Когда Джош дошел до дома Мидасов, уже окончательно стемнело, но свет внутри не горел. Он позвонил в дверь, но не услышал звонка. Потом постучал, но никто не открыл.

«Это еще не повод бояться», — сказал себе мальчик, не веря собственным словам.

Он залез в открытое окно и быстро убедился, что в доме не было электричества.

— Кевин! Тэри! Мистер и миссис Мидас! — Ответа не последовало. Коротко стриженые курчавые волосы Джоша встали дыбом.

Он почуял запах дыма, доносящийся с кухни, где горела на газу вафельница. Мальчик выключил плиту.

— Кевин, ты где? — Он прислушался и через несколько секунд вроде бы различил чей-то слабый голос. — Это ты?

— Я наверху, Джош, — прошептал голос.

Мальчик поднялся по темной лестнице.

Наверху, в конце слабо освещенного коридора, была дверь ванной.

Сначала Джош не понял, что с ней было не так, но, подойдя поближе, разглядел слой льда, покрывший низ двери. Было слышно, как что-то ползло по полу там, внутри.

— Кевин, ты там?

— Я уморил очки, — раздался этот ужасный шепот. — У меня получилось. Они совсем не работают, но мне не выбраться.

Подойдя ближе, мальчик увидел, что дверь перестала быть деревянной. Теперь это была тяжелая серая плита, и, когда Джош прикоснулся к ней, его пальцы прилипли к замерзшей поверхности, как бывало, если он запускал руку в морозилку.

Дверь превратилась в свинец. Горе-волшебник, должно быть, покрыл им все стены, чтобы никакая энергия не могла просочиться внутрь.

— Кевин, где Тэри? И где твои родители?

— Ушли. Просто… ушли прочь.

Джошу не понравилось то, как это прозвучало. Слишком уж смахивало на адрес, по которому отправился Бертрам.

— А почему садится солнце?

— Уже неважно, — прохрипел друг. — Мне отсюда не выйти. Найди кого-нибудь, кто меня отсюда вытащит… Полицию, пожарных, кого угодно! — попросил он. — Потому что… похоже… Похоже, я умираю.

Джош попятился. Хотя тема никогда не поднималась, мальчик всегда этого боялся. Боялся, что Кевин будет злоупотреблять очками, пока они не убьют его.

— Помоги мне…

Нужно было отобрать у него очки, как только стало ясно, на что они способны. Нужно было закопать их у Божьего Гномона, так глубоко, чтобы их никто не нашел. Но Джош ничего этого не сделал, и теперь пришло время расплаты. В руках у мальчика была судьба мира — как тяжелый черный меч.

— Если я тебя выпущу, очки снова заработают. Мир продолжит меняться.

— Потом разберемся, — прошипел волшебник. — Спаси меня!

Джош сжал кулаки, пытаясь унять дрожь в руках. Он ударился головой об стену, надеясь или вколотить в нее немного здравого смысла, или хотя бы выключиться и затеряться в собственном воображении, а не в фантазиях друга.

— Ты еще тут?

В душе мальчика боролись две истины. С одной стороны, единственным способом спасти мир было избавить его от Кевина Мидаса. С другой, Джош любил его, как брата. Слезы брызнули из глаз мальчика, и он зажмурился, чтобы не дать им пролиться.

— Почему ты молчишь?

Единственно верного решения здесь быть не могло. Если сравнивать выбор с обоюдоострым мечом, то, какой бы стороной Джош ни воспользовался, другая ранила бы его самого. Выберет ли он жизнь друга или всего мира, все равно придется страдать до конца жизни. Хотя варианты были один хуже другого, мальчик знал, как ему придется поступить.

— Джош!

— Я здесь, Кевин.

— Ты поможешь мне?

— Я… я только что вызвал полицию, — ответил тот, выдавливая из себя ложь, как кусок тухлого мяса. — Они уже едут.

— Это хорошо. — Дрожа всем телом, волшебник облегченно вздохнул. — Спасибо, Джош. Ты лучший друг на свете.

* * *

Джош снова уперся ладонью в замерзшую дверь, уже не пытаясь сдержать слез. Он не вызывал полицию и не звал на помощь.

— Прощай, Кевин, — прошептал он так тихо, чтобы друг этого не услышал. Потом развернулся и пошел прочь.

Пройдя половину лестницы, мальчик перешел на бег и не останавливался, пока не оказался дома. Там он уткнулся головой в подушку, чтобы никто не слышал, как он плачет.

* * *

Прохладным октябрьским утро-вечером ветер, не одну неделю гонявший по асфальту сухие листья, вдруг затих, как будто готовясь к буре. Облака, две недели упорно заполонявшие небо все дальше и дальше от Божьего Гномона, наконец добрались до Риджлайна.

Упали первые капли дождя, смочив землю перед ливнем, который бушевал в десяти милях отсюда и продвигался на юг, как девятый вал.

* * *

В тюремной камере ванной комнаты Кевин совершенно потерял счет времени. Мальчик полубессознательно блуждал по заброшенным окраинам своего сознания, где было темно и становилось все темнее. Потом он на секунду — возможно, на последний миг перед смертью — пришел в себя и понял, где находится.

С тех пор, как волшебник слышал голос друга, прошло много времени.

— Джош! — попытался крикнуть он, но выходило только сипение. Кевин замолотил в дверь, и та отозвалась глухим стуком, но некому было его услышать.

Если сейчас закрыть глаза, больше они не откроются.

Разве не этого он хотел? Уничтожить очки любой ценой?

Похоже, нет.

Было кое-что, чего мальчику хотелось сильнее. Жить. Он и не знал, что воля к жизни может быть настолько сильна, чтобы мгновенно превратить страх в ярость. Все мысли узника ванной вытеснило желание выбраться наружу и согреться, а для этого требовалось дать очкам все, в чем они нуждались.

Он должен был найти выход — но какой? Желания больше не годилось: очки истощились окончательно. Вдобавок, Кевин замуровал себя так прочно, что потребовался бы таран, чтобы выйти наружу. Если мальчик собирался выжить, нужно было найти лазейку, и немедленно.

И вдруг он понял, что надо сделать.

Это было так легко, так удивительно просто, что горе-волшебник не понимал, как не додумался гораздо раньше.

Кевин дополз по ледяному полу до ванны и онемевшими от холода пальцами включил горячую воду.

Замерзшие трубы зазвенели, когда вода попыталась прорваться наружу. Мальчик подумал было, что это ей не удастся, но в конце концов в ванну потекла холодная струйка. Она медленно набирала температуру, пока не начала обжигать. Из крана текла, пузырясь, чистая энергия.

Волшебник держался подальше, пока ванна не заполнилась, чтобы очки не начали работать раньше времени. Потом он в упор уставился на замурованную дверь и сосредоточился на том, чтобы выбраться из этой ужасной, темной комнаты. И только тогда коснулся поверхности воды кончиками пальцев.

* * *

Джош услышал взрыв за пять кварталов и сразу понял, что это дело рук Кевина. Мальчик вылетел из дома и припустил по улице к стене грозовых туч, клубившихся на окраине города. Он пронесся по чужим участкам и повалил несколько заборов, чтобы кратчайшим путем попасть к дому Мидасов.

Джош издалека увидел, что входную дверь дома снесло с петель взрывной волной. Улицу усеяли осколки выбитых окон. Мальчик ворвался внутрь и взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

— Кевин! — кричал он. — Кевин, ты где?

От ванной комнаты осталась только зияющая дыра — и полная ванна льда.

— КЕВИН!

Через огромную дыру в стене было видно задний двор, заросший кустарником холм за ним и высоковольтную линию, одна из опор которой как раз стояла на холме, как огромная новогодняя елка.

Там и обнаружился горе-волшебник, подбиравшийся к основному источнику энергии города Риджлайн.

* * *

Как только глаза Кевина привыкли к свету, он немедленно отправился на поиски энергии. Горячей воды было мало — он не утолил голода, даже не согрелся. Очки могли бы помочь, но им было не от чего работать.

Увидев башню на холме, мальчик облизнулся. Это было идеальное место, чтобы насытиться самому и зарядить очки. В этот момент для горе-волшебника не было ничего красивее этой башни.

На полпути к вершине холма его догнал голос Джоша:

— Кевин! — кричал тот. — Стой!

В ответ мальчик только удвоил скорость, продираясь через обжигающую крапиву. Никто не помешает ему забраться наверх. Он доберется дотуда. Должен добраться.

— Кевин! — снова крикнул Джош, нагоняя его. Тот даже не обернулся. Уже было слышно, как трещало текущее по проводам электричество.

На вершине холма крапива исчезла. В голую землю упирались четыре чудовищных железных ноги. Кевин, безуспешно пытаясь восстановить дыхание, с трудом прошел между двумя опорами башни, как будто входя в ворота рая.

Но демон вцепился ему в ногу и не давал идти.

— Я не могу позволить тебе это сделать, — прокричал, заглушая электрический треск, Джош и вцепился в ногу волшебника, как цепь с ядром. — И я тебе не позволю!

Кевин лягался и изворачивался:

— Руки прочь! — орал он. Потом достал из воздуха сосновую шишку. — Ты мне не друг! Друг бы меня не бросил! — С этими словами он по примеру Бертрама запихнул шишку Джошу в рот.

Тот подавился криком и ослабил хватку. Волшебник вырвался и дополз до ближайшей опоры башни. Электричество жужжало ему в уши пением тысячи сирен, обещая все блага на свете.

Джош вытащил изо рта шишку:

— Кевин!

— Один шаг, и я превращу тебя в слизняка. Клянусь, так и сделаю! — Мальчик повернулся к бывшему другу спиной и протянул руку к башне.

— Если ты это сделаешь, все кончится! — кричал Джош. — И ты не сможешь свалить все на очки, потому что это будет твой выбор! И тогда тебе будет хуже, чем Бертраму!

— Наплевать! — проревел волшебник. И добавил: — Мне и так хуже. — С этими словами он крепко обхватил перекладину башни.

Электричество немедленно устремилось вниз — в очки. Такого напора Кевин не ожидал. Его тело и дух раздулись, как воздушные шарики. Очки всосали энергию и направили ее прямиком в мозг владельцу. Мальчик никогда не чувствовал себя настолько полным сил — и не знал, что такое возможно.

Потом что-то пошло не так. Наслаждение стало слишком острым, начало жечь, и очки снова принялись трескаться от передозировки. По гладким стеклам расползлась паутина трещин.

* * *

Всего в десяти футах на земле лежал, закрыв глаза руками, Джош. Услышав хруст лопавшихся и трескавшихся стекол, он поднял голову: поток электричества и не думал иссякать. Наконец провода оборвались и башня с душераздирающим грохотом разлетелась искореженными черными кусками металла. Город погрузился в темноту, и зарядка очков наконец прекратилась.

Теперь мальчик увидел Кевина: тот стоял на обгорелой земле и напоминал скорее лампочку, чем тринадцатилетнего подростка. Его тело, казалось, распухло, как если бы внутри уместился целый океан.

«Боже! — подумал Джош. — Вся эта энергия все еще в нем!». Но она не могла долго там оставаться. Мальчик знал, что должно было произойти, но мог только наблюдать, как Кевин Мидас превращается в ворота, через которые в мир войдет время снов.

Волшебник не смог долго держать в себе все море энергии, и его сознание, взорвавшись, вылетело сквозь трещины в стекле, как сверхновая звезда.

Джош видел идущие от Кевина волны перемен, северное сияние, искривляющее пространство и время. День становился ночью, ночь сменялась днем, снова и снова; казалось, сами звезды кружили по небу, как светлячки.

Это было похоже на величественное и ужасающее зрелище создания мира. Рождение Кевиновой вселенной.

Пространство долины под ними растягивалось и шло рябью, пока не разорвалось — из дыры полезли великолепные и ужасные сознания, ангелы и демоны, беспорядочно порождаемые воображением волшебника. Все эти создания казались знакомыми — должно быть, их создатель вдохновлялся фильмами и комиксами. Джош мог даже поклясться, что где-то на горизонте протопал Годзилла. «Господи! — подумал мальчик. — И все это происходит у тебя в мозгу, Кевин? Как ты это выдерживаешь? Как ты не потерял рассудка? — Впрочем, наверно, его собственное сознание изнутри выглядело примерно так же. — Если бы я забрался на гору первым, я сам бы оказался по ту сторону очков. Что хуже, видеть сны или быть чьим-то сновидением?»

Чтобы когда-нибудь снова появились законы, чтобы мир выбрался из сознания тринадцатилетнего мальчика, нужно было немедленно уничтожить очки. Джош бросился в сердце хаоса, прямо в глаза Кевина Мидаса.

Мальчик выбросил вперед руки, схватился за очки, потянул их к себе — и почувствовал, что с ним самим творится что-то странное. Происходило то, чего он боялся с самого начала! Очки затягивали его! Джош почувствовал, что сдувается, уменьшается — под конец очки казались огромной стеклянной стеной.

— Кевин, стой! — Но хозяин артефакта потерял управление.

Не находя опоры, Джош провалился сквозь очки, как будто вместо стекла была вода, и с криком обрушился в бурлящие недра сознания своего друга, где его ждала судьба незначительного пятнышка на огромном воображении Кевина.

Падая, мальчик вопил одно-единственное слово:

— Разбейтесь! — кричал он очкам, моля небеса, чтобы его воля один-единственный раз пересилила волю их владельца.

Через секунду Джош Уилсон перестал существовать.

* * *

Где-то в глубине сознания Кевина звенели отзвуки последнего желания друга. Потом мальчик почувствовал, что Джош исчез, и его охватила невыносимая мука.

— Остановитесь! — простонал волшебник, когда очки треснули пополам и отлетели в сторону. Взрывная волна отбросила его на землю.

Голова кружилась, как после самых длинных американских горок в парке развлечений. Все затихло и успокоилось. Ни ветра, ни единого звука. Вообще ничего.

«Я умер, — подумал Кевин. — Не иначе».

Осмелившись открыть глаза, мальчик убедился, что очков на нем больше нет: вокруг все расплывалось.

Но на город все равно было страшно смотреть. Он никуда не исчез, но выглядел так, как будто его протащили через десяток кривых зеркал. Был не день и не ночь, а что-то среднее. Сквозь разноцветные плотные облака волшебник разглядел целых три светила, как будто солнц стало много.

И ничего не двигалось.

Воздух снова заполнила неестественная тишина.

— Джош! — позвал Кевин, вопреки всему надеясь, что друг отзовется. Тот, естественно, не мог ответить.

Повсюду валялись осколки очков, наконец-то окончательно потерявших силу. Мальчик прислушался, ожидая, что хоть какой-то звук нарушит тишину, но ничего не услышал.

А потом волшебник вспомнил, что именно он приказал очкам.

«Только не это! Изо всех дурацких, идиотских вещей, которых я мог пожелать, это хуже всего!»

Перед тем, как очки взорвались, Кевин крикнул: «Остановитесь!», — и они выполнили его последний приказ. Время перестало течь, и все навеки замерло, как на фотографии.

Всё, кроме Кевина Мидаса.