У кумухского уздена Мусибутты было семь дочерей, одна другой краше, одна другой моложе. Самой старшей из них Патимат исполнилось шестнадцать лет.

Мусибутта не разрешал дочерям выходить на улицу днем, чтобы Агалар-хан или его нукеры не увидели их, так как Агалар не пропускал ни одну из красивых девушек села. Даже если девочкам надо было идти куда-нибудь, Мусибутта заставлял их запачкать лица сажей и одеться в старье. Как-то Агалар услышал о красоте этих девушек, захотел посмотреть на них и отправился туда, где Мусибутта молотил зерно. Но вернувшись оттуда, Агалар сказал своим нукерам: “Я то думал, люди всерьез называют дочерей Мусибутты красавицами, а оказывается люди насмехались. Они же настоящие серые кошки, как можно на них смотреть без отвращения?”

Сын Агалар-хана Джофар-хан был женат на девушке из Эрпели. Молодая жена жила в Кумухе, а молодой муж учился в Петербурге. Однажды летом Джофар приехал домой и как-то в окружении нукеров смотрел в бинокль с Бургай-калы, что возвышается над селением. На одном из балконов Джофар заметил двух девушек, необычайной красоты… Они вышивали и весело беседовали. Джофар не мог оторвать от глаз бинокль, и все смотрел на этот балкон. В это время на балкон к девушкам стал подниматься какой-то старик. Как только он с лестницы ступил на балкон, девушка постарше встала ему навстречу, подала стул и, налив в пиалу из кувшина айран, поднесла ему. Старик выпил айран, девушка бережно взяла из его рук пиалу и отложила в сторону. Та же девушка вытащила откуда-то блестящий, как зеркало, медный самовар и стала’ возиться с ним. В то время в Кумухе многие кипятили чай в самоварах, которые топились древесным углем.

Когда девушка возилась с самоваром, с ее головы сполз волосник. Она одной рукой бросала в самовар уголь, а другой – отбрасывала назад спадающие с плеч длинные косы. Джофара очень поразило лицо девушки, удивила и восхитила ее красота, ее поведение. Он отдал бинокль своим нукерам и велел посмотреть на эту девушку и сказать, кто она, чей этот дом. Нукеры посмотрели по очереди каждый, но никто не смог сказать, кто эта девушка.

Вернувшись с Бургай-кала домой, Джофар-хан спросил у отца, какой был смысл брать ему в жены девушку из Эрпели, если у них в Кумухе есть свои прекрасные девушки. Агалар ответил, что в Кумухе нет девушки, достойной их положения и богатства, потому и взяли ему в жены девушку из Эрпели, ханского происхождения. Затем отец добавил: “Если тебе приглянулась какая-то девушка из Кумуха, это тоже в нашей власти…”

Агалар спросил сына, в каком магале, в чьем доме он увидел приглянувшуюся ему девушку. Джофар ответил, что дом этот находится в нижнем магале, но этот дом он не знает.

– В нижнем магале есть четыре девушки у Гаджи-Гусейна, три дочери у Калиевых, пять дочерей у Ахмадибутты и семь дочерей у Мусибутты. Но ни одна из этих девушек не обладает той красотой, о которой говоришь ты, и ни одна их этих семей не принадлежит к знатному происхождению, – сказал Агалар-хан.

Джофар отправил нукера в тот дом, который сам увидел, чтобы узнать, чей это дом и кто эта девушка.

Когда нукер вошел в ворота, Мусибутта с гостем пил чай и та девушка, которую нукер увидел в бинокль, обслуживала их. Увидев ханского нукера Мусибутта отослал дочь в комнату и стал приглашать нукера выпить чая. Нукер присел, надеясь, что девушка выйдет, чтобы налить и ему, но Мусибутта сам налил, а девушка так и не вышла. Тогда нукер не стал пить чай и ушел.

Нукер поведал Джофар-хану, что это дом Мусибутты, а девушка – его старшая дочь Патимат. Также он рассказал, как Мусибутта отослал ее в комнату, чтобы она не смела обслуживать нукера, и сам Мусибутта был не очень вежлив и гостеприимен.

Разозленный Джофар-хан вместе с нукером тотчас же пошел к Мусибутте.

– Эй, Мусибутта, ты не знаешь, чей этот нукер? – крикнул Джофар, поднимаясь по лестнице на балкон, где сидел Мусибутта.

– Знаю, мой великий хан, как не знать?..

– Тогда почему ты прячешь дочерей от моего нукера? Мусибутта не знал, что ответить, и что-то мямлил в оправдание. Но тут вышла из комнаты сама Патимат и сказала:

– Нас не отец прячет, мой великий хан, мы сами стараемся не попасть в глаза вашим нукерам.

– Почему?

– Потому что нукеры вашего отца года три назад пришли в дом моего дяди и вот до сих пор он в ханской тюрьме, причем без всякой вины. Мы тоже безгрешные люди, но не убеждены в том, что ваши нукеры поступят с нами лучше, – сказала Патимат очень вежливо, опустив голову перед ханом.

– Почему же ты от меня не прячешься?

– Ты подобен льву, и поступки должны быть у тебя благородны. С твоим появлением осветился наш двор, как от солнца, а солнце приносит радость, мой великий хан! – ответила также вежливо Патимат. Джофар-хан был поражен сладостью речей и красотой девушки.

– Ты, говорит мой нукер, не вышла его угощать чаем, не угостишь ли нас обоих теперь? – спросил Джофар.

– Почему же не угостить, угощу, садитесь, – пригласила Патимат и угостила их чаем. Мусибутта, обрадованный тем, что так мирно кончается стычка с ханом, успокоился и стал вместе с ними пить чай.

– Я такой вкусный чай еще никогда не пил. Теперь, когда я захочу вкусного чая, непременно приду к вам, – сказал Джофар Мусибутте и удалился довольный своим визитом.

В ту ночь Джофар не сомкнул глаз, он пленился девушкой и полюбил ее. Каждый день поднимался он на Бургай-кала и оттуда смотрел в бинокль на дом Мусибутты, но никак не мог увидеть Патимат. По дому и балкону ходили какие-то девушки в лохмотьях и с чумазыми лицами, а Джофар-хан все думал, что это за пугала и куда девалась Патимат. Он очень переживал, что не видит ее. Хоть его и тянуло к ней, но он не мог так же смело, как в первый раз, идти к ним, его что-то удерживало. Каждый день Джофар поднимался на Бургай-кала, каждый день смотрел в бинокль, но прошла неделя, а он ни разу еще не видел Патимат.

– Не пойти ли нам пить чай к Мусибутте? – сказал наконец Джофар своему нукеру:

– Давно пора! – ответил нукер, который видел и понимал его состояние. Он послал человека, предупредить Патимат о том, чтобы она поставила самовар: к ней идет Джофар-хан пить чай.

Так Джофар-хан второй раз пил чай у Мусибутты. На этот раз он сидел дольше и беседовал с хозяином о делах кумухских жителей.

Вернувшись от Мусибутты, Джофар-хан заявил отцу, что он хочет жениться на Патимат и, чтобы отец послал к Мусибутте сватов.

– В своем ты уме, что скажут люди, что скажет родня твоей супруги, если поднять такую бедную девушку до уровня жены? Возьмем ее к себе, как прислугу твоей жены. Она и будет твоя, иначе невозможно, – никак не соглашался Агалар-хан.

– Эта девушка не будет служанкой моей жены, она ничем не хуже ее, а наоборот. Надо засватать, сыграть свадьбу и взять как законную жену. Я иначе не хочу! – стоял на своем Джофар.

Агалару нечего было делать, послал сватов к Мусибутте. Но тот ответил: “Я бедный человек, я отдам дочь за того, кто будет держать поводья моего коня и помогать мне садиться на коня, а не за того, кому я сам должен держать поводья и помогать.”

Джофар-хан был очень озабочен ответом Мусибутты и стал думать, как сломить его сопротивление. Почти каждый день Патимат видела Джофара на Бургай-кале с биноклем, направленным на их дом. Она поняла, что Джофар, действительно, влюблен в нее и потому не хочет ее унизить, обидеть, а хочет сделать законной женой. Ей тоже он нравился. Он был сыном бедной женщины и характером человечнее и порядочнее своего отца.

Через некоторое время он добился, чтобы Агалар-хан освободил из тюрьмы дядю Патимат.

Однажды к Мусибутте от Джофара пришли люди предупредить, если он не отдаст дочь добром, молодой хан заберет ее силой, женится на ней, а его за непослушание бросит в тюрьму.

Напуганные домашние и родственники стали уговаривать Мусибутту, чтобы он отдал дочь. А Патимат тогда сочинила стихи:

Наконец-то Мусибутта согласился, и свадьба состоялась. В канун свадьбы, когда эрпелинцы узнали, что Джофар серьезно полюбил, и женится на бедной девушке, они приехали и забрали его первую жену обратно.

Ханская семья не предполагала, что дело обернется таким образом. Они думали, что старшей и полноправной женой будет эрпелинка, как у всех ханов, а Патимат будет младшей, неполноправной и покорной. У Агалара самого были такие жены. Причем мать Джофара Халла была неполноправной, покорной старшим женам женой Агалара, так как происходила из бедной семьи.

Когда эрпелинка ушла, Агалар-хан поставил перед сыном условие, что он должен взять в жены девушку из высокопоставленной семьи, чтобы Патимат не стала полноправной и старшей женой в доме. Джофар согласился с предложением отца, ибо ему некуда было деваться: у каждого хана жена в доме должна быть под стать ему по положению и происхождению. После Патимат Джофар-хан женился на дочери Иса-Гаджи-бека и на дочери Ганапи-бека, но сильнее Патимат он не любил ни одну из них. Он считался с Патимат, прислушивался к ней, и потому люди со своими просьбами обращались к ней. Она понимала их и через Джофара помогала.

В первое время ханская семья не признавала Патимат, все отворачивались от нее, возвеличивали старших жен Джофара, дочерей беков. Но прошло время, и ханская семья стала признавать Патимат, более того, они стали ее уважать, стали с ней здороваться, делиться. Она была умна, хозяйственна и обходительна. Быстро замечала того, кто был расстроен, печален, подходила к нему, успокаивала, даже веселила. Обладая сама веселым нравом, она не давала никому скучать. К ней стали тянуться члены ханской семьи.

В 1877 году в Дагестане вспыхнул бунт против русского царя. В это время Агалар-хана уже не было в живых, правил в Кази-Кумухском округе на правах ставленника русского царя, а не хана, сам Джофар.

Когда русские войска двинулись в горы, чтобы подавить восстание горцев, Джофар перешел на сторону народа и возглавил восстание. Но бунт был подавлен, все главари арестованы. Джофару удалось скрыться в Хосрехе, но хосрехские богатеи испугались за свою судьбу и предали его. Когда Джофара посадили в тюрьму, кумухцы, обозленные на хосрехцев, которые не смогли уберечь Джофара, сочинили такую песню:

Джофара любил народ за его заботу о нем, за его простоту и порядочность и за то, что мать его была из бедных.

Джофара сначала заключили в Гунибскую тюрьму, затем увезли в Темир-Хан-Шуру. По поводу его ареста весь Кумух был в трауре. Иса-Гаджи-беку и Ганапи-беку не понравилось то, что Джофар перешел на сторону народа и поддержал участников бунта. Когда Джофара арестовали, они нисколько не позаботились выручить его. Мать Джофара Халла и сестра его Умамат просили их заступиться за Джофара, замолвить за него словечко перед царскими чиновниками, но те молча отвернулись от них.

Через несколько месяцев Джофар в тюрьме умер. По всему Кази-Кумухскому округу народ надел траур. Целую неделю его оплакивали в Кумухе, а Иса-Гаджи-бек и Ганапи-бек прямо с поминок забрали своих дочерей из ханского дома к себе. Не прошло и семи дней, они пришли и забрали имущество своих дочерей. Этот поступок беков, которым семья Джофара очень доверяла, сильно оскорбил ханскую родню. Все очень расстроились и переживали. А Патимат по-доброму и с пониманием стала за всеми ухаживать, заботиться о них в эти тяжелые дни, стараясь облегчить их страдания. Целый год носила она траур по мужу, не выходила на улицу, не заходила даже к своим родителям. Ханская семья была очень довольна ею, для них она стала опорой и поддержкой.

Прошло чуть больше года после смерти Джофара, когда до Мусибутты дошли слухи, которые распространяли богатые вдовы Джофар-хана о том, что Патимат осталась в ханском доме с целью завладеть богатством, потому и обхаживает всю родню Джофара.

Пришел однажды к Патимат ее дядя по отцу Омар и рассказал, какие грязные слухи ходят по Кумуху по поводу того, что она сидит в доме своего умершего мужа, хотя у нее нет от него детей.

– Если даже у тебя есть такая мысль, знай, что ханы не дадут тебе стать хозяйкой мужниного богатства. Если даже они дадут, тебе не нужно чужого добра. Мы люди бедные, сами себе зарабатываем на хлеб и на чужое никогда не зарились. Возьми, что принадлежит тебе, и пойдем домой” – предложил он. Патимат очень задела эта напраслина, которую возвели на нее. Она оставила все и собралась к отцу. В ханской семье поднялся переполох, все расплакались, разрыдались, никто не хотел, чтобы она уходила. В доме стоял плач, как в день панихиды по Джофару. Уход Патимат показался им таким же бедствием, как смерть Джофара. Все стали просить ее, умолять, чтобы она не уходила, чтобы не обращала внимания на сплетни беков. Они умоляли не давать повода врагам радоваться ее уходу. Патимат решила остаться. После этого о ней пошла хорошая молва.

Сестра Джофара Умамат уговорила ее выйти замуж за своего сына Магомеда, который был годом старше Патимат и не был женат. Так Патимат стала женой Магомеда и осталась в ханском доме.

Мать самого Джофара-хана Халла тоже была умной, обходительной и добропорядочной женщиной. Она являлась дочерью бедных крестьян. Отец ее умер рано, а мать ходила на работу по найму. Агалар встретил ее в поле, где она собирала кизяк на топку. Она ему понравилась, и хан решил взять ее себе на ночь. Тут Халла экспромтом сочинила про хана стихи, чему он очень удивился и велел нукерам привести ее к нему.

– Меня не надо насильно волочить, я сама приду к тебе, мой высокий хан, – сказала Халла и пришла к нему, но поставила перед ним условие.

– Я бедная девушка, а ты высокий хан. Ты, конечно, можешь позабавиться со мной и завтра выкинуть на улицу. Но зачем тебе брать грех на душу? Ведь на этой земле мы только гости, а на том свете придется перед богом держать ответ за свои злодеяния. Я же хочу тебя избавить от греха и от мучений на том свете. Это вовсе не трудно сделать. Сегодня ты сделай со мной мусульманский махар, и я буду считаться твоей женой, а завтра, если захочешь выгони меня, захочешь, оставь прислугой в своем доме. И мое имя останется честным, и ты будешь безгрешен.

Агалар-хану понравились умные речи Халлы, и он пригласил муллу, сделал махар. Но на следующий день он ее не выгнал и оставил в своем доме как прислугу. У хана были жены из благородных кровей, они стали насмехаться над Халлой, называя ее не иначе, как “сборщицей навоза”. Но Халла не обращала на них ни малейшего внимания, все превращала в шутку, смеялась и пела. Агалару же она очень нравилась, и он держал ее в доме, как свою жену.

От жен своих Агалар не имел детей, а Халла родила ему сначала дочь, затем и сына Джофара. Благородные жены Агалара жили с ним на втором этаже, а Халла жила на первом, где прислуга. Хоть дети у Агалара были только от нее, он не мог ее поставить в равные условия с другими женами, боясь их гнева. Если ханским женам удавалось увидеть со своего балкона Халлу на нижнем этаже, они не упускал и случая напомнить ей: “Наверху – ханы, внизу – слуги”. Они ревновали хана к ней, так как видели, что хан ее любит. Но больше всего их задевало то, что только у нее были дети от хана.

Однажды цовкринцы привезли дрова из ханской рощи, нагрузив их на ослов, и выгрузили на ханском дворе. Когда дрова стали распределять и раскладывать, Агалар-хан и его благородные жены, сидя на балконе, смотрели, как придворные возятся во дворе. Тут Агалар сказал стихами:

Халла же в это время была занята детьми и не могла выйти. Но ей передали слова хана, и она, оставив все дела, вышла во двор за дровами и начала возиться там. Ханшу Шамай очень задело внимание Агалара к этой, по ее мнению, не стоящей его внимания, женщине. Она тут же сочинила четверостишие, чтобы задеть Халлу:

Халла обернулась, посмотрела на балкон и ответила Шамай:

Тут Агалар не выдержал и ответил:

– Клянусь Аллахом, корона – Халла, если бы ты не ответила так, я бы тебя на месте расстрелял!

Родственники благородных жен Агалара тоже насмехались над Халлой. Им очень не нравилось, что хан уделяет ей столько внимания и проявляет заботу, называли ее “навозным жуком”.

Когда родственники Шамай услышали о последнем инциденте, происшедшем в ханском дворе, ночью они бросили в окно комнаты Халлы куски кизяка и навоза. Вот, мол, твой удел.

Утром же Халла собрала все это аккуратно, подождала, пока Шамай-бике выйдет на балкон, и сказала громко:

– Ой, Шамай – княгиня, этот кизяк и навоз твои родственники бросили в мое окно по ошибке. Они ведь должны знать, что у тебя нет рук, чтобы собирать кизяк для топлива! Если мне понадобится топливо, у меня есть руки, чтобы собрать его. Возьми лучше их себе, это понадобится тебе, безрукой.