В последние годы, когда мне становится так трудно, что невмоготу, помогает мне и боль выдержать, и с бедой справиться память об отце. Многое приходится делать иначе, чем собиралась, стоит придти мысли: “А как бы он поступил? “Подумаю, сопоставлю, и все становится, так или иначе, на свои места.

Со временем высветилось во всей полноте определение успехов кумухского колхоза имени Гаруна Саидова в одном из очерков журнала “Советский Дагестан”. Его заголовок – “Как кладкою крепок дом”… емкая характеристика трудового коллектива колхоза и моего отца Нажмутдина Шурпаева, бессменного руководителя хозяйства в течение долгих лет.

В последний год жизни отец тяжело болел. Когда он лежал в махачкалинской больнице, я спросила его однажды: “Чем помочь тебе, отец? Что я должна сделать?”

Улыбнулся отец. А его образный ответ так разбередил душу, что я всю дорогу домой проплакала. В тот же день родились стихи:

Утром, еще на рассвете, отец уходил на работу. Это было его нормой, иначе у него не выходило. Однажды городской его гость обиделся на отца, за то, что он оставил его спящим, а сам спозаранку ушел из дома. Мать поспешила успокоить гостя:

– Нажмутдину завтрак и в горло не полезет, пока не обойдет фермы, не увидит, сколько молока надоено, а в поле не удостоверится, что все тракторы и все комбайны на ходу, работают как следует.

Когда отец вернулся к завтраку, гость спросил его:

– Скажи-ка, Нажмутдин, зачем тебе заведующий фермой и бригадиры в поле, если ты ни свет, ни заря встаешь, и сам занимаешься и фермой, и полем?

– Кто это тебе сказал? Откуда вывод такой? Как можно держать работника, которому не доверяешь! Еще как доверяю! Просто вижу, другие мужчины утром пробежку большую делают, уверен: ты тоже с зарядки сегодня начал, наверно, всегда ее делаешь. А я, чем зря тратить силы – полезное дело сделаю: вместо бега – обхожу фермы, поля, воздухом чистым дышу. В общем, друг, я сочетаю приятное с полезным. Вот сегодня, к примеру, новая доярка надоила на шесть литров меньше, чем та, что до нее этих же коров обслуживала, эта новенькая мне заявила, что коровы бьют копытом и разливают молоко. Слыхал?

А я ей: “Если ты не можешь с коровой общий язык найти, придется нам другую доярку поискать. Наши доярки, к твоему сведению, получают в месяц не меньше двухсот пятидесяти рублей, желающих к нам устроиться на работу очередь стоит.”

– А ты что, проверяешь надои?

– Конечно! Молока должно быть больше, сейчас весна, а не осень. Я даже сравниваю, сколько получали мы в прошлом году от этих коров и в это же время…. – Иначе – не добиться настоящего сдвига и роста.

Люди любили беседовать с председателем. Во всей его натуре, в разговоре, в характере чувствовалась любовь к своей работе, забота о людях. Он говорил очень увлеченно, а его речь пересыпалась пословицами, поговорками. Народная мудрость, да шутки-прибаутки помогали в делах. Сказывалось и его многолетнее правило: он даже отпуска не брал. На больничной койке ему было неспокойно, неуютно, страдал не только от болезни, но и от того, что был в отрыве от любимой работы: вместе с людьми и для них.

В больнице он тоже вставал спозаранок, и до прихода врача шел к телефону и звонил на кутан, интересовался всеми делами, то велел своему заместителю Сулейману позвонить в Кумух и узнать то-то и то-то. Он из больницы звонить в район не мог, вот и потому просил своего заместителя позвонить с кутана.

Как-то по пути на работу, зашла я утром к отцу. – Интересно, пошел ли дождь ночью в горах, как думаешь, дочка. Здесь только моросило, хорошего дождя не было. Пока врачи не пришли, пойди-ка, позвони Сулейману, спроси, был ли дождь на кутанах или нет.

– Вах, вах, Нажмутдин! Я думал, что это ты всю ночь в темное окно заглядывал? Не мог понять, кого ты ждешь, кого выслеживаешь! – Засмеялся сосед по палате.

– Понимаешь, сейчас самое время земле влаги напиться. Земля и дождь золото рождают. Сам видишь, это лето у нас выдалось засушливое.

Когда идет дождь, я радуюсь так, как-будто в мою шапку бросают горсть золотых монет. Правильно, оказывается, моя тетушка говорила: “Болезнь и смерть – время не выбирают”. Вот так и со мной вышло, мне бы в такое трудное время вместе с людьми быть, быть на работе. А я вот лежу…

Тридцать третий год пошел стажу отца. Хозяйство, работа и он слились во что-то единое, он прирос к своему делу и без него уже жизни не мыслил…

В 1953 году руководство Лакского района стало просить Нажмутдина Шурпаева возглавить колхоз имени Саида Габиева, он наотрез отказался. У разваленного хозяйства, кроме долгов, ничего не было, несколько лет подряд колхозники не получали заработка, запасов – никаких, зато большой долг государству.

Первый секретарь Лакского райкома партии – Чалабов знал к кому обращался. Мой отец грамотный финансист, ревизор, человек трудолюбивый и настойчивый. Чалабов верил: Нажмутдин Шурпаев тот руководитель, который сумеет вывести колхоз из разрухи. И сам Чалабов – честный, трудолюбивый, интеллигентный человек – пользовался уважением и любовью народа. Не было в районе человека, который мог бы ему в чем-либо отказать.

Пригласил однажды Чалабов отца и попросил возглавить хотя бы временно кумухский колхоз. И отец не смог ему отказать. Но все же решил уточнить.

– Допустим, я возьмусь, займусь временно делами хозяйства. Люди будут, естественно, ждать улучшения дел, продвижения вперед… И тем более, что не получали своего заработка несколько лет. А перспектив – никаких нет, запаса никакого. Государство больше ничего не даст, колхоз уже давно и много должен. Какой толк будет от моего временного руководства? Явно, что придется уйти, не оправдав надежд людей. Как я тогда посмотрю им в лицо? Я привык, что моя работа идет хорошо, совесть меня не мучает. Сейчас по крайней мере, от меня ничего не будет зависеть. Не лучше ли мне спокойно делать, что у меня хорошо получается?

– Мы скажем колхозникам, что назначаем тебя председателем временно, по необходимости, а потом пусть они подберут себе хорошего председателя, а ты займешься своей прежней работой.

– Интересно, почему они сейчас не подбирают хорошего председателя, зачем нужна эта канитель со мной? – сопротивлялся отец. Он понимал, что не все так будет, как обещает Чалабов. Чувствовал скрытый смысл в его настоятельности. Прямо от Чалабова Нажмутдин пошел посоветоваться к своему дяде Гаджи Шурпаеву. Тот в свое время организовывал этот колхоз и был первым его председателем.

– Сынок, – сказал дядя Гаджи, – Ибрагим Чалабов очень порядочный, благородный человек, не даст он тебе упасть, в любом вопросе разберемся. И все твои родственники помогут, какому пришлому человеку дело до нашего хозяйства? Почему надо ждать, что кто-то из чужих краев захочет в нашем очаге порядок навести? Не из Цудахара, или Гуниба приглашать человека, чтобы привести наш колхоз в порядок! Самим все сделать надо, самим поднатужиться. Скоро уже весна, начнется пахота и тебе надо скорее войди к людям в доверие и даже охладевших к колхозу побудить выйти на работу. Подай им надежду на улучшение дел. Если ты станешь хорошо работать, и люди за тобой пойдут, и Аллах поможет. Вот посмотришь.

Вот так и начал работу отец. Настала пора пахоты, но ни инвентаря, ни пахарей не хватало.

– У нас родни много, а друзей еще больше, – подсказал дядя. Обойди всех и попроси помочь. Пойди в каждый дом, предложи, чтобы не только вышли на поле, но и помогли своим инвентарем, твердо обещай потом расплатиться за все. Я тоже обойду кого смогу. Из любого затруднительного положения есть выход, Нажмутдин.

Обошел отец всех двоюродных и троюродных братьев, близких друзей. И никто ему не отказал, вышли со своим инвентарем. Так он с помощью родни и друзей засеял, притом вовремя, все поле в ту весну. Очень радовался отец первому успеху. И люди тоже с радостью толковали о новом председателе. А на уборку урожая вышли еще больше.

Для заготовки на зиму кормов пришлось обратиться за помощью к директору школы – Юсупу Айгунову. Вот и появились старшеклассники на сенокосе. А своего двоюродного брата Сагду председатель уговорил взяться за организацию молочно-товарной фермы, а другого двоюродного брата Камиля, – взяться за отары овец. На третьего двоюродного брата Билала, легла ответственность по заготовке кормов. Очень просил их отец, чтобы не подвели всего один этот раз. Подключился к работе с людьми и дядя Гаджи, уважаемый в селе аксакал.

Характер у отца твердый, за что не брался, все доводил до конца, того же требовал и от других..

Помню, однажды поутру он звонил из Кумуха на кутан своему заместителю:

– Слушай, Сулейман, этот наш новый чабан, шалинец, жалуется, что ты обещал до зимы обеспечить его жильем и на таких условиях пошел к нам на работу. А ты слово не сдержал, и остается человек без крыши над головой. В чем дело?

Не знаю, что ответил Сулейман, но отец жестко сказал:

– В таком случае, надо же было хорошо подумать, прежде чем слово давать человеку. Никто из тебя это обещание насильно не тянул?

А теперь, по-моему, делать нечего, слово свое тебе придется сдержать. Если ты один раз обманешь, больше уже тебе не поверят. Доверие людей – это самое главное в нашей работе.

И снова Сулейман что-то сказал отцу, и отец сказал ему:

– Как это нет возможности? Уступи ему комнату, в которой ты ночуешь, а сам, пока построишь жилье, ночуй в канцелярии.

Отец был не только человеком заботливым, он очень болел за своих колхозников. Если к нему на работу попадал пьющий человек, он сам заставлял его бросить пить или расставался с ним. Если попадался нечистый на руку, тоже отучал от этой привычки.

Помню, однажды поднялся шум из-за колхозника, который продал на сторону три арбы колхозного сена, а деньги присвоил. Милиция задержала его с поличным, решили привлечь нарушителя к уголовной ответственности. Председатель добился разрешения на товарищеский суд. Суд и колхозники сказали, что он продал не только эти три арбы, которые обнаружились, а гораздо больше. Нажмутдин сказал ему:

– Ты продал эти три арбы сена за 1500 рублей. Как выяснилось, ты продавал сено и раньше, хоть остался не пойманным. Поэтому мы прибавим к ним еще 1500 рублей. Итого получается 3000 рублей. Или напиши расписку, что ты взял деньги в колхозной кассе в долг, если не хочешь встать перед судом. А долг в три тысячи рублей ты сможешь возместить за несколько месяцев добросовестной работы. И запомни, еще раз выкинешь что-нибудь подобное, пеняй на себя. Сами привлечем тебя к уголовной ответственности, и придется тебе с нами проститься. Конечно же, пристыженный “торговец” сеном написал расписку. Тогда еще товарищеские суды не были в обиходе, председатель пришел к мысли о таком суде.

Первые годы колхоз просто нищенствовал. Настало, наконец, время, что на один трудодень колхозник получил полкило зерна: Для другого хозяйства – это мелочи, а в колхозе имени Саида Габиева стало первым скачком. Что только не придумывал председатель, чтобы приумножить общественное добро: купил пчел и организовал колхозную пасеку, покупал осенью и весной на базаре скот, его вынужденно продавали люди из-за нехватки кормов. А колхоз откармливал их, чтобы сдать потом государству на мясо. На непахотных землях по инициативе председателя раскинулись фруктовые сады. Так прошел не один год.

– Подниму колхоз, приведу все в порядок, передам хозяйство надежному человеку и уйду на свою прежнюю более-менее спокойную работу, – говорил, бывало, отец в трудную минуту, но колхозники, увидев его работоспособность, порядочность и заботу о людях, и не думали его отпускать. Теперь ему не приходилось обращаться за помощью к своим родственникам и друзьям, как в первые годы. Любой колхозник откликался на любую его просьбу. Если требовалось отправить бригаду на кутанный сенокос, отец вначале советовался с людьми, даже согласия их просил, ехали на работу, зная зачем и насколько едут, вот и не бегали по врачам, собирая справки о противопоказаниях к работе.

Помню, как-то отец пришел к нам в школу. Тогда я училась в девятом классе. Собрали всех комсомольцев в один класс на беседу с председателем колхоза.

– Честно говоря, ребята, – начал он, – я и не думал, что у нас в школе, под боком учатся такие красивые, рослые и умные дети. По вашим глазам вижу: вы умны и сознательны. Видимо, это моя вина, что редко очень посещаю школу. Просто некогда. И мои дети, видя занятость отца, не дают повода, чтобы я приходил в школу. Даже не знал, что моя дочь, которая сидит среди вас, учится уже в девятом классе. Думал, что она еще в седьмом, восьмом. Я уверен: вы все не даете повод своим родителям ходить в школу, упрямо справляетесь со своими затруднениями, по вашим глазам вижу, что серьезные вы люди. Теперь хочу с вами, как со взрослыми людьми, поделиться своими затруднениями. Видите ли, нам пришлось всю рабочую силу колхоза отправить на кутаны для уборки сена и не подумали, что у нас есть поля, куда комбайн не может подняться, есть кое-где и луга, которые надо скосить. Пока мои работники вернутся с кутана, здесь все пропадет, надо бы сейчас убрать. Правда, я к вам шел попросить помочь собирать колосья после комбайна, а теперь я вижу, что эту работу смогли бы сделать и младшие классы, а вы при желании смогли бы нам помочь в уборке пшеницы и сена. Есть ли среди вас ребята, знакомые с этой работой, поднимите руки.

Руки подняли почти все.

– А есть ли среди вас желающие помочь колхозу? Опять взметнулись руки.

– Молодцы! Честно говоря, не хотелось обращаться прямо к вашему директору или учителям с этой просьбой. Хотел сначала, узнать ваше мнение и, если вы согласны, обратиться с просьбой к директору. Могу я теперь попросить директора, чтобы он позволил вам оказать колхозу такую помощь?

– Конечно! Конечно!

Так мы на следующее утро оказались на колхозных полях. Отец приходил к нам, хвалил нас, советовал, где как лучше скосить, где лучше сушить скошенное. Даже проверял, острые ли у нас серпы. Теперь в колхозе заготавливали на зиму столько сена, что на следующий год оставалось. “Берегите корма, может следующий год будет засушливым, может, будет дождливым и мы не сумеем заготовить корма”, – говорил отец своим колхозникам.

Помню, как-то позвонил ему домой первый секретарь райкома КПСС Цахаев:

– Нажмутдин, тут на тебя жалуется председатель соседнего колхоза, что ты больно дорого продаешь сено? Стояла зима, и с кормами везде было плохо.

– Мы сеном не торгуем, и мы их не просили его покупать. Самим нужно! Раз пришли с мольбой, то пошли им навстречу и продаем по той цене, по которой нам оно досталось. Если они думают, что так дешево можно получить сено, почему же сами не заготавливают, а берут нас за горло? Их луга в два раза больше и лучше наших? Или они думают, что наше поле и сенокос урожайнее и судьба благосклоннее? Солнце светит всем одинаково, и дождь к ним и к нам одинаково идет. Бог никого не отделяет.

Отец не любил тратить время впустую. Хоть он и хорошо играл в нарды, в шахматы (чему он научился еще в молодости), он почти не играл с гостями, говорил только о деле, о своем колхозе. Лишних хабаров не любил и не увлекался ими. Даже на годекан не ходил, некогда было. Свободное время он в основном тратил на чтение периодики: выписывал много газет и журналов. Как-то я спросила его, зачем он выписывает журнал “Пчеловодство” или юридические журналы, ведь у нас в доме нет ни судей, ни прокуроров, нет и пчеловодов.

– Каждый руководитель должен быть на голову выше своих работников. Я должен знать законы, не хуже, чем прокурор, я должен разбираться в пчеловодстве не хуже, чем наш пчеловод Омар. Правда, он тоже выписывает этот журнал, а вдруг он что-то пропустит, что-то не примет во внимание.

У нас есть пасека, и я должен хорошо разбираться в пчеловодстве, не хуже агронома должен разбираться в полевых работах, иначе любой жулик может меня вокруг пальца обвести. Ты думаешь, ко мне попадают люди на подбор честные и добросовестные? Просто, мои работники хорошо знают, что меня не проведешь, ибо со мной работать иначе нельзя. У нас есть хорошая пословица: “Лучше сначала научись свое добро беречь, чем потом вора ругать”.

Однажды из Министерства сельского хозяйства Дагестана дали указание посеять кукурузу на пятидесяти гектарах прикутанной пашни. Убежденный в том, что кукуруза здесь не вырастет, Шурпаев отказался выполнить указание. Ему это поставили в вину и стали таскать по инстанциям.

Тогда пошел председатель в Научно-исследовательский институт сельского хозяйства Дагестана и потребовал провести лабораторный анализ почвы на кутане и дать гарантию, что уродится тут кукуруза. “Тогда я и посею там “Королеву полей”, – сказал он ученым. Лабораторный анализ показал, что на этих полях кукуруза не вырастет.

А те колхозы, что беспрекословно выполнили требование Министерства, остались в ущербе: кукуруза-то и не подумала расти. Что было это во времена правления Хрущева, наверное стоит отметить.

В другой раз приехали незванные ветеринарные врачи и, не долго думая, стали утверждать: 32 коровы болеют бруцеллезом.

– Вы ошибаетесь, – ответил председатель. – У нас и свои ветеринары есть, мы не ждем, пока кто-то приедет, да проверит наш скот! Специалисты колхоза сами его регулярно проверяют – это нам больше чем кому-то надо. Коровы здоровые – мы проверяли их буквально месяц тому назад. Необходимо заново сделать анализы.

– Делать повторные анализы нам не положено, – сказали проверяющие.

– А ошибаться вам положено?

Нажмутдин не таков был, чтобы оставил начатое дело на полпути, он обязательно доводил все до конца.

И на этот раз он пригласил нейтральную комиссию ветврачей. Тщательно они проверили коров. Ни у одной бруцеллеза не оказалось.

– Видимо кому-то вздумалось заставить нас хоть таким образом сдать государству лишнее мясо, – сказал председатель в заключение.

Колхоз имени Саида Габиева всегда выполнял задания по сдаче мяса и молока, даже перевыполнял их. Однажды на совещании в лакском райисполкоме коллеги-председатели из других колхозов обвинили Нажмутдина Шурпаева чуть ли не в жульничестве, он, мол, закупает у населения скот, откармливает и сдает его, вместо того, чтобы сдать свой.

– Какое же это жульничество? Мы честно покупаем скотину, откармливаем ее и хлопот у нас хватает. Зато и приносим пользу себе и государству! Почему же вы так не делаете? Кто вам не разрешает? – Что они могли ответить Нажмутдину?

Постепенно улучшалось качество, повышалась экономика, и колхоз вышел на первое место в районе, регулярно стал получать переходящее Красное знамя. А там и на республиканской доске почета у входа в махачкалинский городской парк. Однажды, идя по улице Буйнакского, я остановилась у арки, где среди имен передовых хозяйств красовалась золотыми буквами надпись “Колхоз имени Саида Габиева Лакского района”. Тогда я обрадовалась так, будто увидела портрет отца; платочком вытерла надпись, очистила от пыли. В 1970 году все члены колхоза получили премию, и сам Нажмутдин Шурпаев – удостоен ордена “Знак почета”.

– Странная черта есть у нашего районного начальства, – пожаловался как-то мне отец, – если колхоз отстает, если его разбазаривают, обворовывают, такому – оказывают поддержку, отпускают ссуду. Если же колхоз передовой, так и норовят найти в нем недостатки, суют палки в колеса. Сколько разоренных хозяйств нам навязали, чтобы слить их с нашим колхозом. Мы долги ихние отдаем и колхозников на ноги ставим, приводим в порядок фермы и пастбища. Вот теперь разорился Убринский колхоз, что за двумя ущельями от нас, и этот нам навязывают.

Есть такая пословица: С осла поклажа не убывает. Теперь наш колхоз тоже превратился в спину осла. – Затем в раздумье отец добавил: – Удивляюсь, как мог разориться колхоз, у которого такие прекрасные обширные пашни и пастбища, такая плодородная земля?

Несколько месяцев не соглашался Нажмудтин взять Убринский колхоз и слить со своим. Но, видимо, кто-то его уговорил, и он, в конце концов, согласился. В тот же день пришел вечером бригадир нашего колхоза и стал беседовать с отцом:

– Нажмудтин, я слышал, что ты дал согласие слить Убринский колхоз с нашим. Правда ли это? А знаешь ли ты, что в этом колхозе нет даже семян на весенний посев, что они крупно задолжали государству, а расплачиваться придется нам?

– Почему же не знаю я. Знаю. Ведь, когда покупают дом, его с горы не осматривают. Я был там, проверил всю документацию, походил по фермам, по хуторам. И знаешь, этот колхоз находится в лучшем состоянии, чем те, которые мы раньше взяли на себя. Убринцы имеют прекрасные пастбища, луга, хорошую пахотню. Я всегда завидовал им, имеющим такие просторы сенокоса. Если потрудиться, там можно вдвое получить урожая и сена скосить, чем на наших полях. Был бы хороший хозяин. Ведь недаром говорят, что и маленькому богатству нужен большой хозяин. Помню, мой дядя Гаджи Шурпаев говорил в таких случаях: “Не пойдем же мы приглашать цудахарцев сделать порядок в нашем очаге”. Умный был мужчина, мир праху его.

Как-то отец пришел домой среди дня, что для него было редкостью, ибо где-нибудь на полях вместе с колхозниками он что-либо перекусывал, а обедал попозже дома. Как-то пришел отец спешно и спросил меня, где наша стиральная машина. Я сказала, где она. Поинтересовался о матери. Ее не было дома.

– Ну-ка, девочки, вытащите-ка стиральную машину. Мы вытащили. Он окликнул парня-шофера, что стоял возле ворот, и велел забрать эту машину.

– Там, на убринской ферме сметану нечем взбивать и она пропадает, а я видел в одном колхозе стиральной машиной сбивали сметану и делали масло. В продаже сейчас нет стиральных машин, поэтому пришлось пока отдать нашу. Потом купим, – объяснил нам отец.

Правда, когда мать узнала об этом, выразила недовольство и поругала отца, напомнила, что у нас большая семья и без стиральной машины не обойтись. Но все же машина наша не вернулась домой, только через несколько месяцев мы купили новую.

Отец, будучи сам очень трудолюбивым человеком, не любил бездельников и не позволял нам, детям, попусту тратить время. Во время каникул ребят отправлял на кутаны, помогать колхозу собирать сено.

– Чем здесь будут бегать, собак гонять, пусть полезным делом занимаются, – говорил он матери, когда она не хотела их отправлять далеко от себя. Нас, девочек, тоже посылал на полевые работы вместе с колхозниками, хотя по дому бывало много работы.

– Домашнюю работу делайте в непогоду, а погожие дни для полевых работ, ведь каждый помощник в цене золота, – говорил нам отец. Получившему аттестат, он давал наставление.

– Хочешь учиться, езжай, поступай и учись. Не сможешь – работай. Я, как другие отцы, не намерен устраивать вас в институты, да и не к чему это. По мне хорошая доярка лучше посредственной учительницы или врача, хороший пастух лучше любого инженера.

– Ты посмотри на других родителей, которые месяцами сидят в городах, устраивают своих детей в вузы, выводят в люди, а ты только и норовишь превратить наших в работящих ишаков! – упрекала мать отца.

– Я не другие, Султан-Патимат, у меня отца не было, не помню его и не знаю, как отцы устраивают детей в институты, поэтому за такую неграмотность ты меня извини. Коль я сам без отца выучился и вышел в люди, думаю, что и мои дети, у которых есть отец, чтобы обогреть и прокормить их, смогут стать людьми. Пусть учатся справляться с жизненными трудностями сейчас, с детства, с молодости, ибо народная мудрость гласит: “То, что не сделал, когда усы скручиваешь, не сделаешь, когда бороду гладишь”.

Порой мне казалось, что отец заботится о колхозниках больше, чем о своей семье. Помню, когда я жила в городе, приехала в село моя тётя, попросила меня купить меду в колхозе, ибо слышала, что кумухский колхоз продает пчелиный мед. Я спросила вечером отца, действительно ли они продают мед, он подтвердил и разрешил мне придти и купить у них мед.

Утром я спросила своего брата, который работал в колхозе, по какой цене у них мёд. Он мне сказал по пять рублей за килограмм. Взяла бидон и деньги, пошла в правление колхоза, куда надо было внести деньги, а затем в складе взять мёд. Я заплатила пятьдесят рублей за десять килограмм и пошла к отцу, подписать бумагу о получении мёда со склада. Он посмотрел на бумагу и окликнул своего бухгалтера:

– Башир, а Башир! Что ты ей выписал мёд по пять рублей, разве она колхозница?

– Ну и что же? Её отец работает в колхозе, брат работает в колхозе, она же не чужой человек для колхоза, – пошутил Башир.

– Но она не для отца и не для брата берёт, а для себя, и работает в городе учительницей, потому отпусти ей по той цене, по которой мы отпускаем служащим.

Оказывается, колхозникам мед продавался по пять рублей за килограмм, а служащим, вернее тем, кто не работал в этом колхозе – по семь рублей.

– Я больше не взяла с собой денег… – сказала я. Тогда отец вытащил из кармана двадцать рублей и протянул мне. Так мне пришлось краснеть в тот день перед сотрудниками отца.

Вечером, когда отец вернулся домой, я хотела сделать ему замечание, он был более сердит на меня, чем я на него:

– Как ты, моя дочь, не понимаешь, что из-за двадцати рублей я не стану позориться перед людьми. Ведь если один не скажет, то второй скажет, вот, мол, Нажмудтин своим родственникам отпускает мёд по льготной цене. Завоевать авторитет и уважение гораздо труднее, чем его терять. Никакими хитростями народ не проймешь, хитрость, и обман белыми нитками шиты, так что надо быть во всём кристально честным, не надо допускать и мухи, чтоб из неё делали слона.

Когда убринский колхоз слили с кумухским, Нажмутдину пришлось оказать немалую помощь и поддержку убринским колхозникам, которые не были виновны в развале своего хозяйства. Рассказывают, как-то Нажмутдин стоял во дворе правления колхоза с несколькими сотрудниками и в это время подошла к ним незнакомая пожилая женщина:

– Сыновья, не скажите ли вы, как мне найти председателя Нажмудтина? – обратилась женщина к ним.

– Мамаша, вам только Нажмудтин нужен, может, и мы сможем вам помочь? – пошутил сам Нажмудтин.

– Не знаю, валлах, мне посоветовали обратиться к Нажмудтину, но если и вы сможете помочь…

– Говорите, говорите, что у вас? – спросил опять Нажмудтин.

– Валлах, сын мой, я всю жизнь работаю в убринском колхозе. У меня в хозяйстве одна корова и одна тёлка. В этом году я не смогла запастись кормами: у меня ноги болят. Продать корову и телку тоже не хочу, хоть сын, который живет с семьей в городе, настаивает, чтобы я продала всё и переехала к ним в город. Если бы колхоз согласился взять к себе мою корову и тёлку на зиму, до весны, пусть и молоко себе оставляют, я еще и заплачу, тогда, погостив зиму у сына, я вернусь домой со спокойной душой.

– Если ты всю жизнь проработала в колхозе, колхоз пойдет тебе навстречу. Если твоему скоту корма нужны, мы можем выделить тебе корма, если тебе самой нужно что-нибудь, тоже можем помочь.

– Да откроется тебе все четыре стороны и все семь дорог на этом свете, сын мой, ведь если будет корм для скота, я никуда и не уеду. У меня всё есть, слава богу, сын не оставляет меня без внимания и заботы, да вот только в город уехать никак мне не хочется.

– Не уезжай, разве можно разрушать свой очаг? Мы тебе поможем.

Затем Нажмудтин спросил у женщины фамилию, имя и сказал, чтобы она спокойно шла домой, а их бригадиру будет сказано, чтоб помог с кормами.

Уходя, женщина спросила:

– Сын мой, а как передать бригадиру твой наказ, как тебя зовут?

– Меня зовут Нажмудтин. Так и передай бригадиру, как я сказал.

Женщина смутилась, покраснела от удивления, затем подошла к отцу, взяла его руку, поцеловала и ушла.

А другая убринка, которая пришла в правление кумухского колхоза, попросила выдать ей аванс в сумме двухсот рублей, чтобы проводить в армию сына, говорят, была не мало удивлена тем, что ей выдали шестьсот рублей, которые были начислены за полгода, ибо у неё за полгода работы в колхозе оказалось начисление более шестисот рублей:

– Ваппабай, я же оказывается теперь в рай попала! Надо же, за шесть лет работы в убринском колхозе шесть рублей не получала, а тут за шесть месяцев – шестьсот! – никак не могла нарадоваться горянка.

Так постепенно, исподволь он завоёвывал уважение, доверие и любовь каждого колхозника. Говорят, когда кто-нибудь в колхозе поступал неправильно, другие его упрекали: “Как же ты после этого посмотришь в глаза Нажмудтину?”

Но было бы ошибкой утверждать, что он пользовался таким же уважением и у районного начальства. Нажмудтин был по характеру правдолюб и смело говорил правду в лицо и начальству, и рядовому. Он не раздаривал колхозное добро и не отпускал из склада по дешёвке районному начальству мясо и другие продукты. Они же, привыкшие, что другие председатели-сами носили дары, никак не могли свыкнуться с мыслью, что Нажмутдин не гнется перед ними, и поступали с ним бесцеремонно. К примеру: однажды районное начальство решило проложить шоссейную дорогу через Кумух в районные села, по проекту дорога эта проходила как раз там, где располагалась колхозная ферма. Вызвали Нажмудтина в райисполком и велели убрать с дороги колхозную ферму.

– Ферма же не булыжник, чтобы так легко переставить с одного места на другое. Мы очень много сил приложили и денег потратили, чтобы построить её. Неужели нельзя дорогу протянуть чуть в стороне?

– Нет, нельзя. Надо строить по проекту. Чего ты боишься, ведь у вашего колхоза есть возможность еще десять таких ферм построить?

– Не думаете ли вы, что эту возможность через небесное окошко Бог нам с неба свалил? Если бы мы, как нередко у нас бывает, сегодня строили, а завтра ломали, не умея ценить и беречь каждую копейку, вряд ли наш колхоз имел бы сегодня такую возможность. Так что ни один колхозник не даст согласия ломать ферму, и вам надо изменить проект. Я думаю, что инженер, предложивший вам проект, был родственником Николая второго.

– О каком Николае ты говоришь, не думай, что мы с тобой шутки шутим?

– И я не шучу. Разве вы не знаете историю прокладки железной, дороги из Петербурга в Москву?

Говорят, царь Николай второй, показывая, как нужно строить эту дорогу, положил линейку на карту местности и провел карандашом. Оказывается, в одном месте палец царя выступал за линейку, и линия скривилась. А те же, кто строил дорогу, хотя была возможность проложить её прямо на этом месте, скривили, ибо царь так начертил. Эта история превратилась в притчу. Как бы строительство и вашей дороги не превратилось в притчу для наших детей и внуков. Надо бы подумать и об этом.

После этой беседы, районное руководство не изменило своё решение. Нажмудтин собрал общее собрание колхозников, и все единогласно выступили против сноса фермы, и руководству пришлось сдаться.

А вот еще история с собственностью колхоза: пригласил Нажмудтин на прикутанные хозяйства бригаду строителей, чтобы построить хлева для скота. Строители построили хлева, но потребовали сумму, превышающую заранее обговорённую. Нажмудтин пригласил ревизоров и потребовал сделать расчёт. Оказалось, строители требовали на 22 тысячи рублей больше положенного. Затем товарищ, который прислал колхозу эту бригаду строителей, упрекал Нажмудтина:

– Разве эти деньги ты из своего собственного кармана платил? Раз эти строители бросили другие объекты и пришли к тебе работать, можно было заплатить требуемую сумму.

– Вот это хабар! Это же не рубль и не десять, двадцать две тысячи бросить на ветер! У нас есть поговорка: “Отцовское наследство даже волк бережет”. Почему мы не должны беречь наше, собственное. Это во-первых, а во-вторых, эти строители наносят вред нашему обществу, так как могут в любое время бросить начатую работу и идти туда, где больше заплатят. А виновны вы. Разве можно так портить мастеров?

Однажды я встретила корреспондента дагестанского радио Мирзу Давыдова, который ездил по кутанам и, кстати, видел моего отца.

Как он там, чем занимается? – спросила я Мирзу.

– Чем занимается? Провожает, как все председатели, своих овец в горы, ходит вокруг них, поднимает клочки шерсти, что упали на дорогу с чужих овец и цепляет на своих, – пошутил Мирза. Но в этой шутке была правда, очень характерная моему отцу.

Как-то после годового отчёта главный бухгалтер колхоза Башир Лугуев сказал Нажмудтину.

– В этом году мы сможем полугодовую зарплату выдать колхозникам в качестве премии.

– Очень хорошо! Раз сможем, выдадим.

– Шутишь что ли? Районное руководство не разрешит, – улыбнулся Башир.

– А мы их спрашивать не станем, так как отдадим людям то, что они сами заработали.

Так и сделали. Выдали колхозникам премию в размере шестимесячной зарплаты. Но это не понравилось председателям других колхозов и районному руководству, которые обратили внимание прокурора района на этот факт. Возбудили дело на председателя колхоза Нажмудтина и на главного бухгалтера Башира. Но обвиняемые дали отвод судье Лакского района, на которого имело влияние районное руководство. Нечего делать, пришлось руководству пригласить судью и следователя из Леваши.

Узнав положение председателя и бухгалтера, колхозники решили вернуть всю премию обратно, но Нажмудтин успокоил их: “Мы правы, и правда когда-нибудь должна восторжествовать. Таков закон жизни. И не нужно возвращать премию, ибо она заработана вашим честным трудом”. При расследовании выяснилось, что премия выплачена всем колхозникам, кроме председателя и главного бухгалтера.

– Вы, вероятно, были убеждены, что поступаете противозаконно, раздавая колхозникам премии в размере шестимесячной зарплаты и, чтобы вас не привлекали, обделили себя? – спросил следователь Нажмудтина.

– Нет, мы были уверены, что поступаем правильно, и сейчас такого же мнения. Знали, что нам могут предъявить обвинение в разбазаривании колхозного добра, чтобы узаконить свою премию, раздали деньги колхозникам, а себе не назначили.

– Говорят, в колхозе работают твои родственники, и потому ты поспешил раздать эти деньги, – спросил судья.

– Есть и родственники, сельчане часто бывают в родстве, но если говорить о них, то в 53 году, когда я этот колхоз взялся возглавить, поднять его на ноги, помогли мои близкие родственники и друзья. Они вышли на поле засучив рукава, отбросив все выгоды и расчеты. Корни поднимают дерево и держат его, моими же корнями были мои родственники, они в любую трудную минуту первыми выйдут на поле, хотя не работают в колхозе, ради того, чтобы поддержать меня. Я горжусь такими родственниками.

В первые тяжелые годы они работали в колхозе бесплатно, почему же теперь, работая в колхозе, мои близкие люди не должны получить премию хотя бы наравне с другими колхозниками? Собственно я не понимаю, за что нас привлекают. Мы ведь не в долг у государства взяли эти деньги для людей, как это делают некоторые колхозы, а сами заработали и государству отдали. Таких, как мы, надо бы поощрять, а не привлекать, – возмутился Нажмудтин.

Суд вынес справедливое решение, оправдывающее действия председателя колхоза.

Но лакскому районному руководству такое решение суда пришлось не по душе. Районный прокурор подал жалобу в Верховный суд Дагестана. В это время отец был болен и лечился в махачкалинской больнице. Его удивляла и злила настырная позиция районного руководства, не желавшего признать справедливость дела.

– Пусть подают еще дальше, – говорил отец, – правда, все равно победит, ибо наши законы справедливые. Права пословица, которая гласит: “Камни бросают в то дерево, на котором есть плоды”.

Когда же Верховный суд назначил рассмотрение этого дела, Нажмудтина готовили к операции. На судебное заседание пошли главный бухгалтер Лугуев и заместитель председателя Сулейманов. Помню, как переживал отец в тот день, хотя и был уверен в своей правоте.

– Мало ли канцелярских бюрократов, которым белое видится чёрным, может и в Верховном суде сидят такие, – говорил отец.

Но к вечеру к отцу пришли бухгалтер и заместитель, рассказали, что Верховный суд оставил решение левашинского суда без изменения, добавив своё ходатайство перед Министерством сельского хозяйства Дагестана об объявлении благодарности колхозу имени Саида Габиева. Отца очень обрадовало это сообщение.

– Видите, что я говорил? Восторжествовала справедливость, сегодня я буду спать спокойно, сегодня моя подушка будет мягкая, – сказал отец, довольный таким исходом дела.

Почувствовав себе лучше, Нажмудтин отправился на прикутанное хозяйство, но его вызнали в Кумух. так как приехали ревизоры.

– Нам сейчас некогда заниматься ревизорами, ведь полевые работы в самом разгаре, так что подождите немного, – ответил Нажмудтин руководству района. На второй же день стали его искать работники Министерства сельского хозяйства, якобы из района сообщили, что Шурпаев не подпускает ревизоров к проверке. Отец поехал в Кумух и встретился с ревизорами, приглашенными руководством района.

– У нас горячая пора. Приступайте к проверке без меня, тем более, что в прошлом году проверяли и ничего не обнаружили. Может вы окажетесь зрячее, чем те. Проверяйте, затем я сам тоже проверю, правильно ли вы работаете, ибо я был главным ревизором района. Каждому должно быть известно, что я не допущу в своей работе недостатков, но однако же проверяют, мешают нашей работе. Не понимаю, зачем пристали к такому хозяйству, как наше, занимающему в районе одно из первых мест, когда столько отстающих хозяйств? – сказал Нажмудтин, но ревизоры потребовали обеспечить их жильем и питанием.

– Жить вот вам районная гостиница, обедать – вот столовая. Мы же жильем и питанием обеспечиваем тех специалистов, которых пригласили для работы в хозяйстве. Вас же мы не приглашали. Кто вас пригласил, пусть тот и рассчитывается с вами. Если же я буду вам нужен, с шести утра до девяти найдете меня в правлении колхоза, а остальное время моя работа на поле, фермах, на току. Все документы в правлении, мои работники вам их представят.

Ревизоры решили проверить колхозные дела за десять лет. Добросовестно ходили в правление колхоза каждый день, работали допоздна и так в течение двух месяцев. Когда проверка закончилась, о результатах сообщили на общем собрании колхозников.

Председатель комиссии сказал, что он ездил во многие хозяйства Дагестана, которые проверял, но такого порядка в делах не обнаружил ни в одном хозяйстве, выразил даже некоторое удивление, что в течение двух месяцев их заставили проверять такое хорошее хозяйство, оставив без внимания колхозы этого же района, в которых работа почти развалена. Председатель ревизионной комиссии поблагодарил руководство колхоза за образцовый порядок в делах колхозников – за хорошую работу, пожелав дальнейших успехов.

Через некоторое время о высоких достижениях кумухского колхоза передали по телевизору. Прошло еще немного времени, и Нажмудтина наградили Орденом Трудового Красного Знамени.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло – говорил отец, как будто сам себе:

– Разве я ради ордена старался? Дали бы лучше мне спокойно работать, честное слово, был бы рад этому и благодарен.

Как-то я предложила отцу оставить эту работу, переехать в город и работать по своей специальности. Он ответил:

– Если бы я хотел оставить эту работу, надо было это сделать лет двадцать тому назад, когда хозяйство было развалено, и передо мной стояла гора неимоверных трудностей. А сейчас, мною поднято хозяйство до такого уровня, когда все колхозники стоят за меня горой, ибо у нас сейчас доярка получает в месяц 200 рублей, а остальные – еще больше. Земля стала в десять раз плодороднее и скоро колхоз выйдет в миллионеры. Из семи процентов земли, принадлежавшей нашему колхозу, мы собираем пятнадцать процентов урожая всего района. В первые годы я не мог упросить колхозников выйти на колхозные работы, теперь нет человека, который бы не вышел на любую работу. Чтобы поступить к нам работать, люди в очереди стоят. Во-вторых, я ведь выборное лицо, и раз меня выбирают колхозники единогласно, я должен оправдать их доверие. Теперь как раз-то и нельзя бросать хозяйство, ибо придет какой-нибудь бесшабашник и развалит, раздаст весь колхоз перед моими же глазами.

В последние годы отец страдал болезнью почек, перенес вторую операцию. Не совсем здоровым выписали из больницы. Его заместитель Сулейман, навестив отца, рассказал, что в Кумухе собираются строить завод. Отец обрадовался этому сообщению. Но Сулейман осторожно добавил, что районному руководству не нравится место, которое выделяет колхоз.

– Не можем же мы под строительство выделить пашню, это же нам причинит потерю и боль, – сказал отец. Сулейман молчал. В те же дни меня предупредил мой дядя Мугутдин, что отца ждет районное начальство, видимо, вынудить его согласия выдать под строительство завода те земли, которые им приглянулись. Отец никогда не пойдет на это, потому нельзя его зря отпускать в район, а необходимо оставить здесь до полного выздоровления.

Первым секретарем Лакского райкома партии тогда был Дибиров Сиражутдин, бесцеремонный парень, который узнав о приезде Нажмутдина, сразу вызвал его в райком КПСС и потребовал срочного выделения самой плодородной, лучшей земли на равнине.

– Во-первых, я не хозяин этих земель, хозяева – колхозники, с мнением которых надо считаться, во-вторых, это самые хорошие пашни колхоза, где не то что завод строить, но и телеграфный столб устанавливать нельзя. Мы же выделяем вам землю на Табахлинском поле, где почва неплодородная и менее угодная для посева, стройте там, – сказал Нажмутдин.

– А мы хотим построить завод именно здесь, а не на Табахлинском поле, – возразил Сиражутдин.

– А может вы захотите строить этот завод на крыше моего дома и без моего согласия, – возмущался отец.

– Если бы без вашего согласия, мы давно бы начали строительство, но ждем тебя с разрешением общего собрания вашего колхоза о выделении данной земли под строительство завода.

– Так не спрашивают, а вынуждают. Ни один колхозник не согласится отдать эту пашню под строительство завода. Так, что начинайте строить свой завод на том месте, которое мы указываем.

– Там нет воды.

– А здесь разве была вода? Ведь эту воду мы сами подвели, сделав большие затраты. Вам на строительство завода выделена немалая сумма, часть которой можно истратить на строительство водопровода. Конечно, я понимаю, что колхозные деньги и колхозная пашня вас мало волнует, а выделенных вам денег – жалко, это как в пословице: свой мешок в сторону, чужие хурджины вперед.

В те же дни Нажмудтин провел общее собрание колхозников, где поставил вопрос о выделении земли под строительство завода. Собрание единогласно поставило выделить под строительство завода землю на Табахлинском участке, а пашню на Кумухском ни в коем случае не трогать.

Однако первый секретарь райкома Дибиров был очень недоволен этим постановлением, ругался с Нажмудтином и тяжбу эту довел до Обкома партии.

Теперь, после смерти отца, Написат Куруглиева передала его записку, написанную им ее мужу Куруглиеву Сулейману, работавшему в парткомиссии Обкома КПСС: “Уважаемый Сулейман, с большой надеждой отправляю к тебе своего сыны Гаджиатту. Дело в том, что я не могу найти общий язык с руководством района по вопросу о выделении земли под строительство завода. Сын мой тебе изложит всю ситуацию. Ты хорошо знаешь наши колхозные земли и поймешь нашу нужду в клочке хорошей пашни и потому у меня есть надежда, что ты займешься этим вопросом и сделаешь справедливое заключение. Я же ничего не прошу, кроме справедливости.

С уважением Нажмудтин”.

Тяжба эта закончилась победой Нажмудтина, но как она ему досталась, сколько нервов, здоровья он отдал за эту победу! Позже один райкомовский работник упрекнул Нажмудтина:

– Напрасно ты затеял тогда этот скандал из-за кусочка земли. Мы хотели тебя представить к Ордену Ленина, даже из Москвы запрашивали документы на тебя, но из-за этой тяжбы кандидатуру твою отложили.

– Я раньше тебя знал об этом. Но колхозную землю на Орден Ленина менять не собирался. Для меня награда – поле, которое я смог уберечь.

Если ты сейчас не понимаешь всего этого, то со временем поймешь.

Эта тяжба отразилась на здоровье отца. У него был приступ инфаркта. Когда врач спросил, сколько ему лет, Нажмудтин ответил:

– По возрасту мне 69. Но если прибавить к ним еще тридцать, что я проработал председателем колхоза, получается 99 лет.

На этот раз Нажмудтин не выздоровел. А как он хотел жить!

Прошел год после смерти отца. Как-то я пошла на автостанцию, чтобы отправить с кем-нибудь в Кумух лекарство для мамы. Я стала спрашивать, кто едет в Кумух. Одна женщина по имени Залму ответила, что она едет именно туда, и услышав мою просьбу, сказала:

– Дочь моя, я еще издали смотрела на тебя и догадалась, что ты дочь Нажмудтина, у которого в колхозе мне пришлось проработать 20 лет. Если даже ты сейчас мне отдашь пять пудов груза, я на своей спине пешком донесу его до Кумуха в память о твоем прекрасном отце. Не прочитав молитвы за упокой его души, мы никогда не проходим мимо могилы Нажмудтина, мимо памятника, который стоит лицом к колхозным садам, посаженным им, и к тому полю, которое ценой своей жизни сберег он от неминуемой порчи. Жаль, очень жаль, что так рано ушел из жизни наш чистый, как алмаз, твердый как сталь, председатель. Он сам говорил: сталь не гнется, сталь ломается. И отец тоже сломался, как сталь.

И я подумала, скажет ли народ моим детям обо мне такое, и что надо сделать, чтобы оставить прекрасный след на земле, какой оставил после смерти мой чистый, гуманный и трудолюбивый отец.

Когда идет дождь, я радуюсь.