После встречи с Глориным Тимофея Кузьмича не покидало чувство неудовлетворённости сведениями, полученными в результате наблюдения за ним. Чего-то в них недоставало, что-то было не так… Как-то вечером Репнин поделился своими подозрениями с зятем.
– Задницей чую, Шура, грабёж староверческой молельни готовили серьёзные люди. И они же контролировали действия клюквенников до сдачи товара по назначению. Наблюдая за Глориным, можно предположить, что он всего лишь пешка в чьих-то руках. Он и сейчас под контролем.
– С чего вы это взяли? – удивился Жаров.
– Слишком крупной была добыча, понимаешь. В нашей округе все более-менее ценные раритеты, в том числе церковные, давно оприходованы расторопными дельцами. А вот о существовании скита Святое Поле они просто-напросто не знали или не подозревали, что там могут быть такие сокровища. Ведь церкви в скиту нет, а какая-то там безоконная молельня в расчёт до последнего времени не шла. Выходит, их кто-то навёл, понимаешь, на неё, кто-то послал Глорина в разведку, и наверняка был человек, который страховал грабителей в ту злосчастную ночь. – Репнин замолчал и задумался. – Вы с Петровичем меня не теряйте. Я пару-тройку дней пошебуршу по деревням, чтоб лучше думалось… Одна морока у нас с этим «Антикваром». Топчемся, топчемся на месте, а сдвинуться вперёд не можем. Это, Шура, не по мне, я так работать не привык, понимаешь.
На другой день Репнин отправился в Сосновку. Определённой цели у него пока не было. Просто интуиция подсказывала старому сыскарю, что именно там должен остаться какой-то след, который и приведёт в конце концов к раскрытию преступления в староверческом скиту. Въехав в старую часть села, он остановил машину у заброшенного дома, на удивление до сих пор никем не занятого под дачу, и не спеша пошёл по широкой безлюдной улице. Забыв привычно закурить, Репнин с удовольствием вдыхал свежий деревенский воздух, ощущая под ногами вместо жёсткого, безжизненного асфальта приятную мягкость влажной земли. Было тепло и безветренно. В голове – никаких мыслей, только слегка щекочущее нервы воспоминание детства, проведённого вот в такой же деревне, в таком же потемневшем от времени, приземистом доме, только далеко отсюда, на Смоленщине…
Вдруг со скрежетом открылись большие ворота, и на улицу со двора дома, к которому подходил Репнин, выбежал, норовисто вскидывая голову, красивый каурый жеребец. Увидев незнакомого человека, остановился. Следом появился высокий, худощавый старик. Ласково хлопнув коня по гладкому крупу широкой ладонью, он не по годам зычным голосом отпустил его на волю:
– Па-ашёл, родимый! Гуляй!
Обрадованный разрешением хозяина, конь высоко взметнул задние ноги и понёсся по улице. На ходу развернувшись, он во весь опор промчался мимо Репнина, невольно залюбовавшегося сытым, сильным животным.
– Рыжка мой. – Старик с гордостью и любовью посмотрел на резвящегося коня, подойдя к Тимофею Кузьмичу. – Бядо-овый жеребец! Пускай погулят… Застоялся окаянный… Ай ты ищешь кого, мил человек? Ай так чаво?..
Репнин внимательно посмотрел на дом, у которого невольно остановился, и перевёл взгляд на старика… Память мгновенно пришла на помощь, и план дальнейших действий созрел в его голове без особого труда.
– Хотел, понимаешь, домик снять на лето… Для сына с семьёй, – начал свою игру Репнин. – Не знаете, кто сдаёт?
– А чаво знать-то? Вона у меня на задах избёнка пустует. Поглянется, так и пускай живут себе, тешутся. В прошлом годе тоже семейны жили всё лето. Денег я не беру – за огородом приглянут мал-мал, вот и весь расчёт. Нам с баушкой боле ничаво и не надо от постояльцев. Айда, покажу, ежели желашь…
– Заманчиво, – привстав на цыпочки, Репнин посмотрел через забор, пытаясь отыскать взглядом предлагаемое жилище. В дальнем углу огромного огорода он увидел небольшой домик, келью, как принято было когда-то называть в здешних краях такие строения для престарелых дальних родственников. – А как вас звать-величать, любезный?
– Иван я, здесь меня кажный знат, – охотно ответил старик, направляясь к раскрытым воротам. – Айда, не бойся! У меня собак нету, сам кого хошь закушу… Айда!
Тимофей Кузьмич, изобразив человека, знающего толк в дачном жилье, придирчиво осмотрел предлагаемый домик и всем своим видом показал, что доволен. Почувствовав его интерес, старик счёл нелишним пригласить гостя на чашку чая.
– А то и тяпнем по стакашку. – Забежав вперёд, хозяин озорно, по-молодому взглянул на Репнина и разгладил сросшиеся с сивой курчавой бородой усы, сохранившие первородный смоляной цвет. – Моя баушка срушна больно знатну рябиновку ладить. Процведашь – пальчики оближешь…
– Почему бы не процведать, если хозяин приглашает, – в тон старику ответил Репнин, обрадованный возможностью попасть в заинтересовавший его дом.
Пока хозяева готовили стол, Тимофей Кузьмич подошёл к стене, на которой в двух больших безыскусных рамках красовались фотографии разных лет. Так исстари было принято в деревнях выставлять напоказ немногочисленные семейные фотографии. Даже с появлением фотоальбомов эту традицию ревниво оберегали во многих семьях. Вот и в этом доме: много лет назад любовно наклеенные на рыжий картон портретные и групповые снимки молодых ещё хозяев дома, их детей, родственников, фронтовых друзей оставались под стеклом, а появляющиеся по случаю новые фотографии аккуратно подсовывались краешком в щель между рамкой и стеклом.
Внимание Репнина привлекли именно эти снимки с краю. Достав очки, он стал внимательно их рассматривать. И вдруг… Он не поверил глазам: в нагольном меховом полушубке, шапке-ушанке, с закинутым на спину карабином, на широких охотничьих лыжах стоял человек, которого несмотря ни на какие возрастные внешние метаморфозы, Тимофей Кузьмич узнал сразу и без сомнения.
– Айда, мил человек, – послышался голос старика, – вон баушка-то моя какой стол исхлопотала. Садись, процведай чего ни на есть.
Репнин ради приличия выпил чашку чая с густым черничным вареньем. От рябиновки он всё же отказался, сославшись, что за рулём. Перебросившись со стариками несколькими ничего не значащими фразами, Тимофей Кузьмич засобирался уходить. Встав из-за стола, он улучил момент и незаметно для хозяев выхватил из рамки заинтересовавшую его фотографию. Довольный, Репнин любезно распрощался со стариками и вышел за ворота. Нагулявшийся жеребец уже мирно стоял перед домом, дожидаясь, когда его пустят во двор. Поприветствовав коня поднятой рукой как старого знакомого, Тимофей Кузьмич, улыбаясь в усы, быстро зашагал к своему «Москвичу».
Вдохновлённый едва забрезжившим подтверждением своей версии о возможных участниках ограбления староверческой молельни Тимофей Кузьмич решил не теряя времени продолжить своё частное расследование. Позвонив Жарову, он попросил придумать для своих домашних какое-нибудь оправдание его отсутствия ещё на пару дней и, под завязку заправив машину на выезде из Сосновки, просёлочной дорогой покатил в село Кочкари. Там он надеялся найти человека по имени Матвей, который, по словам старика, приезжавшего из скита к отцу Константину с чудотворной иконой, сообщил в город о случившейся в Святом Поле беде.
В Кочкарях Тимофей Кузьмич был только однажды, когда его сосед по даче – заядлый рыбак и охотник – заманил на рыбалку перемётами. Село было большое, он его не знал и где искать Матвея-менялу, понятия не имел. Наудачу Репнин остановился около сельмага. Выйдя из машины, закурил и стал присматриваться к изредка появлявшимся на пороге магазина покупателям. Одна пожилая женщина с большой, не по росту и силе сумкой показалась подходящим объектом для расспросов. Тимофей Кузьмич быстро подошёл к ней и предложил помощь. Женщина не отказалась, охотно вручив неожиданному помощнику тяжёлую сумку с продуктами.
– Ты чьих будешь-то, родимый? – тихим, певучим голосом спросила женщина, облегчённо распрямившись и вытерев губы кончиком серого платка.
– Проездом я у вас, понимаешь. Надо бы найти одного человека, да вот не знаю, где живёт.
– А кличут-то его как, энтого человека?
– Матвей-меняла…
– Матюха Щёкин, выходит. Так он у меня в шабрах. Айда, доведу до его избы.
– Может, лучше на машине? – обрадовался Репнин. – И вас как раз довезу до дома. Идёмте, вот она у меня стоит.
Женщина с опаской посмотрела на «Москвич», но, поддавшись обаянию Тимофея Кузьмича, кряхтя забралась на переднее сиденье и гордо посмотрела на стоявших у магазина односельчан. Поправила сползший на лоб платок, подтянула его концы. Репнин краем глаза наблюдал за ней, едва сдерживая улыбку: «Женщина она и есть женщина, везде одинаковая – что в городе, что в деревне, что молодая, что давно забывшая о молодости…»
Миновав два переулка, переехав бревенчатый мосток через полноводный ручей, наконец оказались на широкой, как в Сосновке, улице с такими же потемневшими от времени и непогоды, но в большинстве своём добротными домами. В одном из них и жил Матвей Щёкин, которого провожатая Репнина вызвала громким стуком дубовой чурки, подвешенной к воротам.
– Ну чего, Палага, шумишь? Ай пожар где какой? – Ещё нестарый, плотного телосложения бородатый мужик вышел из приоткрывшихся ворот на улицу.
– Вота привела к тебе доброго человека. – Женщина показала головой на Репнина. – Он меня в машине привёз прям из лавки, дай Бог яму здоровьица… Побегу я, беседуйте…
Мужчины остались одни. Матвей недоумённо смотрел на Репнина, похоже, пытаясь вспомнить, виделись ли они где раньше. Тимофей Кузьмич не стал затягивать его гадание о причинах своего визита.
– Я следователь из города, Тимофей Кузьмич Репнин. – Он протянул руку Матвею. – А вас как величать?
– Чё меня величать-то? Матюха Щёкин, все так кличут. А чё те надо-то от мене? Вроде ни чё не зоровал… За что мене срестовывать-то?
– Да я вас ни в чём не обвиняю и арестовывать не собираюсь. Меня другое интересует. Давайте присядем, поговорим. – Тимофей Кузьмич подошёл к стоявшей у изгороди низенькой скамейке из доски на двух чурбаках и сел. Матвей насторожённо последовал его примеру.
– В конце декабря прошлого года вы были в Святом Поле?
– Бывал, – не задумываясь ответил Матвей. – Опосля и в феврале наведывался к старикам. Как моя Меланья-то померла, Царствие ей Небесное… Почитай, уж двенадцать летов прошло. Обет я дал перед Богом пособлять староверам. Мы с Меланьей-то тоже старой веры. Они за неё грешную молятся постоянно… Ты при мне не кури, – Матвей осуждающе посмотрел на приготовившего сигарету Репнина, – брезгую я ентой вонью… Ну да… В скит всякий потребный скарб доставляю, снедь к праздникам – чё сам куплю в лавке, чё соседи поднесут. Где чё подлажу на дворах… А чё ты спрашивашь-то?
– Мне сказали, что вы в тот день, когда убили двух стариков, были в Святом Поле и вы же позвонили в полицию о случившемся. Это так?
Матвей с прищуром посмотрел на Репнина, поправил фуражку на голове, зачем-то подтянул голенище правого сапога, снова испытующе посмотрел на следователя.
– А чё, нашли убивцу-то?
– Ищем. Потому я и приехал к вам, понимаешь, как к свидетелю того злодеяния. Может, чем и поможете следствию.
– Скажи, чё надо-то… Я разве супротив?
– Расскажите подробно, как всё было, что вы видели.
Репнин внимательно выслушал Матвея. Неожиданно его версия получала новое, неопровержимое подтверждение. Оказывается, по дороге из скита в Кочкари Щёкин подобрал охотника на лыжах, попросившего подвезти его до села. Добычи у него никакой не было, только измучился без толку да промёрз до костей. «Охота пуще неволи», – усмехнулся он, усаживаясь в санях на мягкую охапку сена. Узнав от Матвея об убийстве, охотник сам вызвался позвонить в город и вызвать полицию.
– Довёз я его до почты, там и оставил. Не поглянулся он мне чё-то, – закончил свой рассказ Матвей.
Тимофей Кузьмич вынул из кармана пиджака фотографию, изъятую в доме сосновского старика, и протянул Щёкину:
– Не этого ли охотника вы подобрали в тайге?
Матвей, едва взглянув на снимок, тут же признал своего пассажира:
– Он, как есть – он! Только здесь он вон какой улыбчивый, а тогдась больно угрюмый был. С холоду, видать…
– Матвей, а в случае необходимости вы сможете признать его и подтвердить то, о чём вы мне только что рассказали?
– А чё ж не признать-то? Конечно, смогу… И сказ свой повторю, ежели нужда приспичит. А чё ты спрашивашь-то?
– Да так, понимаешь, на всякий случай.
– Ну-ну… Ты чё, в город подашься, ай у меня заночуешь?
Вечерело. Возвращаться ночью по просёлочной ухабистой дороге Тимофею Кузьмичу не хотелось, и он был благодарен Матвею за его вопрос.
– Если позволите, я с удовольствием останусь до утра.
– Вот и ладно, айда в дом, вечерять будем, – тоже обрадовался Матвей, уставший от многолетнего одиночества. – Побалясничам о том, о сём, а по свету-то и уедешь. Заходи! Я сей момент, только сенца лошадёнке подброшу…
Вернувшись в город, Тимофей Кузьмич никого кроме зятя не стал посвящать в разведанные им новые, но пока лишь только предполагаемые обстоятельства преступления в староверческом скиту. Ему не было до конца ясно, какую роль играл в этом деле человек, запечатлённый на любительской фотокарточке. А может, и не играл вовсе? Случайное совпадение! Беспочвенное подозрение невиновного человека! Такое не раз случалось в многолетней практике Репнина…
«Не-ет, задницей чую, не без твоего участия случилась беда у староверов. Не без твоего, понимаешь!» – подумал Тимофей Кузьмич, пряча в карман ещё раз внимательно изученную фотографию.