Я просыпаюсь, вижу в изножье койки попугая и нервно сглатываю. Он перелетает поближе. Я чувствую на груди его острые когти. Но он не вонзает их в меня, а только осторожно шагает по драной простыне. Наконец его единственный здоровый глаз смотрит по очереди в оба моих.

— Капитан меня беспокоит, — произносит птица. — Беспокоит, беспокоит.

— Мое-то какое дело?

Штурман ворочается во сне. Попугай дожидается, пока тот затихнет, и наклоняется поближе. У него из клюва пахнет подсолнечными семечками.

— Меня беспокоит, что капитан заботится вовсе не о твоих интересах, — шепчет птица.

— С каких пор тебя заботят мои интересы?

— За кулисами, за кулисами я всегда был твоим главным защитником. Как, думаешь, ты попал в избранный кружок капитана? Или почему тебя не приковали к колоколу перед испытанием?

— Из-за тебя?

— Скажем так, у меня есть кое-какая власть.

Я не знаю, верить ли птице, но я допускаю мысль, что она — не враг. Или хотя бы не худший враг.

— Зачем ты мне это говоришь? — спрашиваю я.

— Может понадобиться… — Попугай начинает нервно трясти головой, так что она описывает восьмерки у меня перед глазами.

— Понадобиться — что?

Птица начинает мерить шагами мою грудную клетку. Щекотно.

— Грязное дело, грязное. — Попугай успокаивается и некоторое время молчит, а потом смотрит мне в левый глаз: — Если капитан не оправдает доверия команды, мне нужно знать, что я могу на тебя рассчитывать.

— Рассчитывать на меня в чем?

Птица подносит клюв к моему уху:

— В том, чтобы убить капитана, разумеется!