I

Те моменты жизни народов, когда на арену мировой борьбы они несут могучим потоком свои лучшие силы, когда на поле битвы пресекается жизнь самых здоровых, жизнеспособных сынов, во имя общего блага, во имя жизни всей нации, — эти моменты справедливо считаются великими.

Битва при Грюнфельде-Танненберге, 15 июля 1410 г., — Битва на Зеленом Поле, как называли ее pyccme, Pruskie porasscze pod Grunwaldem, как говорят поляки, и Die Furchtbare Schlacht bei Tannenberg, по выражению немцев, была великой битвой народов.

Немецкие ордена, утвердившись на границах тогдашней Европы, продолжали восходящую еще к IX веку славяно-немецкую борьбу. К эпохе покорения Пруссии, на месте Велико-Моравской державы, уже были маркграфства Каринтийское и Австрийское, а на берегах Эльбы и Одера, в земле Лютичей и Бодричей, — маркграфства Саксонское и Бранденбургское. Поморье (Померания) давно отошло к немцам.

Ближайшие задачи гохмейстеров Тевтонского ордена были вполне ясны. Вот почему уже в действиях первого европейского гохмейстера Германа ф. Зальца ясно намечается стремление к секуляризации ордена, во славу и по примеру тогдашней «Германской Империи».

Что такое Германия того времени? Это анархическая федерация мелких княжеств, озабоченных устройством своего «дома», вечно враждующих между собой и в тоже время объединенных довольно определенной «германской идеей».

Существование этой идеи подтверждается тем, что над гохмейстером Тевтонского ордена имел определенную власть «Deutschmeister», управлявший землями ордена в Германии. Он один обладал правом созывать Общий Капитул.

Этот аванпост Германии поддерживался постоянным притоком рыцарей и немецких колонистов. Восточная граница Германии XIII и XIV в.в. — это европейская «Америка», манившая своих пионеров, и в политических мечтаниях гохмейстеров Тевтонского ордена не последнюю роль играла возможность стать владетельным князем Боруссии, расширяя свои владения на счет Литвы и Польши. Эти надежды были вполне в духе политического состояния Германской империи.

 

II

Вглядываясь пристальнее в политическое устройство вдохновительницы натиска орденов на Славянство и Литву, мы должны будем признать, что анархический характер федеративного устройства Германии, в середине XIII века, не лишал эту страну той силы, которая ей нужна была для решения наступательных задач внешней политики. Это устройство Германии отвечало духу индивидуальных стремлений тогдашнего европейца, которые так характерны для весны Возрождения.

Падение Священной Римской Империи и торжество феодализма раздробили Германию на ряд мелких княжеств, республик и отдельных, почти независимых, городов. В борьбе Империи с Папством духовные и светские князья держали сторону папы. «Избиратели», в том числе и маркграф Бранденбургский, усиливались за счет Императорской власти, обращая Wahlcapitulationen все более и более в пользу своих «домов». Беспорядки, вечная анархия, как нельзя более способствовали этому. Император Германии — тот же «фюрст», устраивающий свои личные дела, мало озабоченный общим делом, коллективным благом. В этой толчее, Маркграф Бранденбургский, с одной стороны, и Габсбург, с другой, положили основание «счастью» своих домов.

Господство Faustrecht'a, единственного права в то время, как будто не препятствовало успехам Германской федерации в конце средних веков. Авантюризм, под маской религиозного прозелитизма, поиски свободы, погоня за земельной собственностью, влекли немецких пионеров в славянские земли. Ганза захватила в свои руки торговлю, ордена Тевтонский и Меченосцев вели кровавую германизацию славянской Европы.

В воздухе чувствуется близость великих открытий и изобретений, которые расширят политический и исторический кругозор европейца и дадут выход его кипучей деятельности.

Вряд ли в истории человечества можно наметить еще такой же период титанической работы народов Европы. Именно из этого хаоса и рождалась современная нам Европа.

При этих условиях Европейской политической жизни, Славянские страны и Литва неизбежно должны были подвергнуться насильственному приобщению к жизни Европы.

Вокруг Гнездна давно сгруппировались славянские области, образовавшие Польшу, которой казалось самой судьбой была предназначена роль сплотить все родственные славянские племена и образовать сильное Восточно-Европейское государство, которое остановило бы натиск немцев и, в то же время, служило бы проводником западноевропейской культуры.

Однако, «миссию» свою Польша понимает иначе. Крестившись в Х веке, по обряду православной церкви, Польша вскоре принимает католичество, которое и стремится распространить на сопредельные области Литвы и Зап. Руси. Подчинение Латинской церкви не освобождает ее от натиска немцев. Удельная система, начало которой положил Болеслав III, Кривоустый, (умер 1138), разделением Польши между сыновьями, ослабило Польшу настолько, что Шленская область (Силезия) вскоре отошла к немцам, а княжества Мазовецкое, Куявское, Сандомирское и Великопольское (Познанское), раздробившиеся на меньшие уделы, не в состоянии были справиться с воинственными соседями. Призвание Тевтонского ордена Мазовецким Конрадом и является следствием внутреннего расслабления Польши. Но оружие, направленное против пруссов, обратилось против самой Польши, и, только благодаря энергии Владислава Локетка (умер 1333), одновременно с восстановлением прежней королевской власти, Польша объединилась и окрепла настолько, что в XIV в. наносит ряд поражений Krzcyzac'ам — «Крестоносцам», как называли поляки Тевтонских рыцарей.

Отражая, в силу фатальной необходимости, нападения немцев, Польша, чувствуя себя окрепшей, обрушилась и на соседние области русско-славянской ветви, стремясь насадить в них культ католической церкви. Эта «миссия» польского народа не была признана русскими областями, и они, не имея еще тяготения к подавленному монгольским игом Московскому центру, тянулись невольно к Литве.

Действительно, взаимная веротерпимость Литвы и Зап. Руси настолько велика, что в XIV веке, выдающемуся по дарованиям, литовскому князю Гедимину (умер 1341) без труда удается образовать Великое Княжество Литовско-Русское. Напор Тевтонцев вызвал и в Литве стремление к объединению почти одновременно с таким же стремлением в Польше при Владиславе Локетке. В союзе 1315 года с Локетком, Гедимин наносит ряд поражений Тевтонскому Ордену.

Участь Литвы замечательна. Блестящий культ язычества, издавна получивший здесь развитие, и сносное экономическое положение населения, делали Литву действительно «непобедимой» в борьбе с влиянием крестоносцев, с одной стороны, и Польши, с другой. В течении многих лет Литва частями переходить насильственно от одного верования к другому, раздирается территориально, затем вновь переходить к исконному языческому верованию и вновь объединяется.

Инкопорация Боруссии развила дальнейшее стремление Ордена nach Osten. Жмудь, заклиненная обоими Орденами, стала лакомым куском, овладение которым создавало прочную базу для дальнейшего наступления. Талантливый Гедимин сознавал это и в начале XIV в. объединил Литву с Черной и Белой Русью, с Киевским, Волынским и Черниговским княжествами. Пользуясь ослаблением русских областей, благодаря татарскому игу, Гедимин одним созданием сильного Литовско-Русского государства задержал наступление немцев. Это государство представляло относительно прочное целое, благодаря взаимной терпимости русских и литовцев, в этнографическом же смысле в нем преобладал русский элемент.

При сыне и преемнике Гедимина — Ольгерде (умер 1377) это государство усилилось присоединением частей Малой и Великой Руси, что привело Гедиминовичей в соприкосновение с московскими потомками Ивана Калиты. К этому времени Москва, среди удельной сумятицы, под игом монголов, вырабатывает своеобразную политику собирания земли и, окрепнув, готовится нанести монголам решительный удар. Вот почему, при первом нападении Ольгерда в 1368 г., Москва почти безучастно смотрит на отторжение западнорусских уделов.

Занятая своими внутренними делами и отвлеченная внешним гнетом Орды, Московская Русь еще не имеет решительного влияния на судьбы Западной Руси, Литвы и Польши.

С момента принятия Россией христианства было видно, что римской церкви не удастся втянуть ее в свою систему. Несомненно, что ортодоксальная доктрина греческой церкви, которая объединила русских славян, будучи своевременно направлена умелой рукой, могла бы объединить русских славян с западными и с утомленной религиозными давлениями Литвой, тем более, что часть последней давно была обращена в православие.

В средние века дух веры был очень силен, и тот принцип, что вне религиозного объединения нет политического единства, — являлся неоспоримой истиной. Императивом политики была религия, и можно с успехом перефразировать для того времени известные слова и сказать: «Politico est ancilla religionis». Это было проведением в государственное строительство Европы средневекового принципа: нет спасения вне церкви.

Однако, в XIV веке Россия только собиралась с силами, и в то время, когда она, наконец, получает возможность влиять на политику западных славян, последние находятся под сильным влияниям католической Польши. Отсюда и ведет свое начало многовековая борьба России с Польшей, видевшей свою «миссию» в насаждении католицизма среди славян и литвы.

Если обратиться к внутреннему положению сторон и вникнуть в экономическое состояние населения Польши, Литвы и Западной Руси, — картина получится глубоко-печальная. Постоянный переход «спорных» областей то в руки немцев, то поляков и литовцев, постоянный страх за свое существование, привели край в ужасное экономическое положение. Применявшаяся орденом с давних пор кровавая германизация опустошала целые области; при переходе в руки Славян и Литвы, области эти едва успевали оправиться, как снова попадали в руки Ордена, мстившего за «измену» и восстание. И в то же время Орден широко применял старый политический принцип: «divide et impera» — «разделяй и властвуй». Между славянами часто возбуждалась вражда, и перед вечным страхом разорения росло взаимное недоверие. В народе живо было предание о том, что все эти бедствия начались с появлением на восточной границе Германии крестоносцев. Оппозиция росла. Народные волнения были почти непрерывными.

Жмудь, главный объект орденских вожделений, была совершенно разорена экономически. Но дух этой необычайно стойкой и верной языческому культу страны был силен. Оппозиция жмудинов особенно страшна была Ордену, тем более, что предпринимаемые им «крестовые походы» на Жмудь в конечным результате не приводили ни к чему. Литовский кмет испытал на себе более всех славян тот тяжкий физический и моральный гнет, который создавали рыцари Ордена Пресв. Девы Марии. Невозделанные поля, разоренные очаги, лишение всяких прав, сравнительно с немецкими выходцами, колонизировавшими край, — вот что видел жмудин в своей родной земле. Знаменитые слова еп. Фалькенберга, обращенные к Европе, как нельзя лучше характеризуют отношение немцев ко всем славянам.

Но если обратимся к экономическому положению орденских земель, мы увидим также не блестящую картину. Феодальные традиции давили сильно на местное население, а ответные набеги Литвы и Польши стоили не мало трудолюбивому немцу. Недовольство рыцарством в орденских землях росло, и к началу XV века образовались союзы, в тот числе и «союз ящериц», защищавшие интересы мирных жителей против рыцарей.

Так росла та оппозиция, которая готовила гибель Тевтонскому ордену.

 

III

К концу XIV века в славянском мире произошло событие особого значения. Польско-Литовская уния 1386 года соединила два крупнейших западно-славянских государства. Мужская Венгерская линия, воцарившаяся в Польше после династии Пястов, прекратилась, и вступившей на польский престол дочери Людовика — Ядвиге магнаты подъискивали мужа. Занявший Литовско-Русский княжеский стол в 1377 г. Ягайло Ольгердович искал руки Ядвиги, так как, помимо обаяния короны, его влекла к этому необходимость укрепить свои владения. Традиции Гедимина и Ольгерда не были ему чужды, но он не был способен оценить внутреннее состояние тогдашней Польши и понять, какому влиянию он подвергает свое родное княжество. Он не только не был способен дать новое направление политике Польши в отношении Славянства, но, заискивая в польских магнатах, подчинился тем указаниям, которые те ему дали. Православный Яков не задумывается вторично креститься по католическому обряду и становится, после брака с Ядвигой, Польским королем Владиславом II, Ягелло.

Воинствующая католическая церковь к этому времени была уже сильна во всей Польше, и католическое духовенство принялось энергично за «духовное объединение», под покровительством Ягелло. В Литве, в XIV веке, русский элемент преобладал, и в столице Литвы, Вильне, часть населения была издавна православной, когда, в 1387 г., на месте главного языческого храма была построена католическая церковь Св. Станислава. «Духовное объединение» вело за собой «объединение политическое»: поляки, одновременно с этим, получили перевес в управлении Литвою, что вызывало Литовскую оппозицию, во главе которой уже в это время стоял Витовт.

Увлекаемый идеей осуществления традиций польской короны, завещанных Казимиром Великим, и обещаний, данных польским магнатам, при вступлении на престол, Ягелло, по своей близорукости, усвоил политику насаждения польской культуры в Литве и Зап. Руси. Если в духе того времени наступательная политика Польши в отношении ослабленных татарским игом областей Зап. Руси и оборонительная в отношении Тевтонского Ордена имела свое оправдание, то более дальновидный политик мог бы провидеть все последствия насильственного насаждения польской культуры и католицизма в Литве и З.-Русских областях, культурно, численно и территориально преобладавших в государстве Гедимина и Ольгерда. До сих пор живущее в народном предании выражение «ополячение» рисует отношение русских к наступательной политике Польши.

Эта пагубная политика в отношении соединенного реальной унией Литовско-Русского государства усложняло задачу Ягелло в отношении Ордена. Существование оппозиции в Литве и Зап. Руси, вечный страх перед племянником Витовтом, сыном Кейстута, которого он, по преданию, умертвил в Кревской темнице, заставили Ягелло назначить наместником Литвы брата своего, Скиргайло. Однако, это только ухудшило положение. Витовт обратился к крестоносцам и нашел союзника в своем зяте, Московском вел. князе Василии Димитриевиче. В союзе с Орденом, он разбил Ягелло и в 1392 г. заставил признать себя Вел. Князем Литовским. Эти постоянные раздоры и боязнь усиления Витовта, который занят был культурным возрождением Литвы, независимо от Польши, и были причиной того, что даже тогда, когда раздоры на время стихли, когда восторжествовала общая «славянская идея», и был нанесен страшный удар немецкому натиску, удар этот не добил окончательно Ордена, и он сохраняется как одной, так и другой частью соединенного государства, для взаимного противовеса.

Личности Ягелло и Витовта играют в этих событиях не последнюю роль.

Ставленник польских магнатов, Ягелло, давший при вступлении на польский престол массу обещаний польской знати, в высшей степени близоруко разрешает вопрос взаимного отношения Польши и Литвы с Зап. Русью. Относясь с нетерпимостью к восточной церкви, несмотря на то, что не так давно был крещен по православному обряду, Ягелло, литвин по происхождению, приносит интересы Литвы и своей родины Жмуди, идее поглощения Литвы Польшею.

Договоры реальной унии возобновлялись, по настоянию Ягелло, неоднократно, и, напр., по Виленскому акту 1401 года, Витовт подтверждал верность Польше, а после его смерти Литва должна была отойти во владение Польши. Таким образом, стремления Польши к инкорпорации Литвы несомненны с самого начала «унт», и Городельский сейм 1413 г. только подтверждает это.

Ягелло находился под сильным давлением католического духовенства и польских магнатов, которые со времени прекращения династии Пястов сумели снова взять власть в свои руки. Слабость Ягелло вполне объяснима самыми условиями его вступления на престол Польши, но несомненно, что более тонкий политик понял бы весь вред насильственного приобщения к западной церкви Литвы и Зап. Руси.

Слабый администратор, близорукий политик, лишенный военных дарований, Ягелло не справился бы с поставленным Тевтонским орденом роковым вопросом: быть или не быть Польше с Литвою и Зап. Русью, если бы во главе Литвы не стоял даровитый Витовт. При всей слабости Ягелло, искавшего спасения души в постоянном общении с католической церковью, коварство и неразборчивость в средствах составляли одну из существенных черт его характера. Продание и большинство историков не сомневаются в том, что брат Ягелло, Кейстут, заточенный им в 1332 г., окончил свои дни насильственной смертью в стенах Кревской темницы. Витовт же всегда считал Ягелло убийцей не только его отца, но и матери.

Личность Витовта обращала на себя внимание как современников, так и историков. Облик этого талантливого вождя Литвы и Зап. Руси и главнокомандующего соединенной польско-литовско-русской армией воплощает в себе, с одной стороны, доблесть и мужество древнего литовца-язычника, с другой стороны, на нем отражается вся развращающая атмосфера постоянных переходов из одной веры в другую, под влиянием обстановки, вечная необходимость действовать на два фронта: Польша и Орден.

Его сношения с Орденом еще до 1392 г., постоянные соглашения с немцами для борьбы с Ягелло и в то же время сознание того, что исконный враг Литвы и всего Славянства и есть этот самый Орден, выработали в характере Витовта те перфидные черты, которые справедливо служат ему укором.

Однако, мужество Витовта, понимание им коренных задач родной Литвы и Зап. Руси были несомненны. Для культуры родного края, находившегося еще в состоянии почти первобытной дикости, Витовт, не чуждый образования, сделал очень много, роль же его в роковой для Ордена войне 1409—1410 г., была доминирующей. Вот почему в народном предании Витовту прощены отрицательные черты его характера, и даже в польских летописях мы встречаем постоянные восхваления Витовта.

С того момента, как Витовт сделался великим князем литовским и русским (1392 г.), для Литвы и Зап. Руси наступает несомненно лучшее время. В отношении главного фактора тогдашних внутренних трети — религиозных верований, Витовт держится политики веротерпимости.

Над Литвой в этом отношении стояла власть Ягелло, который был по договору «Supremus dux Lithuaniae», но, наряду с распространением католичества, православное духовенство пользовалось покровительством самого Витовта, который не препятствовал его естественному распространению. Сделавшись, после нескольких переходов из одного верования в другое, католиком, он был им продолжительное время, но к концу своей жизни он принял вновь православие под именем Александра. Несомненно, что он считал восточную церковь более терпимой, так как его внимание было уже давно привлечено проповедью Яна Гуса, и он был занят вопросом о соединении Восточной и Западной церкви, на почве гуситского движения.

В связи с этим направлением внутренней политики Витовта выступают черты, рисующая его как человека, несомненно приобщенного к западно-европейской культуре описываемой эпохи. Постоянные сношения Витовта с Орденом с молодых лет познакомили его с главными течениями европейской жизни того времени.

В описываемую эпоху сильное слово Виклефа (умер 1384 г.) уже прозвучало, Ян Гус (умер 1415 г.) приближался к Констанцскому собору, и против духовного государства римского папы выступили на борьбу новые, освежающие силы освобожденного мышления.

В воздухе носились предвестники культурных завоеваний этой великой эпохи: открытие Нового света, книгопечатания и т. д.

Реформационное движение, разбивая оковы человеческой мысли, созданные разлагавшей внутреннюю жизнь Европы папской властью, ждало своего завершителя в лице Виттенбергского монаха Мартина Лютера и Кальвина. Политическая жизнь Европы проходила бурную, хаотическую стадию своего развития. Из этого сплетения разнообразных течений начала XV века и рождалась современная нам Европа.

Воспитание политических деятелей XIV и начала XV века зародилось в той школе италианской полиархии, которая нашла впоследствии свое выражение в проповеди Макиаавели.

Если эта школа воспитала тех деятелей, которые справедливо заслужили имя «средневековых ассасинов», то анархическая федерация Германской империи воспитала почти такой же тип вероломного и коварного правителя, основывавшего свою деятельность на заботах об устройстве своей династии.

Среди этих политических течений нравственная личность Витовта не представляет собою чего-либо выходящего из ряда европейских политиков его времени.

И если Э. С. Пикколомини называет Витовта «Carnifex sanguinarius», то те черты железного характера Витовта, которые заставили историка дать ему такое название, — имеют свои корни в общих социальных условиях европейской жизни.

В мировоззрении европейца начала XV в. совершался переворот, горизонт умственного движения расширялся, и появились новые философские течения. В политической жизни, феодальный порядок, достигший расцвета, и нарождавшиеся новые экономические условия, вызванные расширением мирового рынка и новым укладом хозяйственной жизни европейца, — вызывали такое состояние умов, которое характеризуем собой эпоху «брожения». Неудивительно, что и этические воззрения европейца являются довольно шаткими. Развитие индивидуализма выразилось в появлении тех сильных личностей, которые характеризуют эту бурную, хаотическую эпоху европейской жизни.

Чтобы оценить вполне совершившийся переворот в жизни Европы, необходимо присмотреться ближе к тому умственному движению, которое нашло свое выражение в философских течениях XIV и XV в.в. и в реформационных стремлениях лучшей части европейского общества.

Несомненно, что современный культурный человек зародился именно в эту эпоху умственного и этического брожения. Этот феникс родился в том пламени, которое образовалось из смешения мыслей греческого, эллинско-римского и христианского миров.

В эту эпоху, — весну Возрождения, на почве внутреннего разложения схоластики, замечается сильное движение в области филологии, естествознания, религии и юриспруденции.

Схоластика — школьная наука, как известно, имела целью согласовать стремления философствующей мысли с догмой церкви. Принципом ее было полное поглощение философии церковным учением.

Схоластические учения являлись вполне жизненными для средневекового европейца. Значительная доза — мистицизма, которым сопровождались все схоластические теории, подкрепляла это учение, благодаря стремлениям общества к созерцательной жизни и влечениям ко всему таинственному.

Уже в Августинизме (Авр. Августин, умер 430 г.) церковная школьная наука достигает значительного развития. Далее, в течении тысячелетия, европейская философствующая мысль вращается в заколдованном кругу роковых для средневековой науки стремлений представить учение церкви в виде научной системы.

Рецепция Аристотеля (ок. 1200 г.), произведения которого попали в Европу благодаря арабским комментаторам, способствовала утверждению и пышному развитию схоластики.

В учении Фомы Аквинского (умер 1274 г.) схоластика, с явной примесью мистицизма, достигает кульминационного пункта своего развития. Этот «doctor angelicus», в своих Summae и Comment, sententiarum, ясно выразил всемирный авторитет католицизма. Дальше идти было некуда, и схоластика в XIV в. клонится к упадку.

Насколько высоко поставлен авторитет католической церкви в «фомизме» можно судить по тому, что Фома Аквинат оставляет право за этой церковью освобождать подданных от повиновения князьям.

Ход истории XIII и XIV в. в. показывает насколько сильно было влияния «фомизма» на политическую жизнь Европы.

Достигшая в фомизме апогея своего развития, схоластика стремится согласовать в энциклопедической системе два элемента: Аристотеля и христианство. Аристотель для схоластов не только философ Кατ έξοχήν но и «Praecursor Christi in rebus naturalibus».

Этим соединением «философии человеческой» с «философией божественной» схоластика невольно вносила в свое учение стремление к метафизическому анализу. Учение о воле, — королларий христианской философии, — получает блестящее развитие. Внутреннее созерцание развивает метод самонаблюдения, и уже в учении Августина, наряду с метафизикой внутреннего опыта, мы наблюдаем определенное расчленение психической деятельности на представление, суждение и волю. Психологический вопрос о природе понятий человеческого ума блестяще развивался в известном диспуте номиналистов и реалистов.

Все это подготовляло возникновение «учения о двойной истине», в котором выразилось внутреннее противоречие философствующего мышления XIV–XV в.в. С того момента, как было понято это раздвоение мысли, учение Аристотеля начало освобождаться от искусственного согласования с католической доктриной.

Еще ранее наблюдаются отдельные попытки изучать природу посредством наблюдения. Оксфордский профессор Родер Бэкон (умер 1292) — «doctor mirabilis», в своем труде «Opus maius» предвосхитил многие мысли великого Франциска Бэкона (умер 1626) — одного из основателей Новой Философии.

К началу XV века общее стремление европейца преобразовать свою жизнь, заглянуть внутрь себя, недовольство своим внутренними «я», заметное еще со времен крестовых походов, — все это отразилось на стремлении философствующей мысли освободиться от авторитета католицизма, поколебленного к этому времени проповедью Виклефа и Гуса.

Мы нарочно остановились на закрепощении мысли схоластическим учением, чтобы ближе подойти к тому перевороту, к тому катаклизму европейской жизни, который носит название Гуманизма или Возрождения Наук и Искусств.

Культурно-художественное течение, начавшее возрождение искусств в Италии, интеллектуальное и научное течение, возникшее на почве разложения схоластики, и религиозное течение, зародившееся в немецкой мистике XIII в., — все эти бурные потоки цивилизации соединяются к началу XV века и производят переворот во всех областях европейской жизни.

Трудно себе представить более бурную эпоху в истории культуры. Политическая жизнь Европы как нельзя более способствовала развитию т. наз. демонических натур, в которых воплотился мятежный индивидуализм — стремление к самоусовершенствованию, к полному развитию своих умственных и моральных сил. Впоследствии, когда это бурное движение смягчается благородным духом эллинизма, начинается расцвет Эпохи Возрождения, вначале же мы наблюдаем полное смятение духа европейца.

Что касается «трудовой» части населения Европы, — цеховых организаций и крепостных — на них должно было новое движение отразиться с не меньшей силой. Из них формируется постепенно мещанство, — играющее впоследствии такую роль, — «третье сословие». Эта будущая «буржуазия» бросается на новые ост-индский и китайский рынки, колонизирует впоследствии Америку, развивает торговлю и мореплавание в неслыханных до того размерах.

Так, в Эпоху Возрождения, подготовляется новый хозяйственный уклад европейской жизни, ведущий к крушению феодального строя.

Все это весьма существенно для истолкования того общего необузданного характера жизни политических деятелей, который противоречит моральным императивам цивилизованного общества.

И только всмотревшись в состояние умов с XI и по XV в., мы поймем то всеобъемлющее, пылкое стремление вперед, которое охватило несокрушимым огнем всю Европу и, расширив исторический горизонт тогдашнего европейца, повело, наряду с поднятием умственного уровня, к созданию и национализации отдельных государств, положивших начало нынешнему облику Европы.

Духовное и светское государство папы было брешировано. Сознание этого охватило могучим огнем мятущегося европейца, и мы ясно наблюдаем с этой эпохи определенное стремление европейских государств к национализации. Это стремление было явным протестом против многовекового закрепощения всех областей европейской жизни влиянием римской курии, не признававшей национализма.

 

V

В конце XIV века Тевтонский и Ливонский Ордена, Польша, Литва и Зап. Русь находятся в центре самой оживленной деятельности. Северо-восточная Европа — это Америка XIV века, это клапан, который дает выход европейским силам. Несомненно, что все эти государства были приобщены к культурному влияние Зап. Европы. Действительно, в лице их правителей мы видим тех же объединителей своих владений, тех же создателей национальных государств.

И в характере Витовта мы наблюдаем отражение тех же течений европейской культуры, которые создали столь неустойчивый в моральном отношении тип «князя» эпохи Возрождения, идеалы которого обрисованы так откровенно впоследствии, в проповеди Маккиавели.

Этот даровитый «князь» не мог не понимать, не чувствовать задач своего времени. Национализация, государственное строительство, охватило Литву и Польшу, а натиск Тевтонского Ордена усиливал эти стремления.

К началу XV века все чувствовали, что наступил решительный момент, для разрешения рокового вопроса «То be or not to be?». Для Ордена этот вопрос был не менее роковым, поэтому обе стороны идут твердыми шагами к решительному конфликту.

Ближайшим поводом к кровавой борьбе послужил обострившийся Жмудский вопрос, осложнившийся спорами о Добржинской земле, Дрезденко, в Новой Mapxmi, и Сантоке, на р. Варте.

Накануне битвы с татарами при Ворскле, Витовт, увлеченный проектом обеспечения своего на востоке, уступил Ордену Жмудь (Салинский договор, 1398 г.), с целью временно обезопасить себя с запада. Продолжая борьбу с Новгородом, Псковом и Смоленском, он закрепил эту уступку Рационииским договором (1404 г.).

Нужно думать, что Витовт понимал лучше чем кто-либо другой последствия инкорпорации Орденом Жмуди и создания прочной базы для действий двух соединенных орденов. Несомненно, эта вынужденная уступка была основана на непокорном характере жмудинов, остававшихся до сих пор в подавляющем большинстве язычниками. К тому же, эта «уступка» не имела решающего значения: нужно было Жмудь еще завоевать.

Только в 1405 г. Орден предпринимает поход на Жмудь. Этот поход стоил Ордену очень многого. Постройка Кенигсберга и других крепостей стоила не мало труда, а восстание жмудинов в том же году еще более затрудняло положение.

Витовт в это время тайно поддерживал жмудинов и отчасти облегчал их положение. Каково было это положение, можно судить по той жалобе, с которой Жмудины обратились к зап.-европейским государям в 1407 г…. Большое число их бежало к Витовту. В это время Витовт открыто переходить на сторону Польши и действует против Ордена в спорах о Дрезденко, Сантоке и Добржинской земле.

К 1409 г. волнения в Жмуди достигли крайних пределов. Орденское посольство, в лице маршала Ордена, командора Бранденбургского Маркварда Сульцбаха и командора Рагнеты, посланное к Витовту для разрешения жмудского вопроса, — вернулось ни с чем. Положение Жмудского старосты Михаила Кухмейстера стало в высшей степени затруднительными

Задержка Орденом хлеба, шедшего из Польши в Литву, на помощь голодавшему населению, подлила масла в огонь. Когда польское посольство прибыло в Пруссию для разрешения спора о Дрезденко и Сантоке, Витовт бросился в Жмудь, овладел ею открыто, назначил в ней своего правителя и стал овладевать немецкими замками.

Война между Литвой и Орденом сделалась неизбежной, но вопрос о войне должна была решить Польша. Желание перетянуть Польшу на сторону Ордена не осуществилось, и, основываясь на политических и стратегических соображениях, гохмейстер Ульрих фон Юнгинген объявил войну не Литве, а Польше, 6 августа 1409 г.

Если бы Ульрих ф. Юнгинген мог взвесить все обстоятельства последнего времени, он бы предвидел вероятность объединения славян в этой борьбе. Однако пылкий характер этого воинственного гохмейстера мешал ему быть дальновидным политиком. Он упустил из виду все привходящие новые условия борьбы и, не будучи к тому же, даровитым стратегом, проиграл эту роковую для Ордена кампанию.

Витовт же ввел в дело новый фактор борьбы: объединенные силы славян, и энергично собирал, тем временем, свои хоругви. Ко времени объявления войны он собрал в Литве отряды из Владимира, Луцка, Киева, Стародуба, Смоленска, Полоцка, Новгорода, Брянска, и др. городов. С Московским князем у Витовта был заключен союз и обеспечено содействие Новгорода и Пскова. Таким образом, в состав Литовской армии вошли в большом числе чисто русские полки. Кроме того, в нее входило около 5000 татар. К соединенным Польско-Литовско-Русским силам примкнул Мазовецкий князь Земовит и Поморский Богуслав.

Одновременно с этим, Витовт послал западноевропейским государям манифест, объясняющий причины и поводы к занятию Жмуди литовцами. Это обстоятельство указывает на то, что Витовт принимал ближайшее участие в политических отношениях З. Европы, тем более, что рыцарство стояло на страже, готовое примкнуть к Ордену, для борьбы с «сарацинами севера».

В то время, как Витовт умело использовал политическое положение данного момента, Ордену, потерпевшему фиаско в отношении Польши, не удалось использовать момента. Избранные им союзники — братья: Венгерский король Сигизмунд и Чешский Венцеслав реальной пользы не принесли. Что касается большего числа отдельных рыцарей-авантюристов, поспешивших на зов Ордена из разных государств Зап. Европы, за добычей, в тогдашнее «Эльдорадо», они только усиливали пестроту состава орденских отрядов.

Сосредоточение Орденской армии велось в Добржинской земле, а Польской и Литовской у Прусской границы. Орден принял оборонительный план действий, готовясь отразить движение славян на столицу Ордена — Мариенбург.

9-го июля 1410 г. союзники вступили на территорию Ордена, под общим начальством Ягелло. Во главе военного совета стоял Витовт, который фактически и являлся военноначальником.

13 июля союзники взяли Домбровно, и гохмейстер, уяснив себе, наконец, направление их движения, двинул Орденскую армию, в ночь с 14 на 15 ноля, к Танненбергу, чтобы отбросить союзников от пути на Марюнбург.

Происшедшая здесь 15 ноля, у Грюнфельде, битва, названная немцами Танненбергскою, а поляками Грюнвальденской, битва, в которой противники не уступали друг другу в ожесточении, окончилась полным поражением Тевтонского Ордена. Она является тем апогеем славяно-немецкой борьбы конца средних веков, к воспоминанию о котором обращены взоры всех цивилизованных народов.

Чудовищные числа сражавшихся, приведенные современными событию летописцами, показывают какое значение придавалось этому бою современниками. В наше время битва эта считается некоторыми указанием на начавшееся падение рыцарской тактики, сломленной действиями соединенной армии. Однако, поляки, литовцы и русские победили теми же тактическими приемами. Ко времени Грюнфельденской битвы польское рыцарство усвоило себе приемы западноевропейского и особенно немцев. Витовт великолепно постиг рыцарскую тактику, проведя немалое число лет во владениях Ордена, и несомненно, что приемы союзников не шли в разрез тактическим требованиям немецкого рыцарства.

Если принять во внимание лучшее вооружение немецкого ордена в его массе, легко будет понять, что главным фактором Грюнфельденской победы является необычайный моральный подъем, единство морального сознания всей массы Славян, направленного к одной цели: победить или погибнуть. Вся многовековая славяно-немецкая борьба стояла перед глазами как польского шляхтича, так и литовского кмета и смоленского дружинника. Отдельные эпизоды битвы как нельзя более подтверждают такое целостное настроение Славян.

Когда, по знаку Витовта, начался бой, татары Литовской армии выпустили тучу стрел и, при первом натиске на них крестоносцев, стремительно повернули обратно и бежали с поля сражения. Удар приняла Литва и была смята блестяще произведенной атакой немецкой конницы. Момент был критический. Однако, Смоленские полки, под командой Юрия Лугвеньевича, стойко держались. Хотя большая часть храбрых смольнян легла на месте, но доблесть их дала возможность полякам, не опасаясь за свой правый фланг, отразить удары немцев, прорвать их линию и привести бой к желанной победе.

Когда смявшие Литву немцы ударили во фланг 2-й польской линии и опрокинули большое королевское знамя, 8 польских хоругвей 2-й линии, опираясь на смоленские дружины, повернули на право и доблестно отразили натиск крестоносцев.

Витовт, отразив этот натиск, собирает остатки Литовской армии и, поддержав поляков, приводить бой к трагическому для Ордена эпилогу.

Замалчивание некоторыми польскими историками героической доблести смольнян вполне естественно. Поляки приписывают исключительно себе всю славу Грюнфельденской битвы.

Но если поляки пользуются воспоминаниями этого славного дня не без некоторого естественного желания реваншировать свои старые и новые счеты с Пруссией, мы, русские, рассматривая дело с общеславянской точки зрения, и, отдавая должное доблести польских и литовских отрядов, должны лишний раз указать благодарному потомству на то, что несокрушимая доблесть смоленских хоругвей и искусство Витовта спасли славянское дело, которое могло рухнуть, благодаря тактике татар, этих типичных «наемников» того времени, не заинтересованных в славянском деле и готовых сражаться на любой стороне.

Эта стойкость смольнян и указывает на всю силу моральною единства славянской армии, одушевленной одной идеей.

В составе великой славянской армии были те, кто хорошо был знаком с насилием крестоносцев, кто лично, на своих плечах, вынес их гнет. Это были те, кто составлял главную оппозицию разгулу немецких рыцарей на славянской земле.

И когда, при пении «Bogarodzicy», и при криках немцев «Gott mit uns!», по головам немецких феодалов застучал цеп славянского кмета, победная песнь немцев: «Christ ist erstanden!» заменилась возгласами: «Erbarme dich meiner!».

Это был эпилог «священной» войны. Поражение крестоносцев было полным, и славяне своим единством» политического самосознания заранее расковали те цепи, которые были для них заготовлены в немецком лагере предусмотрительными крестоносцами.

Рыцари Тевтонского Ордена бились храбро. Ульрих фоне Юнгинген, будучи окружен славянами и, получив два удара в лицо сулицею, продолжал отражать нападения, но удар рогатиною, нанесенный литвином, сразил его, и он упал с коня.

Какое влияние на политические отношения того времени имело поражение немцев под Грюнфельде, доказывается всеми последующими событиями. Однако, это влияние было бы несравненно значительнее, если бы в дальнейшем проявлено было бы Польшей и Литвой с Русью, полное единодушие. К сожалению, в политические виды обеих частей унии входило сохранение Ордена как противовеса усилению одной из них.

Эта «уния» весьма медленно проникала в сознание населения. В действиях Витовта, поддерживавшего смуту, мы видим с самого начала желание затормозить поглощение Литвы Польшею, на почве распространения католичества. Рознь становится настолько сильной, что в 1401 г. требуется подтверждение «унии». Если этого соединения могло желать литовско-русское боярство, то народная масса держала себя резко обособленной. Литва не только не поглощалась Польшей, но стремилась стать самостоятельной, имея во главе такого государственного деятеля как Витовт.

Соединенная армия после победы оставалась еще три дня на поле сражения. Хотя это и было в обычае того времени, однако, после разгрома, следовало немедленно добить Орден. Обложив 25-го июля Мариенбург, поляки 20 сентября сняли осаду и приступили к мирным переговорам. По Торунскому договору, в феврале 1411 года, Орден отдал Литве Жмудь, а Польше Добржинскую землю, вместе с денежным вознаграждением. Эти компенсации ничтожны в сравнении с политическим значением победы.

Вслед за тем, Польша вновь обращается к своей политике в Литве, и Городельский сейм 1413 года опять стремится поддержать унию. Литовцы получают польские привилегии для своих высших классов, однако, исключительно для лиц, принявших католичество. На этой почве возникает рознь между литовцами-католиками и русским элементом «Литвы». Насколько процесс слияния Польши и Литвы тормозился, можно видеть из того, что от времени до времени возникает необходимость новой «унии», вплоть до 1569 года, когда союз этот Сигизмунд-Август стремится закрепить на Люблинском сейме. Подобная политика Польши и поддерживала Орден, явно клонившийся к упадку, как вследствие внутренних причин разложения, так и вследствие внешних политических положений.

Роль Польши в истории Тевтонского Ордена замечательна. Она борется с ним, но она же и дает ему возможность существовать. Мазовецкий князек, призвавший Орден Пресв. Девы Марии, для борьбы с Литвою-Пруссами, не подозревал, какую роль в истории Польши сыграет то ядро тевтонских колонистов, которое отчасти разгромило пруссов, отчасти ассимилировалось с ними.

Но законы истории неумолимы. Именно этот авангард немцев, ассимилировавшийся с Литовцами, оказался особенно сильным в борьбе со Славянством. «Grunwaid», с которого поляки считают начало расцвета своего государства, остановил дальнейшее движение немцев на восток, но Ягелло, благодаря своей двойственной политике, дает Ордену еще долго возможность существовать самостоятельно. Только с 1464 года Орден становится в вассальную зависимость от Польши, которая все еще мирится с таким соседом.

К какому же результату приводить эта «традиция» польской короны эта странная терпимость в отношении своего исконного врага?

Реформация, — это горнило очищения католической церкви, охватила всю Германию. Она разлилась свободно, благодаря тогдашнему строению этой империи, — можно сказать даже, что это «анархическое» строение Священной Римской Империи Германской нации способствовало распространению доктрин Виклефа, Гуса и Лютера, на почве частной национализации, и вырыло на громадном пространстве северо-восточной Европы могилу папскому авторитету, не признававшему национальных стремлений И в то время, как Польша подчиняется всецело влиянию римской курии Тевтонский Орден попадает в руки Альбрехта Бранденбургского, окрыленного новыми идеями.

Тевтонский Орден, как католическая духовная организация, давно достиг крайней степени разложения. Дух религиозного прозелитизма ослабел: немец XV в. обратился внутрь себя и искал новых идеалов. Орден, не имел уже морального авторитета и должен был сойти со сцены. Как политическое целое, Орден разлагался под влиянием римской курии.

Альбрехт Бранденбургский, сы.н маркграфа анспахского Фридриха Гогенцоллерна, избранный гохмейстером Тевтонского Ордена в 1511 г великолепно понял положение вещей. Отказавшись от присяги Польскому королю, он, после похода поляков, опустошивших всю Пруссию (1519 г.) секуляризировал Орден, пользуясь распространением реформации и по лучил его в плен от польского короля, как Прусское Герцогство (1525 г.) Отлучение его папой от католической церкви не мешало ему продолжать дело он, восприняв светские стремления Тевтонского Ордена, унаследовал от него традицию борьбы с Польшей, тем более, что польские владения по нижней Висле мешали полному соединению Пруссии с Бранденбургом.

Подняв знамя протестантизма, Альбрехт Бранденбургский понял, что только живая струя реформационного движения может спасти «Германскую идею» в борьбе с католической Польшей. Эта задача была блестяще выполнена, и из авангарда тевтонских пионеров, слившихся с Литвою-Пруссами, образовалось в XVI веке ядро, сгруппировавшее к концу XIX века вокруг себя почти все Германские княжества и образовавшее тот бронированный кулак, который своей политикой наступления держит под знаменами «вооруженные народы» Европы.

И не представляется ли одной из иронии всесильной истории то, что ныне, вспоминая славные дни Grunwald'a, поляки не могут собраться на самом поле Грюнфельде-Танненберга, чтобы вспомнить тех доблестных предков, которые сразили ненавистных krzcyzac'ов?

 

VI

Воспоминания наши, обращенные к славной победе 1410 года, переносятся на другой юбилей, имеющий, в цепи исторических событий, преемственное отношение к первому.

300 лет спустя после битвы у Грюнфельде-Таннедберга, близ устьев Зап. Двины, разыгрался последний акт той борьбы, которая с конца XII века велась немцами, во имя тех же эмиграционных традиций Ганзы и Тевтонского ордена.

Ливония, нынешний Прибалтийский край, в XII веке была тем же «Эльдорадо» для немецких колонистов, как и западные области Польши и Литвы.

В этой области, как и в Поруссии, Померании и Жмуди, Culturtrager'bi средних веков, под эгидой религиозного прозелитизма, находили обильную пищу для своих вожделений. Ганзейская торговля имела здесь широкое распространение.

Со времен Мейнгарда, первого Ливонского епископа, началась проповедь католицизма среди Чуди и Латышей, издавна находившихся под властью Новгородцев и Полочан. Еще в 1030 г. Ярослав построил г. Юрьев (впоследствии Dorpat — Дерпт), но русские не стесняли туземцев и довольствовались лишь данью.

Когда был назначен епископом Альберт Буксгевден, деятельность немцев становится более агрессивной, и, по папской булле, в Ливонии появляются «Fratres Militiae Christi» — «Братья Христова Воинства», названные впоследствии Gladiferi т. е. «Меченосцами», или «Ливонским» орденом, распространявшим католицизм среди туземцев силою оружия.

Цитаделью миссионерской деятельности делается основанный Альбергом в 1201 г. город Рига, вскоре укрепленный и достигший значительного могущества, особенно благодаря вступлению с 1284 г. в Ганзейский союз.

Соединившись в 1237 г. с Тевтонским орденом, Меченосцы решительно повели политику распространения христианства и в то же время направили усилия к захвату Риги. Около того же времени датчане на побережье, между Финским и Рижским заливами, основали город Ревель.

XIII век открывает собою целый ряд кровопролитных войн Ордена, Датчан и Шведов с соседними Русскими княжествами.

Крестовый поход, зародившийся в Швеции, по велению папы, в 1239 году, закончился победой русских под начальством Александра Новгородского над Бюргером, при владении Ижоры в Неву (1240 г.).

Победа эта, давшая Александру название «Невского», не предотвратила натиска Ливонских немцев, и к этому времени Ливонскому ордену удается даже захватить город Псков. Александр Невский обращается против Меченосцев, отнимает Копорье и Псков и, на льду Пейпуса (Чудское озеро), наносит Ордену жестокое поражение (1242 г.).

Эти две победы останавливают на время немецкий Drang nach Osten, но затем столкновения продолжаются, по прежнему, и, с падением самостоятельности Пскова и Новгорода, традиция борьбы с германизацией переходить к Московскому государю.

В XIV веке Рига переходить во власть Ордена. В 1330 году магистр Эбергард фон-Монгейм взял Ригу силой, и граждане Риги, подписав знаменитую «обнаженную грамоту», сдались Ливонскому ордену, ставшему главой над всей Ливонией и рижским архиепископом.

Полному объединению Ливонского ордена с Тевтонским мешала Жмудь, клином врезавшаяся между владениями обоих Орденов. Не поддаваясь миссионерским влияниям Орденов, Жмудь, как известно, и послужила ближайшим поводом к борьбе немцев с Литвой и Польшей, в 1410 году.

К концу XIV века влияние Тевтонского Ордена становится преобладающим; папская булла 1397 г. установила назначение рижского архиепископа только из братьев Тевтонского ордена. Таким образом, Рига становится центром деятельности этого Ордена на север от Литвы и Жмуди и на запад от Пскова.

Ко времени Грюнфельденской битвы, орден Меченосцев, подчиненный римской курии, находился в периоде увядания, и даже стремления талантливого ландмаршала Вольтера фон Плеттенберг, в конце XV века, не могли возродить Орден при прежних условиях. В это время рижские граждане образовали союз подобно гражданским союзам в Тевтонском Ордене и обратились за помощью к Альбрехту Бранденбургскому, создававшему Прусское герцогство.

Однако Альбрехту не удалось утвердиться в Ливонии. Роль реформатора выпала на долю Плеттенберга. Под влиянием религиозной реформации, католический архиепископ был устранен, и Рига переходит под исключительную политическую опеку Ордена.

К этому времени Московское государство вступило в новый период своего существовали. Иоанн IV, выдающийся человек своего времени, ясно понял те задачи, которые стоят перед правителем укрепляющейся России на ее западных границах. Столкновение с Ливонским орденом было неизбежно и необходимо. Орден был главным противником наших сношений с Зап. Европой. В Риге и Нарве, с закрытием «немецкого двора» в Новгороде, сосредоточились торговые сношения с западом.

Во время Ливонской войны, в 1561 году, под влияниям начальных успехов Грозного, Орден распался и владения его были разделены, причем Лифляндия с Ригой отошла к Польше, считаясь присоединенной к Литве, а бывший магистр Кеттлер получил Курляндию и Семигалию. Славянская идея взяла верх, но, к сожалению, не надолго: подчинение Риги было, до известной степени, условным: она имела возможность вести самостоятельную политику.

Присоединение Риги к России, с переходом счастья на сторону Батория, сделалось невозможным, и в 1582 г., после, Ям-Запольского мира, Стефан Баторий уничтожает самостоятельность Риги.

С принятием реформации (1570 г.), Рига сразу поднимается на значительную высоту. Просвещение жителей достигает высокой степени.

В это время на арену Европейской истории врывается новый фактор: «Шведская идея», столь родственная Германской идее.

Польша не могла удержать Ригу в славянских руках, и она подпадает под власть Швеции. Неудачи Грозного в войнах с Баторием отодвинули на продолжительное время Poccmo от разрешения насущных задач на Балтийском море. В то время как, по Столбовскому миру, Россия принуждена отказаться от притязаний на Лифляндию, Густав-Адольф Шведский ведет агрессивную политику и в 1621 году берет Ригу.

«Шведская идея» играла важную роль в истории Европы в течении всего XVII века. Завоевательные стремления Густава-Адольфа нашли свое продолжение в авантюризме и скитаниях Карла XII.

В этот период Русь, отодвинутая почти на 100 лет от Балтийского моря, сосредоточивается, крепнет, и наконец «Шведская идея» гибнет от рук Преобразователя России.

Еще при Алексее Михайловиче была сделана попытка вернуть Прибалтийский край, но осада Риги в 1656 году была снята раньше времени.

Что не удалось отцу — блестяще выполнено было его великим сыном. В 1697 г. Петр деятельно знакомился с Ригой, будучи в составе «Великого Посольства», и вскоре объявил войну Швеции.

В 1700 году союзные России польско-саксонские войска Августа II начали действия против Риги, но были разбиты Карлом XII, подоспевшим к Риге после победы под Нарвой.

На островке Люцау, на р. Двине, высится памятник в честь 400 русских воинов, бывших в составе польско-саксонских войск и павших геройской смертью, все до одного, на этом островке.

В 1705 году, после успешного занятия русскими Митавы и части Курляндии, Шереметев сделал попытку овладеть Ригой, но был отброшен. Наконец, после Полтавской победы, Петр двинул к Риге окрыленные «преславной баталией» войска, и 30 июля 1710 года Рига была во власти русских.

Полтавская победа имела колоссальное значение для всей России, для престижа ее на западе и особенно для народившейся Русской Армии. Она, кроме того, положила конец бродячему авантюризму Карла XII.

Взятие Риги имеет не меньшее значение, в смысле нашего утверждения на Балтийском побережьи, для сношений с Зап. Европой. За Ригой пали: Пернов, Ревель, Аренсбург, и весь Прибалтийский край был в наших руках.

«Шведская идея» пала, и, вместе с ней, пала родственная ей по духу «Германская идея», прочно сидевшая в умах верхних классов населения Остзейского края.

Взятие Риги довершило ту борьбу, сознание необходимости и неизбежности которой лежало камнем на сердцах русских правителей не одной сотни лет.

И в эти дни, когда, одновременно с памятью Грюнфельде-Танненбергского боя мы празднуем 200-летие взятия Риги, мысль наша невольно переносится к этим двум славным в истории России и Славянства этапам культурной истории Европы.

Эти события разделены периодом в 300 лет, но История включает их в один цикл поражений Германской идеи, в ее наступательном стремлении на Восток.

 

VII

Вот любимая песенка современного немца.

Мы все, незаметно для самих себя, присутствуем при доминирующей в политических отношениях Европы борьбе Германии с Францией, борьбе, заполняющей собою весь XIX век и достигающей к нашему времени своего апогея.

Роль Франции в делах Священной Римской Империи известна. Эта роль, со времен Французской революции 1789 г. по 1815 г., стала еще значительнее. Франция, мечтающая о войне за свободу народов против королей и о создании всемирной империи, является разрушителем. Священная Римская Империя Германской нации, основанная Карлом Великим в 800 году, просуществовав 1000 лет, исчезает с того момента, как немецкие князья ищут опоры во Франции (1804 г.). Австрия, чувствуя близость распадения Германии, уединяется. Наполеон I под Аустерлицем (1805 г.) добивает Священную Империю, и в следующем году образуется конфедерация прирейнских князей — Рейнский союз, примыкающий к Франции (1806 г.).

Войны Наполеона были основной причиной развития в Европе революционного национализма. После падения Наполеона это движение развивается в сильнейшей степени, и вся история Европы XIX века — есть история бурных национальных стремлений.

Если Германия и ранее видела во Франции своего исконного врага, наносившего ущерб ее политике и торговле, чувство это в XIX веке усилилось. Стремление Германии к объединению — это удовлетворение национальных побуждений, — это борьба за существование вблизи такого соседа как Франция. Если мечты Германской интеллигенции до настоящего времени не вполне осуществились, то этому помешала основная причина раздвоения партии объединения — Австрия, ставшая во главе «великой» немецкой партии и обещавшая своей политикой восстановление католичества, папского авторитета, т. е. дореформационной традиции, а во времена Меттерниха, и дореволюционного режима. Ультракатолическая партия сгруппировала вокруг Габсбургов южные немецкие государства.

Свободомыслящая часть германской интеллигенции, ученые и профессора, ждут объединяющей силы от монархии Гогенцоллернов — протестанской Пруссии, которая сгруппировала вокруг себя прогрессивную Германию, враждебную реакционным стремлениям Австрии.

Франкфуртский парламент (1848 г.) доказал всю силу противодействия, проявленного империей Габсбургов. Только после победы Пруссии над Австрией (1866 г.) гегемония Пруссии обеспечивается, и Германия, в борьбе со своим разрушителем — Францией, черпает новые силы для объединения.

Какая поражающая по силе национального подъема картина: провозглашение Германской Империи происходит на территории Франции, в Версальском дворце, созданном Людовиком XIV!..

Однако, объединение Германии под главенством Пруссии не может быть эпилогом, восстановляющим равновесие. Часть Германии осталась в немецкой Австрии. Эльзасский же вопрос внес такое обострение в отношения Германии и Франции, что вся политика Европы в течение 40 лет считается с положением, созданным этим «вопросом».

350 лет понадобилось Пруссии для собирания Германских федеративных княжеств. Этот период проходит для нее в глухой и упорной борьбе с Европейским Западом. Она как будто забывает на время девиз: Drang nach Osten.

Экономическая борьба и постоянная «подготовка к войне», два стимула, взаимно поддерживающие друг друга, достигают крайних пределов. Экономическая политика Германии ввязывает ее в коллизию с Англией. Вызываемая этим положением дел идея возвращения Франции отторгнутых в 1870 году областей не так эфемерна, как это может показаться с первого взгляда. Разрешение этого вопроса, чисто экономическим путем, более чем возможно, и тогда Германия должна вновь обратиться к тем идеалам, которые она лелеяла издавна. Когда Пруссия расширилась на счет Польши, — она выполнила часть своей миссии и свела с ней старые счеты, — счеты разбитого при Танненберге Тевтонского ордена — колыбели нынешней Пруссии.

Когда отвлекающая внимание Германии Франко-Германская борьба разрешится так или иначе, прежняя «германская идея» воспрянет с новою силой, и все внимание Германии будет обращено на нынешнюю границу с Россией, невыгодную, по неимению естественных преград, как для одной, так и для другой стороны.

Популярность этой идеи в Германии громадна. Припомним, какое значение имела до последнего времени одна из корпораций Боннского университета под названием «Боруссия». Созвучие этого названия с «Пруссией» или «Поруссией» — не простая игра слов, и ни для кого не составляет секрета, что нынешний глава Германской Империи одушевляется идеалами средневековой Священной Римской Империи Карла Великого.

К вопросу о «германской идее» примыкает вплотную «австрийский вопрос». Сближение Германии с Австрией в 80-ых годах XIX века основано не только на немецком элементе монархии Габсбургов. Установив свою гегемонию в Германском Мире, Пруссия ищет сближения с Австрией потому, что после Русско-турецкой войны 1877–78 гг. интересы Германии и Австрии, в их коллизии с Россией, становятся до известной степени общими.

Когда то Австрия главенствовала в Священной Римской Империи Германской нации, и германский император избирался, по традиции, из австрийского дома. Колыбелью Австрии была восточная марка, основанная Карлом Великим на Дунае. Это был аванпост германской расы против дунайских славян, венгров и аваров. Из этого ядра и образовалось стойкое и верное римской курии государство, доминировавшее в Священной Римской Империи.

Габсбурги владеют австрийской маркой с конца XIII в. По прошествии 200 лет, Габсбург становится уже королем Богемии, Венгрии, Каринтии, Тироля и Триеста, открывшего выход к Адриатике. «Политика браков» играла при этом ту роль, которая так удачно высмеяна в двустишии, до недавнего времени приписывавшемся Матвею Корвину:

Подогреваемая иезуитской доктриной Лойолы, Габсбургская система выродилась в «политическое торгашество».

L'appetit vient en mangeant, и Австрия преследует свою политику расширения, не считаясь зачастую с тем, что она, в конце концов, образовала из себя конгломерат из немецких, славянских, венгерских и румынских земель, не связанных никаким единством.

То обстоятельство, что во главе Германской империи стояли Австрия и Пруссия, — колыбелью которых были авангарды немецкой борьбы со славянами, невольно наводит нас на проведение параллели между ними.

Однако, сходство на этом и кончается. Пруссия составилась из областей, не бывших когда-то немецкими, но Бранденбург, Силезия, Лузация, Поморье, Пруссия, Польша стали впоследствии вполне немецкими. Австрийская монархия включает в себя разнородные элементы, без всякой спайки, и в наше время революционного патриотизма ей грозит роковая опасность.

Пруссия-носительница протестантизма, гуманитарных традиций великой Эпохи Возрождения. Австрия — ультракатолическая корона, преданная папскому престолу и хранительница заветов дореформационной эпохи.

Эти традиции перенесены этими королевствами в обе Империи XX века.

Хотя Германская корона пользуется своим главенством над объединенной протестанской Германией иногда и с иными целями, но т. наз «Culturkampf», в руках Бисмарка, справедливо создал ей славу покровительницы культуры, и мы видим на заре XX века, как в области просвещения Германия идет во главе Европейских государств. Австрийская же корона, вместо того, чтобы воспользоваться высокой культурой чехов, которые могли стать центром доминирующего в Империи славянского элемента, убивает не только эту культуру, но даже немецкую подняв меч против реформации в своем же отечестве.

Усвоив от римской курии ее традицию: «Compelle intrare», Австрия в то же время, настолько должна быть занята внутренним распадом своих владений, что ее стремления к захватам производят подчас впечатление странных притязаний. Несомненно, стремления Габсбургской Империи, выраженные в игре слове:

А. Е. I. О. U. = = Austriae Est Imperare Orbi Universo, [56]

представляются ныне смешным анахронизмом, однако, нельзя закрывать глаза на то, что в этой фразе отражается вся австрийская система.

Влияние папского престола в этом смысле не только не ослабло, но могло усилиться. В новые времена воинствующий католицизм не сложил своего оружия, и политические взгляды Ватикана по-прежнему широки

Энциклика Льва XIII «De Rerum Novarum», посвященная специально запросам современности, показывает, что папизм стремится «модернизироваться». «Демократизированный» католицизм, выросший на арене социальной борьбы, после войны 1870–71 гг., во время Culturkampf'a стремится обновиться для политической жизни. Хотя в настоящее время чувствуется, что «неокатолики», хотя бы в группировке «силлонистов», несомненно выходят за пределы религиозных задач, даже в духе современности, однако попытки неокатоликов показывают, насколько католицизм является стойким в политических притязаниях и какую роль может он играть в политике искони католического Габсбургского дома, стоящего во главе конгломерата наций и верований.

Всякое начало, раз проникшее в жизнь, — развивается до крайних пределов. Это один из наиболее уловимых законов истории. Несокрушимая сила «этнографического» движения охватила всю Европу в XIX веке и продолжает расти.

В наше время, в эпоху революционного национализма, положение Австрии является тяжелым. Во имя принципа этих бурных национальных стремлений, разрушение Австро-Венгрии, в том или ином проявлении, — вопрос времени. Политика Австрии сделалась в последние годы особенно нервной, что выразилось в присоединении Боснии и Герцеговины, в судебном процессе т. наз. «Великосербской пропаганды» и в агрессивных действиях на Балканах. Если «придунайская держава» считает себя в праве расчищать «путь на Адрианополь», то именно здесь она поневоле сталкивается с великим противником, не имея возможности разграничить сферы влияния никаким Мюрцштегским договором.

Россия — великая Славянская держава, — соприкасается с Австрией на двух театрах. Обеспечивая себя, до известной степени, Тройственным союзом, от присоединения, хотя бы и мирным путем, немецкой Австрии к Германской империи, монархия Габсбургов, своей агрессивной политикой под знаменем: «Drang nach Osten», ввязывается в борьбу, которую трудно разрешить дипломатическим путем.

«In trinitate robur» — девиз Бисмарка, создателя Тройственного союза… Но в великой борьбе со Славянами, Немецким державам придется учитывать тот несокрушимый дух патриотического и вероисповедного единения, которым сильно Славянство, когда перед ним поставлен будет роковой вопрос его существования.

Современное состояние вооруженной Европы, ряд мирных конференций, как будто обеспечивают европейский мир, однако, вызванная «внутренней» необходимостью, агрессивная международная политика Австрии принадлежит к числу вопросов, острота которых ставить с неумолимой жестокостью на чашки весов pro и contra вооруженного столкновения.

Задачи дипломатии становятся, при этих условиях, особенно тяжелыми, благодаря обычному, за последнее время, отсутствию в ней настоящего патриотизма и здоровой традиции сознания национальных задач.

Теоретические противники национализма, основывающие свои рассуждения на том, что принципы этого движения не могут быть проведены в современной Европе до конца, забывают о том бессилии, в котором остаются космополитические тенденции перед безудержным потоком движений, получивших кличку пангерманизма, панславизма, панроманизма, и т. д.

Экономический автоматизм Марксистского толка, стремящийся разрешить все вопросы современности, бледнеет в своих quasi — позитивных. полуметафизических рассуждениях, перед политическим идеализмом, который с потрясающей силой требует практического разрешения стоящих на очереди вопросов международной политики.

В эти дни, вспоминая Грюнфельде-Танненбергский бой и славную Осаду Риги, мы невольно должны перенестись в область прогноза, — исторического предсказания, и с трепетом остановиться перед историческими задачами России в великом славянском деле борьбы за существование…

Понятие истории разумеет определенное направлена, идеальную цель. В этом заключается идея прогресса, к которому Славяне стремятся рука об руку со старшим братом. Перед этой идеей бледнеет опасность тевтонского натиска, который может быть сокрушен объединенными силами Славян, когда бы ни пробил час нового выступления Славянской идеи.

Великая задача России определяется тем национальным самосознанием, в основу которого должно быть положено изучение исторических судеб нашей Родины и Славянства.

Не нужно забывать слова древнего:

Оύχ έστι λύειν άγνοδντα τόν όεσμόν

Невозможно развязать узелок не зная, как он завязана.