Причины неприятностей в Сеговии, казавшиеся очень простыми на первый взгляд, оказались чрезвычайно сложными по своей сути, словно какая-то загадочная болезнь, достигшая своего кризиса. А вылечить болезнь, не зная её причины, смертному могло оказаться не по силам.

Изабелла, примчавшаяся как ветер на помощь своему ребёнку, оказавшемуся в опасности, увидела лишь кризис болезни. Большая часть жителей Сеговии, воспользовавшись продолжительным отсутствием Кабреры, который руководил выпуском новых монет, взбунтовалась против строгостей его правления. Бунтовщики заняли внешнюю линию обороны цитадели. Только главная башня ещё держалась. В башне всего лишь с несколькими преданными слугами и с Беатрис де Бобадиллой (Изабелла благодарила Бога за твёрдость духа, которым обладает Беатрис) находилась в осаде инфанта.

Во время скачки Изабелла испытывала страшные мучения, мысленно рисуя картины всех тех несчастий, которые могли произойти с ребёнком. Девочка могла выглянуть в отверстия стены и погибнуть от случайного снаряда, пока она, не понимая происходящего, рассматривала бы собравшихся внизу повстанцев. Или могла просто упасть. Или повстанцы могли ворваться внутрь. Когда толпа, охваченная жаждой насилия, убивает ребёнка, разве можно потом найти преступника и наказать его? Чувствуя, как каменеет её сердце, Изабелла начинала понимать, почему в её стране были приняты такие жестокие законы. Кроме того, если главная башня алькасара будет долго в осаде, то инфанте придётся голодать, ведь обычно дети в первую очередь страдают от голода.

«Доченька, твоя мамочка не позволит тебе умереть!» — снова и снова шептала про себя Изабелла, в то время как лошадь под нею исходила пеной и роняла капли крови, когда она пришпоривала её.

Позднее — она осознавала это — нужно будет попытаться найти причину болезни и справиться с ней, какова бы она ни была. А сейчас было время только для того, чтобы победить кризис. Она была готова сделать всё возможное и невозможное, обещать всё, что потребуется, чтобы проникнуть за ворота города, а она знала, что они заперты, прорваться к внутренней цитадели, ворота которой тоже заперты, и сквозь огромную дубовую дверь главной башни, которая, конечно, тоже на замке.

«Если я не смогу спасти тебя, если с тобой что-нибудь случится, то я так отомщу Сеговии, что ненавистная память о Питере Жестоком выветрится из людских умов, и её заменит память об Изабелле Жестокой!» — каждая капля её яростной испанской крови клялась в этом.

У ворот крепости хмельной стражник, который ожидал кого угодно, только не королеву, злобно посмотрел на маленький отряд и велел отправляться к дьяволу.

— Пропусти их! — скомандовал неожиданно появившийся офицер.

Ворота распахнулись. Изабелла в очередной раз пришпорила едва державшуюся на ногах лошадь, лица сопровождавших её побледнели, руки легли на рукоятки шпаг. На улицах люди уступали им дороги: одни движимые состраданием при виде бледного лица королевы, другие — торопясь увернуться от копыт лошадей.

Внешние ворота алькасара оставались закрытыми, хотя её увидели и узнали из-за стен. Офицер отодвинул в сторону решётку на окне.

—    Ваше величество, если вы войдёте, то вашей жизни может грозить опасность. У людей накопились очень большие обиды. Мы не можем гарантировать вашу безопасность.

—    Ты мой вассал, а я твоя королева, — ты не можешь меня ослушаться! — ответила Изабелла, вздёрнув подбородок, и глаза её превратились в зелёные изумруды.

Её властное поведение или, возможно, небольшое число сопровождающих заставило стражника пожать плечами:

—        Как вам угодно, ваше величество.

Большие ворота стали открываться. Изабелла ворвалась внутрь.

У ворот главной башни никого не было, лишь валялось несколько окровавленных камней там, где они раздавили бунтовщиков, которые пытались идти на штурм. Но по сторонам ворот стояли вооружённые люди, подняв пики, обнажив шпаги, вложив стрелы в луки.

Из-за двери послышались голоса:

—        Позор! Позор! Дайте пройти королеве!

—    Вы не войдёте внутрь! — произнёс офицер, преграждая Изабелле дорогу.

—    Предатель! Я войду внутрь! Освободи дорогу своей королеве!

Она шла вперёд до тех пор, пока лицо её не оказалось совсем рядом с лицом офицера и он медленно, очень медленно отступил в сторону. В это время другие бунтовщики приготовились броситься внутрь, как только ворота начнут открываться. Изабелла мгновенно оценила опасность: её присутствие могло помочь захвату главной башни.

Высоко наверху открылся люк.

—                              Отойдите в сторону, ваше величество! — раздался предупреждающий голос.

Группа мятежников собралась прямо под люком, из которого должен был упасть камень.

—                              Глупцы! Остановитесь и закройте люк! У этих людей есть жалобы, и я выслушаю их, а затем воздам всем по справедливости!

Этих слов не ожидая никто: ни бунтовщики, ни осаждённые.

—                              Мы требуем снятия с должности Андреса де Кабреры, ваше величество, — сказал офицер, его манеры слегка изменились.

—                              Если я найду доказательства его вины, я сниму его, — немедленно отозвалась Изабелла.

—                              Вы в этом клянётесь?

—                              Кто осмелится требовать от меня клятвы, когда я даю слово?

—                              Правда, — пробормотал он, — всем известно, что вы никогда не нарушали своего слова.

—                              Тогда я клянусь, — сказала Изабелла, улыбаясь.

Она одерживала победу.

В главной башне наверху Беатрис услышала о публичном унижении своего мужа, который, на её взгляд, был ни в чём не виновен, и её охватил гнев. Но, взглянув на инфанту, она всё поняла: Изабелла была в отчаянии.

—                              Не хотите ли вы с вашими людьми проводить меня внутрь главной башни? Только будьте добры убрать свои шпаги в ножны. Среди нас нет врагов Кастилии.

Она завоёвывала их сердца: настроение бунтовщиков изменилось. Ни одного испанца не может не тронуть красота и храбрость. И потом, ведь Изабелла поклялась сделать то, что они просили.

Офицер издал радостный клич, эхом раскатившийся по дворам замка.

—                              Нет, ваше величество, — поклонился он, — теперь нет необходимости сопровождать вас.

Последние ворота распахнулись. Изабелла взбежала по длинной лестнице и схватила дочь в объятия, смеясь и плача, покрывая лицо ребёнка поцелуями.

—                              Изабелла, дорогая Изабелла, моя маленькая Изабелла!

Светлые волосы инфанты, точно такого же оттенка, как и у матери, смешались с её волосами, превратившись в неразличимую кудрявую копну.

—                              Мамочка, что случилось?

—       Ничего, девочка, теперь ничего.

—    Тётя Беатрис ничего мне не говорила и много плакала.

Беатрис стояла рядом, поджав губы.

—    Ваше величество не могли поступить по-другому, — сказала она.

Не выпуская инфанту из объятий, Изабелла потянулась и взяла руку Беатрис. Рука была холодная и чужая.

Дочери Изабелла ответила:

—    Не называй больше донью Беатрис тётей. У тебя есть другая тётя Беатрис, очень приятная старая дама в Португалии. С этого момента мы будем обращаться к донье Беатрис «Сеньора маркиза!».

—       Почему?

—    Потому что я пожалую дворянство её мужу и сделаю его маркизом.

...Позднее, когда Изабелла отдыхала, ей пришлось принять депутацию граждан, которые прибыли с перечнем жалоб, и поразмышлять о скрытых причинах этого на первый взгляд беспричинного восстания в Сеговии. Она заметила, что депутация в основном состояла из представителей старых христиан, гордых и бедных, чьё происхождение относилось ко временам крестовых походов.

Главное, за что они ненавидели Кабреру, это его неукоснительное следование записанным в книгах законам, даже самым древним и уже не соответствовавшим времени, — законам, которые уже давно стали бесполезными. Их жалобы во многом были справедливы. В огромном и противоречивом собрании законов Кастилии, которое никогда не было должным образом приведено в систему, было много правил, которые в настоящее время стали помехой для нормальной жизни, Разумный комендант должен был быть в какой-то мере артистом, обладать воображением, а не только скрупулёзно следовать законам, как это делал Кабрера. Изабелла решила в будущем систематизировать и упростить законы. Она это обязательно сделает, когда у неё будет время. А сейчас было так много других более срочных дел!..

Представители повстанцев продолжали: существует главный закон, который дорог людям, но который, как всем известно, Кабрера нарушил. Это всеобщий закон в христианском мире, особенно почитаемый в Кастилии, запрещающий некрещёным евреям носить оружие.

Изабелла нахмурилась. Она тоже полагала, что этот закон справедлив и честен.

—                               Мы считаем, ваше величество, что дон Андрес — скрытый еврей. Правда, доказательств тому мы не смогли найти. Мы проверяли очень тщательно даже мусор, который убирается из его собственных апартаментов, так как многие слуги на кухне являются такими же старыми христианами, как и мы. Они обнаружили остатки свинины, как и у всех нас. Они не нашли следов лука или чеснока, изжаренных в растительном масле, или остатков других еврейских деликатесов. Он не ест мяса, приготовленного в масле, как это делают евреи, ему готовят мясо на сале, как всем добрым христианам. Он не надевает своей самой лучшей одежды в субботу. И он ходит в церковь по субботам.

Как же тщательно эти простые горожане шпионили за её казначеем. Но это были её подданные, и их голоса были голосом самой Кастилии. Она слышала также голос своего сердца, потому что сама не могла представить то время, когда будет спокойно относиться к скрытым евреям. Скрытый еврей, то есть тот, который был крещён и тем не менее продолжал тайно следовать законам иудаизма, был еретик вдвойне, и повсюду в христианском мире их по закону сжигали на кострах.

—      Раз нет никаких доказательств, что дон Андрес де Кабрера — скрытый еврей, как вы сами заявляете, то несправедливо его так называть, — сказала Изабелла, обращаясь к депутатам, и напомнила, что в Кастилии существует закон, согласно которому за ложное обвинение подвергают пытке раскалёнными щипцами.

—      Нет-нет, ваше величество! Мы его не обвиняем. Мы только говорим о том, что его отец был евреем.

—      Кем был твой отец, мой друг? — задала она вопрос одному из горожан.

—      Медником, ваше величество.

—      А кто ты?

—      Я принадлежу к гильдии мясников.

—    Ну а я считаю, что ты тайный медник... А ты? — спросила Изабелла другого. — Кем был твой отец?

Мужчина неуверенно улыбнулся:

—    Мой отец был пекарем, ваше величество. — Он сразу понял, куда ведут вопросы королевы. Ему это не понравилось. — А сам я — каменщик. Я не являюсь тайным пекарем.

—      Но твои руки покрыты белым порошком. Это мраморная пыль? Или мука? Но я всё же верю тебе. Я всегда буду на стороне закона, но не буду применять его в отсутствие доказательств, так как это неправильно. Что же касается дона Андреса, то, если он позволял некрещёным евреям носить оружие, его необходимо сместить с должности. Вернее, я это сделаю в любом случае, так как обещала вам. Итак, он уже смещён, и дон Гуттиере де Карденас уже назначен казначеем и комендантом этого алькасара, хотя указ ещё не оглашён.

Гуттиере де Карденас принадлежал к одному из самых уважаемых старых христианских семейств Кастилии.

Вовсе не обязательно было сообщать членам делегации, когда они, кланяясь, пятились к выходу, что одновременно будет оглашён другой указ, согласно которому дон Андрес станет маркизом Мойа, с увеличением доходов от нового поместья. Она также решила назначить его главным распорядителем монетного двора, под началом нового казначея: его педантизм и скрупулёзность обеспечат безупречность чеканки новых монет.

Она написала Фердинанду подробный отчёт о событиях в Сеговии, объясняя необходимость совершения того, «что беспокоит мою совесть и что, я надеюсь, дорогой супруг не посчитает двойной игрой. Я имею в виду то, что, обещав снять дона Андреса с занимаемого поста, я сделала это, но в то же время предоставила ему гораздо лучший пост».

Фердинанд уже мчался в Сеговию. Он услышал новости, хотя Изабелла не знала, как ему это удалось. Его герольд опередил своего короля всего лишь на несколько часов. Поспешно нацарапанная записка Фердинанда была самой тёплой, которую он когда-либо посылал ей, это было первое послание, которое начиналось со слов: «Возлюбленная моя жена». Прочитав записку, Изабелла поцеловала её.

«Ты справилась со всем точно так же, как это сделал бы я сам, — писал Фердинанд. — Ты слишком высоко возвела мошенника, но это понятно при данных обстоятельствах. Бог да благословит тебя. Я целую руки и ноги двух моих Изабелл».

—                             Война с французами идёт всё так же успешно в Гвипучоа? — спросила она герольда.

—                             Ваше величество, эта война уже закончена. В Гвипучоа больше нет живых французов. Там остались только мёртвые.

Изабелла едва успела встретить Фердинанда, который приехал, обожжённый ветром и очень красивый, без единой царапины после своих многочисленных сражений, как в Сеговию неожиданно прибыл маркиз Виллена во главе блестящего эскорта всадников. Он послал к ней знатного молодого пажа в бархатном платье, прося об аудиенции. Она спросила о намерениях маркиза.

—                             Мой господин хочет вручить ключи от Мадрида её величеству королеве Изабелле, — ответил юный кабальеро.

—                             Король и я примем маркиза сегодня вечером. — Она поблагодарила его, так тепло улыбнувшись, что глаза юноши полезли на лоб от восхищения.

Потом, вспомнив о своём достоинстве, он залился краской и медленно пошёл к выходу. Он доложил маркизу, что эта королева гораздо красивее, чем та, которой в последний раз Виллена клялся в верности.

—                             Именно поэтому я так и поступаю, — ответил Виллена.

Изабелла с новостями отправилась к Фердинанду.

Он был очень удивлён.

—                             Обычно мои агенты всегда сообщают мне обо всех событиях, — медленно проговорил он. — Но об этом они мне не доложили. — Затем добавил, смеясь: — Как же тебе это удаюсь? Неужели ты в самом деле отправила большие пушки из Торо в Мадрид? Но я должен был слышать об этом.

—                             Нет, маркиз Виллена появился сам по себе.

—    Возможно, он знал, как ты подавила мятеж, просто посмотрев людям в глаза, и после этого уже не мог оставаться в стороне.

—    Я предпочитаю думать, что он был лояльным по отношению к нам всё это время.

—       Нет, ты так не думаешь.

—       Значит, он прослышал о твоих победах!

—       И о твоих тоже.

—    Мой дорогой, — взволнованно произнесла Изабелла. — Я верю, что вдвоём мы непобедимы.

—       Мне тоже хочется в это верить.

...Когда Виллена появился, чтобы принести свою запоздалую клятву верности королю и королеве, они приложили все старания, чтобы оказать ему почести, как если бы это была первая возможность для него доказать свою преданность. Он был явно поражён приёмом, который был ему оказан. В огромном зале алькасара висели захваченные боевые знамёна Португалии и Франции — внушительные свидетельства побед и успехов новой монаршей власти. Прошло много времени с тех пор, как королям Кастилии удавалось захватить вражеское знамя. Зал был полон знатных граждан Сеговии, города, который совсем недавно был центром мятежа, а теперь его жители преданно улыбались и суетились вокруг Фердинанда и Изабеллы. Рядом с ними стояла инфанта: лёгкие полукружья высоких светлых бровей, унаследованные от отца, и медные кудри, унаследованные от матери. Эти три человека представляли собой самый поразительный контраст с прежней королевской семьёй, какой только мог быть. Преклоняя колени перед королевой, чьё тактичное мужество успокоило жителей Сеговии, и перед королём, чья воинская доблесть завоевала боевые знамёна, Виллена недоумевал, почему он выжидал так долго: перед ним были сильные, красивые и уверенные в себе правители будущей Испании. И, когда он громко произносил слова присяги, про себя он давал клятву, что сдержит своё слово...

Приезд маркиза Виллены добавил новые силы к тем, что уже собрала Изабелла в сердце Кастилии, и, по мере того как биение сердца становилось всё сильнее, политическое тело страны начало отзываться на его участившиеся удары. Андалусия, прекрасная, но сумасбродная, решила примкнуть к Изабелле, чтобы наконец покончить с постоянными феодальными войнами, которые сотрясали провинцию так долго и жестоко, что она была не в состоянии даже собрать налоги на своей территории, чтобы помочь короне в борьбе против Португалии и Франции.

Первая просьба поступила от торговцев Севильи. Они обрисовали мрачную картину сожжённых домов, уничтоженного урожая, осаждённых городов, разграбленных складов и кораблей, выходящих в море лишь наполовину загруженными, повсюду, где бы ни появлялись войска двух крупнейших феодальных семейств. Торговцы умоляли обрушиться всей мощью королевских армий либо на герцога Медину Сидония, либо на маркиза Кадиса. Им было решительно всё равно, кто победит: когда какое-то из враждующих семейств потерпит поражение, на юг придут мир и процветание, и люди смогут в безопасности жить в собственных домах, а купцы — торговать.

—                             Кто более прав, Медина Сидония или Кадис? — спросила Изабелла.

Делегаты мялись и не желали занять ни одну сторону. Фердинанд хитро улыбался. Он верно понял тот факт, что они приехали тайно. Что могло это означать, как не боязнь мести?

—                             Тогда ответьте, друзья мои, — сказал он, — у кого больше шансы на победу? У герцога Медины Сидония или маркиза Кадиса?

—                             У герцога, — был ответ, — больше людей; а у маркиза лучшие офицеры. Мы ведь только торговцы и не можем предугадать, кто одержит победу: уже долгие годы война идёт с переменным успехом.

—                             Мы обещаем сделать всё, что в наших силах, и Бог да поможет нам в этом, — сказала Изабелла, соглашаясь, по настойчивому требованию, сохранить эту встречу в тайне.

Купцы сразу же поспешили вернуться в Севилью, чтобы их отсутствие не привлекло внимания.

—                              И как мы поступим на этот раз? — спросил Фердинанд. — Постарайся выбрать победителя, моя дорогая.

—    Не должен победить ни один из них: мы не будем сражаться с кастильцами.

—    Я рад это слышать, — сказал Фердинанд. Он напомнил, что мир с Португалией всё ещё не заключён. И что распылять силы неразумно. — Вначале нужно покончить с одной проблемой, а затем уже начать заниматься другой. В тебе так много актёрства, моя сеньора. Я всегда чувствую себя немного неловко в твоём присутствии.

—    Я не могу стать другой, не такой, какой Бог создал меня, и я слишком простая женщина, чтобы быть актрисой.

—      Моя дорогая, я не хотел упрекать тебя.

Изабелла с нежностью вспоминала о герцоге Медине Сидония, несмотря на то что он не оказал ей помощи в войне с Португалией. Маркиза Кадиса она никогда не видела, и доклады о нём не были благоприятными: наглый, неуравновешенный, незаконный сын правителя Аркоса. Но, по-видимому, небесталанный, потому что его отец предпочёл незаконнорождённого сына законным и завещал ему все титулы и поместья — впрочем, это было не такое уж редкое явление в Кастилии. Правители северных наций вели себя в этом вопросе более строго.

«Когда-нибудь, — подумала Изабелла, — в далёком будущем мир станет лучше настолько, что незаконнорождённые дети не будут иметь права наследования. И они определённо не станут возводиться в сан архиепископа в возрасте шести лет...»

Вторую просьбу о помощи привёз герольд, посланный маркизом Кадисом.

—    Он напуган, — прокомментировал Фердинанд. — У него не хватает людей.

—    Я чуть было не подумала что это начало выражения его преданности мне. Тем более, что он женат на сестре маркиза Виллены.

—    Жёны не имеют никакого влияния на политику своих мужей.

Изабелла не смогла сдержать улыбку.

—    Ну, может быть, совсем немного. — В последние дни Фердинанд находился в хорошем настроении. — Особенно если жёны — королевы. Но маркиза Кадис — не королева Изабелла...

Кадис осторожно давал понять королеве, что перейдёт на её сторону, если она согласится помочь ему в борьбе с Мединой Сидония.

Изабелла отправила герольда обратно с дружеским, но уклончивым ответом, обещая сделать всё, что в её силах, вне зависимости от присяги, «которая является священным союзом между сюзереном и его вассалом, заключаемым в общих интересах и ради взаимной выгоды, а не предметом торговли».

Третьей просьбой было высокомерное послание от самого Медины Сидония, который напоминая о своём предложении помочь, когда Генрих так старался выдать Изабеллу замуж за короля Португалии. Герцог также напоминая о том, что он уже поклялся ей в вассальной преданности, в то время как маркиз Кадис этого не сделает, и о своём давнем служении Кастилии, когда он отвоевал Гибралтар у мавров. Вся вина за непрекрашаюшуюся войну, согласно словам Медины Сидония, лежит на маркизе Кадисе. И как верный вассал он просит помощи своего сюзерена.

—                           Теперь они у нас в руках, — воскликнул Фердинанд. — Постарайся стравливать их друг с другом до тех пор, пока они не истощат свои силы.

—                           Именно так действовал король Генрих, в результате истощилась сама Кастилия.

—                           Но в этом залог успехов короля Людовика, основной принцип его политики.

—                           Кастилия — не Франция. Кастилия не похожа ни на одну страну в мире.

—                           В этом я с тобой согласен. Как же ты собираешься поступить?

—                            Полагаю, что мне нужно поехать в Севилью.

—                           И что ты там собираешься делать, скажи, умоляю тебя?

—                            На самом деле пока не знаю.

—                            Вздор! Я этого не позволю. Это слишком опасно.

Но по выражению лица Изабеллы он понял, что не сможет её остановить.

Она отправила обратно герольда Медины Сидония в Андалусию с вежливым ответом, сообщив, что планирует вскоре посетить свой город Севилью и там даст ему ответ.

Фердинанд, чрезвычайно взволнованный, заручился помощью Беатрис де Бобадиллы, которая поддержала короля в попытке разубедить Изабеллу.

—         Даже пророк Даниил не входил в клетку со львами по своей воле, ваше величество. Насколько я помню Библию, его силой бросали в эту клетку, но ведь вас-то никто не заставляет ехать в Севилью.

—         По крайней мере позволь мне ехать с тобой, — попросил Фердинанд, когда она отказалась последовать совету Беатрис.

—         Ты и армия необходимы для того, чтобы следить за Португалией. Ты был совершенно прав, напомнив мне, что договора о мире всё ещё нет и до тех пор Альфонсо может попытаться взять реванш.

—         Мне не нравится, что собственная жена запрещает мне следовать за ней.

—         Но ведь на самом деле нас разделит только расстояние.

Фердинанд неохотно занялся наблюдением за границей с Португалией, организовав дело так основательно, что даже мышь не смогла бы проскочить, не будучи пойманной его шпионами.

Изабелла же верхом отправилась в Севилью.