Время летит, а о Сандре все еще никаких известий. На планете уже 108 ежиков. Лира построила их в шеренгу на расстоянии десяти метров друг от друга и прочесывает местность по расходящейся спирали. Десять квадратных километров в час. 320 в сутки. Первичная обработка информации производится здесь же, на планете, компьютерами двух флаеров: утонувшего в болоте и того, который доставил киберов. Наиболее интересные кадры передаются наверх, на орбитальную, для рассмотрения человеком. Ежики могли бы двигаться и быстрее, но компьютеры захлебываются. Это слабенькие модели, всего по 64 процессора в каждом. Вполне достаточно для управления одним флаером, но на анализ картинок, поступающих от 54 ежиков, мозгов маловато.

И вдруг — удача! Без малого в ста километрах от места аварии, прямо на стволе дерева вырезана четкая надпись. «САНДРА БЫЛА ТУТ. СКАР МОЙ ХОЗЯИН». Первая половина надписи ясна. Скар — шрам — скорее всего, имя. На планете рабовладельческое общество. Видимо, Сандра попала в рабство, если у нее появился хозяин. Бедная девочка.

— Лира, покажи, пожалуйста, карту, — пытаемся рассмотреть что-то на малюсеньком экране коммуникатора Ветки.

— Здесь разбился шаттл. Здесь ежики нашли надпись. Если через эти точки провести прямую, триста километров — никакого жилья. Потом — поселок. Видите? — Лира показывает на карте, мы с Веткой почти ничего не видим, но дружно поддакиваем.

— Если отсюда пойти направо, — продолжает Лира, — то до этого поселка всего двести километров, а налево — около ста двадцати.

— Лира, мне сердце-вещун говорит, начинай с дальнего! Помнишь, я тебе рассказывал про теорию стервозности. Закон сохранения подлости — бутерброд падает маслом вниз, а то, что ищешь, всегда лежит в последнем ящике! Гони ежиков к дальнему, не ошибешься. Слушай дальше. Пора начинать второй этап. Спроси у Уголька, готова ли складная нуль-т камера. Если готова, пусть сбрасывает на поверхность. Как сбрасывать, она знает.

— Я в курсе. Как тебя — в конусе.

— Правильно. Мне осталось всего две тысячи триста километров. Умру, но завтра буду у шаттла.

Возбужденный, ложусь спать. С каждым днем быт все больше и больше упрощается. Дичаем. Костер разводим через день — готовим еду для Ветки и закладываем в термос. Спим под открытым небом. Ставить палатку — такая морока. Опять же, на это время надо. Сегодня я летел двадцать часов подряд. Устал как три тысячи чертей. Ветка пристраивается под крылом. В воздухе она научилась дремать, лежа на моей спине. Львы спят двадцать часов в сутки. Этот рекорд она давно побила. Правда, здесь сутки длиннее. За дни путешествия Ветка загорела, возмужала, набралась смелости и внутреннего достоинства. Больше не напоминает запуганное бледное пещерное растение. Вот если бы еще поменьше болтала… Наверно, я слишком многого хочу от жизни. Или старею. Мы разучились делать глупости, значит мы состарились. Не помню, кто. Но если он прав, то я — вечно молодой. Это надо обмозговать. Потом. Утром.

Где же все навигационные спутники? Какой дурак выбирал для них орбиты? Я не выбирал, я запускал, как получится. Некогда было. Теперь нужно знать место, а они все разлетелись. До шаттла не больше полусотни километров. Вопрос, в какую сторону.

Сажусь. То, что я принял в темноте за траву, оказалось вершинами папоротников. Складываю крылья, чтоб не порвать перепонки, и проваливаюсь еще на десять метров. Вроде, зубы все уцелели, но нижняя челюсть ноет.

— Ква куии-и! — гневно восклицает Ветка. Это фраза из лексикона зубастого динозавра, с которым я дрался. Я повторил ее как-то раз, когда наступил лапой в костер. Ветка попросила перевести. Сказал, что это непереводимое идиоматическое выражение. Ругательство, допустимое в приличном обществе.

— Извини, малышка. Не ушиблась?

— Пустяки. Когда я скатилась с главной лестницы храма, было еще хуже.

Это местный, не земной лес. Редкие стволы папоротников, густая листва где-то сверху, под ногами мягкий мох. Ложусь в него, вытягиваю усталые крылья.

— А ужинать?

— Извини, Ветка. Приготовь себе что-нибудь. Я очень устал.

— Я о тебе и говорю. Кожа да кости остались. Вчера голодным лег, сегодня. И потом, ты не кушаешь, а мне голодно.

Накрываю голову крылом и делаю вид, что уснул. Ветка некоторое время ворчит, потом сворачивается калачиком у меня под боком. Прикрываю ее крылом, и это последнее, что помню.