Людмила приехала в Прибрежный днем. Была уверена, что Андрей не встретит — откуда ему знать, каким автобусом она приедет? Да и про опоздание самолета он тоже наверняка не знает.

Андрея не было, но она, точно веря в невероятное, все же постояла, подождала… Затем взяла чемоданчик и нерешительно направилась к стоящим возле сельмага женщинам. Ее поразили их лица, их не периферийное любопытство к приехавшей городской барышне, а какое-то непонятное удивление, затаенность…

Почти подойдя к ним, услышала негромкое, как всплеск:

— Небось родственница солдатика…

— Здравствуйте, — сказала Люда.

— Здравствуйте! — разноголосо ответили женщины.

— Скажите, пожалуйста, как мне пройти к военной части?

На лицах стоявших перед ней женщин проступило явное сочувствие и жалость, будто встретили они заблудившуюся в лесных дебрях девочку, будто в чем-то перед ней провинились. Одна из женщин всхлипнула и, сдерживая слезы, поспешно исчезла в дверях магазина. В окнах магазина замелькали лица, а на порог высыпали любопытные детишки.

«Да что же это такое? Что здесь происходит? — встревоженно подумала Люда. Скользнула взглядом по своему вроде бы незатейливому наряду, по успевшим запылиться черным туфлям-лодочкам. Что же случилось?»

Женщины окружили ее. «Почему они ведут себя так? Вроде бы даже ждали меня?»

— А военная часть его туточки, недалече… Мы покажем.

— От нашего села видать даже.

— Господи, сколько машин к ним понаехало, и не могли встретить.

— Ты кем же ему приходишься, милая? Сестричка небось? — интересуется маленькая старушка, трогая Люду за локоть и глядя жалостливыми слезящимися глазами.

Окаменев от окружающей ее непонятности, от участливых взглядов и пугающей недосказанности, Люда, как за спасительную соломинку, ухватилась за этот вопрос:

— О чем вы, бабушка? Я к моему другу приехала. Он у меня солдат, служит здесь.

Но старушка, видно, не расслышала этих слов:

— Да, да… Господи, горе-то какое, доченька!

Людмила оглянулась… К кому бы обратиться?.. Почти крикнула, едва сдерживая готовые выплеснуться из глаз слезы:

— Я ничего не понимаю! Что случилось?

И тогда женщина, первая, к которой Люда обращалась, сделала всем стоящим рядом знак рукой и, осторожно подбирая слова, спросила:

— А вы… Разве вы никакой телеграммы не получали?

— Нет… Ничего я не получала. Когда выезжала, дала Андрею телеграмму, а сама не получала.

— Не получала, значит, — уже более уверенно сказала женщина и быстро взглянула на стоящих рядом односельчанок. Оборвала начавшую что-то говорить старушку — Погодите, баба Ксана! Да подождите же! Так, значит, вы сами сюда приехали, девушка? Господи, да, может, мы все, глупые, перепутали! Скажите, милая, вы не из Киева приехали?

Женщина говорила быстро и по-украински. Люда с трудом уловила смысл ее слов.

— Я из Оренбурга. Андрей, он тоже из Оренбурга.

— Ну вот, говорила я вам! — возмущенно вскинула руку женщина. — Сороки глупые, одно слово — бабы… Такую беду человеку надумать! Вы простите нас. Здесь вчера солдатика грозой ударило, так мы и подумали, что вы родственница ему. А он, голубь, с Киевщины, и фамилия украинская… Вы уж простите нас, глупых.

Людмила не знала, что и сказать. У нее опустились руки. «Украинская фамилия… Ошиблись, значит. Подумали, что я родственница, а у меня русская фамилия и у Андрея тоже…»

— Их часть туточки. Мы сейчас покажем, — заспешили, затараторили женщины, и та, что говорила о солдате с украинской фамилией, она и пошла с Людой за село.

Шли быстро, и женщина, раскрасневшись от ходьбы, все говорила, говорила, видно стараясь отвлечь Люду. Говорила, что пока все хорошо, что солдатик тот жив и его военная санитарная машина почти сразу же увезла в Морское.

Когда до холма, на котором стояла станция, оставалось не более полукилометра, заметили, что навстречу им мчится машина.

Всклубив пыль, машина резко остановилась, из кабины, живой и невредимый, легко выпрыгнул Андрей. Шагнул навстречу. И он, и не он. Побледневший какой-то, в помятой рабочей одежде, осунувшийся, под глазами серые тени.

— Здравствуй, Люда! А я тебя вчера встречал. Сегодня уже и не верил, что приедешь…

Она бросилась к нему и мокрой от слез щекой прижалась к его горячей шее. Всхлипывая, уткнулась носом в открытый ворот гимнастерки.

— Ну что ты, Людочка! Не надо, успокойся. — Прижав Людмилу к себе, он гладил ее мягкие, шелковые волосы, не зная, что делать, что сказать.