Эти двое ей сразу не понравились. Трудно так, с лету, объяснить, чем. Они были не такие, как все. Чуть-чуть не так одеты, чуть-чуть не так смотрят по сторонам. Как ведут себя мужчины на невольничьем рынке? Некоторые спешат по делам. Они знают, куда и зачем идут, по сторонам почти не смотрят. Другие пришли за покупкой. Придирчивым взглядом оценивают женские тела, подолгу останавливаются у помостов. Третьи пришли просто полюбоваться. Но они обычно не задерживаются в этой части рынка. Они там, где торгуют рабынями постели. Эти двое глазели на все. На навесы над помостом, на сами помосты. На мужчин, выбирающих товар, на кольца в полу, к которым за лодыжку были прикованы женщины, и особенно на самих женщин. За два дня на помосте Дора изучила посетителей рынка и теперь с тревогой наблюдала за странной парой. Впрочем, странной пара казалась только для ее цепкого взгляда. Продавцы видели в них лишь покупателей. Необычные воины сделали уже два круга по рынку, а это говорило о том, что они не намерены уходить без покупки. Дора с подозрением наблюдала, как воины, почти не задерживаясь, проходили мимо рабынь постели справа от нее, как подолгу рассматривали каждую из рабынь черной работы на помостах слева. Те отвечали им хмурыми взглядами. Для них время, проведенное на рынке, было отдыхом. Когда воины остановились напротив нее, Дора задрожала и отвела взгляд. Им, видимо, нужна была рабыня черной работы, а для Доры это было хуже смерти. Ей проденут в груди тяжелые стальные кольца, ее будут запирать на ночь в вонючем бараке. Это ее, привыкшую спать в любую погоду под открытым небом. Ее, десять лет ходившую с торговыми караванами. Каждую ночь будут сажать на цепь вместе с другими. И это после того, как она чуть не получила ошейник свободной женщины.

– Посмотри на нее. Она неплохо загорела. Лицо обветренное.

Караван мертвецов! Да что же это? Как стервятники кружат, – Дора с ненавистью взглянула на мужчин и опять уставилась в пространство. Еще дня два, три, и хозяин передумал бы ее продавать. Разве не она спасла все то, что осталось от разграбленного каравана? Три лошака, два верховых, один вьючный. Разве не она проводила с хозяином дни и ночи, пока тот не оправился от раны? Особенно – ночи. Как она старалась! Как все шло хорошо. Да, мужчина двух ошейников не дарит. Таков закон. Но не для караванщиков. Об этом не говорят вслух, но у каждого богатого караванщика есть дом в каждом крупном городе, а в этом доме – женщина, которая следит за хозяйством. Свободная женщина в железном ошейнике. Иначе как она сможет вести дела господина в его отсутствие? И что в этом плохого? Всем хорошо. Жизнь караванщика – дорога. Города – это лишь краткий отдых в пути. Разве мужчина не может позволить себе женщину во время отдыха? Разве она, Дора, не доказала свою верность и преданность? Разве она недостойна ошейника? Но у хозяина в этом проклятом городе долги, и он решил продать то, без чего мог обойтись. Ее. Почему на них не напали рядом с Харифом, где у хозяина много друзей? Почему не у стен Бахана, где любой банкир, любой меняла охотно даст кредит караванщику из Йорка. Чего нет, того нет, но хотя бы еще две ночи наедине. Она пробудила бы его сердце. Прошлой ночью хозяин уже смотрел на нее тем долгим, ласковым взглядом, после которого на шею девушки ложится холодный металлический ошейник. Она знает, как себя подать, она все сделает. Ведь другого случая не будет. Ей почти тридцать. Или ошейник свободной женщины, или в бараки навсегда. Третьего не бывает.

Из палатки вышел продавец.

– Чем занималась эта?.. – спросил один из воинов с незнакомым акцентом.

– О, она все умеет, – охотно отозвался продавец. – Вы будете довольны. Она ходила с караваном, а в степи нужно все уметь. Дьявол не придумал еще такой работы, с которой не справится рабыня каравана. Посмотрите, какие сильные у нее руки и ноги. Стальные мышцы, ни капли жира. Она очень выносливая. Может бежать, держась за стремя, целый день. Может неделю не есть.

– Ходила с караваном, говоришь? Много повидала? – один воин взял ее за подбородок, поднял лицо, внимательно посмотрел в глаза. – Ты была в Бахане?

Дора кивнула, продолжая смотреть воину прямо в глаза. Взгляд в упор – единственное оружие, которое у нее оставалось. За грубое слово можно получить плеткой по ребрам, за дерзкий взгляд – в худшем случае оплеуху. Но дерзкая рабыня может не приглянуться покупателю. Тогда впереди будет еще одна ночь с хозяином. Еще один шанс.

– Нет города от океана до океана, где бы она не была, благородные чужеземцы. Нет караванной тропы, которой бы она не знала.

– Что ты умеешь? – спросил второй воин.

– Ухаживать за вьючными лошаками. Паковать грузы, столько, сколько лошак сможет снести. Вести хозяйство в доме не умею.

– Вы видите, она очень честная, – подхватил продавец, чтоб исправить впечатление, – Ей не нужно приказывать, достаточно объяснить один раз. Вы можете доверить ей любые ценности. Можете поставить перед ней кувшин воды, она умрет от жажды, но не притронется к нему без вашего разрешения.

– Умрешь? – с интересом спросил воин.

– Выпью все до капли. Какая польза хозяину от мертвой рабыни.

– Видите! – вскричал продавец. – Где еще благородные чужеземцы найдут такую честность? Такую рассудительность!

Воины с улыбкой переглянулись.

– Вы не верите? Проверьте ее. Я без колебаний доверю ей свой сундук с деньгами.

– Ладно, старик, сколько ты хочешь за эту кучу добродетелей?

– По счастливой случайности хозяин этой рабыни сейчас как раз в моей палатке. Вы сами сможете договориться о цене, – продавец скрылся за пологом, и через секунду из палатки вышел Телим. Дора трагически свела брови, приоткрыла рот и не сводила глаз с его лица. Жалобный и одновременно осуждающий взгляд.

– Двадцать пять золотых, – твердо произнес Телим. Один из воинов присвистнул, рот Доры округлился от удивления. Продавец надвинул на глаза тюрбан, застонал и скрылся в палатке.

Видимо, хозяин передумал меня продавать, – решила Дора, – и теперь высокой ценой пытается отпугнуть покупателей.

Опустившись на колени, она схватила его руку и прижала к губам. Телим дернулся, будто его ужалила змея.

– Двадцать пять монет? – протянул второй воин, обошел Дору кругом, провел пальцем по шрамам от бича на плечах. – За такие деньги я могу купить дюжину тех, – мотнул головой в сторону рабынь черной работы.

– Она и стоит дюжины, – ответил Телим.

– Пять золотых, – предложил воин.

– В прошлый раз меня продали за три, – вставила Дора.

– Да, семь лет назад она стоила три. Но сейчас она стоит двадцать пять, и я не торгуюсь.

– Благородные воины, я не стою таких денег, – опять влезла Дора и почувствовала, как рука Телима легла на ее затылок. Приготовилась, что Телим поднимет ее за волосы, швырнет лицом вниз на помост, но он ласково встрепал ей волосы.

– Может, я чего-то не понимаю. Что в ней такого ценного? Она хороша в постели? Нет. Слишком тощая да мосластая. Хозяйство в доме вести не умеет. Откуда двадцать пять монет?

– Второй такой нет, – ответил Телим.

– Это аргумент, – рассмеялся первый воин. – Хотя так можно сказать о любой. Крис, давай купим ее. Я хочу постигнуть скрытые достоинства, спрятанные под этой невзрачной шкуркой.

– Ты с ума сошел! Двадцать пять золотых. Она и половины не стоит.

– Сколько ты вчера просадил в кости?

– Не в кости, а в карты. И какое тебе дело? Я получил удовольствие.

– Сегодня я хочу получить удовольствие. Хозяин, мы берем твое полуголое чудо. Но если она не такая, как ты говоришь, клянусь, я ее в бархан зарою.

Телим молча принял деньги и, не считая, ссыпал их в кошель. Дора похолодела. Ее все-таки купили. За огромную, уму непостижимую сумму. Все пропало. Купили воины-чужеземцы, для развлечения, как диковинку. Она не осознавала, как продавец отомкнул браслет на лодыжке, как новый хозяин за руку свел ее с помоста. Она все оглядывалась на Телима. Что впереди? Несколько дней у новых хозяев, пока не надоест, потом опять рынок. И бараки. От судьбы не уйдешь.

– Я старый козел с прокисшими мозгами, – вполголоса жаловался продавец Телиму. – Я разучился делать деньги. Ты продал свою сушеную воблу за двадцать пять золотых, когда ей круглая цена – два! Как это стало возможным? Чем ты их околдовал?

– Если вновь увидишь на базаре мою женщину, покупай хоть за десять золотых, – отозвался Телим, глядя вслед уходящим.

Дора плохо понимала, куда ее ведут. Потрясение было слишком сильным. За двенадцать лет она уже пятый раз меняла хозяев, но раньше хоть оставалась надежда. Сначала она была молода и красива, потом ее покупали для определенной работы. Сейчас же ее купили прельстившись высокой ценой. Спотыкаясь, она брела за новыми хозяевами, пока не ушибла ногу о камень. Зашипев от боли, девушка вышла из транса и запрыгала на одной ноге. Мужчины оглянулись на нее и остановились. Тот, который держал за руку, отпустил ее и задумчиво потер подбородок.

– Надо сандали купить, – сказал он.

– Зачем? Выйдем из города, мокасины наденет, – отозвался второй. Мокасины – хорошая обувь, но Дора не обольщалась на этот счет. Кэптэны караванов всегда заботятся о людях и лошаках, чтоб в пути не было задержки, а эти двое были богаты. Дора встряхнула головой и мысленно обругала себя. Сейчас решалась ее судьба. Как поставишь себя с самого начала, так и будет. Не вышло с Телимом, плевать. Это уже в прошлом. Надо начинать все сначала. Решив так, Дора попыталась улыбнуться и, прихрамывая, бодро зашагала за новым хозяином. Хозяином она решила считать того, которого звали Крис, и который вначале вел ее за руку. Теперь он отпустил ее, но Дора знала, что это испытание. Про себя она ухмыльнулась. Эти двое не знали, что рабыни каравана имели намного больше свободы, чем прочие. Никто не останавливал рабыню, если она вечером выходила из лагеря. У нее своя работа, и работа эта должна быть сделана. Если нет – попроси помощи. Главное – не задерживай караван. Если рабыня исчезала, кэптэн мог задержать караван хоть на десять дней, разыскивая пропавшую. Дальше все зависело от вины. Наказание за побег было очень жестоким. Если же все получилось неумышленно, рабыню могли вообще не наказать. Дора задержала караван дважды. Первый раз она сбежала когда караван проходил невдалеке от ее родного форта. Дора все хорошо обдумала и спланировала. Пошла якобы за ягодами, оступилась на скользких камнях, переходя быструю речку, дала унести себя потоку. Выбралась из воды километра на два ниже по течению, там, где на гальке следы не видны. Бестолково плутала по лесу всю ночь, путая след. На следующий день зигзагами направилась к родному форту. Проведя ночь на дереве, поняла, что возвращаться туда незачем. Кому она там нужна? На ошейник рассчитывать нечего. Ее сверстники наверняка имеют жен, а молодые найдут себе девок по возрасту. Конечно, брат из дома не выгонит. Но работать заставит с утра до ночи. Двор да поле, поле да двор. Земля да навоз. Свободная, но хуже, чем рабыня. В караване – рабыня, но сколько видела! Степь и сельву, моря и пустыни. Горы с белоснежными вершинами, угрюмые лабиринты черных скал, болота, перейти которые можно только зимой, зыбучие пески, огромные поля красных маков на горных склонах. Умывалась холодной, хрустальной водой горных родников, и теплой, мутноватой речной, и соленой морской, и даже песком пустынь, как умеют только старые караванщики.

Утром, с первыми лучами солнца, по кратчайшему расстоянию Дора пошла искать караванную тропу. По дороге ломала ветви кустов, отмечая свой путь. Найдя тропу, нарисовала на утоптанной земле стрелку, прижала локти к бокам и побежала размеренным бегом. Через час перешла на шаг. Потом снова на бег. И так, чередуя бег с быстрым шагом, двигалась до обеда. Дорога пошла по холмам. Забравшись на очередной, легла в тени под деревом, погрузившись почти полностью в прохладный мох. Задремала. Проснулась, когда тень сдвинулась, и жаркие лучи солнца коснулись кожи. Села, потянулась и замерла. На вершине соседнего холма отчетливо вырисовывались силуэты всадников. Дора узнала их. Следопыты каравана. Все ее петли и трюки не задержали их. Схватив камень, Дора нацарапала на земле еще одну стрелку в сторону каравана и припустила во весь дух. До лагеря оставалось километров пятнадцать. Дора не давала себе пощады. Трудно человеку соревноваться с лошаком, идущим легкой рысью, но от скорости теперь зависела жизнь. С криком: «Чужаки!» она ворвалась в лагерь. Караван мгновенно ожил. Дора упала на землю и корчилась, ловя ртом воздух. Минута, и лагерь опустел. Лишь она, несколько лошаков, да сложенный кучами груз. Но из-за каждого дерева, из-за каждого куста на тропу был нацелен тугой лук. Не прошло и десяти минут, как послышался топот, из-за поворота тропы показались следопыты, и люди с шутками и веселой руганью вернулись в лагерь. Дора осмотрела лошаков, за которых отвечала. Животные выглядели отдохнувшими, были сыты, напоены, но не чищены. Дора огляделась. На нее, как будто, не обращали внимания. Следопыты расседлали лошаков и скрылись в шатре кэптэна. Дора схватила щетку, начала чистить лошаков, кусая губы и поминутно оглядываясь на шатер, не вытерпела, заметалась, и со щеткой в руке побежала к шатру. На ее несчастье вход оказался распахнут, ее сразу заметили. Подслушать не удалось. В шатре были все старшие караванщики.

– Иди сюда, птичка, – приказал кэптэн. Дора вошла в шатер и рухнула на колени, прижимая к груди колючую щетку.

– Я задержала караван на два дня. Накажите меня, только не продавайте.

– Ну, это само собой. Накажем, – утешил кэптэн. – А вы, ребята, что скажете?

Следопыты переглянулись.

– Трудно сказать, отец, – начал Троян. – Сегодня она искала караван. Чем ближе к лагерю, тем быстрей бежала. Утром шагом шла, потом то шагом, то бегом, под конец так неслась, будто за ней стая шакалов гонится. Знаки оставляла.

– Значит, вернуться хотела.

– Хотела. Сегодня – да. Но в первую ночь следы путала.

– Значит, убежать хотела.

– Не знаю, отец. Когда бегут, бегут куда-то. А эта целый день металась. То вправо, то влево. Час туда, два сюда.

– Сын, я по следу не шел. Тебе решать.

– Что тут решать? Мы из-за нее два дня стоим. В ближайшем форте продать в бараки, а из бараков девку в караван взять.

– А ты, птичка, что скажешь?

Дора зарыдала и понесла бессвязную чушь. В этом бреду было все. И нечищенные лошаки и про родной форт и знакомые места и мольба убить, но не продавать из каравана, и отрывки заготовленного рассказа про то, как она заблудилась, и про то, как боялась, что караван уйдет без нее, и про поля красных маков, и про пыль дальних дорог.

– Убежала, потом вернулась, – сделал вывод кэптэн. – Выбирай себе наказание. Я бы простил, но кроме тебя в караване есть другие пташки. Они должны запомнить урок.

Доре разрешили вычистить лошаков, потом повесили за руки между двух деревьев и прошлись по спине бичом. Потом караван стоял еще двое суток. Две рабыни выхаживали Дору, смазывали спину страшно дорогим целебным бальзамом. Кэптэн не хотел ее терять. Шрамы на спине образовали геометрический узор из ромбов. Караванщики любили и ценили красоту во всем.

Как ни странно, вес и авторитет Доры в караване после этого случая поднялся. Кэптэн явно ей симпатизировал и даже разрешил слушать, о чем говорят на совете караванщиков. В ее подчинении были уже четыре женщины, и вскоре она стала бы маткой каравана. А после того, как спасла караван, всерьез рассчитывала на ошейник. Но кэптэн умер. Караван распался на три. По жребию Дора досталась Телиму. Хуже нельзя было придумать. Рабыни были для него говорящей разновидностью лошаков. Караван Телима – самый маленький из трех. Планов он ни с кем не обсуждал. Жить в его караване было сытно, спокойно и скучно. Дора погрузилась в рутину. Начала забывать о честолюбивых мечтах.

Впереди раздался отчаянный женский крик. Воины шли как раз туда. Дора застонала и затравленно огляделась. Убежать? Куда здесь убежишь? Город. В городе без денег… Может, пощадят? За нее ведь двадцать пять золотых заплатили. Точно! Испугать хотят. Чтоб место знала.

Воины остановились перед кирпичным помостом. Дора замерла за их спинами. Пять изможденных женщин, скованных за ноги единой цепью, стояли за помостом, шестая, молодая но некрасивая, лежала на спине в центре. Шея, руки и ноги были зажаты колодками. Кузнец оттянул рукой ее тощую грудь и пронзил острым, раскаленным докрасна стержнем. Девушка опять закричала и забилась. Одна из ожидавших своей очереди упала в обморок. Никто не обратил на нее внимания. Кузнец положил стержень на жаровню, вытащил щипцами из чана с кипящей водой незамкнутое еще стальное кольцо. Окунул в другой чан, наполненный целебным бальзамом, подержал, чтоб кольцо остыло, вытащил, подождал, пока стекут золотистые капли. И продел сквозь проколотую грудь. Девушка визжала и извивалась. Дора представила, как бальзам жжет искалеченную грудь и закусила до крови губу. Кузнец тем временем уже продевал кольцо сквозь вторую грудь. Работал размеренно и равнодушно. Сбросил колодки, ткнул ногой в ребра.

– Иди, подожди у наковальни. Да не лапай грудь руками. Заразу занесешь. Вы, давайте сюда полудохлую.

Женщины подтащили упавшую в обморок, кузнец зажал колодками ее руки и ноги. Женщина очнулась, забилась и закричала. Кузнец успокоил ее оплеухой. Из пристройки вышли два помощника кузнеца и хозяин женщин. Помощники занялись девушкой, скулившей у наковальни. Один сжал большими щипцами кольцо, так, что концы сошлись вместе, второй вставил раскаленную докрасна заклепку и несколькими ударами расклепал. Так же быстро заклепали второе кольцо.

– Порядок, – довольно отметил молотобоец и потрепал девушку по щеке. – минутное дело, а ты боялась.

Девушка скулила, скорчившись у его ног. Визгливо закричала та, которой кузнец в этот момент проткнул грудь.

– Во всем должен быть смысл, – потирая подбородок, сказал хозяин Доры. – Не для красоты же они это делают?

– Мы чужеземцы, имеем право не знать местных обычаев, – непонятно ответил второй воин.

– Если хозяин разрешит сказать… – подала голос Дора. Оба воина повернулись к ней. На помосте опять дико завизжала женщина. Воин, которого звали Крис, поморщился.

– Идем отсюда. Что ты хотела сказать?

– Им кольца в грудь продели, чтоб ночью на цепь сажать.

– Не понял? – искренне удивился Крис.

– Ночью сквозь кольца цепь пропускают. Цепь вдоль всего барака тянется. С одного конца барака цепь в стену вмурована, с другой ее замком к стене приковывают. Всего один замок, а все рабыни на цепи, никто убежать не может.

– Красиво придумано! – восхитился воин, имени которого Дора не знала. – А если от такой операции гангрена начнется?

– Грудь выжгут. Но так редко бывает. Девушек перед этим больше месяца почти не кормят, голодать заставляют, чтоб грудь опала. Потом два дня сытно кормят и сюда ведут. После такой голодовки раны очень быстро заживать начинают… Господин, можно Доре сказать?

– Говори.

– Дора десять лет ходила с караванами. В караванах рабынь на ночь не приковывают. Тех, которых приковывать надо, в караванах не держат.

– Хочешь сказать, что тебе кольца в груди продевать не надо.

– Так, хозяин.

– Греб, а ты что думаешь?

– Кончай дурачиться.

Крис остановился перед широким шатром. Две рабыни в узких набедренных повязках кружились в медленном танце. Тела их были покрыты многоцветными узорами татуировки. В глубине шатра на столе лежал обнаженный по пояс мужчина и флегматично что-то жевал. Двое подмастерьев наносили рисунок на его спину. Третий выкалывал на плече рабыни имя и адрес ее хозяина. Мастер вышел и критически осмотрел Дору.

– Бесполезно, – вынес он свой приговор. – Стара, кожа обветрена, грудь плоская, спина в шрамах. Да и мордой не вышла.

– Я стою двадцать пять золотых! – гневно выпалила Дора, опомнилась и спряталась за спину Криса.

– К тому же, глупа и бестолкова, – продолжил мастер. – Есть цена и есть стоимость. Ты хоть знаешь разницу между ними?

– Знаю. Я десять лет при караване, – Дора сунула ладонь в мозолистую лапу Криса и как бы случайно прижалась грудью к его плечу.

– Ну?

– Цена – это за сколько меня продали. А стоимость – это за сколько меня купили.

Мужчины задумались над этим определением.

– А ведь что-то в этом есть, – согласился Греб. – Хотя идея раком вывернута. Сама дошла?

– Сама, – покраснела Дора.

– Это видно! – все засмеялись. Мастер еще раз критически осмотрел девушку.

– Могу нанести рисунок сбоку по бедру до колена, ниже – от колена до лодыжки. Сверху – от плеча до локтя. Ниже локтя – две полосы узоров. С наружной стороны – с выходом на тыльную сторону ладони, до самых пальцев. С внутренней – от локтя до запястья. Скромненько так, обычные завитушки в четыре цвета. Лицо, грудь и спину лучше не трогать. Не тот материал.

– Хочешь стать красивой? – спросил Крис.

– Как будет угодно хозяину, – отозвалась Дора, лихорадочно взвешивая в уме все. – Татуировка – это очень больно. Убежавшую рабыню легко найти по татуировке. Но если я понравлюсь хозяину? Боль можно перетерпеть. Дура! Ты станешь забавной зверюшкой. Кто оденет ошейник на забавную зверюшку? Ты видела хоть одну татуированную в ошейнике? – Девушка задрожала всем телом. Крис удивленно посмотрел на нее.

– Хозяин, можно сказать?

– В чем дело на этот раз?

– Я не стану красивой, хозяин. Я стану смешной. Мастер прав. Не с моим красным носом о красоте думать.

– Умные женщины – разорение для меня, – развел руками мастер.