Утром на тропе, что петляла вдоль моря, появился пограничный наряд. Ребята умывались, и кто-то толкнул Филиппа:
— А вон твой поэт топает.
Филипп поспешно вытер лицо, кинул полотенце на умывальник и направился к Карабузову. Ефрейтор шел за сержантом-казахом, и у того, как обычно, покачивался иа груди в такт ходьбе бинокль. Но что-то новое было в облике обоих. Подсумки, что ли, толще? Похоже, стали носить больше боеприпасов. Пограничники издалека приветливо улыбались. Филипп был верен себе: в трусах, в ботинках на босу ногу, он обернулся и озорно громко скомандовал:
— Пост, смирно! — Отпечатал несколько шагов строевым шагом: — Товарищ сержант! Дозвольте обратиться к ефрейтору пограничных войск Карабузову? Рядовой Бакланов. Служу по третьему.
Глядя на Филиппа и пограничников со стороны, Славиков философски заметил:
— А знаете, ребята, сдается мне, что в нашем Филиппе пропадает талант строевого командира. Голос, осанка и опять же строевой шаг… Помните у Шолохова о Щукаре: пузцо вперед, головка тыковкой, ну всеми статьями шибает на енерала…
Ребята смеялись, а между Карабузовым и Филиппом тем временем шел разговор.
— Ты, говорят, дырку в гимнастерке просверлил?
— Это по какому же случаю?
— Для ордена! Говорят, что вы там шпиона укокошили и по всей округе всю ночь еще кого-то гоняли. Что, целая группа была? Поймали?
— Ну!
— Что «ну»?
— Служебная тайна, брат.
— Значит, поймали.
— Может быть, брат.
Видя, что от Карабузова ничего не добьешься, Филипп прибег к хитрости, и, хотя была та хитрость шита белыми нитками, Карабузов «клюнул». Да, есть новые стишата. Сюжет, конечно, произвольный. Кое-что из жизни, остальное — фантазия. И Карабузов прочитал Бакланову новые стихи…
Все понятно. Ночью из моря вышли черные тени. Как призраки, неслышно скользнули они между прибрежных камней и, наверное, думали, что скоро густой виноградник скроет их, а там иди хоть в полный рост до большого приморского поселка. Призраки не прошли, у виноградника их ждали пограничники. Ночной короткий бой… Брызнул на лица бойцов виноградный сок, упали срезанные пулями тяжелые грозди, пролилась чужая черная кровь. Мирный берег сбросил сон, и стал он берегом тревоги. И не было на нем укрытия призракам, вышедшим из моря…
Завтракая, Филипп поведал ребятам все, что стало ему известно. Разумеется, не сказал, что из стихов. Сказал, что «под секретом» сообщил ему все это пограничник Карабузов.
* * *
И снова день. Самый обычный, будничный. Градусник у двери показывает в тени плюс тридцать пять. Впрочем, какая это тень? Короткая, жалкая. Скоро ее не будет. Ее съест солнце. Вот такие дела…
Казалось бы, все должно замереть, попрятаться от жары, но на самом солнцепеке шагают по белой земле двое: Славиков и Бакланов.
— Стоп, милый! — повелительно говорит Славиков. — Начнем. Значит, ты должен идти к домику. Небрежно так и совсем не думать о проволоке. Ну, как обычно мы ходим. Уяснил?
— Давай, давай, — смеется Бакланов.
Славиков бежит к домику. Там, возле магнитофона, собрались все ребята. Сегодня на посту «защита диссертации» — испытание нового устройства Славикова. Вокруг поста 33 натянута тонкая проволочка. Концы ее идут в домик к радиосхеме магнитофона и динамику. Если кто-то посторонний приблизится к проволочке, то… А что будет тогда — вот это и проверяет Славиков.
— Ну что, готово? — нетерпеливо спрашивает Рогачев, едва Славиков появляется на пороге.
— Готово. Начнем, — отвечает Славиков и кричит с порога на улицу: — Филипп! Дава-ай!
Наступает тишина. Все смотрят на маленький зеленый глаз индикатора магнитофона. Из динамика слышится легкое потрескивание — это Славиков подкрутил какую-то ручку. Тихо… И вдруг какой-то щелчок, шипение, закрутился диск магнитофона. Включепный на полную громкость, динамик заорал истошным голосом: — «Полундра! На пост ступила чужая нога! Тревога! Кар-рамба!»
Последнее слово как нельзя лучше совпало с чувствами «членов приемной комиссии». Все закричали и бросились к дверям. От дороги к станции чинно шествовал Бакланов. Он приподнял наД головою панаму:
— Наше вам! Сработало?
Ему ответили сразу несколько голосов:
— Порядок! Теперь охрана поста электронная. Пусть из моря лезут диверсанты!
— Скажешь тоже!
Итак, на вооружение поста поступило техническое усовершенствование. Славиков, довольный, откровенно счастливый, уже обещает очередную новинку.
Телефон зазвонил как раз в ту минуту, когда Славиков начал рассказ о предстоящем изобретении.
Андрей взял трубку:
— Сержант Русов слушает! Есть!
Повернулся к товарищам. Лицо спокойное, но в глазах у сержанта уже нет недавнего веселья.
— Тревога! Включаться!
Через минуту только раскрытая настежь дверь да сдвинутые табуретки свидетельствовали о том, что солдаты спешили. Они умели, когда надо, спешить.
Энергопитание на станцию подали быстро. К тому времени Русов связался с КП. Оттуда торопили с включением, хотя, конечно, знали, что у станции свой режим, свои нормы включения. Еще немножко, еще несколько секунд, прогреются лампы, будут включены мощные генераторы и станция войдет в боевую работу. А пока… Русов подогнал ларингофоны, спросил у планшетиста КП:
— Какая работа? Сопровождение?
Секунда, другая. Тишина, потрескивание в наушниках и необычно высокий голос планшетиста КП доносит до оператора задачу;
— Включить станцию на поиск и сопровождение са-молета-нарушителя! Сектор девять! Низколетящая!
— Понял. Самолет-нарушитель. Сектор девять. Низколетящая. Включаемся.
Рогачев перехватил взгляд сержанта и без слов понял, что надо делать. Он занимает место рядом.
Засветился экран. Голубая развертка радиолуча стала рассыпать мелкие крапинки и точки. Засветилась «роза местных предметов». Экран «заговорил». Стоя за спинами товарищей, Славиков впился глазами в узорчатый рисунок побережья… Вот граница, красная черта… вот сектор девять — ничего, только крапинки, только шумы и помехи. Ниже луч! К самым волнам! Есть! Есть цель! Да, в секторе девять. Ишь ты, как низко идет! Хитрит… Ничего, теперь не уйдешь, не скроешься. Рядом сопит Кириленко. Стучит пальцем по экрану. Русов кивает головой. Докладывает на КПз
— Есть цель-нарушитель!
Летят на КП данные. Лаконичные, точные. Сейчас эта крохотная, быстро перемещающаяся метка схвачена многими цепкими невидимыми радиолучами. Схвачена надежно и прочно. И один из этих лучей — луч локатора поста 33. Кириленко уже за шторкой, заносит данные о цели в журнал. С силовой станции сигнал — загорается лампочка. Бакланов что-то хочет сказать. Кириленко, не глядя, включает тумблер громкоговорящей связи, убавляет громкость и слышит голос Бакланова. Всего одну фразу:
— Что там, ребята?
Кириленко прижимает ларинги, тихо говорит:
— Ведем!
В ответ ни слова, только гаснет лампочка переговорного устройства. Бакланову всё ясно. Кириленко продолжает записывать координаты смещения цели.
— Вышли две наши: вторая и третья!
Данные сыплются раза в три быстрее, чем до этого. Авторучка едва успевает записывать номера и цифры.
Обстановка сложная. Цели идут параллельными курсами. Вдоль границы. Еще немного, и две наши цели сольются в одну… Нет, они расходятся. Видно, кто-то работает только по нашим, кто-то разводит их на безопасное расстояние. Отметки целей меняют азимут, идут на сближение с отметкой нарушителя. Значит, еще кто-то работает и над этим. Нервы напряжены. Сыплются, сыплются данные. Сейчас, даже если надо было бы смениться операторам, замена невозможна, настолько накалена обстановка. Помехи! Сиреневые точки и крапинки, сплошные пятна. Как тяжело следить за целями! Ага! Они сыпанули помехи и сменили высоту. Сменим и мы! Теперь цели видны ярче, отчетливее. Они снова в центре радиолуча. Отметки сошлись, идут рядом, параллельно. Все три углубляются за пограничную черту… к нашей территории.
Сержант смотрит на прибор, определяющий высоту. Идут на одной высоте. Русов облегченно вздыхает. Держат его наши. Значит, не уйдет. Что это? На дальнем краю пятой зоны, в нейтральных водах, групповая цель. Сержант указывает на нее и дотрагивается до ларингов Славикова. Тот кивает головой и тут же докладывает на КП:
— Сектор пять! Групповая цель! Азимут… Дальность… Высота…
С КП поступила команда оставить первую, вторую и третью цели. Взять групповую. Негромко переговариваются операторы:
— Наши поволокли «первого». Собьют или посадят? На горизонте целая шайка… Видишь?
— Вижу.
— Эскадрилья…
— Побольше.
— А наших-то, смотри!
— Да еще и с Тополиного взлетели.
— Ну и карусель!
Как много говорит экран! Как много известно операторам радиолокационных постов!
Восемнадцать часов тридцать минут! Чем вы занимаетесь в это время, люди?
Вернулись с работы, ужинаете?
Спешите на концерт или в кино?
Сидите в библиотеке?
Ждете любимую?..
Если бы вы могли угадывать, могли переноситься за тысячи километров к своим близким! Нет, не надо! Всё правильно! Все хорошо. Пусть остается так. Живёт, работает огромная страна. Миллионы судеб, миллионы дел, а на южной границе в эти минуты боевая тревога. Гудят боевые самолеты, воздух пронизан лучами радаров, эфир наполнен словами команд, замерли гарнизоны, ракеты задрали острые сверкающие носы. Все ждут команды, все готовы: летчики и локаторщики, ракетчики и десантники, пограничники и моряки. Так надо!
На экране у красной пограничной черты расходятся параллельными курсами боевые самолеты двух государств. Расходятся без выстрелов и без пуска ракет снаряженные до отказа боевые самолеты. Самолеты идут над нейтральными водами, и видно, как иностранные самолеты поспешно уходят из-под обхвата. И снова параллельными курсами идут самолеты. Второй час, как объявлена тревога. Сколько она еще будет длиться?
Вы задумывались, какой выдержкой, каким гибким умом должны обладать офицеры пунктов наведения? Нервы, выдержка, опыт и еще раз выдержка. Склонились над планшетами седые генералы. Генералы, прошедшие великую войну. А рядом с ними генералы помоложе — их ученики и последователи.
Работайте, живите спокойно, люди! Границы не дремлют. Солдаты знают свое дело.
* * *
В агрегатной зашипел динамик, и чей-то голос из кабины управления приказал:
— Бакланов, переходим на две смены. Переходим на две смены. Как понял?
— Вас понял. Перешли на две смены.
Бакланов посмотрел на Резо. Тот сидел у самых дверей; Возле него в маленькой станционной пирамиде стояли два снаряженных автомата и лежали запасные диски. По дверному стеклу струились потоки дождя. Может быть, на улице была гроза, но из-за шума работающего двигателя ничего не слышно.
— Резо! — прокричал Филипп. — Как думаешь, чего это они взбеленились? Летают и летают. Даже в дождь… Наверное, злятся, что их диверсантов подловили, а?
— А, спрашиваешь! — всплеснул руками Резо. — Обидно им, понимаешь! — В усталых глазах Резо недолгое веселее, и Филипп на правах старшего дизелиста распоряжается:
— Ну что, Резо, надо переходить на две смены.
Резо не слышит, и Филипп кричит:
— Иди спать, говорю!
Резо кивает. Хорошо, сейчас он пойдет отдыхать. До чего неприятное дело — ложиться спать летом, да еще вечером. Но так надо. Это не первая тревога, и Далакишвили знает, что работа может быть напряженной. Резо встает, нахлобучивает на голову панаму, вешает по-охотничьи на плечо автомат и, хлопнув дверью, выскакивает из агрегатной. Филипп остается в станции и думает о недавнем разговоре с директором совхоза. Хороший он мужик, этот Евгений Михайлович. Открытый, приветливый. Не то что Юлькин отец. Директор без всяких там подковырок так и сказал: «Оставайся, солдат, не пожалеешь. Жизнь у нас интересная, а работа как раз по тебе. Рыбаки нам позарез нужны. А со временем, глядишь, и в бригадиры. Закалка-то у тебя армейская». В какие еще бригадиры? Ведь бригадирит Иван Иванович. А он, между прочим, мужик вполне крепкий. Филипп усмехнулся: «Ишь ты, какой гусь! Не успел стать обычным моряком, а уже о бригадирстве размышлять начал. Пустое это дело. Сейчас главное — быть или не быть? Оставаться или махнуть на матушку-Волгу. Однако одно безусловно хорошо: разговор с директором — это уже конкретно. Во всяком случае, всерьез заинтересованы. Поживем — увидим. А как с характеристикой быть? Снимут ли к концу службы взыскание? Надо, чтобы сняли. Очень надо».