1. В РОМАНЕ И В ЖИЗНИ
«Светало, по горизонт еще закрывала мгла. И вдруг впереди, немного вправо от курса, я стал различать смутные очертания высокого берега… Я отчетливо видел землю – очертания крутых возвышенностей не менялись, были очень характерны; на горах виднелись снежные пятна». Так было в жизни…
«Между тем, находясь на широте 79°35 между меридианами 86 и 87 к востоку от Гринвича, мы заметили резкую серебристую полоску, немного выпуклую, идущую от самого горизонта. Третьего апреля полоска превратилась в матовый щит лунного цвета, а на следующий день мы увидели очень странные по форме облака, похожие на туман, окутавший далекие горы. Я убежден, что это земля». Так было в романе…
Первая запись сделана участником экспедиции на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач» доктором Л. М. Старокадомским 3 сентября 1913 года, в день открытия архипелага Северная Земля.
К неведомой земле суда подошли с востока и, приблизившись к берегу, взяли курс на север, вдоль ее побережья. На одном из мысов начальник экспедиции Борис Андреевич Велькицкий поднял русский флаг. Открытая земля была присоединена к России.
Вторая запись – строки из письма Ивана Татаринова, одного из главных героев книги «Два капитана» Вениамина Александровича Каверина. Читатель помнит, как был поражен, прочитав эти строки, второй капитан – Саня Григорьев.
«Третьего апреля! – восклицает он. – А Вилькицкий открыл Северную Землю осенью, не помню точно когда, но только осенью, в сентябре или октябре. Осенью, через полгода! Осенью, значит, он ни черта не открыл, потому что она была уже открыта…»
Велика популярность каверинского романа, не одно поколение советской молодежи восторженно зачитывалось им, следило за поисками Григорьева, и, наверное, обстоятельства открытия Северной Земли, изложенные в книге, известны шире, чем то, что было на самом деле. Вениамин Александрович рассказывал авторам, что получает нередко письма от школьников с вопросом, кто же все-таки открыл Северную Землю – Вилькицкий или Татаринов?
Конечно, Вилькицкий. Татаринов – вымышленный герой. Это обобщенный образ, и не удивляет, что многие эпизоды романа похожи на реальные события полярных экспедиций Г. Я. Седова и Г. Л. Брусилова. Татаринова подло обманули при поставке снаряжения и продуктов – то же было и в реальной жизни с Седовым. «Св. Мария» Татаринова была затерта льдами и увлечена дрейфом – то же произошло со «Св. Анной» Брусилова. Штурман Климов в романе вернулся на землю, доставив судовой журнал экспедиции, – в жизни этот подвиг совершил штурман «Св. Анны» В. Альбанов. Последние письма Ивана Татаринова созвучны дневникам английского исследователя Антарктиды Роберта Скотта. Так что в романе заложен очень большой подлинный полярный материал.
Но вот эпизод открытия Северной Земли Татариновым целиком вымышлен. Нет ему аналога в истории. Архипелаг открыт Б. А. Вилькицким!
Тут-то и начинается удивительное. Роман (точнее, первая его часть) был написан В. А. Кавериным еще в тридцатых годах. А через полтора десятка лет, точно повторяя эпизод романа, в научной статье было высказано предположение: раньше Вилькицкого к Северной Земле подошла экспедиция Русанова!
Безусловно, это была сенсация! Ведь речь шла об открытии огромных земель, площадь которых равна площади нескольких европейских государств. Недаром это открытие называют крупнейшим географическим открытием XX века.
Мы хотим рассказать о том, как возникла русановская гипотеза, как несостоятельна она была и в то же время как романтична и притягательна. Мы хотим рассказать о том, насколько важно изучать подлинные документы и насколько опасно опираться на сенсационные непроверенные материалы.
Мы хотим развеять возникший миф. Ведь он продолжает существовать. Уже не в эпизодических публикациях, а в энциклопедических сборниках маститые ученые утверждают, что Северную Землю открыл В. А. Русанов.
Мифов в подлинной истории не должно быть, а этот миф к тому же мешает практическому делу – поискам следов последней экспедиции В. А. Русанова. Приковывая внимание к Северной Земле, он как бы отвлекает людей от западного побережья Таймыра, где действительно обнаружены следы стоянок В. А. Русанова. Вопросы, выходит, встают не только академические, но и практические. Итак, в путь. Как это было. Вернее, как это не было.
2. РОЖДЕНИЕ ТАЙНЫ
Все началось со статьи гидрографа А. И. Косого «Лагерь неизвестного морехода в заливе Ахматова», которая была опубликована в сборнике «Летопись Севера» в 1949 году. Речь в ней шла 6 находках топографа Н. Н. Пьянкова.
«На острове Большевик… 12 июля 1947 года была сделана удивительная находка, – пишет А. И. Косой. – В верховьях залива Ахматова (северо-восточное побережье острова) на западном берегу были найдены части человеческого скелета. В 300 м от берега на поверхности земли на участке радиусом около тридцати метров были разбросаны отдельные кости: правая голень со ступней, часть позвоночника, ребра, правая лопатка. В этом же месте были обнаружены остатки костра, вокруг которого валялись пять вскрытых пустых консервных банок…
Через несколько дней на побережье залива несколькими километрами ближе к его вершине была сделана новая находка – на берегу были обнаружены доски, скрепленные болтами. По внешнему виду доски напоминали обшивку корабля. Концы досок прогнили, болты были изъедены ржавчиной…
По остаткам костра, ржавчине, покрывавшей банки, можно было без труда определить, что трагедия, следы которой неожиданно открыты, разыгралась всего лишь несколько десятков лет назад».
Дальнейшее совсем просто и не требует, как считал, видимо, автор, никаких доказательств. В статье указывается, что до 1947 года никто не посещал залив Ахматова, а следы пропавшей без вести экспедиции В. А. Русанова обнаружены «всего» километрах в 600 к западу. Этого, по мнению А. И. Косого, вполне достаточно. К чему проверять факты, к чему сомнения и еще какие-либо доводы! Конечно, «лагерь неизвестного морехода» – стоянка Русанова. Поскольку же экспедиция на судне «Геркулес» пропала без вести в 1912 году, а Северная Земля открыта год спустя, то именно Русанов – первооткрыватель.
«Страстный путешественник, любознательный географ (т. е. Русанов. – Авторы) не мог пройти мимо неведомой земли, не обследовав ее», – пишет А. И, Косой.
Как тут не вспомнить слова каверинского капитана Сани Григорьева: «Он стремился к своей земле (к Северной Земле. – Авторы), и для меня было ясно, что если где-либо еще сохранились его следы, то их нужно искать на этой земле». Слова написаны много раньше, чем сделана находка в заливе Ахматова. Поневоле закрадывается предположение: уж не «гипноз» ли романа В. А. Каверина – первопричина статьи А. И. Косого?
Так или иначе приоритет Б. А. Вилькицкого подвергнут сомнению. Родилась «тайна залива Ахматова».
3. ХРОНИКА ЗАЛИВА АХМАТОВА
1913 год. Впервые панорама Северной Земли предстала перед человеком. Вдоль ее восточных берегов на север шли ледокольные пароходы «Таймыр» и «Вайгач». Неизвестные берега ложились на карту. Иногда темный абрис гор прерывался, точно буквы в написанном слове были стерты. Нерастаявший белый лед вел в глубь земли. Одну узкую щель, оставшуюся позади, назвали в честь гидрографа-геодезиста заливом Ахматова.
Прошло 19 лет, и тем же курсом – на север, только значительно ближе к берегу, составляя первую карту всего архипелага, прошли советские полярники – знаменитые исследователи Северной Земли Г. А. Ушаков и Н. Н. Урванцев.
В книге «На Северной Земле» Урванцев пишет: «17 мая… пересекли очень глубокую бухту – видимо, залив Ахматова». Это 1932 год.
Не раз, будучи в гостях у профессора Н. Н. Урванцева, мы расспрашивали его о североземельских походах.
– С Георгием Алексеевичем мы не заезжали в залив, спешили, – рассказывал Николай Николаевич. – Предстояла еще съемка острова Пионер, а времени оставалось в обрез…
А вдруг консервные банки попали на берег залива Ахматова «сверху» – талые воды принесли их с ледников острова Большевик?
– На ледники острова Большевик ни Георгий Алексеевич, ни я не поднимались, – говорит Урванцев.
В экспедиции Г. А. Ушакова было еще два человека – радист Василий Васильевич Ходов и охотник-промысловик Сергей Прокопьевич Журавлев. Охотник много ездил по архипелагу, однако в книгах Г. А. Ушакова «По нехоженой земле» и Н. Н. Урванцева «На Северной Земле» о его маршрутах сведений почти нет.
Может быть, Журавлев побывал в заливе Ахматова или на ледниках острова Большевик?
Драгоценные материалы – дневники С. П. Журавлева – хранятся сейчас в Центральном государственном архиве народного хозяйства СССР, в отделе личных фондов. Они переданы в архив после смерти Никиты Яковлевича Болотникова, который поистине спас дневники, проделав огромнейший труд по их «расшифровке».
Журавлев вел записи в течение 25 лет – на Новой Земле, на Северной Земле, па Таймыре. Он писал для себя, писал в тетрадях (их 33 штуки), на отдельных листах. Писал карандашом, наспех. Текст со временем поблек, стерся. Тетради побывали и под дождем, и под снегом, и в морской воде.
Н. Я. Болотников расположил записи в хронологическом порядке и перепечатал их. Объем «расшифрованного» материала – 1151 страница, текст напечатан через один интервал!
Дневники Журавлева исключительно интересны. Это энергичное и самобытное повествование о борьбе человека с Севером и о любви к Северу, описание животного мира Арктики… Личные записи в дневниках (разумеется, помимо воли автора) ярко рисуют облик Журавлева – честного, храброго и сильного человека.
На острове Большевик Сергей Прокопьевич был только один раз. Вместе с Г. А. Ушаковым он должен был заложить продовольственное депо вблизи мыса Неупокоева – юго-западной оконечности Северной Земли. В отсутствие Ушакова и Урванцева, когда они были в своих рабочих маршрутах, охотник не мог отправиться в такое далекое путешествие. Для этого у него просто не было подходящей упряжки. Выходит, нужно восстановить всего лишь один маршрут североземельцев: поездку Ушакова и Журавлева к острову Большевик.
В книге «По нехоженой земле» об этом походе подробностей не сообщается, зато Журавлев о нем рассказывает с увлечением. Записи содержатся в тетради № 17, которую охотник вел с 25 февраля по 9 апреля 1932 года. Заметки в этот период делались ежедневно.
18 марта. Ушаков и Журавлев находятся еще па острове Октябрьской Революции. «Хотя и тяжело собачкам приходилось, но все-таки добрались. Прошли сегодня км 50. Остановились у астро-пункта в 19-м часу и видно о-в Большевик. Лед проходимый вполне, завтра можно прямо катить». Журавлев упоминает астропункт па мысе Свердлова, поставленный Ушаковым и Урванцевым в 1931 году.
19 марта. «Вечером остановились на льду, до берега не могли доехать…»
20 марта. «… Земля видна, поехали к земле, выехали в 10 часов к земле, т. е. к острову Большевик, подъехали в 13 часов».
Из дневника ясно, что пролив Шокальского, который разделяет острова Октябрьской Революции и Большевик, путешественники пересекли от мыса Свердлова до точки на острове Большевик, лежащей чуть к северу от мыса Обрывистый.
Запись того же дня: «…после чая по берегу поехали на юг и глазам своим еще не сразу поверил, что вы скажете, олений помет и не очень давний. Остановился и показал Ушакову. Собаки чего-то на гору нюхались. (Видимо, имеется в виду гора Герасимова, расположенная от мыса Обрывистый на юго-восток. – Авторы.) Свалили воза и поехали искать оленей туда, где дух брали собаки, но потом я увидел совсем позади 3-х оленей… ехали еще вдогонку и проехали по следу км 10. Олени куда-то скрылись в тумане, но зато нам дадена тут другая награда, совсем неожиданно, где остановились, тут, как нарочно, медведь лежит на косогоре, и не знаем то ли берлога, то ли как».
Из текста не ясно, в какую сторону велось преследование оленей. Однако важно ли это?
Чтобы консервные банки, брошенные Ушаковым и Журавлевым, могли с водой глетчера попасть на берег залива Ахматова, люди как минимум должны были бы подняться на центральную часть ледника Семенова-Тянь-Шаньского, на высоту 660 метров. При этом по внутренним районам острова им пришлось бы проехать не менее 50 километров, а потом вернуться обратно. Такую экскурсию на собачьей упряжке в течение одного дня проделать невозможно. Между тем на следующий день, 21 марта, Журавлев пишет:
«Сегодня у нас все и вся из продуктов подошло к концу. Есть керосин, мясо медвежье и соль, а больше все, все! Как, например, галеты, чай, сахар, табак, молоко, прочая, прочая… В 8 уже поехали, решили под горой проехать на восточную сторону до перевала, чтобы местность посмотреть и не попадет ли еще берлога. Отъехали 4–5 км, вдруг следы медведицы и опять с двумя аргонавтами. Спускается в море, перешла только что перед нами, часа за 2–3 или даже того меньше. Конечно, мы сразу повернули по следу и, проехавши 6 км, догнали, спустили собак… подошел поближе и счеты свелись сразу… разделали медведицу… потом приклали все на сани и поехали уже там, где вчера брошен пеммикан… Пеммикан так и оставили, а мясо, чтоб сохранилось до весны, отвезли в море на 2 км и повесили с высокого тороса… к ночи уехали в пролив возле берега км 12–15. Завтра надо будет ехать к базе».
22 марта путники были на острове Октябрьской Революции, на мысе Свердлова.
Итак, никаких следов Г. А. Ушакова, Н. Н. Урванцева, С. П. Журавлева в заливе Ахматова быть не может. Но в архипелаге в тридцатых годах работали еще две экспедиции, участники которых тоже побывали совсем неподалеку от залива Ахматова. Быть может, «лагерь неизвестного морехода» – это их след?
На мысе Песчаный – северной точке острова Большевик вкопан в землю полутораметровый столб. На табличке надпись: «Астрономический пункт. Таймырская гидрографическая экспедиция. 1932 год». Знак поставили люди с «Таймыра» – ледокольного парохода, который впервые прошел пролив Шокальского. Но куда потом пошел «Таймыр»? Побывал ли он в заливе Ахматова? Нет, от мыса Песчаный судно вернулось в пролив.
1935 год. Пишется новая, малоизвестная, но удивительная страница истории советского Севера.
Нельзя без волнения, без восхищения читать небольшую книгу «Гидрология со льда» (М., 1939 г.), которая вышла в серии «Стахановцы Арктики». Автор ее – Борис Иванович Данилов.
Молодой человек окончил Ленинградский университет в 1933 году. Как и тысячи сверстников, он рвался в Арктику. Мечта сбылась: он попал на край земли – мыс Челюскин, на полярную станцию, которой шел второй год. Наверное, на Севере, как нигде, людям помогает опыт. Знания и техника нужны, это само собой, но успех в большой степени зависит от опыта. Он необходим, чтобы применить знания и использовать технику, чтобы защитить себя и товарищей от стихии, чтобы сберечь силы или потратить их все в нужный момент.
Опыта не было. Но был сильный дух. Был тот великий энтузиазм, который в огромной степени определил блистательные победы советских людей в Арктике.
Выпускнику университета Б. И. Данилову предстояло возглавить гидрологические наблюдения в проливе Вилькицкого: летом производить их с маленького бота, а зимой со льда.
Сперва существовали надежды, но вряд ли они могли сбыться в полной мере. Подумайте, как это с бота в проливе Вилькицкого брать, к примеру, суточные станции. Ведь суденышко нужно поставить на якорь. Глубины здесь до 200–250 метров, льдины ходят в тысячу раз тяжелее бота… Вместо мореходного бота полярники получили небольшой катер с еловым корпусом и ходом 3,5 узла. Потом было соприкосновение с Арктикой.
Шла разгрузка судна. Лавируя между льдинами, катер буксировал кунгасы с грузом. Ему срезало винт. Срывалось строительство жилого дома, и тогда штат станции сократили вдвое – до 12 человек, а в гидрологической группе остался один – старший гидролог Борис Данилов.
В распоряжении полярников был собачий транспорт, но весьма никудышный: 20 архангельских дворняжек, 3–4 хорошие собаки и передовики упряжек североземельской экспедиции Г. А. Ушакова – Колыма и Тускуб. Старожилы, однако, как пишет гидролог, страдали пороком сердца, одышкой и в пути быстро уставали.
Впрочем, гидрологические работы не были сорваны, состоялись, и это, разумеется, главное.
К 1935 году «полярка» на мысе Челюскин преобразилась. Жили и работали теперь тут 52 человека, стояли теплые домики, в отдельных комнатах были устроены научные лаборатории. На станцию прибыл второй гидролог Ю. М. Барташевич.
Наблюдения снова должны были проводиться в проливе Вилькицкого, но на станции имелся хороший транспорт (три самолета, два вездехода и собачьи упряжки), и это, по мнению людей, позволяло сделать многое сверх плана.
«Полярной ночью, – пишет Данилов, – мы с напряженным вниманием слушали передачи о стахановском движении, о том, как советские люди, используя высокую технику, дают небывалую производительность труда, во много раз перевыполняя задания… Было решено: кроме исследований пролива Вилькицкого провести работу в проливе Шокальского».
На острове Октябрьской Революции, на берегу пролива Шокальского, работала в то время еще одна полярная станция – «Мыс Оловянный», в состав которой входили Э. Т. Кренкель, Б. А. Кремер, А. А. Голубев и Н. Г. Мехреньгин. С нетерпением они ждали гостей «с юга».
В эфире полярники двух станций устраивали производственные совещания – обсуждали возникающие трудности. На мысе Челюскин, например, не хватало корма для собак, и «северяне» решили пожертвовать своим небольшим запасом медвежьего мяса.
26 февраля известный полярный ас М. Я. Линдель переправил начальника группы Данилова с научным оборудованием и походным снаряжением через два пролива и один остров. 4 марта коллектив полярной станции «Мыс Оловянный» и «откомандированный» Б. И. Данилов начали гидрологические исследования в проливе Шокальского: ежечасные наблюдения над течениями, измерение колебаний уровня моря и т. д. 9 марта вторым рейсом па мыс Оловянный прибыли Ю. М. Барташевич и Ф. А. Николаев. «Нарты, привязанные к шасси, придавали нашему самолету сугубо арктический вид», – пишет Б. И. Данилов.
22 марта на двух упряжках гидрологи вышли по маршруту: мыс Оловянный – фьорд Тельмана. Потом пересекли пролив еще раз в его южной части: от острова Большевик через острова Краснофлотские к острову Октябрьской Революции. 7 апреля они вернулись на полярную станцию, а 13-го снова были в пути, направляясь к мысу Визе, чтобы от него пересечь остров Большевик и через пролив Вилькицкого идти к дому.
Если фьорд Тельмана расположен напротив мыса Оловянный (входные мысы фьорда – ближайшие точки острова Большевик к мысу Оловянный), то мыс Визе значительно удален, и путь гидрологам предстоял долгий. Последовательность фьордов острова Большевик с юга на север такая: Тельмана, Спартак, Партизанский. К северу от фьорда Партизанский лежит мыс Визе. Берег уходит круто к востоку, становится невысоким и пологим, тут возможен подъем на возвышенность северной части острова. Такой путь и выбрали путешественники.
Подъем начали 17 апреля в направлении на юго-юго-запад. За два дня продвинулись немного – на 12 километров, анероиды показывали высоту 240 метров. Данилов пишет, что ледниковая долина, по которой они шли, вела на юг, а ее северо-восточный склон спускался с возвышенности, господствующей в этой части острова. Гидрологи рассчитывали, что, поднявшись, они окажутся на центральном плато острова, но которому доберутся до противоположного края, чтобы спуститься в пролив Вилькицкого.
Дальнейший маршрут Данилова и его товарищей на современной карте совершенно ясен. Они шли по леднику Мушкетова, максимальная высота которого 560 метров. К вечеру 19-го анероиды отметили 450 метров.
Утром Данилов пошел на разведку. Пройдя на юго-восток 7 километров, он оказался на перевале. Открылся вид на залив. Борис Данилов, начальник гидрологической экспедиции в пролив Шокальского, – вот кто первым увидел залив Ахматова, зажатый между скалами почти в центре острова…
Ледник Мушкетова спускается на юге и востоке в долину. С противоположной стороны в нее сползают языки ледника Семенова-Тянь-Шаньского, а на востоке за ней лежит крутостенный ледник Войцеховского. Река Базовая, которая бежит в долине, впадает в залив Ахматова километрах в 30 к северу от «лагеря неизвестного морехода». Если бы Данилов на этом своем привале оставил несколько консервных банок, что почти невероятно, то еще более невероятное стечение обстоятельств могло бы привести к тому, что они попали бы на берег залива, но значительно севернее, ближе к морю. Вывод для нашего повествования такой: экспедиция Данилова не имеет никакого отношения к «лагерю неизвестного морехода».
Но проследим дальнейший путь смелых гидрологов. Разведка начальника показала, что маршрут через внутренние районы острова будет очень трудным, расчеты на движение по ровному плато не сбылись. Корма для собак оставалось всего па 6–7 дней, и расстроенные путешественники благоразумно повернули обратно. Попытка спуститься во фьорд Партизанский не удалась, и они направились к мысу Визе. По проливу Шокальского собаки довезли их до мыса Оловянный. Отсюда возвращение домой было проще и надежнее. Данилов, Барташевич и Николаев перешли через остров Большевик в его южной части, вблизи горы Герасимова, а затем пересекли пролив Вилькицкого. По-видимому, они стали первыми, кто преодолел торосы пролива и «соединил» Северную Землю с материком.
Данилов пишет: «Экспедиция вернулась в полном порядке, все здоровы, а самое главное – материалы доставлены в сохранности: ни одна склянка не разбита». В склянках хранились пробы морской воды, взятые на разных глубинах в различных точках пролива Шокальского. Ведь предстояла еще вторая, не менее важная часть работ – домашний химический анализ всех проб. Согласитесь, возить массу склянок по ледникам Северной Земли и не разбить их – тут есть чем гордиться.
Итак, консервные банки не могли принадлежать ни одной из экспедиций, работавших на острове Большевик. Значит, либо прав А. И. Косой, либо надо как-то иначе объяснить приведенные в его статье факты.
4. ГДЕ ИСКАТЬ РУСАНОВА!
Если школьник на уроке географии начнет спор по поводу того, кто открыл Северную Землю – Вилькицкий или Татаринов, огорчаться учителю нет оснований. Скорее наоборот – он может порадоваться за любознательного, самостоятельно мыслящего ребенка. В институте такой спор не возникнет. На роман не будут ссылаться как на документ ни журналисты, ни литераторы, ни ученые. Но нет причин не ссылаться на солидный сборник «Летопись Севера». Статья А. И. Косого изучается, цитируется и используется.
… Любому почитателю выдающегося естествоиспытателя и полярника В. А. Русанова известны книги Василия Михайловича Пасецкого: «Геркулес» исчезает во льдах» (М., 1961, изд. 2-е) и «Отогревшие землю» (М., 1971). Жанр их – документальные, научно-художественные биографии. На них вполне можно ссылаться как на научные работы.
Если подлинные свидетельства очевидцев находки в заливе Ахматова практически неизвестны (о них речь пойдет впереди), а первый том «Летописи Севера» – библиографическая редкость (тираж 5000 экземпляров), то книги В. М. Пасецкого есть в любой крупной библиотеке.
Вот что писал В. М. Пасецкий в 1961 году:
«С экспедицией на «Геркулесе» связывают также находку лагеря неизвестного морехода на Северной Земле. Разумеется, заманчиво к списку славных деяний Русанова добавить еще одно достижение – открытие Северной Земли, о существовании которой в те дни, когда «Геркулес» уходил от Шпицбергена, еще никто не подозревал.»
В июле 1947 года в вершине залива Ахматова, расположенного на северо-востоке острова Большевик, небольшим отрядом гидрографов была сделана удивившая их находка. На морском берегу перед ними лежали скрепленные болтами доски, которые, вероятно, являлись обломками обшивки неизвестного корабля. Прошло немного времени, и в другом месте залива, примерно в 300 метрах от берега, они обнаружили на земле пустые консервные банки, остатки костра и человеческие кости (правая лопатка, ребра, правая голень со ступней, часть позвоночника)…
Никто из гидрографов не догадался захватить с собой хотя бы одну консервную банку, чтобы затем попытаться определить дату и место ее изготовления. Это дало бы возможность хотя бы приближенно восстановить время пребывания здесь «неизвестного морехода». Сделанные находки так и остались на берегу залива Ахматова, но зато было высказано предположение, что обнаруженные остатки лагеря принадлежат последней экспедиции Владимира Александровича Русанова…
Мысль эта увлекательна. Можно отдать немало знаний и сил во имя доказательства, что замечательный исследователь Новой
Земли и Шпицбергена к тому же является первооткрывателем огромнейшего полярного архипелага – Северной Земли…»
Далее В. М. Пасецкий обсуждает возможные пути движения русановцев и приходит к выводу, что до Северной Земли они добраться не могли. Заканчивая первую главу книги «Отогревшие землю», автор пишет:
«Таковы предположения. Возможно, что я и ошибаюсь. Возможно, новые находки опровергнут эти доводы и будет доказано, что к длинному списку славных деяний Русанова надлежит добавить открытие Северной Земли…»
Хорошо видно нейтральное, объективное отношение биографа Русанова к североземельской истории А. И. Косого. Но невольно В. М. Пасецкий способствует ее самой широкой популяризации.
Статья «Лагерь неизвестного морехода в заливе Ахматова» увлекательна. Но мы не ошибемся, если скажем, что рассказ Пасецкого (точнее, пересказ) не менее увлекателен, что запомнился он, наверно, всем читателям книг «Геркулес» исчезает во льдах» и «Отогревшие землю».
К тому же в книге 1971 года «предполагаемое плавание Русанова в 1912–1913 гг. (первая и вторая версии)» иллюстрирует запоминающийся рисунок. Первое предположение – североземельское – изображается так. К северо-востоку от островов Мона, выше архипелага Норденшельда, нарисован накренившийся корабль – раздавленное льдами судно Русанова «Геркулес». От северной оконечности Новой Земли мимо острова Уединения и через острова Мона ведет к нему сплошная линия – путь «Геркулеса». А дальше – пунктир: через пролив Шокальского в залив Ахматова. Та же сплошная линия и тот же корабль изображают вторую версию – таймырскую. Только теперь пунктирная линия проведена на юго-запад, в шхеры Минина. Над ней нарисованы люди с лодкой.
Итак, две гипотезы, по рисунку вполне равноправные. Равноправные ли? Оказывается, нет. Одна из них для читателя явно предпочтительнее – она сулит историческую сенсацию: открытие Северной Земли выпало на долю В. А. Русанова.
Весной 1971 года «Неделя» публикует эмоциональный призыв – статью «Где искать Русанова?» Автор – действительный член Географического общества Союза ССР журналист П. А. Новокшонов.
На вопрос, вынесенный в заголовок, Новокшонов отвечает однозначно: в заливе Ахматова. Много аргументов у автора. Он цитирует письмо гидрографа В. А. Троицкого: «…вот уже 21 год никто не соберется обследовать залив Ахматова». Новокшонов полемизирует с В. М. Пасецким. Журналист сам был на судне в 30 километрах от залива Ахматова. Он пишет:
«Автор этой статьи, достаточно искушенный в делах экспедиционных, готов взять груз ответственности по любым поискам в том районе или принять участие в любой экспедиции, если найдутся лица и организации, которые этим заинтересуются. Тогда мы сообща увидим в полночь розовеющие ледники острова Октябрьской Революции, седой простор моря Лаптевых, прозрачные дали залива Ахматова».
Летом того же года газета «Водный транспорт» печатает подборку писем читателей – все они рвутся на поиски. Все романтики, скептиков нет.
Здесь же статья корреспондента В. В. Книппера «По следу во льдах»: «Море Лаптевых неприветливо встретило русановцев. Льды теснили небольшое судно к берегу. Спасаясь от них, моряки вынужденно зашли в залив Ахматова. Можно предположить и другое: В. Русанов и его спутники не сразу заметили низкий юго-восточный мыс залива. Взяв курс на юг, они не предполагали, что окажутся в западне. Льды быстро «захлопнули» выход из залива Ахматова…»
Редакционное заключение: «Редакция «Водного транспорта» решила сплотить группу энтузиастов, увлеченных раскрытием одной из тайн Арктики».
Теперь-то, на этой новой высокой ноте – газетных эмоциональных призывов упрекать кого-либо в излишней увлеченности, в излишней доверчивости несправедливо. Словно снежный ком, катящийся под гору, гипотеза А. И. Косого обрастает подробностями и сторонниками.
5. ВЕРТОЛЕТ В ЗАЛИВЕ АХМАТОВА
Газета «Водный транспорт» проявила настойчивость и последовательность. По просьбе редакции Гидрографическое предприятие Министерства морского флота СССР решило параллельно с основными работами гидрографов провести поиски на Северной Земле. Диксонская гидробаза получила указание: при благоприятных условиях посетить залив Ахматова на вертолете.
И вот Владилен Александрович Троицкий в заливе Ахматова. Об этом вертолетном путешествии лучше всего расскажет документ – акт о работе.
«Составлен сего 17 августа 1971 г. гидрографами Троицким В. А., Гордеевым К. Я., командиром вертолета Неумержицким И. Н. и бортмехаником Кириченко В. И. в том, что сего числа был посещен на вертолете залив Ахматова с целью поисков следов неизвестной экспедиции, обнаруженных там в 1947 г….
От мыса Челюскин до южной вершины залива Ахматова летели через пролив Вилькицкого и ледник Ленинградский напрямую, полет занял полтора часа летного времени. Около полудня вышли к вершине залива. Видимость была хорошая, берега залива были свободны от снежного покрова и хорошо просматривались,
Поиск был начат от вершины залива и далее вдоль западного берега, над которым дважды прошли на расстояние 18 км до широты 78°58 северной. Поиск осуществлялся путем визуального осмотра берегов с высоты 10–20 м. Была внимательно просмотрена полоса берега, прилегающая к морю, шириной 200–300 м.
Никаких следов деятельности человека на осмотренном участке не оказалось, если не считать нескольких бочек из-под горючего, лежащих близ устья речки Иллюминаторной, которые, очевидно, были здесь оставлены в 1969 г. промерной партией экспедиции, выполняющей зимой промер со льда, а также гурия с вехой (триангуляционный знак), поставленного этой же экспедицией.
На обратном пути трижды совершали посадку и осмотр прилегающей местности в следующих местах: в районе трианг. пункта, с которого в бинокль осмотрены прилегающие крутые склоны берега и пешком обойдена местность в радиусе 100–200 м; второй раз сели в живописном ущелье, образованном речкой Вертолетной (широта 78°54,6 сев.), где всем экипажем осмотрели дельту речки, прилегающие крутые склоны и их подножие па расстоянии 0,5 км от моря. У южного берега дельты этой речки была оставлена пустая бочка из-под бензина. Никаких следов или предметов в упомянутых двух местах найдено не было, как и выемок в обрывах, напоминавших бы грот, который, по словам топографа Н. Пьянкова, находился близ места его находок в 1947 г.
Этот грот (шир. 78°53,4 ), уже полуразрушенный, был найден нами в устье речки Костяная в 800 метрах от берега на северном склоне, образующем границу поймы речки. В 100 м восточнее грота речка делает крутой изгиб, далее вверх по течению здесь имеется узкое ущелье с отвесными берегами высотой до 50 метров. Первоначально грот, судя по остаткам карнизов, нависал на 1–2 метра, на высоте около 2 м, при длине порядка 10 м; однако теперь большая его часть обвалилась. Куча камней весом не менее 5–7 тонн занимает у подножия обрыва все пространство, особенно в западной части. Обвал произошел, вероятно, вследствие подмыва его подножия речкой в теплые годы. Поскольку разбор завала занял бы не менее 1–2 дней, раскопки нами не предпринимались. Был сложен у грота каменный гурий высотой около 1 м, в который вставлена лопата лопастью вверх.
Вблизи грота, в радиусе 100–300 м, по склонам гор были найдены кости конечностей, принадлежность которых мы определить не смогли. Всего найдено около десятка таких костей, прилагаемых к данному акту. Однако все они были собраны на возвышенностях, не заливаемых речкой, в пойме же костей не нашлось, вероятно, были унесены талой водой.
Свидетельствуем, что на всем западном берегу обследованного участка залива Ахматова нигде больше никаких гротов или нависающих обрывов не имеется, поэтому мы уверены, что обследовали именно то самое место, где были сделаны находки 1947 г. Оно находится в 9 км от вершины залива (Пьянков указывал 10 км)».
Экспертиза костей, найденных В. А. Троицким, была проведена главным врачом диксонской портовой больницы П. А. Слабинским, врачом-хирургом И. Г. Погорелым и врачом Е. С. Храмцовой.
В акте экспертизы, составленном 9 сентября 1971 года, они пишут:
«Осмотром костей выявлено, что в основном кости – передних и задних конечностей животных, скорее всего северного оленя. Остатки фаланги могут принадлежать медведю. Ни одна из предъявленных костей к человеческому скелету не относится, что в свидетельствуем».
Вновь акт Троицкого:
«Считаем, что загадка находки 1947 г. остается пока неразгаданной: до тех пор, пока не будет раскопан обвал грота, найденного нами, где, по словам Н. Пьянкова… находился какой-то деревянный предмет и консервные банки. Место грота теперь легко найти, так как он закреплен на местности гурием и нами даны его точные координаты, чего раньше не было».
Один из репортажей специального корреспондента газеты «Водный транспорт» Владимира Владимировича Книппера заканчивался словами:
«Покидая мыс Челюскин, мы встретились с начальником радиометеорологического центра Н. Тюковым. Он заверил:
– На будущее лето обязательно высадим группу молодых полярников в залив Ахматова, чтобы провести тщательно раскопки на месте грота. Арктика отступит! Она откроет свою тайну!»
Но ключи к тайне обнаружились в архивах.
6. ДНЕВНИК, ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА, ВОСПОМИНАНИЯ
11 июля 1947 года берегом узкой глубокой бухты шел топограф Николай Николаевич Пьянков. Глухие, холодные места: куда ни глянь – камни, скалы, лед. И вдруг на галечном пляже – кости.
В служебном дневнике он записал: «Ветер до десяти баллов, видимость хорошая. Работать нет возможности – ломает рейки. По пути в палатку в конце залива Ахматова (западный берег) нашел разбросанный скелет человека. Правая нога, большая берцовая кость, лопатки».
Как сообщил авторам начальник Гидрографического предприятия ММФ Анатолий Казимирович Жилинский, в настоящее время служебный дневник Н. Н. Пьянкова уничтожен: «за истечением срока хранения». Цитируется дневник по статье М. И. Белова «О предстоящих поисках экспедиции В. А. Русанова» (Проблемы Арктики и Антарктики, № 25, 1967 г.).
Доктор исторических наук, профессор Михаил Иванович Белов размышлял в статье о том, где следует искать следы последней экспедиции В. А. Русанова. Ученый задает вопрос: следует ли в предстоящих поисках иметь в виду находку 1947 года на Северной Земле – «разбросанный скелет человека», находку, которая позже обросла целым рядом подробностей?
М. И. Белов пишет: «В дневнике нет упоминания о костре, о частях судовой обшивки и других частях человеческого скелета, на что позднее делается акцент.
… Свое наблюдение к тому же Н. Н. Пьянков сделал, оставшись один, его товарищи по описи залива отсутствовали в этот день, не показал он ее им и на следующий день, когда в лагерь вернулся опытный каюр Галыничев».
Лишь какие-то фантастические обстоятельства могли завести «Геркулес» к восточному берегу Северной Земли. Если бы нашли здесь нечто серьезно подтверждающее это, к примеру, доски с надписью «Геркулес» или гильзы от патронов 1912 года, то в эти фантастические обстоятельства пришлось бы поверить. Но этого нет. Есть находка «разбросанного скелета человека». И больше ничего. А почему, кстати, кости названы человеческими? Кто опознал их? Не так-то легко отличить человеческие кости от костей крупного животного. Выходит, нет оснований верить в фантастические обстоятельства. Поиски (а это ведь трата сил, средств) следует вести не наобум, где-нибудь, лишь бы вести, а осмысленно. Исходные версии должны иметь какой-то минимум надежности.
Нет веских оснований проводить поиски на Северной Земле – такой вывод делает в статье Михаил Иванович…
В поселке Диксон есть чудный домик, двухэтажный терем. Зеркала во всю стену серебрятся, блестят полы, в ящиках с землей растет густая зелень, а в огромной стеклянной сфере плавают рыбки. Люди, которые работают здесь, аккуратны и подтянуты, словно на военном корабле. В просторном, очень светлом кабинете начальника на сейфе стоит макет парусника, а рядом включенная УКВ-радиостанция. На связь выходят то порт, то Штаб морских операций Западного сектора Арктики, то суда, стоящие в Диксонской гавани.
В тереме разместилась Диксонская гидробаза. Здесь мы познакомились с заведующим отделом гидробазы Павлом Яковлевичем Михаленко, который в 1947 году возглавлял Гидрографическую экспедицию на остров Большевик. Седой, немолодой, но живой и решительный, высокий и статный, Павел Яковлевич рассказывает:
– В 1945–1947 годах наша база располагалась в бухте Солнечная на юге острова Большевик. Как раз «напротив» через пролив Вилькицкого работали полярники мыса Челюскин.
Прошло две недели после окончания полевых работ и нашего возвращения на базу, когда кто-то сказал мне, что Пьянков в заливе Ахматова обнаружил грот и неподалеку от него останки человека. Я вызвал топографа и попросил написать подробное донесение.
Я напоминал топографу о донесении несколько раз, наконец он принес его… Этот памятный белый листок, исписанный карандашом, хранится в архиве Гидрографического предприятия ММФ. Вот его дословный текст:
«12 июля в конце залива Ахматова (зап. берег) по возвращении с работы в сильный ветер около 10 баллов, по пути в палатку, мною были обнаружены человеческие кости, правая голень со ступней и неподалеку от костей консервная банка ржавая, подробно ее не рассматривал, но по ржавчине старой давности. Круглая, низкая, очевидно из-под рыбных консервов. Находившийся со мной рабочий Контяев нашел также в этом месте разница в 20–30 м также около 4-х банок от рыбных консервов около 400 гр. веса.Топогр. Пьянков. 1947 г., г/э острова «Большевик».
На другой день по возвращении на место работы я опять встретил другие части скелета: позвон. столб и лопатка правая, больше я ничего не обнаруживал.
Продвигаясь дальше но зал. Ахматова, на берегу попадались доски с обшивки корабля (точно не могу сказать, не компетентен в судостроении), но логика подсказывает.
Были найдены обугленные дрова, что показывает на давнишний след костра.
Два свидетельства: служебный дневник и докладная записка. Именно сравнивая их, Михаил Иванович Белов перечислял в своей статье все то, чего не было в дневнике и что упоминается в докладной: костер, доски, обшивка корабля, «другие части человеческого скелета».
– А про консервные банки в дневнике что-нибудь говорилось? – спрашивали мы у М. И. Белова.
– Нет, о них вообще не упоминалось. Я сохранил записи, которые делал, когда читал первоисточник. О консервных банках в дневнике не сказано ни слова.
16 июля 1971 года Н. Н. Пьянков был приглашен в Гидрографическое предприятие ММФ, где он написал «Воспоминания о находке 1947 г. в заливе Ахматова»:
«… В месте крутых обрывов нашли в обрывистом берегу тип грота, вдавалось внутрь обрыва м. на 2–3 и длиной м. 10. В этом гроте укрывались от непогоды. Сразу же южнее грота в глубь берега вдавалась расщелина в виде ущелья, возможно устье ручья. Галечный пляж окаймлял берег м. на 50–60.
В «гроте» обратили внимание на консервные банки, одну из них я поднял и почистил, проступили буквы «France». В южном углу грота полузанесенное снегом какое-то полусгнившее дерево вроде пробкового, кусок обломился, но это место было под снегом. Против этого края грота, где было дерево, на пляже в 5—10 м находились кости, одну из них взял с собой рабочий и принес в палатку, где был врач Вишневский, определивший ее.
После установления погоды мы еще прошли южнее км 8, потом пересекли залив и по восточному берегу вернулись в палатку, больше там ничего не видели.
Все находки были сделаны в «гроте», либо (кости) возле него.
Спустя неделю мы снова были в этом месте и продолжала съемку…»
Наверное, если бы Николаю Николаевичу Пьянкову дали перечитать докладную, написанную им 24 года назад, эти воспоминания получились бы иными.
В самом деле, сравним. Если в 1947 году говорилось, что консервную банку Пьянков «подробно не рассматривал», то в 1971 году указывается нечто противоположное: Пьянков поднял банку, почистил, и тогда проступило слово «France». В докладной записке сказано, что банки лежали на участке берега 20–30 метров, по воспоминаниям же выходит, что все находки сделаны в гроте. Весьма важные детали – обугленные дрова и доски с обшивки корабля – исчезли.
По поводу же надписи на банке В. А. Троицкий, который присутствовал на беседе с Пьянковым 16 июля 1971 года, пишет: «…неясно, как он мог не упомянуть такую подробность тогда – в 1947 г.? Следует учесть, что беседа с ним состоялась в 1971 г., сразу после опубликования очередной статьи о гибели Русанова в «Неделе», в которой упоминалась невеста Русанова – француженка. Лично у меня после беседы с Н. Пьянковым сложилось весьма неблагоприятное впечатление о происхождении версии о находке останков костей человека в 1947 г., поскольку Н. Пьянков всячески старался преуменьшить свои прежние «открытия» и прямо отказался от того, что было найдено много человеческих костей…»
Не наше дело разбираться в характерах. Процитированные докладная записка и воспоминания поучительны лишь тем, что отчетливо показывают всю легковесность такого рода документов.
Топографу Н. Н. Пьянкову и всей Гидрографической экспедиции 1945–1947 годов на остров Большевик пришлось много работать в тяжелых условиях. Мы прочитали отчеты, которые хранятся в Гидрографическом предприятии ММФ, и дальнейший наш рассказ ведем, пользуясь ими.
Вместо 29 человек, предусмотренных по штату, в экспедиции было 23 человека. Один рабочий вскоре тяжело заболел, был отправлен на материк и в пути умер. В конце навигации 1946 года прибыло пополнение из 12 человек, в том числе и топограф Пьянков, но из-за болезни шестеро были вывезены. Снова экспедиция не была укомплектована полностью. Не все ладилось со снабжением, радиосвязь между партиями отсутствовала.
В марте 1947 года на двух вездеходах с базы вышли две партии: геодезическая А. П. Македонского и промерно-топографическая Н. Н. Пьянкова. Последняя в заливе Ахматова должна была выполнить рекогносцировку, построить пункты триангуляции и произвести со льда промер залива.
В архиве Гидрографического предприятия ММФ мы познакомились с двумя документами: «Воспоминаниями А. П. Македонского от 21 февраля 1972 г.» и «Объяснительной запиской П. Я. Михаленко от 12 марта 1972 г.». Македонский описывает начало работ в заливе Ахматова:
«Высадка прошла в густом тумане, и точного местоположения я не знал, но был уверен и так сказал Пьянкову, что он в районе северо-восточной оконечности залива Ахматова, т. е. в районе работ.
Группа Пьянкова состояла из 4-х человек, включая Пьянкова, доктора Вишневского Ю. Б. и 2-х рабочих…
При приезде к Пьянкову через месяц узнаю, что Пьянков еще к работе не приступил, а весь месяц выяснял свое местонахождение и только за день до моего приезда установил, что находится на месте. Как тогда, так и сейчас верю, что Пьянков не лодырничал, а именно уточнял по неопытности и незнанию свое местонахождение…»
С 20 апреля по 6 июня Пьянков болел плевритом, и работы не производились. 8 июня вездеходом Пьянков был переброшен в залив Микояна для выполнения тахеометрической съемки.
«При этом… – пишет П. Я. Михаленко, – врач Вишневский с тяжелобольным рабочим Васильевым был отправлен на базу экспедиции с каюром Г. Л. Логиновым. Вместо двух выбывших в группу Пьянкова, как мне помнится, был прикомандирован рабочий Кошевицкий.
В конце июня, закончив работу в заливе Микояна, группа Пьянкова перебазировалась снова в залив Ахматова для съемки его берегов.
В конце июля группа Пьянкова вместе с группой Македонского вернулась на базу экспедиции в бухту Солнечную, проделав пешком по арктическому бездорожью более 250 км».
Обратимся снова к дневнику, докладной записке и воспоминаниям Н. Н. Пьянкова. Вслед за профессором М. И. Беловым следует признать единственно приемлемым показанием топографа служебную запись за 11 июля 1947 года. В ней говорится только о костях: большая берцовая и лопатка.
Читатель помнит, что в первой главе мы писали о костях, найденных на острове Попова-Чухчина, которые 35 лет пролежали в Музее Арктики и Антарктики с биркой «№ 657 кости человеческие», и только в 1972 году экспертиза установила, что они принадлежат животным отряда ластоногих. Случайное совпадение, но в той истории фигурировали те же кости, что и в служебном дневнике Пьянкова: большая берцовая и лопатка. С «человеческими» костями с острова Попова-Чухчина вышел конфуз. Ну а кости, найденные Пьянковым?
Начальник Гидрографической экспедиции на остров Большевик П. Я. Михаленко опровергает возможность осмотра костей в палатке, говоря об отъезде Вишневского с тяжелобольным Васильевым. Воспользовавшись отчетом Михаленко «По организации и производственной деятельности», добавим, что моторист М. В. Васильев в течение месяца болел воспалением легких.
В конце объяснительной записки Павел Яковлевич еще раз возвращается к этому эпизоду: «Врач Вишневский Ю. Б. выбыл из группы т. Пьянкова за месяц до находок (12 июля) и видеть ничего из найденного (костей) не мог. Если бы он был очевидцем, то безусловно был бы мною обстоятельно опрошен на базе экспедиции, как Пьянков и рабочий…»
Начальник экспедиции отмечает также: «Как мне помнится (при опросе), Пьянков не твердо утверждал, что кости были именно человеческие…»
Сделаем свой вывод. Н. Н. Пьянков нашел кости, которые принял за человеческие. Все.
Объяснительная записка П. Я. Михаленко рассказывает, что было дальше:
«В начале сентября 1947 г. о находке Пьянкова в заливе Ахматова мною было сообщено радиограммой начальнику морских операций на Диксон. В радиограмме я просил прислать гидросамолет, который имелся у штаба моропераций, для полета на поиски в залив Ахматова. Через несколько дней от зам. начальника Гидрографического управления А. И. Косого, который находился на Диксоне, поступил ответ, что послать самолет возможности нет.
После этого я обратился к начальнику геологической экспедиции НИИГА, базировавшейся на мысе Челюскин, т. Кошкину В. Н. с просьбой слетать в залив Ахматова на двух самолетах По-2, имеющихся в его распоряжении. Но, хотя В. Н. Кошкин проявил большой интерес к находкам, выделить самолет он не рискнул из-за ненадежности и отсутствия ВПП (взлетно-посадочной полосы. – Авторы).
В 1949 г. на о-ве Большевик работала партия геологов НИИГА под руководством т. Егиазарова. Я послал ему радиограмму с просьбой посетить залив Ахматова с целью детальных там поисков. Но, как потом узнал, возможностей у них для этого не было».
Павел Яковлевич сделал все, что мог. Конечно, досадно, что сообщение Пьянкова не было сразу проверено. Но на нет, как говорится, и суда нет.
В сентябре 1947 года работы гидрографической экспедиции на острове Большевик были закончены, и весь личный состав на теплоходе «Олонец» отправился в Ленинград.
Итак, мы видели, как постепенно менялись «показания» топографа. В дневнике за 11 июля он упомянул только кости. Затем появились консервные банки. Видимо, он вообще не придавал своим находкам значения. «И только на базе экспедиции в б. Солнечная, после продолжительного времени, – пишет А. М. Македонский, – Пьянков между прочими разговорами несерьезно упомянул об этой находке».
Кто из бывалых людей не имеет в запасе байку, другую! И кто не добавит новых подробностей к уже полузабытой истории, если вокруг заинтересованные, заинтригованные слушатели!
«С людьми он общительный, балагур, рассказчик всевозможных небылиц», – письменно характеризует П. Я. Михаленко топографа Н. Н. Пьянкова. То же отмечает А. П. Македонский: «По характеру Пьянков Н. Н. был тогда и остается сейчас балагур, рассказчик былей и небылиц».
Это совсем не порок. В экспедициях даже трудно бывает обойтись без таких неунывающих балагуров.
Но плохо, когда их рассказы попадают в научные издания.
Мы помним: существует лишь один документ – служебный дневник Н. Н. Пьянкова. Кроме того, есть его объяснительная записка. Читатель, видимо, заметил, что дневник и записка отличаются прежде всего датой: в дневнике названо 11 июля, в докладной указан следующий день. Сделана находка, разумеется, 11-го: восстанавливая события в памяти, топограф ошибся. Однако дата 12 июля сохраняется и в статье «Лагерь неизвестного морехода в заливе Ахматова». Нам важно теперь подчеркнуть не то, что А. И. Косой повторяет ошибку Пьянкова, а то, что автор не ознакомился с единственным существующим документом. У него-то – начальника П. Я. Михаленко, а стало быть, и Н. Н. Пьянкова – возможность взглянуть на служебные материалы была полная.
В статье А. И. Косого не приводится объяснительная записка. Зато дается весьма вольная ее интерпретация. Разбросанные банки точно по волшебству собираются вокруг неизвестно откуда взявшихся остатков костра (у Пьянкова-то обугленные дрова, возможно, выброшенные морем, а вовсе не остатки костра). Доски оказываются скрепленными болтами, которые изъедены ржавчиной. Появляется новая часть скелета – ребра. Эффектно! Так и представляешь себе грудную клетку человека.
Всего этого нет в докладной. И главное – в статье все организованно, упорядоченно. Это именно «лагерь морехода» – у читателей статьи А. И. Косого не может возникнуть никаких сомнений па этот счет.
7. ОТРЯД «КОМСОМОЛКИ» НА ОСТРОВЕ БОЛЬШЕВИК
В начале 70-х годов Гидрографическое предприятие ММФ тщательно проверило все обстоятельства находки 1947 года. Гидрографы нашли возможным выделить вертолет для поисков в заливе. А затем, убедившись в несостоятельности гипотезы гидрографа А. И. Косого, не стали защищать честь мундира.
Подводя итоги проделанной работы, гидрограф В. А. Троицкий в докладной записке на имя А. К. Жилинского в 1972 году писал:
«… Следует сделать вывод, что в месте находок 1947 г. человеческих костей и не было – за них были приняты кости животных. Ведь если бы в 1947 г. находили кости человека, то хоть одна из множества найденных нами в 1971 г. возле грота костей также бы принадлежала человеку. Однако все они животного происхождения… Раздутая в печати версия о якобы найденных там костях (с сожалением констатирую, что и я был введен в заблуждение этой версией, выступая с призывом организовать поиски в заливе Ахматова) – явно несостоятельна…
Во всяком случае следует прекратить ажиотаж в прессе, поднятый вокруг этого вопроса. К возникновению его, к сожалению, было приложено поспешное рвение бывшего работника нашей гидрографии А. И. Косого, который по непроверенным и малодостоверным данным Н. Пьянкова опубликовал в 1949 г. известную статью в «Летописи Севера», т. I, «серьезность» которой и вызвала в конце концов тот нездоровый ажиотаж, ведущийся в прессе в настоящее время. Могу только пожалеть, что и я «клюнул» па эту «серьезность» и был сторонником версии Косого. Но нет худа без добра – теперь-то выяснилась ее беспочвенность и несостоятельность».
Прав В. А. Троицкий: гипотеза А. И. Косого необоснованна. Но опровергнуть ее значительно труднее, чем выдвинуть.
Современна и правомерна такая цепочка событий: научная статья, ее научно-популярное изложение, газетные, публицистические материалы на ту же тему, реальные действия. Эта схема, приблизительная конечно, описывает очень многие процессы в нашей сегодняшней жизни…
Обидно, так бывает обидно, когда все звенья сработали, а потом выясняется, что в первом-то, изначальном звене была ошибка.
Однако, размноженная в десятках и сотнях публикаций, гипотеза продолжала существовать. Вновь и вновь раздавались призывы к поискам в заливе Ахматова.
В новой газетной публикации речь шла уже не о том, был ли Русанов на Северной Земле. Всерьез обсуждался вопрос, сколько лет он прожил на арктическом архипелаге.
«Встретив это препятствие, – пишет орловский краевед А. Н. Устинских (Орловская правда, № 179, 1975 г.), – встретив неведомую тогда миру Северную Землю, мог ли Русанов уйти от нее, не изучив и не исследовав? Ни за что!
И задача поисковых отрядов, по нашему твердому убеждению, – не только доказать, что Русанов был на Северной Земле, но и установить, сколько он там пробыл. Год? Два, семь лет? Да, может быть, семь лет!…»
Вот так-то – семь лет!
Ясно, что, до тех нор пока не будет разобран многотонный завал, обнаруженный В. А. Троицким, останется пища для самых «смелых» предположений. Кроме того, поиски гидрографов с вертолета были, конечно, не столь тщательны, как хотелось бы: времени было в обрез. В том полете удалось осмотреть лишь небольшой участок побережья.
И вот в 1975 году один из трех отрядов экспедиции газеты «Комсомольская правда» направился на остров Большевик. Два других отряда работали на Таймыре.
Схема маршрутов отряда экспедиции «Комсомольской правды» 1975 г. на о. Большевик
Историю залива Ахматова мы знали досконально. Иллюзий не было. Мы не рассчитывали найти на Северной Земле русановскую почту. (Может быть, только в глубине души теплилось «а вдруг».)«Закрытие» тайны залива Ахматова казалось важным этапом в деле поисков следов экспедиции В. А. Русанова, да и вообще историко-географическое обследование берегов острова Большевик представлялось очень интересным.
Перед отрядом стояли следующие задачи:
1. От бухты Солнечная пересечь ледник Ленинградский и выйти к «гроту Пьянкова» в заливе Ахматова.
2. Разобрать завал камней, тщательно исследовать окрестности «грота».
3. Осмотреть оба берега залива Ахматова на всем их протяжении.
4. Пройти по восточному берегу пролива Шокальского от мыса Песчаный до мыса Неупокоева.
В отряд входили: Владимир Леденев, Владимир Владимиров, Владимир Рахманов, Сергей Яценко, Геннадий Курочкин и Валентин Зюзин – базовый радист, который остался на полярной станции «Бухта Солнечная». Мощная радиолюбительская станция, которая была у Валентина, обеспечивала связь с двумя другими отрядами, к тому же и «служебный» канал – через полярную станцию – был у него под рукой. Зюзин держал связь с Леденевым и одновременно со вторым базовым радистом Георгием Ивановым, который находился на Диксоне. Георгий в свою очередь имел прямую радиосвязь с начальником экспедиции, который был в одном из таймырских отрядов. Четырехзвенный канал: Леденев – Зюзин – Иванов – Шпаро (и обратно) – действовал безотказно.
В Москве у К. Н. Чубакова и в поселке Диксон у начальника Штаба морских операций Западного сектора Арктики А. М. Кашицкого и А. Г. Дивинца был точный план действий североземельцев. Радиограммы Леденева о продвижении и о работе группы регулярно приходили к Чубакову, Кашицкому и Дивинцу – нашим друзьям и шефам, без участия которых поиски в 1973–1975 и последующих годах не могли бы состояться.
Такова была радиосвязь. Она-то по схеме, принятой в экспедиции, и является главной мерой обеспечения безопасности участников. Арктика остается суровой и опасной. Не будь этой надежной нити, тянущейся из отряда в отряд и к людям, которые в случае беды могут прийти на помощь, поиски наши были бы куда менее эффективными.
… Североземельцы ушли из поселка первыми. Радиограммы комсорга экспедиции, начальника Североземельского отряда В. Леденева приходили к нам регулярно:
«2 августа. Бортовой вертолет ледокола «Мурманск» перенес пас в бухту Солнечная».
«3 августа. Радист Валентин Зюзин остался на полярной станции. До ледника Ленинградский доехали на вездеходе. Моряки и полярники сделали все, чтобы поход к гроту состоялся. Огромное им спасибо. Низкий поклон вертолетчикам, полет из-за тумана был почти слепым».
В Москве мы говорили, что если парням удастся добраться до ледника Ленинградский на вездеходе, то через два дня они будут у грота. Не такой быстрой оказалась дорога через летние ледники острова Большевик. Впрочем, предоставим слово В. Леденеву и В. Владимирову. Вот их записи:
Леденев. «… Первый день маршрута, 4 августа, был на редкость удачным. Даже рюкзаки не смогли испортить нам настроение.
Из жаркого московского лета мы попали в раннюю весну с ее сверкающим на солнце снегом, журчанием многочисленных ручейков, звонкими ледяными корочками.
Хлопоты доставляют лишь трещины, тем более что за спиной 50-килограммовый рюкзак. Выручает Гена Курочкин: опытный альпинист чувствует себя здесь уверенно».
Леденев. «5 августа к нам пришла зима. Все занесло снегом. Да еще эти дьявольские потоки воды. Упал с рюкзаком, и меня чуть не унесло. Струя-то маленькая, а бьет будто бы из брандспойта.
Серый подтаявший снег. Серое небо. Видимость несколько десятков метров. Идем цепочкой. Периодически за спиной раздается голос «рулевого» – правей, левей. Это относится к идущему впереди.
Постепенно дорога пошла на снижение, мы оживились, но вскоре за это пришлось расплачиваться.
Мы попали в кулуар, а впереди большое озеро. На практике убеждаемся, что прямой путь – не самый короткий. Возвращаемся наверх. Там новый сюрприз – ветер. Он был и раньше, но теперь клубы тумана летят мимо с бешеной скоростью – будто мы в самолете».
Владимиров. «О таком не скажешь – дует. Он давил, швырял, рвал. Мы изо всех сил упираемся, чтобы не скатиться с ледника. Это как раз тот случай, когда попутный ветер вовсе не нужен. Временами он превращается в шквал».
По леднику Ленинградский. Фото В. Леденева
Леденев. «Он валит с ног, пронизывает до костей. Сейчас самое время залезть в палатку, но поставить ее здесь трудно. А кроме того, сидеть в палатке на таком ветру и в таком месте – брр!
И все-таки избавиться от «ледяной ночевки» не удалось. В конце дня натолкнулись на каменную гряду. Было это, конечно, кстати, но, как мы ни старались зарыться в нее, как ни обкладывали палатку камнями, ничего не выходило, и наш капроновый дом трепыхался, точно воздушный шар на привязи. Даже дежурство не назначали – все равно никто не уснет. К середине ночи к уже привычным завываниям добавились новые звуки – хлопки. Наружу вышел Гена. Кричит; «Палатка разорвана». Пытаемся зашить ее, но она рвется еще сильнее. Кое-как связываем – лишь бы дотянуть до утра, лишь бы разошелся туман.
За утренними сборами ветер совсем утих, появилось солнце, и все вокруг ожило. Достали кинокамеру, фотоаппараты. Снимаем много, но вскоре это занятие приходится оставить. Крутизна ледника возрастает, идем очень осторожно, рубим ступени. Час, другой, третий… Наконец, ледник кончился. Сбрасываем рюкзаки и приходим в себя. Нам повезло: правее ледник словно обрублен топором, вода, стекающая сверху, опускается па землю пылью. Теперь мы в безопасности.
В вершине залива темнеет «озеро», видимо, лед размыли реки.
Идем к гроту западным берегом. Кругом скалы и лед. Птиц нет. Нас тревожит сильный шум, будто непрерывный камнепад. Слева из-за горы показался ледник. Видим источник шума – высоко в срезе ледника почти вертикальный узкий желоб. По нему мчится вода. Ниже, но тоже высоко, у этой бешеной реки дельта. А еще ниже – полтора десятка энергичных ручьев, через которые нам придется перейти.
К вечеру стали попадаться растения: цветы, мох, трава, даже деревья – маленькие ивы. Эти карликовые деревья – настоящее чудо. Я их никогда не забуду. Очень разветвленная крона вытянута к югу: сперва небольшой ствол – 3 сантиметра, потом крона. Такие вот горизонтальные, плоские деревца. Крохи листики – узорчатые и ярко-зеленые. Если такую иву привезти в Москву, будет ли она жить?
Неожиданно впереди, почти у самой воды, увидели большой ствол плавника. Сбросили рюкзаки. Честно говоря, снять их всегда приятно, а тут еще повод подходящий»,
Владимиров. «Огромное бревно – длиной семь с половиной метров и диаметром 30 сантиметров – вызвало общий восторг. Берег-то до этого был совершенно пустынным. Рисунок древесины кажется все время резанной надписью, но на торце клеймо. Оно означает, что бревно всего лишь единица сплавного леса. Интересно было бы по клейму узнать, где дерево срублено и когда.
Чтобы хоть немного укрыться от ветра, пришлось уйти от берега по руслу безымянного ручья в горы. Забрались в узкую щель под самым обрывом черно-фиолетового склона. Место оказалось прекрасным. Наверху носился ураганный ветер, а у нас полная тишина. Этот лагерь, а вместе с ним и ручей мы назвали Уютный. Здесь, в 9 километрах от ледника, была организована опорная база. На всем пройденном участке мы внимательно изучали каждую расщелину, каждую складку рельефа. Ничего похожего на грот, способный укрыть людей, не было. От Уютного до района поисков осталось 3 километра».
Леденев, «7 августа утром пошли к гроту. Полярники говорили, что в заливе Ахматова микроклимат. Они правы: климат в заливе действительно особый. Если на берегу пролива Вилькицкого растительность более чем скудная, то здесь, севернее почти на сто километров, склоны покрыты мхом, причем самых разных оттенков – от ярко-красного до черного, встречаются зеленые лужайки травы, много цветов.
Поднимаемся на склон, и перед нами долина, где должен быть грот. Внизу шумит речка. Слева узкое скалистое ущелье, из которого она вытекает».
Владимиров. «Видимо, обильные воды – результат нескольких теплых дней, стоявших на острове до нашего приезда. Долго мы бродили среди протоков, прежде чем удалось выбраться на противоположную сторону. В этом месте горы вновь подступили к берегу».
Река, которую пересек отряд, названа в 1971 году В. А. Троицким Костяная.
Владимиров. «У речки обширный галечный конус выноса. В прибрежной зоне дуга его достигает двух километров. Наверное, каждое лето вода ищет себе новые пути, перенося гальку с места на место».
Леденев. «Поднимаемся вверх. Вдруг Рахманов кричит: „Лопата!“ Впереди справа скальный обрыв, рядом с ним каменный гурий, из него торчит лопата. Ее здесь оставил в 1971 году Троицкий».
Владимиров. «Скальный выступ резко выступает из склона, образующего границу поймы реки. Верхний край выступа обвалился. Сейчас кромка его нависает едва заметным козырьком. Ниши практически нет. Трудно представить себе, что когда-то здесь был большой грот».
Напомним слова Н. Н. Пьянкова, сказанные в 1971 году: «Тип грота, вдававшегося внутрь обрыва на 2–3 м и длиной 10 м, где укрылись от непогоды».
Владимиров. «Условное восстановление, которое мы провели, совмещая характерные прослойки кварца в обвалившихся глыбах и на обрыве, убедило, что здесь могла быть лишь небольшая ниша, максимум один метр глубиной и высотой от подножия до карниза – 1,2–1,5 метра. От дождя такое углубление не спасет. Здесь, сидя на корточках, прижавшись к скале, можно было бы спрятаться от ветра, да и то лишь от северного.
Закончив осмотр, приступили к раскопкам. Верхний слой мелочи сняли довольно быстро. Ниже камни стали крупнее. Некоторые из них удавалось отбросить только вдвоем, а некоторые уже и вчетвером трудно было пошевелить. Такие глыбы, используя трещины, мы разбивали с помощью ледорубов на отдельные «подъемные» части. Сперва очистили завал с восточного края. Нижний слой гальки с песком вплоть до мерзлого слоя фактически просеяли. Снизу проступила вода.
Все длиннее и длиннее раскоп, выше гряда отброшенных камней вдоль подножия обрыва. И только один раз дрогнуло сердце, когда вдруг между камнями возникло что-то белесое, явно не камень. Мы заспешили, заволновались. Но нашли… маленькое гнездышко из пуха и травинок. В нем было целое яичко. Какая-то птаха выбрала укромное место для дома, не подозревая, что связала свою судьбу с историей.
Каждый раз, когда лопата звякала как-нибудь по-особому, все поднимали головы и разгибались. Проверяли, изучали, ползали на коленках. Тщетно. Камни, камни и камни. Наконец дошли до западного края скального выступа».
Леденев. «Да, находок нет. Почти наверняка во время бурных паводков здесь бывает вода. Мы много говорили обо всей этой истории. Может быть, банки унесла вода. Эти слова „может быть“ – спасительные. Все – может быть.
Долго прочесывали долину – ничего нет».
Потом североземельцы разделились. Владимиров и Рахманов пошли осматривать кут и восточный берег залива Ахматова, Леденев, Курочкин и Яценко двинулись по западному берегу. Они должны были миновать мыс Песчаный, осмотреть берег пролива Шокальского до фьорда Спартак. Встреча была назначена на 16 августа в базовом лагере «Уютный».
Леденев. «В четырехстах метрах от грота мы нашли мертвого оленя. Совершенно целый: белая шерсть, красивые рога. То ли он умер от старости, то ли от болезни – кто знает. Потом, через 9 дней, мы снова пришли на это место. От оленя остались рожки да ножки. Точнее, рога да клочья шерсти.
Мы очень внимательно осмотрели долину реки, которая впадает в залив Ахматова километрах в пяти к северу от «грота». Здесь крутые причудливые скалистые обрывы. Много птиц. Около скал – ковер травы. Она здесь такая сочная и густая, будто показательный газон на ВДНХ. Около скал увидели бочку».
Володя рассказывает об осмотре реки, названной В. А. Троицким Вертолетная. Читатель помнит, что бочку из-под бензина оставил тут экипаж вертолета, на котором летали гидрографы.
Леденев. «Двинулись дальше на север. Казалось, что впереди скалы обрываются в воду так же круто, как поднимаются вверх. На самом деле сыпучий берег входит в море под углом 45 градусов. Если идти во время отлива, то никаких неудобств не возникает.
Постепенно горы отходят от берега.
На ночлег остановились недалеко от топографического знака. Издали он похож на крест, установленный на постаменте. В действительности это бочка с камнями и в ней деревянный столб с поперечиной. Подобные знаки здесь на побережье нам попадались регулярно».
От сторонников «русановской гипотезы» мы слышали, что однажды с борта ледового разведчика, который пролетал над берегом залива, видели крест. Но это не крест, не могила, а знак геодезистов. Такие столбы во множестве стоят на побережье. В литературе сведения о «кресте» не появлялись, но в устных спорах он фигурирует чуть ли не как «могила Русанова». Это еще один миф, порожденный легковесностью высказываний…
В следующие дни Леденев, Яценко и Курочкин были вне района «грота Пьянкова». Они осматривали берега – делали то же, что и участники двух других таймырских отрядов экспедиции.
На маршруте Владимирова и Рахманова вдоль восточного берега залива Ахматова была любопытная находка.
Владимиров. «К концу седьмого часового перехода пересекли в устье реку Разъезжая. Открывшийся впереди низкий пологий берег казался бесконечным. Прибрежная галечная коса была первозданно чистой.
Коренной берег поднимается крутым уступом. Медленно ползем по скользкому, сыпучему склону, руками упираясь в грунт.
Неожиданно глаза, привыкшие к постоянному поиску, выхватывают на тундровой равнине метрах в 50 от берега какое-то неестественное скопление камней.
Мы уже соскучились по находкам. Залив Ахматова выглядит пустынным по сравнению с западным побережьем Таймыра. Там было трудно пройти по берегу из-за обилия плавника. Мы уставали от постоянного внимательного осмотра. Здесь же, наоборот, устаем от отсутствия чего-либо заслуживающего внимания. В среднем на километр приходится 3–4 небольших куска дерева, и ничего больше.
И вот теперь впереди какие-то гряды камней. Почти бежим. Следы стоянки! Дух захватило. Скорее, скорее охватить все сразу. Детали потом. Вот металлическая цепь с полотняными петлями – собачья упряжь. Вот обувь. Странная модель – полотняно-кирзовый башмак на резине.
Круг за кругом, сужая их по спирали, осматриваем предмет за предметом. Много всего. До чего же много! Мы торопимся, как будто все это богатство только что возникло и может на глазах исчезнуть.
Ничего не трогать! Пока лишь отметить все-все. Главное – не пропустить ни одной мелочи.
Чем ближе к центру нашего условного круга, тем вещей больше и они крупнее. Размеры стоянки определены, полный реестр у меня в книжке. Теперь – подробности.
Целый примус! Большой, хозяйственный – знакомая принадлежность коммунальных квартир сороковых годов.
Много лет назад, на заре развития спортивного туризма, мы использовали такие в зимних походах в безлесных районах. По всему видно, что он в рабочем состоянии. Даже медный бачок не потускнел. Жаль, нет иголки. Можно было бы зажечь.
Вот жестяная коробочка. Похожа на те, что были почти в каждом доме в пору войны, когда поступала американская тушенка. Они удобно открывались ключиком и после использования содержимого служили для хранения мелочей.
Коробочка плотно закрыта. С великой осторожностью приподнимаем крышку. Хозяин весьма домовитый, и странно, что потерял свое сокровище. Внутри нитки, иголки (можно шить!), пуговицы, булавки.
Идем от предмета к предмету. На площади в сотню квадратных метров целая слесарная мастерская – отвертка, нож, кусачки, ножовка – все будто новое, хоть сейчас в дело. Отдельной кучкой лежат гвозди, какие-то крючки, проволока.
А вот это уже очень ценная находка! Точно спрятанные между кочками, металлические гильзы – одна, вторая. Они от охотничьих патронов 16-го калибра. Рядом с ними патроны к карабину.
Мы знаем: на них есть дата изготовления.
Ожидая самого невероятного, очищаем торцы от грязи. На патроне к карабину проступила цифра – 38. Гильза от охотничьего патрона еще более поздняя – 44. А дальше… Черная эбонитовая коробка – часть аккумуляторной батареи, на ней дата – 1947 год. Ботинки – 1946 и т. д. и т. д. Все стало на место.
Медленно мы вернулись в действительность. Очевидно, это лагерь экспедиции 1947 года».
Помните свидетельство П. Я. Михаленко: «В конце июля месяца, закончив работу, группа Пьянкова вместе с группой Македонского вернулась на базу экспедиции в бухту Солнечная, проделав пешком по арктическому бездорожью более 250 км». Вероятно, перед этой трудной дорогой люди бросили все, что не было им жизненно необходимо.
Не стоило бы, пожалуй, останавливаться на находке Владимирова и Рахманова столь подробно, если бы не одно важное обстоятельство. Обнаруженные вещи были оставлены в сороковых годах, видимо, в 1947 году. Почти 30 лет спустя над ними склонились участники экспедиции «Комсомольской правды». Предметы были будто новые: медный бачок не потускнел, нитки – «можно шить», инструмент – «хоть сейчас в дело». Еще через 30 лет мало что изменится. Здесь низкие температуры, практически всегда ниже пуля. Для сохранности вещей страшнее всего колебания температуры – переходы от плюса к минусу и обратно – от минуса к плюсу…
Арктика хранит следы бережно, поэтому-то и имеют смысл паши поиски. Эти предметы пролежат и 60, и 100 лет точно в таком же виде, не изменившись. И будь в заливе Ахматова более давняя стоянка, следы ее сохранились бы точно так же, как найденные нами вещи. И мы нашли бы их…
Потом группы Владимирова и Леденева соединились. По плану. И снова по плану разошлись. Курочкин и Владимиров с ненужным снаряжением пошли прежним путем в бухту Солнечная; Леденев, Рахманов и Яценко через ледник Ленинградский направились к проливу Шокальского. Они осмотрели побережье пролива от мыса Острый Нос до мыса Неупокоева. Отчет Лебедева о днях, проведенных на этом участке, пестрит словами: знак геодезистов, бочка, бочки с бензином, железный знак, железные сани, след вездехода и т. д. Места посещались, сюрпризов здесь ожидать трудно.
Так закончились наши поиски на острове Большевик.
Невозможно доказать, что Н. Н. Пьянков и его рабочий не видели в 1947 году банок. Но дневниковая запись топографа и наша работа в заливе Ахматова делают эту находку чрезвычайно сомнительной.
Про кости же сделаем такой вывод. Они здесь есть. Их видел Н. Н. Пьянков в 1947 году. Их видел В. А. Троицкий в 1971 году. Гидрограф насобирал целую охапку костей. Помните строку акта, составленного в диксонской портовой больнице: «Ни одна из предъявленных костей к человеческому скелету не относится».
Леденев и его товарищи в 1975 году в районе «грота» также видели кости животных. Они нашли даже погибшего оленя. По свидетельству Леденева, здесь сочная растительность, мох, маленькие деревца. В этот своеобразный оазис из арктической пустыни приходят звери, подчас ослабевшие. Некоторые находят тут свой конец. В многочисленных маршрутах по Крайнему Северу ничего подобного нам ни разу не встретилось, а тут – прямо-таки кладбище. Конечно, кости, которые видел Николай Николаевич Пьянков, того же происхождения.
Так кончается наш рассказ. Рассказ о беспечном обращении со словом. Рассказ о трудных и опасных маршрутах гидрографов на острове Большевик и о работе на острове отряда полярной экспедиции «Комсомольской правды».