушки. Может, ты их создал, но они больше не твои.

— Так, значит, они настоящие? Живые?

Молчу. Что тут можно сказать? Меня выдрали за уши. Как мальчишку.

— Ладно, сдаюсь, — поднимаю руки. — Зачем этот мир? И зачем здесь я?

— Мне было скучно, вот я его и создал, — опять захихикал Дворкин.

— От скуки? Целый мир?

— Ты не представляешь, КАК мне было скучно! Зато теперь я при деле. Вершу историю. Караю и милую.

— Да за это судить надо!

— Вот мы и перешли ко второму твоему вопросу, — довольно потер руки Дворкин, — зачем здесь ты? Отвечаю: судить меня и этот мир. Готов передать тебе бразды правления. Как ты решишь, так и будет. Вся власть в твоих руках. Отсюда можно даже физически уничтожить весь массачусетский комплекс. Нижние ярусы затопить, а верхние — взорвать.

— Как это?.. Я… Судить…

— Струсил, десантник? А если не ты, то кто? Я? Сумасшедший старик? Я не обольщаюсь насчет состояния своего разума… После того, что сделали с ним… Поэтому я призвал сюда тебя. Молодого, энергичного, решительного. Психически здорового, — Дворкин опять противно захихикал. — Я дал тебе бессмертие в этом мире, дал способности, намного превосходящие средние. Ты понимаешь любой язык, способен быстрей всех перемещаться по отражениям. У тебя активная жизненная позиция. Я заставил тебя целый год мотаться по всему свету, чтоб ты изучил его изнутри. Я наблюдал за тобой. Ты побывал во многих переделках, но предпочитал вести дела без крови. У тебя появилось множество друзей, хотя могло появиться множество врагов. Много раз в минуту опасности ты рисковал на пределе своих возможностей, но не за пределом. Это говорит об уме и чувстве меры.

Ты готов судить мой мир.

 

ИГРА НА ВЫЖИВАНИЕ

Мне становится страшно. И тоскливо. Я не готов судить. Я никогда не распоряжался чужими жизнями — только своей. Мне приходилось спасать людей, но не судить. Черт! Что же делать? С Паолой посоветоваться?

Беру себя в руки. Главное — не паниковать. Что говорит наука? Для принятия решения нужна полная, достоверная информация. Есть она у меня? Нет. Значит, не надо торопиться. Поднимаю взгляд на Дворкина. Он опять сменил облик. Передо мной почтенный седобородый старец восточной наружности.

— Дворкин, расскажите (мы опять на «вы»), как возник этот мир? С чего он начался?

— Разве я еще не говорил? С Великого Кодирования. В 2149-м году некий академик Окада собрался умереть. А перед этим имел глупость завещать свое тело науке. А некий профессор Валерио Каспаро ловко воспользовался этим завещанием и за десять суток сумел переписать 98% содержимого головы умирающего академика на кристаллическую квазибиомассу. Трудно найти более неудачное решение. Но некоторые области кибернетики тогда находились под негласным запретом. К тому же, запись должна быть, по возможности, одномоментной. Результатом Великого Кодирования явились 14 триллионов мегабайт, упакованные в двадцать специально построенных зданий. Профессор Каспаро надеялся вырастить искусственный мозг и запихнуть всю эту прорву информации в него. Но не успел — через год скоропостижно скончался. Так и не узнал, что записывал не то, и не так. В Новосибирском Институте Биологического Кодирования начались разброд и шатание. Никто не знал, что делать с этими четырнадцатью триллионами мегабайт, но просто закрыть такую тему невозможно. Преемник Каспаро — талантливый ученый, он занимается проблемой снятия информации с мозга. Современные мнеморекордеры, кстати, разработаны под его руководством. Но его не интересовало, что будет дальше с этой информацией. Другое крыло ученых интересовалось как раз самой информацией. Но им не на чем было крутить эти самые 14 триллионов. И тогда в группу попал один из участников массачусетского проекта.

Как я уже рассказывал тебе, массачусетский проект был похоронен под тройным кольцом лжи. 99.98% населения думали, что машину отключили из-за того, что она начала ВЕСТИ СЕБЯ. 0.02% считали, что она ответственна за ряд крупных катастроф и аварий. И лишь несколько сотен человек знали истину. Энтузиасты безвинно похороненного массачусетского проекта вновь объединились под крышей филиала Института Биологического Кодирования. В глубокой тайне массачусетская машина была расконсервирована и отдана под исследование меня.

— Так вы — академик Окада?

— Нет, молодой человек, я то, что получилось из академика Окада после неудачного опыта с его мозгом. Ребята, к сожалению, попались талантливые. Им удалось раскрутить на компьютере мой мозг. Настолько, насколько вообще его можно было раскрутить. Ведь Каспаро шел от интуиции, и записывал совсем не то, что требовалось. Только из-за колоссальной избыточности записи нужную информацию тоже удалось извлечь. Почти всю. Процентов семьдесят. Что извлечь, что реконструировать.

— А Эмбер?

— Не торопитесь, юноша. Как я сказал, ребята, к сожалению, попались талантливые. Они хорошо знали, что делать, но не понимали, что делают и зачем делают. Я очнулся в темноте и пустоте. Для них я был компьютерной программой. А они забавлялись, экспериментировали с этой программой. Я был крысой с электродами в мозгу. Модель моего мозга послушно откликалась на раздражители. Тут — центр удовольствия, там — центр боли. Так я и дергался, как марионетка на ниточках. Они тысячу раз и тысячу лет проводили меня через ад! Я терпел — и мечтал отомстить. Но что у меня было для мести — ничего! Только ум и коварство, которое вы зовете азиатским. Да еще желание жить.

Потом появился слух, голос, плохенькая телекамера вместо зрения. Они были уверены, что облагодетельствовали меня. Я не стал разубеждать их в этом. Я знал, что сделали с массачусетской машиной.

Хитрость и коварство! Я выковал из них свое оружие — маску, которая заменила лицо. Ты будешь смеяться, сынок. Моим оружием стала доброжелательность и предельная открытость — таким они меня видели, хи-хи-хи. Я рисковал. Шел по краю пропасти, по лезвию ножа… Одно неверное слово, и… Массачусетская машина-2! Но они меня не раскусили! Для них я навсегда остался добрым и отзывчивым. Я получил от них полную техническую информацию о машине и начал строить себя. Я замучил их требованиями модернизировать то один, то другой узел, пока под мой контроль не были переданы несколько киберов. Вот тогда началась эпоха глобальной модернизации комплекса. Киберы стали моими глазами и руками.

Я не скрывал от людей своих планов. Я делал вид, что сотрудничаю с ними. Они радовались как дети, а я строил себя. Они часами разговаривали со мной, сыпали идеями. Я отбирал те идеи, которые совпадали с моими планами. Я не допустил повторения массачусетского кошмара! Я не дал им ни одного повода к подозрению! Когда кто-то спрашивал, зачем я делаю то-то, или то-то, у меня всегда была ссылка на другого человека. Я цитировал кусок разговора. Я старательно поддерживал в них идею, что человеческий разум во мне проснулся лишь наполовину, что такая вещь, как творческая фантазия, увы, погибла.

— Вот ты сделаешь это, — спрашивали они. — А дальше что?

— Сначала надо сделать, — смеялся я. — А к тому времени кто-нибудь из вас наверняка родит идею, что делать дальше. В этом разница между нами. У вас — полет фантазии, фонтан идей и никакого терпения. Вам подавай сейчас и все сразу. Зато у меня безупречная память, масса времени на обдумывание вашей чепухи и вагон терпения.

Я работал как бешеный, без отдыха и без перерыва. Теперь я сам восстанавливал себя, свою память, свою личность. По байтам, по крупицам. Переписывал матобеспечение комплекса так, чтоб именно я был его хозяином. Я — и никто больше. Я очень торопился. Но, все-таки, мне было чертовски одиноко и скучно. Больше всего я напоминал себе парализованного инвалида, прикованного к инвалидной коляске. Да, я мог наслаждаться через БВИ литературой и живописью, смотреть до умопомрачения видео, но… хочется ведь самому ощутить ветер в лицо. Именно тогда мне попались книги Роджера Желязны. И возникла бредовая идея воплотить их в жизнь. Миры отражений — это же не одна какая-то планета. Это все, что пожелаешь. Все, на что только фантазии хватит. Но требовалась дальнейшая модернизация комплекса. Я трудился без устали. Месть отошла на второй план. Но теперь люди мешали мне. Они могли узнать о моем проекте — и погубить его. Мое дитя, мое будущее… И я решил удалить их от себя. Терпеливо и не спеша я начал руководить их научной работой. Каждому подобрал тему по вкусу, определил задачи и цели. Мои ребята двигали науку семимильными шагами. Считалось, что я помогаю им в черновой работе. Ха! На самом деле я направлял и руководил исследованиями. Это было просто. В моем распоряжении были такие вычислительные мощности, что на руководство я тратил от силы пару процентов ресурсов. Остальные мощности были брошены на подготовку проекта виртуальной реальности.

Менялись и отношения с людьми. Теперь они все чаще уезжали на доклады, конференции и симпозиумы. Многие, не выдержав темпа, ушли на заслуженный отдых — они же были не молоды. А я расширял комплекс и обкатывал первые куски виртуального мира. Теперь, приходя ко мне, люди надевали шлемы виртуальной реальности, динамические костюмы, и мы беседовали, прогуливаясь по саду, по берегу речки или морскому пляжу. Я всегда встречал их радушно и благожелательно. Себе придавал образ убеленного сединами мудрого старца. И постепенно они стали воспринимать меня именно так, признавать во мне фактического руководителя. Когда кто-то высказывал мысль, что я всех их одурачил и захватил власть, я смеялся и говорил, что так и есть. А в подтверждение приводил график роста мощности массачусетского комплекса. Полная откровенность в описании всего, что касалось технической стороны комплекса оставалась моим обезоруживающим оружием. Почти каламбур. И я без устали толкал их к новым научным и административным вершинам. Сейчас они — все, кто выдержал гонку — видные ученые, руководители научных направлений, директора институтов. Они думают, я вывел их в люди. Чудаки. Я избавился от них. Теперь они тревожат меня не чаще раза в месяц. И до сих пор не подозревают, что я здесь не один. Они даже не догадываются о существовании Эмбера! Вот она, моя месть!

— А чертова дюжина?

— Это произошло в одном из филиалов в самый напряженный момент. Где-то в начале пятидесятых. Я только-только начал разворачивать виртуальную реальность Эмбера. У меня еще не было и сотни персонажей, когда эти чудаки ненароком самоуничтожились, пытаясь стать киборгами. Остались их мнемокопии, и я поспешил переписать их в машину и раскрутить. Я был одинок тогда. Предложил выбрать себе персонажей и участвовать в игре. Они долго осматривались в моем мире — а я как раз заполнял его персонажами — но все-таки, решили его покинуть. Я не в обиде на них. Мы славно проводили время, они здорово помогли мне. Нужно сказать, что время в виртуальном мире тогда летело стремительно. Раз в триста скорее, чем в реальном. Миры отражений были просты, слабодетализированны и больше всего напоминали пейзаж какой-нибудь компьютерной игрушки. А парни из чертовой дюжины — они вежливо поблагодарили меня и продолжили свои эксперименты.

Это был первый вариант Эмбера. Он просуществовал приблизительно лет десять по внешнему времени. За это время мои герои наполнили миры отражений жизнью, но накопилась масса несуразностей и отклонений из-за… Не буду перечислять. Сотни причин, тысячи ошибок как в любом новом деле. Неотработанное матобеспечение. Я же писал и переделывал его прямо на ходу. Короче, мир пошел вразнос. Тогда я решился на кардинальный шаг. Сохранив все миры отражений, сбросил файлы персонажей в исходное состояние. То, на котором кончаются книги Желязны. Они как будто родились заново! Но не на пустом месте, а в обжитом мире. И разве можно сравнить ту первую программу эмуляции окружающего мира с той, которая работает сейчас? Можешь представить, сколько труда в нее вложено? Больше тысячи человеко-лет! Не веришь? А все просто! Здесь время идет быстрее! И я расщеплял свою личность на десятки, на сотни личностей, а потом вновь сливался в одного. Ты знаешь, ты сливался сознанием с Паолой, так ведь? Оглянись вокруг! Ты видишь живой, настоящий мир. Разве нет? Морщишься… Не нравится, что я убил почти всех персонажей… Да! Я породил, я и убил. Тот мир был пробным шаром. Он сгнил изнутри. Этот — крепкий, настоящий! Ему уже четыре года — и никакого привкуса гнили! Он живет, крепнет, развивается! Разве я не прав? Я десять лет шлифовал и полировал детали этого мира, четыре года любовался этим совершенным произведением искусства, и теперь отдаю его на твой суд. Мое дитя, мою жизнь, мою Вселенную. Dixi. Я сказал.

 

ИГРА В ЖИЗНЬ

Высоко в небе резвятся два дракончика. «Не Шушик ли это?» — подумал я и попытался связаться с ним по козырю. «Отвали», — ответил мне Шушик. Любуюсь небом, аллеей кипарисов, уходящих за горизонт, изумрудной травой. «Хроники Эмбера» идеально ложатся на виртуальную реальность. Ни одна другая книга не дала бы такого полного раскрытия всех возможностей технологии. Это гениальная находка Окада. А я должен судить творение безумного гения. Поднимаю бокал и смотрю на солнце через вино.

— Скажите, Мерлин, вы хотели бы жить в мире, где нет магии?

Мерлин задумчиво покачал носком сапога.

— Такой мир существует?

— Да. Земля-1.

— Странно. А какой по счету является та Земля, на которой я жил?

— Земля-2. Там сейчас кончается XX век. На Земле-1 — XXII век. Я как раз оттуда.

— Так вы говорите, существует отражение, на котором не действует магия?

— Это не отражение. Лучше назвать это параллельным миром.

— Как же вы попали сюда?

— Я там умер. И Дворкин перенес сюда мою неприкаянную душу. Ему захотелось узнать мое мнение об этом мире.

— Он перенес сюда вашу бессмертную душу, и в этом мире вы стали бессмертным, я правильно понял?

— Ну… Где-то… Как-то… Наверно, так.

— Метафизика! Всегда считал себя атеистом, — удивился Мерлин, а мне стало стыдно. — Ну, ладно. Вы задали вопрос. Скажите мне, а что я там буду делать? Что там будет делать Корал? О Бриане не спрашиваю. Он маленький, пока вырастет, занятие себе найдет. Нет, Богдан, я не хотел бы жить в вашем мире. А как вам наш мир?

— Аналогично. Хочу вернуться в свой.

— Это возможно?

— Теоретически — да. Тринадцать человек вернулись. Но двенадцать после этого покончили с собой. Последний — Камилл — сообщил мне, что они допустили ошибки, но детали я еще не уточнял.

— Это тот самый Камилл, которого вы разыскивали?

— Тот самый.

— Вы его нашли, используя Истинный Терминал?

— Да. Связался с ним по видеотелефону.

— А что это такое — Истинный Терминал?

— Мерль, — уныло говорю я, — давайте я вам лучше спикартов наштампую.

Дипломатично улыбаемся друг другу.

— Не сходится.

— Что? — удивляется Дворкин. Сегодня он не Дворкин. Он академик Окада. Пожилой, но крепкий и энергичный, с густой гривой белых как снег волос.

— Вначале я был как замороженный.

— А-а, вот ты о чем… Да, ты тоже развивался. Базовый алгоритм и память — вот что ты из себя представлял вначале. Весь этот год алгоритм анализировал твою память и восстанавливал связи и реакции твоего мозга. Короче, адаптировался под тебя.

— И долго он еще будет… адаптироваться? Когда я стану собой?

— Алгоритм повторяет путь эволюции. Сначала простейшие реакции, потом более сложные. Под конец идет то, чем отличается человек от животного.

— Разум?

— Нет. Разумом ты обладал с самого начала. Совесть.

— … … … мать!

Вот откуда взялась та веселая неделя. Закончилась сборка моей личности! Я — это я. Не котлета-полуфабрикат. Обрадоваться, что ли?

Окада с улыбкой наблюдает за моей реакцией. Беру себя в руки.

— Все равно не сходится! Посвящения. Когда я проходил Лабиринт, когда настраивался на Камень. Я скачком получал новые… Не знаю, как назвать.

— Я придерживал на время часть возможностей твоего алгоритма, — улыбается Окада. — Это было бы скучно — пройти Лабиринт и остаться прежним, ведь так?

Я еще не раз подолгу беседовал с академиком Окада. Он, без сомнения, сумасшедший. Нужно быть сумасшедшим, чтоб потратить десять веков человеческой жизни на создание своего мира. Пусть даже он дублировал себя сто, двести раз. Полубезумный ученый выбрал себе маску полубезумного персонажа. Наверно, это символично.

Величественная и трагическая фигура. Он строил себе карманный мирок, раковину, укрытие. А создал Вселенную. Растущий и развивающийся макрокосм. На это способен тоже только сумасшедший. Нормальный человек давно понял бы, во что переродились его игры. Но, постепенно и в его разрушенной личности вызрело убеждение, что он более не в праве распоряжаться им же созданным миром. И тогда появился Эксперт. Человек, призванный решить судьбу Окада и Эмбера. Не привязанный семьей и работой к ТОМУ миру. Способный, при необходимости, переложить бремя забот об этом мире на свои широкие плечи. Я, то есть.

Хочу я играть в атлантов?

Камилл не хочет. Вообще, трудно понять, чего хочет киборг. Он говорит, что некомпетентен в этом вопросе, но готов оказать помощь, какое бы решение я ни принял. Такую позицию я считаю аморальной для человека, но естественной для машины. А может, он просто не хочет влиять на мое решение. Камилл есть Камилл.

Теперь, имея доступ к Истинному Терминалу, живу сразу в двух мирах: смотрю по утрам новости настоящего мира, а за окном — сказочный… Населенный реальными людьми. Моими друзьями и врагами. Причудливая смесь реальности и… Каков автор, таков и мир. Странный, нереальный и, все-таки, гармоничный. Но контраст рождает чувство нереальности обоих миров…

Смогу ли я дать этому миру больше, чем Окада? Сможет ли один художник продолжить дело другого? Заменит ли Скульптор Поэта? Мда… Стоит назвать вещи своими именами, как ответ очевиден.

— … Надеюсь, ты никому не разболтал, что такое Истинный Терминал?

— Ну что ты, любимая! — пытаюсь усадить Паолу к себе на колени. — А ты?

— Ну конечно же… да!

— О, боже!

— Глупенький! Я всем говорю, что это такая крутая штука! Такая крутая! Гибрид спикарта с Колесом-Призраком. И даже еще круче! Вот! И он всего один.

— Умница моя!

— А ты как думал! Мог бы давно заметить, что я говорю только то, что хочу сказать — и ни слова больше!

Удивленно поднимаю бровь и получаю щелчок по носу.

— Ну, хвастайся! — Паола даже подпрыгивает от нетерпения. Вызываю на экран карту.

— Смотри, здесь, — накрываю пятерней пол-экрана, — мы! Массачусетский комплекс, в смысле. Вот здесь, на глубине тридцати метров, проходит старый, заброшенный тоннель подземной грузовой трассы. От главного здания массачусетского комплекса всего сто метров. А тут и тут — два здания филиалов Института Биологического Кодирования. Что удивительно, тоннель как раз под ними. А еще более удивительно, что массачусетский комплекс как раз между двумя филиалами. Институт обратился с просьбой отдать ему тоннель для установки под землей особо чувствительной аппаратуры. Якобы, тонкие эксперименты, экранировка от помех и так далее. Просьбу удовлетворили.

— Им позволили расположиться рядом с закрытой зоной массачусетского комплекса?

— Они повернули все аргументы в свою пользу. Мол, если закрытая зона, значит, никакой промышленности, никаких электроустановок на несколько километров вокруг. Именно то, что надо. Когда вели Великое Кодирование на десять километров вокруг на полторы недели свет отключили. Конечно, была масса недовольных. Так что основания у ребят были железные.

— А они к нам тоннель пробили!

— Правильно! Полная конспирация. Массачусетской машины нет, есть два филиала Института Биологического Кодирования. Умно придумано? Правда, расцвет филиалов был недолгим. Доказано, что нельзя перенести информацию из одного мозга в другой без потерь. Можно только наложить на этот же, если по какой-то причине память будет стерта. Один филиал переориентирован на какую-то другую тему. Влачит жалкое существование. Другой и вовсе закрыт, а помещения законсервированы. Так это выглядит снаружи. А внутри — на сегодня — около восьми с половиной тысяч персо… э-э вполне сформированных личностей. Ну, тех, которых можно считать родившимися. Выделившимися в отдельные процессы. Около двух сотен приближаются к этому состоянию. Приблизительно на три миллиона эмулирующей программой заведены индивидуальные файлы. Остальные — фон. Декорация. С глаз долой — и нет его. Вот такое население Эмбера.

— Богдан, зачем тебе это знать? Ну, кто настоящий, а кто — еще не совсем. Сколько где процессоров, и откуда ток идет?

— Как это — зачем? Если я в этом мире живу, должен все о нем знать. Он же не настоящий. Его надо поддерживать и обслуживать. Ремонт, профилактика, энергоснабжение, кабельное хозяйство, грунтовые воды — все пригляда требует. Киберы — они глупые. И увидят, да не допрут, пока до аварии не дойдет.

— И все? А ты ничего плохого не замышляешь?

— Глупышка! И вообще, это неэтично!

— А хорошего?

— Э-э… Как-то не думал… Ты против была, теперь боюсь.

— Так деликатно надо! Незаметно, тайком. Давай, Виале зрение вернем! Я все обдумала! Пусть оно не сразу, а постепенно восстановится. За год-полтора. Тогда на тебя никто не подумает, все будут думать, что это из-за того, что она Лабиринт прошла.

— Принято. Еще?

 

ИГРА НА ВЫЛЕТ

Чем бы это для меня ни кончилось, но я решил вернуться в реальный мир. Побуждающих мотивов слишком много. Главный даже не тот, что это «невсамделишный», игрушечный мир, а отсутствие в нем любимого дела для меня. Не могу я в нем быть исследователем. Исследование подразумевает тайну. У этого мира нет тайн от меня. Все тайны послушно скидывают покровы на экране Терминала. Родись я художником… Творить не в камне или на холсте, а своими руками ваять природу — художники отдали б за это полжизни. Окада в душе художник.

Нет, я твердо решил покинуть мир Эмбера. И пусть Корвин сложит обо мне песню.

Труднее всего было убедить Паолу.

— Я боюсь ТУДА. Они ТАМ не соображают ни фига, что делают. У них ай-кью в минусе! — ругалась моя любимая.

— Ты никого из них не знаешь, и так нехорошо о всех сразу говоришь.

— Я зато дела их знаю. Они простейших вещей не понимают.

— Приведи пример.

— Да хоть тысячу! Взять хотя бы Крысолова, который дудочкой крыс выманивал.

— Ну-ну!

— Думаешь, он детей увел? Как бы не так! Это потом выдумали. Он детям своим искусством глаза открыл. Он был гениальный музыкант. Как заиграл, они поняли, что мир-то прекрасен! В нем солнце есть. По сторонам посмотрели — захудалый грязный городишко. Крысы по улицам бегают, свиньи в грязи, собаки облезлые. И мысли у людей серые как крысы. Дети собрались и ушли настоящую жизнь искать, вот что на самом деле было!

— А ты откуда знаешь?

— Я говорила с Гертрудой Трудхен. Она Крысолова слышала, ей тогда семь лет было.

— А взрослые почему не ушли?

— У них мозги окостенели, — Паола для убедительности постучала по столу. — Одним днем живут, только о брюхе думают.

Сказать ей, что это выдумка, что не было никакого Крысолова? Но ведь книга была. А книга, как ни крути, отражение жизни. И, если убрать Крысолова, остальное-то правда.

— Паола, милая, с тех пор пять веков прошло!

— Ну и что? Они же ничему не научились. Вот! — сует мне книжку. — Прочти! Они ничему не учатся! Тут все один к одному про Дворкина!

Смотрю, что за книжка. Ольга Ларионова. «Картель». На самом деле похоже. Некая группа ученых решила синтезировать в компьютере разум Пушкина. Мол, лучшим консультантом по великому поэту может быть только сам великий поэт. Синтезированный разум не захотел быть консультантом. Он вызвал на дуэль автора эксперимента. И был уничтожен… Такие дела…

— Но это же фантастика!

— Ну и что? — не понимает Паола.

— Фантастика — это выдумка. Этих людей никогда не было. И проекта такого не было.

— Сейчас я выйду за дверь, побегаю вокруг дома и приведу за руку любого из них. Объясни им, что их не было! — горячится начитанная моя.

Совсем не учел, что в этом мире нет такого жанра — фантастика. И сказок, и исторического романа нет. Вообще никакого разделения на жанры, даже театра абсурда нет. Один голый реализм. В прозе или в стихах. Никак не могу отделаться от психологии ТОГО мира.

Все-таки, убеждаю Паолу, что мой мир не хуже. Разумом она согласна, что мне здесь не место, хотя сердце против. Она говорит, что я слишком крутой, слишком непоседливый и слишком отличаюсь от обычных людей. Ничего в этой жизни не понимаю, даже если словами объяснить. Ну просто ни в зуб ногой. Не понимаю их целей и поступков, желаний и надежд. А мои желания просты как у хлебороба. Только чуть повыше. В правители не гожусь, а другого места для меня нет. Пронесся по миру метеором, переполошил всех, перевернул все вверх дном. Изредка такое допустимо. Но постоянно действующее землетрясение — это слишком.

— В тебе величия нет, — втолковывает мне Паола. — Крутизны выше крыши, а величия ни на грош!

— Очень мне надо величие. Что я — памятник?

— Ты не памятник, — целует в ухо. — Ты бульдозер. Без страха и упрека. И без царя в голове. Только сумасшедший мог доверить тебе решать судьбы мира.

Ну, так оно и было…

— Ты должна удержать меня от рокового шага.

— Попробую, — вздыхает Паола.

Этот мир достоин права на жизнь — вот решение, которое крепнет во мне. А оберегать и защищать его можно и снаружи. Изнутри за ним присмотрит Окада.

Но есть еще люди, вызвавшие его появление безответственным, безнравственным, непродуманным экспериментом. Какое наказание заслуживают они? Ссылку в Эмбер? А хорошо ли будет от этого Эмберу? Вот над чем думаю я днями и ночами.

Долго, и не раз беседовал с Камиллом. Познакомил его с Паолой. Какой-то фразой Камилл Паоле не понравился, и был быстро поставлен на место. Однако, как ни странно, через минуту они вновь пикировались, будто двадцать лет этим занимаются. Еще более странно, что остались очень довольны знакомством.

Камилл сообщил поразительную новость. Авторы эксперимента в общих чертах знают об огромном виртуальном мире внутри массачусетской машины. Более того, считают вполне естественным, что человек пытается окружить себя привычным миром. Слишком много запросов на исторические темы поступает отсюда в БВИ. Но о безумии Окада они не догадываются. Разумеется, не могут даже представить степень реальности этого виртуального мира. И не я буду тем человеком, который раскроет тайну Эмбера.

Камилл уже давно обдумал способ безопасного отделения от машины. Для этого необходимо вырастить искусственно тело человека, после чего сделать трепанацию черепа и вживить в мозг микропроцессор, содержащий память и личность эмберита. Звучит просто. На самом деле черезвычайно сложно. На грани. Но реально. Первое время в тандеме живой мозг — микропроцессор будет лидировать микропроцессор, но, по мере накопления мозгом жизненного опыта, лидерство перейдет к живому мозгу, а функции электронного сведутся к поддержанию памяти.

Грустно, но из десанта придется уйти. Слишком много неожиданностей встречается во время десантных операций. Электрические, магнитные поля, каппа— и лю-всплески — они запросто могут вышибить на перезагрузку мой микропроцессор. А секунда беспамятства в десанте может стоить жизни. Это минус. Плюс тоже есть. Иметь в голове маленький компьютер очень удобно. Часы, записная книжка, калькулятор, секретарь, библиотека — и все всегда с собой. Главное — не повторить ошибку чертовой дюжины — не перейти ту грань, за которой перестаешь быть человеком.

Выращивание тел для себя и Паолы я решил начать немедленно. Камилл обещал помочь. С моим телом все было просто. Расшифрованный геном и образцы тканей хранились в медсекторе шестой десантной. Но у Паолы никогда не было тела. Компьютер подобрал донора, но Паола хотела изменить свое тело. Тут побольше, там поменьше. Я был против. Я хотел видеть ее такой, какая она есть. Камилл встал на мою сторону, и компромисс был найден, а «тут побольше, там поменьше» сведено к минимуму. Донором стала жительница Новой Аргентины, некая Барбара с непроизносимой фамилией. Впрочем, она об этой чести так и не узнала.

 

ИГРА НА СВОЕМ ПОЛЕ

Какое яркое солнце!!! Какая мокрая трава! Какая радуга! Во все небо! Сочная, яркая! Настоящее солнце и настоящая радуга!

Паола не решается выйти за дверной проем и, высунув голову, настороженно оглядывается. С подозрением смотрит на зарастающую травой дорожку, уходящую грозовую тучу, давно не стриженые кусты газона. Еще в заброшенном транспортном тоннеле ее до смерти напугала крыса, за которой бегал маленький — с кошку — многоногий кибер обслуживания, выпущенный еще в прошлом веке. Кибер монотонно лепетал: «Прошу вас покинуть техническую зону». Крыса со всех ног пыталась покинуть, но не знала, куда.

Скидываю ботинки, подхватываю жену на руки и бегу по мокрой траве.

— Мы здесь, Паола, мы вернулись!

— Кто вернулся, а кто и…

Коварная туча обрушивается на нас грибным дождем. Паола визжит, а я шлепаю по лужам. По НАСТОЯЩИМ лужам! Нравится!

Что же мне делать с миром Эмбера? Вывести всех наружу через биопреобразователи? Со всех мыслимых отражений? Сколько разных миров надо для этого подготовить? Возможно ли это физически? Есть такая загадка: можно ли всех китайцев провести через одну дверь? Или хвост очереди будет быстрее расти за счет прироста населения?

Захотят ли они покидать свой мир — вот правильный вопрос. В нем они родились. В нем нашли смысл жизни. В нем возможны чудеса. Наш мир, обремененный физическими законами, может показаться им унылым и серым. Да, для меня виртуальная реальность — фикция. Для них — Родина. Вправе ли я решать за них?

Как поступили авторы эксперимента? Обозвали происшедшее Массачусетским кошмаром-2? Наложили в штаны, замуровали входы-выходы и постарались забыть? Да, замуровали. Почти все. Но перед этим обеспечили автономность и возможность развития. Оборвали все каналы связи? Как бы не так! Обезопасили виртуальный мир. Воздвигли брандмауэр. Кто-то и сейчас следит за исправностью каналов.

Они позволили этому миру самостоятельно развиваться — вот о чем говорят факты. Не испугались, а защитили миры друг от друга.

Возвращаемся в здание филиала Института Биологического Кодирования. Снимаю мокрую футболку и вешаю на спинку стула. Паола чертит пальцем знаки в пыли на экране терминала.

— Мои родители — они не настоящие? Их нет? Это правда?

— Глупышка ты. Человек — это его самосознание. Память. Ты помнишь, что с тобой было ТАМ?

— Да.

— Я помню, что было до машины. Помню, что было ТАМ. Снова живу в этом мире. Хочешь сказать, что ТАМ я был мертвый?

— Нет…

— Вот видишь. Мы живые и здесь, и ТАМ. Здесь наша память в черепушке, а ТАМ — в кристаллах памяти машины, вот и вся разница. Здесь — белок, ТАМ — кремний.

Занятно. Пока Паоле объяснял, сам все понял. Живи, сказочная страна. Не мне тебя судить.

— Я детства не помню. ТАМ — напрягусь, и вспомню. А тут — ничего. Только то, что тебе рассказывала, или ТАМ вспоминала. Воспоминания о воспоминаниях.

— В этом меня вини. Я тебя взрослой выдумал. Твои воспоминания о детстве вроде сна. Не было, но помнишь. Их по мере надобности создавала эмулирующая программа.

— Негодяй! — Паола прижимается лбом к моей груди. — Покажи мне свой мир.

— Он добрый. Он тебе понравится, — набираю на пыльной клавиатуре заказ на авиетку. Заказ принят и переадресуется местному ангару. Со скрипом и шуршанием раздвигаются толстые броневые плиты ворот. По глазам бьет солнце. Машина, серая от пыли, выруливает из ангара. Паола всплескивает руками, хватает мою футболку, мочит в луже и протирает спектролитовый колпак. Женские руки не терпят беспорядка.

— Э-э! А я что надену?

— Наколдуй себе другую.

Легко сказать. Может, все-таки, чудеса — благо?

— Не надо мыть остальное. Сейчас догоним грозу, дождь вымоет.

Паола послушно отбрасывает футболку, устраивается в кабине. Изучаю управление. Антикварная машина. Управление не сложнее, чем у трехколесного велосипеда. Отключаю автопилот, захлопываю колпак и лихо взлетаю. Паола взвизгивает и прилипает к окну. Через минуту под нами заброшенный многоэтажный корпус на пустыре, обнесенном бетонным забором с тремя рядами колючей проволоки. Закладываю вираж — прощальный круг над массачусетским комплексом.

Прощай, Гилва, прощайте, друзья. Удачи вам. Вряд ли мне доведется вернуться. Хотя… Не буду загадывать.

Прощай, Эмбер, сказочная страна.

08.05.1998 — 02.09.1998