Маслов уже решил, что на территории поста никого нет, когда из-за домика вышел Кириленко. Вытирая о шаровары руки, поспешил с рапортом навстречу замполиту, но замялся, не зная, как сказать, где же все-таки находится расчет. А солдаты находились на «Золотом пляже». Двадцать шагов в длину и пять в ширину — вот и весь пляж. Если на море волнение, пляжа, как такового, нет. Если голубое солнечное утро, значит…

— Все находятся на пляже. Трошки купаются.

Кириленко стоит, большой, нескладный, держа по швам сильные жилистые руки. Лицо точно подсвечено изнутри добротой, и спокойствием. Маслов протянул руку, улыбнулся:

— Ну, здравствуйте, секретарь! Что-то поздненько купаются, а?

— Полеты потому что до двух ночи…

— Понятно. Пойдемте-ка посмотрим, как они там плавают.

Замполит и Кириленко идут к обрыву. Спускаются по крутым каменистым ступеням. Впереди Маслов, фуражка на затылке, шаг легкий, пружинистый. За ним Кириленко, неторопливый, сосредоточенный, на глаза надвинута панама. Лестница пробита среди скал. Это сделала сама природа, а людям осталось только нарезать ступеньки. За последним поворотом, где вот-вот должен открыться пляж. Старший лейтенант оглянулся и предостерегающе поднял руку:

— Тихо! Давайте-ка послушаем.

В черных узких глазах замполита хитрые блестки — точно битые зеркальца пересыпаются. Стоят замполит и Кириленко на лестнице. Стоят и слушают, о чем говорят солдаты на «Золотом пляже». А еще слушают веселую музыку, она тоже доносится с пляжа.

— Транзистор кто-то купил? — спрашивает Маслов.

— Ни. Це Славиков магнитофон сделал.

— Магнитофон? Путаете вы что-то…

— Ни, товарищ старший лейтенант. Хиба ж я магнитофон от приемника не отличу? Це такая штуковина, що ваш голос записать можно. Вот побачите.

— Добре. Верю, верю, — сдается Маслов.

А на «Золотом пляже» спор. Маслов каждого узнает по голосу. Это, конечно, Рогачев:

— …недавно читал в «Науке и технике». У американцев такие системы применяются. Ну, а раз у них есть, у нас тем более. Так на кой черт изобретать изобретенное, тем более здесь, на этой точке? Надо было бы — давно бы поставили…

— Ишь ты какой богатый! — возразил Славиков. — Разве так просто вести рационализаторские работы по всем отраслям знаний? Страна не только на армию деньги расходует! А народное хозяйство? А космос? Понятно, что наша станция — техника хотя и хорошая, но, безусловно, уходящая. Есть новые, куда более новые станции. Даже в нашей части. Это понятно. Принципиально новая техника. На все, так сказать, сто процентов. А бывает ведь и так, что обновляется техника не за счет всей конструкции, а, скажем, за счет одного «рацо». Вот электровоз…

— Что электровоз? — не понял Рогачев.

— А вот что… Электровоз — не новая машина, — пояснил Славиков. — Уже не год и не два, как трудится…

— А что ему не трудиться? «Ой, машина ты жалез-на…» — вставляет Бакланов.

— «Жалезна». А вот поставили на твою железную машину блок-автомашинист — и, пожалуйста, вам, товарищи железнодорожники, поплевывайте себе в окошечко, дышите свежим воздухом, а тепловоз сам — «ту-ту». Вот так, мой друг.

И опять Рогачев:

— Так конкретно, чего же ты хочешь?

— Чего хочу? А совсем немного. Добавить к нашему локатору один-два новых блока, сделать кое-какие доработки к антенно-приводным устройствам, и наша задача сведется к минимуму — поймать один раз цель. А дальше станция сама будет вести, а ты сиди и поглядывай.

— А если и вторая цель в зону сближения войдет, позволит ли разрешающая способность локатора «чувствовать» первую цель? Не собьется ли следящая система?

— Вопрос принципиальный. Как раз над этим ломаю голову.

— У коня голова длинная, и то он ее не ломает! — вставил кто-то.

На пляже засмеялись. Потом спросили о чем-то Бакланова, но о чем, Маслов и Кириленко не слышали. Только ответ Бакланова:

— Вот дает! А я откуда знаю? Если нас заменят блоки-автоматы, то зачем тогда держать людей на точках? Айда, братцы, в народное хозяйство! Пусть роботы обслуживают ПВО и ВВС. Нет, серьезно. Повезет же ребятам!

— Утопия это, Филипп. Техника никогда не заменит человека, — возражает Русов. — Поможет, но не заменит. Конечно, людей в ротах станет меньше, но зато какие это должны быть люди! Сколько они должны знать, чтобы управлять этой техникой! А я согласен со Славиковым и обеими руками за автоматизацию. Пусть то, что делает он, над чем он ломает голову… пусть сейчас не удастся, не найдет себе дороги, но все это не зря, я уверен. Потом пригодится. И мне кажется, ребята, было бы неплохо, если бы Николай как-нибудь, вот так на досуге, рассказал нам о самоследящих системах. Это же наш хлеб.

— Как для кого. Я предпочитаю настоящий, — говорит Бакланов.

Замполит делает знак Кириленко, и они выходят из-за поворота лестницы. Их сразу же замечают, поднимаются.

— Здравствуйте, товарищи!

Маслов опускается на песок:

— Садитесь, садитесь. Вот мы с Кириленко немножко подслушали ваш разговор. Самую малость. В общем, в курсе дела. Так, значит, Славиков утверждает, что станции будут следить за самолетами сами?

— Так точно, имею нахальство утверждать! — сдержанно улыбается Славиков.

Все смеются. Славикову кажется, что замполит станет возражать, а это очень даже интересно. Но старший лейтенант не возражает. Достает папиросы, спрашивает, кто желает закурить. Желающие, конечно, есть. Затягиваясь дымком, говорит:

— Согласен с Русовым: какими бы разумными ни были машины, но что они без человека? Случись что-нибудь, не всякая гениальная машина в самой себе разберется. А человек разберется. А потом, чего не хватает машине? Чего, Бакланов?

— Ясно чего, — отвечает Бакланов. — Морального Духа!

Солдаты смеются. Маслов снимает фуражку, стягивает гимнастерку:

— Почти правильно. В машине нет души, нет того человеческого беспокойства, благодаря которому мы всегда повернуты лицом к трудному, к благородному. Машина не сделает ничего сверх своих тактико-технических данных, ей, к сожалению, не дано право на подвиг, как нам, людям.

— Товарищ старший лейтенант! — подсаживается ближе к Маслову Рогачев, — Вот вы говорите о подвиге…

Рогачев говорил, что ни о каком подвиге сейчас, в мирное время, не может быть и речи. Во всяком случае, он в этом уверен. Вот взять пост 33. Нельзя же назвать солдатскую жизнь на посту, солдатские будни — подвигом.

— Если бы так, все бы давно с орденами ходили! — весело подключился к разговору Бакланов.

— Так уж и все? — поддел Маслов, но Филипп и тут нашелся:

— Ну мне-то, понятно, не дали бы… А вот Ивану — наверняка. И Русову — за доблестное руководство нашим расчетом. И Резо за…

Резо взорвался и перебил Бакланова:

— Думаешь, самый умный, да? Глупость говоришь! Совсем глупость, понимаешь?

— Тише, тише, — успокоил Маслов. — Можно и в споре сохранять спокойствие. Это большое искусство — уметь в споре правильно и вовремя ответить.

— А я не хочу с ним спорить! Пристал, понимаете! — не унимался Резо.

Русов, собиравшийся было сказать Бакланову: «Благодарим за весьма лестную оценку нашего скромного труда», после слов замполита решил промолчать. Кириленко укоризненно заметил:

— Пустобрех ты, Филипп…

— Если говорить без горячки, то, — пожалуй, товарищи ваши правы, что обиделись. Ордена — не повод для острот…

Маслов смотрел на сидящего поодаль Филиппа, но слова его относились не только к Бакланову?

— Юрий Алексеевич Гагарин, говоря о профессии космонавта, привел как-то слова Главного конструктора… Смысл тех слов примерно таков: если, садясь в кресло испытателя, человек подумает, что он идет на подвиг, значит, он не готов к полету в космос. Значит, он не готов к подвигу. Человек, уходя в ответственный полет, идет работать! Для прогресса, для человечества. Работать! Вот что главное. Мастерски выполнять доверенную работу, а слава тебя найдет. Так, кажется, в комсомольской песне поется? А, Кириленко?

— Так…

— А Рогачев согласен?

— Сдаюсь, — засмеялся Рогачев, — Действительно, когда человек совершает подвиг, он не думает об этом… Думает, как бы успеть, как бы лучше…

— Все точно! — соглашается Славиков.

— Ты что там все щелкаешь? — обращается к нему Рогачев. — «Точно», «точно», а сам записывает на маг.

— Скажешь тоже, мой друг! Барахлит он. Перемотка влево не работает.

Славиков стоит на коленях перед магнитофоном, щелкает клавишами — кассеты крутятся.

— Иное дело — всякий ли человек может совершить подвиг? — .Маслов хитровато прищуривается, затягивается папиросным дымом. — Два человека. Одинаковая обстановка. А в итоге: один — герой, второй — в тени, в холодке… Почему так бывает, а? Может, есть они в жизни, такие слагаемые, без которых человек не может быть готов к подвигу? Есть. А вот какие, как считаете?

— Любовь к Родине! — спешит Бакланов, наверняка зная, что «попадает в десятку».

— Верно, любовь к Родине. Высокое сознание долга. Сознание того, что нам, солдатам, доверена защита страны, народа. Так? Так. — Маслов загнул на руке палец. — Что еще?

— Сознательная воинская дисциплина.

— Правильно, сержант Русов!.. — Замполит удовлетворенно загибает сразу два пальца.

Бакланов и тут замечает, глядя на руку Маслова:

— Как в КВН… Баллы за правильный ответ. Мне — один. Русову — два…

— Мастерство еще нужно! — убежденно говорит Рогачев. — Слабаку трудное дело не доверят, а если сам возьмется — силенок не хватит.

Все смотрят на руку замполита, а он не спеша, торжественно загибает оставшиеся два пальца. Все. Пальцы сжаты в кулак. Вот они, все слагаемые.

Вдруг Ваня Кириленко:

— Людей надо дуже уважать и любить. Бильше, чем сэбэ!..

— Верно, Кириленко! Для того мы и живем на земле, для того и служим! — Маслов поднимает сжатую в кулак руку.

Вот он, салют! Знак всечеловеческой солидарности. Любить людей! Любить больше самого себя!

* * *

Над морем клубились белые дымы кучевых облаков — признак хорошей, устойчивой погоды. По всему берегу, вдоль его кромки, дышали ленивые языки прибоя. Внизу, под обрывом, о чем-то по-прежнему толковали солдаты, а Андрей с замполитом стояли возле самой кручи.

— Можете сегодня готовить документы. Не мешкайте. Видите, ничего не разрешимого нет. Откуда товарищам из высокого штаба было знать, что из отдельной РЛС кто-то пожелает идти в летное? Практика показывает, что идут в радиотехнические… Профессия-то, специальность у нас какая, а, Русов?

— Профессия-то и там такая же — военная! А специальность — да, специальность наша тоже замечательная… Работал бы и я по ней, но вы знаете, почему я иду в летное…

Еще бы Маслову не знать! Тогда, в Морском, после партийного собрания был у них с Руеовым откровенный разговор. Узнал Маслов о мечте Андрея — стать в строй вместо погибшего отца. Тогда, слушая сбивчивую, убежденную речь сержанта, Маслов ни секунды не сомневался в истинности его убеждений и слов.

Служи Русов в этой роте, Маслов наверняка знал бы обо всем и еще раньше помог бы Андрею… Как помог теперь. Непросто убедить работников штаба, пришлось идти к самому начальнику политотдела.