Никакие препятствия не стояли теперь на пути Фердинанда. Он направился к Лойе, выполняя клятву, данную в позорный час поражения после первой попытки захвата этого города.
На этот раз его войско было прекрасно подготовлено. Огромные новые пушки, изобилие снарядов, хорошо отремонтированные дороги и воинственный дух солдат и офицеров в сочетании с яростной решимостью самого Фердинанда восстановить свою честь определили судьбу города. Под градом артиллерийского огня центр города был уничтожен. Пушечные ядра, со свистом ударяя в стены, вдребезги разносили их, и разлетающиеся осколки буквально косили защитников. Ночами орудия христиан извергали раскалённые пушечные ядра. Красные сверкающие дуги прорезали чёрное небо, и смерть с леденящим душу звуком, напоминавшим пронзительный крик, обрушивалась на город. Бушевали пожары, которые уже некому было тушить.
После недели осады Лойа сдалась, но прежде Фердинанд пережил особенно порадовавшее его событие. Маркиз Кадис в одном из сражений с маврами легкомысленно позволил окружить себя так же, как это прежде случилось с самим Фердинандом. Фердинанд во главе группы рыцарей вступил в рукопашную схватку и освободил маркиза. Кадис был вне себя от благодарности.
— Это был мой долг, а я не люблю оставаться в должниках, — сказал Фердинанд. — Конде де Эсказаз, сеньор Стантум и многие другие также заслуживают благодарности.
Англичане не признали бы своего лорда Скейлса под именем «Конде де Эсказаз», так же как и ирландцы — Хьюберта Стэнтона как сеньора Стантума. Многие знатные иностранцы поступали на службу в армию Изабеллы, чтобы добыть славу и богатство в борьбе с маврами, особенно теперь, когда результат войны был очевиден.
В Лойе Фердинанд оставил Гонсалво де Кордову командиром испанского гарнизона. И Кордова, и Кадис говорили на языке мавров, как и многие другие знатные вельможи Андалусии, но Кордова обладал дипломатическими талантами и поэтому был лучшей кандидатурой на пост коменданта.
Из Лойи король повёл свои войска на город Маклин и бомбардировал его, используя сотни пушек до тех пор, пока от стен не стали лететь искры, словно они были охвачены огнём.
В великолепном настроении он писал королеве: «Мавры называют Лойу правым оком Гранады. Они же называют Маклин щитом Гранады. Я ослепил око. Приезжай и посмотри, как я разобью щит вражеского государства, потому что твоё присутствие всегда вдохновляет войска не меньше, чем оно вдохновляет меня. Твой Фердинанд».
Изабелла почувствовала, что нужна ему. Он уже давно держал армию в состоянии постоянной боевой готовности. Миновала ещё одна весна; пятьдесят тысяч солдат, крестьян по рождению, жаждали оставить оружие и взяться за ручки плуга, ощутить знакомый запах свежевспаханной земли вместо запаха пороха. Они купались в лучах своих побед, но война становилась бесконечной. Тем временем их жёны, дети и поля оставались в одиночестве. Солдаты должны были вернуться домой, иначе вскоре мог начаться голод.
Изабелла написала:
«Конечно, я приеду. Но хорошо ли защищены твои войска на случай нападения? Совершенно ли безопасен лагерь в случае внезапной атаки со стороны мавров?»
Изабелла удивила Фердинанда. «Моя дорогая, все меры предосторожности приняты, — писал он в ответ. — Не беспокойся. Ты не могла бы быть в большей безопасности в Вальядолиде. Приезжай!»
Затем Изабелла поразила всех. Она действительно приехала, и приехала не одна. Она привезла с собой двоих королевских отпрысков. Принцесса Изабелла ехала рядом с матерью на высоком белом жеребце, который был двойником собственного боевого коня Изабеллы. Их уздечки были изготовлены из малинового атласа, дамские сёдла сверкали золотыми и серебряными украшениями. Сейчас было не время носить доспехи; на матери и дочери были широкие юбки из зелёного бархата, под ними шуршали нижние юбки из великолепной пурпурной парчи, головы обеих украшали изящные чёрные маленькие шляпки, обрамленные жемчугом и золотой вышивкой.
Позади них в ярких жёлтых замшевых бриджах и коротком чёрном плаще верхом на пони ехал маленький принц Хуан. Он был слишком юн для шпор, и у него ещё не было шпаги, но рука его уверенно покоилась на украшенном драгоценностями кинжале у пояса. Кардинал Мендоса ехал рядом с ним на муле, чтобы не слишком возвышаться над принцем. В глазах его мерцал горделивый огонёк, когда он смотрел на насупившегося мальчика.
— Потерпите немного, ваше высочество. На будущий год или через два вы будете тоже сражаться с маврами.
Позади кардинала группа монахов в плащах с капюшонами шла босиком в ряд по двое, высоко неся на кончике позолоченной пики серебряный крест. Крест был подарком папы, полученным Изабеллой и Фердинандом из Рима, знаком благословения их похода. Ниже креста висела сломанная цепь, в которую когда-то был закован в тюрьме мавров христианский пленник...
На следующий день король и королева вместе с детьми проводили смотр войск на залитой солнцем равнине неподалёку от Маклина под взглядами мавров, собравшихся на стенах. Батальон за батальоном салютовал королевскому семейству, маршируя перед ними. Лошади были вычищены до блеска, доспехи и оружие сверкали, в войсках царило воодушевление: присутствие королевы и её детей здесь, так близко от врага, было особым стимулом для них и для всей Испании, ради которой они сражались.
На стенах Маклина чёрные глаза мавров сверкали от ненависти. Они ненавидели серебряный крест. Они ненавидели испанские знамёна, гордо развевавшиеся в поле: замки Кастилии, львы Леона и малиновые перекрещивающиеся полосы Арагона. Они ненавидели пятидесятитысячное войско. Но самую большую ненависть вызывала у них фигура женщины в зелёном платье, которая была ответственна за все их бедствия. Она являлась самим воплощением христианской Испании, тем, кем не смог стать ни один монарх со времён Карла Великого. Она настолько презирала мавров, что ни разу не бросила ни одного взгляда в сторону Маклина. Она была настолько уверена в победе, что даже привезла с собой своих детей. Она гениально претворила в жизнь совершенно новую концепцию завершения самой продолжительной войны в истории человечества. Через семьсот лет после её начала появился испанский воин, — невероятно, но им оказалась женщина, — презиравший неожиданности и открыто демонстрировавший свои боевые приготовления перед началом войны. Они не были к этому готовы. В этом было что-то сверхъестественное, как ангельское или дьявольское провидение, или внушающая ужас беспристрастная воля самого Аллаха, предопределённая судьба...
На следующий день, после того как Изабелла и дети отправились обратно в Кордову, Фердинанд штурмом взял Маклин. На очереди была Малага. Изабелла приняла решение о её захвате в самом начале войны. Чтобы добиться этого, её армии должны были пройти до Средиземного моря, то есть пересечь всё вражеское государство с севера на юг. Фердинанд сначала называл этот план великолепной мечтой, но теперь, после того как столько городов мавров были покорены, они могли быть использованы как средство для достижения цели по ходу марша, как, например, пересекая мелкую, но бурную реку, человек прыгает с камня на камень и оказывается на другой стороне. Теперь пришло время взять Малагу и расколоть государство Гранаду на две части. Но Изабелла и Фердинанд решили на время распустить армию, за исключением гарнизонов захваченных городов, чтобы крестьяне могли заняться своими насущными делами. Тем более что растущее число солдат, которые должны были оставаться в гарнизонах покорённых городов, каждый год становилось дополнительным бременем для экономики Испании. Граница безопасности между обилием и недостатком опасно сузилась, и только удивительно хорошая погода обеспечивала значительное поступление денег и продовольствия. О том, что мог принести хотя бы один неурожайный год, никто даже не хотел говорить, настолько чудовищны могли быть последствия.
Тем временем победы христиан в Гранаде вызвали тревогу во всём исламском мире. Господство ислама простиралось от Турции до Танжера, и, как и христианский мир, его раздирали внутренние противоречия. Танжер и Тунис спорили по поводу прав на воду, Каир и Триполи ссорились в вопросах торговли, в то время как победители-турки, самые могущественные, гордо стояли в стороне и позволяли им ссориться, планируя расширять собственные владения как в мусульманском, так и в христианском мире. Но угроза со стороны королевы Испании была так велика, что мусульмане решили на время прекратить разногласия. По всему северному побережью Африки пронёсся слух о том, что Аллах ниспослал кару на своих приверженцев. Поэтому необходимо заключить мир между собой, иначе испанская колдунья уничтожит всех! В Египте верховный калиф всех мусульман провозгласил священный декрет: борьба под зелёным знаменем Пророка, на котором золотом написано имя Аллаха. Даже турки согласились помочь своим мусульманским братьям в Гранаде и обещали организовать нападение на жизненно важный для Фердинанда остров Матьту.
В Гранаде султан Абдулла отказался от присяги, принесённой Испании. Его отец находился на смертном одре, он был стар и измучен и хотел в конце жизни помириться с сыном. Чувствуя, что скоро умрёт, боясь того, что Малага падёт к ногам безжалостной христианской королевы, старый Абдулла Хассан отправил караван мулов с сокровищами и огромную толпу шатающихся от слабости пленных в цепях к сыну, благословляя его словами: «Как любимого блудного, но благословенного сына, плоть от плоти моей». Таким образом, государство Гранада вновь объединилось. Его сердце укрепилось, потому что теперь государство сражалось за своё существование.
Изабелла неумолимо усиливала морскую блокаду побережья вражеского королевства, особенно вокруг Малаги. Фердинанд охотно предоставил ей корабли Арагона, потому что к этому времени он был полностью покорен её великой стратегией: наблюдать, выжидать, в нужное время нанести решающий удар. Когда новый урожай был собран, а следующий благополучно посеян, он повёл ещё одну армию насчитывающую теперь уже шестьдесят тысяч человек, от одной крепости к другой через всю Гранаду, до тех пор, пока не достиг морского побережья и не разбил лагерь вблизи Малаги.
От красоты Малаги захватывало дыхание. Улицы её затеняли ряды пальм. Бамбуковые деревья и гигантские эвкалипты, переплетённые цветущими виноградными лозами, украшали парки и площади. Воздух благоухал, в стихах мавров описывалось с присущими восточной поэзии гиперболами, «что воздух города напоминает открытый флакон с мускусом», тёплое море, омывавшее берега, «прозрачно, как аметист», а сверкавшие солнечными бликами волны «белоснежны, как жемчужины в ушах райских гурий».
Но несмотря на всю красоту, город выглядел суровым и воинственным. Висячие сады, которые украшали его стены на протяжении веков, были безжалостно уничтожены, дабы не послужили опорой для врагов. Голые каменные стены вздымались отвесно и высоко, сверкая пушками, бросая вызов христианским войскам.
Фердинанд улыбался. Существовали многие способы для того, чтобы покорить город. Заботясь о сохранении жизни своих людей так же, как о сбережении своих денег, Фердинанд написал Изабелле:
«Взятие Малаги представляет собой определённую трудность, но я не хочу, чтобы осада была продолжительной. Отправь мне побольше тяжёлых пушек. Но прежде всего пошли мне дополнительные запасы зерна — оно не должно быть очень высокого качества — и так много, сколько сумеешь выделить. У меня есть для этого особые причины. Если ты любишь Бога и меня, так не подведи же!»
Она отправила ему семьсот огромных бомбард, чей оглушительный грохот перекрывал канонаду любой другой артиллерии. Сторожевые башни падали, превращаясь в груды камней. В стенах появлялись отверстия, которые всё увеличивались в размерах и наконец становились такими огромными, что их невозможно было заделать.
Однако с зерном она расставалась менее охотно, потому что не хотела сокращать свои запасы. Но всё же отправила несколько гружёных кораблей, зерно с которых Фердинанд успешно сложил на берег вне пределов досягаемости для врага. У мавров оставалось мало продовольствия. Зерно было более убийственным оружием, чем пушки, не только против Малаги, но и против самой Гранады.
Спустя десять недель с момента начала осады начавшие голодать жители восстали против своего правителя. Они избрали депутацию для обращения к Фердинанду об условиях сдачи города. Но Фердинанд отказался принять депутатов: они не выглядели достаточно голодными и отчаявшимися и хотели торговаться по поводу условий сдачи.
В следующий свой визит депутаты пригрозили поместить стариков и детей в цитадели и поджечь её и весь город.
— Пожалуйста, — согласился Фердинанд, — хотя мне будет жалко, если ваши дети и родители погибнут в огне. Я собирался накормить их так же, как и вас, как только вы сдадитесь. Но, конечно, — он пожал плечами, — это ваше решение, не моё. — Он накормил депутатов обильным обедом и отправил обратно в Малагу, мучающихся от избытка пищи в их съёжившихся желудках.
В конце концов, вместо того чтобы голодать и погибнуть в огне, депутация вернулась и объявила о полной и безоговорочной капитуляции города.
Запасы Изабеллы превратились в орудие войны. Фердинанд поспешил отправить огромное количество свежевыпеченного хлеба в покорённый город и накормил голодающее население. По всему государству мавров пронёсся слух о том, что жестокосердный испанский король может быть милостив к побеждённым.
«Твоё зерно, — писал Фердинанд Изабелле, — оказалось более важным, чем порох».
Судьба евреев Малаги была удачнее. Их было около четырёхсот пятидесяти человек. Их испанские собратья во главе с доном Абрахамом, главным раввином Кастилии и одним из самых доверенных министров Изабеллы, выкупили их всех, и они стали свободны, согласно законам Испании.
Но судьба отдельных христиан ренегатов в Малаге была печальна. Двенадцать пленников, принявших мусульманство, Фердинанд закопал в песок по самую шею, и рыцари практиковались в воинском искусстве над их головами в течение целого дня. Под лучами горячего солнца рыцари на ходу метали стрелы, целя в округлые странные мишени, в которые было так же трудно попасть, как и в дыни. Тем более что эти «дыни» дёргались и кричали.
— Теперь нет никаких препятствий к захвату всей Гранады! — радовался Фердинанд.
— Не думаю, — ответила Изабелла.