Много лет назад мы с семьей поехали в Нью-Йорк. Поскольку все подходящие гостиницы были либо заняты, либо требовали в уплату продать душу, мы свернули с проторенной туристской тропы.

Наш отель располагался где-то в Квинсе, у черта на куличках. Район назывался Флашинг — «Смывной бачок». Отцы-основатели Нью-Йорка, как и большинство его жителей, отличались тонким чувством иронии.

В общем, нам приходилось всюду добираться на метро, и каждый раз нас ждали приключения. По-моему, однажды мы доехали аж до самого Статен-Айленда, а туда метро даже не ведет. У нас постоянно кончались деньги на карточках, которые худели каждый раз, когда мы проходили через турникеты, и папа оплакивал золотые времена жетонов, которые можно было просто высыпать в ладонь и пересчитать, на сколько поездок еще хватает.

Мама строго следила за правилами поведения в метро: литрами лей на себя антибактериальный ополаскиватель и никогда не встречайся ни с кем глазами.

Мы прожили там неделю, и всю эту неделю я изучал людей, всю эту немытую и недезинфицированную толпу. Я обнаружил, например, что ньюйоркцы никогда не поднимают головы, чтобы полюбоваться величественными небоскребами. Они быстро и ловко лавируют в плотной толпе, так редко сталкиваясь, будто на них на всех тефлоновое покрытие. А в метро, где нужно стоять столбом, пока тряский поезд идет от станции к станции, люди не только не встречаются глазами — каждый существует в собственном тесном мирке, как будто все надели невидимые скафандры. Это чем-то напоминает езду по автостраде, только здесь ваше личное пространство кончается от силы в сантиметре от одежды. Меня изумляло, что люди могут сосуществовать так тесно — тысячи людей могут находиться буквально в полудюйме от тебя — и все же в полной изоляции друг от друга. Я не мог себе этого представить. Теперь могу.