Климатические условия [на юго-востоке Аризоны] как нельзя лучше подходят для хранения списанной авиационной техники. В этой части штата преобладают солончаки, воздух сухой, чистый, а смог практически отсутствует. Сочетание этих факторов сводит риск образования коррозии к минимуму. Почва в районах солончаков прочная, и аэропланы можно ставить на длительную стоянку, не опасаясь постепенного погружения в землю... Кладбища аэропланов — не просто огороженные площадки, на которых пылятся груды металлолома, это еще и гигантские склады, где хранятся бывшие в употреблении запчасти, пригодные для установки на самолеты, находящиеся в эксплуатации.

Джо Центнер, «Кладбища самолетов»,

desertusa.com

 

32. Адмирал

Днем жаркое солнце раскаляет твердую почву штата Аризона докрасна, и температура падает только ночью. Более четырех тысяч самоле­тов, относящихся к различным эпохам воздухо­плавания, сияют на солнце, как стальные мо­гильные кресты, лежащие на земле. Если же взглянуть на Кладбище с высоты птичьего по­лета, ряды аэропланов похожи на грядки, на которых за ненадобностью оставлены рукой садовника плоды устаревших технологических решений.

1) ВЫ ПРИБЫЛИ СЮДА ПО НЕОБХОДИ­МОСТИ, А ОСТАЕТЕСЬ ПО СОБСТВЕННО­МУ ВЫБОРУ.

Издалека и не видно, что в некоторых списанных лайнерах живут люди. В подобия жилищ превращены тридцать три воздуш­ных корабля. Со спутников слежения можно заметить активность в данном квадрате, но одно дело засечь передвижение живых су­ществ автоматизированной системой, другое дело — обратить внимание на этот факт. У аналитиков из ЦРУ и так дел по горло, и времени разбираться с какой-то там жалкой шайкой беглецов просто нет. На это и рас­считывает Адмирал, но на всякий случай под­держивает в находящемся под его контролем поселении суровую дисциплину. Вся жизнь происходит внутри фюзеляжей или под кры­льями, и выходить на открытое пространство разрешается только в случае крайней не­обходимости. К тому же днем на улице так жарко, что желающих нарушать правило находится немного.

2) ВЫ ВЫЖИЛИ И ТЕМ САМЫМ ЗАСЛУ­ЖИЛИ ПРАВО НА УВАЖЕНИЕ.

Кладбище не принадлежит Адмиралу по праву собственности, но его верховная власть вне обсуждения, и отвечает он за все только пе­ред самим собой. Предпринимательское чутье, умение строить отношения с подчиненными и неимоверное желание бывших сослуживцев избавиться от него во что бы то ни стало при­вели его на пост президента самопровозглашенной республики.

— 3) ЗАКОН — ЭТО Я.

Адмирал превратил Кладбище списанной авиационной техники в преуспевающее пред­приятие, покупая списанные самолеты и торгуя бывшими в употреблении запчастями, а подчас перепродавая аэропланы целиком. Большая часть сделок совершается без лично­го присутствия Адмирала, посредством Сети, поэтому примерно раз в месяц на Кладбище по­является новый самолет. Естественно, грузо­вой отсек каждый раз заполняется клетками с детьми, не имеющими желания отправляться в заготовительные лагеря. Переправка беглецов и есть основное направление деятельности Ад­мирала, и дела у него идут хорошо.

— 4) Я СПАС ВАШУ ЖИЗНЬ. СЛЕДОВА­ТЕЛЬНО, ЭТО МОЙ ПОДАРОК КАЖДОМУ ИЗ ВАС. ОТНОСИТЕСЬ К НЕЙ СООТВЕТСТ­ВУЮЩИМ ОБРАЗОМ.

Бывает, покупатели приезжают лично, что­бы забрать товар, но система оповещения сра­батывает безукоризненно. От ворот, за кото­рыми начинается территория свалки авиатех­ники, до складов пять миль. Чтобы их преодолеть, требуется время, и жители Клад­бища, как тролли, заслышавшие крик петуха, успевают исчезнуть без следа, спрятавшись внутри фюзеляжей самолетов. Партнеры Ад­мирала по бизнесу приезжают не чаще чем раз в неделю. Иногда они интересуются, как коро­тает свободное время Адмирал, которому при­ходится подолгу находиться в одиночестве. Обычно он отвечает, что посвящает все сво­бодное время благоустройству окрестных тер­риторий, чтобы создать вокруг кладбища за­поведник.

5) ВЫ ЛУЧШЕ ТЕХ, КТО ХОТЕЛ РАЗО­БРАТЬ ВАС НА ОРГАНЫ. ПОМНИТЕ ОБ ЭТОМ И НЕ РОНЯЙТЕ ДОСТОИНСТВА.

На Адмирала работают трое взрослых: двое офисных работников, чье рабочее место нахо­дится в трейлере, стоящем на значительном расстоянии от места дислокации беглецов, и пилот. Он летает на личном вертолете Адмирала и отзывается на кличку Тесак. Его задача — показывать покупателям богатства Адмирала с высоты птичьего полета, дабы произвести на них надлежащее впечатление, и раз в неделю облетать Кладбище с хозяином на борту в ин­спекционных целях. В отличие от клерков Тесак знает о том, что на Кладбище живет целая орда беглецов, рассредоточенная по укромным местам. Ему хорошо платят за молчание, он на особом счету у Адмирала и пользуется его без­граничным доверием. В этом нет ничего удиви­тельного: кому еще доверять, как не личному пилоту?

6) КАЖДЫЙ ЖИТЕЛЬ КЛАДБИЩА ОБЯ­ЗАН ВНОСИТЬ СВОЮ ЛЕПТУ В ОБЩЕЕ ДЕ­ЛО. ИСКЛЮЧЕНИЙ НЕТ.

Всю необходимую работу на Кладбище вы­полняют отряды беглецов. В их задачи входит разбирать самолеты, сортировать запчасти и готовить их к продаже. В принципе, Кладби­ще во многом похоже на обычную автораз­борку, разница лишь в масштабах. Порой са­молеты остаются нетронутыми, если Адми­рал решает, что их выгоднее перепродать це­ликом. Некоторые самолеты переоборудова­ны в общежития для ребят, в прямом и пере­носном смысле находящихся «под крылом» Адмирала.

— 7) ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ — ДЛЯ ДЕ­ТЕЙ С РАБОЧИХ ОКРАИН. НА КЛАДБИЩЕ ЭТОГО ПОНЯТИЯ НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Дети распределены по отрядам согласно профессиональному признаку, возрасту и лич­ным особенностям. Колоссальный опыт мушт­ры новобранцев и превращения их в управляе­мую вооруженную силу, приобретенный Адми­ралом на службе во флоте, помогает ему контролировать сообщество беглецов и оста­ваться непререкаемым авторитетом в среде трудных подростков, не отличающихся при­мерным поведением.

— 8) В ПУСТЫНЕ АРИЗОНА ГОРМОНОВ НЕТ.

Мальчиков никогда не определяют в один и тот же отряд с девочками.

— 9) ПО ДОСТИЖЕНИИ ВОСЕМНАДЦА­ТИЛЕТНЕГО ВОЗРАСТА ЖИТЕЛИ КЛАДБИ­ЩА ВЫХОДЯТ ЗА ПРЕДЕЛЫ ЗОНЫ ОТВЕТСТВЕННОСТИ АДМИРАЛА.

Список из десяти правил красуется на бор­ту каждого аэроплана, в котором живут или ра­ботают беглецы. Ребята называют его «Десять заповедей». Адмиралу все равно, как называют список; главное, чтобы каждый житель Кладби­ща знал его наизусть.

— 10) КАЖДЫЙ ЖИТЕЛЬ КЛАДБИЩА ОБЯЗАН РАЗВИВАТЬ ЛИЧНОСТЬ. ЭТО ПРИКАЗ.

Добиться того, чтобы почти четыреста ре­бят, находящихся на попечении Адмирала, ос­тавались живыми и здоровыми, сохраняя при этом конспирацию, необыкновенно трудно. Однако Адмирал никогда не пасовал перед сложными задачами. У него определенно есть какие-то личные мотивы, заставляющие забо­титься о беглых детях, но их, как и свое имя, он предпочитает держать в секрете.

 

33. Риса

Первые дни, проведенные на Кладбище, по­казались Рисе тягучими, как сироп, а атмо­сфера — тяжелой и бесчеловечной. Для Рисы новая жизнь началась с унижения. Каждый новичок по прибытии должен предстать пе­ред трибуналом, состоящим из трех семнад­цатилетних подростков, сидящих за офис­ным столом в лишенном кресел и обшивки пустом салоне огромного лайнера. В составе трибунала два мальчика и девочка. Эта трои­ца, вкупе с Мегафоном и Дживсом, входит в состав элитной группы, которую называют Золотой молодежью. Золотой молодежи Ад­мирал доверяет больше остальных, поэтому многими делами на Кладбище заправляют именно они.

Когда наступает очередь Рисы предстать перед трибуналом, они уже успели принять со­рок человек.

— Расскажи о себе, — говорит мальчик, сидя­щий справа. Риса мысленно называет его Стю­ардом, так как они, в конце концов, находятся на борту самолета. — Что ты знаешь и умеешь?

Риса вспоминает, что в прошлый раз, в интер­нате, ей тоже пришлось разговаривать с триум­виратом судей и они приговорили ее к отправке к заготовительный лагерь. Судя по лицам, члены трибунала устали, не слишком заинтересованы в подробностях ее биографии и ждут не дождутся окончания аудиенции, чтобы поскорее принять всех и покончить с утомительными разговорами. Поняв это, она тут же начинает ненавидеть всю троицу точно так же, как она ненавидела дирек­тора, пытавшегося объяснить, почему ее лишили права находиться среди живых.

Девочка, сидящая посередине, видимо, прочла ее мысли, потому что она, улыбнув­шись, говорит:

— Не переживай, это не тест, мы просто хо­тим помочь тебе найти здесь свое место.

Рисе странно это слышать, потому что за время скитаний она уже успела привыкнуть к мысли, что для беглецов места в мире нет.

— Я жила в государственном интернате и учи­лась музыке, — говорит Риса, набрав в грудь воздуха, чтобы успокоиться, и немедленно на­чинает жалеть о том, что рассказала об интер­натском прошлом, так как даже в среде бегле­цов существует негласная социальная иерар­хия. Естественно, парень, которого она окрестила Стюардом, откидывается на спинку стула и скрещивает руки, демонстрируя, как ка­жется Рисе, неодобрение.

— Я тоже Сирота, — говорит парень, сидящий слева. — Штат Флорида, Восемнадцатый Госу­дарственный Интернат.

— Двадцать третий, штат Огайо, — отзывается Риса.

— А на каком инструменте ты играешь? — спрашивает девушка.

— На фортепиано. Классическую музыку.

— Жаль, — говорит Стюард. — Музыкантов у нас много, а самолеты не комплектуются пиа­нино.

— Я выжила и, следовательно, завоевала пра­во на уважение, — говорит ему Риса. — Кажется, так написано в правилах Адмирала? Думаю, твой апломб ему бы не понравился.

— Так, ладно, может, мы уже будем продви­гаться дальше? — спрашивает Стюард, досадли­во морщась.

Девушка, стараясь сгладить неловкость, улыбается Рисе.

— К сожалению, — говорит она извиняющим­ся тоном, — в сложившейся ситуации, помимо музыкантов-виртуозов, нам требуются и другие профессионалы. Ты умеешь делать что-нибудь еще?

— Вы дайте мне какую-нибудь работу, — пред­лагает Риса, стараясь, в свою очередь, завер­шить не слишком приятный разговор, — а я, ду­маю, с ней справлюсь. Полагаю, мы здесь за­тем, чтобы определить меня на какую-то работу, верно?

— Ну, знаешь, нашему коку всегда нужны под­ручные по камбузу, — говорит Стюард. — Осо­бенно после еды.

Девушка смотрит на Рису умоляющими гла­зами, надеясь, вероятно, что она все же расска­жет о каких-нибудь еще профессиональных на­выках.

— Посудомойка? Отлично. Теперь, надеюсь, я могу идти?

Поднявшись на ноги и стараясь выказать как можно больше презрения членам трибуна­ла, Риса собирается уходить, но в этот момент в салон входит следующий посетитель.

Выглядит он, мягко говоря, неважно. Его нос похож на раздавленную сливу — и формой, и цветом. Рубашка испачкана запекшейся кро­вью, продолжающей капать из обеих ноздрей.

— Что с тобой? — спрашивает Риса.

Парень смотрит на нее и, видимо узнав, грозит ей пальцем.

— Случилось? — спрашивает он. — Это твой па­рень сделал, и я ему этого не забуду.

Рисе хочется задать ему кучу вопросов, но, взглянув на запятнанную кровью рубашку, она решает отложить расспросы до лучших вре­мен. Нужно помочь парню остановить кровь. Он и сам пытается это сделать, закидывая голо­ву назад.

— Нет, неправильно, — говорит Рйса. — На­клонись вперед — или захлебнешься собствен­ной кровью.

Парень послушно наклоняет голову. Троица выходит из-за стола, чтобы помочь парню, но их помощь не требуется — у Рисы все под кон­тролем.

— Зажми вот здесь, — говорит она, показывая, в каком месте следует приложить пальцы, что­бы остановить кровь. — Нужно проявить терпе­ние.

Кровотечение прекращается, и парень, сидевший слева, подходит к Рисе.

— Здорово у тебя получилось, — говорит он.

Естественно, Рису тут же повышают по службе, превращая из посудомойки в медицинского работника. Забавно, но в какой-то степени это заслуга Коннора, так как именно он по­вредил мальчику нос. Вакантная же должность посудомойки, по злой иронии, достается имен­но парню со сломанным носом.

***

Первые несколько дней вести себя как на­стоящий доктор чрезвычайно трудно и страш­но. В самолете, где живет медицинский отряд, много ребят, знающих гораздо больше, но вскорости Риса понимает, что они, подобно ей, учились всему по ходу дела.

— У тебя все получится, — говорит ей стар­ший врач, мальчик, которому уже исполнилось семнадцать. — Ты самородок.

Он прав. Привыкнув к своей новой роли, Риса успешно оказывает первую помощь, дает советы по лечению типовых заболеваний и да­же зашивает неглубокие раны. Через некото­рое время делать это уже нетрудно — все равно что играть на пианино.

Дни проходят быстро, и однажды Риса с удивлением понимает, что провела на Кладби­ще целый месяц. С каждым новым днем чувст­во безопасности растет. Адмирал — странный человек, но сделал для нее больше, чем кто-ли­бо другой за время, прошедшее после бегства из интерната: вернул право на существование.

 

34. Коннор

Подобно Рисе, Коннор находит свое место слу­чайно. Он никогда не считал себя механиком, но вид кучки тупиц, собравшихся возле какого-нибудь агрегата и не знающих, как его почи­нить, выводит его из себя. В первую неделю, пока Риса была всецело занята созданием и поддержанием имиджа доктора, которым ко­нечно же не являлась, Коннор решил разо­браться в принципе действия сгоревшего кондиционера. Недостающие детали он нашел на свалке и при их помощи умудрился запустить неисправный агрегат.

Вскоре Коннору стало ясно, что то же са­мое можно сделать с любым неработающим ме­ханизмом. Естественно, поначалу он действует методом проб и ошибок, но с каждым отремон­тированным прибором в нем развивается чу­тье, и день ото дня техника слушается его все лучше и лучше. Механиков много, но они по большей части прекрасно разбираются только в теории и могут объяснить лишь, почему тот или иной аппарат не работает.

Коннор же, в отличие от них, способен чи­нить вещи.

Благодаря этой способности он быстро пе­реходит из отряда мусорщиков в отряд ремонт­ников, и, поскольку механизмов, требующих починки, всегда хватает, у Коннора просто нет времени на посторонние размышления... к примеру, о том, как редко им удается видеться с Рисой в созданном Адмиралом мире, подчиня­ющемся строгой дисциплине... или о том, как быстро Роланд взбирается по ступенькам иерархической лестницы.

Роланду удалось выбить для себя одно из лучших назначений, доступных на Кладбище. Изучив ситуацию и подольстившись к кому нужно, он стал помощником пилота. Естест­венно, до полетов его не допустили, и главной задачей Роланда остается следить за вертоле­том: мыть его и заправлять, но само по себе на­значение дает повод думать, что в будущем мальчик и сам станет пилотом. Однажды Кон­нору удается подслушать, как Роланд хвастает­ся перед ребятами.

— Тесак учит меня управлять вертолетом, — гордо заявляет он.

При мысли о том, что Роланд однажды ока­жется за штурвалом, у Коннора по спине бегут мурашки, но многие ребята завидуют новоис­печенному помощнику пилота. Возраст прида­ет ему авторитетности, а умение ловко манипу­лировать людьми помогает создать постоянно растущее сообщество, состоящее из тех, кто го­тов подчиняться из страха или из уважения. В таких ребятах на Кладбище недостатка нет, и влияние Роланда растет день ото дня.

К сожалению, умение манипулировать людьми не входит в список сильных сторон Коннора. Даже в команде механиков он остает­ся человеком-загадкой. Коллеги знают, что к нему лучше не приставать, потому что он легко раздражается и не переносит идиотов. И все же Коннора любят и не хотят видеть на его ме­сте никого другого.

— Люди относятся к тебе хорошо, потому что видят в тебе справедливого человека, — объяс­няет ему Хайден. — Даже когда ты впадаешь в ярость.

Коннор смеется над этим объяснением. Кто? Он? Справедливый человек? В его жизни было немало людей, считавших его полным уб­людком. С другой стороны, он меняется. Стал реже драться. Может, потому, что на Кладбище личное пространство по сравнению с ангаром существенно расширилось. А может, потому, что он достаточно поработал над собой и на­учился держать эмоции в узде. Во многом он обязан этим Рисе, потому что каждый раз, ког­да ему удается заставить себя подумать, прежде чем действовать, он слышит внутри себя ее го­лос, призывающий его не горячиться. Ему хо­чется поделиться этим наблюдением с девуш­кой, но она постоянно занята — дел в медицин­ском отряде хватает. Кроме того, неудобно просто так подойти к кому-то и сказать: «Я стал лучше, потому что постоянно слышу твой го­лос в голове».

Роланд, похоже, тоже по-прежнему неравно­душен к Рисе, и это беспокоит Коннора. Раньше Риса была для него лишь инструментом, при по­мощи которого он провоцировал Коннора на открытое противостояние, но теперь, похоже, он видит в ней нечто вроде приза.

— Надеюсь, ты в него не влюблена? — спраши­вает однажды Коннор Рису в один из редких моментов, когда им удается остаться наедине.

— Будем считать, что я этого не слышала, — отвечает Риса с отвращением. Однако у Конно­ра есть причины задавать такие вопросы.

— В первую ночь, когда мы сюда приехали, он предложил тебе одеяло и ты не стала отказы­ваться, — говорит он.

— Потому что знала, что ему будет холодно.

— И когда он предлагает тебе еду, ты тоже не отказываешься.

— Потому что это значит, что он останется го­лодным.

В словах Рисы, как всегда, прослеживается железная логика. Коннор поражается тому, что она способна оставить в стороне все эмоции и быть такой же расчетливой, как Роланд, сража­ясь с ним на его же поле. Для Коннора это еще один повод для восхищения.

***

«Вызов на работу!»

Это случается примерно раз в неделю. В случае поступления вызова все жители Клад­бища собираются под огромным навесом — единственной постройкой, не являющейся ча­стью самолета, зато достаточно большой, что­бы под ее крышей могли уместиться все четы­реста двадцать три беглеца. Вызов на работу.

Шанс проникнуть в общество и стать его час­тью. Что-то в этом роде. Адмирал никогда не приходит на встречи по поводу вызовов, но под навесом, как, впрочем, и в других местах Кладбища, установлена камера наблюдения, и всем понятно, что он следит за происходящим. Неизвестно, контролирует ли он все камеры лично и насколько часто, но каждому ясно, что теоретически Адмирал может видеть все, что происходит на Кладбище. Коннору Адмирал и так не слишком понравился в день приезда, а заметив вскоре установленные повсюду каме­ры, он и вовсе перестал испытывать к нему симпатию. Так и пошло: каждый день находит­ся какой-нибудь новый повод ненавидеть этого человека.

Председательствует на собрании уже знако­мый Коннору Мегафон. В руках у него план­шет.

— Заказчику из Орегона требуется команда из пяти человек для расчистки нескольких акров земли в лесу, — объявляет он. — Обещан полный пансион плюс обучение работе с необходимой в данном деле техникой и инструментами. Ра­бота займет несколько месяцев, после чего вы получите удостоверения личности, согласно которым членам команды будет по восемнад­цать лет.

О зарплате Мегафон ничего не говорит, по­тому что ее не будет. Деньги получит Адмирал. Он продает труд своих воспитанников.

— Есть желающие?

Желающие есть всегда. В воздух поднимает­ся не менее десятка рук. Как правило, такие предложения охотнее других принимают те, кому уже исполнилось шестнадцать. Семнадца­тилетним уже недалеко до совершеннолетия, а значит, игра не стоит свеч — до восемнадцато­го дня рождения можно дожить и на Кладбище. Тех же, кто помоложе, как правило, отпугивает перспектива отправиться бог знает куда.

— Отлично. Я доложу Адмиралу после собра­ния. Он примет решение, кто поедет.

Эти мероприятия бесят Коннора. Он ни­когда не поднимает руку, даже если предлагают работу, на которую он не прочь отправиться.

— Адмирал нас использует, — говорит он ок­ружающим ребятам. — Неужели вы этого не ви­дите?

Обычно слушатели лишь пожимают плеча­ми в ответ, но рядом, как правило, оказывается Хайден, у которого никогда не пропадает жела­ние поделиться очередной порцией своей странноватой мудрости.

— Пусть уж кто-нибудь использует меня цели­ком, чем по частям, — говорит он.

Мегафон заглядывает в прикрепленный к планшету список и снова берет в руки свою ма­шинку для усиления голоса.

— Уборка домов, — возвещает он. — Нужны три человека, предпочтительно девушки. Удос­товерений личности не будет, но место тихое, спокойное, на отшибе, а значит, вам не придет­ся иметь дело с инспекторами по делам несо­вершеннолетних до восемнадцати лет.

Коннору даже смотреть противно.

— Скажи мне, что никто не поднял руки, — просит он Хайдена.

— Шесть рук, девушки, семнадцатилетние, я полагаю, — отвечает он. — Наверное, никто не хочет работать горничной или уборщицей больше года.

— Это не убежище, а рынок рабов. Неужели никто этого не видит?

— Почему ты думаешь, что не видит? Все ви­дят. Просто рабство кажется не такой уж пло­хой долей по сравнению с заготовительным ла­герем. Из двух зол выбирают меньшее.

— Я не понимаю, с какой стати вообще по­явился такой выбор?

Собрание окончено, и Коннор собирается уходить, однако кто-то кладет ему руку на пле­чо. Оборачиваясь, он надеется увидеть друга, но это не так. За плечо его держит Роланд. Кон­нор настолько удивлен, что в течение несколь­ких секунд даже не знает, как реагировать.

— Что нужно? — спрашивает он наконец.

— Поговорить.

— Тебе не пора мыть вертолет?

Роланд отвечает ему добросердечной улыбкой:

— Я его уже не так часто мою. Тесак решил, что пора меня сделать вторым пилотом. Не­официально конечно же.

— Тесак, наверное, самоубийца, — предполага­ет Коннор, не понимая, кого больше прези­рать — Роланда или пилота, которого ему уда­лось обвести вокруг пальца.

— У Адмирала неплохо поставлено дело, вер­но? — говорит Роланд, разглядывая редеющую толпу. — Впрочем, тут много неудачников, кото­рым все равно. Но тебя это раздражает, не правда ли?

— К чему ты клонишь?

— Просто хочу сказать, что не ты один дума­ешь, что Адмиралу нужно... пройти переподго­товку.

Коннор понимает, что хочет сказать Ро­ланд, но разговор ему решительно не нравится.

— То, что я думаю по поводу Адмирала, мое личное дело.

— Я и не спорю. Кстати, ты видел его зубы?

— А что с ними?

— Ясно, что они не его. Слышал, он держит в офисе фотографию парня, которому они принадлежали раньше. Такой же парень, как мы с тобой, которому, правда, по милости Ад­мирала до восемнадцати дожить не довелось. Я вот думаю, а ограничивается ли дело одни­ми зубами или он еще что-то от нас получил? Сколько там вообще в нем оригинальных ор­ганов?

Информации слишком много, и Коннор чувствует, что переварить ее прямо на месте и за короткое время не удастся. В принципе, он вообще не видит смысла ее воспринимать, хо­тя, конечно, сдержаться не сможет и будет ду­мать над словами Роланда.

— Знаешь что? Давай-ка я постараюсь объяс­нить, что я думаю, как можно короче и проще. Я тебе не доверяю. Ты мне не нравишься. И дел с тобой я иметь не хочу.

— Я тебя тоже терпеть не могу, — говорит Роланд, поворачиваясь в сторону самолета, в ко­тором находится штаб-квартира Адмирала. — Но сейчас у нас один общий враг.

Прежде чем люди начинают обращать на них внимание, Роланд медленно отходит в сто­рону. Коннор остается на месте, чувствуя тя­жесть в желудке. Ему кажется, что он прогло­тил какую-то тухлятину — именно такое ощуще­ние рождает в нем мысль, что они с Роландом каким-то парадоксальным образом оказались по одну сторону баррикад.

***

Целую неделю семя, посеянное Роландом, зреет в голове Коннора. К сожалению, оно по­пало в плодородную почву, потому что Конно­ру Адмирал не нравился и раньше. Теперь же, после разговора с Роландом, он каждый день замечает за ним новые грехи.

Его зубы действительно великолепны. Яс­но, что они не могут принадлежать пожилому военному, да еще и ветерану, участвовавшему в сражениях. Он странно смотрит на людей, пря­мо в глаза, как будто изучает их, желая подо­брать себе новые, подобно зубам. Кроме того, после собраний по поводу работы на стороне люди исчезают — и кто может точно сказать, ку­да именно они отправляются? Может ли кто-то гарантировать, что их не отослали на разбор­ку? Адмирал утверждает, что его миссия — спа­сать беглецов от разборки, но что, если на деле он занимается совсем другими делами? Из-за этих мыслей Коннор потерял сон, но делиться ими ни с кем не стал, потому что понял: стоит это сделать, и он автоматически станет сообщ­ником Роланда. А вступать с ним в альянс он не хочет категорически.

***

Со времени прибытия Коннора на Кладби­ще прошло три с половиной недели, и, пока мальчик собирает компромат на Адмирала, прибывает новый самолет. С тех пор как они сами прилетели в багажном отделении лайне­ра, принадлежащего до списания компании «FedЕх», других самолетов не было. После по­садки выясняется, что в трюме списанного воздушного корабля прилетели новые беглецы. Ремонтируя испорченный генератор, Коннор наблюдает, как ребята из клана Золотой моло­дежи провожают новичков. Они проходят ми­мо, не вызывая в душе мальчика особого инте­реса. Он занят делом, и лишь где-то на задвор­ках сознания гуляет мысль о том, что кто-то из них может знать о механизмах больше, чем он, и в этом случае Коннор может лишиться части работы, а вместе с ней и положения в обществе.

Неожиданно он замечает в конце колонны мальчика, чье лицо кажется ему смутно знако­мым. Кто же это? Кто-то из приятелей по шко­ле? Нет, это кто-то другой. Просветление насту­пает в ту же секунду, и Коннор понимает, кто перед ним — парень, которого он уже несколь­ко недель считает покойником. Тот самый, ко­торого он похитил, желая спасти. Это Лев!

От неожиданности Коннор роняет гаеч­ный ключ и бросается к мальчику, но вовремя успевает взять себя в руки и, сдерживая поток разноречивых чувств, останавливается. Перед ним человек, предавший его однажды.

Когда-то он поклялся, что никогда не про­стит его. И все же мысль о том, что Льва отпра­вили в заготовительный лагерь, терзала Кон­нора. Но его туда не отправили — вот он, мар­ширует как ни в чем не бывало к складу, где выдают армейскую одежду. Коннор взволно­ван. И очень сердит.

Лев его не видел, и это хорошо, потому что Коннору нужно время, чтобы подумать. Перед ним уже не тот аккуратно подстриженный рели­гиозный фанатик, которого он вытащил из ма­шины два месяца назад. У парня длинные, не­ухоженные волосы и вид человека, прошедшего суровые испытания. Ритуальных белых одежд нет и в помине — Лев одет в рваные джинсы и грязную красную футболку. Коннор решает не окликать его, чтобы выиграть время и обдумать произошедшие со Львом перемены, но Лев сам замечает его и приветствует радостной улыб­кой. Это тоже странно, потому что в то время, когда они вместе скрывались от полицейских, Лев ни разу не показал, что рад его видеть.

Лев поворачивает и подходит Коннору.

— Вернись в строй! — требует Мегафон. — Мы идем на склад.

Но Коннор жестом показывает ему, что все нормально.

— Идите дальше, я знаю этого парня.

Мегафон неохотно соглашается.

— В таком случае ты должен сам привести его на склад, — говорит он, возвращаясь, чтобы на­вести порядок в колонне.

— Ну что, как дела? — спрашивает Лев.

Ничего себе. Вот так просто: «Как дела?» Можно подумать, они приятели по летнему ла­герю, которые встретились случайно. Коннор знает, что нужно сделать. Пожалуй, другого спо­соба разрешить возникшее между ними недопо­нимание не существует. Он снова действует, не дав себе возможности все обдумать. Это ин­стинктивный поступок, но не иррациональный. Продиктованный эмоциями, но не импульсив­ный. Коннор научился чувствовать нюансы. Раз­махнувшись, он бьет Льва в глаз. Недостаточно сильно, чтобы повалить на землю, но достаточ­но весомо, чтобы голова мотнулась, как пугови­ца, висящая на одной нитке, и чтобы поставить наглецу большой красивый синяк.

— Это за то, что ты сделал там, в школе, — объ­ясняет Коннор, прежде чем Лев успевает опра­виться от шока. Сказав это, он делает нечто еще более удивительное и неожиданное: хвата­ет Льва за плечи и крепко обнимает. Послед­ний раз он так обнимал младшего брата, заняв­шего первое место в состязаниях по пятибо­рью. — Я очень, очень рад, что ты жив.

— Да уж. Я тоже.

Коннор отпускает мальчика, прежде чем ситуация становится неловкой. На прощанье он пристально смотрит на то место, куда попал кулак, и видит, что синяк под глазом уже начал проявляться. В голову Коннору приходит ост­роумная мысль.

— Слушай, — говорит он, — я отведу тебя в медпункт. Есть там кое-какие знакомые. Ду­маю, они с удовольствием займутся твоим глазом.

***

Только поздно вечером Коннор в полной мере осознает, насколько сильно Лев изменил­ся. Где-то в начале ночи Коннор, уже успевший задремать, чувствует, как кто-то трясет его за плечо. Открыв глаза, он видит, что кто-то све­тит ему в глаза фонариком, да так близко, что смотреть на свет больно.

— Эй! Какого черта?

— Тихо, — отвечает голос, чей обладатель скрыт ярким светом фонарика. — Это Лев.

Он должен был бы находиться в самолете, где живут новички до того момента, пока их не рассортируют по отрядам. Кроме того, есть строжайшее предписание ни под каким пред­логом не выходить по ночам на улицу. Значит, Лев перестал быть мальчиком, слепо подчиня­ющимся законам.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Кон­нор. — Ты хоть понимаешь, какие тебе грозят неприятности?

Лев продолжает светить фонариком в гла­за, и Коннор не видит его лица.

— Ты меня ударил утром, — говорит он.

— Ударил, потому что ты это заслужил.

— Я знаю. Да, заслужил, поэтому все нормаль­но, — соглашается Лев. — Но если ударишь еще когда-нибудь, пожалеешь.

Хотя Коннор не собирался бить его снова, ультиматумов он в принципе не терпит и отве­чать на них согласием не привык.

— Я тебя ударю, — говорит Коннор, — если будет за что.

За световой завесой воцаряется молчание.

— Справедливо, — наконец отзывается Лев. — Но только в случае, если действительно будет за что.

Убрав в карман фонарик, Лев уходит. Но Коннору уже не спится. У каждого беглеца есть секрет, которым он не станет делиться ни с кем. Очевидно, есть такая тайна и у Льва.

***

Через два дня Коннора вызывает к себе Ад­мирал. Очевидно, ему нужно что-то починить.

Его штаб-квартира находится в салоне старого «Боинга-747», служившего личным самолетом президента США за много лет до того момен­та, когда Коннор появился на свет. Турбин под крыльями нет, и президентская символика на фюзеляже закрашена, но, если приглядеться, эмблема все равно видна под слоем свежей краски.

Сжимая ручку ящика с инструментами, Кон­нор поднимается по трапу, от души надеясь, что ничего серьезного не произошло и ему удаст­ся быстро разобраться с поломкой и убраться восвояси.

Коннора обуревает любопытство. Он хочет посмотреть, как живет Адмирал и что находит­ся внутри президентского самолета. Впрочем, при этом придется постоянно находиться в по­ле зрения пронзительных глаз Адмирала, и это пугает Коннора.

Оказавшись в салоне, он видит двух ребят младшего возраста, занятых уборкой. Коннору их лица не знакомы; он рассчитывал увидеть здесь кого-то из Золотой молодежи, но, кроме двух уборщиков, в салоне никого не видно. Да и обстановка, кстати, оказывается не такой уж роскошной, как он думал. Обивка кожаных кресел растрескалась, и ковер оставляет желать лучшего. Больше похоже на салон старого ав­томобиля, которых предостаточно в Акроне, чем на интерьер личного лайнера президента Соединенных Штатов.

— А где Адмирал? — спрашивает Коннор. Ста­рик немедленно появляется откуда-то из глу­бин воздушного корабля. Глаза Коннора еще не совсем привыкли к полумраку салона, но он тем не менее замечает в руке Адмирала пи­столет.

— Коннор! Я рад, что ты зашел, — говорит он, заметив мальчика.

Увидев пистолет, Коннор вздрагивает; к то­му же он неприятно поражен тем, что Адмирал знает, как его зовут.

— Это зачем? — спрашивает он, указывая на пистолет.

— Просто чищу его, — объясняет Адмирал. Удивительно, думает Коннор, если он его чис­тит, почему не вынул обойму? Однако от даль­нейших расспросов решает воздержаться. Ад­мирал кладет пистолет в ящик стола и запира­ет на ключ. Отослав уборщиков, он тщательно закрывает за ними люк. Ситуация складывает­ся в соответствии с худшим сценарием, кото­рый Коннор только мог себе вообразить, и мальчик чувствует, как его кровь под воздейст­вием адреналина начинает закипать. В пальцах рук и ног ощущается характерное покалыва­ние, как перед дракой или поспешным бегст­вом. Он замирает в ожидании худшего.

— Вы хотели, чтобы я что-то починил, сэр?

— Да, верно. Кофеварку.

— Почему бы вам просто не попросить прине­сти другую из соседнего самолета?

— Потому, — отвечает Адмирал спокойно, — что я предпочитаю пользоваться своей.

Он приглашает Коннора проследовать за собой во внутренние покои. Салон «боинга» оказывается еще больше, чем ожидал Коннор. По сторонам прохода тут и там попадаются двери, ведущие в каюты, конференц-залы и ка­бинеты.

— Знаешь, твое имя у всех на слуху, — замечает Адмирал.

Для Коннора это новость, и нельзя сказать, чтобы приятная.

— Это почему?

— Прежде всего потому, что ты отлично чи­нишь вещи. Кроме того, тебя считают отмен­ным драчуном.

Коннор решает, что Адмирал вызвал его, чтобы провести разговор на тему дисциплины. Да, попав на Кладбище, он стал драться реже, но всем известно, что Адмирал не терпит непо­слушания.

— Прошу прощения за драки, сэр.

— Не стоит. Я понимаю, ты такой человек. Как пушка, сорвавшаяся с лафета. Но это твое личное дело, по крайней мере, пока ствол на­правлен в нужном направлении.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, сэр.

— Видишь ли, я понял, что, вступая в драку, ты всегда стараешься решить ту или иную пробле­му. Даже если проигрываешь. Значит, ты, в ко­свенном смысле, продолжаешь чинить вещи, только иным способом, — говорит Адмирал, награждая мальчика ослепительной белозубой улыбкой. Коннора передергивает. Он пытается скрыть это, но Адмирал наверняка все видел. Они останавливаются в небольшой кают-ком­пании, совмещенной с кухней.

— Ну вот, пришли, — объявляет Адмирал.

Старая машина для приготовления кофе стоит на кухонной стойке. Она, слава богу, не сложная. Коннор достает отвертку, чтобы от­крутить винты, удерживающие заднюю крыш­ку, но в этот момент замечает, что вилка не вставлена в розетку. Он подключает прибор, на панели загорается огонек, и машина начинает выплевывать горячий кофе в стоящий на под­ставке небольшой стеклянный кофейник.

— Что ж, похоже, все нормально, — говорит Адмирал, улыбаясь своей ужасной белозубой улыбкой.

— Вы меня не для этого позвали, не так ли? — спрашивает Коннор.

— Присядь, — предлагает Адмирал.

— Нет, спасибо.

— И все же присядь.

В этот момент Коннор замечает фотогра­фию. На стене их несколько, внимание мальчика приковывает та, на которой изобра­жен улыбающийся мальчик примерно его воз­раста. Улыбка кажется Коннору знакомой. Ес­ли уж говорить прямо, мальчик улыбается в точности, как Адмирал. Все, как сказал Ро­ланд! Коннору хочется сорваться и покинуть опасное место как можно быстрее, но тут в го­лове снова раздается голос Рисы, призываю­щей его проверить, какие имеются альтерна­тивы. Да, бежать можно. Он добежит до люка быстрее Адмирала, и тот не успеет его перехватить, но быстро открыть дверь не удастся. Можно вырубить Адмирала, воспользовав­шись каким-нибудь инструментом из ящика. Это даст возможность выиграть время. Но ку­да бежать? За границей Кладбища пустыня, бескрайняя равнина, покрытая твердой рас­трескавшейся коркой. В итоге Коннор реша­ет, что никаких вариантов, кроме как принять приглашение Адмирала, нет, и садится в пред­ложенное кресло.

— Я тебе не нравлюсь, верно? — спрашивает Адмирал.

Коннор старается не смотреть ему в глаза.

— Вы приютили меня здесь и тем самым спас­ли мне жизнь...

— У тебя нет выбора. Придется отвечать на поставленный вопрос. Повторяю. Я тебе не нравлюсь, верно?

Коннора снова передергивает, только на этот раз он даже не пытается скрыть этот факт.

— Нет, сэр, не нравитесь.

— Я хочу знать почему.

Коннор лишь натянуто усмехается в ответ.

— Считаешь меня работорговцем? — продол­жает Адмирал. — Думаешь, я использую бегле­цов в целях наживы?

— Если вы знаете наперед, что я отвечу, зачем спрашиваете?

— Перестань отворачиваться.

Но Коннор решил во что бы то ни стало не смотреть в глаза этому странному человеку, вернее, не позволять ему смотреть в глаза себе.

— Я сказал, в глаза смотри!

Коннор неохотно поднимает взгляд и смот­рит Адмиралу в глаза.

— Вот, смотрю.

— Полагаю, ты парень неглупый. Я хочу, что­бы ты подумал. Думай! Я адмирал Военно-мор­ского флота США. Имею награды. Думаешь, у меня есть нужда торговать детьми, чтобы зара­ботать?

— Не знаю.

— Думай! Считаешь, я люблю деньги и рос­кошь? Я что, живу в особняке? Нет. Езжу отды­хать на острова? Нет. Я провожу время в этой чертовой пустыне и живу в старом вонючем са­молете круглый год. Как ты думаешь, зачем я это делаю?

— Я не знаю!

— А мне кажется, знаешь.

Коннор, не удержавшись, вскакивает, чувст­вуя, что, несмотря на грозный голос и жесткую манеру разговаривать, Адмирал пугает его все меньше и меньше. Глупо это или нет, осмотри­тельно или опрометчиво, но мальчик хочет вы­ложить ему все, что накопилось. В конце кон­цов, он сам напросился.

— Вы здесь потому, что любите власть. Вам правится осознавать, что сотни беспомощ­ных детей целиком и полностью зависят от вашей воли. А еще вам нравится решать, кто отправится на разборку и какие части доста­нутся вам.

Адмирал явно не ожидал такого. Неожидан­но он оказался в позиции защищающегося.

— Что ты сказал? — удивленно спрашивает он.

— Да это же ясно! Все эти шрамы. А зубы? Вы же не родились с этими зубами, верно? Так что же вам нужно от меня? Глаза? Или уши? Может, руки, которые так ловко умеют чинить вещи? Для этого я здесь? Да?

— Ты зашел слишком далеко, — рычит Адмирал.

— Нет, это вы зашли слишком далеко!

Адмирал похож на разъяренного зверя, и Коннору впору было бы испугаться, но, как уже было сказано, он похож на пушку, сорвавшуюся с лафета, и момент, когда можно было остано­виться, миновал.

— Мы попадаем сюда от отчаяния! То, что вы делаете с нами, это... это... бесстыдно!

— Значит, ты считаешь, что я — чудовище!

— Да!

— И мои зубы доказывают это?

— Да!

— Тогда можешь забрать их!

Сказав это, Адмирал делает нечто неверо­ятное. Он засовывает в рот руку, хватается пальцами за челюсть и вырывает зубы изо рта. Глядя на Коннора бешеными глазами, он броса­ет нечто, похожее на зажим из розовой пласт­массы на стол, где он от удара разваливается на две половинки.

Коннор кричит от ужаса. Перед ним на сто­ле лежат два ряда белоснежных зубов. Они вправлены в розовые десны. Но крови нет. По­чему нет крови? Во рту Адмирала ее тоже не видно. Зато лицо преобразилось — щеки ввали­лись, а рот стал похож на темную пещеру, об­рамленную безжизненными, обвисшими губа­ми. Коннор даже не может решить, что ужас­ней — лицо Адмирала или эти вырванные, но не кровоточащие челюсти.

— Это вставные челюсти, — говорит Адми­рал. — Раньше, когда не было разборок, ими часто пользовались. Но теперь они никому не нужны. Действительно, кто захочет носить во рту куски пластика, когда за ту же цену, даже за половину, можно приобрести полный набор зубов, принадлежавший раньше молодому, здоровому парню? Мне пришлось заказать че­люсти в Таиланде, здесь их просто больше не делают.

— Я... не понимаю... — признается Коннор, глядя на вставные челюсти. Вспомнив что-то важное, он резко оборачивается, чтобы взгля­нуть на фотографию улыбающегося мальчика, висящую на стене. Адмирал смотрит туда же.

— Это мой покойный сын, — говорит он. — У него была такая же улыбка, как у меня, и вставные челюсти сделали согласно отпечат­кам его зубов.

Безусловно, услышать такое объяснение ку­да приятней, чем найти подтверждение рос­сказням Роланда.

— Простите, сэр, — говорит Коннор.

Принимает Адмирал извинения или нет, неясно. Однако и не отвергает, что само по се­бе уже неплохо.

— На деньги, которые я получаю, отправляя людей на работу, мы кормим оставшихся здесь ребят. Кроме того, они идут на оплату убежищ и складов, где мы прячем тех, кого нашли на улице. На них я покупаю самолеты, чтобы при­везти ребят в багажном отделении. Кроме то­го, приходится давать взятки куче официаль­ных лиц, чтобы те, кому положено следить за нами, смотрели на происходящее сквозь паль­цы. Оставшиеся средства уходят тем, кто до­стигает совершеннолетия и отправляется в пу­тешествие по нашему жестокому миру, в кото­ром без денег никак. Так что, как видишь, я действительно работорговец, если тебе так нравится это определение, но не такое уж чудо­вище, как ты подумал.

Коннор снова смотрит на стол. Вставные челюсти все еще там — лежат, покрытые слюной, слегка поблескивая в лучах лампы. Он хо­чет взять их и подать Адмиралу в качестве жес­та доброй воли, но потом решает, что это слишком отвратительное занятие. Пусть уж Ад­мирал как-нибудь сам справится с этим делом.

— Ну что, веришь тому, что я тебе здесь рас­сказал? — спрашивает Адмирал.

Коннор пытается еще раз все как следует обдумать, но на него свалилась такая масса информации, что мозг просто отказывается обрабатывать ее. Стрелка внутреннего ком­паса вертится как бешеная. Правда и домыс­лы, факты и заблуждения — все смешалось в голове в какой-то чудовищный коктейль. От­личить одно от другого решительно невоз­можно.

— Ну, наверное, — говорит наконец Коннор.

— Можешь мне поверить, — говорит Адми­рал. — Впрочем, ты увидишь сегодня и более страшные вещи, чем старческие вставные че­люсти. Мне нужно убедиться в том, что дове­рие к тебе оправданно.

***

В полумиле от старого президентского лай­нера, в четырнадцатом ряду, на месте под номе­ром тридцать два, стоит списанный самолет с логотипом «FedЕх» на борту. Его поставили на стоянку больше месяца назад, и никто с тех пор его не двигал.

Адмирал попросил Коннора отвезти его к лайнеру на электромобиле, в котором он при­вык передвигаться, но сначала достал из стола пистолет. «Превентивные меры» — так охарак­теризовал свои действия Адмирал.

Под правым крылом самолета видны пять холмиков. В изголовье каждой могилы лежит крупный булыжник, чтобы впоследствии их можно было найти. Здесь похоронены пятеро ребят, задохнувшихся во время перелета, и при­сутствие могил целиком и полностью оправды­вает название владений Адмирала.

Люк багажного отделения открыт, и Адми­рал просит остановиться возле него.

— Заберись внутрь и найди клетку под номе­ром 2933, — говорит он Коннору. — Посмотри, что там, потом поговорим.

— Вы со мной не пойдете?

— Я уже там был, — говорит Адмирал, переда­вая ему фонарик. — Возьми, пригодится.

Коннор поднимается на крышу электро­мобиля и забирается в люк. Оказавшись в ба­гажном отделении, он включает фонарик и видит в его тусклом свете знакомую картину. В багажном отделении ничего не изменилось с того момента, когда он был здесь в послед­ний раз. Крышки клеток открыты, в воздухе стоит запах мочи. Ящики похожи на лона, в которых ему и его товарищам пришлось пере­жить второе рождение. Коннор проходит ряд за рядом, углубляясь все дальше, и находит клетку, в которой он прибыл на Кладбище вместе с Диего, Гундосом и Хайденом. Затем, потратив на поиски еще некоторое время, он обнаруживает корзину номер 2933. Она стоит у дальней стенки, — очевидно, ее загрузили од­ной из первых. Крышка закрыта, но не полно­стью. Распахнув ее, Коннор направляет внутрь луч фонарика.

Осознав наконец, что перед ним, Коннор кричит от ужаса и рефлекторно отпрыгивает, ударившись головой о стенку клетки, стоящей позади. Адмирал мог бы его и предупредить, но не сделал этого. Ладно. Хорошо. Я понимаю, что это. Все равно уже ничего не сделаешь. В корзине нет ничего такого, что я не смог бы увидеть еще раз. И все же, чтобы снова загля­нуть внутрь, Коннору приходится проделать большую внутреннюю работу. Успокоившись, он снова приоткрывает крышку. Под ней — пять мертвых детей.

Всем по семнадцать лет. Впереди Мегафон и Дживс. За ними Кевин, Мелинда и Рауль — члены трибунала, занимающегося распределе­нием должностей. Все пять человек из Золотой молодежи на месте. Крови нет, как нет и самих ран. Их можно было бы принять за спящих, ес­ли б не открытые глаза Мегафона, устремлен­ные в никуда.

Разум Коннора мутится. Неужели это сде­лал Адмирал? Может, он все-таки опасный ма­ньяк? Но зачем ему это? Нет, это кто-то другой.

Выбравшись из багажного отделения, Кон­нор застает Адмирала за работой. Он ухажива­ет за могилами — поправляет лежащие в голо­вах камни и выравнивает холмики.

— Ребята исчезли вчера вечером. Я нашел их в корзине утром. Она была закрыта, — объясня­ет Адмирал. — Они задохнулись, как те пятеро, прибывшие в одной партии с тобой. Это та же самая корзина.

— Кто мог это сделать?

— Я бы тоже хотел знать кто, — подхватывает Адмирал.

Убедившись, что с могилами все в порядке, он поворачивается к Коннору.

— Кто бы это ни сделал, он специально вы­брал пятерку самых авторитетных ребят... а это значит, он систематически разрушает структуру управления, созданную мной, чтобы без помех взобраться на ее вершину.

Коннор знает, что сделать это мог только один человек. Но, хотя сомнений быть не мо­жет, поверить в то, что Роланд способен на та­кие страшные вещи, трудно.

— Они хотели, чтобы я их обнаружил, — про­должает Адмирал. — Здесь стоял мой электро­мобиль, и утром я его нашел. Сомнений нет, Коннор, мне объявили войну. Это точечный удар. Эти пять человек были моими глазами и ушами, помогали мне присматривать за всеми. Теперь я лишен этой возможности.

Адмирал оборачивается и смотрит на вход и багажное отделение, черной дырой зияющий на ярко освещенном фюзеляже.

— Вечером нам придется сюда вернуться, что­бы похоронить ребят, — говорит он, — и мы не должны никому рассказывать о том, что они умерли. Если слух об этом распространится, можно считать, что враг одержал свою первую победу. Если же кто-то все же начнет болтать — а так и будет, — мы сможем проследить источ­ник слухов и найдем мерзавцев.

— И что потом? — спрашивает Коннор.

— А потом нужно будет восстановить справед­ливость. Но пока придется держать язык за зу­бами.

По дороге назад Адмирал без обиняков рас­сказывает Коннору, что ему от него нужно.

— Я хочу найти новую пару глаз и ушей. Кто-то должен держать меня в курсе того, что проис­ходит среди ребят. И вычислить, кто же этот волк в овечьей шкуре. Я прошу тебя это сде­лать.

— Вы хотите, чтобы я стал шпионом?

— А на чьей ты стороне? Ты со мной или с эти­ми убийцами?

Теперь Коннору становится окончательно понятно, зачем Адмирал его вызвал и заставил посмотреть, что в корзине. Одно дело, если те­бе расскажут о таком, и совсем другое, если ты видел это своими глазами. После того как Кон­нор сам обнаружил тела, сомнений в том, на чьей он стороне, уже не возникает.

— Почему я? — спрашивает он Адмирала.

Начальник снова улыбается ему, обнажая безупречные зубы, но теперь его улыбка боль­ше не пугает Коннора.

— Потому, мой друг, что ты наименьшее из зол.

На следующее утро Адмирал официально объявляет о том, что пятеро погибших ребят отправились организовывать новые убежища для беглецов. Во время собрания Коннор на­блюдает за Роландом, надеясь зафиксировать какую-то реакцию — мимолетную улыбку или жест, предназначенный сообщникам. Однако верзила ничем себя не выдает. Ни малейших признаков того, что Роланду что-то известно о судьбе ребят, Коннор не замечает. Более того, на протяжении всего собрания здоровяк де­монстрирует полное отсутствие интереса к происходящему. Он рассеян, и мысли его, оче­видно, витают в каких-то иных сферах. Похо­же, ему не терпится перейти к исполнению слу­жебных обязанностей.

Тому есть веские причины. Общение с Теса­ком начинает приносить свои плоды. В тече­ние последней пары недель Роланд научился пилотировать вертолет на профессиональном уровне, и когда Тесака нет поблизости, он бес­платно катает ребят согласно какой-то своей программе поощрения. Роланд утверждает, что Тесак не против, но Коннор уверен, что он просто ни о чем не догадывается. Сначала он решает, что Роланд катает исключительно ре­бят из своего круга, но это не так. Он постепен­но расширяет сферу влияния и включает в нее ребят, которых раньше не знал. Делает он это следующим образом: желающие оказаться на борту вертолета, которых всегда оказывается больше, чем посадочных мест, должны прого­лосовать и выбрать, кому лететь. Фактически, Роланд поставил себя на место начальника и активно пользуется демократическими прин­ципами, внедренными Адмиралом. Можно ска­зать, что он ведет себя так, что создается впе­чатление, что он здесь главный.

В присутствии Адмирала он активно ими­тирует лояльность, но когда его нет, он ведет подрывную деятельность. Вокруг него всегда крутятся какие-то люди. Умение собирать тол­пу — одна из сильных сторон его натуры, и он никогда не упускает возможности лишний раз нанести удар по авторитету начальника. «Ад­мирал далек от народа, — говорит он. — Он не знает, что это такое — быть одним из нас. На­верняка не понимает даже, кто мы и что нам нужно». Среди ребят, попавших в зависи­мость, он развивает теории по поводу зубов Адмирала, его шрамов и дьявольских планов по продаже всех и каждого на органы. Роланд намеренно усиливает страх перед начальни­ком и сеет в умах семя недоверия к Адмиралу, стараясь обратить в свою веру как можно боль­ше ребят.

Иногда Коннору приходится в прямом смысле слова закусывать губу, когда Роланд на­чинает распространяться на тему Адмирала.

Но сделать ничего нельзя — стоит Коннору ска­зать хоть слово в защиту, и Роланд поймет, на чьей тот стороне.

***

На Кладбище есть самолет, в котором мож­но отдохнуть и развлечься в свободное время. Он стоит неподалеку от навеса, под которым проходят собрания. В салоне есть несколько телевизоров, приставки с видеоиграми, аппа­рат для игры в пинбол, относительно удобные диваны и кресла, а под крыльями стоят столы для игры в бильярд. Коннор предложил устано­вить рядом с ними распылители, превращаю­щие воду в состоящий из мельчайших капелек туман, чтобы днем под крыльями было не так жарко, как в других местах. Первоначально он хотел сделать это для удобства, но впоследст­вии сообразил, что проект позволяет ему, не вызывая подозрений, постоянно присутство­вать в зоне развлечений, слушая разговоры и разбираясь, кто к какой клике принадлежит, словом, заниматься обычными шпионскими делами. Проблема в одном — Коннор, как и Ро­ланд, постоянно оказывается в центре внима­ния. Ребята толкутся возле него, предлагают помощь, и мальчик чувствует себя Томом Сойером, красящим забор. Ему хотелось быть мало­привлекательной и незаметной мухой, сидя­щей на стене, а ребята видят в нем лидера. Приходится радоваться хотя бы тому, что он так никому и не рассказал, что он и так называ­емый Беглец из Акрона — одно и то же лицо. Прошло уже немало времени, и, согласно по­следним слухам, Беглец уложил целый отряд полицейских, перехитрил всю Национальную гвардию, захватил и разрушил более десятка за­готовительных лагерей. Слава богу, что он не стал болтать — внимания ему и так уделяют слишком много, а такая репутация могла бы по­вредить еще больше.

Пока Коннор устанавливает ряд распылителей, Роланд внимательно следит за ним, де­лая вид, будто играет в бильярд. Не выдержав, он наконец откладывает в сторону кий и под­ходит.

— Я смотрю, ты у нас неутомимый, как пчел­ка, — говорит Роланд достаточно громко, что­бы его слышали остальные. Коннор стоит на стремянке, присоединяя к крылу верхний ряд распылителей. Положение выгодное, так как оно дает ему возможность разговаривать с Ро­ландом, глядя на него сверху вниз.

— Я хочу, чтобы жизнь здесь стала немного более комфортной, — отвечает он. — Мне кажется, без распылителей здесь никак, иначе все просто задохнутся на такой жаре.

Роланд сохраняет невозмутимую мину про­фессионального игрока в покер.

— Похоже, ты стал новым золотым мальчи­ком у Адмирала. Другие-то все уехали.

Оглянувшись и убедившись, что завладел вниманием присутствующих, Роланд продол­жает свою речь.

— Я видел, как ты заходил в его самолет, — го­ворит он.

— Ему, как и всем, иногда требуется что-то по­чинить, — отвечает Коннор. — Вот и все.

В этот момент, дабы помешать Роланду, же­лающему, очевидно, продолжить допрос, в раз­говор вмешивается Хайден, играющий в биль­ярд за соседним столом.

— Коннор, кстати, не один там появляется, — говорит он. — Туда все время кто-нибудь ходит. То еду приносят, то убираются — и даже небе­зызвестный всем Гундос, которого все мы так любим, периодически туда наведывается.

Все оборачиваются к Гундосу, торчащему, как всегда, возле аппарата для игры в пинбол, к которому он словно прикипел вскоре после прибытия на Кладбище.

— Что такое? — спрашивает он.

— Ты бывал в гостях у Адмирала, не правда ли? — спрашивает Хайден. — Ты же не будешь это отрицать.

— И что?

— Так что ему от тебя нужно? Думаю, всем бу­дет небезынтересно это узнать.

Гундос, чувствующий себя неловко, неожи­данно сделавшись центром всеобщего внима­ния, досадливо морщится.

— Да он просто расспрашивал меня о семье, о доме и все такое.

Коннор удивлен. Возможно, думает он, Ад­мирал решил не ограничиваться общением с ним и найти себе других добровольных по­мощников, желающих поспособствовать в по­исках убийц. Несомненно, Гундос — человек ку­да менее заметный, чем Коннор, но, помимо глаз и ушей, в голове резидента должны быть еще и мозги, чем мальчик похвастаться явно не может.

— Я знаю, что ему от него нужно, — заявляет Роланд. — Он хочет взять себе волосы Гундоса.

— Да ты что!

— Да, да, он же лысеет, видел? А у тебя отличные волосы. Вот старик и решил снять с тебя скальп, а остальное отправить на разборку!

— Заткнись!

Слушатели смеются. Естественно, Роланд шутит, но Коннору приходит в голову, что мно­гие задумались над тем, правда это или нет. Гун­дос, видимо, тоже испугался, потому что стал похож на побитую собаку. Коннор приходит в бешенство, увидев это.

— Да, молодец, — говорит он Роланду. — Под­калывай Гундоса почаще, покажи всем, какой ты пошляк и трус.

Спустившись с лестницы, Коннор встает прямо напротив верзилы и смотрит ему в глаза.

— Да, кстати, Мегафон оставил свою машин­ку, кажется? Может, тебе вместо него порабо­тать? Ты так много языком треплешь, тебе це­ны бы не было.

— Меня никто об этом не просил, — отвечает Роланд без тени улыбки.

***

Вечером Коннор и Адмирал встречаются в обстановке строжайшей секретности за чаш­кой кофе из машины, которую Коннор, как предполагается, починил. Разговор идет о Ро­ланде и о подозрениях Коннора относительно него, но Адмиралу этого мало.

— Подозрения, слухи — все это отлично, но не то. Нужны доказательства. Твои чувства — это твои чувства, но прямых улик нет, — говорит Адмирал, добавляя в кофе виски из фляжки.

Рапорт Коннора окончен, и он собирается уходить, но Адмирал его не отпускает. Он нали­вает ему вторую чашку кофе, после которой он, вероятно, всю ночь не сможет сомкнуть глаз. Впрочем, если принять во внимание сложив­шуюся ситуацию, думает Коннор, спать, види­мо, и так не придется.

— Очень мало кто знает о том, что я собира­юсь тебе рассказать, — говорит Адмирал.

— Тогда зачем мне об этом рассказывать? — спрашивает Коннор.

— Потому что это в моих интересах. Я хочу, чтобы ты знал.

Коннору импонирует прямота Адмирала, однако такой ответ тем не менее, будучи чест­ным, оставляет за кадром истинные мотивы Адмирала. Коннору приходит в голову, что на войне умение отвечать таким образом не раз выручало старика.

— Когда я был значительно моложе, — начина­ет Адмирал, — принимал участие в Хартландской войне. Шрамы, которые ты ошибочно принял за следы операций, я получил в резуль­тате разрыва гранаты.

— А на чьей вы были стороне?

Адмирал смотрит на него сурово. Коннор уже успел привыкнуть к манерам старика, но ему все равно становится не по себе.

— А много ли ты знаешь о Хартландской войне?

— В учебнике был параграф на эту тему, — от­вечает Коннор, пожимая плечами, — но у нас были госэкзамены, и мы до него так и не до­шли.

Адмирал с отвращением отмахивается от его слов:

— В учебниках все обернуто в сахарную вату. Никто не хочет знать, как все было на самом деле. Ты спросил, на чьей я был стороне. Дело в том, что на той войне было три стороны, не две. Была Армия Жизни, Бригада Выбора и ос­татки армии Соединенных Штатов. Так вот по­следние видели свою задачу в том, чтобы не дать двум первым перебить друг друга. На их стороне был и я. К сожалению, успеха мы не добились. Видишь ли, для возникновения кон­фликта всегда требуется какой-то повод — раз­ница во мнениях, какой-нибудь спорный пред­мет. Но к тому времени, когда конфликт пере­растает в войну, повод уже не важен, потому что в этот момент важно только одно: насколь­ко сильно противоборствующие стороны друг друга ненавидят.

Прежде чем продолжить, Адмирал добавля­ет в кофе еще виски из фляжки.

— Период накануне войны был страшным. Все привычные понятия, помогавшие нам от­личить добро от зла, были вывернуты наизнан­ку. С одной стороны, люди убивали акушеров и гинекологов, делавших аборты, чтобы защи­тить право на жизнь, с другой — многие женщи­ны старались забеременеть лишь ради того, чтобы продать ткань плода. И лидеров выбира­ли не по способности вести за собой людей, а по умению упрямо защищать какой-нибудь один предмет. Все это было за пределами добра и зла! Затем произошел раскол в вооруженных силах, противоборствующие стороны получи­ли боевое оружие, и две группировки превра­тились в две армии, полные решимости унич­тожить друг друга. А потом был принят Билль о жизни.

Когда Адмирал произносит последнюю фразу, у Коннора по спине бегут мурашки. Раньше он законами не интересовался, но с то­го момента, когда он узнал о решении родите­лей, стал смотреть на вещи иначе.

— Идея о том, что беременность можно пре­рывать ретроспективно, путем расчленения ребенка, достигшего определенного возраста, возникла в моем присутствии, — продолжает Адмирал. — Сначала это была шутка, никто не воспринимал ее всерьез. Но в том же году уче­ного, сделавшего ряд открытий в сфере пере­садки органов, наградили Нобелевской преми­ей за создание техники, позволившей использовать при трансплантации любую часть организма донора.

Адмирал прерывается, чтобы сделать гло­ток кофе. Коннор же к своей чашке даже не притронулся. Он даже представить себе не в состоянии, как можно сделать хотя бы глоток, когда речь идет о таких вещах. Даже то, что он уже успел выпить, удается удерживать в желуд­ке с большим трудом.

— Война разгоралась, — продолжает свой рас­сказ Адмирал, — и добиться перемирия можно было, лишь усадив обе стороны за стол перего­воров. Именно мы предложили идею создания заготовительных лагерей, в которых жизнь не­желанных детей прекращается, но без умерщв­ления. Мы думали, что предложение шокирует обе стороны и в них проснется здравый смысл, что они посмотрят друг другу в глаза через стол и кто-нибудь из них дрогнет. Но никто не дрог­нул. Возможность прерывать жизнь детей, не убивая их, обе стороны нашли приемлемой. Билль о жизни был подписан, было заключено перемирие, и война окончилась. Все так радо­вались этому, что о последствиях никто не бес­покоился.

Адмирал умолкает и мысленно уносится в прошлое. Через какое-то время он снова воз­вращается к реальности.

— Уверен, ты знаешь, что было дальше, — за­канчивает он, сопровождая слова красноречи­вым взмахом руки.

Всех подробностей Коннор не знает, но об­щая идея ему понятна.

— Людям нужны были органы, — говорит он.

— Я бы сказал, требовались органы. К приме­ру, появилась возможность в случае рака пря­мой кишки заменить ее на здоровую. Человек, серьезно пострадавший при несчастном случае, теперь не умрет. Поврежденные органы заменят на новые, и он будет жить. Сморщен­ную старческую руку, скрюченную артритом, можно заменить на здоровую, взятую у парня, которому лет на пятьдесят меньше, чем паци­енту. Кто-то же должен был стать донором ор­ганов.

Адмирал делает паузу, чтобы поразмыслить.

— Если бы люди становились донорами орга­нов по своей воле, нужды в заготовительных лагерях никогда бы не возникло... — говорит он. — Но люди не любят разбрасываться тем, что им принадлежит, даже после смерти. Этика оказалась бессильной перед жадностью — и трансформация случилась очень скоро. Люди быстро смекнули, что заготовительные лаге­ря — прибыльные предприятия, и они стали процветать при молчаливом одобрении окру­жающих.

Адмирал оборачивается и смотрит на фото­графию сына. Хотя Адмирал еще ничего не ска­зал, Коннору и так ясно, в чем он собирается признаться, но мальчику хочется, чтобы он сделал это сам.

— Мой сын, Харлан, был отличным парнем. Умным. Но сложным, ты знаешь, о чем я.

— Я и сам такой, — соглашается Коннор с лег­кой усмешкой.

Адмирал кивает.

— Это случилось десять лет назад. Он связал­ся с нехорошей компанией, и их поймали на воровстве. Черт, да я и сам был таким в его воз­расте, поэтому родители и послали меня в во­енное училище, чтобы скорректировать пове­дение. Только в случае с Харланом я решил по­ступить иначе.

— И отдали его на разборку.

— Да. Я был одним из инициаторов мирного соглашения. Все ждали, что я лично подам пример.

Адмирал снова вынужден прерваться. Под­няв руку, он прижимает к глазам большой и ука­зательный пальцы, чтобы предотвратить пото­ки слез.

— Мы подписали разрешение, а потом переду­мали. Но было уже поздно. Харлана забрали прямо из школы, отправи­ли в лагерь и там немедленно разобрали. Когда я заявил, что изменил решение, дело было уже сделано.

Коннор ни разу не думал о бремени, ложа­щемся на плечи родителей, принявших реше­ние подписать разрешение на разборку. Он да­же представить себе не мог, что способен ис­пытывать сочувствие к родителям, совершив­шим это злодеяние, не говоря уже о человеке, ставшем одним из авторов бесчеловечного за­кона.

— Я вам сочувствую, — говорит он Адмиралу с полной искренностью.

Услышав это, Адмирал тут же берет себя в руки, практически немедленно.

— Не нужно сожалений, — говорит он. — Ты и сам попал сюда лишь потому, что чудом избе­жал участи моего сына. Жена впоследствии ушла от меня и основала фонд памяти Харлана. Я остался на службе и в последующие несколь­ко лет много пил, трезвым меня почти не виде­ли. Так все и шло, пока три года назад у меня не появилась Великая идея, как я ее называю. Кладбище стало ее воплощением, а дети, среди которых находишься и ты, результатом. На данный момент мне удалось спасти от разбор­ки уже более тысячи человек.

Теперь наконец ясно, почему Адмирал вы­звал его на этот разговор. Это была не просто исповедь. Он хотел заручиться поддержкой Коннора, лишний раз подпитать его лояль­ность — и это сработало. Адмирал и правда одержимый человек, но его одержимость спа­сает людям жизни. Хайден как-то сказал, что Коннор — за справедливость. Эта черта те­перь делает его преданным соратником Адми­рала. Остается только предложить тост.

— За Харлана, — говорит Коннор, поднимая кружку.

— За Харлана! — эхом отзывается Адмирал, и они вместе пьют в его честь.

— Мало-помалу мне удается кое-что испра­вить, Коннор, — признается старик. — Медлен­но, зато в нескольких направлениях.

 

35. Лев

Не столь важно, где был Лев в период после расставания с СайФаем и появлением на Клад­бище. Гораздо важнее, в каком он в это время находился состоянии. А в душе у него в то вре­мя было так же темно и пусто, как в тех непри­ютных местах, где ему порой приходилось но­чевать.

В скитаниях он провел около месяца, за это время ему пришлось пойти на ряд неприятных компромиссов, совершая при случае мелкие преступления, — и все это ради выживания. Бы­стро обучаясь, Лев вскоре приобрел все необ­ходимые навыки, позволяющие выжить в экс­тремальных условиях улицы. Считается, что язык и культуру какой-либо страны легче всего изучать методом погружения. За короткое вре­мя Лев стал настоящим беспризорником, мало отличающимся от тех, кому пришлось вести та­кую жизнь с самого детства.

Оказавшись в одном из убежищ, входящем в сеть, выстроенную Адмиралом, он быстро дал понять окружающим, что с ним шутки пло­хи. О том, что его должны были принести в жертву, Лев никому уже не рассказывал. Он придумал и распространял слух о том, что ро­дители решили отдать его на разборку после того, как полицейские взяли его под стражу по обвинению в вооруженном ограблении. Он остановился на этой версии, потому что никогда в жизни даже не держал в руках оружия, и, рас­сказывая эту историю, Лев всегда в душе забав­лялся. Удивительно, но все, с кем он делился жуткими подробностями предполагаемого грабежа, свято ему верили — и это при том, что Лев никогда не умел лгать. Но потом, когда он однажды заглянул в зеркало и испугался собст­венного взгляда, мальчик все понял.

К тому времени, как он попал на Кладбище, окружающие предпочитали держаться от него подальше, и Льва это полностью устраивало.

***

В ту же ночь, когда Адмирал с Коннором проводят тайную конференцию, Лев тайком выбирается из самолета и ныряет в кромеш­ную тьму безлунной ночи, не включая фонарик.

В первый вечер ему удалось незаметно ускользнуть и найти Коннора, чтобы объяс­нить ему кое-какие вещи. С тех пор прошло уже немало времени, синяк почти исчез, и больше о том происшествии они не говорили. Они во­обще почти не разговаривали с Коннором, по­тому что Лев был занят другими мыслями. Каж­дый вечер он пытался незаметно исчезнуть, но его ловили и заставляли вернуться. Теперь цепных собак Адмирала нет на месте, и часовые за­метно расслабились. Неслышно крадясь между самолетами, он видит, что некоторые из них спят на посту.

Лев думает о том, что Адмирал совершил глупый поступок, отослав пятерку лучших ре­бят и не позаботившись о подготовке смены.

Отойдя подальше, Лев включает фонарик, чтобы посмотреть, где он, и определить, куда идти. Он хочет найти место, о котором ему рас­сказала одна девочка, с которой его свела судь­ба несколько недель назад. Она была очень по­хожа на него. Теперь Лев надеется встретить других таких же людей. Ряд тридцать, место двенадцать. Это самый дальний ряд на Кладби­ще, дальше уже пустыня. На месте номер три­надцать стоит древний DC-10, совсем сгнив­ший. Лев распахивает люк и забирается внутрь, его встречают двое ребят. Увидев его, они бросаются вперед и занимают оборони­тельную стойку.

— Я Лев, — говорит он. — Меня сюда прислали.

Ребят Лев не знает, но это неудивительно — он недостаточно долго прожил на Кладбище, чтобы запомнить всех в лицо. Одна из двоих — девушка азиатской внешности с розовыми во­лосами. Второй — наголо обритый парень, с ног до головы покрытый татуировками.

— И кто тебя прислал? — спрашивает бритый.

— Девушка, с которой я познакомился в Коло­радо. Ее зовут Джулиан.

Из темноты выходит третий человек — не подросток, взрослый. На вид ему лет двад­цать — двадцать пять. На скуластом, худом лице улыбка. Голова увенчана копной грязных ры­жих волос, на подбородке — козлиная бородка в тон. Это Тесак, пилот вертолета Адмирала.

— А, так тебя Джулиан прислала! — говорит он. — Круто! Как она?

В течение пары секунд Лев обдумывает ответ.

— Она сделала то, что должна была сделать, — наконец произносит он.

— Ясно, — кивает Тесак.

Ребята, вышедшие навстречу первыми, представляются. Парня с голым черепом зовут Блэйном, девушку — Маи.

— А что, тот бугай, что помогает тебе с верто­летом, тоже в теме? — спрашивает Лев Тесака.

— Роланд? — спрашивает он с отвращением. — Ни за что в жизни! Роланд не совсем... подходя­щий материал для нашей маленькой группы, — объясняет Тесак. — Ты пришел передать при­вет от Джулиан или есть еще какие-нибудь при­чины?

— Я пришел, потому что хочу быть заодно с вами.

— Это понятно, — говорит Тесак, — но мы пло­хо тебя знаем.

— Расскажи о себе, — просит Маи.

Лев уже было собрался рассказать им де­журную историю об аресте за ограбление, но что-то заставляет его замолчать, едва открыв рот. Он передумал. В такие моменты лгать не стоит. Общение с этими людьми нужно начи­нать с правды, и он рассказывает им все: с мо­мента, когда его похитил Коннор, до их путе­шествия с СайФаем и после него. Когда Лев за­канчивает рассказ, Тесак выглядит очень, очень довольным.

— Значит, тебя должны были в жертву прине­сти! Это очень хорошо. Ты даже не представля­ешь, насколько это здорово!

— И что? — спрашивает Лев. — Вы принимаете меня или нет?

Воцаряется молчание. Все становятся край­не серьезными. Лев понимает, что сейчас нач­нется какой-то ритуал.

— Скажи, Лев, — просит Тесак, — насколько сильно ты ненавидишь тех, кто хотел отдать те­бя на разборку?

— Сильно.

— Прости, но этого недостаточно.

Лев закрывает глаза и погружается в воспо­минания. Он думает о родителях, о том, что они хотели с ним сделать и как заставили его поверить в то, что он избранный, носитель священной миссии.

— Так насколько сильно ты их ненавидишь?

— Беспредельно, — отвечает Лев.

— А как сильно ты ненавидишь людей, кото­рым понадобились бы части твоего тела?

— Беспредельно.

— И насколько сильно ты хочешь заставить их, а вместе с ними и весь мир заплатить за то, что с тобой собирались сделать?

— Беспредельно.

Да, кто-то должен заплатить за несправедливость, допущенную по отношению к нему. Они все за это заплатят. Он их заставит.

— Отлично, — говорит Тесак.

Лев сам поражен глубиной обуявшего его бешенства, но оно пугает его все меньше и меньше. Ему кажется, что это хорошо.

— Может, он и настоящий, — говорит Блэйн.

Лев знает: стоит ему принести клятву, и пу­ти назад не будет.

— Я должен знать одну вещь, — говорит он, — потому что Джулиан... не могла мне этого объ­яснить. Скажите мне, во что вы верите.

— Во что верим? — переспрашивает Маи. Она вопросительно смотрит на Блэйна, но тот только смеется в ответ. Однако Тесак поднима­ет руку, прося его перестать.

— Нет, нет, — говорит он, — это хороший во­прос. Серьезный. Он заслуживает адекватного ответа. Если ты хочешь спросить, боремся ли мы за какое-то дело, то нет, можешь сразу об этом забыть.

Говоря, Тесак помогает себе, размахивая ру­ками.

— Биться за какую-то идею — это старо. Это не для нас. Мы верим в хаос. В землетрясения! В ураганы! В силы природы, потому что и мы сродни стихийному бедствию. Мы сами часть хаоса. Наше призвание — будоражить этот мир, бросать ему вызов.

— Как мы это сделали с Адмиралом, — вставля­ет Блэйн, хитро подмигивая. Тесак сердито смотрит на него. Маи испугана. Этого доста­точно, чтобы Лев насторожился.

— А что вы сделали с Адмиралом? — спрашива­ет он.

— Все это в прошлом, — говорит Маи, изогнув­шись, как рассерженная дикая пантера. Тем не менее видно, что ей страшно. — Мы не говорим о прошлом. Такой принцип. Понятно?

Тесак удовлетворенно кивает, и девушка слегка расслабляется.

— Все дело в том, — говорит пилот, — что это не важно. Не имеет значения, кому мы бросаем вызов. Главное, что мы это делаем. Мы считаем, что мир время от времени нужно встряхивать, иначе начинается застой. Я правильно говорю?

— Думаю, да, — отвечает Лев.

— Значит, затем мы и существуем, чтобы при­давать ему ускорение, — говорит Тесак, усмехаясь и показывая на Льва пальцем. — А ты? Вот и чем вопрос. Способен ли ты стать одним из нас?

Лев долго, внимательно смотрит на всех троих по очереди. Его родителям они бы точ­но не понравились. Он мог бы примкнуть к ним просто из чувства противоречия, но этого недостаточно. В этот раз все должно быть серь­езней. Здесь требуется нечто большее. Но здесь и кроется нечто большее. Это нельзя описать словами, но оно точно есть, хоть и скрыва­ется от глаз, как смертельный разряд в оборванном проводе высоковольтной линии. Лев чувствует, что в нем накопилась энергия, тре­бующая выхода, не просто бессильная злоба, а гнев, способный толкать человека на поступ­ки, пробуждающий волю к победе.

— Я готов, — говорит Лев.

В прошлой жизни, дома, Лев привык чувст­вовать себя избранным, человеком, имеющим определенную миссию. Только сейчас он по­нял, как ему этого не хватало.

— Добро пожаловать в семью, — говорит Те­сак, шлепая Льва по спине так сильно, что у то­го даже искры из глаз начинают сыпаться от боли.

 

З6. Риса

Риса первая замечает, что с Коннором что-то не так. Она же первая чувствует, что и Лев как-то сильно изменился в последнее время.

В какой-то момент, поддавшись эгоистич­ным чувствам, Риса даже приходит в раздраже­ние. Ей кажется, что ее отвлекает, да еще и не вовремя, ведь в последнее время у нее все скла­дывается на удивление хорошо. Она нашла свое место в жизни. Ей даже хотелось бы ос­таться здесь по достижении совершеннолетия, потому что во внешнем мире ей вряд ли удаст­ся заниматься тем, чем она занимается на Клад­бище. Быть практикующим врачом в граждан­ском обществе без лицензии нельзя — вернее, можно, но только когда речь идет о выжива­нии, о какой-нибудь катастрофе. Когда ей будет восемнадцать, у нее появится возможность по­ступить в колледж, а затем и получить меди­цинское образование, но для этого нужны деньги и и связи, и за место в жизни придется бороться так, что даже конкуренция между учениками в ее музыкальном классе не может идти в сравнение с этой борьбой. Может, ей удастся поступить на службу в армию и стать военным врачом. Чтобы служить в медицинском подраз­делении, не нужно обладать крепкими мускула­ми. Впрочем, кое-что Рису все-таки радует: что бы ни случилось с ней по достижении совер­шеннолетия, у нее будет выбор, и это важно. Впервые за долгое время она чувствует, что у нее есть будущее. И, чувствуя это, она совсем не хочет, чтобы в жизни снова появились ка­кие-то неприятности, грозящие ее этого буду­щего лишить.

Об этом думает Риса, направляясь к самоле­ту, в котором желающие продолжать образова­ние могут заниматься, как в школе. Адмирал от­дал три из стоящих близко к центру и хорошо оборудованных пассажирских самолета под аудитории для учеников, оснастив их компью­терами, учебниками и другими необходимыми для обучения всевозможным наукам вещами. «Это не школа, — объяснил Адмирал вскоре по­сле того, как партия ребят, с которой прибыла и Риса, появилась на Кладбище. — Учителей нет, соответственно нет и экзаменов». Как ни странно, именно в результате отсутствия дав­ления со стороны взрослых жители Кладбища учатся хорошо и охотно.

Основные обязанности Рисы приходятся на ранее утро, после восхода солнца, и по окон­чании работы она успевает прийти в школь­ный самолет раньше всех. В это время в аудито­риях почти никого нет. Кроме того, если бы Рису застали за изучением того, что ее интере­сует, у ребят неизбежно возникли бы вопросы, поэтому раннее утро для нее — самое оптималь­ное время. Дело не в том, что Рису интересуют какие-то особенные вещи, а в том, что кроме нее анатомией и медициной практически никто не занимается, а выделяться девочке не хо­чется. Кроме того, Рисе не хочется, чтобы они знали, что врач, ведущий прием в медицин­ском самолете, знает не все и ей тоже прихо­дится учиться.

Тем не менее, придя утром в школьный са­молет, она обнаруживает там Коннора. Открыв люк и увидев его, девочка замирает в удивле­нии. Мальчик так поглощен лежащей перед ним книгой, что даже не слышал, как она во­шла. Риса пользуется моментом, чтобы рассмотреть его как следует. Вид у Коннора усталый — таким она его не видела, даже когда они вместе прятались. И все же смотреть на него одно удовольствие. Последнее время они оба были так заняты, что проводить время вместе почти не удавалось.

— Привет, Коннор, — наконец говорит Риса.

Мальчик вздрагивает и захлопывает лежа­щую перед ним книгу.

Поняв, кто его окликнул, Коннор заметно успокаивается.

— Привет, Риса, — говорит он.

Когда она садится, он уже не кажется уста­лым и встречает ее широкой улыбкой. Рисе приятно, что он так преобразился, увидев ее.

— Ты рано встал, — замечает она.

— Я еще не ложился, — поправляет ее Кон­нор. — Не мог уснуть, вот и пришел сюда. А что, уже утро? — спрашивает он, пытаясь разглядеть что-нибудь через ближайший ил­люминатор.

— Солнце только встало. А что ты читаешь?

Коннор пытается спрятать лежащую перед ним книгу, но это уже невозможно. На самом деле на столе перед ним две книги. Судя по ко­решку, та, что лежит внизу, — учебник по инже­нерному искусству. В этом нет ничего удиви­тельного, учитывая то, как много времени Кон­нор уделял ремонту всевозможных механиз­мов. Внимание Рисы привлекает книга, лежа­щая наверху, именно ее читал Коннор, когда она вошла. Увидев название, она едва удержи­вается от смеха.

— «Криминология для чайников»?

— Ну, да, у всех есть хобби.

Риса смотрит на него, но Коннор отводит глаза.

— Что-то случилось, верно? — спрашивает она. — Мне не нужно читать книжку «Коннор для чайников», чтобы понять, что у тебя не­приятности.

Коннор упорно избегает ее взгляда.

— Я бы не сказал, что это неприятности, — го­ворит он. — По крайней мере, не для меня. Хо­тя, может, и для меня, я не знаю.

— Ты не хочешь мне рассказать?

— Нет, — отвечает Коннор с глубоким вздо­хом, — не хочу. Да ты не волнуйся, все будет в порядке.

— Что-то по твоему голосу этого не скажешь.

Коннор наконец решается взглянуть ей в глаза. Потом оглядывается на люк, чтобы убе­диться, что, кроме них, в салоне больше нико­го нет.

— Видишь ли, — говорит он тихо, наклоняясь к самому уху Рисы, — теперь, когда Дживса, Ме­гафона и прочих нет... на месте, Адмирал за­нялся поиском новых помощников. В связи с этим я бы хотел попросить тебя об одолжении. Если он обратится к тебе, прошу тебя, не согла­шайся.

— Да Адмирал даже не знает о моем сущест­вовании. Как же он будет меня о чем-то про­сить?

— Меня же он попросил, — возражает Коннор громким шепотом. — И Гундоса, кажется, тоже.

— Гундоса?

— Я бы не хотел, чтобы ты превратилась в ми­шень!

— Мишень для чего? Для кого?

— Тсс! Говори тише!

Риса смотрит на него, затем на лежащую пе­ред ним книгу и пытается как-то сопоставить наблюдения с тем, что только что сказал Кон­нор. У нее ничего не получается, потому что информации явно недостаточно. Риса придви­гается к Коннору и буквально силой заставляет его смотреть себе в глаза.

— Послушай, — говорит она, — я что-то волну­юсь. Можно, я тебе все-таки помогу?

Коннор пытается отвести глаза, смотрит то в одну сторону, то в другую, но избежать внима­тельного взгляда девушки не удается. Неожи­данно лицо Коннора оказывается возле ее ли­ца, и мальчик целует ее. Риса этого совершен­но не ожидала, и, когда поцелуй окончен, по выражению лица Коннора она понимает, что и он поражен не меньше.

— Ты зачем это сделал?

Мальчик, очевидно, не сразу начинает со­ображать, потому что ответа ждать приходит­ся довольно долго.

— Я это сделал, — говорит он наконец, — на случай, если что-нибудь случится и я тебя боль­ше не увижу.

— Ладно, — говорит Риса, притягивая его к се­бе для нового поцелуя. В этот раз он длится дольше, чем в первый. — А это, — говорит Риса, когда их губы наконец разъединяются, — на слу­чай, если что-то случится со мной.

Коннор уходит, спотыкаясь от неловкости. Спускаясь по трапу, он чуть не падает на землю.

Риса шокирована тем, что произошло меж­ду ними, но на душе ее так хорошо, что удержаться от улыбки решительно невозможно. Поразительно, как такая простая, в сущности, вещь, как поцелуй, способна повлиять на состояние души, даже если она переполнена са­мыми тяжелыми опасениями.

***

У Льва тоже неприятности, но другого ро­да. Риса с удивлением понимает, что начала его побаиваться. В то же утро он приходит в лаза­рет за помощью — он здорово обгорел на солн­це. Лев занимался спортом и умеет быстро бе­гать, поэтому выполняет на Кладбище работу курьера. Большую часть дня ему приходится курсировать между самолетами, передавая за­писки и устные сообщения. Одно из правил, придуманных для курьеров Адмиралом, пред­писывает использование защитного крема от загара, но Лев, похоже, с некоторых пор не склонен уважать правила.

Рисе удается перекинуться с ним парой слов, но беседа не клеится, и она решает за­няться ожогами.

— У тебя теперь длинные волосы, — с удовле­творением констатирует она, — поэтому, по крайней мере, лоб и шея не обгорели. Сними-ка рубашку.

— Да под ней все нормально, — возражает Лев. — Я без нее не ходил.

— Нет уж, давай посмотрим, — говорит Риса, и Лев неохотно снимает рубашку.

Ожоги есть и под ней, но не такие страш­ные, как на лице и руках. Осматривая спину, Риса замечает синяк, отдаленно похожий очер­таниями на человеческую руку.

— Кто это сделал? — спрашивает она, проводя пальцами по спине Льва.

— Никто, — отвечает он, отнимая у нее рубаш­ку и быстро надевая ее. — Так, один парень.

— У тебя не сложились отношения в отряде?

— Я же сказал, все нормально. Тебе-то какая разница? Ты что, моя мама?

— Нет, не мама, — говорит Риса. — Если бы я была твоей мамой, отправила бы тебя на раз­борку за такой тон.

Риса пошутила, но, видимо, неудачно, пото­му что Лев не смеется.

— Дай мне что-нибудь от ожогов, и я пошел, — говорит он.

Что-то в его тоне Рисе действительно не нравится. Подойдя к шкафу, она находит тю­бик с кремом, в состав которого входит экс­тракт алоэ, но отдает его мальчику не сразу.

— Мне не хватает Льва, которого я знала рань­ше, — говорит Риса.

Лев пристально смотрит на нее.

— Без обид, но ты же меня тогда почти не знала.

— Ты прав, но тогда я хотела узнать тебя по­ближе.

— А сейчас уже не хочешь?

— Не знаю, — признается Риса. — Парень, ко­торого я вижу сейчас перед собой, меня пугает.

Взглянув на Льва, Риса отмечает, что по­следняя фраза его, похоже, здорово порадова­ла, потому что он, очевидно, специально рабо­тал над новым имиджем и хотел, чтобы люди его боялись.

— Тот Лев, которого ты знала, — говорит он, — убедил тебя, что ему можно доверять, а потом сдал полиции, когда подвернулась подходящая возможность.

— А нынешний Лев этого бы не сделал?

Прежде чем ответить, мальчик долго ду­мает.

— У нынешнего Льва другие приоритеты.

— Что ж, если встретишь того, прежнего, — говорит Риса, передавая ему тюбик с кремом, — того парня, что думал о Боге, своем предназна­чении и тому подобных вещах, скажи ему, что его здесь ждут.

Повисает долгая пауза. Лев опускает глаза и смотрит на тюбик. В какой-то момент ему ка­жется, что стоит сказать Рисе что-то такое, что мог сказать прежний Лев, но ничего подходя­щего в голову не приходит.

— Как часто нужно мазаться? — спрашивает он наконец.

***

На следующий день всех созывают на оче­редное собрание по поводу вызова на работу. Риса их просто ненавидит, потому что узнает — для нее ничего стоящего не будет, но по таким случаям явка обязательна.

На этот раз собрание проводит Тесак. По всей видимости, после отъезда Золотой моло­дежи Адмирал попросил его временно выпол­нять обязанности спикера, так как никто из ре­бят не решился претендовать на эту долж­ность. Рисе Тесак не нравится — какой-то он слишком уж скользкий.

Предложений сегодня немного. Заказчику из какого-то богом забытого городка под назва­нием Биверс Бриф нужен помощник слесаря; есть возможность поехать на ферму где-то в Калифорнии; третий вариант вообще какой-то фантастический.

— Прадхо-Бей, Аляска, — говорит Тесак. — Обслуживание нефтепровода, работать можно до восемнадцатилетия. Я слышал, что это одно из самых холодных мест на свете. Но это же все равно хороший вариант, верно? Требуются три человека.

Первым поднимает руку парень лет семнад­цати с бритым наголо черепом. Выглядит он, как человек, привыкший ставить себя в жесткие ус­ловия. Такое впечатление, что он родился для тя­желой работы. Увидев, кто еще поднял руку, Ри­са застывает на месте. Это Маи. Неужели и она хочет поехать обслуживать трубопровод? Что она там будет делать? Зачем ей бросать парня, с которым она не расставалась в ангаре? Впрочем, вспоминает Риса, этого парня она на Кладбище не видела. Пока она пытается как-то уложить все это в голове, в толпе поднимается третья рука. Последний доброволец значительно моложе ос­тальных. И меньше ростом. Лицо его покрыто ожогами. Лев поднимает руку третьим и попада­ет в число тех, кто отправляется на Аляску.

Риса стоит как вкопанная и не верит своим глазам. Придя в себя, она ищет в толпе Коннора и находит его. Он тоже все видел, но в ответ на ее вопросительный взгляд мальчик только пожимает плечами. Ладно; думает Риса, я поня­ла, тебе все равно. Но не мне.

Собрание окончено, и Риса бросается туда, где только что стоял Лев, но поздно: он уже скрылся в толпе. Вернувшись в лазарет, она не­медленно требует прислать курьера, потом вто­рого, третьего и так далее, отсылая их всех с типичной просьбой напомнить кому-нибудь из больных, когда нужно принимать лекарства. В конце концов, на четвертый или пятый раз присылают Льва.

Он, очевидно, сразу понимает, что Риса на­меревается сказать, потому что даже не решается войти в люк. Риса в лазарете не одна, по­этому она гневно смотрит на него и взглядом указывает на дверь, ведущую в глубь салона.

— Вперед! — требует она. — Туда, быстро!

— Я твоим приказам не подчиняюсь, — пробу­ет возразить Лев.

— Я сказала, пошел туда! — повторяет Риса то­ном, не терпящим возражений. — СЕЙЧАС ЖЕ!

Очевидно, перед такой настойчивостью Лев устоять не в силах, потому что он входит в люк и нехотя марширует по направлению к внутренней двери. Оказавшись на складе вместе с ним, Риса захлопывает массивную дверь, запирает ее и берет Льва за грудки.

— О чем, черт побери, ты думаешь?

Лицо мальчика остается невозмутимым, как дверца сейфа. Рисе не удается напугать его.

— Никогда не был на Аляске, — говорит он, — вот и решил посмотреть.

— Да ты здесь всего неделю! С какой стати ку­да-то спешить? Да еще и ради такой сомнитель­ной работы?

— Я не обязан ни перед кем отчитываться, в том числе перед тобой. Я поднял руку, меня вы­брали, и все.

Риса скрещивает руки на груди, показывая, что с ней спорить бесполезно.

— Ты никуда не поедешь, если не пройдешь медкомиссию, а этими делами занимаюсь я. Можно сказать Адмиралу, что у тебя... вирус­ный гепатит, например.

— Ты этого не сделаешь!

— Увидишь.

Лев отпрыгивает в сторону и в ярости бьет кулаком по переборке.

— Он тебе не поверит! А если и поверит, ты не сможешь держать меня здесь вечно!

— А почему ты так туда рвешься?

— Да потому что есть вещи, которые я должен сделать, — отвечает Лев. — Я знаю, ты не пой­мешь. Ты видишь во мне кого-то другого, но я изменился, извини. Я уже не тот глупый, наив­ный мальчик, которого вы похитили два меся­ца назад. Я должен поехать туда, куда мне нуж­но поехать, и ты ничего не сможешь с этим сде­лать.

Риса ничего не говорит, потому что в глуби­не души понимает: он прав. Она может запе­реть его на какое-то время, если повезет, но ос­тановить его не в ее силах.

— Так что, — спрашивает Лев уже спокойно. — У меня вирусный гепатит или нет?

— Нет, — вздыхает Риса. — Гепатита нет.

Лев разворачивается, открывает массив­ную дверь и собирается уходить. Ему настолько не терпится уйти, что даже прощаться с Рисой он, видимо, не считает нужным.

— В твои умозаключения вкралась ошибка, — бросает девочка ему вдогонку, — ты так же на­ивен, как и раньше. И, судя по всему, вдвое глупее.

Лев уходит, а вскоре за троими новоиспе­ченными работниками приходит неприметный белый мини-вэн. Маи, парень с бритым черепом и Лев уезжают, и Риса, как и прежде, уве­рена, что больше никогда не увидит упрямого мальчика. Но на этот раз ошибка вкралась в ее умозаключения: это не последняя встреча.

 

37. Гундос и Адмирал

Гундос понятия не имеет о подводных течени­ях, будоражащих спокойную гавань Кладбища, и уж подавно о том, что одно из них успело ув­лечь за собой и его. Его мир ограничен прямо­угольными стенами страниц книг его любимых комиксов и хорошо организованной плоско­стью стола машины для игры в пинбол. Остава­ясь в этих границах, он с самого приезда чувст­вовал себя надежно защищенным от несправедливости и жестокости внешнего мира.

Странный выбор ребят, решивших отпра­виться на Аляску, его не удивляет — не его это дело. Он не чувствует внутреннего напряже­ния, мешающего жить Коннору, — тот и сам о себе способен позаботиться. Он не тратит вре­мя на размышления по поводу страстей, разди­рающих Роланда, — с точки зрения Гундоса, от этого громилы просто следует держаться по­дальше.

Однако, согласно мудрому изречению, если ты не занимаешься политикой, политика все равно занимается тобой, и удержаться в безопасных границах маленького внутреннего мирка Гундосу не удается. Сам того не подо­зревая, он становится колышком на доске для игры в пинбол, да не каким-нибудь боковым, а самым что ни на есть центральным, и все про­летающие мимо шары неминуемо попадают в него.

***

Адмирал позвал его к себе, и Гундос, замет­но нервничая, стоит на входе в бывший мо­бильный командный центр президента Соеди­ненных Штатов. В помещении, помимо него и Адмирала, еще двое — мужчины в белых рубаш­ках с черными галстуками. Черный седан, стоя­щий у трапа, очевидно, тоже принадлежит им. Адмирал сидит за рабочим столом. Гундос ни­как не может решить, войти ему или, развернувшись, бежать без оглядки куда глаза глядят. Однако Адмирал его уже заметил, и под его пристальным взглядом Гундос не в состоянии даже пошевелиться.

— Вы хотели меня видеть, сэр?

— Да. Садись, Закария.

Гундос, с трудом переставляя ноги, тащится на середину комнаты и садится в кресло, стоя­щее напротив рабочего места Адмирала.

— Гундос, — говорит он. — Так меня называют.

— Ты сам хочешь, чтобы тебя так звали? — спрашивает Адмирал.

— Ну... нет. Они меня так зовут. Но я привык.

— Никогда больше не позволяй другим да­вать тебе клички, — предостерегает его Адми­рал, перелистывая страницы личного дела Гундоса. Мальчик поражен: он никогда не ду­мал, что его жизнь настолько интересна, что ее описание может занять такую объемистую папку.

— Может, ты этого не понимаешь, — говорит Адмирал, словно прочитав его мысли, — но ты очень необычный мальчик.

Гундос не решается взглянуть на Адмирала. Он смотрит вниз, на шнурки ботинок, кото­рые, по обыкновению, завязаны кое-как.

— Поэтому вы меня вызвали, сэр? Потому что я необычный мальчик?

— Да, Закария. И по той же причине ты сего­дня отсюда уедешь.

Гундос наконец решается взглянуть на вое­начальника.

— Что? — удивленно переспрашивает он.

— Один человек хочет с тобой познакомиться. Он ищет тебя уже очень давно.

— Правда?

— Эти люди отвезут тебя к нему.

— Что это за человек? — спрашивает Гундос, а душе которого всегда жила надежда, что кто-то из его родителей до сих пор жив. Он всегда мечтал увидеть их. Пусть не маму, так хотя бы отца. Втайне он считал, что отец ра­ботает разведчиком и его смерть, о которой было объявлено много лет назад, была на са­мом деле фиктивной. Это, согласно теории Гундоса, была лишь официальная версия, а отец тем временем боролся со злом где-то на краю земли, совсем как персонаж его люби­мых комиксов.

— Ты ее не знаешь, — говорит Адмирал, одним махом разрушая все надежды, — но она хоро­шая женщина. Это моя бывшая жена.

— Я... не понимаю.

— Скоро поймешь. Не волнуйся.

Попытка успокоить мальчика приводит к диаметрально противоположному результа­ту. Гундос волнуется, чем дальше, тем больше. В конце концов он начинает нервничать так сильно, что его бронхи заполняются слизью и бедняга начинает хрипеть при каждом вздохе. Адмирал с сочувствием смотрит на него.

— Что с тобой, парень? — спрашивает он.

— Астма, — с трудом произносит Гундос, улу­чив момент. Он достает из кармана ингалятор и вдыхает содержащуюся в нем смесь.

— Да, понятно, — говорит Адмирал. — У моего сына тоже была астма. Ему помогал «Ксолэйр». Купите ему этот препарат, — говорит он одному из людей в белых рубашках.

— Так точно, адмирал Данфи, — отзывается мужчина.

Шестеренки в голове Гундоса проворачива­ются со скрипом, поэтому для осознания услы­шанного ему требуется несколько секунд.

— Данфи? — удивленно переспрашивает он. — Ваша фамилия Данфи?

— На Кладбище фамилий нет, — говорит Ад­мирал, поднимаясь и пожимая Гундосу руку. — До свидания, Закария. Увидишь мою бывшую жену, передай привет.

Гундос успевает лишь пропищать в ответ что-то нечленораздельное, потому что двое мужчин в черных галстуках подскакивают к не­му, берут под руки и практически выносят нару­жу к ожидающей их машине.

***

Когда мальчик исчезает, Адмирал с удовле­творенным видом откидывается на спинку кресла. Его кораблю угрожает многое, но тем, что произошло несколько минут назад, он до­волен. Он позволяет себе расслабиться на не­сколько минут, просто посидеть, глядя на фото­графию Харлана, своего единственного сына, вошедшего в современный фольклор под име­нем Хэмфри. Однако имя не имеет значения — те, кто знал и любил мальчика, помнят, как его звали. У Адмирала сохраняется надежда на реа­билитацию, и ему действительно удается кое-что исправить — мало-помалу, как он сам опре­делил в разговоре с Коннором.

 

З8. Толпа

Почти два дня никто не замечает исчезнове­ния Гундоса, пока кто-то, взглянув на аппарат для игры в пинбол, не решает, что возле него кого-то не хватает.

— А где Гундос? — начинают спрашивать друг друга ребята, однако серьезное беспокойство возникает только к вечеру; к утру же становит­ся ясно, что он действительно пропал.

Одни утверждают, что видели, как он ушел в пустыню. Другие говорят, что его увезли на какой-то таинственной машине. Ральфи Шерман готов поклясться, что его захватили ино­планетяне, признав в нем одного из членов своей расы. Каждое предположение всесто­ронне обсуждается. Члены отряда, к которому был приписан Гундос, организовывают поис­ки, но безрезультатно.

Адмирал хранит молчание и от заявлений воздерживается.

Неожиданно Гундос, парень, находившийся на низшей ступени социальной пирамиды, становится всеобщим другом. Его исчезнове­ние играет на руку буквально всем. Роланд ис­пользует его в качестве очередного доказательства своей теории, согласно которой Адми­рал — исчадие ада, страшный монстр, готовый в любую минуту разорвать их на куски. В этом нет ничего удивительного, ведь именно он публично предсказывал исчезновение Гундоса. В тот момент он и сам не слишком в это верил, но теперь, когда мальчик пропал, о предсказа­нии вспомнили все.

— Помяните мое слово, — предупреждает слу­шателей Роланд. — Адмирал на днях появится с новыми, густыми волосами под фуражкой. Это будут волосы Гундоса, а новым донором может стать любой из нас. Может, ему нравятся чьи-то глаза? Может, звук чьего-то голоса? Если ему понадобится часть кого-то из нас, мы исчезнем так же, как Гундос!

Все это так убедительно, что и сам Роланд, похоже, начинает верить в свои россказни.

У Коннора, естественно, совершенно дру­гая точка зрения. Он уверен, что с Гундосом разделался сам Роланд, чтобы использовать его исчезновение в качестве доказательства своих теорий и расширить круг своих сообщ­ников. Гундоса нигде нет, и Коннор оконча­тельно утверждается в мысли, что именно Ро­ланд убил компанию Золотой молодежи и что он ни перед чем не остановится, чтобы до­стичь своей цели.

О своих подозрениях он рапортует Адмира­лу, но тот воздерживается от комментариев. Адмирал знает, что, признав свою ответствен­ность за исчезновение Гундоса, он сыграет на руку Роланду, подстегивая в массах развитие мании преследования. Он мог бы рассказать правду Коннору по секрету, но тот начал бы за­давать вопросы, на которые Адмирал отвечать не хочет. Поразмыслив, он решает оставить Коннора в неведении. Пусть он думает, что Гун­доса убил Роланд, ведь это дополнительная мо­тивация к поиску улик, доказывающих вину по­мощника пилота в убийстве Мегафона, Дживса и других. Адмирал и сам уверен в виновности Роланда.

— Забудь о том, что парень пропал, — говорит он Коннору. — Сконцентрируйся на поиске до­казательств. Кто-то же ему помогал — значит, существуют люди, которым есть что сказать. У Роланда слишком много последователей. Но убрать его с дороги без веских доказательств мы не можем.

— Я добуду вам доказательства, — клянется Коннор. — Не знаю пока как, но добуду. Я дол­жен это сделать хотя бы ради Гундоса.

Когда Коннор уходит, Адмирал решает за­няться поиском выхода из сложившейся ситуа­ции. Дела на Кладбище и раньше заходили в ту­пик, но для Адмирала безвыходные ситуации всегда были вызовом, а не поводом опустить руки. Он уверен, что и на этот раз сможет при­думать, как вернуть себе полноту власти. Не­ожиданно боль пронзает плечо, потом перехо­дит в руку. Наверное, это старые раны снова да­ют о себе знать, и Адмирал посылает гонца в лазарет за аспирином.

 

39. Роланд

Распечатав конверт, поданный ему Хайденом, Роланд достает письмо и читает: «Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ. ПРЕДЛАГАЮ СДЕЛКУ. ВСТРЕТИМСЯ В САМОЛЕТЕ FEDЕХ».

Подписи нет, но ее и не требуется: Роланд и так знает, кто прислал письмо. Только у Конно­ра достаточно смелости, чтобы шантажиро­вать его. И глупости тоже. После прочтения письма мысли Роланда лихорадочно забегали. «Я знаю, что ты сделал». Роланд знает за собой много такого, о чем это могло быть написано. Коннор мог узнать, что он испортил кондицио­неры, чтобы обвинить Адмирала в том, что он держит ребят в нечеловеческих условиях. Кон­нор мог узнать о том, что он, прикидываясь, будто флиртует с Рисой, похитил из лазарета бутылку с настоем рвотного корня. Он хотел подмешивать его к напиткам, чтобы всех тош­нило и чтобы потом можно было сказать, что Адмирал намеренно отравил их. Да, такого, о чем мог прознать Коннор, найдется немало.

Внешне Роланд остается невозмутимым. Положив письмо в карман, он бросает на Хай­дена гневный взгляд.

— Значит, ты теперь у Коннора на побегуш­ках? — спрашивает он.

— Слушай, — отвечает Хайден, — я как Швей­цария: нейтральный, насколько это возможно, и сладкий, как шоколад.

— Пошел вон, — говорит ему Ронланд.

— Уже иду, — откликается Хайден, медленно отступая.

Роланду неприятно идти на сделку с Коннором, но есть вещи и похуже. В конце концов, посулы и уловки для него нормальная часть по­вседневной жизни. Успокоив себя этими рас­суждениями, он берет нож на случай, если сдел­ка окажется для него слишком уж невыгодной, и отправляется к самолету, на котором они прилетели на Кладбище.

 

40. Коннор

— Я пришел! — кричит Роланд, приблизившись к старому лайнеру с логотипом «FedЕх» на бор­ту. — Что тебе нужно?

Коннор не высовывается из люка. Он знает, что у него одна-единственная попытка, поэто­му действовать нужно наверняка.

— Заходи, мы все обсудим.

— Нет, ты выходи.

Отличный ход, думает Коннор, но на этот раз будем играть по моим правилам.

— Можешь оставаться там, и тогда я расскажу всем о том, что знаю.

После недолгой паузы в проеме люка появ­ляется силуэт поднимающегося по трапу Ро­ланда. Наступил момент, когда можно исполь­зовать имеющееся преимущество. Глаза Конно­ра привыкли к полутьме, царящей в багажном отделении, а Роланд пока еще мало что видит. Коннор бросается на Роланда и крепко прижимает ствол пистолета Адмирала к спине верзилы. Роланд инстинктивно поднимает руки вверх, — очевидно, он не первый раз оказыва­ется в такой позиции.

— Это ты такую сделку предлагаешь? — спра­шивает он.

— Заткнись, — приказывает Коннор, хлопая по его карманам левой рукой. Нащупав нож, он выбрасывает его наружу и крепче прижимает дуло пистолета к телу Роланда. — Пошел впе­ред, — командует он.

— Куда идти-то?

— Ты знаешь куда. Клетка номер 2933. Вперед!

Роланд начинает протискиваться между ря­дами клеток, стоящих почти вплотную друг к другу. Коннор старается держаться прямо за ним, замечая малейшее движение: даже под ду­лом пистолета Роланд не теряет уверенности в себе.

— Ты меня не убьешь, — замечает он. — Я здесь слишком уважамемый человек. Если ты со мной что-нибудь сделаешь, тебя порвут на части.

Они подходят к клетке номер 2933.

— Забирайся внутрь, — приказывает Коннор.

В этот момент Роланд решает, что пора дей­ствовать. Развернувшись, он отталкивает про­тивника и тянется к пистолету, но Коннор это­го ожидал. Он вовремя успевает отвести писто­лет в сторону и, используя стенку стоящей за спиной клетки в качестве опоры, упирается но­гой в живот Роланда и давит изо всех сил. Ро­ланд падает на спину и оказывается в клетке но­мер 2933. В ту же секунду Коннор бросается вперед, захлопывает крышку и запирает ее. По­ка Роланд пытается освободиться, Коннор, прицелившись, три раза подряд стреляет в стенку клети.

Грохот выстрелов, смешавшись с приглу­шенными криками Роланда, отдается в замкну­том помещении багажного отделения много­кратным гулким эхо.

— Что ты делаешь? — кричит Роланд испуган­но. — Ты с ума сошел?

Но Коннор в своем уме. Он стрелял не на­обум, а в строго определенные точки, располо­женные очень низко и по углам клети.

— Я делаю для тебя то, в чем ты отказывал своим жертвам, — говорит он. — Отверстия для вентиляции. Вот теперь поговорим, — продол­жает Коннор, присаживаясь возле клетки.

 

41. Толпа

В полумиле от самолета с логотипом «FedЕх» на борту из пустыни возвращается отряд, за­нимавшийся поисками Гундоса. Его они так и не нашли, зато обнаружили за ближайшей гря­дой скал пять безымянных могил. Через не­сколько минут слух об этом распространился по всему Кладбищу, как пожар, раздуваемый ветром.

Теперь всем понятно, куда делась пятерка Золотой молодежи. Они мертвы, а значит, не были такими уж незаменимыми и ценными людьми для Адмирала. Общее мнение склоня­ется к тому, что он их и уничтожил. Предполо­жение становится слухом, и вскоре все начина­ют считать, что это доказанный факт. Адмирал убил своих собственных подручных! Все так, как говорил Роланд — а кстати, где же он сам? Он тоже исчез?! И Коннора нигде нет! Что же Адмирал с ними сделал?!

Толпа недовольных беглецов находит новую причину для недовольства, и скрытая ярость выплескивается наружу, как волна. Людской поток, увеличиваясь с каждой секундой, устремляется в сторону президентского лайне­ра, в котором расположена штаб-квартира Ад­мирала.

 

42. Риса

За несколько минут до начала бунта Риса по просьбе Адмирала самолично принесла ему бутылочку с аспирином. Адмирал поблагода­рил ее, хотя, как она правильно предположи­ла в разговоре с Коннором, по имени ее не знал. Отдав лекарство, она осталась, чтобы поболтать и призналась, что крайне доволь­на жизнью, ведь приобрести опыт медицин­ской работы, полученный на Кладбище, ей едва ли удалось бы, живи она где-нибудь еще, да к тому же в таком юном возрасте. Она рас­сказывает Адмиралу о планах стать военным врачом, и он одобряет идею. Адмирал, в свою очередь, жалуется на боль в плече и вы­пивает таблетку аспирина. Риса на всякий случай проверяет давление, что приводит Адмирала в восторг. Он говорит, что с таким тщательным подходом ему давно не приходи­лось сталкиваться.

Снаружи происходит какая-то суматоха, и Риса, не окончив процедуру, подходит к иллю­минатору, чтобы посмотреть, что случилось. В принципе, волнения по тому или иному пово­ду случаются часто, и Риса привычно предпо­лагает, что дело, как обычно, окончится не­сколькими мешками со льдом и парой-тройкой упаковок с бинтами. Воистину, медики — самые востребованные люди на земле, думает она.

 

43. Толпа

У самолета, в котором расположена штаб-квартира Адмирала, собирается все больше и боль­ше разъяренных беглецов.

— Хватайте его! Хватайте! Вытаскивайте на­ружу! — кричат они, карабкаясь по трапу. Люк открыт, но не настежь. Риса видит приближаю­щуюся волну разъяренных подростков пер­вой. — Там еще девчонка какая-то с ним!

Парень, поднявшийся на верхнюю площад­ку первым, распахивает люк и получает по зу­бам от Рисы. Удар получился великолепным — парень валится назад как подпиленное дерево и скатывается вниз по ступенькам. Однако на трапе он не один.

— Не дайте ей закрыть люк!

Следующего парня, просунувшего голову внутрь, встречает струя распыленного жидко­го бинта из Рисиных запасов. Вещество попада­ет ему прямо в глаза — боль адская. Парень, ша­таясь, отступает и падает прямо на тех, кто на­ходится у него за спиной. Они валятся, как кос­тяшки домино, стоящие на ребре. Риса хвата­ется за ручку, захлопывает крышку люка и запи­рает ее.

Разъяренные беглецы взбираются на кры­лья, находят листы металла, за которые можно уцепиться, и в мгновение ока отдирают их. Уди­вительно, насколько быстро и как много мож­но оторвать от самолета голыми руками.

— Бейте окна! Вытаскивайте их!

На самолет обрушивается град камней, по­падающих не только по иллюминаторам и обшивке, но и по тем, кто успел вскарабкаться на крылья. Сидящим внутри Адмиралу и Рисе ка­жется, что пошел крупный град. Адмирал на­блюдает за происходящим снаружи с тихим ужасом. Его сердце трепещет, как листок на ве­тру. Боль в плече и руке усиливается.

«Как такое могло случиться? Как я мог это допустить?»

Каменный дождь становится все сильнее и сильнее, но, кроме грохота, эффекта от него никакого — пуленепробиваемые стекла старого президентского лайнера способны выдержать и не такое. Однако дело не ограничивается гра­дом булыжников. Кому-то приходит в голову оторвать кабель, соединяющий бортовые системы с генератором, кондиционеры перестают работать и лучи солнца начинают постепенно превращать самолет в печеный каштан.

 

44. Коннор

— Ты убил Мегафона, Дживса и всех остальных.

— Да это чушь!

Сидящий у стенки клети номер 2933 Кон­нор вытирает пот со лба. Голос Роланда доно­сится изнутри — приглушенный, но не настоль­ко, чтобы речь сделалась нечленораздельной.

— Ты разделался с ними, чтобы занять их мес­то, — говорит Коннор.

— Клянусь, когда я выберусь отсюда, я...

— И что ты сделаешь? Убьешь меня, как ты убил их? Или Гундоса?

Роланд не отвечает.

— Как я и сказал, предлагаю тебе сделку. Если ты признаешься, я сделаю так, чтобы Адмирал сохранил тебе жизнь.

В ответ Роланд предлагает Коннору то, что, как всем известно, физически невозможно.

— Советую тебе, Роланд, признаться. Ты же понимаешь, иначе я тебя просто не выпущу, — предупреждает Коннор, рассчитывая, что вер­зила сдастся под давлением обстоятельств. Ад­миралу нужны доказательства, а с чистосердеч­ным признанием в этом смысле ничто не срав­нится.

— Да мне не в чем сознаваться!

— Как скажешь, — соглашается Коннор, — но я не спешу. Весь день впереди.

 

45. Толпа

Президентский самолет, в котором скрывают­ся Адмирал и Риса, остается неприступной кре­постью. Темперетура внутри фюзеляжа тем временем приближается к сорока градусам. Ри­са неплохо переносит жару, а вот Адмирал вы­глядит скверно. Тем не менее открыть люк и выйти они не могут, так как толпа предприни­мает все новые и новые попытки проникнуть внутрь.

Те, кому наскучило безуспешно штурмовать лайнер Адмирала, разбегаются по всей терри­тории. До ненавистного военачальника до­браться нельзя, зато можно уничтожить все ос­тальное. Интерьер школьных самолетов, обще­житий, даже импровизированного клуба — все превращается в обломки, а то, что можно пре­дать огню, сгорает в мгновение ока. Толпу пе­реполняет злоба с примесью странной эйфо­рии — все довольны тем, что наконец-то появилась возможность выпустить пар. Однако главная цель не достигнута, и гнев, копившийся в течение долгого времени, продолжает кипеть и душах беглецов, не находя выхода.

Тесак, находясь в дальнем конце территории Кладбища, замечает дым, поднимающийся над самолетами, и решает посмотреть, что случилось. Любое проявление насилия оказывает на него гипнотическое воздействие. Как же можно пропустить такое великолепное зрелище! Он за­бирается в кабину вертолета, поднимается в воз­дух, а потом садится неподалеку от эпицентра событий, стараясь тем не менее соблюдать безо­пасную дистанцию. Неужели в том, что произо­шло, есть и его заслуга? Тесаку хочется в это ве­рить. Он выключает двигатель и под шум посте­пенно замедляющих ход лопастей наблюдает за происходящим, прислушиваясь к какофонии звуков, сопутствующих разрушению. Эта музыка просто прекрасна... И вдруг разъяренная толпа замечает его.

— Это же Тесак! Он работает на Адмирала!

Неожиданно Тесак оказывается в центре всеобщего внимания. Но ему только это и было нужно.

 

46. Коннор

Мало-помалу Роланд начинает сдаваться. Он уже признался во многом — в основном в мел­ких пакостях и актах вандализма, но Коннору нужно не это. Однако избранный им метод до­казал свою эффективность, и это хорошо. Кро­ме того, выбора нет, как нет и альтернативного плана на случай, если Роланд все-таки не созна­ется.

— Я много чего плохого сделал, — говорит Ро­ланд Коннору сквозь одно из пулевых отвер­стий в стенке клети. — Но я никогда никого не убивал!

Коннор ничего не отвечает. Мальчик заме­тил: чем меньше говорит он, тем разговорчи­вей становится Роланд.

— Откуда тебе вообще известно, что они мертвы?

— Потому что мы сами их похоронили. Я и Ад­мирал.

— Значит, вы их и убили! — восклицает Роланд. — А теперь хотите, чтобы я взял вину на себя!

Неожиданно Коннор понимает, в чем слабое место его плана. Если он выпустит Роланда, не выбив из него признания, он покойник. Но и держать его в клетке вечно не получится. И общем, получается, что они с Роландом в одинаковом положении — что снаружи, что внутри.

— Эй, здесь есть кто-нибудь? — неожиданно спрашивает кто-то снаружи. — Коннор? Ро­ланд?

Это пришел Хайден.

— Помогите! — кричит Роланд что есть сил. — Помогите! Коннор сошел с ума! Я здесь! Выпу­стите меня!

Впрочем, кричит он напрасно — снаружи мало что слышно. Коннор, поднявшись, на­правляется к выходу. Высунувшись из люка, он видит Хайдена. Парень стоит на земле и смот­рит на него снизу вверх.

— Ну, наконец-то я тебя нашел, слава богу! Слушай, надо возвращаться туда! Там все с ума посходили. Ты должен их остановить — тебя они послушаются.

— Что ты несешь?

— Адмирал убил Дживса, Мегафона и осталь­ных. А потом все решили, что и тебя тоже...

— Адмирал никого не убивал!

— Ну, ты им об этом и попробуй рассказать.

— Им — это кому?

— Да всем! Там бунт случился. Все Кладбище разнесли уже!

В этот момент Коннор впервые замечает поднимающиеся вдалеке клубы дыма. Бросив взгляд назад, в глубину багажного отделения, он решает, что Роланд подождет, спрыгивает на землю и бросается вперед. Хайден за ним.

— Расскажи мне все по порядку, — требует Коннор.

***

Добежав до президентского лайнера, Кон­нор долго не может поверить своим глазам. Ему кажется, что такого просто быть не может и то, что он видит, обман зрения. В течение не­которого времени он стоит и молча таращится на происходящее, отчасти надеясь, что он про­снется и кошмар развеется. Привычной обста­новки нет и в помине, такое впечатление, что в его отсутствие случилось какое-то стихийное бедствие. Земля усеяна осколками стекла, обломками дерева, кусками металла. По ветру носятся вырванные из книг страницы, засыпая валяющиеся тут и там разбитые электронные приборы. Горят костры, между ними мечутся люди, подбрасывая в огонь разные обезобра­женные предметы.

— Боже правый!

У вертолета столпилась небольшая толпа. Сплотившись в небольшой круг, как футболис­ты, они со свистом и улюлюканием пинают что-то, лежащее в середине. Присмотревшись, Коннор с ужасом понимает, что таинственный пред­мет, на котором вымещают ярость беглецы, вовсе не предмет, а человеческое тело. Уверив­шись в этом, он бросается к вертолету и, растал­кивая ребят, пробирается в центр круга. Увидев его, ребята, знающие Коннора, немедленно рас­ступаются, остальные следуют их примеру.

Лежащий на земле человек весь избит. На нем нет ни одного живого места. Это Тесак. Коннор садится на колени рядом с ним и под­нимает голову пилота.

— Все хорошо, — говорит он. — Все будет в по­рядке.

Но Коннор не верит собственным словам: по всему видно, что Тесак жестоко избит. На ли­це пилота застыла странная гримаса. Пригля­девшись, Коннор понимает, что он улыбается.

— Хаос, брат, — бормочет он едва слышно. — Хаос. Как красиво. Красота.

Коннор не знает, что на это ответить. Веро­ятно, пилот бредит, решает он. Еще бы.

— Да ты не волнуйся, — говорит Тесак. — Не худший способ умереть. Лучше, чем задохнуть­ся, верно?

Глаза Коннора постепенно начинают выле­зать из орбит.

— Что... что ты сказал?

Никто, кроме Адмирала и Коннора, не мог знать о том, что они нашли задохнувшихся ре­бят. Да, никто, кроме Адмирала, Коннора и ко­нечно же убийцы...

— Так вот кто убил Золотую молодежь! Ты и Роланд!

— Роланд? — переспрашивает Тесак. Ему очень больно, это видно, но, даже несмотря на это, он, похоже, обижен. — Роланд? Он не с на­ми. Он об этом даже не подозревает.

Увидев озадаченное выражение на лице Коннора, Тесак начинает смеяться. Смех посте­пенно переходит в хрип, потом постепенно сти­хает, и наконец из груди пилота вырывается дол­гий, похожий на стон, вздох. Тесак умер с улыб­кой на лице. Его пустые глаза остаются откры­тыми. Точно как у Мегафона, которого он убил.

— Черт, он же умер, да? — спрашивает Хай­ден. — Они его убили! Черт, они его прикон­чили!

Оставив мертвого пилота на земле, Коннор срывается с места и мчится к президентскому самолету. По дороге он пробегает мимо лазаре­та. Видно, что внутри, как и везде, погром. Ри­са! Где же Риса?

Вокруг старого президентского лайнера по-прежнему клубится толпа. Шины проколоты; крылья сломаны и болтаются под разными уг­лами, как перья птицы, чудом выжившей после схватки с соколом. Самолет стоит, заметно на­кренившись на одну сторону.

— Прекратите! — кричит Коннор что есть сил. — Немедленно прекратите! Что вы делае­те? Посмотрите, что вы наделали!

Добравшись до крыла, он хватает одного из стоящих на нем мальчишек за лодыжку и стяги­вает на землю. Тот падает, но Коннору вряд ли удастся стянуть всех. Он хватает кусок трубы и начинает лупить им по свисающей части кры­ла, снова и снова. Раздается звук, похожий на звон церковного колокола. Коннор не останав­ливается до тех пор, пока не убеждается в том, что все взгляды устремлены на него.

— Посмотрите на себя! — кричит он. — Вы же все разломали! Да как вам такое в голову при­шло?! Вас всех нужно отдать на разборку к чер­товой матери! Всех до единого! ВСЕХ ВАС НА­ДО ОТДАТЬ НА РАЗБОРКУ!

Толпа замирает. Беглецы, стоящие на кры­льях, и погромщики, бросающие в огонь облом­ки чего ни попадя, замирают на месте. Эта фра­за сказана одним из своих, и здравый смысл, утерянный, казалось, безвозвратно, в то же мгновение возвращается ко всем сразу. Кон­нор, подобно всем остальным, замирает от не­ожиданности. Он потрясен тем, что эти слова сорвались с его языка, и самое страшное, что брать назад их он не хочет. Неизвестно, что страшней: смысл этих слов или картина погро­ма, развернувшаяся перед его глазами.

Трап, стоявший возле входного люка, ле­жит на боку.

— Все сюда! — приказывает Коннор. — Помо­гите мне поднять его!

Полтора десятка ребят, утративших всячес­кую охоту бунтовать, послушно приходят ему на помощь. Они ставят трап на место, Коннор избирается на верхнюю площадку, к люку, и за­глядывает в иллюминатор. Сквозь небольшое застекленное отверстие разглядеть почти ни­чего невозможно. Он видит лежащего на полу Адмирала, старик не двигается. Если он не смо­жет добраться до люка, они никогда не смогут проникнуть внутрь. Хотя, кажется, он там не один? Неожиданно кто-то поворачивает рычаг замка, и дверь распахивается. В лицо Коннора веет поток раскаленного воздуха — такой силь­ный, что мальчик даже отшатывается. Лицо че­ловека, стоящего в проеме люка, так покрасне­ло и опухло, что Коннор не сразу понимает, кто перед ним.

— Риса? — спрашивает он ошеломленно.

Девочка кашляет и чуть не падает ему на руки, но ей каким-то чудом удается устоять на ногах.

— Я в порядке, — говорит она, — в порядке. А вот Адмирал...

Они вместе входят внутрь и становятся на колени рядом с лежащим на полу телом. Адми­рал, слава богу, дышит.

— Это от жары! — восклицает Коннор и отда­ет приказание открыть настежь все люки.

— Дело не только в жаре, — говорит Риса. — Посмотри на его губы — они синие, и давление очень низкое.

Коннор смотрит на Рису, стараясь понять, что она хочет сказать.

— У него сердечный приступ! Я делала искус­ственное дыхание и массаж сердца, но я не док­тор! Я больше ничего не умею!

— Это... я... во всем виноват, — шепчет Адми­рал. — Я виноват...

— Молчите, — говорит ему Коннор. — Все бу­дет нормально.

К сожалению, как и в случае с Тесаком, Кон­нор вовсе не уверен в том, что все и вправду бу­дет хорошо.

Они сносят Адмирала вниз, и толпа рассту­пается, давая им дорогу, как будто они несут мертвеца. Коннор решает уложить старика в тени крыла, лучшего места не найти.

В толпе начинается сдержанный ропот.

— Он убил Дживса, Мегафона и других, — го­ворит кто-то. — Старик заслужил то, что полу­чил.

В душе Коннора вскипает злоба, но в по­следнее время сдерживать чувства ему все лег­че и легче.

— Это сделал Тесак! — говорит он громко, что­бы его услышали все. Беглецы снова начинают перешептываться.

— Да? — спрашивает кто-то. — А как же Гундос?

Адмирал поднимает дрожащую руку.

— Мой... сын... мой сын... — произносит он с трудом.

— Гундос — его сын? — переспрашивает па­рень, стоящий возле Адмирала, и оборачивает­ся, чтобы передать слух тем, кто находится сза­ди. Адмирал, вероятно, хотел сказать что-то другое, но сделать этого не смог, потому что со­знание поминутно оставляет его.

— Если мы не доставим его в больницу, — гово­рит Риса, делая Адмиралу непрямой массаж сердца, — он умрет.

Коннор оглядывается, но единственный из­вестный ему аппарат, который с некоторой на­тяжкой можно приравнять к машине, это элек­тромобиль Адмирала.

— Есть вертолет, — говорит Хайден, — но, учи­тывая тот факт, что пилот погиб, думаю, ниче­го не получится.

Риса смотрит на Коннора, и он понимает ее с полуслова — читать книгу «Риса для чайников» нужды нет. Пилот погиб, но у него есть ученик.

— Я знаю, как выйти из ситуации, — говорит Коннор. — Сейчас все сделаем.

Коннор встает и оглядывается: повсюду ис­пачканные копотью лица; костры продолжают гореть. После сегодняшнего бунта старого Кладбища уже никогда не будет.

— Хайден, — говорит он, — остаешься за главно­го. Постарайтесь здесь исправить что можно.

— Ты что, шутишь? — спрашивает потрясен­ный Хайден.

Предоставив ему разбираться во всем само­стоятельно, Коннор находит в толпе трех са­мых крепких парней.

— Ты, ты и ты — за мной, — приказывает он. — Идем к старому лайнеру «FedЕх».

Троица выступает вперед и отправляется освобождать Роланда из клетки номер 2399. Разговор, Коннор знает это, легким не будет.

 

47. Молодые врачи

За полгода работы в приемном покое службы скорой помощи молодая женщина-врач видела немало странного. Наблюдения девушка ис­правно заносила в тетрадь, но чтобы кто-то, подвергая опасности свою собственную жизнь и жизнь пассажиров, посадил вертолет прямо на автостоянке, такого еще не было.

Вместе с командой медсестер, санитаров и других врачей девушка подбегает к месту про­исшествия. На стоянке приземлился неболь­шой частный вертолет — вероятно, трех- или четырехместный. Он не развалился на части, даже лопасти на месте и продолжают медленно вращаться. Рядом, всего в паре ярдов, стоит припаркованный автомобиль, но вертолет его даже не задел. И все же пилот потеряет лицензию, это точно.

Из вертолета выскакивают двое подрост­ков, таща за собой полумертвого старика. К вер­толету уже спешит санитар, толкая перед собой передвижную койку.

— Вертолетная площадка на крыше, если что, — говорит девушка, подбегая ближе.

— Пилот опасался, что промажет, и решил приземлиться здесь.

Бросив взгляд на пилота, продолжающего сидеть в своем кресле, молодая докторша пони­мает, что о потере лицензии речь даже не идет — никакой лицензии просто нет в приро­де: за штурвалом парнишка лет семнадцати.

Она спешит на помощь пожилому джентль­мену. Приложенный к груди стетоскоп не пере­дает даже намека на какую-то активность в гру­ди старика. Повернувшись к окружающим ее медицинским работникам, девушка командует:

— Кладите на тележку, готовимся к операции по трансплантации сердца. Вам повезло, что вы решили приземлиться в больнице, в кото­рой есть банк органов, в противном случае пришлось бы переправлять его на машине на другой конец города, — добавляет она, обраща­ясь к ребятам.

В этот момент старик, которого уже успели погрузить на передвижную койку, поднимает руку. Схватив докторшу за рукав, он притягива­ет ее к себе с силой, неправдоподобной для че­ловека в его положении.

— Трансплантацию запрещаю, — говорит он тихо, но твердо.

Боже, только не это, думает девушка. Сани­тары в замешательстве останавливаются.

— Сэр, да это же рядовая операция, — старает­ся урезонить его девушка.

— Он против трансплантации, — говорит мальчик.

— Вы привезли его бог знает откуда, на верто­лете, с несовершеннолетним пилотом за штур­валом, чтобы спасти ему жизнь, и не дадите нам это сделать? У нас большой запас молодых здоровых сердец...

— Никаких трансплантаций! — снова повторя­ет Адмирал.

— Это... идет... вразрез с его религиозными убеждениями, — объясняет девочка.

— Я вот что предлагаю, — говорит мальчик, — почему бы вам не сделать то, что делали врачи раньше, когда у них еще не было запаса моло­дых здоровых сердец?

Девушка вздыхает. Слава богу, с момента окончания медицинского университета про­шло не так много времени и она еще помнит, что делали раньше, когда трансплантация сердца еще не была рядовой операцией.

— Это существенно снижает шансы на выжи­вание, вы понимаете это? — спрашивает она.

— Он понимает.

Девушка дает старику еще несколько се­кунд, чтобы он как следует взвесил решение, потом сдается. Санитары и врачи, окружив те­лежку, везут Адмирала в реанимационное отде­ление, мальчик с девочкой отправляются вслед за ними.

Оставшись в одиночестве, молодая женщи­на пользуется краткой передышкой, чтобы привести мысли в порядок. Неожиданно кто-то хватает ее за руку. Обернувшись, она видит рядом с собой парня, сидевшего за штурвалом. На протяжении всего разговора он не произ­нес ни единого слова. У него умоляющие глаза, но под мольбой скрываются уверенность и си­ла. Девушка интуитивно догадывается, что он хочет ей сказать.

— Тебе стоит поговорить с людьми из Феде­рального авиационного управления, — гово­рит она. — Если он выживет, думаю, претен­зий к тебе не будет. Может, даже наградят за героизм.

— Я хочу, чтобы вы позвонили в Инспекцию по делам несовершеннолетних, — перебивает ее парень, сжимая руку еще сильнее.

— Не поняла?

— Эти двое — беглецы, которых должны были отдать на разборку. Как только старика отвезут на операцию, они попытаются сбежать. Не вы­пускайте их. Позвоните в Инспекцию!

— Хорошо, я поняла, — говорит девушка, вы­рывая руку. — Я посмотрю, что можно сделать.

— А когда приедут полицейские, — просит па­рень, — скажите им, что я хотел бы с ними по­говорить, прежде чем они возьмут тех двоих.

Девушка отворачивается от него и направ­ляется в сторону больницы, вынимая на ходу из кармана сотовый телефон. Раз он просит вызвать полицейских, почему бы их не вы­звать. Чем раньше они приедут, тем скорей со­здавшаяся непростая ситуация перестанет быть ее проблемой.

 

48. Риса

Все инспекторы по делам несовершеннолет­них похожи друг на друга. Вечно усталые, вечно злые — точь-в-точь как беглецы, кото­рых они ловят. Полицейский, приглядываю­щий за Рисой и Коннором, не исключение. Он сидит спиной к двери в кабинет, в кото­ром их заперли, а снаружи на всякий случай караулят двое охранников. Офицер молча наблюдает за ними, пока его напарник в со­седней комнате допрашивает Роланда. Рисе так противно, что даже думать о том, какие мерзости они там могут обсуждать, ей не хо­чется.

— Человек, которого мы привезли, — спраши­вает она, — как он?

— Без понятия, — отвечает полицейский. — Вы же знаете, как в больницах все делается — они рассказывают все только ближайшим род­ственникам, а вы, думаю, не из их числа.

Риса решает, что спорить ниже ее достоин­ства. Она инстинктивно ненавидит инспекто­ра просто за то, что он полицейский, и за то, чем он занимается.

— Прикольные носки, — замечает Коннор.

Полицейский не смотрит вниз. Он слиш­ком хорошо обучен, чтобы купиться на такую нехитрую шутку.

— Прикольные уши, — отвечает он. — Ты не бу­дешь против, если я тебя как-нибудь за них от­таскаю?

Рисе известны инспекторы по делам несо­вершеннолетних двух типов. Тип первый: здоровяк, который любил задирать всех окру­жающих еще в школе и видит смысл своего су­ществования в том, чтобы добрые старые времена не заканчивались и в настоящем, ког­да он уже вырос. Тип второй: бывшая жертва тех, кто принадлежит к первому типу, видя­щий в беглецах лишь забияк, которые обижа­ли его в школьные времена. Они живут ради мести, без конца подбрасывая поленья в ее неугасимое пламя. Забавно, но, став инспек­торами, забияки и слабаки получают возмож­ность объединить усилия, чтобы совместно унижать других.

— И что, вам нравится то, чем вы занимае­тесь? — спрашивает она инспектора. — Ловить ребят и посылать их на смерть?

Очевидно, полицейскому не впервой слы­шать эти речи.

— А тебе нравится быть человеком, которому, по мнению всего общества, жить не стоит?

Это жестокое заявление, и цель его сло­мить Рису, заставить ее замолчать. К сожале­нию, цель достигнута.

— А мне она не кажется человеком, которому жить не стоит, — вмешивается в разговор Кон­нор, взяв Рису за руку. — А у тебя есть друзья, ко­торые так считают?

Видно, что полицейского слова Коннора за­дели, хотя он и не хочет этого показывать.

— Каждому из вас общество дало по пятнад­цать лет, чтобы доказать свою значимость, но вам это не удалось. Так не обвиняйте его за то, что делали в жизни одни только глу­пости.

Риса чувствует, как в душе Коннора вскипа­ет ярость. Чтобы предотвратить взрыв, она изо всех сил сжимает его руку. Через некото­рое время Коннор шумно вздыхает и расслаб­ляется — ему удалось совладать с собой.

— Вам не кажется, что стать донором лучше, чем быть беглецом? Вы бы чувствовали себя ку­да счастливее, чем сейчас.

— Вы так для себя объясняете смысл своей ра­боты? — спрашивает Риса. — Верите в то, что человек будет счастлив, если его разрежут на куски?

— Да, если это так здорово, так надо тогда всех разобрать. Почему бы, кстати, не начать с тебя?

Полицейский злобно смотрит на Коннора, потом, улучив момент, бросает взгляд вниз, чтобы удостовериться, что с носками все в по­рядке. Увидев это, Коннор ухмыляется.

Риса на мгновение закрывает глаза, стара­ясь найти хотя бы какие-нибудь признаки того, что ситуация склоняется в их пользу, но ничего не получается. Конечно, она знала, что их мо­гут поймать, когда полетела в больницу вместе с Коннором, — мир за чертой Кладбища был и остается ловушкой, — но полицейские появи­лись слишком быстро, и это странно. Да, они пошли на риск, явившись сюда, но времени на то, чтобы ускользнуть в суматохе после посад­ки, должно было быть предостаточно. Теперь уже не важно, выживет Адмирал или умрет, — для них с Коннором ничего не изменится. Их отправят на разборку в любом случае. У нее снова отняли надежду на будущее, а когда чело­веку сначала дают надежду, пусть ненадолго, а потом отнимают, боль от потери усиливается стократ. Лучше уж совсем ни на что не надеять­ся, чем воспарить в небеса, а потом камнем упасть вниз.

 

49. Ропанд

У полицейского, допрашивающего Роланда, немного косят глаза, а из подмышек пахнет кислятиной, и даже дезодорант не в состоянии перебить неприятный запах. Произвести на него впечатление так же нелегко, как и на на­парника, приглядывающего за Рисой и Конно­ром в соседней комнате, а у Роланда, в отличие от Коннора, не хватает ума, чтобы одержать над полицейским победу в словесной схватке. Впрочем, это даже хорошо, потому что Ролан­ду дразнить инспектора и не требуется.

План начал формироваться в голове у Ро­ланда спустя какое-то время после того, как Коннор выпустил его из клети. Он бы охотно оторвал сопернику руки и ноги, но Коннор привел с собой троих ребят, силой и ростом не уступавших Роланду, и от этой мысли при­шлось отказаться. Кстати, три верзилы, явив­шиеся с Коннором, до бунта входили в число его соратников. Он был поражен, обнаружив, что они переметнулись, и сразу понял, что на Кладбище произошли драматические события, в результате которых все переменилось самым кардинальным образом.

Коннор рассказал ему о погроме и убийст­ве Тесака. Он нехотя извинился перед Ролан­дом за то, что обвинил его в убийстве Золотой молодежи, но Роланд принимать извинения отказался. Если бы он не просидел в клетке на протяжении всего восстания, оно было бы ор­ганизовано куда лучше и принесло бы сущест­венные плоды. Если бы во главе его стоял Роланд, оно бы переросло из погрома в настоя­щую революцию. Но Коннор изолировал его, лишив шанса стать новым предводителем бег­лецов.

Когда они вернулись к месту событий, обна­ружилось, что вожаком все считают Коннора и задают вопросы именно ему. Он отдавал прика­зы, и все его слушались. Даже лучшие друзья Роланда опускали глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом, и он инстинктивно почувство­вал, что лишился всяческой поддержки. В са­мый драматический момент его на месте не бы­ло, и это делало его аутсайдером. Надежды вернуть былое влияние не было никакой, и Роланд решил, что самое время разрабатывать новый план действий.

Он согласился сесть за штурвал вертолета, чтобы спасти жизнь Адмирала, не потому, что хотел видеть его живым. Роланд решил, что по­сле этого полета перед ним откроются новые возможности...

— Ответь мне, — спрашивает его инспектор, — зачем ты решил сдать нам тех двоих, понимая, что тем самым подставишь и себя?

— За информацию о беглеце полагается воз­награждение в пятьсот долларов, верно?

— Да, — подтвержает полицейский, ухмыля­ясь. — Итого, если добавить тебя, полторы ты­сячи долларов.

Роланд спокойно смотрит инспектору пря­мо в глаза. В его взгляде нет ни страха, ни сты­да. Вместо того чтобы признать роковую ошиб­ку, он с невозмутимым видом начинает изла­гать свои условия.

— А что, если я расскажу вам, где прячутся бо­лее четырехсот беглецов? Что, если я помогу вам провести операцию и забрать всех сразу? Чем бы вы готовы были поступиться в таком случае?

Полицейский, услышав это, садится прямо и слушает Роланда с заметным интересом.

— Ладно, — говорит он, — ты меня заинтере­совал.

 

50. Коннор

Он сумел продержаться дольше, чем кто-либо ожидал. Это единственное утешение, за которое Коннору удается уцепиться, когда инспектор и два вооруженных охранника под конвоем ведут их с Рисой в комнату, где допрашивают Роланда.

По самодовольной ухмылке, играющей на губах верзилы, Коннор догадывается, что вмес­то допроса в кабинете происходили перегово­ры по поводу какой-то выгодной сделки.

— Присаживайтесь, прошу вас, — предлагает инспектор, сидящий на краю стола возле Ролан­да. Здоровяк отводит глаза, будто их в кабинете нет. Он откидывается на спинку стула, как чело­век, чувствующий себя господином положения. Роланд даже руки на груди складывает, по край­ней мере, насколько это позволяют наручники.

Полицейский, допрашивавший Роланда, не желая попусту тратить время, сразу перехо­дит к делу:

— Вашему другу было что сказать мне. Он внес достаточно интересное предложение. Суть сделки заключается в том, чтобы обменять его свободу на жизнь четырех сотен беглецов. Он был настолько любезен, что объяснил в дета­лях, где они прячутся.

Коннор предполагал, что их с Рисой сдал именно Роланд, но то, что он может вот так за­просто предать всех, ему и голову не приходи­ло. Даже для такого негодяя это какой-то но­вый уровень мерзости.

Роланд продолжает упорно игнорировать их, но ухмылка на его самодовольной физионо­мии после слов полицейского становится еще шире.

— Четыреста человек, да? — спрашивает вто­рой инспектор.

— Да он лжет, — говорит Риса с безупречной показной небрежностью, стараясь, чтобы сло­ва прозвучали как можно убедительней. — Он вас надуть пытается. Нас только трое.

— Да нет, — возражает полицейский, сидя­щий на столе, — он не лжет. Единственное, что меня удивляет, так это то, что их там всего че­тыре сотни. По нашим подсчетам, должно быть шестьсот человек, но, очевидно, за счет тех, кому исполняется восемнадцать, происхо­дит убыль.

Роланд вскидывает глаза и недоверчиво смотрит на инспектора.

— Что? — спрашивает он.

— Извини, если расстроил, но мы знаем все об Адмирале и Кладбище, — отвечает полицей­ский. — Узнали об этом еще год назад.

Его коллега хихикает, видя, как расстроил­ся Роланд.

— Но... но... — бормочет верзила.

— Почему мы их не взяли? — интересуется инспектор, предвосхищая его вопрос. — А ты посмотри на это дело с другой стороны. Ад­мирал, он как большой бродячий кот: никто его не любит, но и смерти ему не желает, по­тому что он ловит крыс. Видишь ли, когда на улицах полно беглецов, у нас много проблем. Адмирал же их с улиц убирает и держит в сво­ем маленьком гетто в пустыне. Он об этом не догадывается, но в каком-то смысле оказыва­ет нам большую услугу. Избавляет нас от крыс.

— Да, конечно, — говорит напарник, — если старик умрет, нам, возможно, придется провес­ти там зачистку, но...

— Нет! — возражает Риса. — Там может по­явиться новый лидер!

Полицейский пожимает плечами, показы­вая, что ему все равно.

— Главное, чтобы крыс ловил, — говорит он.

Потрясенный Роланд тупо смотрит в стену, пытаясь понять, в каком пункте своего чудесно­го плана он просчитался, а Коннор испытыва­ет некоторое облегчение. В душе он испытыва­ет даже какую-то смутную надежду.

— Так что, вы можете отослать нас обратно? — спрашивает он у полицейского.

Тот берет со стола папку и начинает пере­листывать страницы.

— Боюсь, на это я пойти не могу. Одно дело — смотреть на все сквозь пальцы, другое — выпус­тить опасного преступника.

— Коннор Лэсситер, — читает он. — Должен был оказаться в заготовительном лагере двад­цать первого ноября, но ушел в самоволку. Твои действия спровоцировали аварию, в которой погиб водитель автобуса, десятки людей полу­чили травмы, а федеральное шоссе было пере­крыто в течение нескольких часов. Мало того, ты еще и заложника взял, а потом выстрелил в полицейского из его собственного пистолета.

Роланд недоверчиво смотрит на инспектора.

— Так он и есть Беглец из Акрона, что ли? — спрашивает он у полицейского с некоторым ужасом.

Коннор смотрит на Рису, потом снова на инспектора:

— Ладно. Я признаюсь. Но она тут ни при чем! Отпустите ее!

Полицейский, продолжая изучать содержи­мое папки, качает головой:

— Свидетели утверждают, что она была со­общницей. Боюсь, есть только одно место, куда ее можно направить. Вы туда поедете вместе — в ближайший заготовительный лагерь.

— А я? — кричит Роланд. — Я-то тут при чем?!

Полицейский захлопывает папку.

— Когда-нибудь слышал такой термин «вина в соучастии»? — спрашивает он Роланда. — Нуж­но было быть осторожнее в выборе компании.

Разговор окончен. Инспектор подает знак конвоирам, показывая, что всех троих можно уводить.