Комитет общественного спасения. 29 июня 1794 года

Киносценарий

Кутон. У побежденных нет будущего.

Сен-Жюст. Я никогда не буду побежденным! У тех, кто подобно нам дерзал на все ради Свободы, можно отнять жизнь, но нельзя отнять смерть-избавительницу, освобождающую от рабства, нельзя отнять наш свободный независимый дух, который будет жить в веках и на небесах.

Флерио-Леско. Какое нам дело до того, что Сен-Жюст сохранит свой независимый дух даже в могиле?

Р. Роллан. Робеспьер

Из затемнения – знаменитый зал собраний Комитета общественного спасения, обитый зелеными обоями. Панорама. В центральной части залы – большой стол, покрытый зеленым сукном. На столе – множество бумаг, письменные приборы, канделябры и пистолеты. Поодаль – меньшие столы, стулья и две раскладные кровати.

За столом – один человек. Вокруг – никого.

Наезд – крупно. Лицо человека (Карно) перекошено от бешенства. Он смотрит влево, в невидимую для зрителя часть пространства, туда, откуда доносятся голоса.

Голоса (дружно): Приветствуем победителя при Флерюсе!

Барера: Салют и братство, граждане! Сегодня мы отмечаем великую победу, сравнимую с победой Вальми! Враг окончательно отброшен за наши рубежи – Флерюс открыл нам дорогу в Бельгию и Голландию!

Билло, Колло и Ленде: Да здравствует Флерюс!

Барера: Да здравствуют победители при Флерюсе – Журдан и Сен-Жюст!

Кутона: Слава нашему коллеге!

Отъезд от Карно. Длинный кадр по общему плану переходит к группе членов Комитета – Барера, Билло-Варрена, Колло д’Эрбуа, Ленде, Приера из Кот д’Ор, держащегося несколько особняком Робеспьера. В центре рядом с инвалидной коляской Кутона – Сен-Жюст.

Камера вниз. Деталь. Кисть руки Кутона, отбивающего такт «Марсельезы» по напоминающей кофеварку крутящейся ручке своего кресла.

Средний план. Сен-Жюст и Барер.

Барер (тем же наигранно-восторженным тоном): Мы с нетерпением ждем тебя, коллега. Депеша от Журдана и австрийские трофеи еще не прибыли, и мы знаем о великой победе в самых общих чертах.

Сен-Жюст: Мы победили – что же еще?

Барер: А подробности, подробности? Ты ведь лично вел войска в бой? Мне это нужно для моего сообщения с трибуны Конвента. Какие-нибудь воодушевляющие примеры!

Сен-Жюст: Подробности? Люди умирали – как всегда. Подробное описание битвы вы найдете в депеше Журдана, которая, думаю, прибудет уже сегодня.

Барер опускает глаза. Деталь – запыленные сапоги Сен-Жюста.

Барер (тон его становится ироничным): И поэтому ты так спешил верхом? Сколько ты загнал лошадей?

Сен-Жюст (спокойно): Две.

Барер: Только чтобы сообщить нам о победе?

Сен-Жюст: Разве этого мало?

Барер: Много. Но непонятно. Надеюсь, ты, по крайней мере, не откажешься выступить со специальным докладом о Флерюсе?

Кутон: Да, мы все просим тебя.

Сен-Жюст (отвернувшись, сухо): Зачем лишний раз расхваливать генералов? И Журдан, и Клебер, и Марсо, и я – мы все лишь выполняли свой долг. Победы могут вскружить головы республиканским военачальникам. А население может слишком увлечься триумфами и трофеями.

Робеспьер: Долг генерала перед Республикой не больше, чем долг простого солдата.

Барер: Только заслуги разные. Победы на фронтах Республики – наша с вами заслуга, граждане коллеги! Я считаю, что член Комитета, сам побывавший в огне, просто обязан поделиться своими личными впечатлениями.

Сен-Жюст: Предоставляю эту честь тебе, Барер. В депеше Журдана будет все, что вам нужно, и примеры тоже.

Барер: Значит, ты отказываешься?

Сен-Жюст: Отказываюсь.

Билло (с презрением): Гордец.

Колло: Признайся, Сен-Жюст, тебе самому мерещатся лавры полководца. Карно ведь тоже вел войска при Ваттиньи, но он не отказался выступить в Конвенте.

Сен-Жюст: Карно? Да. У меня есть к нему вопрос.

Шторка. Другой план. Сен-Жюст и Карно – напротив друг друга, между ними – стол, на который они с угрожающим видом опираются руками.

Крупно. Глаза Сен-Жюста. Глаза Карно.

Сен-Жюст (отрывисто): Не предупредив меня, не посоветовавшись со мной, ты приказал Журдану выделить из Самбро-Маасской группировки для Северной армии Пишегрю восемнадцать тысяч человек как раз накануне Флерюса! Зачем?

Карно (грубо): А ты не подчинился приказу. У меня есть свое мнение по поводу этого хора похвал тебе: ты отказался выполнить постановление правительства, и Комитет должен был бы вынести тебе суровый выговор! Не будь ты членом Комитета…

Сен-Жюст (сдерживая ярость): Я не обязан был подчиняться твоему приказу.

Карно: Это был приказ Комитета!

Сен-Жюст: Он был неправомерен – согласно моим полномочиям, которые я тоже получил от Комитета, я отвечал за все армии Восточного фронта, и приказ нельзя было проводить, не посоветовавшись со мной. Ты обманул Комитет, не разъяснив всей угрозы со стороны Шарлеруа!

Карно: Я обманул?

Робеспьер (со стороны): Кроме тебя никто из нас не способен прочитать военную карту.

Сен-Жюст (ледяным тоном): Если бы твой приказ был выполнен, мы были бы разбиты наголову и оставили бы не только Шарлеруа, но и Мобеж!

Карно: Согласно моему плану, мы усиливаем армию Севера, чтобы взять Голландию. Это даст нам возможность подготовиться к десанту в Англию!

Сен-Жюст: Мы чуть было не проиграли! Даже с теми резервами, которые я удержал! Ты не хотел присылать боеприпасов, ты хотел ослабить армию, отняв у нее лучшие части! Зачем тебе это было нужно? Англия? Так мы потеряем и Париж!

Карно: Ты ничего не понимаешь в военном деле и не имеешь права судить о высшей стратегии.

Сен-Жюст: Понимаю. Тебя называют «Организатором победы», но наша победа на Северном фронте была одержана вопреки тебе. Так же как и на Восточном семь месяцев назад. Ты тогда тоже не прислал мне резервов. Но я победил.

Крупно. Глаза Карно суживаются в две небольшие щелки.

Карно: Ты обвиняешь меня в измене?

Сен-Жюст: Ты протежируешь правым и копаешь под правительство!

Карно: Мальчишка! Тебе как недоучившемуся школяру всюду мерещатся заговоры Брута и Катилины! Ступай обратно в свою деревенскую школу дозубривать плохо выученный урок!

Сен-Жюст (сквозь зубы): Ступай на гильотину, аристократ! Я знаю все твои связи с врагами народа! Знай, что мне достаточно написать несколько строк обвинительного акта за поражение при Флерюсе, которое ты готовил, и заставить гильотинировать тебя в два дня!

Опять крупный план. Лицо Карно расплывается в зловещей усмешке.

Карно: Ты хочешь испугать меня? Я покажу, что я не боюсь ни тебя, ни твоих друзей.

Общий план. Робеспьер, откинувшийся на спинку стула.

Робеспьер (тихо): Кого ты имеешь в виду, Карно!

Карно: Тебя! Все вы – смешные диктаторы!

Сен-Жюст: Я был прав – ты выдал себя.

Карно: И ты выдал себя! Вы с Робеспьером стремитесь к диктатуре. И уже составили триумвират!

Деталь. Указательный палец правой руки Карно направлен на Сен-Жюста, потом резко переходит на Робеспьера и Кутона.

Шторка. Панорама. Среди остальных членов Комитета происходит движение. Камера скользит по лицам. Билло и Колло мрачно переглядываются. Ленде, стиснув зубы, опускает голову, Приер остается бесстрастным, Барер цинично усмехается, Кутон, напротив, добродушно улыбается. Лицо Робеспьера становится бледным до синевы.

Карно стоит с вызывающим видом. Деталь: его рука, заложенная за спину и сжатая в кулак, то сжимается, то разжимается.

Карно: Я повторю то, что уже однажды сказал: горе республике, для которой достоинство и даже добродетели одного человека сделались необходимыми!

Билло (присоединяясь): И горе тому народу, который не держится настороже против добродетелей своих правителей, которые под маской народных цветов куют оковы свободным людям!

Средний план. Вид Робеспьера сзади и немного сверху. Видна его рука, неторопливо поглаживающая парик и тем самым приводящая его в еще больший беспорядок, так что создается впечатление, что волосы парика «встали дыбом». Потом – крупно – лицо Робеспьера. Оно подергивается нервным тиком.

Робеспьер (нервно): Как вы смеете? Враги уже столько времени рисуют меня тираном! А вы стали их подголосками! В иностранных газетах так и пишут: «армии Робеспьера, суды Робеспьера, правительство Робеспьера»! Робеспьер – везде! Во всем виноват Робеспьер! В терроре, в казнях, в том, что он выдумывает мнимых убийц, чтобы окружить себя армией телохранителей!

Ленде, севший к этому моменту за стол, еще ниже опускает голову. Деталь: его правая рука ложится на рукоятку лежащего на столе пистолета с длинным дулом.

Барер (насмешливо): У них есть повод. За тобой повсюду таскаются якобинцы с дубинками. Тот же рыночный силач Дидье. К тебе уже не подойти.

Карно: Ты задерживаешь отправления на фронт роты парижских канониров, так нужных армии. Для чего? Не для образования ли собственной преторианской гвардии?

Робеспьер (с трудом сдерживаясь): Я? Я всего лишь один из вас. Разве в моих руках армия, финансы, судьи или чиновники? Я – один человек…

Колло: Лицемер! Ты повсюду расставил своих людей: в мэрии, в Революционном трибунале, в Национальной гвардии, в полиции, даже начальником школы Марса ты провел своего Леба! Флерио-Леско, Дюма, Анрио, твое собственное Бюро общего надзора полиции, которым ты подмял под себя Комитет общей безопасности! – твои люди повсюду. Через Бюро ты арестовываешь, кого хочешь, кого хочешь – казнишь, составляя проскрипционные списки для Дюма и Фукье. У Конвента не осталось никакой власти. Теперь ты подыскиваешь подходящих генералов, чтобы подмять под себя и армию!

Члены Комитета угрожающе подступают к Робеспьеру.

Крупно – сжимающиеся кулаки Колло д’Эрбуа и Карно.

Дальше разговор идет на повышенных тонах, пока не переходит на крик.

Карно: Не обращая внимания на мое мнение, ты арестовываешь чиновников военного ведомства, незаменимых на своей должности!

Билло: Ты арестовываешь патриотов. Ты отправил в тюрьму лучший революционный комитет Парижа – комитет секции Неделимости!

Робеспьер: Какой же он лучший, если их собственный председатель донес на них, как на мошенников?

Колло: У тебя все люди мошенники. Ты всех меряешь по своей мерке, добродетельный евнух!

Барер: Ты говорил Дантону, что при его морали никто не может считаться недобродетельным. А при твоей морали, Максимилиан, кто может считаться добродетельным? – все порочны и все подлежат казни!

Ленде (не поднимая глаз, тихо): Робеспьеру была нужна смерть Дантона, чтобы расчистить дорогу к власти, теперь это очевидно.

Билло: Ты приберегаешь в тюрьме охвостье жирондистов, как свою будущую свиту! Ты уже год не разрешаешь отправить их дело в трибунал, в то время как многие погибали за меньшие вины!

Переглядывание Карно и Барера. Видно, что им не по вкусу слова Билло.

Робеспьер: Комитет был в курсе всех моих действий.

Билло: В последнее время ты действуешь самостоятельно, не уведомляя нас. Вы с Кутоном вынесли в Конвент декрет прериальского закона, не поставив его на обсуждение в Комитете.

Робеспьер: Закон уже принят, и незачем говорить об этом. До сих пор в нашем Комитете все делалось на взаимном доверии, и я не счел нужным…

Билло (прерывая): Потому что ты знал, что Комитет общественного спасения не пропустит твой диктаторский закон!

Робеспьер: Диктаторский? Вы что же, хотите таких судов, как суд над Дантоном?

Ленде (поднимая голову): Теперь вообще нет судов – только казни!

Робеспьер: Прериальский закон был нужен, чтобы уничтожить последних заговорщиков в Конвенте.

Колло: Ты метишь в истинных республиканцев, в тех, кто отстоял Республику в департаментах, кто подвергал свою жизнь опасности среди бесчисленной контрреволюции, пока ты отсиживался в тылу: в Карье, в Барраса, в Дюбуа-Крансе, в Фуше. А ведь Фуше ничего не делал в Лионе без меня. Ты и меня поместил в свой проскрипционный список?

Робеспьер (не отвечая): Я ни в ком не вижу поддержки! Кругом заговорщики. Я знаю, что в Конвенте есть люди, желающие погубить меня, а ты вместе с Билло защищаешь их!

Билло: А ты хочешь отправить этих людей на гильотину? Нет, я знаю, что ты хочешь на самом деле – ты хочешь гильотинировать весь Национальный конвент!

Робеспьер: Вы слышали? Вы все здесь свидетели, что я не говорил, что хочу гильотинировать весь Конвент. Теперь я знаю тебя, Билло.

Билло: Теперь я тоже знаю, что ты – контрреволюционер!

Робеспьер (кричит): Контрреволюционер?!

Билло: Контрреволюционер!

Колло: Тиран!

Билло: Пизистрат!

Робеспьер (хрипит): Разбойники!…

Билло: Ты говоришь о себе!

Карно (поворачиваясь к Сен-Жюсту, а потом к Кутону): Триумвиры! Вы скоро погибнете!

Бледное лицо Робеспьера начинает быстро меняться: сначала оно выражает изумление, потом обиду, потом злость, потом все эти чувства вместе, так что создается впечатление, что он гримасничает. Наконец, он падает в кресло и закрывает лицо ладонями. Плечи его подрагивают.

Сен-Жюст неподвижно стоит у стола, за все это время ни разу не пошевелившись.

Кутон выкатывает на середину залы и вертится в своем кресле-самокате волчком.

Кутон: Граждане, граждане, успокойтесь, это уже слишком!

Билло (Робеспьеру, более спокойно): Тебе мало светской власти – ты претендуешь на власть папы римского! Разве это не контрреволюционный шаг – восстановить во Франции Бога святых лицемеров, веками обманывавших темный народ, как сделал это ты на своем празднике Верховного существа?

Колло: И отслужить мессу в Париже в качестве первосвященника!

Карно: Ты фактически восстановил во Франции культ католического Бога, великий жрец!

Билло: Ты только делаешь вид, будто возмущен, что эта Богоматерь Катерина Тео провозгласила тебя сыном Божиим, ты и на самом деле вообразил себя новым мессией!

Робеспьер (горько, отнимая руки от лица): Если вы не сумели дать народу счастливую жизнь на земле, не лишайте его утешительной веры в лучшую жизнь хотя бы после смерти.

Он встает, выпрямляется, твердый, непоколебимый, почти успокоившийся. И только в голосе его прорезаются истерические нотки.

Робеспьер: Все, что вы сказали, – ложь! Я вижу, что мне здесь больше нечего делать! Если так пойдет дальше, вам придется спасать Республику без меня!

Быстро и резко идет к выходу, распахивает дверь. Тяжелая дверь медленно закрывается за ним.

Шторка. Все ошеломленно молчат.

Сен-Жюст (стоя посреди залы, резко): Вы считаете ложью спасительную веру бедняка в лучшую жизнь на небе, но не хотите помочь ему на земле. Вы грабите обездоленных тем, что заморозили исполнение вантозских декретов. Этим вы лишь умножаете число врагов Республики, вместо того чтобы создать ей опору в виде сословия облагодетельствованных ею людей. Пока Республикой воспользовались лишь богатые.

Карно: Состоятельные граждане и есть опора Республики. Ограбить их в пользу твоих голодранцев?

Сен-Жюст: Не должно быть ни бедных, ни богатых, крупные собственники – враги Республики, за деньги они будут служить любому режиму. Сейчас тюрьмы забиты богачами и аристократами. Но вы предпочитаете бесконечно кормить этих бездельников, чтобы потом все равно отрубить им головы.

Барер: А ты бы предложил еще один прериальский закон для расчистки тюрем?

Сен-Жюст: Спроси у Колло. Он разгружал тюрьмы залпами картечи.

Колло: Ах, ты…

Билло: Спокойно, Колло…

Сен-Жюст: Вы должны знать, я был не в восторге от прериальского закона. Наоборот, считаю, что теперь, когда мы победили при Флерюсе, можно уменьшить террор. Конечно, только в том случае, если Республика сохранит свою революционную силу. Я бы предложил лучший выход разгрузки тюрем – принудительные общественные работы! Пусть эти аристократы на своей шкуре узнают, что такое барщина, которой они угнетали несчастных крестьян: пусть они чистят сортиры, метут улицы, прокладывают дороги, чинят мосты, работают грузчиками! Будет справедливо, если народ станет, в свою очередь, властвовать над своими угнетателями и если трудовой пот смоет высокомерие с их чела.

Барер (холодно): «Мы должны наполнять преступниками против Республики не тюрьмы, а гробы…» Я забыл – кто это сказал?

Сен-Жюст: Когда-то и Барер де Вьезак сказал про тирана: «Ах, какой добрый король!»

Билло: Оставь, Сен-Жюст, Барер вел допрос короля в Конвенте.

Колло: Зато про тебя мы знаем, что ты тоже аристократ и только прикидываешься своими крокодиловыми слезами о бедных крестьянах, к которым ты не имеешь никакого отношения!

Сен-Жюст (словно не слыша): Мы все подчиняемся силе обстоятельств, встав на пути которых, погибнем. Республика погибнет. Прошу членов Комитета поддержать мое предложение ввести для подозрительных, заключенных в тюрьмы, трудовую повинность.

Карно: Обрекать людей без суда каторжным работам? Это еще хуже прериальского закона…

Барер: Мы не жители Спарты, Сен-Жюст. Как ты. Мы – просвещенные французы, освободившие сердце Европы от деспотизма привилегированных. Но разве можно вот так просто общественными мероприятиями уничтожить влияние тех, кто все равно превосходит народ своими знаниями и своим воспитанием? Здесь нужны долговременные политические меры.

Сен-Жюст (вспыхивая): Превосходит?! Да просто заставьте их работать!

Барер (тускло): Мы не можем быть хуже, чем те, кого мы свергли. Можно лишить наших врагов политических прав, приговорить их к смерти, но мы не имеем права ни пытать их, ни обращать в рабство.

Карно: С этим не согласится даже наш Пизистрат!

Сен-Жюст (презрительно): Глупцы! Вы не видите дальше собственного носа. Для вас враги Республики – больше люди, чем бедняки, которых вы не можете даже накормить по-настоящему. Вы не даете им хлеба, но отнимаете у них Бога. Запомните: нищета породила революцию, нищета может ее погубить. Вы обвиняете Робеспьера в тирании, но вы неотделимы от его имени. Когда он падет…

Сен-Жюст поочередно смотрит на каждого из членов Комитета. Все или отворачиваются или опускают глаза.

Сен-Жюст переводит взгляд на дверь, за которой скрылся Робеспьер.

Наезд. Полуоткрытая дверь. Крупно.

Голос Сен-Жюста: Республика оледенела.

Затемнение. За кадром – стук падающего ножа и звук сливаемой крови.