* * *

Унец был охотником. Не только по видовому названию. Он родился хищником — и остался им после инициации. Лишь изменил точку приложения инстинкта. Унец любил схватки, любил борьбу, любил побеждать. Он отлично управлял кулом. Не раз на границах лично возглавлял операции по устранению хищников. Умел и любил управлять и алмаром и шалотом. Его привлекала мощь и сила огромных животных.

Унец ставил перед собой цель — и добивался её, сметая препятствия. Всегда добивался. Поначалу карьера не стояла в списке его целей. Но если высокий пост облегчал путь к цели, Унец занимал его. А добившись своего, без сожаления покидал. Окружающие считали это широтой натуры и жаждой нового. Унец называл охотой.

Постепенно карьера стала основной целью его охоты. Добившись одного руководящего поста, он ставил перед собой цель добиться следующего. И добивался, пусть иногда на это уходили годы.

Унец понимал, что его уникальность — плод чьей-то ошибки, либо небрежности. Но не тяготился этим — наоборот, гордился собственной исключительностью. Он коллекционировал факты, подтверждающие полезность для вида и прогресса случайных отклонений. Он выработал на эту тему несколько теорий, но, разумеется, держал их при себе.

Унец был умён. Он не боялся отступать, не боялся признавать ошибки, смело жертвовал второстепенным во имя главного. Он вёл свою игру сотни лет — и не устал от неё. Часто, ошибившись в предполагаемой реакции кого-то на цепочку своих рассуждений и аргументов, встретив резкое сопротивление, он затихал на пару дней. А потом, как бы случайно встречался с оппонентом, извинялся, утверждал, что был неправ, ещё раз обдумал позиции и начинал сыпать аргументами как за, так и против своей позиции. Случалось, оппонент, поражённый таким напором, из противника становился сторонником. А за Унцом закрепилась репутация думающего, в высшей степени разумного руководителя, никогда не считающего свою позицию догмой.

Постепенно акцент охоты сместился в политику. Достаточно быстро Унец достиг поста члена Совета. Цель достигнута. Но что дальше? Отступить? Бросить политику? Возможно, другой так бы и сделал. Но Унец поставил иную цель — подчинить Совет себе. Новая, захватывающая охота. Ради этого стоит жить.

Как этого добиться? В общих чертах план ясен. Раз можно манипулировать одним разумным, то можно и сотней. Да, члены Совета умнее многих. Но это лишь делает охоту интересней. Унец начал изучать членов совета, прикидывать варианты, мысленно разбивать всех на группы по убеждениям, по характеру, по внушаемости. Подозрение зародилось не сразу. Унец долго не мог поверить Он оказался вторым. Кто-то опередил его, кто-то уже управлял Советом. И этот кто-то настолько превосходил классом Унца, что влияние его было почти незаметно. Он манипулировал Советом, оставаясь в тени. Он легко разваливал фракции, созданные Унцом, блокировал одни решения и пробивал другие, и при этом оставался неизвестным. Это был талант, у которого стоило учиться.

Унец вычислил его. И поразился очевидности результата. Старейший член Совета Эскар. Мудрый Эскар, рождённый более шести тысяч лет назад, ещё до эпохи бессмертия. Эскар, прошедший сотни омоложений, воспитавший сотни учеников — именно он незримо управлял Советом.

Эскар стал целью охоты Унца. Неглавной целью. Он занимал место, выбранное Унцом для себя.

Унец начал охоту. Прямая атака исключалась. Эскар слишком опытен. Атака должна быть направлена совсем в другую сторону, но вторая, а лучше третья, неожиданная, но точно рассчитанная волна должна выбросить Эскара из мирового Совета. Эта волна должна иметь силу и неотвратимость цунами.

Унец не торопился. Готовил атаку тщательно и незаметно. Он умел ждать и знал, что шанса повторить атаку не будет. Он вёл самую увлекательную охоту в жизни. Впрочем, последняя охота всегда кажется самой увлекательной.

Секретарь в очередной раз пересчитал собравшихся и недовольно поджал жаберные щели. Не хватало двоих членов совета. Акрела от широкомыслящих и Унца от охотников.

— Ждём ещё две минуты и начинаем, — вынужден был сказать он.

— Унца и Акрела ждать не нужно. Их сегодня не будет, — тут же отозвался кто-то из членов совета.

— Что с ними?

— Давайте начнём заседание, и я сделаю сообщение на эту тему.

На этот раз секретарь засёк, что говорит старейший из членов Совета — уважаемый Эскар.

— Хорошо... Властью, доверенной мне Советом, объявляю заседание открытым. Слово для краткого сообщения предоставляется уважаемому Эскару.

Эскар наполовину выдвинулся из салатного цвета водорослей своего рума.

— Хочу уточнить. Сообщение моё будет кратким, но дебаты после него — долгими и шумными. Напомню, о чём шла речь на прошлом заседании. Унец и Акрел выдвинули законопроект, по которому предлагалось ограничить время жизни разумных. Иными словами, прожил свой срок — уступи место молоди. Так вот, я убил Акрела и Унца. Какие будут вопросы?

Амфитеатр ошеломлённо замер. Первым опомнился секретарь.

— Вы хотите сказать, что нарушили закон и убили двух членов Совета?

— Я убил двух членов совета, но не нарушал закона. Право на самозащиту — неотъемлемое право каждого разумного, закреплено законом. Предложенный законопроект угрожал моей жизни. Будь он принят на прошлом заседании, я должен был бы подчиниться ему. Но так как закон не был утверждён, я принял необходимые меры самозащиты, что нарушением закона не является.

— Вы убили двух членов Совета, чтоб заблокировать закон, несмотря на всё ценное, что он нёс с собой?! — выкрикнул кто-то с другого конца амфитеатра.

— Вовсе не из-за этого. Я убил их чтобы создать прецедент. В последнее время члены совета всё меньше задумываются над последствиями предлагаемых законопроектов. Хорошо изучаются и афишируются положительные аспекты. Но отрицательные или не изучаются вовсе, или замалчиваются. Подобная безответственность грозит катастрофой. Думаю, пример этих двух недоумков заставит задуматься остальных.

Поднялся страшный шум. Четыре раза секретарь оглушительно свистел, прежде чем присутствующие успокоились.

— Какие отрицательные аспекты вы видите в этом законопроекте, уважаемый Эскар?

— Прежде всего — Хранители Знаний. Наибольший процент долгожителей, которых коснулся бы этот закон, именно среди них. Иными словами, мы лишились бы каждого восьмого Хранителя старшего круга.

— У Хранителей есть ученики. Вопрос передачи знаний — чисто организационное мероприятие.

— Вот пример той безответственности, о которой я говорил! — провозгласил Эскар. — Вы, секретарь, судите о предмете, в котором не разбираетесь! Невозможна передача информации без потерь. Мозг Хранителя выдаёт информацию в ответ на внешний запрос. Нет запроса — нет информации. Как может ученик сформулировать запрос, если не имеет никакого представления о предмете?

— Иными словами, вы утверждаете, что вместе с Хранителями погибнут знания.

— Да, именно так.

— Но можно внести в закон поправку, выводящую Хранителей из-под его действия.

— Хранители — лишь один наиболее наглядный пример непродуманности закона. Таких примеров десятки. Но суть не в этом. Равенство. Все равны, пока нет более и менее равных перед законом. Как только среди прочих появились более равные, закон превращается в собственное отрицание. Нужно объяснять, почему?

— Нет, не нужно. Вы убедили всех, что законопроект несовершенен. Но остаются причины, вызвавшие его появление. Наша цивилизация стареет. Нужно место для молоди.

— Вот теперь мы подошли к самому главному. Для развития цивилизации требуется жизненное пространство...

...Два крупнейших генетика планеты. Полной неожиданностью для нас оказалось, что длительное время они контактировали. Учились в университете в одной группе и даже проживали в одном хоме. У обоих полностью или практически полностью разблокирована эмоциональная сфера. Предположительно, раньше потерял блокировку Атран. Об этом свидетельствует тот факт, что он быстро, практически моментально вступал в контакт с предразумными (кулы, шалоты) и мгновенно получал их полное доверие ещё в то время, когда в поведении Алима отклонений не наблюдалось. Известно, что Атран воспрепятствовал уничтожению кулы по кличке Бала и содержал её при себе до естественной смерти хищницы.

Обстоятельства разблокировки эмоциональной сферы Алима известны достаточно хорошо. Это произошло на пике длительной эмоциональной и физической нагрузки. Туристская группа, в которую входил Алим, оказалась на длительное время отрезана от большого мира. Алим был выбран в руководители группы, а позднее возглавил группу, приняв на себя всю ответственность. К счастью, в группу входил инфор Корпен, от которого мы получили исчерпывающую информацию.

Алим, как и Атран, успешно контактировал с неразумными видами. Проведённый под его руководством перегон инструментов вошёл в историю. Надо заметить, что Алим возглавлял ещё три успешных перегона, хоть и не таких крупных. А пять перегонов, проведённых без его участия, закончились полным или частичным провалом.

Заключение.

1. Связь между активизацией творческих способностей и разблокировкой эмоциональной сферы кажется несомненной. Однако наша группа категорически рекомендует воздержаться от экспериментов по разблокировке эмоциональной сферы. Как показало негласное тестирование, оба наблюдаемых знают о своей уникальности и постоянно держат строжайший эмоциональный контроль. При отсутствии такого контроля поведение индивидуума может стать непредсказуемым и даже опасным для общества.

2. Повторная блокировка эмоциональной сферы наблюдаемых нежелательна и с большой степенью вероятности невозможна. В любом случае, попытка блокировки может привести к потере уникальных способностей наблюдаемых.

3. Нет причин связывать разблокировку эмоциональной сферы с генетическим предрасположением. Иными словами, оба наблюдаемых могут получить разрешение на продолжение рода на общих основаниях.

 

Алим. Полигон

Солнце едва-едва выглянуло из-за горизонта, когда Алим появился в лаборатории. Он любил эти тихие утренние часы. Потом появятся сотрудники, заполнят пространство шумом и разговорами. А пока можно подумать.

Выпростал рук-ку из обтекателя и сжал упругое грушеобразное утолщение у основания светоча. Сок, густой как сироп, устремился к листьям, и те засветились, постепенно наращивая яркость. Приятный, чуть зеленоватый свет залил лабораторию. Свечение набирало силу около минуты, изгоняя тени все дальше и дальше. Пройдёт часа два прежде, чем оно начнёт угасать, но к тому времени поднимется солнце. Алим подождал, пока не станут видны мельчайшие детали, прошёлся вдоль ряда малых инкубаторов. Икринки развивались нормально. Скоро можно будет закладывать следующую серию опытов.

— Доброе утро, профессор!

— Доброе, доброе. Не спится?

Инога, молодой инфор, секретарша Алима, смутилась. Смущалась она всегда. По поводу и без. Но дело своё знала. Ардина, хоть и числилась по-прежнему референтом Алима, на кафедре появлялась редко. Она выбрала карьеру общественного деятеля. Именно она организовала несколько лет назад студенческий хор. И то, что в этом году хор занял первое место по району — её заслуга. Теперь Ардина пробивала разрешение на организацию сада ароматов. «Ни один уважающий себя научный городок не может обойтись без сада ароматов, — утверждала она. — Наука наукой, но пришла пора думать о культуре отдыха!».

— Что у нас на сегодня?

— Первая половина дня свободна, а во второй показательная операция для студентов. Рук-ки по Алиму, экстремально-декоративные.

— Рук-ки... Опять рук-ки...

— Опять, — мило смутилась Инога.

Рук-ки по Алиму — это пятипалые кисти с двумя противолежащими пальцами. По покрову они делились на обычные (мелкая чешуя) и экстремальные (кожа без чешуи от запястий до кончиков пальцев). Совсем недавно появилась мода на экстремально-декоративные — с пятью крупными чешуйками на тыльной стороне кончиков пальцев. Почему-то эту моду связывали с именем Эскара, но проверить слухи никак не удавалось.

— Почему все считают, что рук-ки по Алиму лучше всего делает Алим?

— Но ведь во всём мире утверждён именно ваш стандарт пятипалой кисти. Ваша иерархия доминантных признаков кисти для поддержания видовой совместимости...

— Если моя, то откуда взялись эти экстремально-декоративные пальчики? Ну хорошо. Передайте лаборантам, чтоб не кормили до операции инструмент.

— Передам, — Инога поскорей юркнула в свой закуток. Резко отрицательное отношение Алима к декоративным чешуйкам было всем известно. Также было известно, что мода на них набирает силу.

Рабочий настрой исчез. Алим прошёлся ещё раз вдоль строя инкубаторов, механически поправляя что-то. С какого момента жизнь пошла не так? Кто в этом виноват? Ардина? Нет, она в высшей степени разумная самка. Почему-то с ней Алим никогда не чувствовал такого полного слияния, как с Риглой. Но она всегда была надёжным союзником. Холодным, расчётливым, не забывающим о своих интересах, но надёжным. По каким-то своим, непонятным Алиму мотивам, Ардина всегда держала его сторону. Таскала его по концертам и торжественным сборищам, знакомила с городским начальством и академическими светилами. Она была прирождённым политиком. Задумывала и гениально претворяла в жизнь многоходовые комбинации. Алим восхищался её талантом, но не понимал, как можно в этом находить интерес.

Вот в чём дело! Ригла была другом, не союзником. То есть, союзником тоже, но кем-то ещё, для чего и слова в языке не имелось. Чтоб понять это, надо пройти маршрут к Водопаду, голодать, вместе рисковать жизнью...

Память унесла Алима ещё дальше. Студенческие годы, Атран, хом на двоих в университетском кампусе. С Атраном кризиса среднего возраста в принципе не могло случиться. Он всегда видел цель и умел её добиваться. Через год после института получил лабораторию. Не по нелепой случайности, а заслуженно, открыв новое направление в биологии.

Алим покосился на ослепительно сияющие листья светоча. Как ждали они в институте первые образцы новых растений. Как быстро вошли светочи в быт. С каким жадным интересом по десять раз заставляли инфора повторять доклад Эскара в редакции Атрана «О тонком строении вещества».

А таинственные вызовы с границы, огромная боевая кула, которую Атран привёл с кордона и поставил на довольствие в институте. Кто бы позволил Алиму сделать подобное? А методический материал «Об охоте на алмаров крупного и особокрупного размеров»? Благодарность от городской транспортной службы, о которой рассказывала Ардина... За что бы ни брался Атран, он во всём добивался успеха. Это даже не талант, это стиль жизни — добиваться успеха в любом деле. Талант у него в другом — избегать безвыходных положений. Или это одно и то же?

Тут мысль Алима сделала зигзаг. Атран отказался от Ардины! Сама Ардина никогда не рассказывала подробности, но факт есть факт. Атран отказался от союзника, надёжно прикрывавшего тыл. Всё взвесил и отказался. Нет, взвешивать не в его стиле. Он действует по наитию, по интуиции. Разве можно проанализировать интуицию? Но всё же?..

— Профессор, вы не заняты?

— Да?

— Студенты спрашивают, вам нужны в это лето помощники на полигон?

— Нет, Инога. Только пять лаборантов. Причём, самых толковых, чтоб не лезли в прибой. Хватит нам несчастных случаев.

— Профессор, я просто не знаю, как им это сказать. Они так ждут экспедиции...

— А вы скажите, что никто не запрещает им провести летние каникулы в районе полигона.

— Гениально профессор. Как я сама не догадалась?

— Что мне нравится, вы всегда знаете, когда нужно догадаться, а когда нет, — Алим вогнал секретаршу в смущение, и настроение несколько поднялось.

Каким-то чудом студенты узнали, когда шалот отправляется на полигон. Правда, Алим подозревал, что это чудо зовут Инога, но секретарша всё отрицала.

— Все сели? — спросил водитель. Алим расслабил присоску, покинул место справа от водителя и описал вокруг шалота петлю. Пересчитал пассажиров. Шалот был маленьким, десятиместным. И два места ещё оставались свободными. А совсем недавно на полигон отправлялись три больших шалота. Да, лучшие годы полигона позади...

— Отправляемся!

Шалот пронзительно свистнул и лёг на курс. Студенты с шумом и гамом устремились вдогонку.

— Не гоните, — попросил Алим и выразительно скосил глаз на студентов.

— Так ведь за сутки не уложимся, — усмехнулся водитель, но скорость сбавил.

— А вы куда-нибудь торопитесь?

Вскоре дно резко ушло вниз. Ярко светило солнце, попутное волнение навевало дрёму, и даже Темнота прикидывалась синевато-голубоватой дымкой. Загадочной, но совсем не страшной.

Как можно ориентироваться в бескрайнем океане, Алим не понимал. Однажды на полигоне он спросил об этом водителя, тот хмыкнул, развёл в задумчивости плавники, потом слился и обрушил на Алима лавину ощущений. Наполовину своих, наполовину шалота. Тут были эхосигналы и запахи, цвет и вкус среды, высота солнца над горизонтом, недоступные разумным ощущения шалота, и просто бесконечная уверенность в себе. Алим понял, что ему не дано...

— Не унывайте, — утешил водитель. — Потеряетесь — держите всё время на восход солнца. Не пройдёт и трёх суток, как попадёте в населённые места.

Волны становились крупнее. Местами на них появлялись барашки. Студенты в кильватере шалота притихли и сбились тесной стайкой. Алим заработал хвостом, отделился от шалота и поднялся к самой поверхности.

— Эй, молодёжь, кто умеет на волнах кататься?

Выбрал волну покруче, пробил поверхность у самого гребня — и заскользил вниз, выставив спину из среды, словно по бесконечному гребню переката.

Студенты с радостью подхватили идею. Кто отставал от волны, кого волна подхватывала и переворачивала светлым брюшком кверху, и тогда раздавался визг и взрывы смеха. Они ещё не знали, что требуются десятки часов тренировки, чтоб скользить, не уставая, часами. А поначалу сил уходит даже больше, чем на движение своим ходом. Что завтра у них будут болеть все мышцы. Но страх перед Темнотой ушёл. А именно этого и добивался Алим. Заметив, что три девушки начали отставать, Алим усадил их на Шалота. Через полтора часа выбились из сил ещё четыре студентки. Три отдохнувшие и умница-Инога уступили им места. У молодёжи появился повод к веселью — всем косяком обучали Иногу скользить по гребню волны. Инфоры редко отличались ловкостью. Инога то отставала от волны, то испуганно взвизгивала, скатываясь к подошве волны и теряя скорость.

Лаборанты, вначале ехидничавшие, под конец захотели принять участие в общем веселье. Но тут Алим был непреклонен. Шесть лаборантов прикрывали своими телами трёх осьминогов-корзинок. А в корзинках находились молоденькие инструменты. Инструментами Алим рисковать не мог.

Так, меняясь и отдыхая на шалоте, двигались весь день и всю ночь. На полигон прибыли утром второго дня, и отнюдь не ранним. Алим проследил, чтоб инструменты разместили в гротах, и отпустил всех отдыхать.

На следующий день двигаться могли только лаборанты. У серфингистов ныли все мышцы.

— Профессор, надо подбодрить молодёжь, — Инога морщилась при каждом движении плавника.

— Дай мне умереть спокойно! — простонал Алим. Но долг пересилил.

По общежитию разносились стоны.

— Теперь, парни, вы знаете, что такое экстремальный туризм, — скривившись, объяснял студентам Алим. — Ох, где мои былые годы? Икша сняла бы нас всех с маршрута...

— Кто такая Икша, профессор?

— Одна моя старая знакомая. Она бы назвала вчерашний день прогулкой выходного дня. Да я бы сам назвал... О, моя спина...

Полигон представлял собой атолл, выросший на вершине давно потухшего вулкана. Когда-то с ним связывали большие надежды. Атолл должен был представлять праобраз ольдерной цивилизации. Считалось, что место выбрано крайне удачно. Стоит только перегородить узкий вход в лагуну — и ольдер готов. Предполагалось поднять уровень среды в ольдере на три метра выше уровня океана. Пригнали строительных алмаров, соорудили три дамбы. Алим разместил в технологических проёмах насосы, и начали подъём уровня. Насосы гнали воду и жрали планктон тоннами. Уровень не поднимался. Попытались провести обратный эксперимент. Понизить уровень в лагуне. Тот же результат. Лучшие математики института кружили по лагуне, вычисляя площадь зеркала, лично проверяли производительность насосов — и никак не могли поверить в ту простую истину, которую давно понял Алим. Среда фильтровалась сквозь грунт и возвращалась в океан.

Понимание пришло после шторма. Колоссальной силы шторм прокатился над атоллом и заполнил ольдер до проектной отметки в три метра. Ликованию не было предела. Но уже через двое суток уровень опустился до обычного. Математики получили цифру — скорость фильтрования среды. И строили математические модели умопомрачительной сложности.

Полигон не закрыли только потому, что он придавал вес институту. Сюда отправляли на стажировку студентов, здесь, вдали от жилой зоны, проводили чистые эксперименты. Но постепенно полигон хирел. Зимой от бескормицы сдохли насосы, и это даже никого не озаботило. Можно было бы переориентировать полигон под другую научную программу, но слишком далеко от жилой зоны он располагался. Давно шторма размыли дамбы, давно опустели шумные студенческие общежития. Только фанатики науки — аспиранты жили здесь круглогодично ради невиданной свободой доступа к инструментам в опустевших лабораториях.

На второй день к вечеру Алим нашёл в себе силы проверить инструменты. Консерватор хоть и помутнел от стресса, но дело своё знал твёрдо: ни один из зародышей не погиб. Генетический анализатор и формирователь фенотипа пока ещё были слишком молоды, чтоб работать. Только через год придёт пора дрессировать их.

Аспиранты столпились за спиной.

— Профессор, что это?

— Разумеется, последнее слово науки, — добродушно усмехнулся Алим. — Скоро всё увидите. Как у вас дела?

— Неважно, профессор. Жабры сохнут без среды. И с этим ничего не сделать. Мы прорабатываем системы внутреннего орошения.

— Очень интересно, — Алим с ходу понял суть идеи. — Для хранения запаса среды предполагаете использовать желудок или специальную полость?

— Думаем над обоими вариантами. Но это так всё усложняет... А как ваши системы передвижения?

— Терпение, ещё раз терпение. Икра должна развиться.

Профессор, я правильно понял, вы хотите, чтоб жабры работали там, где нет среды? На суше? — робко поинтересовался студент.

— Абсолютно правильно!

— Но там же нет... среды!

Алим окинул взглядом физиономии ехидно улыбающихся аспирантов и усмехнулся про себя. Три года назад они задавали те же вопросы.

— Вот что. Собери всех в конференц-гроте. Прочту вам вводную лекцию факультативного курса «Теория суши».

Уже через четверть часа собрались все. Даже аспиранты и лаборанты. Алим кончил отчищать большую, специально выращенную прозрачную раковину.

— Просторы суши необъятны — начал он. — Ольдеры позволят нам расширить жизненное пространство в сотни раз. Но суша враждебна. Стоит разрушиться дамбе, и сотни разумных уступят место молоди. Мы не можем жить под постоянным страхом. Какой из этого вывод? Самый простой! Научиться дышать вне среды. Свести катастрофу до уровня стихийного бедствия. Пусть страшно, опасно, кто-то даже уступит место молоди, но большинство уцелеет и сможет добраться до среды.

Многие из вас спросят: «Чем дышать там, где нет среды?» Показываю. Следуйте за мной.

Выпростав рук-ки, Алим взял раковину и прямо через световое отверстие поднялся к поверхности. Подождал, пока шумная стайка студентов не сгруппируется вокруг, и поднял раковину над средой. Переждав, пока кончится бурление, с усилием втянул раковину в среду и, энергично работая хвостом, пошёл вниз. Чем глубже, тем слабее рвалась наверх раковина. Аспиранты помогли пристроить её в неровностях потолка.

— Смотрите, — подозвал студентов. — Видите, среда заполнила раковину не до конца. Какая-то субстанция занимает половину объёма раковины.

— Это пузыри, — подал голос кто-то.

— Правильно. А из чего состоят пузыри?

Тишина. Алим оглядел притихшую аудиторию. Каждый с детства знаком с пузырями. Они до того привычны, что никто не задумывается об их сущности.

— Назовём субстанцию, из которой состоят пузыри, воздушной средой! — громко и отчётливо произнёс Алим. — Исследования показали, что воздушная среда по сравнению с обычной разрежена в несколько сот раз. Приблизительно от пятисот до тысячи. Воздушная среда линейно упруго сжимается. Если мы погрузимся на десять метров, она сожмётся в два раза. Если погрузимся на двадцать метров — в три раза. О чём это говорит?

— Слой воздушной среды над поверхностью десять метров, — подал голос кто-то из студентов.

— Вы на верном пути, коллега, но допустили небольшую ошибку. Слой воздушной среды по весу равен десятиметровому слою обычной среды. Но она разрежена во много раз.

— Десять метров умножить на семьсот пятьдесят — будет семь с половиной километров, — тут же подсчитал кто-то.

— А что там, над поверхностью воздушной среды?

— Никто не знает, — развёл плавниками Алим. — Мудрейший Эскар называет это безвоздушным пространством, космической пустотой. Она так же не изучена и загадочна, как Темнота. Единственное, что мы знаем о ней — там плавает наше Солнце и много других звёзд. Эскар считает, что звёзды во всём похожи на наше Солнце, но только очень далеко.

— Профессор, откуда вы всё это знаете? — поинтересовалась после лекции Инога.

— В основном, из работы Эскара «О тонком строении вещества». А кое-что уточнили на этом полигоне.

Инога растопырила плавники, прикрыла веки и замерла, перебирая воспоминания, на долгую минуту.

— Я не слышала о такой работе...

— Она вышла ещё до вашего рождения. Обязательно познакомьтесь. Основываясь на ней, Атран вывел светочи.

Хотя с виду на полигоне было всё как всегда, нетерпение нарастало с каждым днём. Вот-вот из икры должны были появиться мальки. Какие они будут, знал один Алим. Возможно, ещё Инога. Поэтому все без исключения подолгу толпились у инкубатора, пытаясь рассмотреть мальков в тёмных шариках икринок. Алим, посмеиваясь, прогонял их. Но через четверть часа у инкубатора скапливался новый косячок любопытных.

Место для появления мальков на свет выбрали давно. Скальный выход внутри лагуны, где соседствовали глубины и мелкие тёплые лужицы, где почти не было волн. Студенты облазали весь атолл изнутри и снаружи и согласились, что лучше места просто нет.

Наконец икринки проклюнулись.

— Смотрите! У них рук-ки! Да как много! — воскликнула Инога.

— Не рук-ки, совсем не рук-ки. Будем называть их «лапки», — поправил Алим.

— А в чём разница, профессор?

— Во-первых, их четыре. Во-вторых, они не убираются в обтекатели. Обтекателей вообще нет. И, наконец, на лапках нет пальцев.

— Но почему, профессор? Это же уменьшает их функциональные возможности.

— Именно поэтому, юноша, — важно произнёс Алим. — Нужно учитывать историческую перспективу. Кто там хихикает? Подобные существа могут освоить территории, на которых мы не сможем их контролировать. Там их эволюция пойдёт быстро и бесконтрольно! Нужны нам в будущем конкурирующие виды?

Праобраз конкурирующего вида тем временем учился плавать и охотиться на проплывающие перед носом кусочки пищи.

— Смотрите, он лапками загребает! — радовались студенты.

Шли дни. Мальки подрастали. Но не выказывали никакого желания вылезать на сушу. Алим волновался и нервничал. Студенты строили планы.

— Может, их напугать?

— Уже пробовали. Они нас не боятся. Мы же их кормим.

— А если поймать и на берег посадить?

— Не годится, юноша, — возразил Алим. — Процесс должен идти естественно.

— А как у вас было, профессор?

— Я попал в лужу, которая быстро мелела.

— Так повторим с мальками?

План Алиму не нравился, но лучшего варианта не придумали. Выбрали камень с чашеобразным углублением, выкатили на мелкое место, чтоб верхушка возвышалась над уровнем среды, заполнили углубление. Поймать малька не составило труда. Студенты подобрались без комплексов, и активно использовали рук-ки. Через минуту малька загнали в пустую раковину, Алим выполнил полузабытое упражнение «стойка на хвосте» и осторожно выплеснул малька в лужицу. Малёк заметался. Новое место ему не понравилось. Лужица оказалась слишком мелкой. Алим щурился изо всех сил, пытаясь навести глаза на резкость. Жабрам недоставало среды, голова кружилась, но он продолжал наблюдать.

Всё произошло очень быстро. Малёк, извиваясь всем телом, выбрался из лужицы, смешно передвигая лапки переместился на край камня и бултыхнулся в среду. Алим оттолкнулся от камня рук-ками, опрокинулся на спину и долго не мог отдышаться.

— Ну как, профессор?

— Он неправильно двигался, — произнёс наконец Алим. Выпростал рук-ки из обтекателей и начал показывать, как должен был двигаться малёк.

Молодёжь каталась на волнах прибоя. Алим уже жалел, что обучил их. Где самые высокие, крутые волны? Правильно, там где мелко. Там, где из кораллового песка словно зубы выступают скалы. Но скорость, азарт, чувство опасности и собственной силы — что можно противопоставить этому? Работу? Они не отказываются от работы. Восстановили несколько хомов общежития, навели там идеальную чистоту и порядок. Исправно кормят инструменты, ухаживают за пополнением в семействе осьминожков-манипуляторов.

А когда вечером Алим увидел в волнах прибоя среди молодёжи свою секретаршу, не выдержал, отозвал в сторонку и отчитал:

— Инога, ты мне нужна живая. Живая, а не размазанная по камням. В твоей голове все наработки нашей лаборатории. Понимаешь, чем ты отличаешься от этих охламонов?

— Понимаю, профессор, — покорно согласилась девушка. — Я, жертва науки, обязана сидеть в глубине библиотек и беречь свою бесценную головку.

Приближался день отъезда. Мальки подросли, привыкли, что их по десять раз в день сажают на выступающие из воды камни. Но по своей воле среду не покидали.

— По схеме перемещения Алима движение осуществляется прерывисто, — спорили студенты. — Это нерационально. Всё время чередуются циклы ускорения-торможения. Мальки нашли более рациональную схему непрерывного движения.

— Но на двух лапках невозможно удержать равновесие. Ты думаешь так, будто находишься в среде. А надо думать так, будто ты на суше. Надо учитывать силу тяжести. Она опрокинет малька на бок.

— Почему? Они же передвигают одновременно лапки, расположенные по диагонали, с разных сторон тела.

— Потому что устойчиво стоять можно только на трёх точках. И передвигать лапки надо по одной. На двух точках опоры малёк потеряет равновесие.

— А компенсирующее движение хвостом?

Алим в споры студентов не вмешивался. Мальки уверенно двигались, и этот факт делал споры бессмысленными. Алим спорил с аспирантами по серьёзным вопросам.

— Зрение — вот первопричина, по которой мальки боятся суши, — внушал он аспирантам. — Поднимите головы над средой и попробуйте разглядеть удалённые предметы.

Аспиранты послушно поднимались к поверхности.

— А проблема жабр?

— Эту проблему мальки ещё не успевают ощутить. За те несколько секунд, что они находятся вне среды, жабры не успевают пересохнуть. И третья проблема — кожные покровы. Чешуя не годится. Не знаю, почему, но не годится для суши чешуя. Мне сердце-вещун говорит — не годится.

И начинались жаркие споры. Это было прекрасно. Инога внимательно слушала, уютно устроившись в уголке грота и смотрела на спорщиков огромными загадочными глазами. Ради этих споров, ради этих глаз хотелось жить.

Пришёл пассажирский шалот. На этот раз деканат послал большого, тридцатиместного шалота.

Знаешь, Инога, я не хочу возвращаться, — поделился Алим. — Здесь солнце играет на камнях, здесь чистая среда, здесь тихие вечера. А там... Там шумно и душно.

Через год мы сюда вернёмся, профессор.

 

Атран. Кафедра

Атран вернулся с работы усталый. Две операции в день — это много. Пусть даже таких отработанных, как экстремальные рук-ки по Алиму.

Большой грот его хома погрузился в вечерний полумрак. Но зажигать светочи не хотелось. После смерти Балы хом казался слишком пустым.

Пусто, — подумал он

— Пусто, — повторил вслух. — Регрессивная эмоциональная сфера...

Когда это началось? Когда жизнь пошла не так? И гадать не нужно. В день гибели Мбалы. Когда он раскрылся перед кулой.

— Зависть — регрессивная эмоция. С Алимом такое бы не случилось, — вслух произнёс Атран и прислушался к собственному голосу. — Не надо себя обманывать. Я завидую Алиму.

Надо признать, повод для зависти имелся. Ещё до окончания университета Алим принял участие в экстремальном турпоходе, превратившемся в уникальную научную экспедицию. По результатам экспедиции он, по-существу ещё студент, получил лабораторию. А перегон инструментов? А грандиозный полигон, выделенный для исследований по программе освоения суши Алима.

И, под конец, именно к Алиму ушла Ардина. Атран давно уже не был наивным юнцом. Он понимал: Ардина искала мужа с карьерой. И каким-то женским чутьём определила, что Алим перспективней.

— Алим настоящий учёный. Упорный и трудолюбивый. Я ему вовсе не завидую. — Прозвучало это не очень убедительно. Описав несколько кругов по хому, Атран замер у входа. Последнее время эта эмоция возвращалась всё чаще. Её нужно проанализировать и, если получится, деактивировать. Для начала — проименовать.

Сосредоточившись, Атран вспомнил, что Бала не раз пыталась передать ему это состояние после долгой разлуки. Почему-то хищнице казалось важным сообщить не новости, а эмоциональное состояние.

Отсутствие партнёра... Тоска по партнёру — вот как я её назову! — решил Атран и немного успокоился. Можно завести нового партнёра. Не такого вызывающе огромного, как кул или шалот, а наоборот, маленького и неприхотливого. Или сменить образ жизни — устроиться водителем шалота. Радикальное решение. Партнёр будет всегда рядом. Но — не то это...

Есть второй проверенный метод — с головой уйти в работу. Погрузиться в неё как в Темноту... Начать новую, перспективную тему... А почему бы и нет?

— Атран, вы не заняты? У вас такой задумчивый, сосредоточенный вид.

— Рад видеть вас, Алтус! Будьте как дома! — Атран торопливо активировал несколько светочей. Профессор Алтус слеповато прищурился.

— Слышали новость, коллега? Опять ужесточили правила получения разрешения на потомство. Теперь вводится максимальная численность населения в области.

— Раньше была — в районе. В чём разница?

— В том, коллега, что если в каком-то районе идёт превышение, избыток усредняется на соседние районы. И там тоже перестают выдавать разрешения. Теперь завести потомство можно только на периферии, в глубинке.

— Нам нужно жизненное пространство, профессор. А оно есть. Его много. Но там темно... Давайте пробьём у начальства новую тему. Например, мобильный светоч.

— Мобильный — это с хвостиком? — хихикнул Алтус. Атран тоже рассмеялся.

— А почему бы и нет? Представьте, профессор, днём светочи поднимаются к поверхности и запасают энергию. А ночью опускаются в Темноту и освещают посёлки глубинников.

— А сколько времени они подниматься-опускаться будут? А течением их никуда не унесёт?

— Унесёт, — признал Атран. — Без хвостиков никак. А с хвостиком — это уже рыба, а не растение.

Обсудили ещё несколько вариантов, посмеялись. В общем, вечер прошёл замечательно, хотя ничего путного не придумали. Алтус пообещал зайти на следующий день.

Но на следующий день именно Атран ворвался в лабораторию Алтуса.

— Профессор, мне в голову пришла гениальная мысль! Помните наш вчерашний разговор? Скажите, много ли света нам надо от природы?

— Ну-у... Чтоб видеть окружающее...

— Правильно, профессор! Даже в самой чистой среде сложно рассмотреть что-то на расстоянии больше сорока метров. А обычно мы довольствуемся двадцатью, так?

— Так.

— И свет нам нужен только там, куда мы смотрим! Со стороны хвоста свет не нужен!

— Всё так, коллега.

— Так почему бы нам самим не обзавестись светочами? Представьте — маленький светоч на носу, глаза повышенной чувствительности, как у глубинных рыб, эхолокатор для дальних расстояний — и вот вам житель глубин!

— Это уже три генных коррекции, коллега. Мы потеряем совместимость с жителями глубин.

— Но зато жизненное пространство! Сколько угодно жизненного пространства! В сотни раз больше, чем сейчас!

— Коллега, вы или гений, или сумасшедший. Или и то, и другое вместе. Надо всё ещё раз обдумать и проверить. Глаза — это просто. Эхолокатор — это есть у финов и шалотов. Потребуется изменение формы черепа... Но реально. Светящийся орган — такого в природе нет. С этого и надо начинать. Справимся, коллега?

— А куда мы денемся, профессор? Давление жизни раздвигает горизонты!

— Очень любопытно! Давайте обсудим, как представить ваш проект начальству. И что стребовать с начальства в первую очередь.

Началась работа. Атран атаковал проблему по всему фронту, закладывал сотни опытов. Постоянно возникали непредвиденные сложности, и опыт создания светочей не помогал.

Зона накачки должна обильно снабжаться кровью. Но кровь не сок растений. Она не прозрачна. Атран справился с этой проблемой.

Светящийся орган должен быть небольшим. Атран увеличил интенсивность излучения света, и ткани начали отмирать. Не сразу он определил причину — перегрев тканей. Ещё увеличить приток крови?

Атран вынес орган за пределы обводов тела. Да, внешний вид пострадал. Да, обтекаемость не улучшилась. Но с этими неприятностями можно справиться потом. Главное — светляк охлаждается средой со всех сторон. Особенно эффективно внешнее охлаждение при движении. Даже при самом медленном.

Крупные и мелкие проблемы возникали десятками. Хуже всего, что инструменты не понимали, что такое светляк. Для них это был просто фрагмент генокода, описывающий кусок мяса необычной формы. Светимость, интенсивность нагрева — всё на интуиции.

Атран просиживал в инструменте сутками. Пока глаза не слипались, пока обнаглевшая лаборантка с подвыванием и причитаниями чуть ли не за хвост вытаскивала его из инструмента, разорвав контакт, сорвав опыт и, взяв на нижнюю присоску, буксировала в хом. Атран ей всё прощал. Он был счастлив. Он творил жизнь! Создавал новое, невиданное!

Часто к нему заглядывал утомлённый Алтус. Близоруко щурился, жаловался на годы, на усталость.

— Закончим эту тему, обязательно пройду омоложение, — непонятно на кого сердился он. — Сколько можно тянуть!

Атран знал, что у Алтуса те же проблемы. Инструменты не были натасканы на особые свойства организмов глубин. Образцы в хранилище кончались. Требовалась экспедиция в Темноту за новым генетическим материалом.

— Знаете, что я узнал в информатории, коллега? Из Темноты нельзя быстро подниматься к поверхности. При резком изменении давления в крови могут образоваться пузырьки. Или разбухнут стенки сосудов. В общем, произойдёт закупорка сосудов.

— Меня предупреждали об этом связисты, — припомнил Атран.

— Всё-то вы знаете, ничем вас не удивить! — притворился огорчённым Алтус, но не выдержал и рассмеялся. — Идёмте, полюбуемся вашим питомником.

Питомник располагался в старом гроте. Коралловая обрешётка там так разрослась, что почти не пропускала света. Но обитателям питомника свет был не нужен. Они светились сами. Кто поярче, кто тусклее, кто целиком, а у кого лишь лопасть хвоста или плавники. Маленькие, меньше пальца, они гонялись друг за другом, то вспыхивая, то притухая, озаряли грот неверным, колеблющимся светом. Сюда лаборантка Атрана переселяла отработанные образцы.

Атран подозревал, что у неё частично разблокирована эмоциональная сфера на почве невозможности завести потомство, и делал вид, что не замечает, куда исчезает запас подкормки инструментов. А иногда даже слегка поощрял, помогая отловить резвящийся фейерверк — подросший результат очередной серии опытов.

Но Атран даже представить не мог, что о гроте знало начальство института. Нередко сюда приводили гостей и туманно намекали, что здесь можно увидеть праобраз города будущего — города в Темноте.

— Свершилось! Коллега, свершилось! — Алтус ворвался в лабораторию в радостном возбуждении и даже описал несколько пируэтов под самым сводом. На профессора это было совсем не похоже.

— Нам дали разрешение на создание нового разумного вида?

— Нам дадут разрешение на всё! Совет наконец-то осознал необходимость расширения жизненного пространства. Объявлен конкурс проектов. Победа гарантирована, мы получим неограниченные возможности. Вплоть до создания полигона в Темноте и отряда добровольцев-испытателей!

— Добровольцы нам не годятся. Наши испытатели должны родиться с генетическими изменениями...

— Всё, что угодно, Атран! Победитель конкурса получит неограниченные полномочия и квоту рождений разумных. У нас просто нет конкурентов!

— Как не вовремя!.. — Атран выпростал из обтекателей рук-ки и в отчаянии сжал кулаки.

— Что с вами, коллега? Полигон в Темноте — это ваша мечта.

— У нас есть конкурент, профессор. И на сегодня его проект выглядит привлекательней нашего. Нам надо хотя бы год! Через год мы представим неоспоримые доказательства преимущества нашей темы. У нас будут образцы. Но сегодня он впереди...

— Да о ком вы говорите?

— Об Алиме и его проекте ольдерной цивилизации.

Алтус смутился и погрустнел.

— Да, коллега. Я совсем упустил его из вида... Но время есть. Срок подачи заявок заканчивается через полгода. Месяц-другой комиссия будет изучать и сравнивать проекты. Лучшие пройдут во второй тур... Время ещё есть!

 

Алим. Симпозиум

— Инога, я гений! Веришь?

Девушка скептически изогнула хвостик.

— Я только что решил проблему зрения на суше. Прозрачные веки! Помнишь, на прошлой неделе в информатории был обзорный доклад об оптике.

— По воспоминаниям Эскара?

— Да-да! Там говорилось о линзах и хрусталике глаза. Прозрачное веко будет корректирующей линзой для воздушной среды. Правда, гениально по простоте?

— Профессор... но как мы будем спать?

— Спать? Причём здесь это? А-а, понял! Спать с открытыми глазами... Я не подумал. Да, действительно...

— Мой муж здесь? — озабоченная Ардина ворвалась в аудиторию прямо через световое отверстие в потолке и закружила, напряжённо вглядываясь в тёмные спины студентов. На днях пронёсся шторм, и среда ещё не очистилась от мутотени.

— Здесь я, — откликнулся Алим. — Надо подменить кого-то из лекторов?

— Нет. Только что пришла депеша от Совета планеты. Инога, душечка, хорошо, что вы тут. Дуйте на почту и принесите полный текст. Совет планеты объявил конкурс на лучший проект поиска дополнительного жизненного пространства. Девиз конкурса — «Шельф — это ещё не всё».

— Ах! — пискнула Инога, и только хвостик сверкнул серебром. Ардина проводила её взглядом и строго взглянула на мужа.

— Это твой звёздный час.

— Но мы ещё не готовы... — Алим зачем-то выпростал рук-ки из обтекателей и посмотрел на ладони. — Ещё столько предстоит сделать...

— Так делай. Но скорее. У тебя не больше полугода. Главное — помни, это не твой персональный проект. Это дело политическое, и за тобой — честь и перспективы даже не института, но всего Юго-Востока. Нам нужна, просто необходима твоя победа.

— Мой проект нужен не Юго-Востоку, а всей цивилизации!

— Тем более! — не стала спорить Ардина. Она знала, что в политике её муж не разбирается абсолютно. — По существу, у нас только один серьёзный конкурент — Северо-Западный Институт Генетики.

— Атран? Ну да, я слышал о проекте Атрана-Алтуса. Что-то об освещении Темноты светочами. Мобильные светочи, да?

— Не думай о светочах. Поиском слабых мест в его проекте займутся другие специалисты нашего института. Работай над своим проектом ольдерной цивилизации, а дискредитацию проекта Атрана обеспечат другие.

— Но я сейчас работаю не над ольдерной цивилизацией. Мы пошли дальше! Ольдеры — вчерашний день. Подожди, что ты сказала о дискредитации?

— Бездонные глубины! Неужели ты думаешь, что Атран сам выложит перед Советом все недостатки своего проекта? Найти слабые стороны его проекта — наша задача. Не волнуйся, на той стороне найдутся специалисты, которые пройдутся по недостаткам твоего плана.

— Много они найдут, если даже наше начальство думает, что мы ольдерами занимаемся... — пробурчал под нос Алим. Но Ардина услышала.

— Не вздумай их в этом разубеждать! Твоя победа нужна всему региону. Иначе мы так и останемся провинцией.

Огромный амфитеатр, такой большой, что даже в кристально чистой среде противоположный край терялся в голубой дымке, был переполнен. Инфоры и широкомыслящие составляли большинство, но и представителей других видов набралось немало. Сейчас зал шумел. Ничего подобного Алим не видел, и даже представить не мог. Это было грандиозно, за подобным форумом чувствовалась мощь и сила цивилизации. Куда ни брось взгляд, везде серебрятся, темнеют, синеют, золотятся и сереют тела разумных. Боковая линия зудит от обилия сигналов и ничего не может подсказать. Алим поднялся к самой поверхности, и теперь видел море тёмных спин. Ардина куда-то ускользнула по своим неведомым закулисным делам, Инога, наоборот, держалась на расстоянии вытянутого плавника. Несмотря на испуг, застывший на мордашке, она была полна решимости выполнить свой долг — всё увидеть, запомнить и передать потомкам.

— Я никогда такого не видела. Столько проектов. Столько разумных. Наверно, я похожа на испуганного малька?

— А что ты думаешь о повороте тёплых течений в полярные области?

— Это даст нам больше тридцати тысяч километров береговой линии. Площадь обитаемого шельфа увеличится на...

— Цифры я помню. Ты думаешь, это возможно?

— Дамбы из генетически изменённых водорослей? Да, а что?

— Мне кажется, я потерял чувство реальности. Мы такие всесильные! Поворачиваем течения, скапываем материки и засыпаем океанские впадины... Я чувствую себя могучим шалотом! Думал, только у нас с Атраном стоящие проекты, а их десятки.

— Но мы никогда не сможем скопать материки. Это чистая фантастика. И я вовсе не хочу, чтоб тела разумных уменьшали в два раза.

— Зато какая смелость идеи! Я неделю словно пьяный, — улыбнулся Алим.

— Перерыв закончен! Перерыв закончен, опускайтесь на свои места! — Курьеры с громкими криками пронзали косяк по всем направлениям, и постепенно шум стихал. Алим не без труда разыскал свой ряд. Откуда-то вынырнула Ардина и сходу причалила к верхнему нервному пятну.

— «Эксперты считают, что у проекта Атрана шансов больше, — торопливо сообщила она мыслеречью. — Твой слишком шокирует сознание. Мы допустили ошибку. Надо было заранее приучить аудиторию к мысли, что выход на сушу возможен».

— «Что же теперь делать?»

— «Добиться пересмотра проектов через полгода. Но это ещё не всё. Я выяснила, что старейший Эскар фактически является организатором конкурса проектов. А он не раз и не два консультировал Атрана. Сам подумай, за кого он будет голосовать?»

— «Значит, мы проиграли?»

— «Тсс-с...»

Над президиумом поднялась тёмная фигура.

— Прошу внимания, — разнёсся над амфитеатром мощный голос. — Мы хотели получить грандиозные проекты — и мы их получили. Много! Но я остановлюсь на двух. Это не значит, что остальные будут отброшены. Мы изучим их самым внимательным образом, отберём лучшее из каждого. Я почти уверен, что методика поворота морских течений будет использована на практике. Но сейчас я говорю о двух проектах, лидерах конкурса. Оба проекта требуют создания новых разумных видов. Нам, старикам, не будет дороги в новое будущее. Но только так, отбрасывая устаревшее прошлое, можно двигаться вперёд. Мы это знали, когда формулировали цель конкурса.

На сегодня оба проекта находятся на самой ранней стадии разработки. Но, несмотря на это, уже доказана практическая осуществимость обоих направлений. Все мои знания, весь жизненный опыт говорят, что и Темнота, и Суша могут быть освоены и заселены.

Сейчас вы все решаете, какой проект отвергнуть, а на какой бросить силы научных институтов. Темнота или Суша? Я предлагаю третий вариант — и Темнота, и Суша. Прошу не забывать, что эти проекты не являются антагонистами. Мы можем реализовать оба. И выигрыш получим двойной! Только реализовав оба проекта, мы сможем освоить всю поверхность планеты. И только история рассудит, какой путь был правильный. Я сказал.

Алим без сил опустился на дно. Предстояло голосование, но после речи доминатора это выглядело пустой формальностью. Ещё в момент обсуждения проектов пришло необычайное чувство всемогущества. Каждый казался себе богатырём, вершащим судьбы мира, и весь вопрос — с уборки какой горы начать чистку планеты. Какой материк сравнять с уровнем среды, чтоб засыпать Темноту и увеличить площадь шельфа.

Отказаться от одного чуда, когда можно получить оба? Да ни за что и никогда!

Теперь же Алим чувствовал себя так, будто только что разгладил гору.

— Алим, ты ничуть не изменился!

— Корпен! Сто морей, сто штормов, неужто это ты?! — обрадовался Алим, вглядываясь в солидного, начинающего приобретать брюшко инфора. — Откуда ты здесь?

— Как это «откуда», если я это всё организую! — радостно выпалил Корпен. — Я теперь важная фигура — инфор шестого круга информатория Совета.

— Ух ты. Поздравляю!

— Да особенно не с чем. Рутина страшная. Справки, сводки, циркуляры — голова пухнет. А кто это за твоим хвостом прячется?

Алим скосил глаз.

— Познакомься. Инога, это Корпен. Корпен, это Инога. Моя секретарша. Притворяется трусихой и скромницей, но не верь. Экстремалка — не хуже нас в молодости. Не так давно сутки за шалотом своим ходом шла.

Экстремалка от таких похвал и присутствия инфора шестого круга была готова выпасть в обморок и перевернуться вверх брюшком. Заикаясь, она пролепетала что-то в ответ. Корпен окинул её от носа до хвоста озорным ехидным взором и, не отрывая взгляда, спросил Алима:

— Возьмёшь меня в свою команду?

— Какую команду?

— Ты выиграл конкурс. Тебе дают пол института. Надо будет набрать большую команду. Возьмёшь меня?

— Но это понижение для тебя. Ты опустишься до пятого круга...

— Да хоть до четвёртого! Зато займусь настоящим делом. А ради этих круглых глаз я готов опуститься до второго!

— Ах, — пролепетала Инога.

— Послушай, Корпен, ты серьёзно насчёт половины института?

— Серьёзней некуда. Предполагается выделить из Юго-Восточного Института Генетики институт Суши. У тебя карт-бланш на набор сотрудников, выбор места для полигона и прочая и прочая и прочая...

— Полигон у нас уже есть. Далековато, правда, но это специально. Чтоб образцы по всему свету не разбежались. Команда... Помнишь Иранью?

— Целительницу? У неё же образования нет.

— Образование — тьфу! Дело наживное. А талант — врождённое. Ещё бы Орчака найти... Из него неплохой испытатель бы вышел.

— Алим, у тебя есть я! И я пока инфор Совета. Диктуй список имён и ни о чём не беспокойся. Разыскать их — моя забота.

— Тогда хорошо бы ещё Амбузию...

— Замётано!

Тут Алим заметил подплывающую Ардину.

— Как ты вовремя! Корпен, знакомься, моя жена Ардина.

Корпен как-то странно булькнул.

— Уже знакомы, — хмуро отозвалась Ардина.

— Э-э, я чего-то не знаю?

— Ну, поскольку мы в одной команде... Твоя половинка опасней дикой кулы, — ухмыльнулся Корпен. — Но сегодня мы были свидетелями потрясающего зрелища. Ардина нарвалась на противника, превосходящего её классом. Их словесная дуэль длилась чуть ли не полчаса. Они выпустили друг в друга столько колкостей, игл и ядовитых шипов, что я значительно пополнил копилку знаний. И всё под видом интеллигентной беседы.

— Кто же это?

— Твой старый знакомый Атран. — созналась Ардина. — И хватит об этом!

— Я хотел его поздравить, — огорчился Алим. — А теперь — что?

— Теперь тем более нельзя откладывать. Двигай за мной!

Усталая Ригла возвращалась домой. Завершился скучный, хлопотный день. Такой же скучный и хлопотный, как предыдущий, как череда дней в несложившейся жизни. Первичная дрессировка молодых шалотов. Поддержание породы. Селекция. Не успеешь привыкнуть — следующая группа. Каждого четвёртого надо отправлять на бойню. Селекция... Попробуй, выбери из этих озорных ласковых телят, кто вырастет послушным, а кто так и останется неуправляемым хулиганом, медлительным и ленивым.

Вот и роешься в памяти инфоров-учётчиков, строишь родословные телят до седьмого колена. А потом, после работы, разыскиваешь водителей, выспрашиваешь и выпытываешь, как вели себя шалоты-родители. И конечно, надо вводить поправку на давность воспоминаний. Известно ведь, что раньше всё было лучше. Среда чище и теплее, шалоты послушней и быстрее...

А впереди ждёт пустой, неприбранный хом. Не сложилась семейная жизнь. И не сложится... Разве можно в метрополии разрешение на потомство получить? Здесь плотность населения втрое превышает норму.

продекламировала Ригла песенку-выручалочку. Завернула за угол и остановилась. У входа в её хом суетился целый косяк. Солидный инфор, крупный неутомимый, явная секретарша-инфор, широкомыслящая и ещё кто-то, не разобрать за спинами.

Неужели контрольная комиссия решила, что слишком много телят на бойню отправляем? — ужаснулась Ригла. Захотелось спрятаться, лечь на дно, зарыться в ил, исчезнуть, раствориться.

— Рыбки-ракушки, здесь полгода не промывали, — из хома показалось смутно знакомое лицо. Иранья! Точно, Иранья-целительница. А широкомыслящая — это же Амбузия.

Неутомимый развернулся, и Ригла узнала Орчака.

— Вот она, скромница! — закричал Орчак, и весь косяк устремился к ней, закружил в весёлом водовороте.

— Знакомься, Инога, это Ригла, лучший селекционер питомника, — провозгласил солидный инфор. Только по голосу да знакомым ехидным интонациям Ригла узнала Корпена.

— Очень приятно, а я вас хорошо знаю, — пробормотала секретарша и смутилась. — Алим вас очень часто вспоминает.

— Алим? Вы работаете с Алимом?

— Скажу больше. Не пройдёт и двух дней, как ты тоже будешь работать с Алимом, — сообщил Корпен. — Алим получил карт-бланш, набирает команду и угадай, о ком первом вспомнил? О нас, экстремальщиках! Э-э, что-то не так? — Корпен внимательно посмотрел на Риглу. — По этим вопрошающим круглым глазам делаю вывод, что ты не в курсе. Инога, введи коллегу в курс дел.

Девушка-инфор описала дугу и присосалась к верхнему контактному пятну.

— Извините, — пробормотала она и обрушила на Риглу лавину информации.

— Нельзя здесь конвой провести, — убеждал Алим. — Не в расстоянии дело, а в течениях. Двадцать километров по мелководью — это тридцать дней пути. Не бывает тридцати дней тихой погоды.

— Но ты же несколько конвоев провёл, — хмуро возразил Атран.

— Я провёл четыре конвоя, а в трёх случаях отказался. Там, где я отказался, всё равно повели конвои. Все инструменты в двух конвоях погибли. Я берусь вести конвой только тогда, когда знаю, что доведу.

— Мне нужны лаборатории на границе с Темнотой, — упрямо повторил Атран.

— Течение...

— Но ведь это очень слабое попутное течение. Если просто расслабиться, оно донесёт до места за два дня.

— Если отдаться на волю течению, движение среды ощущаться не будет, — задумался Алим. — Нет, слишком рискованно...

— Что?

— Да нет, бред. Если придать инструментам дополнительную плавучесть... Чистый бред! К поверхности подниматься нельзя, там волны. Если б пузыри могли держаться на заданной глубине...

Назад Алим возвращался в глубокой печали и растерянности. Повод для соперничества исчез. Он честно пытался помочь старому другу. Месяц потратил на поиск трассы для перегона инструментов. Не его беда, что трассы не нашлось. Так откуда печаль? Логический анализ ситуации говорит, что всё идёт хорошо.

Алим заработал хвостом, расслабил присоску, отделился от шалота и пошёл в глубину. Почти скрылся в ковре водорослей, затормозил и молча смотрел, как в высоте проплывает чёрная тень шалота. Некоторое время ловил боковой линией движение мощного хвоста. А потом просто лежал на дне, пытаясь понять себя, свой нелепый поступок.

В хом Атрана ворвался поздним вечером, усталый и злой. Но хом был пуст. Тускло, по ночному, желтели по углам светочи. Алим покружил, выругался вслух и... нырнул в постель.

Проснулся поздно. Чихнул, шевельнул хвостом. По телу расползлась волна тупой боли.

— Грохот водопада! — выругался вслух. — Всего полдня своим ходом...

— Силён спать, экстремальщик, — раздался из-за спины знакомый басок Атрана. — Откуда ты взялся? Я же тебя лично на шалота посадил.

— Атран, это глупо, но я не мог так уехать. Не знаю почему, но это было бы неправильно.

— Ты придумал, как провести конвой?

— Нет, но...

— Значит, это случилось и с тобой... — огорчился Атран.

— Что?

— Скажи, ты не раскрывался предразумному в минуту эмоционального кризиса? Шалоту, кулу, алмару, ещё кому-то.

— Шалоту? Не было там шалота, только разумные... Погоди, Ардина рассказывала, что у тебя была кула! Так вот, значит, как у тебя это произошло!..

— Что произошло?

— Переключение на альтернативную логику. Я хотел подготовить статью на эту тему, но потом передумал.

— Какая логика? Активизация регрессивной эмоциональной сферы. Какая может быть логика там, где правят эмоции?

— Может! Ещё как может! Ситуационно зависимая, вот какая! Сейчас я тебе расскажу.

— Подожди! Ты считаешь, что в альтернативной логике твой поступок логичен и правилен, так?

— Точно!!! Ситуационно зависимая модель логики. Логика обычной жизни даёт сбои в экстремальной ситуации.

Словно и не было долгих лет разлуки. Словно вновь вернулись студенческие годы. Полдня друзья сравнивали воспоминания, спорили до хрипоты, выдвигали гипотезы — и тут же разносили их в чешую... А потом спешили на вокзал, продолжая спор, и только чудом Алим успел на шалота. А Атран ещё некоторое время держался рядом, завершая построение логической цепочки. И это было совсем как в студенческие годы.

Конечно, Атран был не прав. Алим это чувствовал, потому что на этот раз уезжал без тяжести в душе. Атран сам поймёт, что не прав, надо лишь дать ему время...

 

Атран. Голубой транссексуал

Ситуационно зависимая логика, — размышлял Атран, присосавшись верхней присоской к брюху шалота. — Если Алим прав... Какая логика соответствует жизни в Темноте? Будет ли она отлична от нашей? Эх, Бала, не было у тебя логики. Одни чувства. Как ты радоваться умела. А как двигалась быстро!

— «Сравнил тоже! Шалот вам не кула, ганоид!» — услышал он мыслеголос. Как-то незаметно Атран сполз к хвосту и попал как раз на контактное пятно.

— Простите, я случайно сел на пятно.

— Да ничего. А я вас сразу узнал, — отозвался водитель. — Помните, помогли мне шалота укротить. У него ещё гон был, а мы на линию вышли.

Теперь Атран тоже узнал водителя.

— А как же! Отлично помню. Как он? Жив ещё?

— Жив, налимий хвост. Состарился сильно, теперь на пригородных рейсах на коротком плече работает. А мне нового дали. Но этот тихоня. А как ваша кула?

— Балой её звали, — погрустнел Атран. — Кулы долго не живут. Я её уже взрослой на кордоне застал. Потом она на почте курьером работала, сколько могла.

— Крупная кула со светлым брюхом, а при ней две наглые кильки.

— Так вы её знали?!

— Эту троицу весь город знает. Вроде местной достопримечательности. Мы ещё удивлялись, куда они пропали. А вы сказали, она умерла... Сейчас за новой едете?

— Нет. Еду на тот кордон, но не за кулой. Новый институт открываем. Надо всё ещё раз проверить, с охотниками договориться, чтоб под охрану взяли, со строителями планы согласовать.

— А что за институт?

— Институт освоения Темноты.

— Что забавно, ганоид, сейчас мы говорим и понимаем друг друга. А когда вы о своём размышляли, я ничего не понимал. Слова вроде знакомые, а вместе — непонятно.

— Это потому что мне самому пока не всё понятно, — рассмеялся Атран. — Мой друг Алим новое слово в науке сказал. Я третий день над этим словом голову ломаю, переварить пытаюсь. Если в двух словах, то нет правды на все случаи жизни. Взять законы. Вроде бы одни для всех. Но это только потому, что живём мы в одинаковых условиях. А когда одни в пресной среде жить будут, другие — в Темноте, у них и законы, и обычаи свои появятся.

— Ганоид, так бы сразу и сказали. Закон один, а правда у каждого своя, это любая самка скажет, — перебил водитель. — А то логика ситуационная... Я и слова такого не понимаю!

— Учёные много слов выдумали, чтоб умнее казаться, — улыбнулся Атран.

За беседой километры проплывали незаметно. Шалот маршрут знал хорошо, и водитель доверился ему, лишь иногда поторапливал. Атран рассказал о светочах, об экстремальных и декоративно-экстремальных рук-ках. О проекте и задачах нового института. Водитель познакомил с шалотом и дал порулить. Шалот оказался ленивым увальнем, и как только водитель ослабил контакт, сбавил ход. Атран решил подбодрить и раззадорить гиганта. Передал ему образ упругой, несущейся навстречу среды, плавные мощные колебания тела кулы. Кулой шалот слегка заинтересовался. Не уточняя внешнего вида, Атран транслировал ощущения тела, «вид изнутри», подтвердил, что Бала — самка.

— «Пусть/здесь покормится. Тёплый, густой, вкусный планктон», — с заботливостью вожака косяка передал образ шалот. Не так изящно, как делала это Бала, но чётко и понятно. Атран в восторге широко раскрыл рот и жаберные щели. А потом поделился образом с водителем.

— Знай наших! — радостно откликнулся водитель.

Отделился от шалота задолго до Размыва. Решил ещё раз осмотреть будущую стройплощадку, проверить течения, выбрать места для пограничных кордонов. Чтоб не очень далеко, но в то же время не в Темноте. Всё время жить в Темноте кулам не понравится. Нервничать будут, задирать друг друга. Сотрудники нового института тоже захотят жить поближе к солнышку. Незачем им встречаться с кулами без рулевых.

А ведь точно! — ударила в голову запоздалая мысль. — Жилую зону научного городка придётся строить на границе Темноты. И пустить рейсовых шалотов утром и вечером. Не захотят лаборанты да завхозы всё время в Темноте жить. Я сам не захочу.

Путь предстоял немалый. Но, воодушевляя себя воспоминаниями о рассказах Алима, Атран бодро работал хвостом. Среда поражала чистотой и прозрачностью, даль размывалась синей дымкой, а жабры раздувал упругий поток. Хорошо!

На второй час бодрости поубавилось.

Ещё через пару часов Атран уже вслух проклинал свою затею и экстремальщиков всех видов и направлений. Глубина возросла, температура упала, а света едва хватало, чтоб различить дно.

Когда боковая линия сообщила, что где-то рядом работают мощные хвосты кулов, Атран даже обрадовался. Развернулся и пошёл им наперерез. Вскоре различил шесть, а потом ещё два силуэта.

Но кулы были без рулевых.

Атран призывно засвистел, опытным глазом выделил вожака и прицелился на верхнее пятно. Пятна не было! Более того, верхний плавник располагался так неудачно, что на спине просто невозможно было закрепиться. Артан выпростал рук-ку из обтекателя и ухватил кула за нос, чтоб хоть как-то удержаться. Кул недовольно дёрнул головой, ударил хвостом и ушёл вниз. Вот те раз... — подумал Атран, догнал кула, поднырнул под брюхо и прицелился на нижнее пятно. Нижнего пятна тоже не было!

Дикие кулы! Сейчас сожрут, — отрешённо подумал учёный, косясь на приблизившихся хищников. Страха не было. Только усталость и злость. Кулы почему-то не нападали. Атран, словно рыбка-лоцман, держался под брюхом вожака. Постепенно комизм ситуации начал доходить до него. Сейчас остальные считали его добычей вожака. Почему не трогал вожак — непонятно. Наверно, на самом деле принял за лоцмана-переростка. Или был сыт. Или не ощутил запаха страха — добыча ведь должна излучать запах страха, чтоб предупредить об опасности свой косяк.

Долго я на такой скорости не продержусь, — размышлял Атран. — А как отстану — порвут. Вот если б продержаться подольше, пока ко мне привыкнут, за своего примут... Что я, ваших повадок не знаю?

Атран растопырил плавники в стороны и чуть вниз, до боли в мышцах выгнул вперёд, чтоб концы стали острыми, как у кулов, и начал подражать движениям и повадкам хищников. Плавное, всем телом, с оттяжкой, движение хвоста, чуть заметное рысканье головой. Он просто кожей чувствовал удивление кулов. Добыча превратилась в детёныша. Пусть из чужого косяка, но схожего вида. Да ещё под защитой вожака...

Первыми потеряли интерес самки. Самцы ещё некоторое время приглядывались. А Атран спешно вспоминал, как вела себя Бала, встречая его, возвращающегося с работы. Как, взбрыкивая хвостом, плела весёлый танец. Попробовал повторить. Реакция последовала незамедлительно. Самцы ещё больше заинтересовались, а одна из самок, принимая устрашающие позы, перешла в атаку. Нет, это не настоящая атака. Это был вариант брачного танца. Выражение недовольства соперницей. Стоило вожаку сердито дёрнуть хвостом, и она смирилась бы с конкуренткой. Но вожак недовольства не высказал. Атран резко взял вниз, пропустил кулу над собой и снова занял позицию под самым брюхом вожака. Кула развернулась и повторила атаку. На этот раз Атран взял влево и вверх, укрылся за корпусом вожака. А когда кула прошла под ним, показал ей вслед угрожающую позу. Самцы тоже возбудились. Второй после вожака решил напомнить молодым, кто есть кто. То ли ради профилактики, то ли взять Атрана себе, раз боссу тот не нужен.

Вот те раз, — сказал себе учёный. — Кажется, меня приняли в косяк, и начинаются подвижки на иерархической лестнице. Короче, будут бить...

И точно! Ещё одна самка, резко ускорившись, напала справа. Атран по крутой дуге обогнул вожака сверху и спрятался за его левым боком. А когда приблизилась третья, совсем молоденькая самка, позволил себя отогнать. Сбавил ход и вовсе отстал от косяка.

— Я транссексуал, — вслух произнёс он, не зная, смеяться или сердиться. Нервный смех булькал в горле. — Я голубой транссексуал... Но я живой голубой транссексуал!

Рассмеялся, резко развернулся и, энергично работая хвостом, направился к берегу.

Лотвич встретил его хмуро.

— Что скажешь, экстремал?

— Бала умерла от старости, и я был с ней до конца, ты это хотел услышать, охотник?

Из хома показались Урена, Аранк и незнакомая широкомыслящая.

— Здравствуйте. Вы и есть тот экстремал, который с нашего кордона лучшую кулу увёл? — поздоровалась незнакомка.

Атран непонимающе взглянул на Лотвича, но тот сердито отвернулся.

— У шефа тогда были крупные неприятности, — пояснил Аранк. — Начальству пришлось выбирать между ним и Умбрией. Кончилось тем, что Умбрию выперли с треском. А потом до нас начали доходить слухи о говорящей куле, которая носится по городу в сопровождении двух малолеток, распугивает шалотов и прохожих. Да, познакомься, моя подруга Амса.

— Очень приятно, — пробормотал Атран. — Так что там с говорящей кулой?

— О, это в двух словах не передать, — оживился Аранк. — В Управлении как услышали, что кула пугает прохожих, так принялись выяснять, чья кула. Для начала сняли чешую с Лотвича. Чисто для профилактики. Потом послали комиссию из трёх охотников к вам. Те встретили кулу, пообщались с ней, и тут начинаются настоящие чудеса. Все три инспектора клянутся, что кула общалась с ними на мыслеречи, рассказала, что работает с подружками на почте курьером, что её самец работает в институте гетики, охотится на непонятное-неизвестное, что вечером она будет помогать-охранять его, а он обрадуется ей. В общем, кула сыта, ухожена, контактна, жизнерадостна, и при ней трое рулевых. Все инструкции по содержанию животных выполняются, вмешательство не требуется.

— А года три назад с почты прибыли два курьера, просили выделить им молодую кулу для доставки срочных сообщений. Управление отказало.

— Три года назад Бала умерла, — подтвердил Атран. — А у вас как?

— Из тех, кого ты знал, только моя кула осталась, — вступила в разговор Урена. — Но она совсем старушка, патрулировать не может.

— Самцы у нас из её помёта, и до сих пор её за старшую признают, — пояснил Аранк. — Просто матриархат какой-то.

— Хватит лирики, зачем пожаловал? — прервал Лотвич. Атран подтянулся, принял официальный вид.

— Я руководитель вновь организуемого института освоения Темноты.

— Большим начальником стал, — угрюмо прокомментировал Лотвич.

— Очень большим, — серьёзно подтвердил Атран. — Через несколько лет, наверно, стану самым большим начальником в этом регионе.

— Так что требуется большому начальнику от нас?

Атран смущённо развёл плавники.

— Институту будет нужна охрана. Требуется выбрать места для кордонов, маршруты патрулирования, найти район с наилучшей слышимостью для узла связи и так далее. По старой памяти решил сначала проконсультироваться с вами.

— А где будете строить институт? — поинтересовалась Амса. Атран подробно описал.

— Ты поосторожнее там, — посоветовал Аранк. — Недавно десяток кулов в том районе пассажирский шалот скрадывали. Водитель толковый попался. Шалота на дно положил, пассажиров под бока загнал, а кулов свистом отогнал. Ты слышал, как шалот в полный голос свистит?

— Слышал. Полдня потом оглохший ходил. И косяк этот вчера встретил. Четыре самца и четыре самки. Одна совсем молоденькая.

— Пассажиры говорили, их десять было.

— Восемь. У страха глаза велики. А я их как тебя видел.

— Ты видел диких кулов с двух метров — и остался живой? — заинтересовался Лотвич.

— Я не знал, что они дикие, — сознался Атран. — Устал зверски, хотел взять одного напрокат, до вас доехать. А у них контактного пятна нет...

— Как же они тебя не съели?

— У них аллергия на высокое начальство, — усмехнулся Атран. — А если честно, я кулой прикинулся и вожака домогаться начал. Самки на меня обиделись и прогнали из косяка.

Рассказ пришлось повторить с подробностями несколько раз. Потом Лотвич послал Урену за инфором в управление. Приказал гнать кулу на максимальной скорости.

— Мой приём так важен? — изумился Атран.

— Твой приём интересен, но важно не это. Дикие кулы не ходят косяком. Ты встретил гибрид домашних и диких кулов. Если кулы начнут сбиваться в косяки, им ничто не сможет противостоять. Они одолеют даже шалотов.

Вскоре прибыл инфор. Атран слился с ним и передал отчёт, структурировав его на два раздела. Первый — наличие у диких кулов стадного инстинкта, характерного для домашних животных. Второй — приёмы выживания при встрече с дикими кулами. Приёмы были разделены на две группы — общие и характерные только для одичавших кулов. Инфор поразился чёткости изложения и структурированности информации. Лотвич, наблюдавший за записью отчёта, слившись с инфором через нижнее пятно, добавил несколько замечаний и поставил гриф максимальной срочности. Когда он вышел из слияния, Атран добавил свой гриф «Срочно, важно», подкрепив его титулом директора института. И вышел из слияния.

Назад инфор возвращался на куле Амсы. Лотвич решил, что кула Урены могла утомиться.

— Что теперь? — поинтересовался Атран.

— Соберём большой отряд, уничтожим косяк, который ты встретил, а потом будем искать, откуда пришла к нам эта зараза. — Лотвич с подозрением покосился на учёного. — Нет, не проси! Кула я тебе не дам!!!

 

Алим. Зрение суши

Алим сосредоточился на внутренних прозрачных веках. Ничего не получилось. Опять опустились не только внутренние, но и внешние, непрозрачные.

— Не выходит, — пожаловался он Иранье. Выпластал рук-ки из обтекателей и пальцами поднял внешние веки. Мир стал мутным и расплывчатым, а все предметы увеличились на треть. Алим поспешно отпустил веки и поморгал. — Страшно... Словно близоруким стал.

Иранья описала дугу и села на его верхнее пятно.

— Расслабься, пусти меня внутрь и прислушайся к мышцам.

Алим так и сделал. Раскрылся полностью. В конце концов, именно она управляла и стационаром, и его сонным организмом всю последнюю неделю, пока выращивала ему вторые веки. Иранья мягко, но решительно перехватила двигательные центры, и веки Алима стали опускаться и подниматься как бы сами собой.

— Прислушайся к мышцам. Это — верхние веки. А это — нижние. Чувствуешь разницу?

— Чувствую...

— Теперь сам попробуй.

Алим попробовал — и получилось!

— Поднимемся над поверхностью.

Дружно пошли вверх. Алим высунул голову из среды, опустил прозрачные веки, чуть напряг мышцы глаз...

— Невероятно... Ты должна это сама увидеть! Садись на нижнее пятно.

Огромные крутые волны катили куда-то на север. В затянутом тучами небе чётко виднелись отдельные облака — словно в спокойную погоду смотришь вверх через тонкий-тонкий слой среды. А когда волна поднимала Алима на гребень, он видел далеко-далеко. До самого горизонта. И до самого горизонта над серыми волнами белели барашки.

— «Этого ещё никто не видел!» — передал Алим мыслеречью.

— «Расслабь глаза, — попросила Иранья. — Так и есть. С первого раза не получилось. Придётся тебе ещё в стационаре полежать».

— «Зачем? Я всё чётко вижу».

— «Ты глаза напрягаешь. А должен чётко видеть без всякого напряжения. Как в среде».

Алим вынужден был согласиться. Почему-то ему казалось, что напряжение глаз — это плата за возможность видеть вне среды.

Каким-то образом слух об испытании сухопутного зрения пробежал по институту. Появились первые стайки любопытных. Приставать к начальнику стеснялись, держались в отдалении.

— Ты снова утёр нос Северо-Западу, — с весёлой злостью воскликнула Ардина. Никто не заметил, когда она появилась. — Но они сделают всё, чтоб нас обогнать.

— Какая разница! Мы на два корпуса впереди, — беззаботно отмахнулся Алим. — Я вижу! Вижу в воздушной среде! Атран в Темноте не видит. Ни глазами, ни сонаром. Он только начал перевозить инструменты. А я вижу!

Разумеется, все захотели посмотреть его глазами. Алим не заставил себя упрашивать, а возглавил косяк любопытных и повёл к берегу. Ему самому не терпелось взглянуть на сушу.

Демонстрация невиданной остроты зрения продолжалась до самого вечера. Алим наглотался воздушной среды и иссушил жабры. Но показал сушу всем желающим. Вплоть до лаборантов и студентов. Сеансы проводил драматично: Поднимал голову над средой, несколько секунд жмурился на мутную полоску берега, а затем опускал прозрачные веки и наслаждался восхищёнными охами и ахами.

Вернулся домой поздно. Солнце ещё не село, но хом погрузился в красноватый полумрак. Зажёг светоч. Из пушистого кустика постели тут же вынырнула Ардина.

— Сегодня, дорогой, ты был великолепен. Я уплываю ночным шалотом в центр, надо застолбить наш приоритет. Если получится, сумею выбить разрешение на генетически модифицированных разумных испытателей.

— Ты торопишься. Мы ещё долго будем работать с фенотипически модифицированными испытателями.

— Стратегия, дорогой. Разрешение срока давности не имеет. Легче получить его на модификацию глаз, чем на вторую пару рук-ков. Да, тебя искала старая подружка из экстремалок. Та самая, которая меня боится.

— Ригла?

— Точно, Ригла. Никак не могу запомнить её имя.

Алим вышел проводить и долго задумчиво смотрел ей вслед. Как всегда, Ардина была права. Не разбираясь в науке, она отлично знала правила административных игр, умела видеть перспективу, и в этом качестве была незаменима.

Но её отношения с Риглой... В то, что Ардина не помнит имени Риглы, Алим не верил. Отлично помнит! И то, что Ригла её боится, тоже не случайность. Между женщинами что-то произошло. Ни одна не хотела говорить, что. По примеру Атрана, Алим решил подобрать название для ситуации, но кроме банального «борьба за партнёра», ничего не придумал. Термин не отражал оттенков ситуации.

Из коралловых кустиков вынырнула Ригла.

— Ардина ушла надолго?

— На несколько дней.

— Я не знаю, нужно ли это говорить... Ты, наверно, сам всё понимаешь. Она хочет поссорить тебя с Атраном.

Алим обдумал эту мысль, поиграл с ней, осмотрел со всех сторон.

— Через пару дней я вновь ложусь на коррекцию.

Это опасно?

— Нет. Подкорректировать форму прозрачных век.

— Покажи мне даль. Пожалуйста.

Алим взял её за рук-ку и повёл к поверхности. Солнце опустилось к самой линии раздела сред.

— Смотри! Оно круглое! — восхитилась Ригла.

— Так и должно быть, — авторитетно заявил Алим, хотя сам был изрядно удивлён. В среде заходящее солнце казалось приплюснутым овалом. — Ты не смотрела на берег вместе со всеми?

— Там была Ардина... Алим, это правда, что она о тебе говорит?

— Что?

— Ну, то, что ты очень правильно сделал, что первым на коррекцию фенотипа лёг. Первому авторитет, слава, и абсолютно безопасно. Не то, что вторая пара рук-ков. Опасно, и никакой славы...

— Кому она это говорила?

— Мне. Мол, ты разумный, расчётливый, и вообще, я зря бросила питомник.

— А ещё что она говорила?

— Что мы разных видов, что у меня никогда не будет жемчужных бугорков на лбу... И это всё правда.

— А она говорила, что я два года оговаривался и называл её Риглой?.. И это тоже правда! — Алим рассмеялся, выпростал рук-ки из обтекателей, интимным и даже грубым жестом просунул ладонь в её обтекатель, нащупал ладошку, крепко сжал и повлёк за собой.

— Ой! Что ты делаешь? Куда ты меня тащишь?

— Хорошая ночь сегодня. Идём, я научу тебя на волнах кататься.

— Ночью? В темноте? А коралловые рифы? Мне страшно!

— Не бойся, экстремальщица. Я все мели здесь знаю.

Вновь на полигоне кипела работа. Было решено значительно увеличить площадь суши, засыпав всю лагуну. Для контроля новую сушу рассекала геометрическая сеть мелких каналов. Сновали грузовые шалоты, поднимали муть строительные алмары, а два соседних коралловых островка таяли прямо на глазах. Алим же курировал следующий этап — завоз на полигон растений суши. Тему с красивым названием «Зелёная суша» вела Амбузия. Она утверждала, что необходимо сначала создать на суше слой органики — почвы. И все свободные студенты под её руководством рвали водоросли, везли в лагуну и швыряли на сушу. Десятки и сотни килограммов водорослей. Потом туда же отправлялись образцы сухопутных растений и их семена.

Для наблюдения за всходами Амбузия потребовала, чтоб ей тоже вырастили прозрачные веки — и стала третьей двояковидящей. После Алима и Орчака. Все три коррекции прошли без осложнений, что подтвердила специальная комиссия научного центра. И было дано разрешение на модификацию генотипа с целью оснащения испытателей суши внутренними прозрачными веками. Орчак же готовился к серии сложных операций коррекции фенотипа. Но коррекции всё откладывались. Ардина тоже потребовала себе прозрачные веки.

— Ты пойми, я — ваше лицо, — убеждала она. — Можно произнести тысячу слов об успехах института, а можно слиться, подняться к поверхности и показать сушу.

Убедила. Коррекцию отложили ещё на две недели, а Иранье Алим посоветовал выбрать ученицу из студенток-практиканток. Целительница только грустно посмотрела на него — разве можно обучить таланту?

Параллельно заканчивалась работа над первым видом Хозяев Суши — маленьких живых существ, оснащённых лапками и системой дыхания, годной как для среды, так и для суши. Для краткости их назвали двоякодышащими. А для безопасности за основу взяли травоядный вид.

Приближался срок созревания икры, а у Амбузии дело не ладилось. Она утверждала, что виноват во всём избыток соли.

— Растения суши по природе своей пресноводные, — утверждала она. — На настоящей суше нет соли! Ты же помнишь, там даже дожди пресные. А на нашей — есть! На нашей весь песок насквозь просолен.

Ещё очень сложно было добыть и перевезти образцы сухопутных растений. За трое суток транспортировки они погибали в солёной среде. Алим посоветовал Амбузии перевозить их в молодом, ещё необученном консерваторе, и дело пошло. Правда, дорога теперь занимала не три дня, а целых десять. Половина консерваторов гибла в пути, но кого это интересовало? Вторая половина ведь тоже гибла. Их — вместе с семенами — выбрасывали на берег. Студенистые тела высыхали на солнце, превращаясь в питательную среду для семян. Нерационально, неэкономично, да просто варварство — так обращаться с инструментами! Но важнее всего результат.

И результат был получен! Однажды Амбузия, смущаясь, позвала Алима на опытный участок. Пришлось долго пробираться по узким, мелким, мутным каналам к нужной делянке. Застойная среда отдавала гниющей органикой. А потом Амбузия упёрлась рук-ками в мелкое дно и подняла голову над средой. Алим повторил её стойку и долго осматривал кучи гниющих водорослей.

— Что ты хотела показать? — удивлённо спросил он.

— Зелёные стебельки на дальней куче. Ты их видишь?

Алим вновь высунулся из среды.

— Вижу.

— Их не было! Это растения суши. Я назвала их «травка». Просто травка.

Алим хотел видеть на своём полигоне совсем не такие растения. А высокие и могучие, которые росли на берегах озера. С твёрдыми как камень стволами и овальными листьями. Но огорчать Амбузию не стал. Травка — так травка. Лиха беда начала...

— Теперь лапчатые найдут, чем закусить на берегу, — пошутил он.

— Да-да! — обрадовалась Амбузия. — Травка разрастётся, покроет весь остров, и у них всегда будет много еды. Обильный корм — это хороший стимул для выхода на сушу.

Алим ещё раз высунул голову, осмотрел стебельки и скептически хмыкнул. Сколько же их надо, чтоб покрыть остров? Миллионы? Десятки миллионов? Сотни?

— Думаю, тебе надо устроить большой праздник для своего отдела, — сказал он Амбузии. — Нет, для всего научного городка. Три праздничных дня с песнями, танцами, спортивными играми. У?

Амбузия мило смутилась.

— Я думала, тебе не понравилось. Ты так скептически хмыкал...

 

Атран. Перевоз

Шалот был огромен, очень стар, почти слеп и практически парализован. Обширный инсульт. Атран не рискнул сесть на нижнее пятно. Если эта туша ляжет на дно — раздавит. А боковых пятен у шалота не было. Такая роскошь, как четыре пятна, имелась только у шалотов связистов. Поэтому Атран сел на верхнее пятно рулевого. Сдержанно и даже сердито извинился. Студенты с гомоном и шутками неорганизованной толпой облепили бока. Алтус навёл среди них порядок, кого-то пересадил на другой бок, кого-то передвинул и дал сигнал к отправлению.

— «Спинные мышцы у нас совсем не работают, — передал мыслеречью водитель. — Я не смогу захлопнуть грузовой отсек».

— «Это и не требуется. Инструменту нужен слабый, но постоянный приток свежей среды. В идеале шалот вообще не должен шевелиться. Нам нужна платформа с нулевой плавучестью. И всё. Вы сможете это обеспечить?»

— «Запросто. Что мне делать сейчас?»

— «Поднимайте шалота!» — дал команду Атран. Водитель поднатужился, заставил шалота разогреть плавательный мешок. Нагреваясь, спермацет в мешке расширился, плавучесть возросла, и вся компания под шутки и выкрики студентов начала всплывать. Когда поднялись на три-четыре метра, Атран громко скомандовал:

— Малый вперёд!

Заработали десятки хвостов. Медленно, страшно медленно шалот сдвинулся с места. Студенты загомонили. Кто-то кому-то попал хвостом по лицу, кто-то сорвался, кто-то искал место покомфортнее. Атран выждал пару минут, чтоб все успокоились, и дал следующую команду:

— Левый бок стоп!

Шалот неторопливо начал разворачиваться. Атран подождал, пока не легли на нужный курс, и скомандовал:

— Оба бока, дружно вместе!

— «А мне что делать?» — поинтересовался водитель.

— «Успокаивать шалота», — также мыслеречью ответил Атран. И присовокупил ощущение тёплой среды и густого, вкусного планктона. Водитель передал образ шалоту.

— «Никак, вы с шалотами работали?»

— «Больше с кулами», — отозвался Атран, пристально всматриваясь в зеленоватую даль.

— «Прямо по курсу будет университет, — подсказал водитель. — А институт чуть правее и дальше».

— Правый бок! Вполсилы гребём! — выкрикнул Атран. — Хо-орошо! Снова в полную.

Шалот двигался медленно, но верно. Через час прошли над студенческим кампусом. Алтус то заплывал вперёд, то крутился вокруг шалота подбадривая студентов. Резервная команда плотным косячком держалась с правого бока. Когда впереди показался шумный, оживлённый маршрут, Алтус направил дюжину студентов перекрыть магистраль, направив шалотов в обход. Старый шалот, почувствовав знакомые места, попытался сам работать хвостом, но водитель его мягко успокоил.

Через три часа показались лаборатории института. Студенты устали уже до такой степени, что новость вызвала лишь слабое оживление. Атран подвёл шалота к лаборатории генетики, и началось сложное маневрирование. Алтус ещё раз осмотрел заранее расчищенную площадку перед входом в грот лаборатории и дал добро на посадку. Водитель заставил шалота охладить плавательный мешок, и туша плавно опустилась на дно. Затем студенты развернулись лицом к хвосту шалота и осторожно ввели его заднюю часть внутрь лаборатории. Вошла приблизительно треть. Шалот занервничал, но водитель его успокоил, а лаборантка Атрана оттянула гиганту верхнюю губу и угостила подкормкой для инструментов. Подкормка шалоту очень понравилась, и Атран распорядился принести как можно больше.

— Генеральная репетиция прошла успешно, — поделился Атран с водителем. — Мы можем перемещать шалота.

Алтус тем временем руководил беспокойной стайкой студентов и лаборантов.

— Ровней укладывайте! Лист к листу, с перекрытием! Не должно быть видно ни одного кусочка кожи. Молодцы! Теперь — второй слой.

Студенты стелили огромные листы специально выращенных водорослей на плоскую часть спины шалота. Тщательно выстилали чашеобразное грузовое углубление. Работать рук-ками для них было ново и необычно. Но осьминожки-манипуляторы на нижней присоске с весом листа просто не справлялись.

А профессор Алтус уже распекал аспиранта, охранявшего инструмент. Накануне он лично вывел инструмент из грота лаборатории и поручил двум аспирантам охранять его круглосуточно. Сейчас в наличии имелся только один лоботряс. Атран подумал, что этого-то как раз можно и похвалить. Но вмешиваться не стал.

Вскоре Алтус успокоился, погрузился по самые жабры в инструмент и повёл его на крышу грота лаборатории. Целая команда помощников суетилась вокруг. Одни выравнивали дорожку, другие устилали путь инструмента широкими листьями, посыпали подкормкой. Когда инструмент проходил часть пути, покрытые слизью листья, по которым он уже прошёл, заносили вперёд. Этот приём изобрёл Атран, чем очень гордился. Разумеется, он проконсультировался с Алимом. В ответной телеграмме тот горячо поддержал идею. Но теория без практики мертва, и первое испытание есть первое испытание.

В назначенное время прибыл Лотвич с тремя охотниками на боевых кулах. Студенты притихли и, на всякий случай, опустились на дно, а Атран отогнал охотников подальше от шалота.

— Мы не опоздали? поинтересовался Лотвич. Атран оглянулся, оценил расстояние, пройденное инструментом.

— Вы вовремя. А мы тормозим. До старта почти час.

— Есть проблемы?

— Нет, всё идёт как надо. Только чуть медленнее.

Наступил самый ответственный момент. Инструмент переползал с козырька над входом на спину шалота. Студенты столпились вокруг, Атран тоже приблизился. Однако всё прошло спокойно. Тело шалота слегка опустилось под весом инструмента, но подстилка из листьев выдержала. Опасной щели между козырьком и спиной шалота не образовалось.

Через несколько минут инструмент занял нужную позицию в центре грузового углубления на спине шалота. Расплылся в блин, став почти плоским. Атран опустился на верхнее пятно Алтуса.

— «Всё в порядке, профессор?»

— «Да. Но нам больно, мы растеряны и напуганы. Отложи старт на четверть часа».

— «Хорошо, профессор». — Атран вышел из слияния и поднялся над шалотом. — Всем внимание! Стартуем через четверть часа. Первая смена — приготовьтесь.

Вытащить заднюю часть шалота из грота оказалось намного проще, чем задвинуть в него. Водитель заставил шалота чуть всплыть, восемь студентов присосались к бокам, по команде энергично заработали хвостами, поднимая со дна песок и муть. «Что вы делаете?! Немедленно прекратите!» — в ужасе закричал Алтус. Студенты охотно прекратили. Но тело шалота уже получило импульс, медленно и величественно пошло вперёд и вверх.

— Хвост опускается! Поднимите хвост, мы сейчас соскользнём! — закричал Алтус. Студенты растерялись, но Атран поднырнул под шалота, упёрся головой и рук-ками в брюхо гиганта, хвостом — в песок, напрягся изо всех сил, так, что в глазах пошли цветные пятна — и тело шалота выровнялось.

Водитель, тонко играя плавательным мешком шалота, замедлил подъём до едва заметного. Когда поднялись метров на пять, Атран почувствовал себя более уверенно. Обошёл кругом шалота, ещё раз проинструктировал студентов, напомнил, чтоб ни в коем случае не направляли струю от хвоста на инструмент, и присосался на нижнее пятно.

— «Я вот что сказать хотел, — тут же связался с ним водитель. — Ваша девушка шалота покормила чуть-чуть. Теперь в нём голод проснулся. Он же последние две недели, как удар хватил, толком не кормился».

Атран и сам уже чувствовал голод гиганта. Чтоб насытиться, шалоту нужно двигаться, нужно профильтровать десятки тонн среды. Парализованный шалот обречён на голодную смерть. Если б не особые обстоятельства, этот ещё неделю назад попал бы на бойню.

— «Ему понравилась подкормка инструментов?» — спросил Атран.

— «Понравилась — не то слово! — отозвался водитель. — Он в жизни не ел ничего вкуснее».

— «Что-нибудь придумаем», — Атран вышел из слияния и подозвал лаборантку.

— Возьми как можно больше подкормки и корми шалота, — проинструктировал он её. — Не помногу, но постоянно. По горсточке, чтоб у шалота всё время был вкус подкормки на языке. Справишься?

— Пока есть, чем кормить, справлюсь. А потом — нет, — с серьёзной миной отозвалась девушка. Атран раздул жабры в улыбке и устремился на поиски самого толкового аспиранта.

— Двигай в хозяйственный отдел, жабры всмятку, но выбей грузового шалота! На всё время перегона, понял? Грузи подкормкой и догоняй нас.

— На шалота разрешение нужно.

— У тебя не разрешение, а мой приказ. Так и говори, я приказал. И вали все грехи на меня. Мол, перегон под угрозой, инструмент в опасности. Не предвидели, недодумали, не усмотрели, а если тянуть будут, рявкни на них, что уволены моим приказом за несоответствие. За гибель инструмента. Формальности — по моему возвращению. Но сначала попробуй по-хорошему.

— По-хорошему — это как?

Атран растопырил плавники и задумался.

— В хозяйственном отделе сидят не титаны мысли, так? Значит, надо всё разжевать до уровня детского лепета. Шалот проголодался и хочет кушать. Шалоты кушают во время быстрого движения. Если наш шалот начнёт быстро двигаться, инструмент с его спины смоет потоком. Поэтому шалота надо накормить. Для этого нужна подкормка. Чётко, ясно, поймёт и дурак.

— Но наш шалот парализован. Он не может двигаться...

— Если ты им это скажешь, я тебя самого на подкормку пущу!

— Понял! — непонятно чему обрадовался аспирант. И умчался. Атран вернулся к шалоту. Лаборантка с огромным осьминогом-корзинкой на присоске висела, уцепившись рук-кой за нижнюю губу шалота. Инструмент расплылся в овальный блин, покрыв собой всё дно чаши грузового отсека, и по бахроме пробегали нервные волны. Но Алтус был спокоен. Атран вновь сел на нижнее нервное пятно.

— «Не надо так нервничать, — передал водитель. — А то мы тоже нервничать начинаем».

— «Хорошо вам! — послал ответную мысль Атран. — Если этот инструмент не доедет до места живым и здоровым, весь проект освоения Темноты затормозится лет на десять».

— «Так серьёзно?» — удивился водитель.

— «Если не сумеем перевезти взрослых, придётся везти маленьких и ждать, пока они не подрастут на месте», — пояснил Атран.

Шалот тем временем поднялся уже метров на двадцать. Слабое течение совсем не ощущалось, но грот лаборатории медленно уплывал на юго-запад.

— «Будем держаться на этой глубине», — передал Атран водителю, вышел из слияния и поднялся к самой поверхности. Волны двигались в нужную сторону. Они были крупными и пенистыми.

Если так пойдёт и дальше, — прикинул Атран, — доберёмся до морского течения меньше, чем за два дня. Два дня вдоль берега, день своим ходом — и мы в Темноте. Морское течение не подведёт.

Проведал охотников. Те кружили неподалёку. Опытным глазом Атран определил, что молодые кулы просто резвятся, гоняясь друг за другом, наездники в управление не вмешиваются. Заметив Атрана, Лотвич придержал кула. Но учёный сделал жест охотников «всё хорошо», и круговерть тел возобновилась. Со стороны эти игры смотрелись жутковато, хотя Атран помнил, как любила их Бала. Описать спираль вокруг идущего полным ходом шалота, пробить поверхность и выпрыгнуть из среды, а потом в фонтане брызг и пузырьков вернуться обратно... Атран разогнался, работая всем телом, ощущая упругую силу мышц. Пробил гребень волны и вылетел из среды. Полёт оказался на удивление высоким и долгим. Он чувствительно приложился брюхом о поверхность. Расслабился, оценивая ощущения. Но тут волна догнала, подняла на гребень, перевернула и обрушила вниз, в шипение бурлящих пузырьков. Атран извернулся и поспешно заработал хвостом, уходя вертикально вниз, в спокойную глубину. На ходу прочистил жабры и спешно принял солидный вид.

— А спорим, я тоже так могу, — завопил кто-то из студентов, и вся стайка устремилась к поверхности. Среда наполнилась визгом, свистом и весёлыми воплями.

— Мне кажется, коллега, вы показали дурной пример, — озабоченно сообщил Алтус. — А если они покалечатся?

— Пусть спустят энергию. Впереди пять скучных дней. Как наш инструмент?

— Всё ещё встревожен. Его беспокоит яркий свет и тепло тела шалота. Но постепенно успокаивается.

— Когда захотите размяться, профессор, я вас сменю.

Ночью всех разбудили крики профессора Алтуса:

— Опустите шалота! Я убедительно требую, немедленно опустите шалота! Нам больно!

Оказывается, пока все спали, шалот поднялся к самой поверхности. И волны ощутимо колебали инструмент.

— Разобрались по бокам! — громовым басом рявкнул Атран, как только сориентировался в обстановке. — Хвосты вверх, головы вниз. Начинаем по моей команде. Три-четыре!

Студенты заработали хвостами, и шалот начал опускаться. Атран внимательно следил за креном и дифферентом.

— Левый бок — стоп! Правый бок — стоп! — скомандовал он, когда волнение перестало ощущаться. Кто-то перепутал спросонья, на каком боку он присосался, но это было уже неважно. Атран поспешно сел на верхнее пятно Алтуса.

— «Мы здорово перепугались, — сообщил профессор мыслеречью. — Собственно, отделались лёгким испугом. Надо организовать ночные дежурства».

Днём кончилась подкормка. Атран переговорил с Лотвичем — и отправил на помощь аспиранту подругу Аранка и пару студентов. Если Амса и её кула не произведут нужного впечатления на снабженцев, придётся и на самом деле кого-то уволить.

Но Амса вернулась очень быстро. Шалот с подкормкой вышел рано утром, просто водитель не мог найти экспедицию. Так и ходил галсами не далее, чем в трёх-пяти километрах. Атран прилюдно объявил благодарность аспиранту, а его лаборантка тем временем, ворчливо браня губошлёпов, принялась заполнять подкормкой осьминога-корзинку. Закончив речь, Атран послал ей в помощь двух студентов.

К вечеру волны изменили направление. Водитель забеспокоился и сообщил, что таким курсом они попадут не в то течение.

— Как — не в то? — изумился Атран. — Здесь всего одно. Я со старейшими инфорами университета консультировался.

— Не знаю, что говорят инфоры, но этим маршрутом я пять лет ходил. Если волны идут как сейчас, то течение нас вынесет прямиком на Три скалы. А нам туда надо? — горячился водитель.

— Компенсационное течение, — понял Атран. — Что же теперь делать?

— Что-что? Самим грести.

Гребли всю ночь. К утру устали до изнеможения, но вошли в струю вдольберегового течения. Водитель сказал, что теперь можно расслабиться. Студенты расположились на спине шалота и заснули. Атран пересчитал их и обнаружил, что не хватает лаборантки, кормившей шалота. После короткого совещания Лотвич отрядил на поиски Урену и Аранка.

— Не метайся, — сказал он Атрану. — Не путай второстепенную задачу с главной. Ты руководитель. Твоя цель — шалота довести.

К полудню охотники вернулись. Урена сидела на верхнем пятне кулы, а на нижнем, всё ещё удерживая осьминога-корзинку, висела лаборантка.

— Я две ночи не спала, — принялась оправдываться та. — Вот уснула и сорвалась... А с этим мешком вас разве догонишь?

— Устала — значит, надо позвать сменщика, — веско произнёс Атран. — Сдавай инвентарь и немедленно спать!

Подцепил корзину на нижнюю присоску и, помогая себе рук-ками, поплыл к голове шалота.

Пока устраивался по примеру лаборантки на нижней губе, заметил странное: все охотники пересели на верхние пятна своих кулов. Минут через десять понял — те же двое суток не выходили из слияния. Присоски устали, затекли и просто ничего не чувствовали.

Плохой из меня руководитель, — самокритично подумал он. — Алим полсотни инструментов за раз вёл, а таких проколов у него не было. О подкормке не подумали, шалот заблудился, с курса сбились, ночные дежурства не организовали. О сменной бригаде охотников не подумали. Да ещё лаборантку по дороге потеряли. И всё за двое суток. Алим бы со смеху помер...

Конец перевоза прошёл спокойно. Все устали до такой степени, что даже браниться не было сил. Надо было грести, и гребли. Чисто механически, с трудом и не сразу понимая команды рулевого. Даже профессор Алтус вышел из слияния со своим драгоценным инструментом и грёб вместе со всеми. Впрочем, инструмент как раз чувствовал себя отлично. Распластался по ложбинке для грузов на спине шалота и лопал подкормку.

На финише, как и было оговорено, их встречали строители с двумя строительными алмарами. Прораб начал ругаться, что рабочие уже два дня простаивают, что некоторые думают, будто строителям делать нечего...

— Ещё слово — и я вас уволю! — рявкнул на него Атран. — Будете ждать столько, сколько я скажу. Хоть полгода.

— А научный городок сами строить будете? — уже другим тоном поинтересовался прораб. Ругаться не хотелось. К тому же экспедиция и на самом деле пришла с опозданием на сутки. Атран подвёл прораба к шалоту.

— Видите инструмент? Он стоит больше десяти ваших алмаров. Всё, что вы здесь строите, — для него и из-за него. А сейчас мы ляжем спать. Разгрузка — ответственный этап, а вся моя команда не спала несколько дней.

На следующее утро у всех болели спины и бока. Но настроение было отличное. Завели шалота в траншею, заранее вырытую перед входом в лабораторию. Когда шалот лёг на дно, его спина всего на метр возвышалась над уровнем площадки. Строители подогнали алмаров. Шалот забеспокоился, когда алмары начали засыпать траншею, окапывать его бока. Водитель его с трудом успокоил. Все знают, в дикой природе шалоты и алмары — враги. Через пару часов строители подготовили пологий спуск для инструмента. ещё четверть часа подождали, чтоб осела муть. И начался заключительный этап транспортной операции — перегон инструмента своим ходом со спины шалота в лабораторию. Предстояло пройти не более полусотни метров, и Алтус намеревался управиться до полудня.

Неприятности начались сразу же. За шесть дней пути широкие листья водорослей, которыми устилали дорогу инструменту, сгнили до полного непотребства. Их невозможно было поднять, они рвались на лоскутки с ладонь величиной. Но лучше это, чем ничего, — решил Атран. И работа закипела.

Инструмент неохотно покинул обжитое место — и открылась вторая неприятность. Листья под ним тоже сгнили. А спина шалота покрылась крупными язвами. Водитель посоветовал ничего не трогать, пока инструмент не удалится на безопасное расстояние: пока шалот боли не чувствовал.

Первая половина маршрута — до входа в грот лаборатории — прошла более-менее спокойно. Потом листья кончились, а по песку инструмент двигаться отказался.

— Закритический испуг, — горячился Атран. — Алим много раз повторял, инструменты двигаются только в состоянии закритического испуга, паники.

— Но я не могу так мучить инструмент, — протестовал Алтус. — Он не должен меня бояться. Мне с ним ещё работать и работать. Лучше, коллега, пошлите шалота за свежими листьями. Двигаться по органике инструмент не боится.

Атран сдался. В конце концов, днём раньше, днём позже — какая разница? Сутки инструмент может провести и на пороге лаборатории. Вернулся к водителю и сообщил, что перегон закончен, можно откапывать шалота. Сейчас подойдут строительные алмары...

— Не надо алмаров, — повеселел водитель. — Откопаемся мы сами. Спермацет я уже разогрел. Вы бы отошли, ганоид...

Тело шалота прогнулось раз, другой, хвост лёг на дно, напрягся... И в облаках мути шалот пошёл вверх. Несколько ударов могучего хвостового плавника — Атрана подхватило, закружило и перевернуло потоком. Лишь обрывки водорослей да облака мути кружатся там, где только что был шалот.

— Ничего себе — парализованный! — изумился Атран. Бросил строителям: — Зарывайте котлован! — и устремился в погоню. Догнал с трудом.

— Вы же говорили, что шалот парализован.

— Он — да. Но я-то нет! — рассмеялся водитель. — Вы же кула водили. Разве никогда не перехватывали двигательные центры?

Атран обозвал себя морским ежом.

— Меня к вам направили, потому что раньше я целителем работал, — продолжал хвастаться водитель. — Разогреть спермацет в плавательном мешке простому водителю не под силу.

— Мы двое суток шалота тащили, корячились как раки-отшельники, а вам стоило только хвостом шевельнуть...

— ...Как ваш инструмент по хвостовой лопасти и размазало бы. Вы же в заказе скорость указали. Не умеют шалоты так медленно ходить. Хоть по своей воле, хоть под моим чутким руководством.

— Что-то я сегодня плохо соображаю, — согласился Атран. — Не выспался, видно. Слушайте, бросайте вашу контору, переходите к нам! Нам целители во как нужны! И шалота на довольство поставим. Ещё много инструментов перевезти надо. А что спину зверю попортили — больше не повторится. Будем подстилку каждый день менять.

— Я бы пошёл к вам, да образованием не вышел, — смутился водитель.

— Натаскаем! — радостно воскликнул Атран. — Образование таланта не заменит. А институт ещё год-два раскачиваться будет. Пока инструменты возим, пока хомы ставим, пока светочи насаживаем... Я лично научу вас на инструментах работать.

Несколько часов водитель кормил шалота. Атран, сидя на нижнем пятне, перенимал опыт. Шалот нервничал и сердился. Он никак не мог понять, почему хвост и плавники работают не так, как положено. Водитель же развлекался. Направлял гиганта именно туда, куда тот и сам хотел. Но вписаться в моторику полностью не мог. Шалоту казалось, что его хвост вновь ожил и послушен, но временами ведёт себя слишком самостоятельно.

Когда вернулись, алмары заканчивали выравнивать площадку. Облако мути оседало, но видимость не превышала трёх-пяти метров. Над гротом кружились кулы без охотников.

— Не порвали бы моего, — обеспокоился водитель.

— Не тронут. Мы же вместе неделю шли, — успокоил Атран. Но на всякий случай, мелко трепеща плавниками, подозвал кула Лотвича, сел на верхнее пятно, передал образ шалота и приказ-настроение «Охранять/защищать».

— «Большой/толстый/спокойный — наш детёныш», — не очень чётким образом/понятием отозвался кул. Атран похвалил его и направился ко входу в лабораторию.

Инструмента в проходе не было. Внутри клубилась мутная темнота, и из этой темноты доносились возбуждённые голоса. Полный самых нехороших предчувствий, Атран устремился на звук.

— Осторожней, коллега! Мы забыли взять ростки светочей. Первым делом здесь надо насадить плантацию светочей.

— Где инструмент?

— На постоянном месте. Перегон блестяще закончен. И никакого запредельного испуга, коллега. Наоборот, я указал ему путь к спокойствию и безопасности. И он понял!

— А кто его напугал?

— Шалот и алмары. Колебания среды от хвоста шалота и облака мути, поднятые алмарами.

Атран постепенно адаптировался к сумраку. В гроте лаборатории собралась вся команда. Студенты под самым сводом обучали лаборантку новым танцевальным па. Профессор Алтус, собрав вокруг себя старшее поколение — аспирантов и охотников — рассказывал анекдоты времён своей молодости: «...Нет, голову нельзя. Давайте оторвём ему хвост. — Ладно, пускай хвост. Но по самые жабры!!!» Дружный хохот подтверждал, что новое — это хорошо забытое старое. Собравшись тесным кружком, водители и строители, растопырив плавники и раздувая жабры, горланили песенку сомнительного содержания. В самом дальнем уголке испуганно трепетал бахромой забытый всеми инструмент.

Выбрав минуту, Урена отвела Атрана в сторонку.

— Ты всё ещё один? Не собираешься завести семью?

Атран помрачнел.

— Думай, экстремальщик, — улыбнулась Урена. — Только присмотрись внимательно к своей лаборантке. Верная девушка. За тобой хоть на сушу пойдёт.

 

Алим. Интеллект головоногих

Высунув голову из среды, Алим любовался восходом солнца. Оно было красное, круглое и совсем не слепящее. И от него по поверхности среды бежала красная дорожка. До сих пор никто об этой дорожке не рассказывал. Алим решил, что дорожка очень красивая. Надо увековечить это открытие в памяти инфоров. После нескольких суток напряжённой работы в голову лезли странные, нелепые, нелогичные идеи.

— Шеф, ты очень занят? — донёсся снизу голос Корпена. — Инога извелась совсем. Три дня дожидается, когда любимый начальник от анализатора отцепится.

— Что-то срочное? — Алим поспешно опустился.

— На мой взгляд — нет. Но там говорится о тебе, поэтому Инога считает, что да.

Секретарша совсем смутилась и спряталась за Корпена. Ей очень нравилось прятаться за Корпена.

— В библиотеку поступил ежеквартальный бюллетень Северо-Западного Института Генетики «Научные течения». Там сенсационное интервью с Атраном: «Скоростной перегон инструментов: Шесть дней вместо трёх месяцев». Я зачитаю?

— Начало опусти, — посоветовал Корпен.

— Хорошо. Вот отсюда:

Корр:  — Чем отличается этот перегон от предыдущих?

Атран:  — Прежде всего тем, что перегон по старой схеме просто не мог состояться в наших условиях. Алим, автор метода и крупнейший специалист по перегону инструментов, лично проверил маршрут и пришёл к выводу, что при данном рельефе дна и структуре течений перегон невозможен. Ничего не оставалось, как разработать новый метод. И вот — первый инструмент доставлен в новый научный городок.

Корр:  — Всего за шесть дней! Вы утёрли нос Юго-Востоку!

Атран:  — В корне неверно. Хотя бы потому, что проект перегона разработан при участии Алима. Последний раз мы с ним уточняли детали буквально накануне старта. Кроме того, эти два метода просто нельзя сравнивать. Они дополняют друг друга. Перегон Алима — это долгая и дорогостоящая операция. Мы сделали ставку на скорость и дешевизну. Но Алим перегнал полсотни инструментов, мы же — только один.

Корр:  — Вы довольны результатом?

Атран:  — И да, и нет. Перегон закончился успешно. Но, несмотря на тщательное планирование, мы допустили несколько серьёзных ошибок. Жизнь инструмента подвергалась реальной опасности. Разумеется, в следующий раз будем мудрее. Теперь перегоны станут безопасными для инструментов.

— Он на самом деле утёр тебе нос, — сухо заметила Ардина. Никто не заметил, когда она появилась.

— Это неважно, — беззаботно отмахнулся Алим. — Всё равно мы впереди. Мы скоро выйдем на сушу, а он только обустроился.

И в самом чудесном настроении отправился проведать Орчака. Первый испытатель института вторую неделю не выходил из тяжёлой депрессии. Он перенёс несколько сложнейших операций по изменению фенотипа, похудел, осунулся. Операции проводила Иранья. Последняя длилась без малого две недели. На самом важном этапе Алим присутствовал, пока Иранья не выгнала. Поддерживал друга, нервничал и нервировал целительниц. Ему страшно было смотреть. Орчак, полностью погружённый в инструмент, переведённый на внешнее жизнеподдержание, напоминал диковинное анатомическое пособие. Кожа и мышцы на боках растворены до прозрачности, видны рёбра и внутренности. Задний плечевой пояс Иранья сформировала в ходе предыдущей операции, а в эту планировала перенести на него рук-ки. Позднее, в ходе следующей операции, намечала вырастить вторую пару там, где полагается.

— Зачем так сложно? — допытывался Алим. — Почему сразу не вырастить пару рук-ков сзади?

— Потому что рук-ки из хвоста не растут! — сердилась Иранья. — Не требуй от меня невозможного. Передвинуть — могу. Вырастить — нет!

Теперь Алим пришёл навестить выздоравливающего приятеля.

— Как дела? — фальшиво бодрым голосом осведомился он.

— Уйди, — донеслось из кустика постели.

— А я сюрприз подготовил.

— Очень мило, — буркнул Орчак и ещё глубже зарылся в постель.

— Стажёр прибыл из Северо-Западного, по обмену опытом. Балбес балбесом, но рассказчик... Заслушаешься!

Мнение Орчака о стажёрах не услышал, потому что явились Иранья с помощницей, бесцеремонно вытащили неутомимого из постели и уложили на камень, покрытый толстым слоем губки. Рук-ки Орчака вывалились из обтекателей и бессильно болтались, словно диковинные водоросли. Растущие из хвоста рук-ки — это было нелепое и жутковатое зрелище. Впрочем, Иранья и сама смотрелась жутко. Исхудавшая, тощая, кишки к позвоночнику прилипли, но возбуждённая и решительная — она тут же начала массировать и растирать рук-ку Орчака. Помощница взялась за другую рук-ку. Но работала медленнее и осторожнее. Жертва прогресса, испытатель нового тела слабо трепыхался и бранил обеих. Время от времени то одна, то другая целительница садилась на его верхнее пятно и обменивалась с напарницей непонятными фразами.

Через час экзекуция кончилась. Иранья бережно заправила рук-ки в обтекатели, и целительницы удалились.

— Зря ты на них так, — заступился за девушек Алим.

— Всё равно через три часа явятся, — хмуро отозвался Орчак. — Четыре раза в день мне бока мнут, а пользы ноль!

— Как ноль?

— Я не чувствую рук-ков. Хочешь — сам убедись.

Не дожидаясь повторного приглашения, Алим устроился на верхнем пятне, закрыл глаза и прислушался к ощущениям. Рук-ки Орчака чувствовались чётко и ясно. Почему-то они растопырились в стороны. Левая чесалась.

— Но...

— Это фантомные, — буркнул Орчак. — Ты на хвосте сосредоточься.

— На хвосте не чувствую, — Алим безрезультатно пытался пошевелить теми, которые чувствовал. — А как настоящие.

— Они и были настоящими, пока на задницу не переехали... Не так я себе это представлял, — сознался Орчак. — Думал, самое страшное — это в инструмент лечь. Ты даже не представляешь, как часто мы в быту рук-ками пользуемся... Мы просто не замечаем этого. А я даже светоч не могу зажечь! Я в урода превратился. Из хома не могу выйти. Они из гнёзд вываливаются, цепляются за всё. Краба из постели прогнать не могу.

— А что Иранья говорит?

— Что говорит, что говорит... Через год, говорит, нервы прорастут. Если тренироваться буду — смогу ими пользоваться. Не выдержу я год.

— Есть идея! — сообщил Алим после долгого раздумья. И выскочил из хома.

— Мог бы хоть «до свидания» сказать, — пробурчал Орчак.

Через полчаса Алим вернулся. И не один. На нижней присоске болтался очень крупный и весьма недовольный лабораторный осьминог-манипулятор.

— Потренируйся с ним, — Алим расслабил присоску и сбросил осьминога прямо на Орчака. — Рук-ков он, конечно, не заменит. Но всё же...

Орчак никогда не работал с инструментами сложнее краба-секатора. Сесть на пятно испуганного осьминога без помощи рук-ков тоже оказалось не так-то просто. В общем, следующий час прошёл в весёлой возне. Орчак гонялся за манипулятором, подцеплял его на присоску, пытаясь угодить на контактное пятно, осьминог скручивался клубком и ускользал. А Алим, сидя на верхнем пятне Орчака, выкрикивал советы и удерживал рук-ки неутомимого в обтекателях. За этим занятием их и застали целительницы.

— Справа заходи! В угол зажимай! Привет, Иранья.

— Виделись, — хмыкнула целительница. — Как думаешь, подруга, у них получится что-нибудь?

— Раздавят осьминожку... Или замучают. Самцы...

— Больной... Больно-о-ой! Перестань мучить самочку! Что вы с ней хотите сделать?

— Это самочка? — удивился Орчак. — Я хочу взять её на присоску.

— Вот так? — Иранья выпростала рук-ки, пощекотала осьминожку и ловко посадила на свою нижнюю присоску. — Не бойся, милая. Эти два бездельника вовсе не хотели тебя съесть.

Её напарница тем временем начала сооружать осьминожье гнездо в углу хома.

— Иранья, ты объясни ей, чтоб от меня не убегала, — пожаловался Орчак.

— Сам объяснишь. А теперь — на массажный стол.

Орчак расположился на камне, покрытом губкой, а Алим незаметно ускользнул. Нужно будет объяснить Амбузии, куда делся из её лаборатории самый крупный манипулятор. Ворчать начнёт...

Алим выписал из центрального госпиталя лучшего нейрокорректора. Светило мирового масштаба. О светиле ходили противоречивые слухи. Говорили, именно оно организовало госпиталь много-много лет назад, говорили, термин «нейрокорректор» оно выдумало само, так как слово «целитель» ему не нравилось. От «целителя» шарлатанством веет. Светило оказалось недавно омолодившимся неутомимым.

Здорово, организмы! — ворвался он в хом. — Кто тут у вас четверорук земноводный?

Орчак и Алим недовольно обернулись. Только что они заключили пари, что Ракушка (Так Орчак назвал самочку-осьминожку) самостоятельно сумеет разложить белые и чёрные камешки в разные кучки. Об интеллекте осьминогов в научном мире говорить было не принято. Считалось, что они дрессировке не поддаются. У них даже не вырабатываются условные рефлексы. Орчак же утверждал, что Ракушка всё понимает, только говорить не может. И вот, когда опыт был в самом разгаре, Ракушка передвинула белый камешек в одну сторону, чёрный в другую, взяла следующий и надолго задумалась, кто-то врывается в хом с громким криком! Разумеется, осьминожка испугалась и спряталась под брюхом Орчака. Может, у осьминогов и не вырабатываются условные рефлексы, но что самое безопасное место в мире — на нижней присоске Орчака, она усвоила.

— Не подсказывать! — возмутился Алим — А вы кто, уважаемый?

— Я Убан. Разрешите узнать, чем вы занимаетесь?

— Проводим тест на память и интеллект головоногих, — объяснил Орчак. — Я закладываю в память моллюска программу действий, а она должна самостоятельно её выполнить.

За время, проведённое на полигоне, Орчак успел нахвататься заумных терминов.

— В «Научных течениях» сообщалось, что осьминоги очень умны для моллюсков, — произнёс Убан. — Но я, кажется, сорвал вам опыт.

— Мы сейчас повторим, — Алим выпростал рук-ки, отобрал у Ракушки камешек и вернул в общую кучу. — Запускай, Орчак.

Когда подошло время массажа и в хом ворвались целительницы, эксперимент был в самом разгаре. Мужчины окружили осьминожку и азартно комментировали каждое движение. Ракушка, робко косясь на экспериментаторов, неуверенно протягивала к кучкам то одно щупальце, то другое, то третье. В кучках скопилось уже по десятку камешков, и всего три ошибки! Вот осьминожка положила белый камешек в кучку чёрных, но тут же подобрала его другим щупальцем, подтянула к себе.

— Что тут происходит? — поинтересовалась Иранья. На неё зашикали, объяснили шёпотом. Пару минут Иранья присматривалась, потом рассмеялась, выпростала рук-ки, пощекотала осьминожке брюшко. Ракушка бросила камешки и потянулась всеми щупальцами к целительнице. Иранья посадила её на нижнюю присоску, прислушалась.

— Орчак, ты избаловал её до безобразия. Разве так можно?

— Я её не баловал. Я её дрессировал по новейшей системе дрессуры. Только положительные подкрепления. Никакого принуждения, никаких наказаний.

— Амбузия тебе плавники с мясом вырвет. Ты испортил лучший инструмент. Манипулятор должен быть ленивым и безынициативным. А Ракушка? Она энергична и самостоятельна.

— Если честно, не хочу я её отдавать. Амбузии не говори пока. Алим, пересчитай, пожалуйста, камни. Надо вычислить процент ошибок.

— Двадцать один камень, из них три ошибочных. Это будет... около четырнадцати процентов! Случайное распределение дало бы пятьдесят!

— Не хотелось бы вас огорчать, разумные, но ваш опыт блестяще провалился.

— Как?! Почему?! — хором возмутились экспериментаторы.

— Разве вы не видите? Ракушке всё равно, какого цвета камень. Она наблюдает вашу реакцию и старается угодить вам.

— Чтоб мне крабом стать. Ей это удалось, — согласился Убан.

— Хватит разговоров. Больной, на ложе пыток.

Орчак всплыл, повилял всем телом, вытряхивая рук-ки из обтекателей.

— Ну надо же! — изумился Убан. — У вас это от рождения?

— У меня это от глупости.

— Орчак станет первым разумным сушеходящим, — вступился за друга Алим. — Надежда нашего проекта. Для перемещения по суше ему надо две пары рук-ков.

— Убан, вы два часа провели вместе со своим пациентом. Чем вы занимались? — изумилась Иранья.

— Мы были заняты, — откликнулся нейрокорректор, восхищённо рассматривая Орчака со всех сторон. — А куда делись передние рук-ки.

— Вы их и видите. Мы вырастили задний плечевой пояс, перенесли на него рук-ки. Но после переноса они потеряли чувствительность. Когда Орчак вновь научится ими управлять, регенерируем переднюю пару.

— А какова моя задача?

— Восстановить функциональность задних рук-ков.

— Легко сказать — восстановить, — пробурчал Убан. — Если б вы с ними родились... Ни у одного разумного никогда не было хвостовых рук-ков. У нас в мозгу даже нет области, управляющей хвостовыми рук-ками. Дайте-ка я изнутри взгляну.

Он сел на верхнее контактное пятно Орчака. Иранья тут же пристроилась на его верхнее пятно. А напарница ираньи — на нижнее пятно Орчака. Алим полюбовался минуту этим четырехслойным бутербродом, пощекотал брюшко Ракушке и тихо, незаметно удалился.

— Нет, это фантомные, — неслось ему вслед. — Не надо их гасить. Ни в коем случае. После регенерации передних они вновь станут истинными...

 

Атран. Институт Темноты.

Атран вышел из хома через световое отверстие и задумался: Для чего здесь, на границе Темноты в помещениях оставляют световые отверстия? Инерция мышления, застарелые инструкции или всё же есть какой-то смысл? Хомы и гроты ведь всё равно освещаются светочами.

— Коллега, вы здесь?

— Да-да, — поспешно откликнулся Атран и вернулся тем же путём. Обошёл хом по периметру, зажигая спокойные светло-зелёные светочи. Розовые, жёлтые и голубоватые трогать не стал. Они хороши для утра.

— Я только что с почты, — спешил поделиться Алтус. — Вы слышали об очередном грандиозном празднике, который устроил ваш друг Алим?

— Нет... Скажите, коллега, зачем в наших хомах световые отверстия?

— Как зачем? Для вентиляции.

— Я не подумал... Так что там с праздником?

— Три дня подряд, в честь крупных практических достижений! Игры, олимпиады, спортивные состязания, катание на волнах! Пресса, любопытные! Будем честны, коллега, они нас обогнали.

— Не так уж сильно. Давайте сравним.

— Они переоборудовали свой атолл в полигон Суши. Навезли песок и засыпали всю лагуну.

— Грандиозно. Но мы построили научный городок. Перевезли инструменты.

— Инструменты они вырастили десять лет назад. Сейчас выращивают уже второе поколение местных. А городок обустроили давным-давно. Ладно, пусть по этому параметру мы наравне. Их программа «Зелёная суша»!

— «Светлая глубина», профессор! Наши студенты засевают светочами все улицы, все трассы. Скоро весь городок будет иллюминирован. Наравне идём.

— Они решили проблему зрения на суше.

— Вы, профессор, практически решили проблему эхолокации.

— Эхолокация — не зрение. Это ориентировка в пространстве. Сопоставим её с их системой дыхания на суше. А их система перемещения по суше? Вы слышали о лапках? Нам противопоставить нечего...

— Да, пока нечего...

— Они получили разрешение на генетическую модификацию разумных испытателей.

— Мы опять отстаём. Но профессор, в этом мы сами виноваты. Подавайте заявку на испытателей системы эхолокации.

— Не рано ли, коллега? Переход к испытаниям на разумных — это организация детских учреждений, инкубаторы, селектарии, площадка молоди, школа, эмиссары службы инициации разума... Не нравятся мне их методы. Две инициации, после каждой шестьдесят процентов отсева.

— Надо же! Я не знал. Думал, после первой инициации отсева больше нет...

— А об этом только специалисты знают. Об отсеве икры и мальков все слышали. Ну, допустим, первую инициацию вы и не могли помнить. Вы разумным только после неё стали. А о второй что-нибудь помните?

— Ничего. До неё в детском садке был, а после в школу определили. В мой класс из нашего садка только двое попали. Ещё нескольких видел в параллельных классах.

— Воспоминания о сеансе инициации специально блокируются. Считается, что они могут вызвать негативные регрессивные эмоции. Я думаю, наоборот. Раз мы прошли селекцию, значит, мы лучшие. Это должно вызывать гордость и уверенность в собственных силах! Но специалистам виднее.

— Вот как! — Атран почувствовал давно забытый холодок страха. — Ну, селекционеры икры и мальков наших модифицированных без нужды не трогают. А почему вам не нравятся эмиссары?

— Селекция нужна, коллега, с этим никто не спорит. Недаром женщины мечут в сотни раз больше икры, чем нужно для поддержания вида. Но кто проводит селекцию? По каким параметрам? Кто проверяет квалификацию селекционеров? Да и просто обидно... Может, я лично этому мальку целый день экстремально-декоративные рук-ки делал, а эмиссары его — в отсев. Мол, эмоциональный слишком... Мне жалко своего труда, да, жалко! И вообще, надо ложиться на омоложение! Сколько можно тянуть! — непонятно на кого рассердился Алтус.

— А вы правы, коллега, — поддержал его Атран. — Запускайте заявку на разумных испытателей и, действительно, ложитесь на омоложение! Пока заявка по инстанциям идёт... Сейчас как раз затишье — самое время!

На следующий день, едва просветлелось, Атран направился в лабораторный сектор. За последние полгода ориентироваться стало намного проще. Цепочки светящихся кустиков протянулись вдоль главных магистралей.

Студенты-практиканты уже трудились, сажая светочи вокруг кампуса. Садовых инструментов — осьминогов и крабов-секаторов было всего четыре, поэтому большинство работало рук-ками, изображая экстремальщиков. Атран присоединился и посадил несколько кустиков. В полумраке студенты его не узнали, и в разговорах не стеснялись. Обсуждали, новости с Юго-Востока и собственное начальство. Кто-то высказал идею, что Атран с Алтусом играют в доброго и злого начальников. Алтус, конечно, был добрым... Атран сообщил, что Алтус вскоре ложится на омоложение. Публика ненадолго погрустнела, но девушки сбились в стайку и захихикали. Не приударить ли за помолодевшим профессором?

— А почему бы и нам праздник не организовать? Чем мы хуже Юго-Востока? — высказал идею молодой, ершистый парень.

— Отстаём мы от Юго-Востока, — сообщил ему Атран, — Поэтому и праздников нет.

И, не касаясь имён, пересказал вчерашний разговор с Алтусом. Студенты бросили дела, и начался спор по поводу очков и приоритетов. Спорили долго и жарко. Кто-то утверждал, что не учтены светочи. Надо обязательно учесть светочи! Они по важности превосходят лапки...

Атран не стал дожидаться конца спора. Прикопал свой саженец и отправился дальше.

В лаборатории Алтуса было шумно. Лаборантки и аспирантки безуспешно пытались выгнать из грота свистунов и пискунов — два генетически изменённых вида, на которых Алтус отрабатывал эхолокацию. Пискуны были поменьше — с ладонь, и сонар их работал на грани слышимости. Свистуны — втрое крупнее, с плавник. И у них имелось нервное пятно для контроля эксперимента. Свистели часто, резко и пронзительно. Атран пару минут молча удивлялся своей распущенности — сравнивать образцы с ладонью! Интимным органом. Но вспомнил студентов, рук-ками прикапывающих кустики, и решил, что изменение норм поведения — это издержки прогресса.

— И так — каждое утро, — жаловался Алтус. — Ошибка вышла. Надо было с ними работать в отдельном гроте. Теперь они привыкли, что здесь их все ласкают да подкармливают — не выгнать!

— Да, проблема, — согласился Атран. — Попробуйте прикармливать их у входа в грот. А потом — всё дальше и дальше от грота.

— Вы правильно мыслите, коллега! — обрадовался Алтус и проинструктировал лаборанток. Понаблюдав за суетой, Атран подумал, что мысль, может, и правильная, но ничего из неё не выйдет: у лаборанток имелись любимчики, и ничего с этим не поделать. Прикармливали — и будут прикармливать.

Обговорили основные положения заявки и отправились в информаторий. Орель раскритиковал всё в чешую, припомнил кучу параграфов по ведению документооборота и начал — предложение за предложением — переводить текст на язык канцелярита.

— Несолидно, — заявил Атран, выслушав результат. — Нет учёта психологии.

— Это как? — обиделся Орель.

— Надо, чтоб виза на этом документе казалась мелочью по сравнению с остальным объёмом работ.

— Но так оно и есть.

— Да! Но из документа не видно! Добавим приложения! План научного городка с указанием размещения новых служб — инкубаторий, детский садок, отделение эмиссариата, учебный сектор. Всё это — подробно, детально, с датами сдачи заказчику, то есть, мне!

— Это по почте уже не передать... Это с курьером надо... — огорчился Орель.

— Мы в тебя верим, — подтолкнул приятеля Атран. — Мы на тебя надеемся. Мы тобой гордимся!

— Хорошо тебе! А на кого я информаторий оставлю? У меня молодёжь одна. Ничего не знают, ничего не умеют. Только что из института.

 

Алим. Крупный успех большого коллектива

Прошло полтора года. Орчак отрастил передние рук-ки, с грехом пополам научился работать задними и избаловал до безобразия Ракушку. Манипулятор должен сидеть в своём гнезде и ждать, пока в нём возникнет потребность. Ракушка же таскалась за хозяином повсюду. Таскалась — не игра слов. Двигаться со скоростью неутомимого не могла, поэтому цеплялась щупальцами за рук-ку, и Орчак её буксировал.

Наступил решающий момент. Для того, чтоб учиться передвигаться по суше, выбрали мелкий пляж и день без волнения. Но всё равно, Ракушка была очень недовольна. Особенно стайкой любопытных студентов. Студентам Алим приказал не приближаться ближе шести метров, и осминожка боялась: кружат как кулы вокруг. А вдруг нападут?

Орчак выбрал мелкое место, выпустил передние рук-ки, отжался ото дна и осмотрелся. Атран тоже упёрся рук-ками в дно, поднял голову над средой, опустил на глаза вторые веки. На небе — ни облачка, в полусотне метров на берегу зеленеют несколько кустиков травки. Ветер дует с берега, волн нет. Идеальные условия для исторического момента. Так и сказал Орчаку.

— Если исторический момент, нужно позвать инфоров, — раздался за спиной сердитый голос. Алим обернулся. Запыхавшиеся Корпен и Инога с распахнутыми ртами и жабрами никак не могли отдышаться.

— Мы вас не нашли.

Инога, вместо того, чтоб смутиться, выпустила рук-ку и сунула ладошку в обтекатель Корпена. Тот не возражал.

— Понятно, — усмехнулся Алим. — Решил оставить меня без секретарши. Шутки в сторону, начинаем.

Инфоры опустили на глаза прозрачные веки, выставили головы из воды и тоже осмотрелись. Орчак выпростал из обтекателей задние рук-ки, развёл пошире, упёрся в дно. Задняя пара не отличалась ни ловкостью, ни мускулатурой. Когда он приподнял корпус над средой, локти дрожали от напряжения. Постоял минуту, погрузился в среду, отдышался.

— Очень необычное ощущение.

— Не страшно?

— Нет, совсем нет. Ведь если я расслаблюсь или потеряю сознание, вернусь в среду обитания. Но такое впечатление, что очень сильное течение давит на спину.

Орчак опять поднялся над средой и, по одной, рывками переставляя рук-ки, сделал несколько шагов.

— Впечатление номер два. Надо долго и упорно тренировать мышцы.

В третий раз он разогнул локти не полностью. Так, что только часть тела вышла из среды. И, переставляя рук-ки, направился вдоль берега. Ракушка бросилась к хозяину, намереваясь сесть на нижнюю присоску, но Инога её вовремя перехватила.

— Ты куда, глупенькая? Он же тебя раздавит, когда опустится.

Против знакомых рук-ков осьминожка не возражала. Орчак прошёл метров двадцать, развернулся и двинулся обратно, забрав поглубже. Теперь он шёл на вытянутых рук-ках, а над средой возвышалась только часть спины.

— Попробуй ходить как лапчатые, — посоветовал Алим. — Передвигай одновременно переднюю и заднюю рук-ки.

Орчак попробовал. Через некоторое время получилось. Скорость заметно возросла. Неуёмные студенты выпустили рук-ки и пристроились следом. Отсутствие задней пары их не смущало. Ракушка снова забеспокоилась и даже выпустила небольшую чернильную кляксу.

Через час Орчак сдался:

— Всё, не могу больше. Рук-ки не держат.

Возвращались, возбуждённо обсуждая, на сколько нужно увеличить мышечную массу конечностей. Алим в эти споры не вмешивался. Он знал! Достаточно взглянуть на хвост, потом мысленно поделить его мышцы между четырьмя рук-ками. Но ему было интересно, найдут ли правильный ответ остальные?

Тренировались долго, полтора месяца. Рук-ки Орчака набрали мышечную массу и ловкость. Попутно подтвердились опасения Алима насчёт кожных покровов: слизистое покрытие сохло на солнце, спина покрывалась роговой коркой, эта корка чесалась и трескалась. Трещины зудели. Верхнее контактное пятно грубело, теряло чувствительность. Постепенно Орчак перенёс тренировки на вечерние, утренние и ночные часы. А днём отсыпался.

Первый выход на сушу состоялся поздним вечером при большом стечении народа. Орчак вышел на берег, перешёл полосу мокрого песка, оставил цепочку следов на сухом, потрогал ладонью зелёный кустик травки. Но вместо того, чтоб вернуться, помахал наблюдателям рук-кой и скрылся на суше. Алим испугался, разозлился и задержал дыхание. Когда перед глазами пошли красные круги, над песчаным гребнем показалась спина, а потом и голова Орчака. Испытатель сорвал стебелёк травки, зажал губами и быстрыми шагами направился к линии берега. Он вовсе не выглядел утомлённым или запыхавшимся.

— Рассказывай, — попросил за всех Алим. Отругать испытателя он решил наедине. Орчак вынул изо рта травинку, передал Амбузии.

— Я вышел из среды. Мокрый песок очень плотный, плотнее, чем на дне. Идти по нему легко. Легче, чем по мелкой среде. Сухой песок рыхлый. Даже более рыхлый, чем в среде. Из-за этого идти немного сложнее. И он очень тёплый. Почти горячий. Там, за песчаным мысом, проходит канал. Я спустился в канал, отдышался и пошёл назад. У канала берега крутые, выйти на сушу было сложнее, чем здесь. Я даже один раз не удержался на рук-ках, лёг грудью на песок.

— Это опасно?

— Нет. Я плотно закрыл жабры. Но песок показался мне колким. И сухой песок прилипает к коже. Но в среде отстаёт. Травка тоже показалась мне более жёсткой, чем водоросли или те кустики травки, которые попали в среду.

На этом доклад кончился, потому что испытателем завладели инфоры. Корпен и Инога под локотки оттащили его на глубину и сели на контактные пятна. Один сверху, другая снизу. Возмущённые таким коротким докладом слушатели обернулись к Алиму, но тот только плавниками развёл:

— Орчак теперь принадлежит не нам, а истории...

Ближайший бюллетень «Научные течения» опубликовал сенсационный материал: «Разумный впервые пересёк сушу».

— ...Послушай, мы-то знаем, что первым был ты! Но они...

— Забудь. Это я велел инфорам дать такой заголовок. И потом, я полез на сушу не от хорошей жизни. Жить хотел, вот и полез. А ты — сам, обдуманно и добровольно. Есть разница?

— Не вижу никакой разницы. Первый есть первый. Я знал, что меня ждёт. Знал, что суша меня не убьёт! Потому что ты вернулся с суши живым.

— Ладно, была ещё причина. Ты сейчас — лицо нашего проекта, престиж института. В нас вложили огромные ресурсы. А выход? Простой, наглядный выход, который можно рук-ками пощупать — где он? Ты наш выход! Мы тобой утёрли нос Северо-Западу!

— Не надо меня рук-ками щупать. Я тебе не девушка. И вообще, следи за речью. Ты как Ардина заговорил. «Престиж института, огромные ресурсы». Чем, кстати, твоя благоверная занимается?

— Пробивает в Совете поправку в геном. Сухопутное зрение для всех. Молодёжь требует экстремальные веки.

— А ты?

— Я не против. Несложно, безопасно... Опять же, престиж института. Здесь уже мелко. Начнём?

Орчак лёг на дно, для устойчивости упёрся в песок всеми четырьмя рук-ками. Алим сел на его верхнее пятно, напряг присоску.

— Поднимай.

Медленно-медленно Орчак начал распрямлять рук-ки. Когда тело Алима на треть поднялось из воды, держать вертикаль стало очень сложно. Лёгкий прибой раскачивал тела, хвост не мог найти опору, и вскоре друзья повалились на бок.

— Попробуй рук-ками за мои бока удерживаться, — посоветовал Орчак. Алим попробовал. И рук-ками, и плавниками, и лопастью хвоста. Прибой раз за разом валил их на бок.

— Жабры! Жабры не зажимай!!!

— Надо искать другое решение, — высказался Алим, опрокинувшись очередной раз. Присоски ныли от рывков и нагрузок.

— Ага... Вырасти лапки грузовому шалоту и на нём по суше плавай.

— Можно, я попробую? Я лёгонькая.

— Ригла? Ты как здесь оказалась?

Девушка хихикнула.

— Иранья сказала, что вы опять что-то затеваете. И вот я тут. Ну так как? Дадите мне попробовать?

Друзья переглянулись.

— В среде это безопасно, — высказал Орчак. Алим кивнул.

— Но только в среде.

Первые две попытки закончились как и у Алима. Кувырк — и оба кверху брюхом. Но в третий раз Ригла схватилась рук-ками за локти Орчака — и получила три точки опоры. Картина сразу изменилась. Орчак поднял спину над средой и уверенно зашагал вдоль берега, неся на себе девушку. Прошёл метров двадцать, прежде, чем Ригла сама разжала рук-ки, расслабила присоску и плюхнулась в среду.

— Ты что, задушить меня хочешь? — долго не могла отдышаться.

— Получилось, получилось! — кругами взбивал вокруг них пену Алим. — Я же говорил, всё получится. Главное — методика!

— Ну да. Ещё месяц тренировок — и можно попробовать выйти на сушу вдвоём.

— Как — месяц? А почему не сейчас?

— Тебе надо тренироваться задерживать дыхание. А мне — таскать на рук-ках нас двоих.

— Но у меня нет месяца. Мне надо проект двигать, кожу для суши отлаживать.

— Если ты там с меня свалишься, тебя никто не спасёт, — Орчак был неумолим.

— Экстремальщики... Экстремальщики!!! — Ригла выпустила рук-ки и дёрнула обоих за плавники. — Да послушайте же вы меня! Я лёгкая, я ещё сброшу вес, я буду тренироваться задерживать дыхание. Моя работа по суше бегает, мне за ней наблюдать надо. Но мне нужно сухопутное зрение! Алим, ты меня слушаешь?

Скандал вышел изрядный. Тренировки скрыть не удалось, и вскоре весь институт знал, что Алим собирается выйти на сушу. Его отговаривали, его упрашивали, ему ставили на вид, взывали к его совести и сознательности. В конце концов на полигон прибыло высокое начальство и в приказном порядке запретило Алиму покидать среду. Заодно вкатило выговор за безответственное поведение, ставящее под угрозу судьбу всего проекта. Алим впал в чёрную меланхолию, а Ригла легла в стационар отращивать вторые веки.

Орчаком завладела Амбузия. Теперь он выходил на сушу по шесть, а то и по восемь раз в день. Приносил образцы, доставлял на сушу, в указанные места груды водорослей, пересаживал растения с места на место. И просто работал глазами агрономов в тех местах, куда они не могли заглянуть. Проект «Зелёная суша» развивался успешно. Амбузия утверждала, что не пройдёт и ста лет, как весь остров покроется многолетними сухопутными растениями.

Пару раз Орчак уезжал в дальние командировки. Нужно было помочь строителям — разведать, из каких пород сложен берег. И на сколько он поднимается над уровнем среды. Можно ли, прорыв канал, сократить длинный обходной маршрут. Алим был против рискованных предприятий, но Ардина настояла. Престиж института, выход в практику, и прочие словеса. (Ради престижа и выхода в практику в институте оснастили вторыми веками нескольких строителей-мелководников и одного строительного алмара.)

Впрочем, Орчак оба раза вернулся очень довольный. И подробно рассказывал Алиму, как поднимался по мелким пресноводным ручьям, отдыхая в заводях, на многие километры вглубь суши. Как выбирался на берег и, обхватив передними рук-ками ствол дерева, делал «стойку на хвосте», с высоты своего роста осматривая окрестности. А потом передавал картинки местности проектировщикам и инфорам.

Позднее Алим узнал, что одна гигантская стройка так и не пошла, а на второй случился казус: Строители столкнулись с нерешаемой проблемой. Когда канал углубился в сушу метров на сто пятьдесят и стены канала возвышались уже на пять-шесть метров над средой, работать стало крайне опасно. Щупальца алмаров не могли больше сгребать грунт с берега. В торце канала образовалась вертикальная стена. Подкапывать её опасно — может обвалиться и задавить. Но сама собой обваливаться не желает. Работы чрезвычайно замедлились, почти остановились. Волны и дожди постепенно размывали откос, но так медленно, что строительство обещало затянуться на века.

 

Атран. Полигон Суши.

— Осторожнее!

— Скорей! Он умирает.

— Разыщите Иранью! — крикнул Алим. — Быстро! — Выпростал рук-ки, подцепил пальцами судорожно сведённые крышки жаберных щелей. — Помогите отбуксировать в клинику.

Кто-то подхватил его на присоску, потащил, работая хвостом сильно, но мягко. Тока среды через жабры Алим не ощутил.

— Раскройте ему рот.

— Как?

— Пальцами!

Рядом промелькнула Амбузия, растолкала бестолковых студентов, разжала пострадавшему губы. Алим ощутил наконец-то ток среды, омывающей жабры. Второй пострадавший, с кровоточащим боком, выглядел лучше. Двигался сам. Рядом с ним суетились Ригла и два студента. В Ригле Алим не сомневался.

— Что случилось? — выкрикнул незнакомый инфор.

— Экстремальщики, акулий хвост! На волнах катались. Соревнование у них. Кто первый от рифов отвернёт, тот тухлая икра. Вот и доигрались оба.

Парень, которого вёл Алим, выглядел как кусок жёваного мяса. Волны выбросили его на коралловый риф, катали и били об острые выступы. Сейчас он был в шоке. Алим сомневался, что Иранья даже с помощью реаниматора сумеет вытащить его.

Но Иранья была другого мнения.

— Этого в стационар, второго в реаниматор, — решительно скомандовала она.

— Часто у вас здесь такое? — раздался за спиной давно забытый басок. Алим резко развернулся.

— Атран? Каким штормом тебя сюда занесло?

— Захотел посмотреть на сушу твоими глазами. Познакомься, это Орель, главный инфор нашего института.

— В другое время сказал бы, что очень приятно. Подождите, я сейчас за Корпеном пошлю, — Алим направился к выходу из грота.

— Не торопись, успеем. Сначала полигон покажи. Разговор есть, — добавил он тихо. Алим насторожился, выкинул из головы пострадавших студентов и сопоставил факты. Не станет один руководитель крупнейшего института планеты огибать полмира ради того, чтоб взглянуть на садик другого. Видимо, разговор на самом деле будет серьёзным. Из тех, что меняют судьбу планеты.

«Ардину бы сюда. Интриги — это по её части», — промелькнула шальная мысль. Вслух он сказал другое:

— Иногу позвать? Это мой секретарь, в курсе всего, что у нас делается.

На этот раз ответил Орель.

— Лучше попозже. Когда мы ознакомим вас с информацией, вы сами решите, в каком ключе её подать.

Двигались молча. Алим осмотрел порезы на пальцах, смыл чужую слизь. Острые края жаберных крышек оставили неглубокие, но многочисленные и болезненные порезы. Лучше бы не соваться с такими рук-ками в гнилую, застойную воду полигона. Засунул кисти поглубже в обтекатели и повернулся к Атрану.

— До полигона ещё десять минут хода, но можешь начинать.

— Ты никогда не задумывался над историей нашей цивилизации, — тут же откликнулся Атран. Словно продолжил разговор, начатый полчаса назад.

— Отсутствие побудительного мотива к труду? — напряг память Алим. — Мы много спорили о твоей гипотезе, когда были заперты в пресном озере.

— Нет, на этот раз другой аспект. Тайные знания. Тайными я называю знания, которые у нас есть, но источник которых неизвестен. И особенно те, которые мы не можем получить при данном уровне развития научной мысли, — пояснил он. — Ты напомнил об озере. Слышал, что в пресной среде кальций из костей вымывается?

— Да.

— А что такое кальций?

— Ну... — Алим смущённо развёл плавниками. — Какое-то вещество, придающее костям прочность.

— Во-во. Поинтересуйся у инфоров. Если очень повезёт, узнаешь, что кальций — это химический элемент. А что такое химический элемент?

— Мельчайшая частица, невидимая глазу, из которых состоит всё, что нас окружает.

— Чувствуешь провал в знаниях? Кальций — не единственный элемент. Он всего-навсего один из. Древние знали об элементах намного больше. До нас дошли какие-то обрывки, почти легенды. Последние годы мы с Орелем строили модель развития нашей цивилизации. Сопоставляли всё — рост площадей освоенных территорий, численность населения, время возникновения различных видов разумных, время появления различных изобретений и социальных структур. Вывод один — наша цивилизация развивается линейно, по чётко составленному плану.

— Но так и должно быть! — удивился Алим. — Зачем же тогда Мировой Совет?

— С виду всё так. Но это против природы. По природе, когда плывёшь в мутной среде, сначала налетишь рылом на скалу, потом уже отвернёшь. Нас же словно кто-то ведёт на нижней присоске. Кто-то, кто очень хорошо знает дорогу. Мы обнаружили десятки случаев в истории, когда совет заранее отворачивал от опасности. Словно через годы видел тупик в линейной тактике развития. Понимаешь? Никто из прогностов ещё не подозревал об опасности, никаких симптомов катастрофы, но Совет менял курс. Мы с Орелем нашли множество случаев, но они звучат неубедительно. Надо быть специалистом, чтоб понять — так идти было нельзя. Надо уметь видеть ситуацию не только из будущего, когда всё ясно и очевидно, но и из прошлого, когда будущее скрыто в мутной дымке.

— Бухта Прозрачная, — подсказал Орель.

— Да, бухта Прозрачная! — обрадовался Атран. — Это пример совсем из другой области, не из культурологии, а из прогностики. Но зато он простой и наглядный! Четыре тысячи лет назад Совет приказал населению покинуть огромный плодородный район. Через полсотни лет там открылся вулкан. Выбросы серных соединений отравили среду, и из немногих оставшихся спастись удалось единицам. Кстати, сера — тоже химический элемент.

Повторяю, мы слишком много знаем. Раньше это списывалось на постепенную потерю знаний до изобретения бессмертия. Считалось, что при смене поколений инфоров старшие передавали младшим наиболее ценное — сами знания, но не методы их получения или имена первооткрывателей. Мы установили, что это не так.

Сейчас в институте Темноты сложились идеальные условия для проведения расследования. При институте создаётся крупнейший информаторий. Орель набирает в штат молодых инфоров, определяет их будущую специализацию и посылает на сбор информации к старейшим инфорам всех крупных научных центров. Железное прикрытие! Ни одна капля знаний не должна пропасть. Перед командировкой даёт подробнейшие инструкции, за знаниями какой тематики охотиться, как искать первоисточник информации, на что обращать особое внимание. Ты же знаешь, молодые инфоры старательны, исполнительны, но у них ещё не выработались собственные методы анализа и классификации информации. Это нарабатывается годами. Они глубоко роют, но не видят общей картины, не ведают, что ищут. Поэтому не могут вызвать подозрение. Каждый из них раскрывает лишь капельку тайны. А общую картину видим лишь мы с Орелем.

— К чему такая секретность? — недовольно пробурчал Алим. Царапины на пальцах ныли, и он лишь сейчас понял, что придётся делать стойку на рук-ках, чтоб показать Атрану травку. Погружать ладони в вязкий, мерзкий прибрежный ил.

— Секретность?.. — задумался Атран. — Скорее, осторожность. Видишь ли, очень быстро мы обнаружили некое противодействие... Даже не противодействие, а умышленное утаивание и искажение информации.

— Кто-то скрывал от вас знания? — Алим впервые заинтересовался разговором. Атран опять замялся.

— В том-то и дело, что не от нас. Нас тогда на свете не было. От всех... И не саму информацию, а только источник её. Тот самый источник тайных знаний. Нам даже удалось выяснить некоторые правила этой игры. И узнать имя того, кто этим занимается сейчас. Часть правил мы решили перенять. Например, скрытность поисков. Поверь, в этом есть смысл.

— Верю. Как говорят наши целители, не навреди. Если некто не хочет, чтоб знали его имя, возможно, у него есть на это причины.

— Верно. Но у нас тоже есть причина. Мы с Орелем не хотим пока уступать место молоди. Вот почему два раза подумай, прежде чем захочешь передать наш разговор кому-то.

— Даже так? — Алим забыл о своих израненных пальцах. — Ваш Некто не стесняется в средствах. Думаешь, он осмелится убить руководителей крупнейших институтов планеты? Ведь будет расследование!

— Нам стало известно, что он убил двух членов Всемирного Совета. Как, за что, почему, узнать не удалось. Совет многое держит в тайне. Видимо, эти двое слишком много узнали.

— Как же зовут вашего Некто?

— Ты знаешь, — усмехнулся Атран. — Вспомни, кто изобрёл рук-ки?

— Эскар.

— Хорошо жить в глуши, на отшибе, — рассмеялся Орель. — Алим, вы давно не посещали информаторий. Лет пять назад по информаториям прошёл циркуляр-корректировка. Эскар изобрёл только декоративно-экстремальные рук-ки. Экстремальные рук-ки изобрели вы. А кто изобрёл просто рук-ки, неизвестно.

— Но я же точно помню! Со школы.

— И я помню. Но в современном школьном курсе этого нет. Эскар добавил в конструкцию рук-ков пять чешуек на кончиках пальцев. На этом его вклад заканчивается.

— Как же так?

— Говорят, скромность украшает. А ещё в законе об Авторском Праве есть право на имя. Оно включает право на инкогнито. Почему Эскар воспользовался им сотни лет спустя, для меня тайна. Но нарушения закона в этом нет.

Нам удалось раскопать один удивительный факт. Первоначально Эскар предложил проект рук-ков с пятью пальцами. Но генетики посчитали такую конечность слишком сложной, и ограничились двумя. И так это был очень смелый проект для своего времени. Кстати, осьминоги-манипуляторы в то время жили в каждом хоме. Их поголовье сократилось именно из-за появления рук-ков.

— Я, собственно, никогда не претендовал на изобретение рук-ков, — смутился Алим. — Я только оптимизировал конструкцию...

— ...которая была утверждена Советом для всех видов разумных, — опять перебил инфор. — Догадайтесь, кто поставил этот вопрос перед Советом?

— Эскар?

— Правильно! Хочу заметить, что ваша кисть слегка отличается от разработки Эскара. У вас два симметричных противолежащих пальца. В его проекте был только один.

— Это далеко не единственный случай, — вставил Атран. — Помнишь статью «О тонком строении вещества»?

— Ещё бы! В моём институте она в обязательном курсе подготовки специалистов.

— В оригинале автором был назван Эскар, я — редактором. Но через некоторое время заметил, что вдруг стал соавтором. Один раз поправил инфоров, другой, третий. Выяснил, откуда такая тенденция. Оказалось, что ввести меня в соавторы одному из старейших инфоров рекомендовал другой инфор, член Совета. Его об этом просил сам Эскар. Мол, за заслуги в разработке светочей. Тогда я удивился — и забыл. Но в последнее время начали появляться конспекты и рефераты той статьи, в которых сохранены все факты, но имя Эскара вообще выпало. Если сегодня ты дашь в информаторий запрос на тему индуцированного излучения света, получишь восемь — десять материалов с моим именем, и лишь в одном упоминается имя Эскара. Таковы факты.

— Удивительная скромность.

— Удивительная скрытность.

— Скрытность? У члена Мирового Совета?

— Да. Просто форма скрытности зависит от поста разумного в обществе. Если ты никто, ты прячешь тело. Если ты член Совета, прячешь дела. Сколько дел и открытий ему удалось спрятать, не знает никто. Мы, кстати, почти ничего не знаем о его личной жизни. Не знаем даже, к какому виду он принадлежит. Знаем, что он очень мало ест. Что не обращает внимания на вкус пищи, что раз в десять-пятнадцать лет уходит куда-то на омоложение. Что знает огромное количество анекдотов и охотно делится ими с инфорами. (Хранители знаний приставили к нему свиту из двух молодых инфоров, задача которых смотреть ему в рот и всё запоминать.) Некоторые анекдоты такие старые, что понять, о чём в них идёт речь, невозможно. Знаем, что он считает хорошим и правильным всё, что увеличивает процент соответствия, и неправильным всё, что уменьшает. Что за процент, чему соответствие — не знаем.

— А как он относится к сопровождающим инфорам?

— Ну, во-первых, есть договорённость. Ребятишки сопровождают его только в рабочее время. И присутствуют при разговорах только если он не против. На закрытые заседания Совета им хода нет. А во-вторых, ты же знаешь, инфоры — не из самых быстрых пловцов. Если ему надо, он запросто уходит от конвоя. Оглянется, скажет серьёзно так: «Я тороплюсь. Если хотите, попробуйте не отстать!» И как припустит... Видимо, в его жилах кровь курьеров или неутомимых. Хотя моя кула решила, что он просто камень. Орель считает, что Эскар — первый из бессмертных. Игра природы. Он на самом деле бессмертный, не то, что мы. Мы проходим омоложение, а он никогда не стареет. Доказательство — его контактное пятно не такое, как у нас. А даже самые старые инфоры не припомнят, чтоб когда-то проводилась коррекция параметров пятна. То есть, если и проводилась, то задолго до внедрения бессмертия.

— Всё это очень интересно, но какова мораль?

И тут Атран опять смутился. Уже не в первый раз с начала разговора.

— Не знаю. Есть тайна. Есть какой-то высший разум, который ведёт нашу цивилизацию к неведомой цели. Есть эмиссар этого высшего разума. Я нащупал тайну, и хочу её разгадать.

Дно приблизилось, стало песчаным.

— Вот мы и на полигоне. Дальше будет мелко и грязно, — сообщил Алим.

За прошедшие годы полигон сильно изменился. Ветер и волны, играя песком, засыпали часть каналов. Другие сильно обмелели. Многие превратились в небольшие озёрца с солёной водой. Эти озёрца очень нравились лапчатым. Чистить и углублять каналы запрещала Амбузия. Солёный песок не годился растениям суши. Должно было пройти много сезонов дождей, прежде чем на нём прорастала травка. Травка вообще очень любила сезоны дождей, и почти исчезала в другое время. Но о травке все слышали. Алим хотел похвастаться последним достижением — кустиками. Амбузия утверждала, что травка — однолетнее растение, кустики же — многолетние. Так ли это, сказать было трудно. Кустикам едва исполнилось три года, и от травки они отличались изломанными коричневыми стеблями, которые Амбузия называла стволами.

Атрана ни травка, ни кустики не поразили. Зато Орель заинтересовался ими чрезвычайно. Долго рассматривал глазами Алима, задал десятки вопросов. Пока Алим отвечал, Атран поймал лапчатого. Алим забрал у него подопытного, объяснил конструкцию лапок и выбросил лапчатого на берег. Малыш упал на песок, почесал задней лапкой за жаберной щелью и, смешно изгибаясь, убежал в травку.

— Если мы подождём, минут через пять он вернётся, — объяснил Алим. — Днём они не любят надолго покидать среду. Но ночью бродят по суше часами.

Боковая линия показала какое-то движение за поворотом канала.

— Я сейчас вас с Амбузией познакомлю, — воскликнул Алим и рванул за поворот. Но в мутной среде шевелилась не Амбузия. Ригла испуганно прятала что-то в ил.

«Что ты тут делаешь?» — хотел спросить Алим, но сзади уже приближался Атран.

— Знакомьтесь, Ригла. Лучший селекционер нашего института, — представил он.

— Он же единственный и практически безработный, — самокритично добавила девушка. — Лапчатые предпочитают размножаться в закрытых озёрцах в центре полигона. А туда мне хода нет.

— То есть, вы потеряли контроль над экспериментом, — уточнил Орель.

— В какой-то мере, — вынужден был сознаться Алим. — Но это временно. Когда начинали эксперимент, закрытых водоёмов не было. Была сеть каналов. И скоро их снова не будет. Ветер перемещает песок, и озёрца будут засыпаны. Останутся только те каналы, которые мы периодически очищаем. Но таких всего три.

— Ветер меняет рельеф суши? — удивился Атран.

— Да. Для нас это тоже было неожиданностью.

— Обязательно опубликуйте это наблюдение, — посоветовал Орель. — А что будет с лапчатыми из засыпанных озёр?

— Переберутся в каналы. Для них суша не преграда.

Атран выразительно показал глазами на Риглу. Алим понял, что разговор ещё не закончен.

— Ригла, позови, пожалуйста, Корпена, — попросил он. — Иногу тоже.

Нехорошо иметь тайны от собственной секретарши, решил Алим. Особенно если она узнает что-то от Корпена. А ведь узнает...

Девушка повертелась на развилке, выбирая дорогу и умчалась, так ничего и не сказав.

— Вопрос! Откуда могут взяться тайные знания, — голосом лектора продолжил Атран, словно и не прерывался. — Наиболее разумный ответ — наша цивилизация когда-то была могучей и мудрой. Потом по какой-то причине захирела, и лишь после изобретения бессмертия вновь начала подниматься. Разумно? Разумно! Логично и безупречно. Если бы не одно «но». Ничто не говорит, что наша цивилизация когда-то была более развитой, чем сейчас. Напротив, всё говорит за то, что десять тысяч лет назад она была слабой и малочисленной. Все эти десять тысяч лет мы развивались и крепли. Создавали новые разумные виды, новые инструменты, осваивали новые территории. Как биологические виды, мы и сейчас ещё не окрепли. Цивилизация держится на постоянной жёсткой селекции. Убери селекцию — и мы исчезнем! Вернёмся в неразумное состояние за несколько поколений. О чём это говорит?

— Не знаю...

— И я не знаю, — смущённо развёл плавники Атран. — С одной стороны, мы существуем. С другой...

— Может, была какая-то всепланетная катастрофа? — предложил Алим. — Уцелела только маленькая группа разумных. Из поколения в поколение они передавали знания...

— Может, — неуверенно согласился Атран. — Но почему об этой катастрофе ничего не известно? Ни слова, ни намёка!

— Вариант катастрофы мы не прорабатывали, — вставил Орель. — Но если сохранились научные знания, то почему не о всеобщей гибели?

Алим тем временем пошарил рук-кой в иле. Нащупал крупный, угловатый булыжник.

— А с чего начались ваши поиски?

— С пустяка, — хмыкнул Атран. — Явились к нам любопытные из Совета. Эскар поднялся, посмотрел сверху, как студенты светочи вдоль улицы сажают и брякнул своё: «Очень хорошо. Освещение улиц увеличивает процент соответствия». Я и припомнил, что уже слышал от него эту фразу. Ещё тогда задумался: «Что за шаблон такой, которому мы должны соответствовать?»

— Неужели никто не спрашивал?

— Спрашивали, — сообщил Орель. — Я мелких инфоров подговорил поинтересоваться. Эскар ответил дословно: «Модель общества, к которой надо стремиться». И рассказал какой-то анекдот.

— Модель идеального общества?

Орель задумался, перебирая воспоминания.

— Нет, слова «идеальное» он в данном контексте никогда не произносил.

— Ау-у! Ау-у! — раздалось невдалеке

— Ауауа!!! — отозвался Алим. И вскоре из зеленоватой мути каналов выплыли инфоры и Ригла. Корпен с Иногой совсем запыхались, Ригла же выглядела свежей.

— Босс, один студент в реаниматоре умер, — с ходу начала Инога. — Тот, у которого обломок коралла в боку застрял. Иранья не успела его на внешнее жизнеобеспечение перевести. Что в протоколе записать?

— Правду, что ещё? — хмыкнул Алим. — Два студента по собственной неосторожности приблизились к береговой линии и были выброшены прибоем на коралловые рифы. Один уступил место молоди. О катании на волнах не упоминай. Такой графы в отчётности нет.

Атран странно хрюкнул и толкнул локтем Ореля.

— Ты всегда прав, мудрый вождь, — булькнул тот.

— Вы это о чём? — насторожился Алим.

— Наша молодь тоже игры изобретает. Например, скоростное погружение в Темноту. Нагрузят на шалота камни, поднимутся к самой поверхности, возьмут тяжёлый камень в рук-ки — и кто первый до дна дойдёт... Хорошо, если дно илистое. А если твёрдое — без пальцев же оставались. Челюсти себе об этот камень ломали, прохожих калечили. Орель предлагает в отчётность пункт ввести. Я отговариваю. Списываем по графе: «Травматизм, вызванный спецификой жизни в Темноте».

— Ага, — глубокомысленно произнёс Алим. — Но ладно, к делу. Корпен, Инога, Орель принёс нам пакет информации. Перепишите её в свою память и подумайте, чем можете дополнить.

Инфоры вышли на глубокое место с чистой средой, Инога села на верхнее пятно Ореля, Корпен — на нижнее. Ригла хотела пристроиться на верхнее пятно Иноги, но Алим перехватил её и слился.

— «Это ты булыжник в ил закопала?» — мыслеречью спросил он.

— «Ты один, а их двое», — отозвалась подружка.

— «Атран же мой друг!»

— «Ардина говорит, один из двух проектов рано или поздно закроют».

— «Это Ардина говорит?»

— «Это все говорят. Не будет тебя, наш институт распустят. Ты один перспективу видишь. Зачем они полмира проехали?»

Алим взял с Риглы обещание хранить тайну и кратко пересказал гипотезу Атрана.

— «Это разум Океана», — тут же отозвалась Ригла.

— «Разум среды?»

— «Да нет же! Разум всех живых, которые в среде обитают. Начиная от планктона и кончая шалотом. Разве ты никогда не ощущал, как сливаешься с Океаном? Ты есть он, и он есть ты... Подумай, вспомни, рано-рано утром, ещё солнце не встало, всплываешь к поверхности и...»

— «Ригла, это же язычество, эмоционализм. А мы наукой занимаемся. Ну откуда коллективному разуму Океана знать про тонкое строение вещества? А? Обиделась? Ну и зря!»

Ригла расслабила присоску и трепыхнулась, пытаясь выйти из слияния. Но Алим удержал контакт, выпростал рук-ки и нащупал в обтекателях запястья девушки. Пощекотал ладошки — и не отпускал до тех пор, пока не почувствовал ответное пожатие. Это означало, что мир восстановлен.

 

Алим. Смерть испытателя

Сосредоточиться на работе не удавалось. И Алим, не выходя из мягких объятий генного хирурга, задумался над гипотезой Атрана. Куда ведёт цивилизацию таинственный Эскар? Четверть часа спустя нашёл решение, простое до идиотизма, и обозвал себя безмозглым кретином. Утешился студенческим анекдотом: «Широкомыслящий подумал. Ему понравилось. Он подумал ещё». Тут на ум пришло, что Атран решения так и не нашёл, и настроение окончательно исправилось.

Куда Эскар ведёт цивилизацию? Да на Сушу и в Темноту. Это же очевидно! Десятки проектов были поданы на конкурс, а прошли именно эти два. Почему-то никто не обратил внимания, что оба — оба проекта не соответствуют теме конкурса. Какая ставилась задача? Найти жизненное пространство для уже имеющихся видов. Но в обоих проектах существующие виды остаются при своих проблемах. Они не получат ни кубометра нового пространства. Произошла подмена понятий. Вместо увеличения жизненного пространства — освоение территорий новыми видами.

И Эскар лоббировал оба проекта. Он что — не понимал, что делает? По рассказам Атрана не похоже... Зато похоже на другое. Ему плевать на отдельные виды, его интересует только цивилизация в целом. А почему — нет? Если он мутант, единственный представитель своего вида, почему его должна волновать судьба других видов? Много широкомыслящие думают о проблемах охотников или курьеров?

Итак, установлено, что Эскар мыслит широко и глобально. Ведёт цивилизацию к одному ему ведомой цели. Для достижения этой цели цивилизация должна освоить всю поверхность планеты. Что дальше?

Внезапно Алим понял, что дальше-то за Эскара думать бесполезно. Мудрейший Эскар не сможет управлять ни цивилизацией Суши, ни цивилизацией Темноты. Своим биологическим строением он привязан к шельфу. А уникальность контактного пятна не позволит ему получить объективную информацию о том, что происходит там. Эскар потеряет контроль над ситуацией.

Захотелось поделиться выводами с Атраном. Послать телеграмму? Но доверять секретную информацию цепочке связистов-инфоров? Нет, ни за что, никогда! Только при личной встрече!

И всё же, желание поделиться распирало. Алим выбрался из инструмента и помчался разыскивать Риглу. Но тут пришла другая мысль, от которой даже в животе холодно стало.

Темнота Эскару не страшна. В крайнем случае, сопровождающего выпишет. Это на Сушу он выйти не сможет... А что надо сделать, чтоб резко ускорить какие-то работы? Да ввести дух соревнования! Конкуренция стимулирует развитие. Два крупнейших института жилы рвут, стараясь обойти друг друга. А что, если Эскару нужен результат работы лишь одного? Он веками двигал прогресс сам. Медленно, упорно, исподтишка. С оглядкой, пряча своё имя. И ему это надоело. Нам решил поручить. Двум крупнейшим институтам... Нет, одному. Второй — для вида и для ускорения первого. Когда первый выйдет на финишную прямую, второй институт можно будет тихо прикрыть...

Вопрос: Какой институт нужен Эскару? Хороший вопрос, если в Темноту он погрузиться сможет, а на Сушу выйти — нет... И светочи он помог Атрану создать, и в гости к Атрану несколько раз наведывался... Что делать, что делать???

Нет, с Атраном этой информацией делиться нельзя... Ни с кем нельзя. Разве что с Ардиной... А путь остаётся только один. Быть первым! Завершить работу до того, как Атран выйдет на финишную прямую, до того, как Эскар захочет закрыть институт. А даже пусть хочет — лидера тронуть не сможет! Общественность не даст. Аутсайдера прикрыть — запросто, лидера — кишка тонка!

А если Атран тоже это смозговал? Тогда зачем приезжал? Посмотреть, насколько мы впереди? Нет, пока он ни о чём не догадался. Иначе бы про Эскара в тайне держал. Но ведь может вычислить в любой момент...

Торопиться надо. Ускорить работы по всем направлениям. Гнать и гнать...

Орчак вошёл в канал ранним-ранним утром. Солнце ещё не вынырнуло из среды, но небо уже просветлело. Хмыкнул, увидев огромные кучи водорослей, придавленные камнями. Почему-то Алим в последнее время всячески поощрял все инициативы Амбузии и её проекта «Зелёная суша».

— Они думают, я грузовой шалот. Лапчатый...

Водоросли следовало доставить на сушу для создания слоя органики, на котором могла укорениться травка. Причём отнести их нужно было как можно дальше от берега. Работа несложная, но грязная. Орчак выходил на мелкое место, поднимал спину над средой. Студенты торопливо вешали на спину в десяток слоёв ленты водорослей. И Орчак шагал на сушу. Говорили, что в этот момент он выглядел кошмарным чудовищем. Буро-зелёным, со свисающими до земли складками шкуры. Придя на место, ложился на бок и кувыркался через спину. Водоросли оставались на песке, можно идти назад. Кстати, водоросли защищали кожу от палящих лучей солнца. Алим говорил, что учтёт это в своих далеко идущих планах.

День обещал быть напряжённым. Ригла накануне подала заявку на утро, Амбузия — на вечер. Водоросли — это не в счёт, это плановая работа. Алим тоже просил покатать по суше. Но это лучше поздним-поздним вечером, когда полигон опустеет.

Поплавал кругами, активно вентилируя жабры. Когда голова слегка закружилась, а в ушах возник звон, вышел на сушу и осмотрелся, намечая маршрут. Когда-то засыпанную песком лагуну пересекала прямоугольная сеть каналов. Теперь от них остались озёрца и лужи. В тёплой среде луж метали икру лапчатые. Регулярно прочищался только кольцевой канал по периметру бывшей лагуны. Как ни странно, против прочистки каналов больше всех протестовала Амбузия. «Вы не понимаете! — возмущалась она. — Песок пропитан солью. Соль — это яд, это смерть всего живого». Алим в споры о прочистке каналов не вмешивался, и Орчак считал это правильным. Жизнь сама рассудит.

Поколебавшись, Орчак выбрал правую цепочку луж. По левой он недавно поднимался чуть ли не до центра лагуны. Лужи заросли тиной, среда в них была солонее, чем в океане, поэтому икра лапчатых проклёвывалась плохо. Но саму тину лапчатые лопали так, что за жабрами пищало. От океанских они отличались малой подвижностью, упитанностью и полным отсутствием страха. Их можно было брать в рук-ки, они даже не делали попыток вырваться.

Прошёл перешеек и плюхнулся в первую лужу. Она ничем не отличалась от луж левой цепочки. Та же тина, та же тёплая солоноватая среда. Лапчатые лениво потеснились, освободили место. В центре лужи глубина была побольше — до двух метров. Веточки водорослей увешаны гроздьями икры лапчатых. Любопытный малыш подплыл и уставился прямо в глаз. Орчак хотел щёлкнуть его по носику, но малыш ловко увернулся и опять застыл, разведя лапки в стороны.

— Не засматривайся. Я не твоего вида, карапуз, — сказал ему Орчак. Провентилировал жабры, пересёк полосу прибрежной тины и вышел на берег. До следующего озёрца было метров пятнадцать. Пустяк, даже если на спине будет сидеть Ригла. Без седока ему случалось проходить и в пять раз больше. Неторопясь, Орчак прошёл перешеек. Но вместо того, чтоб плюхнуться в тину, подогнул задние рук-ки, сильно оттолкнулся передними — и принял вертикальное положение. Напрягся, разогнул задние рук-ки. Удерживать вертикаль было сложно. Зато какой обзор! Он разглядел во всех деталях не только ближайшее, но и следующее озерцо. Из чистого лихачества Орчак не стал погружаться в среду, а сразу направился к дальнему озерцу. Шумно плюхнулся и отдышался. Озерцо имело форму крестовины — когда-то здесь пересекались два канала. Значит... Значит, пройдено не менее полутора сотен метров! Орчак опять рассмеялся. Смешно, когда тобой же созданная суша превращается в терра инкогнита.

Лапчатых, тины и водорослей здесь было меньше. Видимо, им тоже не нравилась возросшая солёность среды.

— Ах, как я вас понимаю, — сказал им Орчак, пересёк озерцо и провентилировал жабры. Он решил пересечь всю лагуну и выйти в кольцевой канал.

Следующие две лужицы оказались мелкими, солёными и душными. Даже отдышаться толком не удалось. Орчак опять поднялся на задних рук-ках, смотрел путь. Метров шестьдесят. Пройти можно. Если напрячься, можно и вернуться. Только что за белое разбросано там вокруг лужи? Орчак напряг память. Очень похоже на кристаллизованную среду. Но для кристаллизации, говорят, нужны низкие температуры. Пресное озеро окружали горы с белыми шапками, и там было тепло. Только у водопада — бррр... А что же ещё это может быть? Высохшие на солнце водоросли? Не похоже.

Ещё раз провентилировав жабры, он быстрым шагом отправился вперёд. Шестьдесят метров — это не двадцать. Терять секунды некогда. Песок плотный, слежавшийся, идти легко. Пройдена половина расстояния, теперь вперёд ближе, чем назад. А лужа-то, похоже, мелкая... Ничего, полметра будет. Отдышаться — и сразу к следующей. До неё метров пятьдесят, не меньше.

Под рук-ками захрустело. Комки рассыпались в песок необычного белого цвета. Орчак прошёл ещё десяток метров вдоль лужи, выбирая место, где лучше войти в среду, сильно оттолкнулся рук-ками и нырнул. В полёте заметил трёх лапчатых. Их мёртвые тельца, раскинув лапки, плавали кверху брюшком у самого берега.

Среда показалась необычайно плотной. Уже понимая, что лучше этого не делать, Орчак распахнул рот и жаберные крышки. Жабры обожгло болью. Заныли ссадины на ладонях, защипало глаза, горечью наполнился рот.

— Солончак! — понял он. И рванул обратно. Не отдышавшись — в такой солёной среде невозможно дышать. Жабры сводило судорогой. Орчак хватал ртом воздушную среду и понимал, что шестьдесят метров ему не пройти.

«Как глупо...»

— ...Я видела, как он вышел на берег. Мы договорились встретиться здесь, но я пришла на час раньше. А он уже был здесь. Он пошёл туда. Потом из того пруда перешёл в следующий. Потом вышел из того, но дальше не видно. Я думала, всё нормально, я ведь пришла раньше, и не волновалась целый час. Точнее, волновалась, но совсем несильно. Но пришла Амбузия и сказала, что Орчак никогда так долго не задерживался на суше. Мы тут же подняли тревогу.

— Вы действовали правильно, — произнёс Алим. Подгрёб к самому берегу, отжался на рук-ках, оценивая расстояние. Метров двадцать. Рискованно, очень рискованно. Когда-то Елуга усохла, сумев пройти всего десяток метров по суше. Но тренировки, методики...

«Смогу!» — понял Алим. Выгнул спину дугой и, перебирая рук-ками, быстро пополз к ближайшему пруду.

— Грохот прибоя! Да остановите же его!!! — закричал Корпен. Ригла бросилась к берегу, но Амбузия повисла у неё на хвосте:

— Не пущу!

— Канал! Будем рыть канал! — оттолкнула её Ригла.

— Я вызываю строительных алмаров, — воскликнула Инога.

— Не алмаров. Здесь мелко. Веди сюда студентов, аспирантов, всех, кого встретишь, — поправил её Корпен. Но никто не стронулся с места, пока Алим не бултыхнулся в среду и не помахал рук-кой.

Те, кто был заперт с Алимом в пресном озере, знали, что делать. Не сговариваясь, рук-ками начали рыть канал. Горстями швыряли песок на берег. Их примеру последовали и остальные.

Неделю спустя руководители всех служб собрались в амфитеатре института. Вместе с Ардиной прибыла комиссия Юго-Восточного института.

— Итак, расследование закончено. Мы знаем, что произошло, — открыл собрание Алим. — Орчак попал в ловушку. Сначала мы думали, что он не рассчитал расстояние, но когда прорыли канал в следующий пруд, всё поняли. Там солончак. Кроме Орчака, эта ловушка погубила множество лапчатых. Думаю, не стоит соваться туда, где скапливаются их трупики.

Гибель Орчака отбрасывает нас на три года назад. Пока найдём следующего добровольца, пока скорректируем фенотип...

— Я готова стать испытателем! — выкрикнула со своего места Ригла.

— Милочка, каждый третий студент мечтает стать испытателем, — холодно сообщила ей Ардина. — Факт гибели испытателя надо использовать как повод интенсифицировать работы по всему фронту. Почему погиб испытатель? Потому что был один. Несчастья не случилось, если б испытатели работали парой. Готовьте десять, двадцать испытателей. Отбирайте и обучайте целителей. Начинайте следующий этап — вводите многорукость в геном. Готовьте разумных испытателей сухопутной кожи, готовьте двоякодышащих испытателей. Чем масштабнее проект, тем больше несчастных случаев. Это статистика, это все поймут. Не пугайтесь масштабов.

— У твоей благоверной безупречная логика и деловая хватка, — сообщил другу после собрания Корпен.

— Она во всём права, — согласился Алим. — У неё холодный, острый ум. Даже чужую смерть повернёт на пользу своим планам. — Алим замялся. — Я хотел сказать, каким парнем был Орчак. Сколько опасностей мы прошли вместе. Но они бы не поняли. Они холодные, они не были с нами на озере.

— Это называется по-другому, — Корпен остановился и серьёзно посмотрел Алиму в глаза. — У тебя разблокирована эмоциональная сфера, а у них — нет.

— Ты считаешь, это скверно?

— Я ничего не считаю. Ты видишь и чувствуешь больше их. Но ты полез на берег, рискуя своей жизнью и судьбой проекта. Тебе сейчас плохо. А они с холодным любопытством высчитывают, как смертью Орчака можно подхлестнуть интерес к проекту. Я инфор, я даю факты. Ты широкомыслящий, думай.

— А у тебя как с этой блокировкой?

— Тебя это не касается! — выкрикнул Корпен и резко ускорился. Но, описав дугу, вернулся. — Так же, как у тебя! Доволен?!

Только на десятый день Иранья вспомнила об осьминожке. Ракушка затаилась в своём гнезде и твёрдо намеревалась умереть с голода. Иранья взяла её на присоску и перенесла в свой хом. Несколько раз брала на присоску, перехватывала двигательные центры и силой заставляла есть. Позднее Ракушка начала есть сама.

— Проект испытателя надо доработать. Задние рук-ки сдвинуть ближе к центру тяжести и усилить. Тогда нагрузка на переднюю пару рук-ков уменьшится, и испытатель сможет передвигаться на трёх рук-ках, а в одной что-то нести. Теперь — организационная сторона. Всем испытателям нужно заранее, ещё до операции, выдать осьминогов-манипуляторов. На суше работать только парами. Один работает, второй из среды наблюдает. Если с тем, кто на суше, что-то случилось, второй возвращает его в среду и приводит в чувство. Методика оказания первой помощи будет включена в обязательный курс обучения. Дальше. Нужно разработать язык жестов, чтоб испытатели могли общаться на суше. Следующий пункт. О целителях. Иранья, проверь всех студентов, отбери сотню самых толковых, из которых могут получиться целители.

— Да где же я столько талантов наберу?

— Бери с запасом. Пусть четыре из пяти со временем отсеются, но чего-то нахватаются, расскажут и покажут друзьям. К тебе потянутся самоучки, которые что-то умеют. Сможешь подготовить группу из двадцати целителей — мы твоё имя в веках прославим!..

— Хватит издеваться, а?

Шёл второй час ежемесячной планёрки. Но в этот раз Алим вызвал руководителей всех подразделений и служб полигона и без лишней помпы, в рабочем порядке огласил основные направления развития на ближайшие несколько лет. Самое главное приберёг напоследок. После перерыва большинство участников разошлось, осталась только группа, отвечающая за проект разумного испытателя. И, конечно, Инога. Алим слился с ней, обновил в памяти список тезисов и вопросов и начал:

— Ещё месяц назад мы шли наравне с Северо-Западом. Даже чуть впереди. Хотя знали, что через какое-то время Северо-Запад нас догонит и на время вырвется вперёд. У них подрастают две группы разумных испытателей. Сегодня мы отстаём безнадёжно. Северо-Запад впереди, и догнать его будет очень непросто. Но первый — это не только известность, слава и уважение. Это ещё поток ресурсов, право голоса при распределении квот. В том числе — специалистов. Мы должны сделать всё, чтоб вернуть себе лидирующее положение. В конце концов, второго могут просто прикрыть. А в активе у нас только «сухопутные глазки» — единственная тема, полностью готовая к широкому внедрению.

— У них и того нет, — раздался голос из амфитеатра.

— У них есть сонар, — возвысил голос Алим. — И уже подрастает молодь испытателей. Нам срочно нужно запускать проект разумного испытателя. Да, система дыхания не доведена. Но ждать нельзя. Испытатель не будет двоякодышащим. Но на нём мы проверим кожу, опорно-двигательный аппарат, защиту контактного пятна от солнца и воздушной среды и всё-всё, что можно. Группа пятна, вам слово.

— Проблем не предвидится, — отозвался молодой инфор. — Чуть-чуть меняем мускулатуру, и присоска сможет закрываться, как раковина, защищая контактное пятно. Думаю, за полчаса пятно не пересохнет. А если больше — то испытателю без воздушной системы дыхания на суше всё равно трындец!

— Лексика у вас, — поморщился Алим. — Группа кожи?

— Мы давно готовы. Берём за основу кожу кула с небольшими вариациями. Есть пара идей насчёт увлажнения, но это в рабочем порядке. Да и не нужно увлажнение, если предыдущий оратор прав. За полчаса наша кожа не пересохнет.

— Группа дыхания?

— А что дыхания, что дыхания?!! Ты сам сейчас нашу работу — снетку под хвост!

— Объясните остальным, в чём проблема. Лапчатые-то дышат.

— В геометрии. Лапчатые маленькие. При увеличении размеров площадь жаберной гребёнки увеличивается пропорционально квадрату длины, а масса тела — пропорционально кубу. Лапчатым хватает, нам — нет.

— Что можете предложить?

— А ничего! Работать надо, головой думать. Была когда-то пара идей из старых наработок...

— Не тяните, тут все свои.

— Когда ещё не думали о двойной системе дыхания... Перераспределение кровообращения в организме... Ведь если испытатель на суше, хвост ему не нужен. Посадить хвост на голодный паёк! Кишечник тоже подождать может. Потом обед переварит. По-существу, надо активно снабжать кровью только мозг и рук-ки.

— Великолепно! Сколько времени это даст испытателю на прогулку по суше?

— Тренировка дыхания с детства даст от пяти до пятнадцати минут активного функционирования на суше. Перераспределение кровотока увеличит эту цифру втрое.

— То есть, не меньше четверти часа, — подвёл итог Алим. — За это время испытатель сможет не торопясь пересечь весь полигон. Что, собственно, нам и нужно.

Риглу в список испытателей включили, а Алима — нет. Это было обидно и несправедливо. Тем более, что Амбузию тоже включили. И почти всю её группу. Ещё включили четырёх студентов — двух тоненьких, худеньких и двух крупных здоровяков. Толпа обиженных неделю осаждала канцелярию, требовала перевыборов комиссии, пересмотра списка, шантажировала Корпена и Ардину обещаниями усохнуть на суше. В конце концов Корпен согласился, что объявлять открытый набор испытателей было ошибкой. Ардина, наоборот, осталась очень довольна и растрезвонила о беспорядках по всему свету. Логики её действий Алим не понял, хотя знал, что просто так его супруга и хвостом не вильнёт. Видимо, административные игры строились на альтернативной логике.

Амбузия с Риглой поссорились из-за Ракушки. Алиму пришлось напомнить, что осьминожка — имущество лаборатории Амбузии. И взял он её на время. После этого Ригла два дня с ним не разговаривала. Так и легла на операцию, не простив.

Неожиданно навалились заботы. Это только в теории кажется, что самое сложное — собрать геном разумного испытателя. На практике пришлось построить инкубаторий, выделить площадку под детский садок, отвести помещения под эмиссариат инициации, заказать строителям типовой учебный центр для молоди. Зато студенты пришли в восторг. От ближайшего населённого пункта полигон отделяла добрая сотня километров, он не входил ни в один округ. Поэтому никаких ограничений рождаемости! Можно свободно обзавестись потомством... Во всяком случае, в первое время. Потом — да, потом введут квоты на рождения, будет поздно. Кто не успел, тот опоздал.

Неотвратимо, как прилив, на полигон надвигался бэби-бум.

Старший инспектор эмиссариата прибыл буквально через неделю после утверждения проекта. Алим имел с ним длительную, нелицеприятную беседу, но узнал много нового, тревожного.

— ...Две инициации, и в каждой — отсев шестьдесят процентов? Это из ста моих мальков только семь выживут? — горячился Алим.

— Шесть с хвостиком, — спокойно поправил эмиссар.

— А вы знаете, каких усилий стоит собрать геном?! Сколько часов труда вложено в каждую икринку?!!

— А вы на меня не орите! — в свою очередь разозлился эмиссар. — Это из-за таких, как вы, норму отсева подняли с пятидесяти до шестидесяти процентов. Сначала ноете: «Пропустите мой уникальный образец! Я ему такие рук-ки сделал...» А потом мы семь поколений некондицию отсеиваем! Вы что, не знаете, что наша цивилизация на честном слове держится? Это мы её держим! Это мы в мальков самосознание вкладываем. Без инициации они так и остаются предразумными. Если мы хоть одно поколение пропустим, цивилизация рухнет! Я вообще не понимаю, как первый разумный вид возник. И я не дам вам — слышите! — не дам вогнать молодь в предразумное состояние!

— Что вы говорили о пятидесяти процентах? — в Алиме проснулся учёный.

— С началом внедрения рук-ков на нас стали давить: требовали пропускать как можно больше мальков со скорректированным геномом. Мол, чтоб общество как можно быстрее получило рук-ки. Мы пропускали... Каждого третьего пропускали. А сколько раз вы рук-ки меняли! Мы опять пропускали. И устойчивость разума в потомстве снизилась. А она и так была невысока. Случаи разблокировки эмоциональной сферы участились до того, что мы на них глаза закрываем.

Хотите, поделюсь своей гипотезой? Но учтите, это высший уровень секретности. И у меня нет ни одного прямого подтверждения. Ну, не знаем мы, что десять тысяч лет назад было. Так вот, я думаю, что первым разумным видом были не инфоры. И не широкомыслящие. А первым был вид, полностью вымерший в настоящее время. Он создал нас — и сгинул без следа. Уступил место молоди... Нам, то есть.

Почему я так думаю? Да потому что все виды одинаково нестабильны. Наш разум держится на строжайшей селекции. И нужны ещё сотни поколений отбора, чтоб он стабилизировался. А исходный разумный вид обязан быть стабильно разумным, согласны? Ведь, пока он поднимался до разума, селекционеров не было.

— Мне надо подумать, — выдавил Алим через минуту.

— Ну, думайте, думайте. И давайте сойдёмся на цифре пятьдесят. Пятьдесят процентов отсева при каждой инициации. Один малёк из четырёх — это не так и мало.