Глава 1

На пути к свету...

В один самый обычный день, на крутом повороте горной дороги, петлявшей над мёртвым лесом, белая «тойота» врезалась в чёрный «мерседес», и и на мгновение обе машины слились в нечто средне-серое.

На переднем пассажирском сиденье «тойоты» сидела Александра, или, для друзей, просто Алли. Между нею и её отцом в тот момент шла перепалка насчёт того, с какой громкостью должно звучать автомобильное стерео. Алли на секундочку отстегнула свой ремень безопасности, чтобы поправить выбившуюся из-за пояса майку.

На заднем сиденье «мерседеса», зажатый между братом и сестрой, сидел Ник, одетый в свой лучший костюм — они направлялись к родственникам на свадьбу. Ник пытался есть шоколадный батончик, с самого утра плавившийся у него в кармане. Брат с сестрой нарочно, ради смеха, толкали его локтями, и в результате Ник извозил в шоколаде чуть ли не всю нижнюю половину лица. Поскольку машина была рассчитана на четверых, а ехали в ней пятеро, ремня безопасности Нику не досталось.

Незадолго до происшествия по дороге прогромыхал грузовик с огромной кучей металлолома в кузове; маленькая острая железяка выпала и осталась лежать на асфальте. Около десятка машин благополучно проехало мимо, но «мерседесу» не повезло. Железяка впилась в левую переднюю шину, та лопнула, и автомобиль потерял управление.

Когда «мерседес» вынесло через двойную жёлтую линию на полосу встречного движения, и Алли, и Ник одновременно подняли глаза и каждый увидел несущийся навстречу автомобиль. Нет, их жизни не промелькнули перед их мысленным взором — времени не было. Всё произошло так быстро, что никто не успел и глазом моргнуть. Столкновение бросило их вперёд; оба почувствовали удар надувшихся воздушных подушек, но на такой скорости и без ремня безопасности подушки были бесполезны — инерция слишком велика. Они оба ощутили, как пробили лбами ветровое стекло, а в следующую секунду вылетели наружу.

Звон разлетающегося в мелкие дребезги стекла... бешеный свист ветра... — и мир провалился во тьму.

Алли пока ещё не сообразила, как отнестись ко всему этому. За спиной у неё осыпáлись осколки ветровика, а перед ней простёрся тёмный туннель, и усиливающийся ветер нёс её по этому туннелю со всевозрастающей скоростью. Где-то далеко, в самом конце, сияла точка — там был свет. По мере того как Алли приближалась к ней, точка становилась всё больше и ярче. В душе девочки возникло странное, неописуемое чувство — покоя и восторга.

Но на пути к свету она на что-то налетела и сбилась с курса.

Она схватилась за это непонятно что, оно ойкнуло, и Алли сообразила, что столкнулась с кем-то другим, примерно равным ей по размеру и явственно пахнущим шоколадом.

Оба — и Алли, и Ник — закрутились в диком вихре. Свет в конце туннеля погас. Дети проломили чёрные-пречёрные стены и тяжело свалились на землю. Полёт к свету вымотал их настолько, что они тут же уснули.

И спали так долго-долго и без снов.

 

ГЛАВА 2

Прибытие в Междумир

Мальчик, кажется, уже целую вечность не ходил на дорогу. А зачем? Машины проносились мимо, всё время мимо, никогда не останавливаясь, никто ни разу даже не снизил скорость. Мальчику было безразлично, кто там проезжает мимо его леса. Если им нет до него дела, то с какой стати ему напрягаться?

Он услышал шум аварии, когда забавлялся своей любимой игрой: прыгал с дерева на дерево, с ветки на ветку, взбираясь на самую верхотуру. Внезапный скрежет металла отвлёк его, и он промахнулся мимо очередной ветки. В следующую секунду он уже падал, стукаясь и отскакивая от ветвей и сучьев, как шарик при игре в пинбол. Он не ощущал боли. Даже наоборот — было весело! Он хохотал, пока не пронёсся сквозь все ветки, и теперь ему оставался только долгий полёт к подножию ствола.

Он сильно ударился о землю. При других обстоятельствах подобное падение, безусловно, прикончило бы его, но сейчас это был всего лишь самый быстрый способ оказаться внизу.

Он быстро подобрался и вскочил. С дороги доносились свист тормозов и крики людей.

Он поспешил к источнику переполоха, карабкаясь по крутому гранитному откосу, ведущему к дороге. На этом опасном и коварном участке шоссе аварии были явлением довольно частым — каждый год здесь бились по нескольку раз. Однажды, давно уже, одна машина даже сорвалась с дороги, птицей пролетела по воздуху и расплющилась в лепёшку при ударе о землю. Ну и что? Никто оттуда не пришёл. Само собой, в машине были люди, но они отправились туда, куда надо, ещё до того, как мальчик добрался до груды искорёженного металла.

Нынешняя авария была ужасной. Полный бедлам. Кареты «скорой помощи», пожарные машины, эвакуаторы... Когда всё утихло и нормальное движение восстановилось, наступила ночь. На месте происшествия остались только осколки стекла и обломки металла. Мальчик нахмурился. Люди ушли куда надо.

Огорчённый и немножечко сердитый, мальчик спустился по обрыву обратно в свой лес.

А, да какая разница! Ну и что, что никто не пришёл? Здесь была его территория. Он вернётся к своим играм, и так будет продолжаться завтра, и послезавтра, и на следующий день — до той поры, когда даже от самой дороги ничего не останется.

Но тут, добравшись до подножия скалы, он увидел их — двоих детей, которых выбросило из столкнувшихся автомобилей. Они перелетели через край обрыва и теперь лежали в лесу, на земле. Сперва он подумал, что работники «скорой помощи», наверно, не увидели этих пострадавших, но... Нет, отличные специалисты таких промахов не допускают.

Приблизившись к детям, мальчик смог разглядеть, что ни в их одежде, ни на лицах не было ни малейшего признака случившегося несчастья. Ни дырки, ни царапинки, ни синяка. Очень хороший признак! Обоим жертвам аварии было на вид лет по четырнадцать — немногим больше, чем мальчику. Они лежали в нескольких футах друг от друга, свернувшись калачиком, как младенцы: девочка с прекрасными светлыми волосами и мальчик, немного смахивающий на китайца — вот только нос у него был не китайский и волосы рыжевато-каштановые. Рёбра обоих мерно поднимались и опускались в такт воспоминанию о дыхании. Мальчик улыбнулся, заметив это, и заставил собственную грудь подниматься и опускаться.

Ветер проносился по лесу, не колыша ни одного листка, а мальчик терпеливо ждал, когда его будущие приятели по играм проснутся.

***

Ещё не открыв глаз, Алли уже поняла, что находится вовсе не в своей постели. Опять свалилась на пол среди ночи? Она всегда очень беспокойно спала; частенько просыпалась на голом матрасе, с простынёй, обвившейся вокруг тела, словно питон.

Она открыла глаза, и в них ударил пробивающийся между деревьев солнечный свет. Всё, вроде, как надо, вот только где же окно спальни, сквозь которое льётся этот свет? И где сама спальня? Какие-то непонятные деревья кругом...

Она снова закрыла глаза, пытаясь «перезагрузиться». Ведь человеческий разум, она знала, очень похож на компьютер, особенно в краткий промежуток времени между сном и бодрствованием.

Ведь бывает же — иногда тако-ое вдруг скажешь или учудишь! А по временам не можешь сообразить, как попал туда, куда попал.

Пока что она не сильно взволновалась. Пока что. Просто постаралась сконцентрироваться и выудить из своей памяти разумное объяснение. Может, они пошли с палаткой в лес? Скорее всего, так оно и есть. Она была уверена: вот сейчас в мозгу вспыхнет воспоминание о том, как она и её родители укладывались на ночлег под звёздами...

Вспыхнет.

Что-то в этом слове насторожило Алли.

Она снова открыла глаза и села. Ни тебе спальных мешков, ни костра, ни палатки... Да и ощущения какие-то странные, как будто голову накачали гелием.

А в нескольких футах поодаль, подтянув колени к груди, на земле спал ещё кто-то.

Мальчик, в лице которого было что-то азиатское. Кажется, он ей знаком. И одновременно незнаком. Как будто они когда-то встречались, но только один раз, мимоходом.

И тут её накрыло ледяной волной. Она вспомнила.

Туннель. Полёт. Он был там! Он столкнулся с нею, болван неуклюжий!

— Привет! — послышался голос сзади. Алли подпрыгнула. Она мгновенно обернулась и увидела ещё одного мальчика, помладше — тот сидел на земле, скрестив ноги. За его спиной вверх устремлялся гранитный утёс.

Мальчишка явно не дружил с расчёской. Одет он был... Какая странная у него одежда! Не пойми что — слишком тяжёлая, слишком тесная и застёгнута на все пуговицы. Веснушек у пацана было столько, что Алли даже не подозревала, как такое количество может уместиться на одном, не очень большом лице.

— Наконец-то, проснулась, — сказал он.

— Ты кто? — спросила Алли.

Вместо ответа пацан кивнул на лежащего на земле мальчика — тот начал потихоньку шевелиться.

— Твой дружок тоже просыпается.

— Никакой он мне не дружок.

«Недружок» сел, моргая от яркого света. Его лицо было заляпано чем-то коричневым.

«Засохшая кровь?» — всполошилась Алли. Нет. Шоколад. Определила по запаху.

— Что за ерунда? — осведомился обшоколаденный мальчик. — Где я?

Алли встала и внимательно осмотрелась по сторонам. Вокруг была не какая-нибудь жалкая рощица, а самый настоящий лес.

— Я была в машине, с папой, — начала она думать вслух, надеясь, что таким образом ей удастся вытащить на свет и все остальные воспоминания. — Мы ехали по горной дороге, над лесом...

Вот только это какой-то другой лес. Тот, мимо которого ехали Алли с папой, сплошь состоял из мёртвых стволов с торчащими во все стороны гнилыми сучьями. «Мёртвый лес, — сказал папа. — Такое случается. Грибок, гниль какая-то. Может за один раз убить несколько акров».

И тут Алли вспомнила визг тормозов, потом удар, скрежет металла, а дальше — ничего.

Вот теперь она немножко забеспокоилась.

— О-кей. Что это за место? — обратилась она к конопатому пацану. Шоколадка явно имел о происходящем не больше понятия, чем сама Алли.

— Отличное место! — отозвался Конопатый. — Я здесь живу! А теперь ты тоже будешь здесь жить!

— У меня есть, где жить, — отрезала Алли, — так что я как-нибудь обойдусь!

Шоколадка ткнул в неё пальцем:

— Я знаю тебя! Ты на меня налетела!

— Ничего подобного — это ты налетел на меня!

Конопатый встал между ними.

— Эй, да бросьте вы! — Он в нетерпении принялся подскакивать на носках. — У нас полно дел!

Алли сложила руки на груди.

— Я и пальцем не пошевелю, пока не выясню, что происх... — начала она, но тут её словно по лбу ударило. По лбу?...

— ...Столкновение лоб в лоб!

— Точно! — воскликнул Шоколадка. — А я-то думал, что мне это приснилось!

— Должно быть, нас снесло с дороги! — Алли осмотрела и ощупала себя с ног до головы. Ни одной сломанной косточки, ни одного синяка. Даже ни одной царапины. Как это-то может быть?! — Наверно, у нас сотрясение мозга.

— Что-то я не чувствую себя сотрясённым.

— Сотрясения иногда бывает трудно определить, Шоколадка!

— Меня зовут Ник.

— Прекрасно. А меня Алли.

Ник попытался стереть с лица шоколад, но, похоже, без мыла и воды тут не управиться.

Оба повернулись к Конопатому.

— А у тебя есть имя? — спросила Алли.

Тот потупился.

— Ага. Но вам не скажу.

Алли отвернулась от него — пацан уже начал действовать ей на нервы — и вновь обратилась к Нику:

— Должно быть, нас выбросило при столкновении, и мы слетели с этого обрыва. Ветки смягчили падение. Пошли, нам надо вернуться на шоссе!

— А что вы там забыли? — спросил Конопатый.

— Они же волнуются! — воскликнул Ник. — Мои родители наверняка ищут меня!

И тут у Алли вдруг возникла одна мысль. Уж лучше бы не возникала.

— А может, и не волнуются, — сказала она. — Если авария очень тяжёлая...

Она не решилась договорить, и это за неё сделал Ник:

— ...то может статься, что только мы одни и остались в живых!

Алли опустила веки, пытаясь отогнать подальше саму мысль об этом. Авария была действительно страшной, это несомненно, но если им удалось выйти из неё без единой царапины, то ведь может статься, что и её папе повезло не меньше? В наше время делают такие автомобили — зоны смятия, защитные балки, воздушные подушки со всех сторон, — что в них безопасно, как в танке.

Ник принялся бродить туда-сюда, погрузившись в мрачные раздумья.

— По-моему, наше дело плохо. Просто из рук вон плохо.

— А я уверена — с ними всё в порядке, — сказала Алли и повторила, как заклинание: — Я уверена... всё в порядке...

А Конопатый расхохотался:

— «Остались в живых»! Вот потеха!

Ничего себе, нашёл время смеяться. Алли с Ником в бешенстве воззрились на пацана.

— Да кто ты такой? — осведомилась Алли. — И что здесь делаешь?

— Ты видел, как произошла авария? — присоединился к допросу Ник.

— Нет. — Пацан выбрал для ответа только вопрос Ника. — Но я услышал её. И сходил посмотреть.

— И что же ты увидел?

Пацан пожал плечами.

— Много чего.

— Другие люди в машинах — что с ними?

Конопатый отвернулся и сердито пнул ногой камешек.

— Да какая вам разница? Они сейчас либо поправились, либо ушли куда надо. Вам-то что? Всё равно ничего не можете поделать. Так что лучше забудьте и всё. О-кей?

Ник в отчаянии вскинул руки вверх:

— Что за дурдом! Чего мы вообще стоим и треплемся с этим пацаном, когда надо подняться на дорогу и узнать, что там такое!

— Успокойся и не ори!

— Я спокоен, как железобетон, и не думаю орать! — заорал Ник.

Алли чувствовала: во всей сложившейся ситуации было что-то очень не так. И центром этой «нетакости» был веснушчатый пацан в непонятной одежде.

— Ты можешь отвести нас к себе домой? Мы бы смогли оттуда позвонить в полицию.

— У меня нет телефона.

— Вот ёлы-палы! — рявкнул Ник.

Алли налетела на него:

— Слушай, лучше заткнись, а? От твоих воплей никакого толку!

Она снова смерила конопатого пацана долгим, изучающим взором. Одежда... Манера держаться, разговор... Хм. И что это он там такое сказал... Главное, не что сказал, а как он выразился: «Я здесь живу, а теперь и ты тоже будешь здесь жить!» Если её подозрения правильны, то положение ещё более странно, чем ей до сих пор казалось.

— Так где ты живёшь? — спросила она пацана.

— Здесь.

Такой вот короткий всеобъемлющий ответ.

— И давно ты «здесь»?

Уши Конопатого побагровели.

— Я... я не помню.

Ник подошёл поближе. Услышанное заинтересовало его настолько, что он забыл про свою досаду.

— А как твоё имя? — продолжала выспрашивать Алли.

Мальчишка даже не решился посмотреть ей в глаза. Он потупился и помотал головой:

— Оно мне не было нужно. Долго-долго. И я его потерял.

— Вот это да... — протянул Ник.

— Ага, — согласилась Алли. — Ещё какое «вот это да».

— Да нет, ничего, — отозвался Конопатый. — Я привык. И вы привыкнете. Всё вовсе не так плохо.

В душе Алли бушевало столько разных эмоций — от страха и злости до уныния и тоски, но к этому мальчишке она испытывала только жалость. Каково это — такому маленькому и одинокому затеряться в лесу на долгие годы, боясь покинуть привычное место?

— Ты помнишь, сколько тебе было лет, когда ты попал сюда? — спросила она.

— Одиннадцать.

— Хм-м, — промычал Ник. — Как по мне, так ты всё ещё тянешь только на одиннадцать.

— Так и есть, — подтвердил пацан.

***

Алли решила назвать веснушчатого мальчишку Любистком, поскольку они встретились с ним в лесу. Услышав своё новое имя, мальчик так разрумянился, будто Алли его поцеловала.

Любисток повёл их по крутой гранитной скале вверх, на шоссе. Он карабкался как заправский альпинист, хотя куда там многим альпинистам до него — такие он выделывал трюки! Алли умирала от страха, но старалась не выказывать его и упорно лезла вверх. Впрочем, Ник ныл за них обоих:

— Я даже по шведской стенке не могу нормально вскарабкаться, вечно весь в синяках! На кой, спрашивается, остаться в живых в автокатастрофе, чтобы потом сорваться со скалы и разбиться насмерть? — И так далее, и тому подобное.

Наконец они добрались до шоссе, но не обнаружили почти ничего, что говорило бы о произошедшем здесь несчастье. Всего лишь несколько мелких осколков стекла и кусочков металла. Это хорошо или плохо? Ни Алли, ни Ник не знали, что и думать.

— Здесь, наверху, всё иначе, — сказал Любисток. — В смысле — не так, как в лесу. Вам лучше спуститься вниз, со мной.

Алли не обратила внимания на его слова и ступила на обочину дороги. Почва под ногами мягко подалась. Смешно. Как будто это вовсе не земля, а поролоновая губка. Девочка видела дорожные знаки, на которых было написано «Мягкая обочина». Так вот что, оказывается, имелось в виду.

— Ты бы лучше не стояла долго на одном месте, — посоветовал Любисток. — Не то хлопот не оберёшься.

Каждые пять-шесть секунд мимо пролетали легковушки и грузовики. Ник воздел руки вверх и принялся размахивать: мол, помощь нужна. Через несколько секунд к нему присоединилась и Алли.

Но ни одна машина не остановилась. Никто даже не притормозил. Автомобили неслись, обдавая детей порывами ветра. Ветер щекотал Алли кожу. И не только кожу, но и внутренности. Любисток ждал у самого края обрыва, топчась на месте.

— Вам совсем не понравится здесь, наверху! Вот увидите! — взывал он.

Они пытались привлечь к себе внимание водителей проезжающих мимо автомашин, но в наше время люди не останавливаются, чтобы подобрать попутчиков. Так что просто стоять на обочине — напрасная трата времени, надо предпринять что-то более радикальное.

Когда в движении настало небольшое затишье, Алли перешагнула линию, отделяющую обочину от проезжей части.

— Куда ты? — встревожился Ник.

— Я знаю, что делаю.

Любисток промолчал.

Алли остановилась на самой середине полосы, так что любая машина, следующая в северном направлении, должна была сманеврировать, чтобы объехать её. Уж теперь-то она не может остаться незамеченной!

Ник нервничал всё больше и больше:

— Алли...

— Да не волнуйся ты так. Если они не остановятся, у меня будет масса времени, чтобы отскочить. — В конце концов, она же занималась гимнастикой, к тому же, была весьма неплохой спортсменкой, прыжки — её коронный номер.

Издалёка послышалось характерное пение большого мотора — так гудят только автобусы. Через несколько секунд из-за поворота вывернул «Грейхаунд». Алли попыталась установить зрительный контакт с водителем, но тот смотрел прямо перед собой. «Вот сейчас он увидит меня, — думала девочка, — ещё одну секундочку и...» Но если водитель и видел её, он ничем этого не выказал.

— Алли! — завопил Ник.

— О-кей, о-кей!

Вот пристал, времени-то ещё достаточно. Алли попыталась отпрыгнуть с дороги. Вот только ей это не удалось. Она потеряла равновесие, но не упала — не позволили собственные ступни. Она взглянула на них и... Ей показалось, что ступней у неё вовсе нет.

Но в следующее мгновение она поняла, что дюймов на шесть погрузилась в асфальт — выше щиколоток. Словно это не асфальт, а полужидкая грязь.

Вот теперь ей стало по-настоящему страшно. Она вытащила одну ногу, потом вторую. Но когда взглянула вверх, стало ясно, что дело плохо: автобус нёсся прямо на неё, отскочить она уже не успевала. Сейчас он раскатает её по дороге! Она закричала, когда радиаторная решётка ударилась об неё...

... а затем Алли пронеслась сквозь шофёра, сиденья, чьи-то ноги и сумки и, наконец, сквозь ревущий сзади двигатель. Девочка вновь стояла на дороге, автобус уносился вдаль, а её ноги опять медленно увязали в асфальте. Вслед автобусу несся маленький вихрь пыли и сухих листьев.

«Неужели я... Неужели я только что проскочила сквозь автобус?»

— Сюрпри-из! — с хитрой усмешкой пропел Любисток. — Видела бы ты сейчас собственную физиономию!

 

*** *** ***

Мэри Хайтауэр, известная также как «Мэри, Королева Сопляков», объясняет в своей книге «Недомёртвые»: нет лёгкого способа сообщить вновь прибывшим в Междумир, что они, по существу, больше уже не живые люди. «Если тебе случится набрести на таких «Зелёнышей» — как мы называем новоприбывших — лучше всего честно рассказать им всю правду, и побыстрее, — пишет Мэри. — Если необходимо, поставь их перед фактом, на который они не смогут закрыть глаза. В противном случае они будут упорствовать в своих заблуждениях и только сделают себе же хуже. Пробуждение в Междумире подобно нырянию в бассейн с ледяной водой: сначала шок, а затем, когда освоишься, вода кажется вполне нормальной».

 

ГЛАВА 3

Сон без сновидений

Любисток, безвылазно сидящий в своём необычном лесу, не имел возможности прочесть ни одной гениальной и полезной книги Мэри Хайтауэр. Все свои знания о Междумире он по большей части почерпнул из собственного опыта. Кстати, он быстро сообразил, что «мёртвые пятна» — то есть места, которые могут видеть только мёртвые — это единственное, что на ощупь кажется твёрдым и прочным. Он мог сколько угодно прыгать и кувыркаться на ветвях в своём мёртвом лесу, но стоило только ему переступить его границы, попасть туда, где росли живые деревья — и он пролетал сквозь них, словно тех и вовсе не было. Вообще-то, правильнее было бы сказать, что это его не было.

Ему не нужно было читать книгу Мэри Хайтауэр «Советы Послесветам», чтобы знать: дыхание нужно только для того, чтобы говорить, а единственная боль, которую он может испытывать — душевная. И ещё: если не будешь всеми силами цепляться за свои воспоминания — они быстро теряются. Шутки памяти Любистку были хорошо знакомы: сколько бы времени ни прошло, ты помнил лишь одно — как много ты успел позабыть. И в этом заключалось самое страшное.

Однако сегодня он узнал кое-что новое. Он узнал, как долго Зелёныши спят перед тем, как пробудиться к новой жизни. Он начал отсчёт в тот день, когда эти двое прибыли сюда, и с того времени прошло 272 дня. Девять месяцев.

— Девять месяцев?! — вскрикнула Алли. — Ты что, шутишь?

— Не думаю, что у него есть чувство юмора, — проворчал Ник. От услышанного его бросило в дрожь.

— Я тоже удивился, — ответил Любисток. — Уже решил, что вы никогда не проснётесь.

Он не стал рассказывать о том, как каждый день в течение этих девяти месяцев пинал спящих ногами, тыкал кулаками и бил палками в надежде таким образом разбудить их. Про такое лучше помалкивать.

— А если рассудить вот так, — продолжал он. — Чтобы родиться, нужно девять месяцев. Значит, по логике, чтобы помереть, тоже нужно девять месяцев. Ведь правильно?

— Кажется, я даже снов никаких не видел, — сказал Ник, тщетно пытаясь развязать свой галстук.

Алли тоже начала бить мелкая дрожь, когда девочка услышала, что она мертва.

— Нам не снятся сны, — проинформировал Любисток. — Так что кошмары вам не грозят.

Алли согласилась:

— Ещё бы, какие могут быть кошмары, когда сам внутри одного из них?

Она никак не могла поверить, что всё это происходит на самом деле.

Неужели она действительно мертва? Да нет, не может быть. Если бы она умерла, то проделала бы весь путь до конца туннеля и ушла бы в свет. И Ник тоже. Нет, они мертвы только наполовину.

Ник продолжал скрести лицо.

— Проклятый шоколад, никак не могу оттереть! Такое впечатление, что он въелся мне в кожу.

— Так и есть, — подтвердил Любисток. — Ты умер в таком виде.

— Чего?!

— Это как с твоей одеждой, — объяснил Любисток. — Она теперь часть тебя.

Ник глянул на пацана так, как будто тот только что вынес ему пожизненный приговор.

— Ты хочешь сказать, что теперь я буду ходить с измазанной физиономией и идиотским галстуком на шее до конца времён?

Любисток кивнул, но Ник ещё не был готов поверить ему. Он вцепился в узел галстука и рванул что было сил. Тот, естественно, не поддался.

Тогда Ник попробовал расстегнуть пуговицы на рубашке. И вновь неудача. Любисток засмеялся, и Ник ожёг его угрюмым взглядом.

Чем больше Алли и Ник впадали в отчаяние, тем сильнее Любисток старался угодить им. Он привёл их в свою хижину на дереве, надеясь, что от этого мрачное настроение его новых друзей улучшится. Любисток сам построил себе домик из призрачных ветвей, усеивавших подножие мёртвого леса. На самой вехушке дерева у него была платформа, и он показал Нику с Алли, как надо туда карабкаться. Когда его новые друзья взобрались туда, пацан столкнул их вниз. Они летели, натыкались на ветви и сучья, отскакивали от них, а потом ударились о землю. Любисток умирал со смеху. Затем он и сам прыгнул вниз, ожидая, что его новые друзья тоже животы надорвут, наблюдая за его кульбитами в воздухе, но те почему-то и не думали смеяться.

Для Алли это падение стало самым страшным из всего, что ей когда-либо пришлось испытать. Даже страшнее, чем авария — там всё произошло слишком быстро, она и среагировать не успела. Страшнее, чем проехавший сквозь неё «Грейхаунд», потому что там тоже всё случилось в мгновение ока. Полёт же с дерева казался бесконечным. Удары о ветки сотрясали всё её существо до самого нутра. Но больно не было! Хотя падение от этого более приятным не стало. На всём пути вниз она непрерывно кричала, а когда тяжело грохнулась о твёрдую почву мёртвого леса, то почувствовала, как из неё вышибло дух. Но тут же сообразила, что у неё нет никакого «духа», нечего вышибать! Ник приземлился рядом, огорошенный и с глазами враскосяк, будто только что слез с ярмарочной карусели. Вскоре к ним присоединился и Любисток, ухая, гикая и хохоча.

— Ты что, совсем спятил? — набросилась на него Алли, схватила за шкирку и принялась трясти. Пацан продолжал ржать, что вывело её из себя ещё больше.

Алли приложила ладонь ко лбу, как будто у неё разболелась голова. Но ведь у неё теперь не может быть головной боли! Или может? От этих мыслей ей сделалось ещё хуже. Рациональная часть её ума упорно твердила, что всё происходящее — только сон, или недоразумение, или чей-то злой розыгрыш. К сожалению, у рассудка не было доказательств. Она свалилась с высоченного дерева и даже синяка не заработала. Сквозь неё проехал автобус. Нет уж, придётся рациональной части ума смириться с иррациональной действительностью.

«Похоже, в этом мире действуют собственные правила», — подумала Алли. Правила, как в обычном, физическом мире. Их придётся освоить. В конце концов, законы живого мира наверняка тоже казались ей странными, когда она была маленькой. Ну, например: тяжёлые самолёты летают, небо на закате становится красным; облака могут нести в себе целый океан воды, которая затем проливается на землю. Абсурд! Живой мир не менее причудлив, чем этот «послемир». Она попыталась утешиться этим, да куда там! Слёзы так и брызнули из глаз.

Увидев, что она плачет, Любисток перестал смеяться и попятился. У него было маловато опыта общения с ревущими девчонками, а если бы таковой и имелся, то всем его навыкам никак не меньше ста лет! Так что Аллины слёзы застали его врасплох.

— Чего ты ревёшь? — спросил он. — Ты же даже не ушиблась! Потому я и столкнул вас — знал, что с вами ничего не случится.

— Я хочу к маме с папой! — прорыдала она.

Любисток заметил, что и Ник еле-еле сдерживает слёзы. Ну и ну. Любисток представлял себе первый день их бодрствования совсем иначе. Но, может, этого и стоило ожидать? Наверно, он должен был понять, что отрешиться от целой жизни, оставить её позади не так-то просто. Мальчик подумал, что, должно быть, тоже тосковал бы по родителям, если бы помнил их. Во всяком случае, он помнил, как тосковал по ним. Нехорошее чувство. Он стоял, смотрел на Алли и Ника, ждал, пока их слёзы иссякнут, и в этот момент его осенило:

— Вы не останетесь здесь, со мной! Я правильно понимаю?

Новые друзья не отвечали, но их молчание говорило само за себя.

— Вы точно такие же, как и остальные! — закричал он ещё до того, как сообразил, что не стоило бы этого говорить.

Алли шагнула к нему:

— Остальные?

Любисток выругался про себя. Он не должен был им этого открывать!

Ему хотелось, чтобы новенькие думали, будто их только трое. Может быть, тогда они остались бы с ним. А теперь все его планы пошли прахом.

— Остальные? — повторила Алли. — Кого ты имеешь в виду?

— Ну и хорошо, ну и убирайтесь! — завопил Любисток. — Мне плевать! Валяйте, проваливайтесь в центр Земли — мне какое дело! Потому что так и случится, поняли? Поймаешь зевка — и будешь тонуть, тонуть, тонуть, пока не свалишься в самый центр Земли.

Ник отёр последние слёзы.

— А ты откуда знаешь? Всё, что ты умеешь — это скакать по веткам, как обезьяна. Ты же нигде не был, ничего не видел!

Любисток побежал к своему дереву и залез на вершину — на самую высокую платформу, висящую в сплетении тонюсеньких веточек. Там он уселся и погрузился в размышления.

«Они не уйдут! — твердил он себе. — Не уйдут, потому что я им нужен. Я могу научить их лазать по деревьям, прыгать с ветки на ветку... Я им нужен! Кто ещё покажет им, как жить, когда ты уже неживой?»

Здесь, на высоте, он хранил свои сокровища — пригоршню предметов, совершивших путешествие сюда вместе с ним, перешедших из мира живых в Междумир. Он нашёл их, когда проснулся после наводнения, забравшего у него жизнь — призрачные вещи, единственные, к которым он мог прикоснуться и пощупать. Эти предметы помогали поддерживать связь с его меркнущей памятью.

Здесь был башмак его отца. Мальчик частенько надевал его на собственную ногу, втайне надеясь, что наступит время, он вырастет и башмак придётся впору... Но он знал, что этого не случится никогда.

Здесь был попорченный водой ферротип — его собственный портрет, единственная вещь, помогавшая ему не забыть, как он выглядит. Фото всё пошло ржавыми пятнышками, и он не мог различить, где ржавчина, а где веснушки. Махнув рукой, он решил всё считать веснушками.

И наконец, здесь была кроличья лапка, по-видимому, принесшая Любистку не больше удачи, чем своему бывшему хозяину-кролику.

Когда-то у него была ещё и мелкая монетка, но её украл первый же мальчишка, на которого он напоролся здесь, в Междумире — словно деньги имели для них какое-то значение!

Все эти вещи он обнаружил, проснувшись на маленьком мёртвом пятне; и когда он сошёл с этого крохотного кусочка высохшей грязи на живую землю, его ноги тут же начали погружаться в почву. Это и стало его первым уроком. Двигайся, двигайся постоянно, иначе уйдёшь под землю. И он двигался, боясь остановиться, боясь уснуть.

Переходя с места на место, из посёлков в леса и обратно в посёлки, он понял, что больше он не живой человек, а призрак; и хотя его новая сущность ужаснула его, он смирился. А что оставалось делать?

Почему он стал призраком, почему не ангелом? Почему он не ушёл на небо?

Их проповедник всегда утверждал: есть небеса и ад, других альтернатив нет. Но почему же тогда он, Любисток, по-прежнему на Земле?

Он задавал себе эти вопросы снова и снова, пока не устал от них и просто смирился со своей участью. А потом набрёл на лес — огромное мёртвое пятно, достаточно большое, чтобы стать ему домом. В этом месте деревья были реальны — он мог их пощупать. В этом месте он не проваливался под землю. Словом, мальчик уверовал, что лес послан ему свыше. Здесь его собственная, маленькая частичка вечности.

А эти новенькие — о, они, конечно, проведут вечность здесь, с ним! Это неизбежно. Может быть, они сейчас и уйдут, но увидев, каково там, в остальном мире, они, безусловно, вернутся обратно, и он построит им каждому по платформе на этом дереве, и они будут вместе смеяться и болтать, болтать, болтать, навёрстывая упущенное за все долгие годы, которые Любисток провёл в вынужденном молчании.

Стоя внизу, на земле, Ник наблюдал за тем, как карабкается вверх Любисток, пока тот не исчез из виду в пышной кроне. Ника раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он испытывал симпатию к своему новому знакомцу. А с другой — мысль о том, что он, Ник, мёртв, приводила его в смятение. Его подташнивало. Интересно, как его может подташнивать, если у него, фактически, больше нет желудка? От этой мысли его затошнило ещё больше.

— М-да, — проронила Алли. — Дело дрянь.

Нику вдруг сделалось смешно, и он гоготнул. Алли тоже подхихикнула. Вот это да! Они, оказывается, способны смеяться в такое неподходящее время.

— Нам надо кое-что решить, — сказала Алли.

Ник не чувствовал в себе готовности к принятию каких-либо решений.

— Как ты думаешь — возможно заполучить себе синдром пост-травматического стресса, если ты уже умер? — спросил он. На этот вопрос Алли не знала ответа.

Ник взглянул на свои ладони, навечно запачканные шоколадом, как и его лицо. Потёр руку. Если у него больше нет тела, нет плоти, то как же он тогда может ощущать собственную кожу? Или это лишь память о коже? А как насчёт того, о чём ему при жизни все уши прожужжали — насчёт того, что случается, когда умираешь? Тут он не знал, что и думать.

Его отец был алкоголиком. Потом он пришёл к Богу и преобразился. Мать увлекалась всякой эзотерикой, верила в переселение душ и советовалась с хрустальным шаром. А Ник завис где-то в непонятной и не очень приятной середине. Хотя он тоже верил — в веру; то есть, глубоко верил в то, что однажды найдёт что-то, во что глубоко уверует. Но это «однажды» так и не наступило. Ник угодил сюда, а это место никак не подходило ни под одно из определений «послежизни», которые давали его родители. Ну и, конечно, как же тут не вспомнить о закадычном дружке, Ральфи Шермане, который утверждал, что пережил клиническую смерть. Согласно Ральфи, все мы на короткое время перевоплощаемся в насекомых, а пресловутый свет в конце туннеля — это электрическая лампа-мухобойка.

Нет, этот мир вовсе не был ни чистилищем, ни нирваной, ни перерождением, ни ещё чем-то. Нику подумалось: во что бы люди ни веровали, вселенная всегда выкинет нечто совсем неожиданное.

— По крайней мере, в одном мы можем быть уверены — загробная жизнь существует, — сказала Алли.

Ник помотал головой.

— Это не загробная жизнь, — возразил он. — До неё мы так и не добрались. Здесь что-то вроде междужизни. Место между жизнью и смертью.

Ник подумал о свете, который видел в конце туннеля до того, как столкнулся с Алли. Этот свет был местом его назначения. Он не знал, что ждёт его там — Иисус, или Будда, или родильная палата, где он заново появится на свет. Узнает ли он это когда-нибудь?

— А что, если мы застряли здесь навечно? — спросил он.

Алли хмуро покосилась на него:

— Ты всегда такой оптимист?

— Почти.

Ник обвёл взглядом лес. Вроде не такое уж плохое место для того, чтобы провести вечность. Не то чтобы рай, конечно, но здесь было красиво. Пышные, роскошные деревья никогда не сбрасывали листьев. Интересно, а погода живого мира как-то на них влияет? Если нет, то остаться в этом лесу — не такая уж плохая идея. Ведь мальчишка, которого они назвали Любистком, приспособился? Ну и они приспособятся.

Но, вообще-то, это не тот вопрос. Вопрос был: хотят ли они остаться здесь?

Любисток ждал, сидя на дереве, и вскоре они залезли к нему — как он и предполагал. Он быстренько спрятал свои сокровища. Ник с Алли взобрались на платформу, кряхтя и отдуваясь, как будто запыхались.

— Перестаньте! — сказал Любисток. — Вы не можете запыхаться, вы только думаете, что запыхались, так что просто перестаньте пыхтеть.

— Любисток, пожалуйста, это очень важно, — проговорила Алли. — Расскажи нам всё, что знаешь об «остальных»!

Запираться не было смысла, так что он поведал всё, что знал.

— Время от времени они проходят через мой лес — другие дети, на пути куда-то. Они никогда не задерживаются надолго. Да и то сказать — уже много лет никто не проходил.

— А куда они идут?

— А кто их знает. Они всегда бегут. Убегают от МакГилла.

— Кого-кого?

— МакГилла.

— Он что, взрослый?

Любисток покачал головой.

— Здесь нет взрослых. Только дети. Дети и монстры.

— Монстры! — ахнул Ник. — Великолепно! Чудесно! Как я счастлив это слышать.

Но Алли авторитетно заявила:

— Монстров не существует!

Любисток глянул на неё, потом на Ника, потом опять на Алли.

— Здесь существуют.

 

*** *** ***

По поводу отсутствия в Междумире взрослых, Мэри Хайтауэр пишет: «До настоящего момента нет ни одного свидетельства о том, что в Междумир перешёл хотя бы один взрослый человек. Если как следует подумать, то причина становится ясна. Видите ли, взрослые никогда не сбиваются с пути к свету, как бы сильно их ни толкали — потому что взрослые думают, что точно знают, куда направляются, даже когда заблуждаются на этот счёт. Поэтому они всегда добираются до места своего назначения. Если вы мне не верите, задайте себе один простой вопрос: вы когда-либо видели хотя бы одного взрослого, который бы садился в машину, чтобы поехать «куда-нибудь, просто так»?

Вот что любопытно: по поводу монстров Мэри Хайтауэр хранит молчание.

 

ГЛАВА 4

Монета на ребре

Ночь спустилась на лес. Трое мёртвых детей сидели на самой высокой площадке древесного дома, залитые неестественно ярким лунным светом, из-за чего они выглядели самыми настоящими призраками. Нику с Алли понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что сегодня новолуние.

— Великолепно, — сказал Ник, имея в виду прямо противоположное. — Всю жизнь мечтал превратиться в светящееся во тьме привидение.

— Не называй нас привидениями, — попросила Алли.

Вот зануда — обязательно ей надо к словам цепляться!

— Посмотри правде в глаза. Мы привидения и есть! — настаивал Ник.

— Понятие «привидение» включает в себя много всякого, чем я не являюсь. Я что, по-твоему, похожа на Каспера?

— Отлично, — сказал Ник. — Мы не привидения. Мы Неопределённые Летальные Останки. НЛО. Довольна?

— Глупо.

— Мы Послесветы, — промолвил Любисток. Ник и Алли обернулись к нему. — Я слышал это слово от тех, кто проходит через лес. Так называемся мы все, потому что светимся в темноте. Да и днём тоже. Если как следует приглядеться — увидишь.

— Послесветы... — повторила Алли. — Вот видишь, я же говорила, что мы не привидения.

Алли и Любисток снова пустились в рассуждения о монстрах. Что касается Ника, то он предпочёл в эту тему не вдаваться. Поэтому он решил поставить опыт: прекратил дышать, чтобы выяснить, правда ли, что кислород ему больше ни к чему. Однако, экспериментируя, он прислушивался к беседе Алли с Любистком.

— Но если ничто и никто не может причинить тебе здесь вреда, — спросила Алли, — чего ж тогда бояться этого самого МакГилла?

— О, МакГилл найдёт способ навредить. Уж это он умеет, даже не сомневайся. Воспользуется любой возможностью и заставит тебя страдать до конца времён. — Глаза у Любистка были размером с блюдце, а руками он делал такие жесты, будто говорил: «Чур меня!». — МакГилл ненавидит нас самих и ненавидит всё, что связано с нами. Если он услышит, что ты разговариваешь, он вырвет у тебя язык, а если усечёт, что ты притворяешься, будто дышишь — вырвет и лёгкие. Говорят, МакГилл был любимым псом у самого дьявола — перегрыз поводок и сбежал. До живого мира он добраться не сумел, застрял здесь. Вот почему нам надо оставаться в этом лесу. Он о нём не знает, и здесь мы в безопасности.

Ник видел, что у Алли эта история вызвала сомнения. Он и сам не совсем в неё поверил, но в свете последних событий случиться могло что угодно.

— А ты откуда всё это знаешь? — спросила Алли.

— От других ребят, тех, что идут через лес. Они много чего рассказывают.

— А эти ребята видели МакГилла своими глазами? — продолжала допытываться Алли.

— Все, кто видел его, пропадали с концами.

— Надо же, как удобно.

Ник выдохнул — он держал дыхание десять минут, и ничего страшного не случилось.

— Если уж на то пошло, — сказал он, — монстры существовали всегда. Вернее, их так называли, пока люди не придумали им другие названия. Гигантские кальмары, там, суперакула, анаконда...

— Вот видишь! — сказал Любисток.

Алли бросила на Ника испепеляющий взгляд.

— Благодарю, мистер Гугл. В следующий раз, когда мне понадобятся какие-нибудь важные сведения, я вобью в вас парочку ключевых слов.

— Ага, — кивнул Ник. — И я уверен, что все твои ключевые слова будут состоять из трёх букв.

Алли повернулась к Любистоку.

— Так что, этот МакГилл — он гигантский кальмар?

— Не знаю, — отвечал Любисток. — Но чем бы он ни был, он ужасен.

— Чушь собачья, — упёрлась Алли.

— Ты не можешь знать всего на свете!

— Не могу, — согласилась Алли. — Пока. Но теперь, когда у меня в запасе целая вечность, я до всего дознаюсь!

Нику пришлось признать, что оба — и Любисток, и Алли — были по-своему правы. Россказни Любистка, хотя и страдали преувеличениями, всё же несли в себе рациональное зерно. С другой стороны, Алли отличалась весьма трезвым взглядом на вещи.

— Любисток, — спросил Ник, — те, кто проходит через лес — из них хоть кто-нибудь когда-нибудь возвращается?

— Нет. Их всех сожрал МакГилл.

— Или они, может быть, нашли другое место, получше, — предположил Ник.

— Мы либо останемся здесь, либо нас сожрёт МакГилл, — сказал Любисток. — Мой выбор — оставаться здесь.

— А что, если есть другие альтернативы? — спросил Ник. — Если мы не живы, но ведь и не совсем мертвы, то, может... — Он вынул из кармана монетку — она перекочевала из живого мира вместе с немногочисленными прочими вещами, включая и его донельзя официальный костюм. — … Может, мы как монетка — стоим на ребре?

Алли призадумалась.

— Что ты имеешь в виду?

— Имею в виду, что если чуть-чуть подтолкнуть её, то она ляжет вверх орлом...

— Или решкой, — подхватила Алли.

— ...А, значит, мы можем двинуться вперёд...

— Или назад, — добавила Алли.

— Вы это о чём? — слегка обалдел Любисток.

— Жизнь или смерть. — Ник подкинул монетку и припечатал её о тыльную сторону ладони, накрыв другой рукой — таким образом, никто не мог увидеть, что там выпало. — Может быть — всего только может быть — нам удастся найти выход отсюда. Путь к свету в конце туннеля... или наоборот — обратно в мир живых.

Казалось, сами деревья замерли при этой мысли — она словно пронизала ветви и стволы, отозвавшись в них глубоким резонансом.

— Это возможно? — Алли взглянула на Любистка.

— Не знаю, — пожал плечами тот.

— Таким образом, — продолжал Ник, — вопрос: куда нам направиться, чтобы узнать ответ?

— Лично я хочу попасть только в одно место, — заявила Алли. — Домой.

Что-то внутри подсказывало Нику, что идти домой — идея не из лучших, но, так же, как и Алли, ему тоже хотелось вернуться к своим родным. Необходимо было узнать, остался ли кто-нибудь из них в живых или все они ушли «куда надо». Однако сейчас они находились на севере штата Нью-Йорк, и до дома было довольно далеко.

— Я из Балтимора, — сказал Ник. — А ты?

— Нью-Джерси, — ответила Алли. — Южная оконечность.

— О-кей. Тогда мы направимся на юг, а по дороге будем смотреть — вдруг найдём кого-нибудь, кто сможет помочь. Должны же быть люди, которым известен выход отсюда... не в один конец, так в другой...

Ник сунул монетку в карман, и дети снова заговорили о жизни, о смерти, о месте, которое посередине, и как из него выбраться. Никто так и не увидел, какой же стороной легла монетка.

Алли была целеустремлённой девочкой. В этом были её сила и её слабость. Она никогда не останавливалась на полпути, всегда завершая то, что начинала. Но именно по этой причине Алли временами становилась неподатливой и упрямой. И хотя она никогда не признавала за собой этого недостатка, в глубине души она знала, что это правда — она упряма.

Может, Ника и устроило бы положение «монетки на ребре», но Алли никак не соглашалась принять случившееся как должное и отнестись к нему стоически. Вот пойти домой — это да, за это она обеими руками. И неважно — мертва она или полумертва, дух она или привидение. Об этом даже думать было неприятно. Лучше надеть на глаза шоры и сосредоточиться на доме, в котором она провела почти всю свою жизнь. Она пойдёт туда, а уж когда дойдёт, тогда всё как-то само собой устроится. Нужно верить в это, иначе она свихнётся.

Любисток тоже смотрел на вещи под своим собственным углом зрения, и его вИдение начиналось и заканчивалось лесом. Он с ними не пойдёт, потому что для него, Любистка, лучше быть в одиночестве, но в безопасной гавани, чем в компании, но в большом, жестоком мире живых.

А вот снегоступы — это была идея Ника, хотя как их сделать, первой додумалась Алли, а на практике мысль воплотил Любисток — он очень неплохо управлялся с веточками, сучками и полосками лыка. Алли они показались какими-то нелепыми, ну да ладно, она же не в показе мод собирается участвовать.

— А какой смысл? — спросил Любисток, когда Ник впервые высказался насчёт снегоступов. — Всё равно до снега ещё куча времени, да и то — мы проходим сквозь снег, не задерживаясь.

— А это вовсе не для снега, — ответил Ник. — С их помощью мы сможем идти по дорогам живого мира, не проваливаясь. Если не вытаскивать ноги из земли после каждого шага, дело идёт куда быстрей.

— Тогда это не снегоступы, а землеступы, — уточнил Любисток и отправился мастерить означенные приспособления.

Когда землеступы были готовы, он вручил их Алли и Нику.

— Неужели вам ни капельки не страшно? — спросил он. — Вы не боитесь того, что там, снаружи? Всего того, чего не могли видеть, когда были живы? Всяких злых духов, монстров и прочего? Я вас целую вечность ждал, молился, чтобы вы пришли. Знаете, здесь Бог слышит наши молитвы, кажется, лучше, чем при жизни, потому что тут мы ближе к нему. — Любисток взирал на них огромными скорбными глазами. — Пожалуйста, не уходите!

У Алли сжалось сердце, а на глаза навернулись слёзы, но она не могла позволить своим эмоциям повлиять на принятое решение. Ей пришлось напомнить себе, что Любисток, в сущности, — вовсе не маленький мальчик. Он Послесвет, и ему больше ста.

В своём лесу он неплохо устроился, так что, без сомнений, ему будет так же хорошо, и когда они уйдут.

— Извини, — сказала ему Алли. — Но мы не можем остаться. Может быть, когда мы узнаем побольше, мы вернёмся за тобой.

Любисток сунул руки в карманы и хмуро уставился в землю.

— Ну что ж, удачи, — вымолвил он. — И смотрите не напоритесь на МакГилла.

— Постараемся.

Он ещё немножко постоял, помолчал, затем добавил:

— Спасибо за то, что дали мне имя. Постараюсь не забыть его.

И полез вверх. Вскоре он скрылся из глаз в своём древесном доме.

— На юг, — сказал Ник.

— Домой, — проговорила Алли, и они пошагали вон из леса, навстречу живому миру, полному коварства и неведомых опасностей.

 

*** *** ***

В самом ли деле беспечные дети проваливаются в центр Земли, достоверно неизвестно. Безусловно, многие пропадают, но поскольку, похоже, это случается тогда, когда нет посторонних зрителей, попытки выяснить, куда же они уходят, терпят неудачу. Официальный термин для погружения в землю придумала не кто иная, как сама Мэри Хайтауэр. Она назвала его «Злая Гравитация».

В своей основополагающей книге «Тяготы Гравитации» Мэри пишет:

«Не верьте слухам о детях, выбравшихся из Междумира. Мы здесь навсегда. Те, кого мы больше не видим, на самом деле пали жертвой Злой Гравитации, и находятся либо в центре Земли, либо на пути туда. Должно быть, центр Земли — место довольно густонаселённое, однако, как мне представляется, наша планета потому так прекрасна, зелена и полна жизни, что в самом её ядре живут духи тех, кто ушёл».

 

ГЛАВА 5

Связи в верхах

Мэри Хайтауэр от рождения звалась иначе. В какой-то момент она обнаружила, что больше не помнит своего имени; однако, будучи уверена, что оно начиналось на «М», она взяла себе достойное, звучное имя «Мэри». В нём было нечто материнское.

Конечно, ей было только пятнадцать, но если бы она продолжала жить, то, без всяких сомнений, стала бы матерью. Собственно говоря, она ею и стала. Для всех, кто нуждался в маме, а таких было множество.

«Хайтауэр» же означало, что она была первой, кто решился подняться на высоту.

Она первой взобралась по многочисленным ступеням и застолбила территорию. Этот необычный и дерзкий поступок снискал ей такие славу и уважение, которых она даже не могла себе вообразить. За нею пошли благоговейные толпы обитателей Междумира. Осознав, что теперь она достигла высот не только в прямом смысле, но и в переносном, Мэри решила, что пришла пора поделиться своими знаниями о Междумире со всеми остальными Послесветами. Несмотря на то, что она занималась писательством уже больше ста лет, её труды были известны только узкому кружку детей, принятых ею под своё крыло. Но в тот момент, когда она стала Мэри Хайтауэр, всё изменилось. Теперь её книги читали все, и маленькая группа подопечных выросла до сотен и сотен последователей. У Мэри не оставалось сомнений — придёт время, и она станет матерью тысяч.

Некоторые считали её божеством, сама же она о таком статусе и не помышляла. Но что греха таить — ей нравились уважение и почёт, с которым теперь к ней обращались. Само собой, имелись у неё и враги, наделявшие её весьма нелестными прозвищами, но — хм... на безопасном расстоянии.

Теперь она могла наслаждаться величественным видом, открывавшимся с самого верхнего этажа. Иногда она могла бы поклясться, что отсюда ей виден весь мир. Вообще-то она прекрасно понимала, что жизнь продолжается без неё, словно ничего не случилось. Далеко внизу, в живом мире, шло обычное, суетливое движение: спешили автомобили и автобусы, мелькали такси.

«Пусть суетятся, — думала Мэри. — Мне нет до них дела. Я принадлежу этому миру, все мои заботы — о нём».

От созерцания её оторвал стук в дверь. Через секунду в помещение шагнул Страдивариус — тихий, как мышка, мальчик с копной светлых кудряшек на голове.

— Что случилось, Вари?

— Здесь Искатель, мисс Мэри. Говорит, что принёс что-то потрясающее.

Мэри вздохнула. В наши дни все зовут себя Искателями. А на самом деле большинство тащит всякую не заслуживающую внимания дрянь: то клочок бумаги, то обломок деревяшки-плавника. У истинных Искателей, однако, водились вещи поинтереснее. Настоящие Искатели — мастера своего дела, знающие, при каких обстоятельствах предметы переходят в Междумир — были редкостью.

— Кто он? Мы встречали его раньше?

— Думаю, да, — ответил Страдивариус. — По-моему, он принёс настоящую еду!

Это известие пробудило в Мэри интерес, хотя она и постаралась не показать Вари, насколько большой.

Она отлично владела искусством скрывать свои эмоции, но если этот Искатель действительно принёс еду, перешедшую из живого мира в Междумир, сохранить невозмутимость будет трудновато.

— Проводи его сюда.

Вари выскользнул за дверь и вернулся с молодым человеком лет тринадцати от роду. Молодой человек был почти гол — он ходил в одних плавках. Над резинкой плавок свешивался довольно заметный животик — паренёк, видимо, любил лакомиться пивком. Не настоящим, конечно — рутбиром.

«Ну что ж, — подумала Мэри, — мы не выбираем момент, когда, как и в чём переходим». Этот парень был осуждён провести вечность в мокрых плавках. Она будет до скончания века ходить в самой неудобной школьной форме, какую ей когда-либо доводилось носить. Единственное, что в этом платье было хорошо — цвет. Зелёное отлично оттеняло глаза Мэри.

— Здравствуйте, мисс Мэри, — с почтением сказал Искатель. — Вы меня помните, не так ли?

Он улыбнулся, при этом рот его растянулся слишком широко (кстати, зубов в этом рту было гораздо больше, чем требуется). У Мэри появилось чувство, будто перед нею — коробка для печенья, сделанная в виде мальчишечьей головы, и при желании можно откинуть её верхнюю часть, словно крышку.

— Да, я помню тебя. Ты Спидо из Нью-Джерси. В прошлый раз ты приносил апельсин. Так?

— Грейпфрут! — просиял паренёк, польщённый тем, что о нём помнили.

Да, давненько это было, но разве позабудешь его мокрые плавки?

— Что ты принёс сегодня?

Улыбка стала ещё шире — теперь ряд зубов протянулся от одного уха до другого.

— Кое-что невероятное! Что бы вы сказали насчёт... десерта?

— Десерт? — сказала Мэри. — О, пожалуйста, только не говори, что принёс одно из этих мерзких гадательных печений!

Спидо явно оскорбился.

— Я Искатель, мисс Мэри! Уж кто-кто, а я-то ни в жизнь не стал бы отнимать ваше драгоценное время ради какого-то жалкого гадательного печенья! Я даже пальцем не прикоснулся бы ни к одному из них.

— Весьма похвально, — отозвалась Мэри. — Прошу прощения, я совсем не желала тебя обидеть. Будь добр — покажи, что принёс.

Спидо вынесся из комнаты и тут же вернулся с коробкой в руках.

— Вам лучше присесть, — обратился он к Мэри.

Когда та не шелохнулась, он открыл крышку, и Мэри увидела то, что уже отчаялась когда-либо увидеть.

— Торт! Настоящий торт на день рождения!

Не было никакого смысла пытаться скрыть своё изумление. Спидо был прав — ей надо было сесть. При виде торта у неё закружилась голова.

Это тебе не ломтик хлеба, не обглоданная куриная нога — то, что частенько притаскивали Искатели. Это целый торт, круглый и белый, совершенно нетронутый. На нём красовалась надпись: «С днём рождения, Сюзи!» и большая цифра «5». Мэри понятия не имела, кто такая Сюзи, и ей было это глубоко безразлично, потому что раз Сюзи отмечала день рождения, значит, она принадлежала к миру живых, а до живых Мэри не было дела.

Она оттопырила палец и обратилась к Искателю:

— Можно?

— Конечно!

Медленно, осторожно, она приблизила палец к торту и, еле касаясь, провела им по глазури, чувствуя, как та пристала к подушечке. Затем сунула кончик пальца себе в рот.

Вкус взорвался на языке с силой, которую невозможно было выдержать. Наслаждение взяло верх над всеми остальными чувствами Мэри, и она вынуждена была закрыть глаза. Ванильный масляный крем! Изумительно сладкий и нежный!

— Ну как? — осведомился Спидо. — Отличная штука, а? Я чуть было не слопал его сам, но потом подумал, что мой любимый клиент наверняка захочет его купить. — И в порядке подхалимажа, на случай, если его неправильно поймут, добавил: — Я имею в виду вас, мисс Мэри.

Мэри улыбнулась и захлопала в ладоши — она догадалась, каким образом Искателю удалось раздобыть торт.

— Ты поджидаешь там, где отмечают дни рожденья! Какой молодец!

Всем было известно — в Междумир попадает только та еда, которую готовят с любовью. Переход совершается, когда заботливо приготовленное кушанье безвременно оканчивает своё существование совсем не так, как ему положено. Где и быть такой еде, как не на днях рождения: ведь мамы не просто делают торт — они запекают в тесто собственную любовь.

— Ты умница! — восторгалась Мэри. — Гений!

Спидо почему-то заволновался и поддёрнул плавки. Нервная привычка, ведь не существовало ни малейшей опасности, что они упадут.

— Вы ведь никому не скажете, правда? Это же секрет фирмы, понимаете? Если люди узнают, где я добываю еду, они всем скопом ринутся туда, и что я тогда буду делать?

— Не скажу ни одной душе, — пообещала Мэри. — Но вот что мне интересно: сколько же дней рождения ты должен был переждать, пока, наконец, в Междумир не перешёл торт?

Он надулся от гордости:

— Триста семьдесят восемь!

Мэри покачала головой:

— Должно быть, тебя уже воротит от дней рожденья!

— Вообще-то да, но ты делаешь то, что положено, и весь разговор.

После этих слов мальчишка принялся расхаживать по помещению и разглагольствовать, словно торговец подержанными автомобилями, расхваливающий свой товар:

— Ну и потеха же была, скажу я вам! Эта малявка потянулась за тортом и стащила его со стола прежде, чем они успели свечи воткнуть. Он грохнулся на пол и развалился на кусочки. Но видите: на столе, где он до того был, остался его целёхонький призрак — стоял и ждал, когда я его подберу.

Мэри взглянула на торт — ей нестерпимо захотелось снова провести пальцем по крему, но она удержалась. Если дать себе волю, то будешь есть, есть, пока не исчезнет всё до последней крошки.

— Ну, — спросил Спидо, — как по-вашему, чего он стоит?

— А чего ты просишь?

— Откуда я знаю, чего хочу, если не знаю, что вы можете за него дать?

Мэри погрузилась в раздумья. Торт стоил в сто раз дороже, чем самая ценная вещь, которую ей когда-либо доводилось отдавать в уплату. Она понимала: наступил звёздный час этого Искателя. Раздобыть ещё один торт ему, скорее всего, в ближайшем будущем не светит, если светит вообще когда-либо. Парень заслуживает справедливой платы за труды.

Мэри пересекла обширное помещение, подошла к комоду, вынула связку ключей и бросила их Спидо.

Тот поймал.

— Ключи? — протянул он. — Да у меня куча ключей! От них никакого толку, если только они не отпирают что-то, что перешло в Междумир, а такого никогда не бывает.

— Несколько недель назад в живом мире случилось нечто странное, — произнесла Мэри. — Один человек заехал в автомойку, а выехать так и не выехал. Никто не знает, что с ним случилось.

Он посмотрел на неё взглядом, полным недоверия, смешанного с надеждой.

— А что же с ним случилось?

— Пятна на солнце.

— Чего-о?..

Мэри вздохнула.

— Если бы ты читал мою книгу «Всё, что ты бы хотел знать о междуворотах, но боялся спросить», ты бы знал, что солнечная активность имеет тенденцию создавать междувороты — места, где живой мир соприкасается с нашим. Что-то вроде воронок, через которые объекты живого мира, бывает, выпадают в Междумир.

— О, — произнёс Спидо. — Солнечные пятна, ну да.

Мэри улыбнулась.

— На стоянке, с северной стороны старой Пенн-Стейшн, ты найдёшь серебристый «ягуар». Меня путешествовать не тянет, так что вряд ли машина мне когда-либо понадобится. Она твоя, только пообещай, что и впредь будешь приносить мне всё самое лучшее, что найдёшь, особенно еду.

Она безошибочно определила, что Искатель пришёл в восторг от «ягуара», но скрыл свою радость — парень очень хорошо умел торговаться.

— Ну, вообще-то... — затянул он, — у меня уже есть одна классная тачка...

— Да, ты говорил об этом, когда был здесь в прошлый раз. Насколько мне помнится, от него больше хлопот, чем пользы, ведь у тебя постоянные проблемы, где его парковать.

— Ага, — отозвался он. — Я бы предпочёл что-нибудь поменьше. О-кей. Договорились.

Он пожал ей руку — немного слишком сильно. Не рассчитал на радостях.

— Ягуар. Вау.

Его улыбка теперь заехала на середину ушей. Мэри чувствовала необходимость что-то заметить по этому поводу. Кто-то же должен ему сказать.

— Тебе не помешало бы помнить, что у живых только тридцать два зуба.

Он уставился на Мэри, ошеломлённый её прямотой.

— Восемь резцов, — продолжала она, — четыре клыка, восемь малых коренных и двенадцать главных коренных, считая зубы мудрости.

— О, — только и выдавил он, краснея.

— Вполне понятно, что ты придаёшь большое значение улыбке, но когда ты думаешь о ней слишком много, она несколько... переходит границы.

Мэри увидела, что её внушение достигло цели ещё до того, как Спидо покинул комнату: его рот уменьшился до приемлемых размеров.

 

*** *** ***

В своей книге «Аспекты призрачности: трактат о том, как выглядеть наилучшим образом» Мэри Хайтауэр пишет:

«Если тебе доведётся заметить, что другие бросают на тебя странные взгляды, а ты не знаешь, почему, это означает, что у тебя составилось превратное мнение о собственной внешности.

Иначе говоря, твоё тело или лицо начали искажаться. Помни, мы выглядим так, как выглядим, потому, что помним себя такими. Если ты позабудешь, что у тебя голубые глаза, они могут стать лиловыми. Если ты позабудешь, что у человека десять пальцев, у тебя внезапно может оказаться двенадцать.

Ни в коем случае не пренебрегай важностью того, как ты выглядел, когда был жив. Самый простой способ воспрепятствовать утрате своего образа — это найти какую-нибудь картинку, которая, как тебе кажется, похожа на тебя. А если ты перешёл с собственным портретом — ещё лучше. Всмотрись в него. Запомни как можно больше подробностей. Как только образ запечатлеется в твоём мозгу, ты всегда будешь помнить своё старое «я».

Если, разумеется, ты не предпочитаешь его забыть».

 

ГЛАВА 6

Стервятники

Ник помнил свою жизнь до мельчайших подробностей: как выглядели его родители, как выглядел он сам, что было на завтрак в тот злополучный день, когда он угодил в Междумир. Но вот память Любистка, проведшего много лет в своём лесу, превратилась в почти чистую доску, и это беспокоило Ника. Если воспоминания стирались и блекли, словно старая газета, то сколько он, Ник, протянет, прежде чем с ним случится то же самое? Он не должен, не хочет ничего забыть!

Ник привык путешествовать со скоростью 65 миль в час, так что его с Алли продвижение на юг он быстрым бы не назвал. Туристические походы не числились среди его любимых развлечений. Если бы он был жив, то у него уже болело бы всё, что может болеть, он спотыкался бы на каждом шагу и уже наверняка разбил бы обе коленки. Но и эта посмертная прогулка пешком тоже была не сахар. Правда, таких проблем, как ссадины и боль, больше не существовало, однако жажда мучила его не меньше, чем в прошлой жизни. Жажда и голод. Любисток сказал, что больше им не нужно ни пить, ни есть, так же, как не нужно дышать, но потребность делать это осталась. «Ничего, привыкнете», — уверял Любисток.

Ник не был уверен, так ли уж ему хочется привыкнуть к вечной тоске по утраченному.

Ребята обнаружили, что их призрачные тела не нуждаются в сне, но, так же, как и в случае с едой, потребность осталась неизменной. Они договорились, что будут спать, как если бы были живы.

Эту последнюю связь с миром живых они не желали терять.

Вот только такая простая штука, как отдых, оказалась на поверку совсем не простой.

— Как же мы будем спать? Ведь уйдём в землю! — сказал Ник в первый же вечер. Землеступы неплохо справлялись со своей задачей, удерживая детей на поверхности дороги, пока они находились в движении, но стоило им постоять подольше на одном месте — и земля начинала медленно поглощать их. В эту первую ночь они не придумали, как оставаться на месте и не тонуть, поэтому продолжали идти, не останавливаясь.

Решение пришло на второй день их похода. В тех местах, где горная дорога становилась особо коварной и опасной, дети обнаружили странные небольшие участки асфальта, отличавшиеся от остального покрытия. Они были твёрдыми! Участки никогда не превышали нескольких футов в длину. Алли поняла, в чём тут дело, когда они наткнулись на одно из таких мест, отмеченное небольшим деревянным крестом.

— Кажется, я знаю, что это! — воскликнула Алли. — Я видела такое, когда мы ездили в Мексику. Там ставят маленькие кресты на обочине в тех местах, где на дороге погибли люди. Здесь, в Штатах, я как-то не обращала внимания, но держу пари, что это тот же самый обычай.

— Значит, когда чей-то дух покидает мир живых, там, где это происходит, остаётся отметина, превращающая это место в мёртвое пятно! — заключил Ник. Он вынужден был признать, что это открытие, пусть и несколько мрачноватое, воодушевило его.

На одном из таких мёртвых пятен они присели отдохнуть. Объятые собственным ясным свечением, дети тесно прижались друг к другу — пятно было совсем крохотным — и позволили себе роскошь немного поболтать. Они не вдавались в высокие материи, ограничившись темами попроще: кто какую музыку любит или кто выиграл чемпионат США по бейсболу во время их девятимесячной переходной спячки.

Однако вскоре их разговор коснулся и более существенных вещей — как частенько случается во время ночных бесед.

— Когда я доберусь до дому, — сказала Алли, — то уж как-нибудь изобрету способ, чтобы они увидели меня.

— А что, если это не удастся? — возразил Ник. — Что, если они так и будут продолжать жить своей жизнью, как будто тебя вовсе нет?

— Не будут!

— Это ещё почему? Потому что ты так сказала? Поверь, мир устроен иначе.

— Да тебе-то откуда знать, как устроен этот мир? Ты знаешь не больше моего!

— Именно. Вот поэтому я и говорю — нам надо узнать побольше, прежде чем отправляться домой. Нужно найти других призраков, у которых опыта побольше.

— Других Послесветов, — поправила Алли, никак не желающая признавать себя призраком.

Услышав эти слова, Ник бросил взгляд на собственные руки, всматриваясь в их мягкое, ровное свечение. По его ладоням всё так же бежали тонкие линии; он смог рассмотреть кончики пальцев — они были такими же, как всегда. Но, может, всё это оставалось прежним, потому что он ожидал это увидеть? Ему пришло в голову: а как бы он выглядел, если бы ему удалось проделать весь путь к свету в конце туннеля? Остался бы он таким, как всегда, или память о плоти растворилась бы в потустороннем сиянии, как только он достиг бы места своего назначения — места, где, возможно, уже пребывает вся его семья?

— Нужно быть готовыми к тому, что нам, возможно, не к кому идти, дома никого не осталось, — напомнил он.

Алли упрямо сжала губы.

— Может, у тебя и не осталось, но в нашей машине были только мы с папой. Мама отказалась ехать, потому что моя сестра заболела.

— И тебя совсем не беспокоит, что с твоим папой, возможно, не всё в порядке?

— Он либо ушёл в свет, либо дома, так что, как бы там ни было, с ним всё в порядке, чего я не сказала бы о нас. Помнишь, что говорил Любисток: все, попавшие в аварию либо выжили, либо ушли «куда надо». Из чего можно сделать вывод, что с ними дело обстоит не так уж и плохо.

Алли, пожалуй, была права. Некоторое утешение доставляло Нику сознание того, что где-то есть место, куда они все в конце концов уйдут, а это значило, что этого самого конца вообще-то нет.

Всё равно — мысль о том, как все его родные в один страшный момент отправились в это таинственное путешествие ужасала. Но тут Ника озарило:

— Постой, я не видел на месте аварии мёртвого пятна! Нас выбросило в лес, но на дороге не было мёртвых пятен!

— Да мы же тогда понятия не имели о мёртвых пятнах! — резонно возразила Алли, но Ник предпочитал верить, что там их не было — об альтернативе не хотелось даже думать.

— Куда вы тогда ехали? — спросил он.

Алли немного помедлила, прежде чем ответить.

— Не помню. Вот смешно, а?

— Я тоже начинаю забывать, — признался Ник. — Но их лица я хочу помнить всегда.

— И будешь помнить, — уверила его Алли. И хотя её слова не были подкреплены никакими доказательствами, Ник и здесь предпочёл слепо поверить.

***

На третий день они спустились с гор, и шоссе стало шире и прямей. Дети по-прежнему находились на севере штата Нью-Йорк, за много миль от тех мест, куда стремились. При таких темпах дорога займёт недели, а может, даже и месяцы.

Они проходили городок за городком, и вскоре научились выявлять мёртвые пятна.

Те отличались от живых мест более яркими красками и тем, что видны были яснее и чётче. Кроме того, когда ты оказывался на таком пятне, то возникало чувство довольства, комфорта, словно ты здесь на своём месте, словно это они, эти мёртвые, призрачные участки, на самом деле полны жизни, а не наоборот.

Реальный мир казался мутно-серым, и это отсутствие цвета угнетало особенно сильно. Хотя ни Алли, ни Ник и словом не заикнулись об этом, оба они затосковали по красоте и пышности леса, в котором обитал Любисток.

На пятый день вечером, в сумерки, они набрели на отличный участок твёрдого грунта под большой дорожной вывеской, на которой значилось: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОКРУГ РОКЛЕНД!». Сквозь серый асфальт пробивалась трава — роскошная, ярко-зелёная, неподвластная смене времён года. Пятно оказалось довольно большим — достаточно, чтобы они оба смогли вытянуться на нём во весь рост и поспать.

— Надоело мне спать каждую ночь, — пожаловался Ник. — Ну зачем нам это? Ведь мы же не устаём. — Но тут он проговорился об истинной причине своего нежелания: — К тому же мне не нравится не видеть сны.

Алли чувствовала то же самое, но она не стала распространяться об этом. Когда-то давно, много лет назад, у неё лопнул аппендикс. Операцию делали под общим наркозом. Очень странное было ощущение. Ей сказали глубоко дышать, она вдохнула пару раз и — бум, отрубилась. А потом так же внезапно пробудилась. Всё было позади. Время как бы запнулось, дало трещинку, и Алли вернулась в мир с ноющим боком, прошитым несколькими стежками. Как будто... как будто ты какое-то время не существовал. Со сном в Междумире дело обстояло точно так же.

— Мы спим, потому что можем это делать, — сказала она. — Потому что это похоже на то, что было при жизни.

— Как могут восемь часов смерти быть похожими на жизнь?

На это Алли не нашлась, что ответить. Просто сон казался ей правильной, естественной вещью, а при их неестественном существовании всё, что казалось естественным, было хорошо. В конце концов Нику надоело бурчать, и он улёгся со словами:

— Ложусь, но спать не собираюсь. Буду смотреть на звёзды.

Как выяснилось, в звёздах не было ничего особо интересного, такого, что не дало бы ему заснуть. Скорее наоборот — они навевали сон. И Ник вырубился ещё до того, как это сделала Алли.

А она ещё долго лежала без сна, размышляя об их незавидном положении. Что, если она вернётся домой, а её родителей там нет? Что, если отец погиб в аварии, а мать переехала в другое место? Она ведь не сможет никого расспросить! Значит, ничего не узнает об их судьбе.

Когда, наконец, пришёл сон без сновидений — обычный сон Междумира — она почувствовала благодарность.

А среди ночи на них напали — неожиданно и без предупреждения.

Когда Ник с Алли открыли глаза, на них смотрели четыре светящихся физиономии. В одно мгновение их схватили, подняли на ноги и тщательно ощупали-обыскали. Алли пыталась кричать, но чья-то огромная ладонь закрыла ей рот. Ручища была совершенно чудовищной. Вот только перед нею были не чудовища, а мальчишки не старше её самой.

— Ник! — закричала она. Но Ник был занят — его схватили двое пацанов, и он отчаянно пытался вырваться.

— Что вы к нам пристали?! — орал Ник. — Вы кто такие? Чего вам надо?

— Вопросы здесь задаю я! — выдал один из пацанов, по-видимому, атаман шайки, ростом поменьше других, но, безусловно, самый отпетый. На нём были бриджи, сильно похожие на те, что носил Любисток, а к губе навечно приклеилась сигарета — она дымила, но не сгорала. Но самым странным в его внешности были кисти рук — размером с ладони взрослого мужчины, огромные, узловатые, а когда он стискивал кулаки, то казалось, будто на них надеты боксёрские перчатки.

— По-моему, они Зелёныши, Джонни-О, — сказал один из пацанов с прикольной метёлкой малиново-красных волос на голове, делавшей его похожим на смешную тряпичную куклу Энди. — Им же максимум неделя от роду, а может, и меньше.

— Сам вижу, — отрезал Джонни-О. — Я что, по-твоему, дурак — Зелёнку не узнаю?

— Мы Послесветы! — выкрикнул Ник. — Такие же, как вы, так что оставьте нас в покое!

Джонни-О заржал:

— Конечно, Послесветы, вот придурок! Мы имеем в виду, что вы новенькие. Зелёныши. Усёк?

— Но у них всё равно может найтись что-нибудь интересненькое, — сказал Энди. — У Зелёнок всегда можно обнаружить что-то такое-эдакое...

— Добро пожаловать в Междумир, — сказал Джонни-О голосом, от которого хотелось не добропожаловать, а убежать куда подальше. — Здесь моя территория, и вам придётся заплатить за проход.

Алли угостила пацана, пытавшегося справиться с ней, кулаком в физиономию.

— Вы что, всегда так встречаете гостей? — осведомилась она.

Джонни-О причмокнул сигаретой.

— А что? Среди гостей знаешь, какие гады попадаются!

Ник стряхнул с себя двоих мальчишек.

— Нам нечем тебе заплатить, — заявил он.

— Точно. Так что придётся вам нас убить, — сказала Алли и ехидно добавила: — Ой, прошу прощения. Кажется, это у вас не получится.

— Выверните-ка ихние карманы! — скомандовал Джонни-О. Его приспешники мгновенно залезли Нику и Алли в брючные карманы и вывернули их наизнанку. По большей части оттуда высыпался всякий мелкий мусор, но у Ника нашлось кое-что, о чём он запамятовал: та самая старая монетка, должно быть, никель — разобрать было трудно, такая она была стёртая; крутые пацаны ею не заинтересовались и швырнули обратно владельцу. Тот поймал никель и опустил в карман.

Зато другой предмет привлёк их внимание.

— Ты только глянь! — сказал странноватого вида мальчишка с тёмно-фиолетовыми губами — как будто он умер, когда сосал черносмородинный джобрейкер. Он крутил в пальцах маленький твёрдый предмет, выпавший из кармана Ника. Ник сразу узнал его: это была жевательная резинка, уже пожёванная и вновь завёрнутая в её родную бумажку. Мама всегда жаловалась, что Ник вечно оставляет жвачку в карманах, и во время стирки она размазывается по всей одежде.

Фиолетовогубый держал твёрдый, холодный комок и вопросительно смотрел на предводителя.

— А ну дай сюда, — командирским голосом, не вяжущимся с его малым ростом потребовал Джонни-О и протянул к жвачке свою огромную, мясистую лапу.

Фиолетовогубый, однако, медлил.

— Может, разрежем её на кусочки? — предложил он.

— Кому сказал — дай сюда! — Джонни-О настойчиво держал горсть перед своим подельником.

Такой лапище ты не скажешь «нет». Фиолетовогубый осторожно вложил в неё маленький круглый комок.

— В следующий раз, когда мне придётся просить два раза, — изрёк Джонни-О, —ты отправишься прямым ходом вниз, понял?

Кадык Фиолетовогубого судорожно задёргался — как будто у него в глотке перекатывался грецкий орех. Или недососанный джобрейкер?

И тут Алли и Ник не поверили собственным глазам: Джонни-О содрал прилипшую бумажку и бросил жвачку себе в рот.

— Тьфу, пакость! — сказал Ник. — Не противно?

В ответ Тряпичный Энди двинул его кулаком в живот. Ник рефлекторно сложился пополам, с запозданием на секунду сообразив, что ему не больно. «Должно быть, этому хулиганью просто нож в горло, что им не удаётся никому причинить боль», — подумал он. Наверно, для отморозков этот мир — что-то вроде ада.

Джонни-О усердно трудился над жвачкой, пока она снова не сделалась мягкой. Он прикрыл глаза от удовольствия.

— Да тут ещё столько вкуса! Корица! — и метнул взгляд на Ника. — Ты всегда выбрасываешь ещё совсем годную жвачку? — спросил он. — В смысле — когда был жив?

Ник пожал плечами.

— Жевал, пока она не становилась совсем безвкусной.

Джонни-О продолжал двигать челюстями.

— Должно быть, у тебя язык без вкусовых луковиц.

— Можно, я после тебя пожую? — заканючил Фиолетовогубый.

— Тьфу, пакость! — отозвался Джонни-О. — Не противно?

Услышав это, Алли расхохоталась, и Джонни-О послал ей испепеляющий взгляд, за которым последовал второй, на этот раз оценивающий.

— Знаешь что, а я не назвал бы тебя красоткой, — сказал Джонни-О.

Алли поджала губы от злости. При этом она сознавала, что такая мина её не красит — и это разозлило её ещё больше.

— У меня красоты столько, сколько нужно, — отрезала она. — Я красива на свой собственный манер.

И это была правда. Никто не назвал бы Алли ослепительной красавицей, но она была очень даже привлекательна. Её возмутило совсем другое: что ей приходилось оправдываться и защищаться от нападок этого большерукого подонка, дожёвывающего чужую жвачку.

— По шкале от одного до десяти, — продолжала Алли, — я тяну примерно так на семёрку. Тогда как тебе я не дам выше трояка!

Она с удовлетворением увидела, что удар попал в цель, потому что это, в общем, была чистая правда.

— Да мне на твою семёрку глядеть противно, — ответил Джонни-О. — И, сдаётся мне, любоваться друг другом мы будем не так уж долго, а?

— Что ты хочешь этим сказать? — вмешался Ник, которому это замечание понравилось не больше, чем Алли.

Джонни-О скрестил руки на груди; при этом его огромные лапы стали казаться ещё грандиозней по сравнению с чахлой грудью.

— Какой-то жалкой жвачки недостаточно за проход по моей территории, — заявил он и повернулся к Нику. — Так что тебе придётся стать моим слугой.

— Ещё чего придумал, — сказала Алли.

— Чего разбазарилась? Не с тобой разговаривают. Ты нам тут даром не нужна. Только пейзаж портишь.

— Пусть так, — отозвалась Алли. — Но без него я никуда не пойду.

Раздался дружный гогот.

— Хо-хо, — сказал Тряпичный Энди, — не думаю, что твоему дружку захочется идти туда, куда ты скоро отправишься.

Хотя Алли и не совсем понимала, о чём речь, она начала понемногу впадать в панику.

— Хватайте её, — скомандовал Джонни-О своим приятелям.

Алли поняла — надо что-то быстро придумать. Поэтому она ляпнула первое, что пришло ей в голову:

— А ну руки прочь, не то МакГилла позову!

Бандюги остановились как вкопанные.

— Ты это о чём? — спросил Джонни-О заметно менее уверенно, чем секунду назад.

— О чём слышал! — завопила Алли. — У нас с МакГиллом соглашение. Он приходит на мой зов, а потом я скармливаю ему всякое мелкое ворьё, у которого руки больше, чем мозги.

— Врёт, — сказал паренёк, который до этого момента не подавал голоса — наверно, потому, что этот самый голос был ну очень противным — визгливым и скрипучим.

— Конечно, врёт, — раздражённо рявкнул Джонни-О и метнул взгляд на неразговорчивого паренька. — А почему ты так уверен, что она врёт?

— Она же Зелёнка, наверняка перешла только что, — ответил Скрипучий. — Из чего ясно — МакГилла она и в глаза не видала.

— К тому же, — поддакнул Фиолетовогубый, — никто из тех, кто видел МакГилла, не разгуливает на свободе.

— Кроме неё, — сказал Ник, придумав свой собственный оригинальный аргумент. — Поэтому я и держусь при ней. Пока мы вместе, МакГилл покровительствует и мне.

— Ага, — произнёс Джонни-О, не отрывая взгляда от Алли — он пытался прочесть по её лицу, не блефует ли она. — И как же он выглядит?

Алли выдала ему одну из излюбленных фраз своего отца:

— Ладно, так и быть, скажу. Но после этого мне придётся тебя убить!

Мальчишки заржали, и Джонни-О привёл в чувство ближайшего из них, ткнув его своим колоссальным кулаком. Пацан отлетел на пять футов, после чего Джонни-О приблизился к Алли.

— Думаю, ты вешаешь нам лапшу, — сказал он.

— Тогда попробуй и узнаешь, — огрызнулась Алли. — Только тронь меня — и я позову МакГилла.

Джонни-О заколебался. Он посмотрел на Алли, потом на Ника, потом на своих пацанов. Его авторитету был брошен вызов. Алли слишком поздно сообразила, что нужно было придумать какую-то другую клюкву — которая позволила бы этому мелкому гадёнышу сохранить лицо. Такие, как он, предпочтут быть съеденными монстром, чем позволят какой-то девчонке унизить себя.

Он посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

— А пошла ты... вниз.

Он щёлкнул пальцами — сухой, резкий звук, похожий на треск ломающейся доски — и трое пацанов схватили Алли, стащили с мёртвого пятна, выволокли на дорогу, принадлежащую живому миру, и тяжело налегли девочке на плечи.

В одно мгновение она погрузилась до самых колен, а ещё через секунду — до талии.

— Нет! — закричала она. — МакГилл! МакГилл!

Подонки на миг приостановились — а вдруг откуда ни возьмись да возникнет монстр? Но когда этого не произошло, они налегли с прежней силой. Теперь дело пошло легче, ведь Алли сидела в земле уже по пояс.

Ник лягался и пытался вырваться из удерживающих его рук, но без толку. Ему оставалось только смотреть, как другие всё глубже и глубже загоняли его спутницу в землю. Вскоре исчезли и плечи девочки — она погрузилась по шею, крича от страха и отчаяния. Джонни-О дьявольски хохотал.

— Дайте и мне приложить руку! — С этими словами он подошёл к несчастной, наложил лапу на её макушку и надавил. — Счастливого пути! — измывался он. — Пиши письма мелким почерком! А ещё лучше вообще не пиши!

И тут невесть откуда раздался тонкий, пронзительный визг, и на сцену военных действий выскочила какая-то жуткая фигура, дико размахивающая руками.

— Это МакГилл! — заорал кто-то из пацанов. — МакГилл!

Снова прозвучал боевой клич, но больше Алли ничего не слышала и не видела, потому что её уши и глаза погрузились в асфальт, а вслед за ними туда ушла и макушка. Джонни-О прекратил толкать её вниз, но теперь свою работу делала гравитация. Земля была похожа на зыбучий песок, и Алли проваливалась сквозь неё. Она попыталась крикнуть, но из этого ничего не вышло — дёрн и камни забили ей глотку. Девочку засасывало. В груди, где должны были бы находиться лёгкие, теперь ощущалась всё та же земля — ужасное чувство, хуже которого она и припомнить не могла. Она осознала, что, возможно, так ей придётся провести вечность — она была на пути к центру Земли.

Насколько глубоко она ушла под поверхность шоссе? На шесть дюймов? Или шесть футов? Алли изо всех сил напряглась и заставила свои руки двигаться. Похоже было на плавание в густом сиропе. Она ухитрилась вытянуть одну руку вверх и попыталась подтянуться на ней, но и из этого ничего не вышло. И тут, когда надежда уже оставила её, чья-то рука пронзила землю, нашла её ладонь и дёрнула вверх. Она почувствовала, как потихоньку, дюйм за дюймом, поднимается к поверхности. Она продавила свою вторую руку сквозь асфальт — пальцы ощутили дуновение прохладного ветерка, и кто-то ухватился и за эту руку.

Она двигалась вверх. Вот уже и макушка, и глаза, и уши поднялись над поверхностью. Наконец, рот тоже освободился, и Алли смогла выпустить застрявший в глотке вопль на волю.

Неужели Джонни-О и его приспешники передумали? Или монстр, которого она звала, действительно пришёл и теперь вытягивает её на поверхность, чтобы сожрать?

Но теперь её глаза больше не были забиты землёй, и она увидела лицо своего спасителя.

— Любисток?!

— Ты в порядке? — отозвался тот. — Я уж было думал, что с тобой покончено.

Ник тоже был здесь, и вдвоём мальчики тянули её, пока не вытащили полностью. Оказавшись на твёрдой почве мёртвого пятна, Алли свалилась на землю бесформенной грудой. Она тяжело, с надрывом, дышала. Любисток смотрел на неё в недоумении.

— Знаю, знаю, — сказала Алли. — Я вовсе не обязана задыхаться. Но мне хочется задыхаться. Это ощущается... правильно. Как будто так должно быть.

— Да нет, всё нормально, — отозвался Любисток. — Может, когда-нибудь ты научишь меня снова чувствовать что-то подобное.

— А где Джонни-О и его банда недоносков? — спросила Алли.

— Убрались, — ответил Ник. — Когда Любисток налетел на них, они дали дёру.

Любисток засмеялся.

— Они действительно подумали, что я МакГилл! Вот умора!

Любисток принялся выдёргивать призрачные сорняки, разросшиеся под табличкой «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОКРУГ РОКЛЕНД!». Он использовал их стебли для починки своих землеступов — те пришли в негодность, когда он напал на банду Джонни-О.

— Неужели всё это время ты шёл за нами? — спросила Алли.

Любисток пожал плечами.

— Ну да. Мне же надо было удостовериться, что вас никто не слопал.

— Отлично, — отозвался Ник. — Теперь мы обзавелись собственным ангелом-хранителем.

— Если б я был ангелом, то не торчал бы здесь, разве не так?

Алли улыбнулась. После стольких лет Любисток оставил свой чудесный лес ради них! Видно, ему было непросто отважиться на это, и девочка поклялась себе, что впредь будет хорошенько заботиться о своём спасителе.

Они не стали ждать рассвета, опасаясь, что Джонни-О и его банда могут вернуться.

Странное дело — происшедшее не только не выбило Алли из колеи, но подняло ей настроение. Ник, как всегда, пребывал в мрачном состоянии духа и беспрерывно поминал «Повелителя мух», рассуждая об опасностях, порождаемых бродячими бандами беспризорных мальчишек; но даже в его угрюмом ворчании ощущался приток новой энергии. Ещё бы: встреча с шайкой Джонни-О служила доказательством того, что вокруг есть и другие Послесветы. Не все же они такие же негодяи, как Джонни-О?

Они подошли к Гудзону и остановились на шоссе, идущем вдоль Палисейдс — крутых скал, порождения безжалостного ледника в последнюю ледниковую эпоху, высящихся на западном берегу реки. Движение здесь было плотным, но дети не обращали на него внимания; их не волновало, если какой-нибудь автомобиль проезжал прямо сквозь них. Они даже ненадолго затеяли что-то вроде игры, пытаясь за тот короткий миг, в который их пронзала машина, угадать, что за музыку играет автомобильное стерео.

— Да, немногие же нам, мертвякам, доступны развлечения, — вздохнула Алли. Игра быстро закончилась, в основном потому, что Любисток, никогда не слыхавший автомобильного стерео, уже не говоря о рок-н-ролле, чувствовал себя совершенным аутсайдером.

На закате следующего дня над рекой встала похожая на тёрку для сыра арка моста Джорджа Вашингтона. Они пришли в Нью-Йорк Сити.

Любистка ошеломил вид раскинувшегося перед ним великого города. Стояла ясная погода, и линия городских зданий чётко выделялась на фоне неба. Любисток бывал в Нью-Йорке раньше. Даже дважды: раз на праздновании Четвёртого июля и раз в цирке мистера П. Т. Барнума. Конечно, высокие здания стояли здесь и тогда, но куда им до этих!

Ник с Алли тоже молчали как громом поражённые. Любисток предположил, что их тоже ошеломил величественный вид. Собственно, так оно и было, но совсем по другой причине.

— Кажется, я знаю, куда идти, — сказал Ник странно придушенным голосом.

Алли какое-то время сохраняла молчание, затем вымолвила:

— Манхэттен нам не по пути. Нам лучше оставаться по эту сторону реки и двигаться дальше — на юг.

Ник снова взглянул на город.

— Говори что хочешь, а я пошёл.

На этот раз Алли не стала возражать.

Когда они достигли Манхэттенской стороны моста, уже сгустилась тьма. Чтобы пробраться в самое сердце города, им понадобилась целая ночь безостановочной ходьбы.

От вида небоскрёбов в центре Манхэттена у Любистка зашлось бы дыхание, если бы он дышал. Но самым впечатляющим зрелищем были не они. Когда в рассветных сумерках дети приблизились к южной оконечности острова, перед ними встали две серебристые башни. Две башни, два идентичных монолита, в металле и стекле которых отражался ясный свет нарождающегося дня.

— Никогда бы не подумал, что на свете существуют такие здания, — сказал Любисток.

Алли вздохнула.

— Они и не существуют. По крайней мере... больше не существуют.

В её голосе слышалась такая печаль, что Любисток мог бы поклясться — она пронзила всю земную толщу до самого ядра планеты.