В голове было пусто.
На душе было легко.
Перед взрывом время замирает, от тишины закладывает уши.
Темные квадраты складываются в стены, низкий потолок плывет перед глазами. Все тот же коридор в толще стен, все то же. Даже снятая со стены пластина так и осталась лежать на полу.
Мир ничуть не изменился за эти несколько секунд.
Его шагов не слышно. Как всегда. И чужое «Что случилось?…» возникло из пустоты.
— Ничего не случилось.
Мой голос спокоен и тих.
Он слишком поздно заметил резко взлетевший в воздух пластиковый прямоугольник, и не успел заслонить лицо руками. Кажется, это уже традиция…
Рассеченная острым углом щека начала сочиться кровью. Филин рассеяно смахнул ее рукавом и наклонился за старым считывателем, быстро пробегая текст глазами. Поднял глаза, скользнув взглядом по моим рукам, наливающимся лазурным светом.
— И что теперь? Убьешь?…
Звук пощечины всплеском разнесся по коридору. И еще. И еще… Если бы не пустота, пожирающая душу, я бы боялась. Он мог ответить — может, даже убить. В конце концов, предела его настоящей силы я не знаю…
От пощечин покалывало пальцы. И не понять, кому больнее…
— Ты задолжал мне. Ответы.
— Хочешь знать, почему я жив?… — медленно произнес он. — Об этом я говорил.
— Я хочу знать, почему ты ждал столько лет.
— А ты?…
— Я ничего сделать не могла!
— Ты все могла. Только не хотела по-настоящему.
— Тогда ты бы гнил на дне Бездны! Это единственное, чего я хотела по-настоящему! — я сорвалась на крик. — Ах, прости, ты же оттуда и выполз, эйра!
Пустота души сочилась глухим рыком, жидким огнем вспыхивала в глазах.
В мозгу что-то щелкнуло, порвались последние цепи, когда-то связавшие мою силу. Силу, от которой начинали истекать слезами каменные корабли, корежился грубый, мертво-неподатливый металл, а живые клетки делали все, что я хотела. Тело вспыхнуло ледяным лазурным пламенем, укутываясь потоками чистой рах — энергии звездного ветра.
Я не делала ничего. Просто шла вперед — но Филин отступал. Всего несколько шагов, но это моя победа. Острый коготок, укутанный ярким сиянием, уперся в грудь остановившегося мужчины. Уперся — и толкнул. Несильно, только чтобы заставить сделать еще один шаг. И еще. И еще…
— Ты же у нас такой всесильный — почти бог для этого отсталого, примитивного мира «дикарей с копьями». Так скажи же мне, Филин, почему ты решил посчитаться за свое «убийство» только сейчас? Конечно, обидно, когда предают — и бьют в незащищенную спину… Ведь правда? Помнится, ты большой специалист по предательству… — по моим губам скользнула улыбка. От этой улыбки застывал колкими льдинками воздух и становились непроницаемыми его глаза. — Как же так вышло, что месть запоздала на столько лет? Когда и виновники-то давно лежат в могилах, пусть и от старости. Кому и за что вы собирались мстить, Командор? За свое поруганное самолюбие?
— Я играл по общим правилам — и проиграл только по своей вине. За это не мстят, — он качнул головой. Не отступал, потому что некуда отступать — спина упирается в стену.
— Так что же вдруг произошло? — саркастический тон, злая насмешка, злорадство… Декоративные ширмы, закрывающие звенящую пустоту и легкость безразличия. Перед противником сохраняй лицо, держи улыбку небрежности на губах и презрение во взгляде. Во что бы то ни стало.
— Он перестал быть тем, что я создавал.
Молчание.
— Ты понимаешь?
Молчание.
— Он убивает.
Молчание…
— Он убивал всегда.
— Четыреста лет назад он остановил Распад и собрал Империю по кускам. Сейчас это — фитиль, который уже тлеет. И когда грянет взрыв, мало в этом мире не покажется никому.
— Тебе-то что до этого «дикого мира»…
— Это не касается никого, — Филин смотрел на меня в упор, и из холодных синих глаз в Мир заглядывала Бездна. И ее бесконечная пустота… — Даже тебя.
— Даже?… — у меня вырывался смешок. — Неужели ты считаешь меня глупой — настолько? Великие Создатели, да на что ты вообще надеялся, когда пытался перетащить меня на свою сторону? Я ведь узнала бы. Рано или поздно.
Филин поменялся в лице, и я, кажется, впервые увидела на нем растерянность. Вот мы наконец и добрались до главного, счистив нужную лишь для отвода глаз шелуху.
Молчание. Вязкое и очень понимающее.
Я удивлена? Нет. На чем еще может играть эмпат, как не на эмоциях?…
— Нет. Нет. Нет… — твердил он как заведенный. — Ты не понимаешь…
— Я все понимаю.
На амулетах, оплетающих мою шею, танцевали змеи, сотканные из лжи. Это так легко понять… Я завела руку назад и одним движением сорвала переплетение тонких цепочек и ремешков, швыряя всю связку ему под ноги.
А ненужные колебания, как глупые надежды, для тех, кто не знает, что предательство и обман этот эйра возвел в ранг тактического хода.
— Я надеялся… — его взгляд, странный, остановившийся, устремлен под ноги, на россыпь кругляшей. — Зря ты с ними так. Они действительно защищали… И не давали мне никаких преимуществ.
— Ну конечно… С тех пор, как подобные тебе купили на красивые слова простодушного ребенка, прошло пять сотен лет — а чуть позже ты сам сделал все, чтобы я никогда не забыла урок. И я его не забуду, — мои глаза стали колючими и злыми. — Это же до какой степени тебя припекло с этим флотом… Заставить силой не получилось — пришлось ловить на другой крючок. Тяжело было, правда? Соперник мешал? Пасквили на него подсовывал… А сам… Ваша сила воли, фарр, потрясает — изобразить страстные чувства к блеклому альбиносу, не раз как следует макнувшего вас носом в грязь… Премия «Алых подмостков» — не меньше.
— Ким, не надо. Пожалуйста… — в его голосе сплелись из ниоткуда призраки боли, которой не существует.
Крылатые змеи взмахнули перьями и начали завораживающий танец иллюзий.
— Вира, Неро, Вира… — эта игра окончена, и, какова бы не была следующая, ни один ход уже не повторить и не вернуть из отбоя. Признай уже это. Признай…
— Да почему ты думаешь, что ничего не может измениться?! — по-вериному зарычал он, ловя мои пальцы. Что же ты делаешь, дурак… сожжешь же руки до кости… — Разве та девочка — по-прежнему ты?! Ведь нет же!.. Почему все не может быть настоящим?…
Да признай ты наконец!!..
— Настоящим… — я отвернулась, выскальзывая из чужих рук. — Маленький совет — так, на будущее… Надо было тебе все рассказать самому. Я бы разозлилась, но поверила… Может быть.
Ничего не меняется. И наивная, верящая словам девочка где-то глубоко внутри меня снова плачет от боли.
— Ким… Не уходи… — обреченный, потерянный шепот растворился в тишине.
В иллюзии хочется верить. Хочется — до истекающего слезами и пустотой сердца. Верить в голос, в бледность, видную даже сквозь смуглую кожу, в бескровные губы, шепчущие слова, в которые невозможно было бы не верить, будь они сказаны другим. Во взгляд, которому не нужны были никакие слова. Которого хватило бы любой женщине мира.
Как хочется верить… Но — это всего лишь игра. Лишь воздух, окрашенный мечтами и гибкими ребрами формы. Танец крылатых змей. Иллюзии…
Последний ход. Последний жест, в котором поднялась рука — и оттолкнула мужчину прочь с дороги.
Рука негнущейся плетью упала вниз, хлопнув по боку. Следом упал он. На колени.
— Не уходи…
— Нет.
Иллюзии…Туманные мороки будущего и настоящего, то, чего нет, не было, и никогда не будет. И взгляд, и голос, и руки, лихорадочно сжимающие мои ледяные пальцы — все… иллюзия действия, то, чего не было и нет. Это была достойная попытка. Но…
— Ким… — в голосе слишком много боли, чтобы я могла слушать. А в глазах, что смотрят на меня не отрываясь… — Не оставайся на станции. Механизм уже пришел в движение, и даже я не смогу его остановить. Команда отдана, и оппозиция Центра начнет действовать в ближайшие недели. Ты можешь погибнуть…
Лихорадочный шепот эхом отражается в сознании, не задевая, не влияя на мысли.
Я ухожу. Закрыв глаза, зажав уши, все быстрей и быстрей… Не ухожу — бегу, боясь сломаться.
* * *
За стеной слышны музыка, смех, может, разговоры… Не знаю. Не помню…
Круглые иллюминаторы обзорной галереи выглядят провалами в ночь — черные, слепые колодцы…
Кетта, Избранная, ты начала свою жизнь со смерти, и продолжишь сотнями тысяч смертей. Древние оракулы не врали — с твоим рождением в Мир пришла война. Только принесла ее не ты…
Я вспоминала, сопоставляла, анализировала, понимая, что Корпусу не выиграть войны против своего создателя. У него в запасе не только громада «Ристана» и плотная сеть политических интриг, связавшая по рукам и ногам всю верхушку Империи. Есть еще много всего — или Филин перестал быть самим собой.
Или — перестал?…
Перед глазами плотным кружевом сплетались нити чужих планов, и даже сейчас я не могу не поразиться их точности и выверенной красоте. Но кто дал право тебе, эйра, вершить судьбы чужого мира — мира, где подобным тебе почитают за богов?!
Боги! Хищные звери, жаждущие крови, слез и смертей.
Сколько было нас — сломанных кукол, стоящих на службе гордыни и самомнения чужого мира? Менее значимых, менее громких, тех, о которых не вспомнят уже через сотню лет?… Сколько еще папок хранят твои сейфы, Филин?…
Больше сломанных судеб и искалеченных душ не будет. Больше никогда.
Но как же легко повелевать движениями наших слабых сердец… Даже после проигрыша он не сдался. И фарра Игра почти оправдала ва-банк…
Взгляд скользнул по негостеприимно закрытой двери, за которой цветет праздник. Пальцы коснулись переговорника, набирая мне одной известный номер, — и на этот звонок ответят в самой густой толпе.
— Командор?… Я закончила дело. Я знаю, кто стоит за заговорщиками в Совете.
По-настоящему предать может только тот, кого любишь.
По-настоящему предать можно только того, кого любишь…
* * *
— Как ты?
— Все хорошо.
— Ты уверена?
— Все хорошо! — нажим в моем голосе, кажется, способен продавить стальную стену.
— Ты молодец, — Ив обнял меня и целует в макушку. — Такое расследование провести в одиночку!
— Мне просто повезло, — я отвернулась, чтобы не видеть радостно улыбающихся лиц всего блока, собравшегося по такому случаю в штабе. — Мне. Повезло…
— И все равно, почему вы не хотите отметить? — задорный голос Оско прозвучал странным диссонансом. Он чувствует это и начинает тревожно стричь ушами. — Вас же назначают координатором отдела…
— Северной ветви, — ровно закончил Чезе.
— Ну и что? Не такая уж и провинция. Филиалы первого порядка — вполне приличное место, — Оско не сдавался. — К тому же нас отправляют с вами.
— Да уж, потрясающая перспектива, — скучным тоном заметил Пешш, глядя в пространство.
В виски тонкой иглой стучалась боль.
Пусть. Пусть для вас единственной причиной моей боли будет перевод на край галактики. Тем лучше. Легче. Для всех.
Мои ребята. Мой блок. Моя сеть. То, что роднит сильнее крови… В первый раз за два сезона мы снова вместе — действительно все, даже Селен со своей группой здесь.
— Ты хочешь остаться?… — я устало потерла ноющий висок.
— Я?… — Пешш на секунду растерялся.
— Я никого не держу насильно.
Хочу раздать все долги. Мой путь лежит далеко, значительно дальше северных границ… Я купила свою жизнь — в обмен на другую, и Эрро расплатился честно. Через несколько месяцев я погибну — в который уже раз, а где-нибудь на Коррофуне появится биолог со свежеотпечатанной личной картой. Осталось только придумать сценарий и поставить спектакль.
— Вы и правда больны, — фыркнул Пешш.
— Больна? Вы что, уже и это успели обсудить?!
Глаза, глаза, глаза… Двенадцать пар глаз виновато опустились под моим взглядом.
— Вам нужно отдохнуть, — Чезе смотрел на меня с плохо скрытым сочувствием.
— Я не устала!
— Как скажете, фарра… — он покорно пожал плечами, не отводя испытующего взгляда.
— Ким, мне кажется, тебе все же стоит отдохнуть. Ты… — Ив на секунду замолк и мягко закончил: — Выглядишь усталой.
Я невидящими глазами смотрела в пространство. Усталой? Пусть так.
Больно-то как… Не голове. Сердцу.
— Командор уже проставил дату? — тихо спросил Селен, сидящий рядом.
— Да, — так же тихо ответила я.
— И?…
— Улетаем через четыре дня.
— Чем вы провинились, командир? — печальный взгляд и усталое, который день носимое удивление. — Вы заслужили представления к ордену, а ваша награда походит на ссылку.
Моя награда и есть ссылка… Я подарила Эрро не просто возможность удержаться в своем кресле, я подарила Корпусу возможность исправить ошибки. Молодой Командор хорошо понял положение дел… Владелец «Ристана» — не безымянный маньяк, которого нет ни в одной базе данных. Его легко было найти, а еще легче — арестовать. Для операций такого уровня Корпус не скупится на грамотных аналитиков и опытных солдат.
У Филина осталась одна жизнь, и терять ее в перестрелке он не посчитал нужным… Даже и не знаю, на что он надеется. Может, на то, что Эрро не знает, с кем имеет дело? Я не стала делать лишних подарков, а самостоятельно Командор уже ни до чего не докопается — тот самый считыватель с нашими личными делами я своими руками превратила в пыль.
Я так и не увиделась с Филином после ареста, да и зачем… Но в шепоте теней мне до сих пор чудятся почти неслышные шаги. Его шаги. Проигравшего…
— Ну, мы, пожалуй, пойдем, — выразил наконец Чезе общее настроение. Праздновать действительно нечего. Это работа, это жизнь, что еще сказать. И даже за миллионы световых лет отсюда она останется все той же.
Агенты тихо выскальзывали за дверь, опасаясь громко говорить, будто в комнате лежит покойник. Через несколько минут в комнате остались только я и Ив. Все эти дни мы молчали о том главном, что только и имело значение. О нас.
— Ив…
— Я буду ходатайствовать о переводе.
— Твоя карьера…
— Можно подумать, она для меня хоть что-то значит. Только… это может занять время. Ты дождешься?
Время… Оно имеет значение? Знать количество отмеренных часов и дней, чувствовать, как струятся мимо тебя драгоценные секунды, и не иметь возможности удержать хотя бы одну… Я дождусь — чтобы сразу же потерять… или нет. Я уже все решила — просто пока не хватает сил сделать. А вот что решишь ты, мой светлый астар?…
— Давай не будем спешить. Приезжай ко мне в отпуск, осмотришься… И если решишь остаться, тогда и оформишь перевод.
— Ну если хочешь… — он ласково провел рукой по моим волосам. — С тобой действительно все в порядке? Ты так изменилась… Может, это все те медальоны, которые ты так и не сняла?
— Нет, Ив. Я выбросила их.
— Правда? — он улыбнулся. — Тогда все наладится. Обязательно наладится. Обещаю.
Если бы жизнь действительно могла налаживаться от одного отсутствия призрачной лжи, заключенной в горстку металлических слитков… Глаза устало закрылись. Я знаю, отчего тело на мгновение может налиться свинцовой тяжестью, а сознание — заволочь липким густым туманом. Сердце Рух слишком долго дарило телу свободу, и, лишившись ее, оно протестует. На свой, неразумный лад.
Все пройдет. И тяжесть, и боль. Я стану сильнее, только и всего.
— Ты действительно устала, — Ив подхватил меня на руки и отнес в спальню. — Поспи. Я зайду утром.
Он поцеловал меня и тихо ушел, прежде, чем я успела открыть глаза и попросить остаться.
Сон не шел. Пожалуй, я была даже рада этому: в мои сны снова вернулись кошмары прошлого. И это… Тоже больно.
Я поднялась с кровати и долго бродила по спальне, проводя кончиками пальцев по неказистой угловатой мебели, идеально-гладким стенам, по контуру рабочего стола. Если бы не уборочная автоматика, он бы стал серым из-за слоя пыли — с того дня я не приближалась к нему. А сегодня в беспорядочно наваленных световых перьях, папках и считывателях нашлась странная, неизъяснимая прелесть.
Руки с медлительной аккуратностью принялись складывать пластиковые прямоугольники в идеально-ровные стопки. Время легко текло сквозь пальцы, пока нечто не нарушило его бег, выскользнув из-под очередной пластины на пол.
На сером ковре красными матовыми отблесками играл металл амулетов, освещаемых алой слезой из Сердца Рух. Порванные цепочки и ремешки сплелись в неряшливый клубок, не желая расставаться друг с другом.
Не буду думать об этом. О том, как это оказалось здесь, когда и зачем. Не сейчас.
Звенящая связка отправилась в дальний карман дорожной сумки, чтобы ее владелица никогда больше не забывала своих ошибок.
Ночь сменяет день. День сменяет ночь. Время таяло, не оставляя воспоминаний, дни проходили, насыщенные, суетливые, но не оставляющие следов в памяти.
Сборы. Приказы. Дорога. Новое место.
Координатора никогда не оставляют наедине даже с собой. Нового — тем более.
Время шло, и я, похоже, обустраивалась. Мой блок, теперь уже бывший, незаметно рассеялся по другим группам. Моя сеть редела, но я не спешила создавать новую. Не время…
Координатору положено высокое жалование, несколько помощников и заместитель. Последний мне был назначен из местного штата, на роль же первых большая часть руководства выбирало роботов.
Я предпочла живых.
Так что Чезе по-прежнему занимал стол по правую руку от меня. По левую располагался Селен, отказавшийся от моего предложения возглавить блок. Пешш, к моему удивлению, подал прошение на должность секретаря, мне же было, в общем-то, все равно, поэтому информационный комплекс поступил в его распоряжение.
Больше всех нас удивила Алиссондра, неожиданно выйдя замуж. Не зря Оско так радовался непонятно чему. Мне, похоже, они собирались сделать сюрприз, что вполне удалось. Благословив пару, я более чем серьезно посоветовала им найти более спокойные условия для воспитания детей. Моему совету они вняли, дружно уволившись и переселившись в Центр.
Дни текли своим чередом, в кутерьме бесконечных дел, которых никогда не становилось меньше. И звонок к окончанию смены вовсе не означал их конец.
В свою каюту я возвращалась к ночным вахтам, и хорошо, если к первой, а не третьей. Все мысли сосредотачивались на непреодолимой притягательности водных процедур и подушки, и для лишних просто не было места.
Но сегодня, видимо, особенный день.
Далеко за полночь в моей каюте начал трезвонить дверной звонок.
— Координатор, вам тут… — Чезе прямо с порога протянул мне бланк сообщения по дальней связи. Мимолетное удивление («Почему не по почте?») сменилось опаской. Я осторожно взяла бланк и пробежала глазами по строчкам.
Сердце вздрогнуло и начало биться быстрее. Ив. Дождалась…
От Центрального «Полюса» до Северного — неделя пути. Всего неделя.
— Вы ведь рады? — Чезе все еще стоял в дверях.
— Заходи. Что ты как не родной… — я сделала шаг вглубь комнаты, и он вошел следом. — Конечно, рада.
— Тогда улыбнитесь.
Меня спасает очередной звонок в дверь. На этот раз на пороге стоит Пешш и пытается что-то втолковать о расхождении в бухгалтерской документации. Прямо в дверях.
— Заходи, — я снова подалась назад, пропуская еще одного гостя.
Документы снова попытались перекочевать в мои руки. Я вяло отмахнулась и бросила считыватель на стол.
— Потом расскажешь. Завтра.
— Но…
— Без «но», — я решительным шагом пошла в спальню, достала из сейфа едва початую бутылку и поставила на стол.
— Вам же нельзя, — поднял на меня глаза Пешш с таким видом, будто что-то в этом понимает.
— Плевать. У меня сегодня особенный день, — я аккуратно достала пробку — это действительно хорошая выпивка. — И если вы не хотите, чтобы я дискредитировала новое руководство недостойными выходками, пить будете вместе со мной.
— С вас станется, кто бы спорил, — буркнул Пешш, тоскливым взглядом провожая упавший со стола считыватель.
Чезе укоризненно посмотрел на меня, вздохнул и испарился, явившись через несколько минут с пластиковыми стаканчиками. Пешш крякнул, отобрал у меня бутылку и разлил желтоватую жидкость по стаканчикам (в мой попало унизительно мало). Впрочем, я не стала возмущаться, и первый стакан мы опрокинули быстро и молча. Они и не подозревают, насколько мало мне нужно.
Голова блаженно затуманилась, у края сознания замаячило блаженное забытье. Мужчины переглянулись и попытались завести разговор на отвлеченные темы. Я пригрозила отобрать у Пешша бутылку. Он пожал плечами и налил по второй.
Я не стала разуверять их в причине сегодняшней попойки, и позволила думать, что праздную. На самом же деле я просто боялась обычного разговора, который может стать для нас с Ивом последним. Мой светлый астар может улететь от меня навсегда. Но… я решила. Ведь это правильно — построенное на лжи счастье рассыпается сухим песком, всегда найдется крошечный червь подозрения.
Но самое главное не это.
Я должна быть хоть немного достойной его.
Продолжения вечера я уже не помнила, и на следующее утро обнаружила себя дремлющей в кресле. Никаких ощутимых последствий алкоголь не принес, как, впрочем, и эффекта. Меня по-прежнему грызла тревога.
Вся следующая неделя слиплась в один бесконечный тягучий комок, в котором работа и сон были единственными наполнителями. В день же прилета Ива я и вовсе ходила сама не своя. Вот и сейчас — уже больше часа без дела сижу за столом, нервно сплетая пальцы.
— Куратор… — по привычке сорвалось с чьего-то языка. Я обернулась. Чезе со своего места заговорщицки подмигнул, что совершенно не вязалось с серьезностью его тона: — Все будет хорошо, куратор.
Я слабо кивнула, вернулась взглядом к своему столу и замерла. На гладкой столешнице стояла розетка кристаллов сианита, пускающая прямо в глаза яркие солнечные лучики. Постоянная спутница последних дней — тревога — растворилась в солнечной ауре полупрозрачных кристаллов. Камень детства, любимая игрушка и верный спутник малышей той поры, когда заботы взрослых кажутся непонятными и совершенно неинтересными. А растить своего собственного Солнечного Зверя — это важней всех дел глупых взрослых…
Невидящие глаза не могут оторваться от крошечного окошка в безоблачно-счастливое детство, и глупая радостная улыбка сама возникает на губах.
— Куратор… вам нравится? — Чезе хитро улыбнулся, переглянувшись с другими обитателями кабинета.
— …Спасибо.
Я переводила взгляд с одного лица на другое, моих «заговорщиков», и понимаю, что ради свободы теряю слишком многое. От этого снова, в который раз, стало больно, так больно, что сжалось сердце. Чем я благодарю вас, искренне желавших дать мне хоть немного радости, а давших, сами того не подозревая, кусочек беззаботной легкости и незамутненного счастья самого лучшего детства на свете?
Спасибо вам. За все спасибо… И за то, что вы все еще рядом, больше всего.
* * *
В посадочном доке совсем немного народа — техники суетятся у подбитого утром метеоритом бота, да вечерняя вахта операторов рассаживается за прозрачным колпаком диспетчерской.
Корабль не опаздывал, но мне казалось, что время превратилось в густую патоку, не желающую двигаться с места.
Полчаса, пятнадцать минут, десять… Резкий сигнал захода на посадку прозвучал, казалось, целую жизнь спустя. Округлый рейсовый корабль медленно продвигался по доку, пока не занял отведенную площадку и не осел на ней всей своей грузной тушей.
Я старательно отмеряла длину и скорость шагов, чтобы не сорваться и не побежать. Должность, провались она в Бездну…
К тому времени, как я подошла, Ив уже успел сойти с корабля, заметить меня и улыбнуться. Мы чинно поклонились друг другу и направились на жилой уровень.
Для радости я выделила себе ровно один день. Наверное, он тоже. Потому что на исходе этого дня, сказочного в своей долгожданности, мы вдруг одновременно заговорили о неважной, совершенно неважной сейчас работе…
— Тебе здесь нравится?
— Обычное место. Не хуже и не лучше других, — я сонно подперла подбородок ладонью. — Абсолютно ничего интересного. Лучше расскажи, как Центр… Как «Полюс».
— Хорошо. Ревизия ушла. Теперь что-то думают, решают. Не знаю, официально еще ничего не объявляли, а слухи… Сама знаешь, что такое слухи: десяток очень правдоподобных и совершенно противоположных версий.
— Арроне молчит?
— Молчит, — Ив внезапно улыбнулся. — Очень сердито молчит.
— А как… — звуки не желают складываться в слова, но мой собеседник умеет понимать такие вопросы.
— Это закрытое дело, но… Его уже закончили.
Молчание. Я не буду спрашивать, как. Я не хочу этого знать.
Молчание. Глухая, неудобная тишина.
Молчание…
— Какие планы на карьерный рост? — голос Ива кажется слишком звонким, слишком резким. Но, боюсь, только для меня и моей нечистой совести.
— Никаких…
— Почему? Совсем неплохой старт для…
— Нет, Ив. Ты не понял, — я подняла глаза. Я не хочу этого делать, но сделаю, потому что не могу так больше жить. Филин, Филин… Даже из могилы ты смог разрушить мою жизнь, хоть могила и сменилась на тюремную решетку…
— Я ухожу. Ухожу из Корпуса.
— Но почему? — искреннее недоумение на его лице на краткий миг сплелось с догадкой: — Это из-за перевода?
— Нет.
— Тогда почему?…
— Ты веришь в легенды, Ив? — сегодня все происходит вдруг. И мой голос, неестественный в своем спокойствии, тоже прозвучал как-то вдруг.
Я говорю. Кажется, долго. Кажется, совсем не то, что хотела сказать.
Как все-таки глупо звучит повесть моей по-дурацки изломанной жизни — если говорить о ней вслух.
Меня слушают. Старательно, не перебивая. И — удивительно — слышат. Слышат именно то, что говорю я, а не здравый смысл. В рыхлую вязь неуверенного рассказа просачивается твердость. Я решила все много дней назад, осознала и смирилась с последствиями. Я все смогу. Даже если будет очень больно… Кое-чему Филин меня действительно научил — на своем лживом примере.
Я замолкаю. И, застыв странным изваянием, жду. Просто жду ответа, не позволяя ни одной мысли нарушить показное умиротворение.
— Знаешь, я ведь тоже ухожу из Корпуса.
— Понимаю…
— Навряд ли. Меня скоро отзывают, — ироничная улыбка не вяжется со слишком серьезными глазами. Ну скажи что-нибудь. Скажи… — Я все не знал, как тебе сказать. И…
— Отзывают… Значит, домой?
— Да.
— Я могу… Поехать с тобой?
— Нет.
Я с трудом разлепила губы:
— Я понимаю…
— Не думаю, — он невидящим взглядом смотрел в окно — маленький круглый иллюминатор, подмигивающий далекими огоньками звезд. — Я солдат, и солдат совсем невысокого ранга. Мое задание окончено, я обязан вернуться — туда, куда тебя не пустят. Не в твоем прошлом дело — я верю, что ты осознала свои ошибки и никогда их не повторишь, иначе не рассказала бы мне… Но это очень особенное место, правда.
— Действительно, особенное… Око Небес, так ведь?
— Откуда ты знаешь? — Ив резко обернулся, подтверждая мою догадку. В ясные глаза закралась досада. Но это ведь просто — если есть эйра, почему астар должны оставаться в области сказок?… Филин намекнул более чем прозрачно.
В конце концов, я ведь тоже существо мифическое, и существую только в бредовых теориях ксенологов. Подумать только — разумная «звезда»…
— Логика, и ничего больше, — я пожала плечами. — А задание — какое оно было? Или это тайна?
— Думаю, нет… — Ив наконец опомнился от изумления. Видимо, действительно не ожидал, что я догадаюсь. — Тем более, ты сама от него страдала.
Он потянулся к висящему на спинке стула мундиру и, достав из кармана тонкий лист писчего пластика, подал мне. Мелкая виньетка «Степень секретности А» с тыльной стороны, стандартная форма судебного приговора. И печать об исполнении поперек заголовка.
Расстрел.
Ногти впиваются в ладонь. «Видишь ли, жизнь у меня теперь одна…»
Тот, чьей смерти ты так страстно желала сотни лет, наконец мертв — на этот раз на самом деле. Ты ведь рада?…
— Ты… знал? Знал, кто он на самом деле?
— Нердайн? Еще бы, — на лице Ива появилось выражение, которое я на нем никогда не видела — ничем не замутненная неприязнь, слишком холодная, чтобы быть ненавистью. — Меня приставили наблюдать за ним. Мы… Око Небес было обеспокоено тем, что он затевает войну. А я… тем, что он затевает с тобой.
— Ты знал?!.. — я задохнулась от осознания, что фигуркой на игральной доске я была не только для Филина. — Знал, что происходит, и ничего мне не сказал?!
— Да, — Ив опустил глаза. — Ты знаешь, что такое быть исполнителем. Я не мог его спугнуть. Даже такой ценой…
Может, и так. Может, он действительно всего лишь исполнитель. Я была исполнителем, я знаю — знаю, что в любом приказе есть лазейки. Нужно просто по-настоящему захотеть их найти.
— Я верил в тебя — действительно верил, — заговорил Ив снова, уверенно и четко. — Ты сильная, и не могла поддаться на ложь. А Танон, несмотря на все наши разногласия, не должен был дать зайти этому слишком далеко. Ведь не для этого он столько тебя искал…
— Искал — зачем? — я посмотрела на него в упор. Вера — это отлично, но почему ты решил, любимый мой, что ложь имеет хоть какое-то отношение к силе?… — И кто такой Танон?
Хотя стоп. Тан — это и есть сокращенное от Танон. Неужели и он…
— Тан что, тоже из… твоих коллег? Внедрен, так сказать, в стан противника?
— Он?… — глаза Ива превратились в непроницаемые зеркала. — Между Бездной и Оком Небес нет объявленной войны. Поэтому каждый решает за себя. Танон — исследователь, он долго жил в разных мирах, в том числе и в Бездне… И потому имеет свой взгляд на многие вещи.
— Другими словами, он на самом деле работал на Филина… Или на себя, как посмотреть, — я устало прикрыла глаза. — Неужели Тан действительно искал именно меня? Не лучшее вложение сил — будучи почти богом, не так уж сложно уломать глав кланов на годик-другой проживания в пределах Вуали, и все узнать самому…
Ив внимательно посмотрел на меня.
— Я бы сказал — на пару десятков лет. И да, это несложно. Ваши кланы ничего не имели против.
— То есть…
— Ким, разве ты не знаешь, кто твой дед?…
Я медленно села в ближайшее кресло. В голове сумбурным вихрем проносились мысли. Странные, путанные, нелепые… Но одна была страшнее других.
— Скажи, Ив… — тихо начала я. — Как я понимаю, вы ведь почти бессмертны — и вы, и эйра… Что бы ты делал, если бы не, — я кивнула на приговор, — это? Ведь твоим заданием было не просто наблюдать — верно?
Ив медленно кивнул.
— Если бы Нердайн окончательно вышел из-под контроля, я должен был пресечь последствия. Он вышел. Я пресек.
— Значит, ту… жалобу подал ты? Зная, к чему это приведет?…
— Да, я! — коротко и зло бросил он. — Потому что иначе было нельзя. Думаешь, я один раз говорил с ним? С его отцом? Да, я настоял на Ледяной Клетке, но иначе было нельзя! Ты понимаешь, что было бы, когда Избранная выросла?! Вошла в силу?
— Кетта?… Причем здесь она?
— Ким, очнись! Этот ребенок — неограниченная, непредсказуемая мощь даже по меркам эйра! Мощь, изначально предназначенная для разрушения — и ни для чего другого. Ее рождения нельзя было даже допускать, а этот дурак думал, что сможет управлять непредсказуемым чудовищем…
— Великие Создатели… — сумбур в голове резко утих. Озарение яркой вспышкой осветило и в правильном порядке сложило столбики давно известных фактов. — Это вы пытались ее уничтожить. Вы, Око Небес! С самых первых месяцев беременности, обеспечивая мне работу…
Ну прости, любимый, я все делаю на совесть…
Я пустым взглядом смотрела в крошечный иллюминатор с далекими призраками звезд, слыша, как рушится мой мир. В который уже раз…
«…грязные методы — это грязные методы и в Бездне, и в Оке Небес. Это нужно просто признать, а не маскировать высокими и чистыми целями».
А ты был прав, Филин. Прав… Почему только не сказал всю правду — ведь ты ее знал? Неужели потому, что мне — мне — было бы больно?…
— Ким, это действительно было нужно! — яростный и убежденный голос заглушил мои мысли. — Такая сила в руках эйра — эйра, которые умеют лишь разрушать! А Нердайн — ты ведь даже не знаешь, что он творил! На его совести Распад! За это его и изгнали — не смогла защитить даже наша мать…
Ив замолк, будто с размаху влетел в стену.
— «Наша»? — подняла глаза и встретилась взглядом с его глазами, в которых бушует огонь. — У вас общая мать?
— Мар'яар, — он отвернулся. — Я астар только наполовину. К большому моему сожалению…
— Кетта… Она ведь действительно дочь Рэйа?
— Да. И только потому этот ненормальный вообразил, что сможет держать ее в узде! Нердайну все всегда давалось слишком легко, чтобы он сейчас смог понять, что его силенок не хватит! — в ясных, когда-то безмятежно-ласковых глазах горит обида. — И мать его любила больше других, и место в малом круге он получил, не имея никаких способностей… До сих пор не понимаю — этот дурак что, забыл, что случилось, когда он зарвался, решив, что на самом деле является богом? Тогда в вашем мире случился Распад, а его лишили и места, и силы, изгнав в серединный мир, но дали шанс выжить. Ему даже дали возможность искупить вину, снять с себя наказание! А он снова…
— Его вернули в серединный мир исправлять содеянное? Склеивать то, что сам же и разбил?… — медленно проговорила я. — Вот, значит, что такое Корпус…
«Пятьсот лет назад он остановил Распад и собрал Империю по кускам. Сейчас он распадается сам и в любой момент может дать начало новому Распаду»… И для того, чтобы это не повторилось, ты, Филин, загонял себя до полусмерти.
— Неро ведь до сих пор живет с этой виной — за то, что совершил настолько давно. Жил…
— Ким! Все не так. Ты поверила в эту ложь…
— Какую ложь, Ив?… О том, что собирался убить собственную племянницу, ты сказал мне сам. Поэтому…Уходи. Уходи, как собирался.
— Ким… я люблю тебя…
Ясные глаза, в которых всегда был свет искренности и правды. Он и сейчас верит во все, что говорит, ни разу не покривив душой. Улыбка, чья ласка согревала в самый лютый мороз. Какая же она бывает разная, эта улыбка…
— Уходи. Я не вижу между вами отличий.
В глазах печаль — но не слишком много. Мною жертвовали, меня разменивали на долг и честь, на необходимость чужой правды. А значит… Так уж ли я была нужна, нужна безупречному созданию света? Я не имею право на горечь, на сказанное вслух: «предательство». Я предавала себя сама, выстраивая иллюзии на том, чего не знала.
Никто не виноват. Ничто не виновато.
Даже астар, склонившийся в искреннем сожалении и через минуту уже исчезнувший из комнаты. А может быть, и из этого мира.
Стук в дверь в звенящей тишине заставил меня вздрогнуть.
— Входите.
— Если я здесь лишний, просто скажи… — за спиной раздались тихие шаги, но голос я узнала. — Просто хотел убедиться, что ничего непоправимого здесь не произойдет.
— Все, что можно, уже произошло, — я обернулась, устало посмотрев на Пешша. — Почему ты вообще решил, что со мной может что-то случиться?…
— В том, что касается тебя, Ивордан довольно совестлив — надо отдать ему должное. Видимо, решил, что ввести меня в курс дела — наименьшее из зол.
— Тебя?… Какое вообще отношение ты имеешь к…
Улыбается — весело, нахально, совсем как раньше… Почему-то только сейчас приходит осознание, что Пешш, мой подчиненный, обращается ко мне на «ты» — да, только сейчас, когда он со страдальческим вздохом лезет в карман и демонстративно вешает на шею включенный амулет. Лицо меняется — не слишком сильно, но я чувствую себя дурой.
— Тан.
— Тан. Танон Пешш, если быть точным. Птичка моя, я нанимался сюда в предвкушении скорых родственных объятий, при своем настоящем имени и настоящей физиономии, — черные глаза искрятся от смеха, но я понимаю, что это только потому, что он хочет хоть немного развеселить меня. — А в результате полгода безуспешно ждал, когда ты сообразишь хотя бы посмотреть в личном деле, какая у меня не только фамилия, но и имя. Да еще и пришлось рыть компромат на брата лучшего друга… Дедушка очень обижен, так что сделай одолжение — улыбнись, — его лицо вдруг становится серьезным. — Правда — вещь невкусная, и чаще всего не слишком полезная. Уверена, что оно стоило того?
— Стоило, — слова вырвались прежде, чем я успела подумать. — Ив тебе никогда не нравился, так ведь?
— Мы, старики, склонны переносить личные отношения на детей наших друзей и врагов, — он пожал плечами. — А Бездна и Око Небес — сплошной клубок близких и дальних родственников, друзей тысячелетней давности и кровников в девятнадцатом колене. И от подданства это совершенно не зависит… Так что в этом вопросе я глубоко пристрастен.
Старики… Я смотрела на молодое, красивое лицо с живым, непоседливым взглядом и примеряла на него рассказы бабушки… А я-то всю жизнь была уверена, что мой дед был смертным. Очень особенным, но — смертным.
— Ким, не замыкайся, мне становится не по себе. Хочешь, расскажу, как твоя бабушка с луком наперевес гоняла меня по всей Вуали?
— Не надо. Я знаю, — я слабо улыбнулась. Эту историю я слышала, наверное, сотню раз… Про молодого ученого, сдуру сунувшегося в родовое святилище, и прекрасную охранницу, поймавшую его на горячем.
— Ну и хорошо. Помнишь, ты задолжала мне ответ на один вопрос?
У меня вырвался нервный смешок. Да, я, наверное, многих повеселила за последние полгода…
— Если ответ будет «да», я попробую подергать за кое-какие ниточки и выбить тебе место где-нибудь в младшем круге Ока Небес. В конце-концов, ты наша, астар, хоть и на четверть… А Ивордан, если смотреть объективно, мальчик неплохой и, вполне возможно, действительно тебя любит. Мне задавать вопрос?
Я покачала головой.
Солдаты не идут в бой сами — им отдают приказы те, кто выше. И «грязные методы» придуманы отнюдь не Ивом… Мне не нужны такие Небеса — ничем не отличимые от Бездны. Я родилась в серединном мире, в нем и останусь — исправлять то, что сотворила.
Неро… как же мы все-таки похожи. И вина у нас теперь одна на двоих…
Была. Теперь — только моя, зато вдвое больше…
— Тан… можно, вопрос задам я?
— Конечно.
— Ты кому-нибудь дал бы… использовать меня? Ради действительно важных целей?
— Для меня нет целей, важных настолько, — черные глаза внимательно посмотрели на меня. — Но, думаю, вопрос ты хотела задать другой. И ответ на него — «да». Он любил тебя на самом деле.
Я зажмурилась.
Ведь я помнила все — и последний взгляд, и слова, и руки, лихорадочно сжимавшие мои пальцы. Глаза цвета неба все так же смотрят на меня, а губы шепчут: «Уходи… ты можешь погибнуть…». Неро, ты баловал меня как ребенка, не забыв обо мне даже на Пороге.
Я предавала себя сама. И когда от боли трудно было дышать, запретила себе думать о том, из-за чего стала возможной эта боль. Из-за чего сердце стало уязвимым настолько, чтобы впустить в себя пустоту…
А еще я предала тебя. И тоже — от боли.
И это страшнее, потому что точки отката нет — и уже никогда не будет.
От осознания ошибки все не вернется на круги своя, и мертвые никогда не поднимутся из могил. Ни на Небесах, ни в Бездне не осталось богов, и чудеса совершать тоже некому…
Ничего не вернуть. Никогда.
Пальцы сминают тонкую ткань чужого рукава.
Никого не вернуть.
Никогда…