ГЛАВА 15

Корабль из преисподней

Седьмого февраля 1963 года судно под названием «Марин Сульфур Куин» покинул мир живых. Через несколько дней после отплытия из Бомонта, штат Техас, судно исчезло близ побережья Флориды, не подав даже радиосигнала бедствия. Всё, что удалось потом найти — это масляное пятно на воде, несколько спасательных жилетов и устойчивый запах серы — ужасающую вонь тухлых яиц, которая, как известно, ассоциируется с царством дьявола.

Само собой, запаху имелось объяснение, не имеющее ничего общего с адом и дьяволом. «Сульфур Куин», старый танкер, служивший ещё во время Второй мировой войны, был впоследствии перестроен под перевозку жидкой серы. Однако сочетание адского запаха с таинственным исчезновением в Бермудском треугольнике совершенно естественно наталкивало на мысли о мрачном и мистическом конце невезучей серной баржи.

По правде говоря, «Сульфур Куин» погибла при невероятно странных обстоятельствах, но ничего особо сверхъестественного в них не было. Катастрофа случилась по причине того, что океан, грубо говоря, грандиозно пукнул.

В тот судьбоносный февральский день от океанского дна оторвался колоссальный пузырь природного газа — футов этак в двести в ширину — и когда он достиг поверхности, судно меньше чем за секунду целиком провалилось в него. Пузырь лопнул, вода устремилась внутрь, накрыла старый танкер... И всё. «Сульфур Куин» была в буквальном смысле проглочена океаном.

Перед самой гибелью на судне, как это обычно бывает, воцарились смертельный ужас и неописуемая паника. Команда в полном составе проделала путешествие туда, куда уходят все — к свету, а ещё через минуту танкер тоже отправился в свой последний путь — на дно морское.

Вот только для «Сульфур Куин» это не стало концом всего.

Причина была проста, хотя о ней никто не подозревал: старый танкер был последним из подобного типа судов. Его построили на верфи, которая была на грани банкротства и закрылась в тот самый день, когда «Сульфур Куин» вышла из сухого дока. Рабочие-корабелы, зная, что заканчивается целая эпоха, строили судно с особым чувством, со всей любовью мастера к своему детищу. Этой любовью был проникнут весь танкер, до последней заклёпки. Столь бесславная гибель такого любимого судна не укладывалась на полотно вечности. Так что когда волны, сплясав свой разбойничий танец в насыщенном метаном воздухе, наконец улеглись, призрак «Сульфур Куин» навечно остался бороздить воды Междумира.

Вместе с судном не перешло ни единой души, на нём не оставалось ни пассажиров, ни команды, и потому танкер-призрак дрейфовал по волнам много, много лет. Дрейфовал до тех пор, пока на него не наткнулся МакГилл и не превратил его в самое грозное пиратское судно, которое когда-либо носилось по вечным водам. И если не считать одного ужасного столкновения с «Летучим голландцем», полное господство «Сульфур Куин» над морями никогда и никем не оспаривалось.

От судна по-прежнему несло серой, но МакГилл нашёл это весьма полезным — отлично сгодится для устрашения врагов. Стоило только кому-нибудь втянуть в ноздри сатанинский запах, как ему становилось гораздо легче поверить, что судно явилось прямиком из преисподней, а не из прозаического Техаса.

МакГилл прекрасно понимал, что для монстра поддержание имиджа — дело первостепенной важности.

МакГилл переоборудовал «Сульфур Куин» так, чтобы она как можно больше походила на пиратский корабль. Придать старому танкеру грозный вид было нетрудно: ещё до своей гибели судно, изъеденное ржавчиной и неряшливое, выглядело самым непривлекательным образом. Прибавьте к этому запашок и устрашающую репутацию МакГилла — и вы поймёте, почему «Сульфур Куин» стала плавучим кошмаром, наводящим ужас на весь Междумир.

На открытой верхней палубе МакГилл соорудил себе трон. Он построил его из всякой всячины: труб, выломанных из помещений танкера, изящных портретных рам, занавесок, украденных из старых, перешедших в Междумир зданий, и прочего хлама. Вся эта мешанина была украшена драгоценностями, приклеенными к трону с помощью окончательно выжеванной резинки. Словом, монструозная жуть — в точности, как и сам МакГилл — что полностью его устраивало.

Самой свежей авантюрой МакГилла была экспедиция в Нью-Йорк. До него уже давно доходили слухи о Проныре и его таинственном маленьком додзё, где, как говорили, царила суровая дисциплина и где он, словно сенсей, учил детвору вмешательству в дела живого мира. МакГилл терпеть не мог легенд, которые не рассказывали о нём самом. По его разумению, герои таких легенд создавали конкуренцию ему, как Самому Великому Монстру Междумира, и потому их следовало безжалостно пресекать (и героев, и легенды).

Проныру пресекли капитально. О нет, он не сдался без борьбы. Чего он только ни вытворял! И левитировал, и напускал на них своих призраков в чёрном, которые прикидывались настоящими людьми, и всё такое прочее. Вот только МакГилла этим не запугаешь. Он давно усёк, что физическая сила в Междумире не имеет ничего общего с мышечной массой. Сила воли — вот что определяло здесь любую силу, а МакГилл, безусловно, обладал самой могучей волей из всех здешних обитателей. Сначала он превратил в ошмётки всех призрачных воинов Проныры, а затем принялся за самого Проныру. Маленький неандерталец брыкался, кусался и выкручивался изо всех сил, но куда ему тягаться с самим МакГиллом!

— Если ты когда-нибудь вылезешь отсюда, — орал МакГилл у бочки, в которую засунули Проныру, — то советую НИКОГДА не переходить мне дорогу! Не то придумаю для тебя казнь похуже, уж можешь мне поверить!

МакГилл так и не понял, слышал ли его Проныра, потому что тот беспрестанно сыпал проклятиями из глубины своей солёной мокрой темницы.

После расправы МакГилл по-королевски отобедал снедью, уведённой Пронырой из живого мира. Он жрал и жрал много часов подряд, а объедки кидал своим холуям — те были счастливы заполучить их. Да, так он называл свою команду — «холуи».

Объевшиеся и довольные, пираты вернулись на судно, таща за собой десяток бочек. На старой фабрике осталась только одна — та, в которой злобствовал Проныра.

***

— И что нам теперь с ними делать? — спросил Урюк.

МакГилл восседал на троне и озирал бочки, громоздящиеся на палубе.

Урюк был правой рукой МакГилла. Где-то в череде лет Урюк забыл правильную пропорцию человеческой головы по отношению к телу, и его голова усохла, как усыхает оставленный на палящем солнце абрикос. Правда, диспропорция не так уж сильно бросалась в глаза, мальчишка не выглядел уродом. Просто когда ты смотрел на Урюка, то ощущал, что с ним что-то не так, но не мог понять, что именно.

— Сэр! Бочки — что нам с ними делать?

— Слышал, не глухой! — рявкнул МакГилл.

Он поднялся с трона и, косолапо загребая ногами, поковылял к бочкам.

— Проныра сказал, что внутри каждой из них кто-то сидит, — доложил Урюк с нетерпеливым предвкушением в голосе. Должно быть, при жизни он был из числа тех, кто, еле успев раскрыть пачку с хлопьями для завтрака, жадно суёт в них руку, чтобы добраться до скрытого на дне приза.

— Посмотрим! — рыкнул МакГилл.

— Держу пари, — добавил Урюк, — эти парни квасятся здесь так долго, что будут молиться на того, кто их освободит, как на бога.

МакГилл призадумался. Он стоял и скрёб когтями свой безобразный подбородок, грубый и бесформенный, как картофелина. А что, неплохая идея! Его все боялись, перед ним дрожали, но стать объектом поклонения и беззаветного обожания — такого с ним ещё не случалось.

— Думаешь?

— Есть только один способ узнать, — сказал Урюк. И добавил: — Если они окажутся неблагодарными свиньями, заколотим их обратно в бочки и выкинем за борт.

— Ну ладно, — проговорил МакГилл и махнул рукой холуям, ожидающим его решения. — Открывайте!

Даже сам Проныра не знал одной интересной вещи: заключённых в бочке Послесветов вполне можно сравнить с вином. Чем оно дольше хранится, чем старше становится — тем лучше его вкус... разумеется, если не стрясётся что-нибудь непредвиденное и вино не перекиснет в уксус.

Этого, к счастью, не случилось ни с Ником, ни с Любистком. Оба они приспособились к ситуации своим собственным, неповторимым образом. Тогда как Любисток стал похож на младенца в мамином животе и потерял всякое представление о времени и пространстве, с Ником произошло прямо противоположное. Он чётко ощущал ход времени и ни на секунду не забывал, где находится. Больше того — он не забыл, КТО он, собственно, такой. Выходит, не зря он извёл когда-то столько бумаги.

Ник изобрёл весьма полезный способ времяпрепровождения: он произвёл инвентаризацию всего, что помнил о своей жизни — как до, так и после смерти. Несмотря на то, что он всё же позабыл некоторые ключевые моменты, мальчик пока ещё не слишком далеко ушёл от своего земного существования и потому помнил довольно многое. Он расставил по алфавиту все песни, которые знал, и пропел каждую из них. Каталогизировал все фильмы, которые когда-либо видел и помнил, и попытался вновь просмотреть их в своём сознании. Поскольку у Ника не было больше других тем для размышления, чем он сам, этим он и занялся и не без пользы: он пришёл к выводу, что выбросил слишком много времени на ветер, хныча и переживая по всяким пустякам. Если ему когда-нибудь удастся вырваться из огуречной темницы, он станет совсем другой личностью, потому что ничто, даже полёт к центру Земли, не может быть хуже, чем его нынешнее существование.

Оба — и Ник, и Любисток кардинально изменились, пока мариновались в бочках: Любисток достиг необычного состояния астрального блаженства, а Ник стал сильным и бесстрашным.

Ник почувствовал, что его бочку куда-то катят, что она покидает логово Проныры. И хотя он не имел понятия о происходящем, одно то, что что-то происходит, вселило в него надежду. Он терпеливо считал секунды и ждал, когда случится что-нибудь знаменательное.

Он насчитал 61 259 секунд, начиная с того мгновения, когда его тюрьма начала двигаться и до того момента, когда с бочки слетела крышка. Крышки сбили одновременно с трёх бочек. Ник тут же вскочил на ноги, готовый рассыпаться в благодарностях своему спасителю. Но поскольку его глаза столько времени провели в темноте, да к тому же ещё и были залиты рассолом, то поначалу он толком ничего не мог рассмотреть. Вокруг толпились какие-то ребята. Слева стояла открытая бочка, но тот, кто сидел в ней, пока не торопился выныривать на поверхность. Справа, тоже в бочке, стоял какой-то незнакомый Нику мальчишка и орал благим матом, ни на секунду не останавливаясь. Ник так остолбенел, что единственное, о чём он думал, было: и как у этого парня хватает лёгких так орать? И действительно — этот звук был похож не на человеческий крик, а, скорее, на сирену воздушной тревоги. Но Ник тут же сообразил, что поскольку у мальчишки лёгких больше нет — чистый дух, как-никак — то вдыхать, чтобы вопить, ему не требуется. Он мог бы продолжать орать, пока вселенная не закончит своё существование. Кто знает, может, в этом и заключались его планы на дальнейшую послежизнь. Парень совершенно точно превратился в уксус.

— Убрать отсюда этого горлодёра! — послышался чей-то грубый голос. — Подвесить его!

Несколько ребят поблизости кинулись к орущему мальчишке, вытащили его из бочки и поволокли прочь. И всё это время пацан орал как резаный, не переставая.

«Бедняга! — подумал Ник. — Со мной могло бы произойти то же самое».

Но с ним этого не произошло. Он выжил в маринадном чистилище и не потерял себя!

Ник сморгнул, потом ещё раз и ещё, заставляя глаза сфокусироваться, собираясь с мужеством, чтобы смело глянуть в лицо тому, что уготовала ему судьба. Оказывается, он находился на палубе парохода, засыпанной какими-то непонятными крошками неизвестного происхождения. Вокруг сновала команда, а у подножия неимоверно безобразного трона стояло существо, которое иначе, чем монстром, назвать было нельзя.

Любисток не подозревал, что с его бочки сняли крышку. Он вообще мало что понимал и мало о чём подозревал. Он слышал, как кричал какой-то мальчишка, но крик доносился словно из невообразимого далёка. Из-за пределов его, Любистка, вселенной. Не его дело. Он теперь существует вне пространства и времени. Он — всё и ничего. Красотища! И даже когда кто-то ухватил его за волосы и заставил выпрямиться, Любисток обнаружил, что бесконечный мир и покой, обретённый им в самом себе, не оставили его. Можете называть это как угодно — что мальчик слился с универсумом или попросту двинулся умом. Всё зависит от того, с какой точки зрения смотреть.

— Ты кто такой? — спросил его отвратительный, хлюпающий голос. — Что умеешь делать? Какая мне с тебя польза?

Любисток застрял на самом первом вопросе.

— Его зовут Любисток, — услышал он знакомый голос. Точно, он узнал его — голос принадлежал парню, которого звали Ник. И тут память в одно мгновение вернулась к Любистку. Он вспомнил путешествие из леса в город, вспомнил, как торчал перед игровым автоматом, как его сунули в бочку...

К нему кто-то подошёл. Нет, не кто-то. К нему подошло НЕЧТО. Один глаз Нечта, размером с грейпфрут, был пронизан сеткой кривых, набухших вен. Второй, хоть и обычного размера, не сидел в глазнице, а свисал из неё, болтаясь на стебельке.

— Ну и урод! — сказал этот красавец. — Выглядит, как кусок глины, которую помяли-помяли и забросили.

— Думаю, он забыл, как выглядит, — заметил мальчик с необыкновенно маленькой головой.

Монстр поднял трёхпалую клешню, наставил коготь на Любистка и рявкнул:

— Слушай приказ! Немедленно вспомнить, как выглядишь!

— Оставь его в покое! — вступился Ник.

— Приказываю вспомнить!

Любисток заподозрил, что знает, кто разговаривает с ним; он понимал также, что ему, пожалуй, положено прийти в ужас. Но не пришёл.

Чудище придвинулось ближе. Оно открыло пасть, и из неё вывалился язык, да не простой, а тройной, похожий на щупальца осьминога.

— Приказываю тебе вспомнить, как ты выглядишь, иначе отправишься за борт!

Любисток счастливо улыбнулся: «О-кей!» — закрыл глаза и, пошарив в закоулках памяти, извлёк оттуда изображение своего лица. В тот же самый момент он почувствовал, как меняется его внешность. Когда мальчик вновь открыл глаза, то понял, что стал прежним собой — или, по крайней мере, очень похожим на того, кем был.

Чудище оценивающе наставило на него свой огромный глаз. Фыркнуло.

— Сойдёт, — решило оно наконец.

Ник, по-прежнему стоял по пояс в бочке и внимательно рассматривал монстра, готовясь в случае чего дать тому отпор. Но тут в голове у него что-то кликнуло, и его новообретённой отваге едва не пришёл конец.

— Ты... ты... МакГилл?

Чудище расхохоталось и поковыляло к Нику. Крошки хрустели под его побитыми грибком лапами.

— Да, я МакГилл, — сказало чудище. — Так ты обо мне слышал! А ну давай, выкладывай, что слышал!

Ник скривился — до того от чудища мерзко воняло.

— Слышал, что ты был любимой собачкой дьявола, но перегрыз привязь и сбежал.

Пожалуй, этого говорить не стоило. МакГилл взревел и пнул бочку Ника с такой силой, что та развалилась, а рассол разлился по всей палубе.

— Собачка?! Это кто МЕНЯ назвал собакой? Я их сам на привязь посажу!

— Да так, одни ребята, — уклончиво сказал Ник, стараясь не смотреть на Любистка. — Но если ты не собака, то кто же ты?

МакГилл ткнул Ника острым когтем в грудь:

— Я твой король и повелитель! Ты теперь — моя собственность.

Нику это заявление совершенно не понравилось.

— Так мы что — рабы?

— Никакие не рабы. Холуи, — поправил мальчик с необыкновенно маленькой головой.

МакГилл приказал обыскать их карманы в поисках чего-нибудь ценного, а когда ничего такого не обнаружилось, воздел клешню и указал на дверь-люк:

— Заберите их вниз! Узнайте, на что они способны, и заставьте их это делать!

Одним глазом МакГилл наблюдал за выполнением своего приказа, а другой уставил на Урюка. Когда оба новеньких исчезли на нижней палубе, МакГилл махнул когтистой клешнёй:

— Открывай следующую!

Урюк подчинился. Однако следующая бочка оказалась пуста. И следующая. И та, что рядом со следующей. В них лишь плескался рассол — и больше никого не было.

— Не понимаю, — сказал Урюк. — Проныра говорил, что в каждой кто-нибудь сидит!

— Врал, гад! — гаркнул МакГилл и отправился в свои капитанские апартаменты, находившиеся непосредственно за его нелепым троном.

Четырнадцать бочек и лишь три из них заняты! Что-то это не укладывалось у МакГилла в голове.

Ну да ладно, не первый облом, такое уже случалось. Если бы МакГилл получал по никелю каждый раз, когда он ожидал обнаружить Послесвета и не обнаруживал, то он стал бы не просто монстром, а очень богатым монстром.

Подумав о никеле, МакГилл повернулся к своему сейфу — массивной стальной штуковине, встроенной прямо в переборку. Шифр был известен одному МакГиллу — он почти год промучился, пока не раскусил комбинацию, и теперь сейф был его законной личной добычей.

МакГилл повращал круглый циферблат, ощущая знакомое пощёлкивание запоров, затем наложил когтистую лапу на рукоять и потянул дверцу.

В сейфе хранилось ведро, полное монет, таких потёртых, что на них ничего нельзя было разобрать — ни достоинства, ни из какой они страны. Все эти монеты он забрал либо у врагов, либо у холуёв — а врагом был каждый, кто не был холуём. Все отлично знали, что деньги в Междумире не имеют ни малейшей ценности, но МакГилл ни за что не желал расставаться со своими монетами.

Урюк как-то спросил его, зачем он хранит весь этот бесполезный хлам, да ещё в сейфе.

МакГилл не удостоил его ответом, а Урюк был достаточно умён, чтобы не повторять вопрос. МакГилл мог бы ответить очень даже просто: «Я храню всё, потому что я МакГилл!» — но истина заключалась в другом: монеток в Междумире было превеликое множество, они встречались чаще, чем любые другие предметы, и именно поэтому они представляли для МакГилла особый интерес.

Помимо ведра с монетами в сейфе хранился ещё только один предмет, спрятанный под означенным ведром.

Это была узенькая полоска бумаги шириной в полдюйма и длиной в два. На ней были напечатаны следующие слова:

Жизнь одного храбреца стоит тысячи трусливых душ.

Он читал и перечитывал то, что написано на бумажке, чтобы напомнить себе, для чего он курсирует вдоль берегов и совершает набеги на внутренние области Междумира. Затем он спрятал бумажку обратно под ведро с монетами. Хотя мало кто об этом догадывался, но МакГилл был не просто бессовестным разбойником и грабителем. Этот маленький клочок бумаги служил ему постоянным напоминанием о том, что ему суждены куда более великие дела.

***

Ника, пока ещё не совсем пришедшего в себя после возвращения в мир почти-живых, затащили с ярко освещённой палубы в темноту узких внутренних коридоров судна.

МакГилловы холуи грубо подталкивали его и Любистка в спины, а остальная команда улюлюкала и отпускала шуточки в их адрес. Любисток приветственно помахивал руками и рассыпал улыбки, словно кинозвезда на фестивале, отчего Ник пришёл в ярость.

— Прекрати! — накинулся он на товарища. — Нашёл, чему радоваться!

Улюлюкающая братва, как заметил Ник, состояла из сплошных уродов. У всех были кривые зубы и безобразные физиономии, перекрученные уши, свёрнутые на сторону или приплюснутые носы и прочее в том же духе — словно эти ребята были сделаны из пластилина, к которому приложил лапу сам МакГилл. Здесь были и мальчишки, и девчонки, но, по правде сказать, отличить одних от других стало уже практически невозможно. Ник окрестил их Квазимордами и раздумывал, так же ли они страхолюдны внутри, как снаружи. Вид у них, во всяком случае, был туповатый — наверно, служба у МакГилла сказывалась — да и особого служебного рвения они не проявляли, так что Ник решил рискнуть. Он вырвался из хватки державших его Квазиморд, схватил Любистка за руку и пустился бежать. Как он и подозревал, Квазиморды были тяжелы на подъём, и потому когда они наконец сообразили что к чему и понеслись вдогонку, Ник с Любистком имели уже солидную фору.

— А куда мы бежим? — спросил Любисток.

— Узнаем, когда прибежим!

Сказать правду, Ник и сам понятия не имел. Отвага и спонтанность были для него пока что внове. До него не сразу дошло, что, по всей вероятности, он спутал отвагу с безрассудством. Надо было сначала хорошенько продумать план побега, а не нестись наобум, куда кривая вывезет — они ведь, как-никак на судне, и здесь мест, чтобы спрятаться — раз-два и обчёлся. Но локти кусать было уже поздно, Квазиморды настигали, так что Ник продолжал бежать, проскакивая через люки, сворачивая наобум и надеясь лишь на удачу. И в конце концов, естественно, свернул не туда.

Распахнув очередной люк, Ник обнаружил, что он открывается в один из судовых танков — огромный полый резервуар тридцати футов в глубину и сорока футов в длину, в котором ужасающе воняло тухлыми яйцами. Вниз, на дно, вела крутая винтовая лестница, но в том-то и беда, что мальчики проскочили в люк на такой скорости, что сила инерции перекинула их через ограждение, и они полетели в недра танка.

Они непременно разбились бы насмерть, если бы были живыми людьми; но при сложившихся обстоятельствах падение стало лишь досадной неприятностью. Ребята грохнулись прямо в нагромождение какой-то мебели, картинных рам и статуй, а когда пришли в себя, то оказалось, что они находятся в самом сердце МакГилловой сокровищницы. Впрочем, она больше походила на драконье логово. Сияющие драгоценные канделябры были свалены в одну кучу с комодами и старыми автомобильными покрышками. Можно было подумать, будто кто-то ограбил все секонд-хэнды и блошиные рынки в городе, погрузил добычу на добрый десяток грузовиков, вывалил всё здесь и был таков.

«Эх, жаль — Мэри сразу бы разобралась, что со всем этим делать», — подумал Ник. Уж она бы всё систематизировала, всё распределила и всему нашла достойное применение. У МакГилла же, кажется, единственной целью было грабастать всё подряд и грести под себя. Этот вывод подтверждался тем фактом, что на каждой вещи красовалась надпись масляной краской: «СОБСТВЕННОСТЬ МАКГИЛЛА». Жадина и скупердяй. Нику не составило труда вообразить, как МакГилл хватает Искателей и отбирает у них всё подчистую. А может, он даже принуждает кого-то из Искателей работать на него, МакГилла. Те собирают всё, что перешло в Междумир, и тащат к монстру; похороненные в недрах судна, эти вещи валяются здесь без всякой пользы.

К тому времени, как Ник и Любисток с большими усилиями проложили себе дорогу сквозь залежи сокровищ к ближайшему люку, там их уже поджидал Урюк с солидной группой помощников-холуёв.

— Привет! — сказал Любисток, сияя, словно весеннее солнышко. — Вы нас потеряли?

Урюк принял Любисткову блаженную несознанку за сарказм и отшвырнул мальчика в сторонку, после чего ухватил Ника за грудки и притиснул к стене.

— МакГилл желает узнать, на что вы годны.

— Мы ему не рабы! — отрезал Ник.

Урюк кивнул.

— Так я и знал, что с тобой каши не сваришь. Понятно — с тебя никакого толку.

— Значит, я могу теперь вернуться в свою бочку? — спросил Любисток. Урюк не удостоил его вниманием.

— Подвесить их! — приказал он. — Пусть висят вместе со всеми остальными бестолочами.

Холуи рванулись вперёд, схватили наших друзей, протащили через люк и поволокли по тёмному узкому коридору к другому люку, на котором всё той же краской было наляпано: «ПАДВЕСАЧНАЯ». Ник сопротивлялся, как мог, но тщетно. Его первым побуждением было попытаться уговорить своих захватчиков отпустить его, но он решил, что ни за что не станет унижаться перед этим типом с усохшей башкой и умолять его о пощаде.

Тип с усохшей башкой отворил люк.

— Желаем весело провести время! — сказал он с отвратительной ухмылкой.

Но Нику почему-то казалось, что ничего весёлого их не ожидает.

 

*** *** ***

«В Междумире есть только одно правило, касающееся плавания в воде, — пишет Мэри Хайтауэр. — Оно гласит: «Держись от воды подальше!»

Большие водоёмы крайне опасны для нас, Послесветов. Если землю можно сравнить с зыбучими песками, то вода больше похожа на воздух. Если тебе приведётся упасть в озеро, реку или океан, то вода окажет тебе не больше сопротивления, чем облака — для того, кто падает с высоты. Ты разовьёшь громадную скорость и ударишься о дно с такой силой, что в мгновение ока провалишься на глубину футов в двадцать, после чего твоя песенка спета — ты пойдёшь к центру Земли и ничто тебя не остановит.

Единственное исключение из правила — корабли. Так же как междумирные здания, стоящие на суше, призрачные суда и в Междумире продолжают делать то, для чего они были предназначены в живом мире, то есть рассекать волны, и ничто — ни цунами, ни ураган, ни торпеда не в состоянии их потопить. Смотри только не окажись за бортом».

 

ГЛАВА 16

Опасный переход

Алли знала об опасностях, поджидающих Послесвета на воде и, тем не менее, поднялась на борт парома, идущего на Стетен-Айленд: увидев в заливе призрачное судно МакГилла, она решила рискнуть. Кто знает, куда пираты отправятся дальше. Может, ей никогда не представится возможности настигнуть МакГилла в другом месте.

От консервной фабрики она сломя голову неслась до Баттери-Парка, откуда и узрела корабль МакГилла. Девочка сразу догадалась, что это он, по двум признакам: во-первых, позади движущегося по волнам корабля-призрака не вился кильватерный след; а во-вторых, под названием судна «Сульфур Куин» чёрной краской было халтурно наляпано: «СОБСТВЕННОСТЬ МАКГИЛЛА». Единственной возможностью достичь этой «собственности» было добраться до неё на другом судне, и паром на Стетен-Айленд выглядел наиболее подходящим кандидатом на эту работу.

Вот и причал. Алли принялась пробиваться сквозь толпу пассажиров, сходящих с парома и поднимающихся на него. Когда кто-нибудь проходил сквозь неё, чужие мысли пронзали её мозг, словно пули, но она игнорировала их — всё равно все они крутились вокруг одного и того же — ветра и снега, а для неё ни то, ни другое не имело значения. Взойдя на борт, она обнаружила, что палуба для неё столь же опасна, как и мост: ходить по ней было всё равно что ходить по туалетной бумаге; при каждом шаге Алли погружалась в палубный настил по самую лодыжку. Поэтому ей приходилось непрестанно двигаться, шагать, не теряя скорости, не то она мигом провалилась бы под палубу.

Паром дал гудок и отвалил от стенки.

Залив показался Алли довольно обширным, но, вообще-то он был не таким уж большим. Судам живого мира частенько приходилось менять свой курс, для того чтобы избежать столкновения.

В настоящий момент судно МакГилла находилось между паромом и Стетен-Айлендом, но, понятное дело, паромщик его не видел. Если повезёт, паром пройдёт как раз через призрачное судно, и, таким образом, Алли попадёт туда, куда нужно.

Живые вокруг болтали о всяком-разном: еде, распродажах, безалаберных мужьях и сварливых жёнах. Беззаботная болтовня казалась Алли теперь, с учётом её жизненного опыта, зряшной тратой времени, и она не переставала дивиться, зачем люди разбазаривают свою жизнь по мелочам. Похоже, что существование живых складывалось из одних пустяков. Она начинала понимать, почему Мэри не хочет иметь с живым миром никакого дела.

Мэри. Алли почти рефлекторно оглянулась назад, на город. Падал густой снег, и городские здания выглядели лишь бледными тенями, но царство Мэри — башни-близнецы, яркие и осязаемые — дерзко выделялись на общем фоне, служа гордым отрицанием всего того, что Алли когда-то считала истинной картиной мира. «Когда-нибудь, — думала Алли, — я тоже напишу книгу». Но это будет не свод советов и правил. Это будет книга о её собственном опыте жизни в Междумире, а уж этого опыта, по-видимому, хватит не на одну книгу — здесь каждый день случалось что-то новенькое и неожиданное. И как могла Мэри знать так много? Она ведь никогда не покидала своих уютных, безопасных башен! Тайна, покрытая мраком.

Но сейчас у Алли были более насущные дела, чем размышления о загадках, связанных с Мэри: призрачный корабль придвигался всё ближе. Объятая нетерпением, Алли забылась, прислонилась к поручням и... прошла сквозь них. Она попыталась восстановить равновесие, размахивая руками, и чуть не свалилась в воду. Ей удалось спастись, подогнув под себя колени — девочка упала назад. Но, как выяснилось, это был далеко не лучший выход из положения: с размаху ударившись о палубу спиной, Алли провалилась сквозь настил. Она выбросила руки, пытаясь за что-нибудь ухватиться, но они прошли сквозь дерево и лежащую под ним сталь. Алли почувствовала, как её охватил более тёплый воздух нижней палубы. Скорость падения нарастала.

Все её усилия остановить полёт ни к чему не привели: она пронизала собой ряд кресел, расположенных на нижней палубе, причём у мужчины, сидевшего в одном из них и читавшего газету, страница даже не дрогнула, когда Алли прошла прямиком сквозь него. Но и на этой палубе ей не удалось задержаться — она провалилась сквозь пол, и как ни старалась замедлить падение, из этого ничего не выходило; скорее наоборот — она полетела вниз ещё стремительнее.

Теперь она попала на автомобильную палубу — здесь плотными рядами, с заглушёнными моторами стояли машины. Тонкая сталь их кузовов не задержала её ни на секунду. Вот теперь Алли запаниковала.

— Помогите! — закричала она. — Кто-нибудь, помогите мне!

Но, конечно, никто не слышал её криков. Она обругала себя самыми последними словами за то, что не догадалась смастерить пару землеступов, прежде чем выйти в море.

После автомобильной палубы настал черёд машинного отделения. Валы вращались, поршни ходили ходуном, гудело и грохотало со всех сторон. Она попыталась выпрямиться, и ступни её пронзили корпус судна.

Сначала она почувствовала, как ледяная вода залива сомкнулась вокруг её лодыжек, затем охватила голени. Алли поняла, что если немедленно что-то не предпримет, то провалится сквозь днище парома, а после этого, как пишет Мэри, «её песенка будет спета».

— Помогите! — снова завопила она, взывая уже не столько к живым, сколько к силам небесным, таким же незримым для неё, как и для живых.

В машинном отделении она была не одна — там находился ещё какой-то человек, с нечёсаными седыми волосами и двухдневной щетиной на подбородке. Его голубая униформа свидетельствовала о том, что он принадлежит к команде парома. Видно, штурман на перерыве — мужчина чинно прихлёбывал кофе; при этом брови его поднимались и опускались, словно он вёл молчаливую беседу с самим собой.

Алли погрузилась в воду уже по пояс, ноги её бессильно болтались под днищем судна. И в этот момент её осенило.

Та девчонка из престижной школы, что не смогла пройти мимо пиццерии!

Когда Алли тогда «вселилась» в чужое сознание и чужое тело, она ощутила, что мысли юной девицы словно бы приподняли её над землёй. Наверно, так чувствовал бы себя воздушный змей, если бы был в состоянии что-нибудь чувствовать. Может, Алли удастся провернуть то же самое и с этим стариканом?

Неизвестно, выйдет ли из этого что-нибудь, но она обязана попытаться.

Сначала потребовалось пробиться сквозь стальную обшивку судна, и это оказалось делом чрезвычайно трудным. С одной стороны, толстый корпус парома задержал её падение, но с другой — чтобы протиснуться через прочную, вязкую сталь, Алли пришлось собрать в кулак всю свою волю. В конце концов, она приноровилась и начала отталкиваться болтающимися в воде ногами и загребать руками воздух — словно при плавании. К тому времени, как девочка пробилась к человеку, она погрузилась до самого пупка; через то место, где у неё когда-то был желудок, теперь струилась холодная вода залива.

«Ещё немного, и со мной покончено», — подумала Алли.

Паромщик спокойно сидел на стуле, не подозревая о разыгрывающейся перед ним драме.

Собрав последние силы, Алли потянулась к старому моряку и коснулась его. Она ощутила ток крови, стук сердца... И вот она уже поднялась в воздух, словно воздушный змей! Она уже больше не ощущала холодного тока воды, и...

— я так никогда не выиграю мне надо выиграть ни одного шанса у меня все шансы номера номера какие номера счастливые номера четыре двадцать пять день рождения семь двенадцать четырнадцать возраст внуков тридцать девять лет как мы женаты восемнадцать миллионов если я выиграю в лотерею ноги моей никогда не будет на стетен-айленде —

Алли не чувствовала своих ног. С руками происходило то же самое. Она ничего не чувствовала. Всё, что она могла слышать, были его мысли. Как будто её собственное тело перестало существовать и она превратилась в чистую духовную субстанцию, заключённую, словно в кокон, в тело и мысли другого человека. Она открыла глаза — оказывается, до того они были закрыты, а она и не подозревала — и то, что она теперь видела, сильнейшим образом отличалось от того, что она наблюдала раньше. Насколько ей помнилось, стоящая на столе кружка с кофе была зелёной. А сейчас Алли не могла с уверенностью сказать, зелёная она или красная. Она невольно скользнула глазами к красной лампочке над двигателем, и — вот чудеса — лампочка из красной превратилась в какую-то неопределённо белёсую. Вот теперь Алли стало ясно, что происходит.

«Я смотрю его глазами, а у него дальтонизм!»

Она видела, как кружка с кофе поднялась в воздух, приникла к её губам и снова опустилась на стол. Она даже почти что ощутила вкус кофе!

— выиграть я должен выиграть номера все эти номера —

Её мозг наводняли его мысли о выигрыше в лотерее, а человек даже не подозревал о присутствии чужого сознания.

Когда он в следующий раз поднёс к губам кружку, Алли могла бы поклясться, что почувствовала вкус кофе. А ещё через несколько мгновений ощутила нечто совсем уже запредельное: ей стало жарко! Жарко от горячего кофе, жарко от разогретого двигателя...

Она ощущала, как кончики пальцев касаются кружки. Кожу на затылке что-то легонько щекотало — да это же петелька на вороте рубашки! Правда, всем этим ощущениям не хватало остроты; такое впечатление, будто всё её тело накачали новокаином. Однако сомнений быть не могло: она снова воспринимала внешний мир через нервные волокна живой плоти! Это было до того неожиданно и непривычно, что на мгновение Алли позабыла всё на свете.

— номера номера счастливые номера — зудели в голове чужие мысли — у меня такие же шансы как у всех в десять раз больше если я куплю десять билетов —

И тут Алли опомнилась: она уже минуту, как сидит в этом дядьке, а паром-то движется дальше! А вдруг она прозевала возможность перескочить на судно МакГилла?! Наверно, теперь она может покинуть человека, но она до того боялась снова провалиться сквозь днище судна, что не осмеливалась на это. Вот если бы штурман, вместо того чтобы кофеи здесь гонять, поднялся на верхнюю палубу, то он доставил бы её туда, куда ей нужно!

— номера счастливые номера что если я их все сложу и разделю на семь? —

Алли уже не в силах была сдерживать своё раздражение:

«Прекрати думать об этой дурацкой лотерее! Вставай давай!»

И тут дядька поставил кружку на стол и встал.

Совпадение? Алли не была уверена.

Человек пару секунд постоял в недоумении, а потом медленно опустился обратно на стул.

Если её мысленный приказ заставил его подняться, может, ей удастся сделать это ещё раз? Алли, на этот раз уже сознательно, взвинтила себя до прежней степени раздражения и приказала:

«Вставай!»

И он опять встал.

— номера лотерейные номера почему я встал? —

О-кей, подумала Алли. Это что-то новенькое. Ясно, паромщик не имел понятия, что в его мозгу сидит кто-то чужой, и не мог отличить чужие мысли от своих собственных. Алли решила этим воспользоваться.

«Иди на верхнюю палубу, — сказала она. — Вечно ты в свой перерыв сидишь в трюме, никогда пейзажем не полюбуешься!»

— что-то здесь жарковато, наверно, надо подняться на палубу —

Паромщик направилася вверх по трапу. Алли вновь ощутила непривычное трение одежды о кожу. А на автомобильной палубе её вдруг пробрало холодом. То есть, она-то, конечно, не могла сама ощущать холод, но она чувствовала его через восприятие этого человека, её временного хозяина, и сообразила, что её воля толкала его наверх с такой силой, что он позабыл натянуть куртку.

«Следующая палуба», — внушала Алли. Он послушался.

На нижней пассажирской палубе было тепло, но не жарко, не так, как в машинном отделении. Штурман продолжал подниматься вверх и вскоре очутился на верхней палубе, открытой ветру и снегу. Наконец-то Алли в обличье старого моряка смогла облокотиться на поручни и при этом не провалиться сквозь них.

Но окинув взглядом водную ширь, Алли опешила: МакГиллова судна нигде не было видно! Вообще ничего не было видно, кроме отдалённого берега Стетен-Айленда. На секунду она запаниковала, но скоро разобралась, в чём дело.

«Я смотрю его глазами», — напомнила она себе. Живой человек не может видеть призрачный корабль.

Она покинула чужое тело. Это было легко — словно выскользнуть из чехла. И в ту же секунду картина мира снова изменилась. Судно МакГилла опять стало видимым, ведь теперь Алли смотрела на него глазами призрака. «Сульфур Куин» находилась по правому борту, но паром двигался слишком быстро. На такой скорости они разминутся на добрых сотню ярдов!

Преисполнившись ярости и отчаяния, Алли вновь повернулась к старому штурману, но того уже не было на месте — он направлялся на мостик. Девочка поспешила следом и незаметно вновь влезла в чужую шкуру.

И опять она видела мир глазами паромщика-дальтоника. Он открыл дверь, ведущую на мостик, и вошёл внутрь.

Помещение было узким. Воняло старым лаком. Другой штурман, помоложе, стоял у панели управления.

— Ветер сегодня зверский, — сказал он. — И почему бы им не придавать этим посудинам более обтекаемую форму?

— Ага... — отсутствующе ответил старик.

Молодой штурман внимательно взглянул на старшего коллегу:

— С тобой всё в порядке?

— А... да... нет, ничего... не знаю... Чувствую себя как-то странно...

Алли поняла, что происходит. Хотя она и старалась держаться вне пределов его восприятия, он смутно ощущал её присутствие. В её голове сложился план, но поскольку старый паромщик уже начал о чём-то догадываться, ей придётся действовать быстро, иначе будет поздно.

«Скажи ему, чтобы он пошёл на перерыв, — внушала Алли, — а сам становись к штурвалу».

Но старик вдруг начал озираться по сторонам:

— Какого?..

— Что — укусила какая-то тварь? — спросил молодой. — Говорил же я — здешние клопы не знают, что сейчас зима, так и кишат внизу, в машинном — у них там родильное отделение — а потом долезают по переборкам аж досюда.

«Делай, что тебе говорят!» — мысленно прикрикнула Алли. — Возьми управление на себя!»

Но старый штурман вдруг сказал:

— нет! —

Теперь в его мозгу воцарилась паника, и Алли поняла, что обнаружена.

— кто ты? чего ты хочешь? —

Потеряв голову, она решила было выскочить из него и перекинуться на молодого, но такого — прыгать от человека к человеку — ей делать ещё не доводилось. Нет уж, лучше оставаться там, где она уже пригрела местечко, и попробовать поработать со стариканом. Она постаралась взять себя в руки и мысленно заговорила с ним.

«Неважно, — сказала она. — Мне нужно, чтобы ты взял штурвал и сменил курс».

— Нет! — отрезал он, на этот раз вслух.

Второй штурман в удивлении воззрился на него:

— Что — нет?

— Нет... э... у меня в голове... в смысле, это не клопы. Это что-то другое...

Не клопы? В голове? Какие-то другие насекомые, значит... Второй штурман не знал, как ему к этому отнестись, поэтому просто пожал плечами и устремил взгляд вперёд.

«Какая тебе разница, кто я, — продолжала Алли. — Становись к штурвалу! Ты должен сменить курс!»

Он сопротивлялся. И вот тогда Алли сделала хорошо рассчитанный ход. Здесь шло столкновение одной воли с другой. Хотя она была чужаком, облекшимся в кожу другого человека, но её осязательные ощущения стали острее. А если... может быть...

Алли вытянула вперёд руку и обнаружила, что рука действительно двинулась. Не её рука, а рука старого паромщика. Его пальцы тряслись — с таким неистовством два духа боролись за контроль над ними, но воля Алли победила. Теперь она овладела не только сознанием человека, но и его телом, и могла пользоваться им, как своим собственным. Она положила руку на плечо молодого моряка и заговорила, но вместо её девчачьего голоса из глотки вырвалось надтреснутое, хриплое карканье старого мужчины, всю свою жизнь выкуривающего по две пачки сигарет в день.

— Ступай-ка вниз, — услышала Алли собственные слова, сказанные чужим голосом. — Я тут и сам справлюсь.

Молодой не стал возражать, кивнул и ушёл, довольный, что можно отдохнуть.

Но старый моряк продолжал бороться за контроль над собственным телом.

«Да потерпи ты! — прикрикнула Алли. — Потерпи, скоро всё кончится».

Он лишь пришёл в ещё больший ужас.

Схватившись за штурвал, Алли рванула его вправо. Сейчас она не могла видеть МакГиллова судна, но она помнила то место, где оно было. Паром отклонился от своего обычного, годами выверенного курса.

В этот момент Алли, наконец, осознала в полном объёме, что с нею произошло:

«Я снова живу! У меня есть тело! Во мне струится кровь и бьётся сердце!»

Неужели тот парень, который упомянул, что существуют и другие способы снова почувствовать себя живым, имел в виду именно это?! Она знала, что открыла что-то очень большое и важное. Вот только сейчас ей было не до того, чтобы углубляться в тему.

Целую минуту она выдерживала новый курс. К концу этой минуты всё тело, которое она захватила, тряслось — с такой неистовой силой дух паромщика пытался изгнать непрошенного гостя. И в конце концов Алли сдалась — она достигла поставленной цели.

В ту секунду, когда она покинула тело старого моряка, он вскрикнул, но тут же овладел собой, вытер вспотевший лоб и вместо того, чтобы переживать о том, что с ним произошло, направил всё своё внимание на штурвал, быстро переведя паром на прежний курс — к Стетен-Айленду. Однако Алли услышала, как он шепчет себе под нос благодарственные молитвы, многократно поминая пресвятую богородицу. Алли очень хотелось успокоить его, сказать, что всё в порядке, что больше такого с ним никогда не повторится, но танкер МакГилла был близко, и на утешения и извинения у неё не оставалось времени.

В результате изменения курса паром шёл теперь наперерез судну-призраку. Нос громадной посудины МакГилла ткнулся в правый борт парома, но вместо того, чтобы расколоть его напополам, он просто прошёл насквозь, словно по пустому месту.

Для Алли осязаемая реальность призрачной «Сульфур Куин» заслонила туманную реальность живомирного парома — тот теперь казался невзаправдашним, ненастоящим — и Алли вспомнила слова Мэри о том, как трудно видеть одновременно два предмета, занимающих одно и тоже пространство.

Но тут возникла другая проблема: нос МакГиллова танкера надвигался на Алли, и она спохватилась — через эту сталь ей никак не просочиться! Если она не ухватится за что-нибудь, «Сульфур Куин» столкнёт её с парома прямо в море. Она засуетилась, зашарила руками и наконец вцепилась в якорь, торчащий из отверстия в носовой части танкера. Алли взмыла в воздух, а паром деловито продолжил свой обычный рейс к Стетен-Айленду. Алли изо всех сил цеплялась за якорь, под нею клубились тёмные, опасные воды Нью-Йоркского залива. Мысленно поблагодарив родителей за то, что целых четыре года пинками гоняли её на занятия гимнастикой, она проворно взобралась по якорной цепи и вскоре уже стояла на палубе танкера-призрака, приведя в замешательство малосимпатичную команду этого зловещего судна.

Замешательство, правда, длилось недолго, пираты быстро опомнились и схватили её. Эти отщепенцы были ещё более уродливы, чем Крутые Сутаны. Они чуть ли не на руках отволокли Алли на самую верхнюю палубу, к кричаще безобразному трону, на котором громоздилось нечто непонятное.

Нечто-на-троне явно не было человеком. Алли обнаружила, что хотя от вида монстра у неё мурашки бегут по коже, оторваться от этого зрелища она была не в силах. Вместо рук у Нечта были трёхпалые клешни с длиннющими когтями; кожа, испещрённая, как луна, тёмными кратерами, по цвету напоминала варёного омара. Ассиметричные глаза двигались каждый по своему разумению, а отвратительный пук серых косм на темени чудища был похож на мохнатого паука — того и гляди сползёт с башки и отправится гулять сам по себе. Это Нечто было настолько гротескно... да нет, даже больше, чем гротескно, оно было настолько чудовищно, что Алли была одновременно и напугана, и странным образом очарована, причём, было непонятно, чего же больше.

— Что это ещё за чудо-юдо? — спросила девочка. Она думала, что произнесла это про себя, но оказалось, что слова прозвучали вслух.

— Я МакГилл, — сказало Нечто. — Внемли моему имени и трепещи!

Алли прыснула. Она отдавала себе отчёт, что лучше бы этого не делать, но реплика чудища отдавала таким дешёвым балаганом, что она не смогла сдержаться.

МакГилл нахмурился. Вернее, Алли показалось, что нахмурился. Он взмахнул грязной клешнёй, и все собравшиеся на палубе пираты рассыпались кто куда — кроме одного парня с маленькой головой, — тот остался стоять около новоприбывшей.

— Я способен причинить тебе такие страдания, каких ты даже представить себе не можешь! — рыкнул МакГилл.

Алли сразу поверила. Однако она не собиралась тешить самолюбие этого стервеца, выказав свой страх. Она один раз уже теряла контроль над собой — с Пронырой; больше такого не случится. Алли была твёрдо уверена в одном: всякий монстр обладает только той силой, которой ты сам его наделяешь. С другой стороны, жизненный опыт научил её и другой истине: монстрам не нравится, когда по отношению к ним проявляют дерзость и неуважение. Во всяком случае, с МакГиллом лучше не лезть на рожон.

— Я слыхала, что ты — самое великое существо во всём Междумире. — Она уважительно наклонила голову. — Теперь я убедилась, что это правда.

МакГилл осклабился. Вернее, это Алли так показалось. Монстр обратил свой висячий глаз на мальчика с непропорциональной головой и спросил:

— Как думаешь, Урюк, что мне с ней сделать — бросить за борт или ещё что похуже?

— Похуже, — отозвался Урюк. Алли почему-то так и знала, что он скажет именно это.

МакГилл поёрзал на троне, пытаясь поудобнее устроиться на сиденье, что, скажем прямо, при его чудовищно бесформенном теле выглядело задачкой не из простых.

— Но сначала я хочу знать, как ты ухитрилась пробраться на мой корабль.

Алли усмехнулась.

— А что, до меня это никому не удавалось?

— Вообще-то нет, — отозвался Урюк, тем самым заслужив от начальства уничтожающий взгляд.

МакГилл вернулся к допросу Алли.

— Как ты это сделала?

— Скажу, но только если...

МакГилл не дал ей закончить. Он махнул когтистой лапой:

— Никаких «только если»! Я в переговоры не вступаю. Вышвырни её за борт, мне с ней больше не интересно.

Урюк попытался сграбастать Алли, но та увернулась.

— Нет! — воскликнула она. — Постой! Я... я расскажу, как я оказалась на твоём корабле.

Урюк заколебался.

Алли думала, что ей удастся добиться своего, если она правильно разыграет свою партию, но, как выяснилось, дело не выгорело. МакГилл в игры не играл и, по всей вероятности, действительно вознамерился выкинуть её за борт. Лучшее, на что ей оставалось надеяться — это что у неё получится каким-то образом выторговать у МакГилла свободу для Ника и Любистка. Если только их тоже ещё не выбросили за борт.

— Я села на паром, идущий к Стетен-Айленду, — быстро проговорила она, — и перескочила на твоё судно, когда оно его протаранило.

Внезапно оба гуляющих сами по себе глаза МакГилла уставились на неё. Монстр ухватился лапами за края трона, оттолкнулся и встал.

— Паром отклонился от курса! — воскликнул он. — Было похоже, будто он сделал это нарочно. Твои проделки?

Алли задумалась: какой ответ дать, чтобы он не привёл к прогулке за борт — да или нет? И пришла к выводу, что самым правильным будет сказать и то, и другое. Так она и поступила.

— И да, и нет, — ответила она.

МакГилл приблизился к ней на один шаг.

— Объясни.

— Я бы не смогла повернуть судно сама, поэтому я вошла в тело штурмана и заставила его подчиняться мне несколько секунд.

МакГилл некоторое время молчал, продолжая сверлить Алли своим ужасным взглядом.

— И ты думаешь, что я этому поверю, — наконец проскрипел он.

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но я говорю правду.

Чудище опять несколько мгновений буравило девочку взглядом, затем сказало:

— Итак, ты утверждаешь, что умеешь узурпировать тела, овладевать живыми и навязывать им свою волю? Ты умеешь скинджекить?

Услышанное Алли не понравилось. Значит, вот как это называется? Она узурпировала тело паромщика? «Скинджекила» его? Уж больно от этих слов несло... криминалом.

— Я предпочитаю называть это «боди-сёрфингом».

МакГилл загоготал:

— Боди-сёрфинг! Неплохо, неплохо... — Он задумчиво почесал стебелёк, на котором висел его маленький глаз. — Как тебя зовут?

— Алли, — ответила она. — Алли-Изгнанница.

МакГилл не впечатлился её громким титулом. Он сунул коготь в свою необъятную ноздрю, выковырял оттуда здоровенную козявищу и шлёпнул её о стену, где та и осталась висеть. Алли поморщилась.

— Забери девчонку вниз, — приказал МакГилл Урюку.

— Мне подвесить её вместе со всеми или как?

— Нет. Размести её в гостевой каюте.

Урюк послушно кивнул и взял Алли за локоток с несколько бóльшим уважением, чем минуту назад. Однако девочка, почувствовав, что её позиция упрочилась, стряхнула его руку.

— Ты забрал у Проныры двоих моих друзей.

МакГилл насторожился.

— И?.. — протянул он.

— Они здесь?

— Может, здесь, а может, и нет. Пока марш в каюту, а там видно будет. Если ты мне понадобишься, я позову.

Она вздохнула, понимая, что продолжать препирательства не стоит.

— Спасибо за то, что... проявил великодушие, — сказала Алли. — Но я была бы ещё больше признательна, если бы этот Дурюк держал свои лапы от меня подальше.

— Урюк, — невозмутимо поправил обладатель сего славного имени. — Дурюк работает внизу, в машинном отделении.

МакГилл милостиво махнул клешнёй, мол, можете идти. Урюк с издевательски преувеличенной галантностью поклонился Алли и повёл её в гостевую каюту. Ещё ни один Послесвет не удостаивался такого почётного приёма на борту «Сульфур Куин» с того самого момента, как старый танкер перешёл в Междумир.

***

Как только гостья скрылась из глаз, МакГилл прошкандыбал обратно к трону и плюхнулся на него.

С невысокого подиума, на котором помещался трон, он озирал расстилающийся перед ним океан. «Сульфур Куин» прошла под мостом Верразано и скоро выйдет на просторы Атлантики, откуда снова пустится в бесконечное патрулирование вдоль Восточного побережья.

МакГилл редко позволял себе помечтать. По натуре он был мрачен и пессимистичен, вечно ожидал всяких пакостей от судьбы, и мазохистски радовался, когда они случались. Но эта девчонка задела его за живое.

Скинджекинг! Да-а, эта сила куда значительней любой другой силы, которая была в его распоряжении! Вмешиваться в дела живого мира, перелетать от одного тела к другому, вселяться в новое, когда старое надоело или когда того требовали обстоятельства — каким могучим сделало бы его это умение! Девчонка — может ли она научить его вытворять такие штуки? Если да, то ради этого стоит отложить все другие планы на потом. Ничего не скажешь, новый холуй, вернее, холуйка, в лице этой стервочки — приобретение весьма ценное и открывающее перед ним, великим МакГиллом, необозримые возможности.

 

*** *** ***

Мэри Хайтауэр прямо нигде не упоминает МакГилла, только походя, намёком. Так, например, в своей книге «Осторожно — тебя касается!», между абзацами, повествующими об опасностях гравитационных междуворотов и о телевизионных шоу, она пишет:

«Если ты найдёшь мёртвое пятно, содержащее что-то очень ценное, как, например, какую-нибудь драгоценность или еду, перешедшие в Междумир, или ещё что-либо слишком хорошее, чтобы быть правдой, — можешь быть уверен, что это действительно слишком хорошо, чтобы быть правдой. Держись подальше от таких мест, иначе можешь угодить в весьма неприятную ситуацию».

По всеобщему убеждению, в этих строках она намекает на ловушки, расставляемые МакГиллом для Зелёнышей — они расположены в наиболее стратегически выгодных местах Восточного побережья. Хотя, если уж на то пошло, существование этих ловушек так никогда и не было доказано...

 

ГЛАВА 17

В подвесочной

В отличие от Мэри Хайтауэр МакГилл книг не писал. По его мнению, информацию надо не разбазаривать куда попало и кому попало, а грести к себе, точно так же, как и те сокровища, что были свалены в серном танке. Чем меньше знают другие, тем больше власти у великого МакГилла. Но втайне ото всех МакГилл прочитал всё, что написала Мэри Хайтауэр. Поначалу он вовсю развлекался, ведь сообщаемые писательницей сведения представляли собой мешанину подлинных фактов и домыслов.

Однако чем больше он читал, тем больше понимал, что в книгах Мэри нет домыслов — в них содержится просто-напросто ложь. Мэри совершенно сознательно так искажала факты, чтобы полученный результат наилучшим образом служил её интересам. Так что, придерживая правдивую информацию только для себя, она мало чем отличалась от МакГилла. Тот факт, что Мэри нигде ни словом не упоминала о МакГилле, служил для него источником постоянного раздражения — ну, словно заноза в заднице. Как это так?! Он — легенда! Он, как бы там ни было — Единственный Истинный Монстр всего Междумира! По крайней мере хотя бы одной-то главы он уж безусловно заслуживает! Неужели ему слишком многого хочется?!

Ну, ничего. Однажды он поймает эту Мэри, поставит её на колени, сделает своей рабой и заставит написать о нём, великом и непревзойдённом, целую энциклопедию!

А пока все его интересы были направлены на другую представительницу женского пола.

***

Алли понимала, что её пребывание на борту «Сульфур Куин» продлится до тех пор, пока она не надоест МакГиллу или пока он не получит от неё того, что ему необходимо. «Ему». Алли была уверена, что это исчадие — мужского пола. Как бы там ни было, времени у неё в обрез.

К тому же, ей не хватало терпения слишком долго поджидать удобного случая; нужно было как можно скорее выяснить, здесь ли Ник с Любистком.

Водворившись в «гостевую каюту», Алли подождала, пока стихнут шаги удаляющегося Урюка, а потом тихонечко открыла дверь и выскользнула в коридор.

Судно было большим, а команда — маленькой, так что ей удавалось прокрадываться сквозь люки и коридоры незамеченной. Время от времени она чуть не напарывалась на безобразных приспешников МакГилла, но они обычно так шумели, что Алли, загодя услышав их, успевала спрятаться.

На судне хватало мест, подходящих в качестве тюрьмы, так что девочка методично исследовала все тёмные углы, не обращая внимания на жуткий запах тухлых яиц. А он всё усиливался по мере того, как она углублялась в недра старого танкера. И наконец, поиски привели её к обширным резервуарам-танкам.

Судя по отвратной вони и жёлтым потёкам на полу, Алли решила, что танки когда-то использовались для перевозки серы, но в настоящий момент в них хранилось всякое добро, добытое путём неправедным. Предметы, содержащиеся в громадных резервуарах, поражали воображение. Каким образом могли они перейти в Междумир? Вот уютное кожаное кресло — в нём кто-то умер? А этот витраж — был он сделан с такой любовью, что удостоился вечности, когда сама церковь сгорела? А как насчёт вон того гардероба, в котором висят свадебное платье и фрак? Неужели жених с невестой отправились туда, куда уходят все, в свою брачную ночь, обернувшуюся каким-то неведомым несчастьем? Может статься, их любовь, как любовь Ромео и Джульетты, была слишком велика, чтобы жить на грешной земле?

За каждым предметом в этих хранилищах стояла история, которой никто никогда не узнает; и то, что МакГилл обращался с этими вещами так неуважительно, так, прямо скажем, по-свински, заставило Алли возненавидеть монстра ещё больше.

Она открыла дверь в четвёртый и последний танк, ожидая и здесь увидеть нагромождения МакГилловых сокровищ. Но не тут-то было. Эта камера отличалась от других.

Мозг Алли не сразу воспринял то, что увидели глаза. Сначала ей подумалось, что это гигантский подвесной мобиль, вроде того, что она видела в Музее современного искусства: с потолка на цепях свешивались большие, непонятной формы и разной величины штуковины, и все они тускло светились, как маломощные лампочки.

Но тут одна из лампочек заговорила.

— А который час?

Алли вскрикнула и, отшатнувшись, ударилась спиной о переборку. Та отозвалась глухим, протяжным стоном.

— Который час? — снова спросила всё та же светящаяся штуковина. Нет, это была не штуковина, а мальчик, на год или на два моложе Алли, одетый в серую фланелевую пижаму и висящий вниз головой на верёвке, обкрученной вокруг его лодыжек. Голова мальчика болталась футах в пяти от пола. На спине из пижамы торчал акулий спинной плавник, а на груди красовался рисунок, изображающий акулу.

— Я... Я не знаю... — прошептала Алли.

— А. О-кей. — Мальчик не выглядел разочарованным. Он выглядел смирившимся с судьбой.

— Осторожно! — предупредила девочка, болтающаяся рядом с ним. — Он кусается.

Мальчик в пижаме заулыбался, показав несколько рядов острых, как бритва, похожих на акульи зубов.

— Такова природа морского хищника! — самодовольно заявил он.

Только сейчас, когда она опомнилась и как следует осмотрелась, в мозгу Алли забрезжило осознание того, чтó она, собственно видит. Все свисающие с потолка непонятные штуковины оказались Послесветами. Здесь было, должно быть, несколько сотен детей, висящих вниз головой.

Подвешивание было собственным изобретением МакГилла, и он им очень гордился. Поскольку в Междумире никого нельзя было ни ранить, ни изувечить, а МакГилл всячески стремился причинить как можно больше мук своим жертвам, он придумал новую форму пытки, удовлетворяющую сразу нескольким требованиям: во-первых, подвешивание давало возможность без особых забот складировать Послесветов, в которых он в настоящий момент не нуждался, а во-вторых, МакГиллу удалось создать обстановку, при которой его жертвы мучились от крайней, смертельной скуки.

Сама процедура была очень проста: жертву привязывали за щиколотки к длинному канату, после чего вздёргивали вниз головой. Никаких физических неудобств духам это не причиняло, но подумайте — какая жуткая скучища проводить в таком положении день за днём! Если наиболее близким заменителем настоящих пыток, которые МакГиллу страсть как хотелось бы учинять над своими жертвами, была смертельная скука, то пусть так и будет. Во всяком случае, когда ему самому становилось скучно, он шёл развлекаться в подвесочную камеру. Там он толкал первого попавшегося Послесвета, тот толкал другого, а этот третьего, раздавались оханье, кряхтенье и визги, и всё это было очень весело — похоже на винд-чайм, только вместо колокольчиков в нём были люди.

Когда подвесили Ника, он сперва не мог решить, что хуже — висеть здесь или сидеть в бочке с рассолом. Вонь тухлых яиц, безусловно, была куда хуже, чем запахи укропа и чеснока, которыми благоухал рассол, но, с другой стороны, здесь он не чувствовал себя таким одиноким. Любисток, в бочке достигший нирваны, принял перемену в судьбе философски, и не переставал улыбаться мудрой улыбкой; так что в конце концов Ник решил, что уж лучше находиться в полном одиночестве, чем висеть вниз головой рядом со счастливым придурком. Хотя, опять-таки, уж лучше придурок-Любисток, чем крикун или пацан, пытающийся превратиться в акулу.

Как только Квазиморды подтянули новые «колокольчики» вверх, они наляпали на них чёрной краской номера. По причине, которой Ник не мог постигнуть, ему присвоили номер 966, а Любистку — 266. К тому же, тот, кто писал, намазюкал двойку в обратную сторону.

— Какие у тебя волосы смешные, — сказал Любисток, когда Квазиморды убрались. — Стоят прямо вверх.

— Нет, — сварливо возразил Ник, — они висят прямо вниз!

Любисток пожал плечами.

— В Китае где верх, там низ, а ты же наполовину китаец.

— Японец, тупица! — взъярился Ник и двинул Любистку по плечу. Напрасно. Оба тут же начали раскачиваться и биться о своих соседей.

— Эй, полегче! — отозвался кто-то. — С нас хватает и МакГилла! Он любит приходить сюда и раскачивать нас. Два собственных идиота, занимающихся тем же самым — это уже чересчур.

Жалобы раздавались со всех сторон и тогда, когда Ник пытался влезть под потолок по собственному канату. Там, наверху, было забранное решёткой отверстие, через которое виднелось небо. Ник был уверен, что стоит ему выбраться на палубу — и уж он придумает, как сбежать отсюда. К сожалению, канаты были намазаны жиром, так что ему никогда не удавалось подняться выше, чем футов на десять, после чего он падал вниз и начинал биться о других «висельников». Это в свою очередь вызывало цепную реакцию охов и вскриков, которые напоминали уксусному крикуну, что неплохо бы начать орать, и он так и поступал. Воцарялся бедлам, и все дулись на Ника.

А вообще, кроме случайных стычек и коллективных визгов и криков заняться больше было нечем. Они висели и ждали, какое употребление найдёт для них МакГилл. Ник отдавался блаженным фантазиям о том, как придёт Мэри с сотней своих ребят и освободит его. Он даже представить себе не мог, что спасение придёт к нему в лице Алли.

***

— О Боже мой!

Алли стояла на запачканном серой полу подвесочной камеры, не веря своим глазам. Она попыталась посчитать, сколько здесь Послесветов, но сбилась со счёта. Много! На груди у каждого был намалёван номер, и у некоторых он зашкаливал за несколько сотен.

— Ты пришла освободить нас? — спросила девочка № 342.

Поскольку Алли не знала, удастся ли ей когда-либо спасти такое неимоверное количество Послесветов, она не стала отвечать на вопрос. Вместо этого она сказала:

— Я ищу двоих мальчиков. Они здесь новенькие. Одного зовут Ник, другого — Любисток.

Тут откуда-то с вышины раздался голос:

— Они на другой стороне.

Это говорил мальчик постарше, в бой-скаутской форме, с волосами цвета ржавчины, торчащими прямо вниз, что делало их похожими на опрокинутое пламя. Его канат был самым коротким — от головы мальчика до пола было не меньше пятнадцати футов. Он висел выше всех остальных и, естественно, имел наилучший обзор.

— Только и знают, что треплются без конца, — сердито сказал он. — Заставь их замолчать, надоели.

Алли вошла в самую чащу подвешенных и начала продираться сквозь них, попросту отталкивая их со своего пути. Те раскачивались, словно маятники, и ворчали, недовольные, что их потревожили. Алли попыталась вести себя поделикатнее, но всё равно — болтающимся на верёвках духам явно не нравилось её общество.

— Да заткнитесь вы, кретины! — взвился Бой-скаут. Алли призадумалась: интересно, если этот парень висит выше всех, то это автоматически делает его лидером группы? Или раз его так высоко занесло, то это даёт ему право заноситься над другими?

— Я сказал — заткнитесь! — рявкнул Бой-Скаут. — Будете шуметь — Оратор снова заорёт!

Оратор, который воспринял это замечание как напоминание о своих прямых обязанностях, тут же разорался. К несчастью, Алли как раз в это время проходила мимо него, и он завопил прямо ей в ухо. Алли рефлекторно выбросила руку в сторону и накрыла ладонью рот крикуна.

— А вот это, — веско сказала она, — совершенно ни к чему. Больше никогда так не делай. Никогда! — Оратор смотрел на неё ошалелыми глазами. — Ну что, договорились?

Пацан кивнул, и она убрала ладонь.

— А можно я совсем немножко покричу? — спросил он.

— Нет, — отрезала Алли. — Хватит, откричался.

— Вот чёрт, — был ответ, и после этого Оратор навсегда прекратил орать.

— Эй! — провозгласил кто-то. — Она заткнула нашего крикуна!

Вся подвесочная загремела от дружных внизголовых аплодисментов.

— Алли, это ты?

Ну, наконец-то, Ник! Девочка протиснулась ещё между несколькими «колокольчиками» и оказалась перед своими друзьями. Ник висел на высоте пяти футов над полом, так что его голова оказалась примерно на уровне её глаз. Любистка подвесили где-то на фут выше.

— Как ты сюда попала? — спросил Ник. — Я был уверен, что Проныра и тебя засунул в бочку!

— Я успела смыться до того, как он это сделал, — сказала Алли, слегка приврав.

— И ты просто так оставила нас там?!

Алли вздохнула. Они понятия не имеют, через что ей пришлось пройти, чтобы пробраться сюда, на это судно, но сейчас было не место и не время для рассказов. Она взглянула на Любистка, который улыбался и радостно размахивал руками, вися вниз головой.

— Привет, — сказала Алли.

То, что Любисток так спокойно и даже весело покорился своей судьбе, заставило Алли ещё острее прочувствовать свою вину.

— Это ужасно! Как МакГилл может творить такое?!

— Он же монстр, — напомнил Ник. — Делает то же, что все монстры.

— Хочешь повисеть с нами? — счастливо осведомился Любисток. — Около меня есть свободное место!

— Не обращай на него внимания, — сказал Ник. — У него крыша поехала. — Ник изогнулся и ухватился за собственные щиколотки. — Ты можешь перерезать верёвки?

Но мальчик с высоты предостерёг:

— Если ты освободишь их, МакГилл выбросит вас всех троих за борт. А может статься, придёт в такую ярость, что и нас тоже.

Он, пожалуй, прав. МакГилл был не просто злюкой, а непредсказуемым злюкой. Да к тому же, если она и освободит их, куда они потом денутся? Ну, выберутся из танка, а потом что?

— Я не могу пока освободить вас, — сказала она своим друзьям. — Но скоро я что-нибудь придумаю. Держитесь, не кисните, — и поморщилась при своём не совсем удачном каламбуре.

— Ты что, вот так просто уйдёшь и всё? — спросил Ник.

— Не забывай нас! — бодро добавил Любисток.

— Я скоро вернусь. Обещаю.

— Обещаешь? Ты уже один раз обещала, что поход к Проныре будет лишь лёгкой прогулкой, — напомнил Ник. — И видишь, чем всё закончилось?

Девочка не стала оправдываться. Ник был прав. Всё случившееся — её вина. Алли извинялась чрезвычайно редко, но в этот раз, когда она произнесла: «Я очень сожалею, простите меня», — эти слова несли в себе бремя всех тех извинений, которые она не сделала, пока находилась в числе живых. Потом она неловко обняла мальчиков, отчего они слегка закачались, и поспешила уйти, пока не разревелась.

 

ГЛАВА 18

Скинджекинг для чайников

«Сульфур Куин» курсировала вдоль Восточного побережья, и, время от времени ложась в дрейф, отряжала на берег в шлюпке часть команды — проверить, не попался ли кто в МакГилловы ловушки для Зелёнышей. Эти ловушки были, фактически, очень просты — замаскированные ловчие сети, подвязанные к деревьям. Зелёныш, проходя мимо, видел шоколадный батончик, или ведёрко с поп-корном, или ещё что-нибудь столь же притягательное, но в ту секунду, когда он собирался схватить приманку, сеть вздёргивала его кверху. Так он там и висел, пока не являлись посланцы МакГилла и не снимали его с дерева. Проще пареной репы.

МакГилл лопался от довольства. Всё складывалось отлично. Он даже уверовал, что появление в его жизни этой девчонки, Алли, тоже не было случайностью. Все силы вселенной объединились, чтобы работать на него. Силы света или силы тьмы?.. Э-э... ну, там видно будет.

На следующее утро после появления непрошенной гостьи МакГилл отправился в каюту Алли и застал её там за чтением одной из растреклятых книжонок этой Мэри, Королевы Сопляков.

Когда он вошёл, Алли, валявшаяся на кровати, мельком взглянула на него и тут же вернулась к прерванному чтению.

— Читать Мэрины книжки — сплошная нервотрёпка, — сообщила она. — Не разберёшь, где обман, где правда. Когда-нибудь я разоблачу всё её враньё.

МакГилл не смог удержаться от улыбки. Она не любит Мэри — в точности, как он сам! Хороший знак.

Он презрительно тряхнул башкой — это был заранее рассчитанный жест: сальные лохмы хлестнули по воздуху, забрызгав слизью переборку. Для вящего устрашения.

— Будешь учить меня скинджекингу! Приступай!

Но Алли лишь перевернула страничку и сказала:

— Я приказам не подчиняюсь.

МакГилл озадаченно помолчал, не зная, что ему предпринять: то ли заблевать девчонку червями, то ли проявить не свойственное ему терпение. Он выбрал последнее.

— Будешь учить меня скинджекингу. Приступай... пожалуйста.

Алли положила книжку и села.

— Ну хорошо, поскольку ты сказал волшебное слово, давай буду учить, почему бы и нет.

Ой. Она смотрела на него, и в её взгляде не было ни малейшего признака отвращения. Плохо дело. Все, даже собственная команда, находили его невероятно отталкивающим, чем он страшно гордился. МакГилл сделал мысленную заметку: надо изобрести что-нибудь новенькое, чтобы девчонку выворачивало от омерзения.

О чём МакГилл не подозревал — так это о том, что Алли испытывала жуткое отвращение, но умела сдерживать свои эмоции, когда считала это необходимым. Она решила, что МакГилл и без того имеет над ней слишком много власти, чтобы доставить ему дополнительное удовольствие, показав, что её тошнит от его вида.

— Итак, искусство скинджекинга, — провозгласила Алли. — Урок первый.

— Слушаю.

Алли запнулась. Положеньице не из простых. Если существовал дух, которого ни в коем случае нельзя допустить к овладению навыками скинджекинга, то это, безусловно, был МакГилл.

Она и сама-то мало что умела, попробовала только раз — с паромщиком, но МакГилл ведь этого не знал. По его разумению, Алли была эксперт. До тех пор, пока она будет держать себя соответствующим образом, она сможет вовсю водить его за нос.

— Вселение в живых — это очень сложная штука, — авторитетно начала она. — Сначала мы должны найти... гм... Междуворот Духа.

— Междуворот Духа, — повторил МакГилл. — Я не знаю, что это такое.

Алли сама этого не знала, ну да какая разница?

— Ты имеешь в виду место, где происходит всякая чертовщина? — невольно подсказал МакГилл.

— Да, ты прав.

— Место, где случаются всякие таинственные, необъяснимые явления?

— Абсолютно точно!

МакГилл в задумчивости поскрёб свой безобразный подбородок.

— Я знаю одно такое место. Дом на Лонг-Айленде. Мы как-то высадились там — нам нужны были Послесветы. Не нашли ни одного, но стены дома всё время требовали, чтобы мы убрались оттуда.

— О-кей, — отозвалась Алли. — Вот с него мы и начнём.

МакГилл кивнул.

— Я сообщу, когда мы прибудем туда.

Как только монстр убрался, Алли дала волю своему отвращению — её трясло и выкручивало, чуть не стошнило. Затем она вновь улеглась на кровать, чтобы испытать ещё большее омерзение — теперь от очередного тома Мэриной дезинформации. Зачем она это делала? Алли питала слабую надежду, что где-нибудь между вредными советами Королевы Сопляков содержится хотя бы намёк на то, как управиться с МакГиллом. Если хорошенько покопаться, может, что и отыщется?

МакГилл, как существо крайне высокого о себе мнения, считал, что насквозь видит любого лжеца. Вот это высокомерие и не позволило ему распознать, что Алли водит его вокруг пальца. Довольный новым поворотом в своих делах, он ковылял по палубе, наблюдая, как кругом кипит работа. Холуи драили палубу.

Вообще-то от всей этой уборки, чистки и мытья толку было мало: как команда ни старалась, ни ржавчину, ни потёки серы отмыть было нельзя — они пребудут с «Сульфур Куин» до скончания времён. Всё, что матросам удавалось — это убрать с палубного настила крошки от печенья, которые МакГилл вечно разбрасывал где попало. И всё равно, МакГилл требовал, чтобы на его судне всё было по-настоящему, чтобы его команда была настоящей командой; а настоящие команды на настоящем судне драят палубу, вот и всё. Одни и те же члены команды каждый день чистили и мыли одно и то же в одно и то же время суток. Рутина. Она и делала призрачное судно призрачным. Алли же стала морщинкой на гладкой ткани обычного, рутинного бытия.

МакГилл гордо прошествовал мимо своих матросов, то щелчками пальцев выстреливая в них маленьких чёрных таракашек, то поплёвывая им на ноги — так просто, чтобы не забывали, кто здесь хозяин. Взобрался на мостик, приказал сделать полный разворот и править обратно — к Лонг-Айленду и тому самому дому с чертовщиной. После чего уселся на трон и потянулся к стоящей рядом потускневшей медной плевательнице. Сосуд предназначался когда-то для сплёвывания жевательного табака, мокроты и прочих малоаппетитных вещей, но здесь ему нашлось другое применение. МакГилл запустил в него клешню и вытащил китайское гадательное печенье — медный горшок был полон ими чуть ли не до краёв.

Мэри Хайтауэр не питала доверия к гадательному печенью и своим читателям не советовала. Одна мысль об этом вызывала у МакГилла пренебрежительную ухмылку. О чём Мэри умалчивала — так это о том, что этих печений в Междумире так же много, как стёртых монет, но толку от них — гораздо больше. Ну, хотя бы на этот раз Мэри своей ложью оказала ему услугу: если другие будут держаться от печенья подальше, ему, МакГиллу, больше достанется!

Он раздавил пальцами одно из печений, швырнул крошки на палубу — пусть команда передерётся из-за них, словно чайки — затем поудобнее устроился на троне и прочитал, что было написано на узкой бумажной полоске, до этого момента спрятанной в печенье.

Из воды явится к тебе спасение.

Алли явилась нему из воды, разве не так? Он откинулся на спинку, весьма довольный собой.

***

Дом на Лонг-Айленде и вправду требовал, чтобы они убрались из его стен.

Он говорил об этом громко, он говорил об этом часто. Жутко противный дом. Однако собака лаяла, но не кусалась. В доме жила молодая чета, и хотя жильё орало и на них тоже, они ничего не слышали, потому что оба были глухи. Поскольку у дома не было конечностей, чтобы воспользоваться языком жестов, он раздражался всё больше и больше. Должно быть, дом обрадовался, когда наконец в его стенах появились бестелесные духи, которые были в состоянии услышать его, пусть они и пропускали его вопли мимо ушей. Как бы там ни было, Алли вынуждена была признать, что это идеальное место для её первого развесистоклюквенного урока по скинджекингу.

— О-кей, — обратилась она к МакГиллу, — сначала найди в этой комнате мёртвое пятно.

Проще простого — дом был нашпигован мёртвыми пятнами, как швейцарский сыр дырками; должно быть, здесь умерла уйма народу. Алли предпочла не думать об этом.

МакГилл утвердился на пятне у окна с видом на море.

— А что теперь?

— Закрой глаза.

— Они не закрываются, — напомнил МакГилл.

— А, ну да. Ладно, тогда не закрывай. Повернись к океану... и жди, когда взойдёт солнце.

— Сейчас полдень, — буркнул МакГилл.

— Да знаю я. Но ты должен стоять здесь и ждать до завтра до рассвета, а когда начнёт подниматься солнце — смотри прямо на него.

— Пошли... во-о-о-о-о-о-о-он! — взвыл дом.

— Если нам надо быть здесь на рассвете, почему ты не сказала об этом до того, как мы приволоклись сюда?

— Знаешь, в чём твоя беда? — сказала Алли. — У тебя напрочь отсутствует терпение. А скинджекинг требует терпения. Ты бессмертен, делать тебе нечего, торопиться некуда. Стой и жди рассвета!

МакГилл скосил на неё злой глаз, сплюнул на Аллину ногу бурый комок чего-то гадостного и сказал:

— Ладно. Куда ты? Стой и жди вместе со мной. Если мне приходится выслушивать вопли этой дурацкой халупы, то и тебе тоже.

Так они и ждали, не обращая внимания на суету живущих в доме людей и бесконечные вопли самого дома.

Вот незадача — следующее утро оказалось облачным, и вместо солнца на горизонте была видна только серая, унылая полоса.

— Значит, будем ждать до завтра, — сказала Алли.

— Вот ещё новости! И как мне это поможет научиться?

Алли закатила глаза, как будто ответ лежал на поверхности:

— Когда ты долго смотришь на восходящее солнце, это даёт тебе... душезрение. Не во всякого живого можно забраться. Душезрение позволяет увидеть, кого можно скинджекить, а кого нельзя.

МакГилл уставился на неё с сомнением.

— И вот так, значит, ты научилась?

— Вообще-то... — протянула Алли, — это только первая ступень.

— А сколько их всего?

— Двенадцать.

МакГилл смерил её своими блуждающими разнокалиберными глазами и спросил:

— А в этом доме кто-нибудь годится?

Сказать по правде, для скинджекинга годился кто угодно, но Алли не собиралась сообщать монстру правду. Вся суть разыгрываемой ею комедии сводилась к тому, чтобы, обучая МакГилла, ничему его не научить, а вместо этого протянуть время и успеть узнать слабости начальства. Если ей удастся протащить его через все двенадцать идиотских «ступеней», убедив, что в конце он будет способен к скинджекингу, то, возможно, за это время она найдёт способ победить МакГилла — или, по крайней мере, освободить своих друзей.

В любом случае, надо ещё придумать план, как очень быстро унести ноги, потому что когда МакГилл, наконец, поймёт, что его одурачили, от его гнева сотрясётся весь Междумир.

— Женщина годится, — сказала Алли МакГиллу.

— А ну покажи! — потребовало чудище. — Вселись в неё сейчас!

Алли стиснула зубы. Эксперимент, который она проделала с паромщиком, привёл её одновременно и в восторг, и в ужас. С одной стороны — захватывающее, яркое переживание, а с другой — жесть, всё равно что примерять на себя грязную, провонявшую чужим потом одежду. Но деваться некуда — если она стремится держать МакГилла на коротком поводке, придётся показать, на что способна.

— О-кей, я это сделаю. Но сначала ты расскажешь мне, зачем тебе все эти ребята, что ты подвесил в трюме. И почему на них номера.

Он немного поразмыслил и ответил:

— Нет, сначала ты вселишься, а уже потом я расскажу.

— Замётано.

Алли напружилась, словно бегун, выходящий на дистанцию, и двинулась к женщине, которая в это время возилась на кухне. Вселение на этот раз оказалось куда легче, чем с паромщиком — может, потому, что это была женщина, а может, потому, что уже имелся некоторый опыт. Практика — великая вещь.

Женщина так никогда и не поняла, что с нею стряслось.

Первое, что поразило Алли — это полная тишина. Она было запаниковала, подумав, что что-то не так, но тут же успокоилась, вспомнив, что обитатели дома пользовались языком жестов. Женщина глуха. Окружающий мир стал ярче, рельефней — стал таким, каким его видят живые, и Алли вновь испытала восхитительное чувство — у неё опять было тело! Она поиграла пальцами... Как оказалось, девочке понадобилось всего несколько секунд, чтобы подавить сознание «хозяйки» и взять над ней контроль.

Алли оглянулась вокруг. Теперь она МакГилла не видела, но знала — он здесь. Если ему так хочется доказательств, он их получит.

Она порылась в кухонных шкафчиках, нашла фломастер и большими печатными буквами написала на стене:

БЕРЕГИСЬ МАКГИЛЛА

После чего выпрыгнула из женщины, не желая проводить в чужом теле ни одной секунды сверх необходимого. Живой мир сразу поблёк, слух вернулся. А вот и МакГилл собственной персоной — стоит и лыбится, демонстрируя треугольные гнилые зубы.

— Здорово! — одобрил он. — Просто здорово!

— А теперь рассказывай про Послесветов.

— Не-а.

— Ты же обещал!

— Я соврал.

— Тогда я не буду тебя учить!

— Тогда я выброшу твоих друзей за борт.

— Пошли... во-о-о-о-о-о-о-он!

Алли стиснула кулаки и испустила досадливое рычание. МакГилл, довольный, сатанински захохотал. У неё, может, и имеются кое-какие карты на руках, но пусть не забывает, кто захапал все тузы!

— Будем приходить сюда каждое утро, — решил МакГилл, — пока не выдастся ясный рассвет. А потом приступим ко второй ступени.

Алли ничего не оставалось, как согласиться. Всю дорогу, пока они возвращались на ялике на борт «Сульфур Куин», она провела в яростном молчании, всё больше укрепляясь в своей решимости переиграть МакГилла.

Что же до женщины, в которую вселялась Алли, то обретя контроль над своим телом и увидев на стене непонятно откуда взявшуюся надпись, она пришла к выводу, что все страшные слухи, ходившие об этом доме — правда. Женщина немедленно связалась с риэлтором и выставила дом на продажу, решив, что они с мужем уберутся как можно дальше из этого уютного городка с милым названием Амитивиль.

 

*** *** ***

«Опасайтесь китайских гадательных печений, перешедших в Междумир! — пишет Мэри Хайтауэр в книге «Осторожно — тебя касается!». — Они — орудия зла. Единственно правильным будет держаться от них подальше. ИЗБЕГАЙ СОБЛАЗНА! И близко не подходи к китайским ресторанам! Если ты коснёшься этого зловредного печенья, твоя рука отсохнет навеки!»

 

ГЛАВА 19

Роковое печенье

МакГилл дотошно следовал наставлениям Алли, ведущей его через три первые ступени в овладении искусством скинджекинга. Теперь он, вроде бы, обладал «душезрением», позволяющим отличать, кто подходит для захвата, а кто нет. Правда, глядя на живых, он не видел никакой разницы, но ни словом не обмолвился об этом Алли, убедив себя, что душезрение, конечно же, проявится, когда он преодолеет все оставшиеся ступени. Пусть только попробует не проявиться!..

Следующей ступенью было следить за всеми поступками живого человека в течение суток.

— Смысл этой ступени в том, — объясняла Алли, — чтобы проникнуть в суть того, чем занят живой, как бы сродниться с ним.

Эта на первый взгляд простая задача на деле оказалась чрезвычайно сложной, поскольку живые могли передвигаться в своём мире способами, не доступными МакГиллу. Каждый раз, когда он пристраивался за кем-нибудь, объект нырял либо в машину, либо в поезд, либо, как в одном экстраординарном случае, в вертолёт — и до свиданья, разве ж за такими угонишься пешком...

Он промучился несколько дней, прежде чем нашёл того, кто уж точно никуда не улизнёт: узника местной каталажки. В течение суток МакГилл неотступно следил за не больно разнообразной жизнью зека, после чего вернулся на «Сульфур Куин», ощущая себя триумфатором.

Но третья ступень оказалась ещё труднее предыдущей. По утверждению Алли, ему было необходимо совершить бескорыстный поступок. МакГилл посчитал, что она требует от него невозможного.

— Ты мог бы, например, выпустить одного-двух ребят, что висят в подвесочной, — предложила Алли.

Но МакГилл резонно возразил:

— Какой же это тогда будет бескорыстный поступок, если я за это что-то получу?

И правда: бескорыстный поступок подразумевал ноль выгоды, а, значит, задача практически невыполнима. Надо посоветоваться с печеньем.

После того как Алли ушла в свою каюту, МакГилл в очередной раз запустил клешню в плевательницу, выудил оттуда гадательное печенье, раздавил его и вытащил полоску бумаги. На этот раз надпись гласила:

Ответ получишь тогда, когда забудешь вопрос.

МакГилл впал в такое раздражение, что швырнул крошки за борт, вместо того чтобы, как всегда, бросить их команде.

Он был не единственным, у кого сложившееся положение вызывало досаду. Алли кляла себя за то, что не продумала свои действия как следует. Неужели она была так наивна, чтобы поверить, будто это чудовище вот так запросто отпустит её друзей? Конечно, с одной стороны, трудность пресловутой «третьей ступени» давала ей выигрыш во времени, но с другой стороны, если МакГилл всё же окажется неспособным на бескорыстный поступок, он начнёт стервенеть всё больше и больше, а тогда...

На судне она теперь пользовалась полной свободой — такой привилегии ни у кого из всей команды не было; вот только с нею стало происходить что-то неладное. Каждый раз, глядясь в зеркало, она находила у себя во внешности какой-то непорядок: это ухо — оно и вправду чуть больше другого? А вон тот нижний зуб — он всегда так выпирал из ряда? Интересно, сколько понадобится времени, чтобы она стала такой же уродиной, как и вся остальная команда?

Об этом и раздумывала Алли, стоя как-то под вечер на палубе и пытаясь найти взглядом берег. Не получалось. Небо было ясное, видимость отличная, но кругом расстилались только волны. «Сульфур Куин», обычно сновавшая вдоль побережья, сейчас почему-то вышла в открытый океан. Алли чувствовала себя не в своей тарелке: она хотя и сознавала, что больше не может принимать участия в делах живого мира, но простое наблюдение за ними давало ей ощущение причастности. А теперь и этой скудной возможности не осталось. По её расчётам, они находились сейчас у берегов Нью-Джерси, на юге штата. Здесь жили её родители. Вот только берега нигде не было видно.

Так она стояла, уставившись на горизонт, когда к ней своей косолапой походкой приблизился МакГилл.

Алли спросила:

— Почему мы болтаемся здесь, если, по идее, должны идти вдоль берега и проверять твои ловушки?

— В Нью-Джерси у меня их нет.

— Да, но всё равно — какой смысл выходить в открытое море?

— Я здесь не затем, чтобы отвечать на глупые вопросы, — отрезал он.

— А зачем тогда?

— Я был на мостике и увидел, что ты стоишь здесь, свесилась через борт. Вот и пришёл узнать, всё ли с тобой в порядке.

Алли это проявление заботы не понравилось ещё больше, чем слизь, сочащаяся из всех отверстий МакГиллова тела. Монстр поднёс свою облезлую клешню к лицу девочки и одним пальцем приподнял её подбородок. Алли бросила взгляд на этот палец — разбухший, огромный, бледно-лиловый, словно дохлая рыба, три дня провалявшаяся на солнце — и отпрянула.

— Я тебе противен, — сказал МакГилл.

— А разве ты не этого добиваешься? — ответила Алли.

Она ещё в самом начале поняла, что монстр страшно гордится своей тошнотворной внешностью. Он прилагал все усилия, чтобы выглядеть как можно более отталкивающим, и всё время выдумывал новые способы, как бы стать ещё мерзее. Но как раз в этот момент, казалось, произведённое впечатление его не обрадовало.

— Руки у меня слишком грубые, — сказал он. — Наверно, стоит выработать более мягкое прикосновение. Учту.

Алли еле удержалась, чтобы не воззриться на него в изумлении. «Ой, вот только этого не хватало! — подумала она. — Уж не влюбился ли он в меня?» Она не относилась к числу девушек, способных с пониманием отнестись к подобным вещам.

— Не пытайся меня очаровать, — буркнула она. — «Красавица и чудовище» — эта сказка не про меня, понял?

— И не собирался! Просто пришёл узнать, не задумала ли ты прыгнуть через борт.

— С какой стати мне прыгать?

— Иногда так случается, — ответил МакГилл. — Некоторые члены команды, бывает, сигают в воду. Считают, что провалиться в центр Земли — это лучше, чем служить мне.

— Может, они и правы. Ты не хочешь отпустить моих друзей, на мои вопросы не отвечаешь... Кто знает, наверно, мне было бы лучше там, внизу.

МакГилл покачал головой.

— Ты говоришь так, потому что понятия не имеешь, что это такое. А я знаю.

Он замолчал. Его глаза, которые, казалось, никогда не смотрели в одном направлении, сейчас, похоже, сосредоточились на чём-то далёком, никому, кроме него не видимом.

— Сначала будет вода, — прервал он молчание, — потом дно, земля. Потом скальная порода. Там мрак и холод, а в теле у тебя — камень...

Алли вспомнила, как Джонни-О чуть было не вогнал её в землю, вспомнила это жуткое ощущение — земля и камни, наполняющие её тело. Вот уж чего бы ей ни за какие коврижки не хотелось бы испытать вновь!

— Гравитация тянет тебя вниз, и ты чувствуешь, как растёт давление, — продолжал МакГилл. — Становится всё жарче. Так горячо, что живое тело этого не выдержало бы. Камень вокруг раскаляется докрасна. Начинает течь. И ты чувствуешь этот жар — он должен бы спалить тебя дотла, но этого не происходит... Тебе даже не больно, потому что ты не способен ощущать боль. И всё равно — огонь, он сжигает тебя... Ты просто сходишь с ума. Ты ничего не видишь, кроме расплавленной породы, сначала алой, потом белой от жара. И это всё. Свет, и жар, и бесконечное падение — вниз, вниз, вниз...

Алли хотела остановить его, попросить, чтобы он замолчал, но не смогла: ей было невыносимо это слышать, и в то же время она понимала, что должна выслушать его. Ей необходимо было знать то, о чём он рассказывал.

— Ты тонешь долгие-долгие годы и время от времени натыкаешься на других, — продолжал МакГилл. — Чувствуешь их присутствие; слышишь голоса, приглушённые расплавленной породой. Они называют свои имена — те, кто помнит. Проходит ещё лет двадцать, и ты попадаешь в место, где пространство настолько плотно набито духами, что ты останавливаешься. И как только это происходит, как только ты перестаёшь двигаться — тогда начинается ожидание.

— Ожидание чего?

— А разве не ясно?

Алли не осмеливалась даже допустить мысль о том, чтó он имеет в виду.

— Ожидание конца света, — сказал МакГилл.

— Свету... придёт конец?

— Конечно, придёт. Не через миллион лет, не через сотню миллионов. Может, даже и не через миллиард. Но в конце концов солнце умрёт, Земля превратится в пыль, и все, кто провалился в её ядро, разлетятся по вселенной. Ведь гравитации больше не будет, ничто удержит Послесветов вместе... Так и будут носиться в пространстве...

Алли попыталась вообразить себе это ожидание — целый миллиард лет! — но не смогла.

— Это ужасно!

— Нет, не ужасно — возразил МакГилл, — и оттого всё это гораздо хуже, чем просто ужасно.

— Н-не понимаю...

— Видишь ли, когда ты попадаешь в центр Земли, то забываешь, что у тебя есть руки-ноги — они тебе больше не нужны. Там они ни к чему. Ты становишься чистым духом. Вскоре не можешь отличить, где кончаешься ты и начинается планета Земля. А ещё через некоторое время ты вдруг обнаруживаешь, что тебе всё равно. Ты сознаёшь: твоё терпение настолько безгранично, что его хватит до конца мира.

— Вот, наверно, почему говорят: «Покойся в мире»... — прошептала Алли.

Великая милость вселенной состоит в том, что на заблудшие души, которые только и могут, что бесконечно ждать, нисходит вечный покой. Что-то сродни ему обрёл Любисток в своей бочке.

— У меня бы точно терпения бы не хватило, — вздохнула Алли.

— И у меня не хватило, — отозвался МакГилл. — Поэтому я продрался обратно на поверхность.

Алли в изумлении воззрилась на своего собеседника, взгляд которого уже больше не был устремлён в далёкое ничто. Оба глаза МакГилла смотрели теперь прямо на неё.

— Ты хочешь сказать...

МакГилл кивнул.

— Это заняло больше пятидесяти лет. Но я страшно рвался на поверхность, а когда чего-нибудь очень хочется, можно горы своротить. Никому ещё этого не хотелось так страстно, как мне; я единственный, кто побывал в центре Земли и вернулся обратно. — Он бросил взгляд на свои безобразные клешни. — Мне помогло то, что я вообразил себя монстром, прогрызающим и прокапывающим себе дорогу из недр наверх, и когда я достиг поверхности, оказалось, что я действительно им стал. Стал чудовищем. И желаю им оставаться и впредь!

Хотя в ужасающем лице МакГилла за время его рассказа ничто не изменилось, Алли могла бы поклясться, что он теперь выглядит немного по-другому...

— Почему ты рассказал мне об этом? — спросила она.

МакГилл пожал плечами.

— Мне почему-то захотелось, чтобы ты узнала. Думаю, ты заслужила небольшую толику правды за помощь, которую оказываешь мне.

Несмотря на то, что нарисованную МакГиллом картину радужной никто бы не назвал, Алли всё же стало немножко легче. Словно во мраке зажёгся огонёк.

— Спасибо, — сказала она. — Ты проявил настоящую чуткость.

МакГилл вскинул голову.

— Чуткость?.. Как думаешь, это можно расценивать как бескорыстный поступок?

Алли кивнула.

— Да, думаю, можно.

МакГилл показал в улыбке все свои гнилые зубы вместе с чёрными дёснами.

— Ответ пришёл, когда вопрос забылся — в точности, как предсказало гадательное печенье.

— Гадательное печенье? — переспросила Алли. — Ты о чём?

Но МакГилл проигнорировал вопрос.

— Я совершил бескорыстный поступок, — сказал он, — и теперь готов к четвёртой ступени.

***

Алли перерыла все опусы Мэри, которые нашлись на «Сульфур Куин», и наконец выискала упоминание о гадательном печенье — о том, насколько они, эти маленькие сухие бисквиты, зловредны и как от них нужно бежать без оглядки, словно от ядерного отстойника. Ага, раз Мэри как чумы боится китайского печенья, значит, здесь кроется что-то важное.

Алли отправилась на поиски Урюка. Он обнаружился внизу, в бывшей кают-компании, где собралась почти вся остальная команда — ребята развлекались как обычно, то есть играли в одни и те же игры, снова и снова, как вчера и позавчера. Так же, как и в царстве Мэри, если МакГилл не тормошил своих холуёв, они впадали в бесконечную рутину: обменивались бейсбольными карточками с изображениями давно умерших игроков; выясняли отношения по поводу того, кто мухлюет в шашки и затевали драки с участием одних и тех же действующих лиц и по всё тем же, что и вчера, причинам.

«Не забывай об этом, — сказала Алли себе самой, — будь всегда настороже. Не допусти, чтобы рутина опять взяла над тобой верх».

Когда она вошла в кают-компанию, кое-кто из находившихся там уставился на неё враждебно, а остальные демонстративно игнорировали. Её откровенно недолюбливали. А всё потому, что МакГилл одаривал Алли своей благосклонностью, тогда как на остальных он плевать хотел. Однако им приходилось признать, что с тех пор, как Алли появилась на «Сульфур Куин», их жизнь стала значительно легче: МакГилл был занят ею и меньше терроризировал свою команду.

Урюк как никто другой понимал, насколько ценным приобретением была Алли. Первое время она опасалась, что старший помощник возненавидит её по той же причине, по какой Вари возненавидел Ника, однако этого не произошло. Урюк зачастую служил для МакГилла козлом отпущения, когда дела почему-то шли не так, как тому хотелось; поэтому Алли некоторым образом спасала его от гнева хозяина. Она не назвала бы Урюка своим другом, но и врагами они не были. В одном Алли была уверена: в усохшей голове мальчишки было больше мозгов, чем можно было предположить, судя по её размерам, и в основном именно поэтому дела на «Сульфур Куин» шли как по маслу.

Урюк выступал в качестве рефери для двух других пацанов, играющих в дурацкую игру: они шлёпали друг друга по рукам. Задача была не уклониться от шлепка; если соперник уклонялся, другой имел право шлёпнуть его ещё раз.

— Расскажи-ка мне о гадательном печенье, — обратилась Алли к Урюку. Тот немедленно бросил своих подопечных на произвол судьбы и отвёл девочку в уголок, где они уселись за столик в стороне от всех и где их никто не слышал.

— Что ты хочешь знать?

— Мэри Хайтауэр утверждает, что оно — порождение зла. Это так?

Урюк расхохотался:

— Должно быть, оно нагадало ей что-то очень нехорошее.

— Тогда расскажи мне правду.

Урюк оглянулся вокруг, словно собираясь сообщить невероятно важную тайну, и тихо промолвил:

— Все гадательные печенья переходят в Междумир!

Алли понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, о чём речь, и всё равно она не поняла.

— Что ты имеешь в виду под «все»?

— То и имею — все, какие есть. Каждое гадательное печенье, когда-либо и где-либо в мире сделанное, переходит в Междумир. Живые разламывают их, но призраки всех этих печений оказываются у нас — целыми и невредимыми. Ждут, когда их найдёт какой-нибудь Послесвет.

— Интересненько, — отозвалась Алли. — И что в этом такого особенного?

Урюк усмехнулся и придвинулся к ней поближе:

— А то, что все написанные на них пророчества в Междумире сбываются!

***

Алли не знала, верить этому или нет. Информация, которую давала Мэри, была неверна, но кто знает — может, Урюк тоже ошибается? Ведь всё это только слухи. Междумирные мифы. Значит, оставался один способ узнать правду: самой разломить одно из печений.

Поскольку МакГилл упомянул о них, Алли пришла к выводу, что у него где-то спрятана заначка. Поэтому как только он сошёл на берег штата Мэн проверить очередную ловушку, она поднялась на тронную палубу и принялась за поиски.

Долго искать не пришлось. Собственно, она управилась бы ещё быстрее, если бы её не воротило от одной мысли о том, чтобы сунуть нос в МакГиллову плевательницу. И сделала она это только после того, как ей пришло в голову, что МакГиллу, в сущности, плевательница-то ни к чему: поскольку он страшно гордился своей способностью вызывать отвращение и всячески его культивировал, он никогда не пользовался этим горшком по назначению, предпочитая в прямом смысле плевать на всех, кто попадался на пути. Принимая во внимание этот факт, Алли пришла к выводу, что плевательница, по всей вероятности — самый незаплёванный предмет на судне.

Так оно и оказалось. Плевательница содержала в себе всю МакГиллову коллекцию китайских гадательных печений.

Алли, стиснув зубы, взяла одно из них и подождала, что будет — а ну как и впрямь у неё рука отсохнет?

Как выяснилось, Мэри и тут наврала — ничего у Алли не отсохло и не отвалилось. И почему её это не удивило?

Держа в ладони маленькое печеньице, она ощутила прилив нетерпения. Она никогда не верила в гадания, предсказания и прочую чепуху, но ведь она и в привидения тоже не верила! Алли закрыла глаза и сжала кулак. Печенье с хрустом треснуло.

На узкой полоске бумаги значилось:

Одно дело — съесть с друзьями пуд соли, и совсем другое — бессовестно мариновать их.

Алли даже не могла решить, поражена она или раздосадована. Как будто вся вселенная наставила на неё обвиняющий перст: смотри, что твои эгоистичные амбиции сделали с Ником и Любистком! Она взяла ещё одно печенье — ведь первое сказало только о том, что было, а не о том, что будет. Может, второе подскажет ей, как быть дальше? Она разломила печенье.

Ты будешь последним. Ты станешь первым.

Поскольку смысла она не уловила, то решила попробовать ещё раз.

Ожидание или свет — выбор за тобой.

Всё равно, что чипсы есть — пока все не уничтожишь, не успокоишься. Алли раздавила четвёртое печенье. Пророчество гласило:

Оглянись!

 

ГЛАВА 20

День, когда подвесили МакГилла

Стоя позади Алли, МакГилл наблюдал, как она ворует у него печенье, и еле сдерживался. Ещё никто и никогда не осмеливался запускать руку в его собственность! Ярости монстра не было предела, но на этот раз он сумел сладить со своим отвратительным характером и обуздал желание немедленно накинуться на преступницу. Он успешно прошёл через четыре ступени обучения, осталось только восемь. Если он сейчас даст себе волю и выбросит девчонку за борт, искусство скинджекинга останется для него тайной за семью печатями. Поскольку подобные преступления вызывали у МакГилла всегда только один тип реакции — взрыв необузданного гнева, другой он не знал, — то он просто притаился у трона и никак не реагировал.

Девчонка, стоявшая к нему спиной, читала уже четвёртое пророчество. Внезапно она застыла, потом медленно обернулась и увидела МакГилла. В её глазах он прочёл страх. Впервые за всё время пребывания на «Сульфур Куин» Алли показала, что испугалась. Поначалу МакГиллу не нравилось то, что она, похоже, не боялась его. А теперь ему не нравилось, что, оказывается, она его всё-таки боится. Он не хотел, чтобы Алли испытывала перед ним страх. Эти новые и непонятные чувства ввергали его в глубокое беспокойство.

Из горла МакГилла вырвался низкий гортанный звук, похожий на рык тигра перед прыжком:

— Жду объяснений!

Алли открыла было рот, но заколебалась. МакГилл понял, что это значило: она сейчас начнёт сочинять байки в своё оправдание. И ещё он понял, что если она действительно примется врать, он уже не сможет сдержаться и так ввалит ей, что эта противная девица улетит на материк, словно пущенное из пушки ядро.

Но в следующее мгновение она расслабилась, опустила плечи и сказала:

— Я только что узнала про гадательные печенья и решила сама убедиться, что это правда. Кажется, я немного увлеклась...

Похоже, она была честна. И этой честности МакГиллу хватило, чтобы не вспылить.

Он подковылял к ней, уставив один глаз на девчонку, а другой — в плевательницу.

— Дай сюда руку! — потребовал он, и когда Алли не шевельнулась, схватил её кисть и раскрыл ладонь.

— Ты что?! — ужаснулась она.

Но вместо ответа он сунул свободную клешню в плевательницу, вынул оттуда печенье и положил его на ладонь Алли. Затем заключил её руку в свою.

— Ну-ка, посмотрим, что оно нам нагадает, — сказал он и сжал руку девочки с такой силой, что хрустнуло не только печенье, но и костяшки Аллиных пальцев.

МакГилл отпустил её руку и своими острыми когтями выудил из крошек бумажку.

Тот, кто умеет прощать, становится хозяином своей судьбы.

МакГилл вдруг обнаружил, что его гнев испарился. Печенье никогда не ошибается.

— Очень хорошо, — промолвил он. — Я тебя прощаю. — И, удовлетворённый, уселся на трон. — А теперь прочь с глаз моих!

Алли повернулась, чтобы уйти, но остановилась.

— Прощение — это пятая ступень, — сказала она. И ушла.

***

Мозги Алли — или воспоминание о мозгах... или что там ещё заменяет Послесветам мозги... — словом, процесс мышления в её голове шёл на полную катушку. Она «подарила» МакГиллу пятую ступень спонтанно: просто в тот момент она почувствовала, что поступить так будет самым правильным. Но честно говоря — о чём она тогда думала? Какая ещё к лешему пятая ступень?! Все эти «ступени» — лишь способ выиграть время. Да и то сказать — ничего она не выиграла, была так же далека от освобождения своих друзей, как и тогда, когда заявилась сюда. Если она намерена сделать что-то существенное, надо как можно скорее выявить уязвимое место МакГилла. Алли подозревала, что если у монстра имеются таковые, то их нужно искать среди вопросов, на которые МакГилл не даёт ответов.

Как-то Алли подкараулила Урюка, когда тот был один.

— Почему МакГилл избегает побережья Нью-Джерси? — спросила она.

— Он не любит об этом говорить, — отозвался Урюк.

— Потому я и спрашиваю тебя, а не его.

Мимо прошла группка матросов. Урюк подождал, пока они не скрылись из виду, и зашептал:

— Не всего побережья Нью-Джерси. Он опасается приближаться только к Атлантик-Сити.

Об Атлантик-Сити Алли знала всё. Этот город можно назвать Лас-Вегасом Восточного побережья: десятки отелей, казино, прибрежный променад со множеством киосков, в которых торговали сливочными тянучками и знаменитыми ирисками «Солёная вода».

— С какой стати МакГиллу бояться Атлантик-Сити?

— Потому что там он потерпел поражение, — ответил Урюк. — На Стальном молу. Ну, ты знаешь, в Атлантик-Сити есть два мола со всякими аттракционами — Стальной и мол Стиплчейз, их ещё называют молами-близнецами; много лет назад они сгорели и перенеслись в Междумир. Это место облюбовали себе «Мародёры с молов-близнецов» или просто Молодёры — банда отпетых головорезов-Послесветов. Пожалуй, самые отвратные подонки во всём Междумире. Ну так вот, лет двадцать назад МакГилл напал на них, а они оказались не лыком шиты. Драка была страшная. Молодёры победили. Они покидали всю МакГиллову команду в воду, а самого МакГилла захватили в плен.

— МакГилла — в плен?!

Урюк кивнул.

— Они забрали его на Стиплчейз и подвесили головой вниз к аттракциону с падающими парашютами. Целых четыре года он каждые тридцать секунд падал вниз и возносился наверх. А потом среди Молодёров нашёлся предатель и освободил его.

— Вот это да! И МакГилл рассказал тебе об этом?

— Он и не рассказывал, — отозвался Урюк. — Это я его освободил. — Парень пристально уставился Алли в лицо. — Я ответил на твой вопрос. Теперь ты ответь на мой. Мне очень хотелось бы знать — ты что, действительно учишь МакГилла скинджекингу?

— Это то, чего ему хочется, — уклончиво ответила Алли.

— Ему совсем не обязательно всегда получать то, чего хочется.

Такого она от Урюка не ожидала.

— Но... Ты разве не хочешь, чтобы твой хозяин этому научился?

— Он мой капитан, а не хозяин, — с негодованием ответил Урюк. Он секунду помолчал, потупился, потом снова вскинул глаза на Алли. И что это были за глаза! В них была сила, страсть и укоризна. — У меня мало что сохранилось в памяти о моей земной жизни, но я хорошо помню, что мой отец — или, может быть, моя мать, неважно, кто-то из них — работал в сумасшедшем доме.

— В психиатрическом диспансере, — поправила Алли.

— При моей жизни таких красивых слов для подобных заведений не существовало. Иногда я ходил туда. Там жили очень больные люди. Но кое-кто из них был не просто болен. Они были бесноватыми. Их ещё называли «одержимые».

— Многое изменилось, — возразила Алли. — Теперь в одержимость никто не верит.

— Какая мне разница, кто во что верит. Я знаю то, что знаю!

На мгновение мысли Урюка унеслись куда-то вдаль. Наверно, прогулка по сумасшедшему дому в те давние времена была занятием не из приятных. Алли не могла даже вообразить, каково это; не могла и не хотела.

— Даже когда я был ещё жив, то уже понимал разницу между больными и одержимыми. У них были такие глаза... Мать — или отец — утверждали, что одержимости не существует. Но уж кто-кто, а ты-то знаешь, что это не так — ведь ты сама этим занималась.

— Но я никого не доводила до сумасшествия!

— А, ладно, — махнул рукой Урюк. — Что я знаю совершенно точно, так это если бы я был живым человеком, то мне ни за какие блага в мире не хотелось бы, чтобы внутри меня сидело что-то, похожее на МакГилла.

— Тебе-то какая печаль? Ведь если он вселится в кого-нибудь и покинет Междумир, ты тогда станешь капитаном!

— Да какой из меня капитан! — сказал он и одарил её слабым намёком на улыбку. — Головой не вышел.

Алли вернулась в каюту и улеглась на койку. Все её мысли вертелись вокруг рассказа Урюка о происшествии на молах-близнецах. Она думала, думала, соображала, прикидывала, и, наконец, её осенила идея, как победить МакГилла. Или если не победить, то, во всяком случае, отвлечь его, так чтобы они с друзьями могли сбежать. План был прост, но опасен. А куда деваться — другого выхода она не видела.

Всё, что ей было нужно — это узкая полоска бумаги и... пишущая машинка.

***

МакГиллу никто и никогда не нравился. Но в последнее время он начал подозревать, что если бы ему кто и понравился, то это была бы Алли. Это беспокоило его, потому что он знал: выдайся ей такая возможность — и она немедленно сбежит вместе со своими друзьями. МакГилл, однако, верил в великую силу шантажа. До тех пор, пока её приятели висят перед ней наподобие морковки перед ослиной мордой, он может из неё верёвки вить. Он знал, что никогда не сможет доверять ей, впрочем, доверие — это что-то из области давно прошедшего человеческого бытия. МакГилл никому не доверял, кроме себя самого, да и то иногда питал подозрение даже к мотивам собственных поступков. Так, например, ему частенько приходило в голову: он верит в Аллину систему «двенадцати ступеней к мастерству» наверняка только потому, что ему страшно хочется в неё верить. Или ещё того хуже: неужели он верит Алли потому, что она начала ему нравиться?

Он совсем истерзался сомнениями и поэтому решил подвергнуть Аллину честность проверке. Воспользовавшись случаем, когда девочка спустилась на нижнюю палубу, он вызвал к себе здоровенного парня по прозвищу Бульдозер. Молва утверждала, что Бульдозер помер немного необычным образом: в собственной гостиной, во время шуточного борцовского поединка с приятелем — произошёл несчастный случай, и Бульдозер угодил в Междумир в костюме своего любимого профессионального борца. МакГилл, как правило, брал его с собой в налёты на берег: наводить страх на тех Зелёнышей, которые ещё не успели усвоить, что боль, синяки и вывихи для них уже не проблема.

Но сегодня у МакГилла было для Бульдозера особое задание.

— Возьми пару человек и ялик, — скомандовал МакГилл после того, как разъяснил задачу. — Отчальте среди ночи, когда вся остальная команда развлекается внизу. Да держите рот на замке! А когда найдёте, что нужно, подходите к Рокэвэй Пойнту — я приведу «Сульфур Куин» туда и буду ждать вашего возвращения.

Бульдозер с готовностью отправился на задание, гордый тем, что ему поручили такое ответственное дело.

МакГилл откинулся на троне, задумчиво ковыряя когтями блестяшки в подлокотниках. Если Бульдозер всё сделает как надо, они скоро узнают, говорит Алли правду или втирает им очки.

 

*** *** ***

В книге «Всё, что говорит Мэри — чушь. Том второй» Алли-Изгнанница так рассуждает о природе вечности:

«Хотя Мэри и изобрела термин «Послесвет», но вряд ли она сама во всём объёме понимает, что это значит — быть Послесветом. Может быть, существует особая причина, почему мы здесь, а может быть, никаких причин нет. Может, это — часть какого-то грандиозного плана, который мы не в состоянии пока постичь, а может — сбой в этом плане. Единственное, что я знаю твёрдо — это то, что наш свет не меркнет. А значит, в нём есть какой-то глубинный смысл.

Поиск ответов на подобные вопросы — вот чем мы обязаны заняться, вместо того чтобы терять себя, погрязнув в бесконечно повторяющемся Ритуале».

 

ГЛАВА 21

В тенётах паука-психопата

Внизу, в подвесочной, Ник всё больше и больше проникался решимостью сбросить свои оковы. Он всю жизнь только и знал, что кому-то подчинялся, следовал за тем или иным лидером, друзьями, модными тенденциями, никогда не пытался взбрыкнуть и вытворить что-нибудь на свой собственный страх и риск. Здесь, в Междумире, он по инерции следовал за Алли — потому что она обладала некоей движущей силой. У неё не только всегда имелась какая-то цель, но и план, как её достичь, пусть иногда и провальный.

Время, проведённое Ником в бочке с рассолом, изменило его точку зрения на многие существенно важные вещи. Все те долгие дни он никак не мог повлиять на события и лишь сидел и пассивно ждал спасения снаружи. Ничего не могло быть хуже, чем это опустошающее чувство собственного бессилия. И вот пожалуйста — он опять в том же положении, подвешен к потолку, как окорок, и лишь ждёт, когда кто-нибудь придёт и вызволит его.

А ведь многие из висящих по соседству смирились с такой судьбой! Взять хотя бы того же Любистка с его посттравматическим блаженством: он служил постоянным напоминанием о том, что, возможно, в один прекрасный день и Ник тоже станет пассивным, ко всему слепым и глухим и будет лишь смиренно ждать, пока всесильное время не превратит его в то, во что оно превращает Послесветов. Эти соображения не давали Нику покоя, пугали его, и страх превратиться в овощ подвигнул мальчика на активные действия.

— Я найду способ вырваться отсюда! — заявил он во всеуслышание — вернее, для тех, кто дал себе труд услышать.

— А, заткнись, — отозвался выше-всех-занёсшийся парень. — Твой трёп никому не интересен.

Прозвучали редкие возгласы — кое-кто согласился. Остальным было всё равно.

— Вы, новенькие, всё время только ноете, ноете, ноете... — прозвучало откуда-то из самой середины подвесочной камеры. Наверно, это говорил кто-то, пробывший здесь так долго, что потерял всякую надежду.

— Я не ною! — настаивал Ник и внезапно понял, что впервые в его жизни это действительно так. — Хватит, отнылся! Перехожу к действиям. — И он принялся сгибаться в пояснице и взмахивать руками, в результате чего начал раскачиваться, словно маятник.

Любисток улыбнулся.

— А что, здорово! — сказал он и тоже стал раскачиваться. Они с Ником во всю пошли колотиться о соседей, которым не понравилось, что их насильственно пытаются вывести из полулетаргического состояния.

Вся камера огласилась недовольными вскриками: «Прекратите!» и «Оставьте нас в покое!», но Ник не обращал на них внимания.

Однако как бы сильно он ни раскачался, до двери ему было не достать, да к тому же она заперта снаружи, так что с этим ничего не поделаешь. К тому же здесь висело столько народу, что Ник не мог раскачиваться свободно, как это делает настоящий маятник. В итоге, он и Любисток сцепились локтями и закрутились друг вокруг друга, словно танцуя внизголовую кадриль. Их канаты туго переплелись, и теперь мальчишки были тесно прижаты друг к другу.

Парень, висящий выше всех засмеялся:

— Поделом вам! Теперь в жизни не распутаетесь!

И правда: их канаты безнадёжно спутались между собой, к тому же оба теперь висели ещё выше над полом, чем раньше.

Они поднялись выше...

Вот это идея! Прежде чем Ник успел её обдумать, из его перепачканного шоколадом рта вырвалось:

— Макраме!

— А? — откликнулся Любисток.

Когда-то давно Ник болел и сидел дома, не ходил в школу. Бабушка дала ему моток тонкого шнура и показала, как сплетать его в причудливые узоры. Эта штука называлась макраме. Он тогда сплёл подвесную корзинку для большого паучника, украшающего их гостиную. Наверно, она до сих пор висит всё там же, и в ней всё тот же цветок...

— Люб! — воскликнул он. — Заплетись-ка вокруг меня ещё немножко!

И не дожидаясь реакции мальчика, Ник схватил его и толкнул — Любисток снова пошёл описывать вокруг него круги, пока их канаты не переплелись настолько туго, что вращающий момент начал медленно раскручивать их обратно. Тогда Ник сказал:

— Делай то же, что и я! — и, вытянув руку, схватил другого «висельника».

— Эй, ты чего! — взвыл тот.

Ник, не обращая внимания на его нытьё, закрутил мальчишку вокруг себя, и теперь к их с Любистком перепутавшимся канатам присоединился третий. Любисток сделал то же самое со своим соседом с другой стороны.

Вот теперь и другие подвески обратили внимание на происходящее. Это тебе не просто бесцельное болтание на верёвке! Здесь явно чувствовался какой-то пока ещё неясный замысел. Тут пахло чем-то новеньким!

— Чем вы там занимаетесь? — спросил Самый Высокозаносчивый.

— Народ! — воззвал Ник. — Хватайте друг друга и переплетайте ваши верёвки! Чем туже, тем лучше!

— Зачем? — спросил всё тот же Самый.

Задачка. Надо было разъяснить замысел так, чтобы этому Высшему авторитету стало понятно. Поскольку на парне была скаутская форма, Ник сразу сообразил, чем аргументировать.

— Когда был в скаутах, шнуры крутил? — спросил он. — Такие, из целого пучка нейлоновых ниток — для свистка на шею или ещё для чего?

— Ну, крутил...

— Когда ты только приступаешь к делу, нитки у тебя длиннющие, разве не так? А когда заканчиваешь, когда все их скрутил в один шнурок — то он не такой уж и длинный, помнишь?

— Ну, помню... — сказал парень, начиная «догонять».

— Если мы перепутаем свои канаты, как будто скручиваем шнурок, мы будем подниматься всё выше и выше над полом. Может, поднимемся так высоко, что сможем дотянуться до той решётки вверху и...

— …выбраться наружу! — договорил Бой-Скаут за Ника.

— Я не хочу путаться! — заныл кто-то на другом конце камеры.

— Заткнись! — прикрикнул Бой-Скаут. — Думаю, это может сработать. Ну-ка, все! Делаем, как он предлагает. Запутываемся!

Приказ начальника — закон для подчинённого. Все принялись запутываться. Это походило на странный танец: ребята раскачивались, перемещались, хватали друг друга за руки, тянули, толкали, поворачивали, метались туда и сюда; канаты переплетались, и чем дольше продолжался танец, тем выше поднималась вся коллекция «подвесков».

Всё дело заняло больше часа, и когда на канатах больше не осталось ни единого непереплетённого дюйма, дети поднялись, по крайней мере, на двадцать футов над полом. Получившийся шедевр вряд ли можно было назвать шнуром или хотя бы макраме-корзинкой. Верёвки перепутались без всякой системы, и дети накрепко засели в этой «дедовой бороде», словно мухи в сети гигантского паука, не вполне психически здорового — разумеется, по-своему, по-паучьи. С того места, где висел Ник, он мог видеть забранное решёткой отверстие — оно было так близко, всего в каком-то десятке футов. Ему бы только освободиться от этой проклятой верёвки — и он залез бы по психопаутической сети, а там — поминай как звали. Эх, вот бы где-нибудь хоть одна поганая крыса завалялась, что ли — перегрызть канат!..

Он обвёл глазами соседей. Теперь вокруг него были совсем не те ребята, что раньше. Все незнакомые. Ничего себе! Они, фактически, безостановочно чесали яыками. Те, кто помнил, как их зовут, называли свои имена, знакомясь с новыми друзьями. Народ оживился. Да, такого тут уже много лет не бывало! Даже Оратор, замкнувший рот на замок с тех пор, как Алли запретила ему орать, — даже он, похоже, заговорил, как нормальный человек, и был этим весьма доволен. И всё же, хотя «макраме» внесло в их жизнь такое необходимое всем разнообразие, само по себе оно никому не принесло свободы. Так, решил Ник, надо подумать, наверняка что-нибудь придумается. И тут среди всей этой болтовни он услышал:

— А который час?

Сквозь спутавшиеся канаты Ник углядел пацана в пижаме — все звали его Рыба-Молот. В мозгу сверкнула идея — вот оно! И как это никто во всей подвесочной не додумался до этого раньше? Неужели до того погрязли в рутине, что совсем выключили головы? Хотя, говоря по правде, он и сам до сегодняшнего дня не слишком утруждал мозги...

Канат у Ника был натянут, но всё-таки не очень туго — мальчик смог мало-помалу протиснуться сквозь плотную связку ребят и наконец очутился всего в паре футов от Рыбы-Молота. Тот улыбнулся Нику, показав множество острых треугольных зубов:

— Классно! Даже лучше, чем впасть в жратвенный экстаз!

— А... ну да. Слушай, ты не смог бы мне помочь?

— Не вопрос. Что делать?

На то чтобы перегрызть Ников канат Рыбе-Молоту потребовалось меньше пяти минут.

***

— В подвесочной камере проблемы, — доложил МакГиллу трясущийся от страха холуй.

МакГилл выпрямился на своём троне.

— Что за проблемы?

— Э-э... сэр... они, кажется, все того... перепутались.

— Ну так распутайте!

— Э-э... Это не так легко сделать, сэр...

Раздосадованный, МакГилл сошёл на палубу и проковылял к забранному решёткой люку над подвесочной камерой. Рванул решётку, поднял и заглянул внутрь, чтобы вникнуть в ситуацию. Это ещё что?! Его пленники не только перепутались, они ещё и разговаривают!

И похоже, веселы и довольны? Нет, этого так оставить нельзя!

— Полить бы их какой-нибудь гадостью... У нас есть что-нибудь подходящее?

— Пойду гляну, — сказал холуй и убежал.

МакГилл снова взглянул на путаницу канатов и засевших в ней ребят.

— Ну-ну, радуйтесь-радуйтесь, придурки. Так ведь ещё неудобнее! — пробормотал он. Конечно, сейчас они веселятся и треплются, но пройдёт время — им и это надоест. Вот тогда до них дойдёт, что торчать в туго стянутых верёвках куда хуже, чем свободно висеть вниз головой.

— Вылей на них что-нибудь пакостное и оставь, как есть, — сказал МакГилл холую, когда тот вернулся. — Они у меня быстро обратно затоскуют!

И направился назад, к трону. На кратчайшее мгновение откуда-то с открытой палубы на МакГилла повеяло запахом шоколада, но он решил, что ему это лишь почудилось.

 

ГЛАВА 22

Скелет в шкафу

Итак, Ник вырвался из подвесочной. Но куда ему деваться теперь? Он же на судне посреди моря!

Везде: у каждого трапа, у каждой двери, в каждом коридоре — торчал какой-нибудь Квазиморда и что-нибудь драил. Правда, на танкере было достаточно тёмных закоулков, где можно было бы спрятаться, да вот незадача — Послесвету это было сделать затруднительно. Ник не мог «притушить» собственное сияние, и, само собой, как только он забивался в тёмный угол, тот сейчас же переставал быть тёмным. Убраться бы с судна, но как? Плана у Ника пока ещё не было. Вот если бы ему удалось найти Алли, они вместе что-нибудь бы придумали.

Наверняка она знает «Сульфур Куин» лучше него. Но проблема в том, что Ник не знал, где искать Алли. Не шастать же по всему судну, в самом деле. В конце концов Ник почёл за лучшее вернуться в трюм.

Нет, не в подвесочную, но в один из резервуаров с сокровищами. Это было лучшее место для укрытия — никто не решался прийти сюда и побеспокоить «собственность МакГилла». Он спрячется здесь до наступления темноты, а когда команда отправится на нижнюю палубу — развлекаться играми, или драками, или чем они там ещё заполняют досуг — выберется отсюда. В это время обшарить судно будет куда легче, и он найдёт Алли.

А пока он подыскал себе подходящее укрытие — большой дубовый гардероб. Ник забрался в него, плотно закрыл дверь и принялся ждать.

***

Центральный трюм-хранилище сокровищ, больше похожий на драконье логово, представлял собой беспорядочное нагромождение всяческого добра. Алли, не раз наведывавшаяся сюда в поисках книг, которые стоило бы почитать, или ещё чего-нибудь, чтобы скоротать время, помнила, что видела мельком старую пишущую машинку, только не помнила, где. В трюме было полно действительно ценных вещей вперемешку со всяким хламом. МакГилл не был склонен к дискриминации: что бы ни перешло в Междумир — если оно попадало к нему в лапы, то оказывалось здесь, на этой свалке. Настоящие драгоценности соседствовали с пустыми пивными бутылками.

МакГилл торчал у себя на «командном пункте», где занимался планированием десанта на Рокэвэй Пойнт — там у него были ловушки для Зелёнышей. У Алли, таким образом, появилась возможность прошерстить сокровищницу. Пробираться между старыми офисными шкафами и автомобильными покрышками, вешалками для пальто и кроватными рамами — задачка не из простых; к тому же другого освещения, кроме собственного слабого сияния, у неё не было, так что девочке пришлось нелегко. Её чуть было не заклинило под самолётным пропеллером и не расплющило аппаратом для искусственного дыхания, но наконец-то ей удалось найти пишущую машинку под каким-то облезлым столом.

Машинка с фирменным знаком «Смит-Корона» была сделана из чёрного матового металла. Буквы на клавишах истёрлись от долгой работы — разумеется, до того, как она перешла в Междумир.

У Аллиной бабушки такая машинка, она ею до сих пор пользуется. «Слова — это не слова до тех пор, пока ты не вобьёшь их, неважно куда — в голову или в бумагу», — говаривала она.

Среди прочего мусора Алли нашла листок бумаги и сообразила, как заправить его в машинку.

Печатание на этом старье, как обнаружила Алли, очень походило на печатание на компьютерной клавиатуре, но только с двумя значительными отличиями: оно было куда медленнее и требовало раз в пять больше усилий. Девочка поёжилась при мысли о том, что людям приходилось целыми днями барабанить по маленьким круглым кнопкам, которые опускались на целый дюйм, прежде чем из-под них выскакивал стальной штырёк, ударявший по ленте, после чего на бумаге оставалась буковка. Слава богу, ей надо было напечатать лишь короткую фразу, но поскольку тонкие штырьки всё время застревали, словно толпа, пытающаяся скопом пробиться в одну дверь, работать пришлось медленно. Только с четвёртой попытки Алли удалось напечатать всю фразу без единой помарки. После этого она засунула машинку туда, где нашла её, и принялась искать ножницы.

В конце концов ей пришлось остановиться на крохотных ножницах из швейцарского армейского ножа, валявшегося на полу. Управившись, Алли сунула узкую полоску бумаги в карман. Она как раз собиралась вернуть нож на место, когда позади неё раздался голос:

— Нравятся мои сокровища?

Девочка развернулась так быстро, что нож вылетел из её руки и вонзился прямо в висячий глаз МакГилла. Тот вытянул его оттуда и бросил на пол. Рана мгновенно затянулась — как все раны в Междумире.

— Поосторожнее! — сказал он. — А то мне нечем будет тобой любоваться.

Алли только сдавленно хихикнула.

— Пытаешься что-нибудь украсть? Не советую. Любую вещь, которую ты отсюда уведёшь, я заставлю тебя съесть. Больно, конечно, не будет, но зато от тяжести в желудке уже никогда не избавишься.

— Я и не собиралась ничего красть, — сказала Алли. — Только исследую.

МакГилл повернулся к двери, ведущей в подвесочную.

— Странно, почему ты не навещаешь своих друзей?

— А зачем мне их навещать? — возразила она. — Всё равно ты их скоро освободишь.

— С чего это ты так в этом уверена? Думаешь, я сдержу своё слово?

— Не уверена. Но что мне ещё остаётся, как не довериться тебе?

МакГилл растянул губы в улыбке и протянул к Алли руку. Она поморщилась в ожидании грубого, сухого прикосновения, но, к её удивлению, её щеки коснулось нечто мягкое. Она взглянула вниз и увидела, что его рука была покрыта не шершавой, жёсткой чешуёй, а гладким, шелковистым мехом, похожим на мех норки. Концы пальцев всё ещё венчались острыми жёлтыми когтями, но сама ладонь была мягкой и нежной.

— Я же обещал поработать над более мягким прикосновением. Вроде получилось.

Алли всё равно отодвинулась.

— Не нужно. Тебе необязательно изменяться ради меня.

— Хочу изменяться — и буду, мне никто не указ.

— Всё равно это лапа монстра.

— Ну и хорошо. Как раз то, что мне нужно.

МакГилл горделиво окинул взором свою сокровищницу.

— Здесь есть одежда для девчонок. Ты могла бы выбрать себе что-нибудь покрасивее.

— Но я же не могу снять свою одежду. Я так умерла.

— Тогда надень что-нибудь поверх.

На глаза МакГиллу попался большой дубовый гардероб.

— Думаю, в этом шкафу найдётся что-нибудь подходящее, — сказал он, обеими руками ухватился за ручки и распахнул дверцы настежь.

Ник невольно подслушивал разговор Алли с МакГиллом, и всё это время он считал секунды, ожидая момента, когда МакГилл уберётся восвояси. Но тут монстр заговорил о гардеробе, и сердце мальчика упало. Его обычное везение! Если МакГилл откроет двери и увидит его, он наверняка выкинет за борт не только Ника, но и весь шкаф. Ник сжался в комок, отчаянно пытаясь спрятаться за свадебным платьем, и закрыл глаза.

Дверцы распахнулись. Алли, стоявшая немного в стороне, мгновенно увидела Ника. Она не успела сдержаться и ахнула. Однако МакГилл, стоящий у самого шкафа, видел только платье, но не спрятавшегося за ним мальчика. Он повернулся к Алли, явно посчитав, что её возглас относился к великолепному свадебному наряду.

Алли усилием воли отвела глаза от Ника, не то МакГилл мог бы проследить за её взглядом.

Носок туфли Ника высовывался из-под подола, поэтому Алли быстро подошла к платью и поправила пышную нижнюю юбку, притворяясь, будто восхищается красотой кружевной ткани. Предательская туфля скрылась. К счастью, плотная ткань платья не пропускала свечения Ника, а царящий в шкафу сильный запах камфарных шариков полностью заглушил слабый аромат шоколада.

— Всю жизнь мечтала стать невестой монстра! — сказала Алли и захлопнула дверцы, заодно едва не прищемив МакГиллу пальцы.

МакГилл в ярости воззрился на неё и, взревев:

— А тебя никто и не просит! — вылетел вон.

Алли подождала, пока не убедилась, что он ушёл, затем подождала ещё вдвое дольше и только после этого вернулась к шкафу и открыла его.

— Что ты здесь делаешь? Ты понимаешь, как это опасно? Если они обнаружат, что ты сбежал...

— Не обнаружат. Там сотни ребят, и не похоже чтобы их кто-нибудь пересчитывал.

— Если тебя поймают, тебе крышка!

— Значит, не поймают.

Алли огляделась вокруг.

— А где Любисток? Прячется где-то в другом месте?

Ник потряс головой.

— По-прежнему там, вместе с остальными. — Он улыбнулся. — Там теперь такое! Я заставил их всех перепутаться.

— С чего ты взял, что прятаться здесь лучше, чем висеть там?

— Я не собираюсь вечно торчать в этом шкафу. Как только выдастся возможность, сбегу с этого судна и приведу с собой подмогу.

— И как же ты намерен это осуществить?

— У меня ещё нет точного плана. Что-нибудь придумаю.

— Зато у меня есть! — заявила Алли. — Если мы попытаемся сбежать сейчас, то только всё испортим!

— Знаешь, я ждал твоего «плана» много недель.

«Недель? — поразилась Алли. — Что, прошло несколько недель?» А вслух она заявила:

— Ну, знаешь ли, хорошие планы за секунду не рождаются.

Ник неторопливо окинул её пристальным взглядом и сказал:

— Мне кажется, ты вовсе не хочешь убегать от МакГилла. У тебя над ним есть какая-то власть — что, скажешь, не так? Я пока ещё не знаю, в чём тут дело, но ты-то знаешь! И вот это тебе нравится.

Алли захотелось вцепиться в него и как следует встряхнуть. Что за оскорбительные наветы! Это же абсурд!

Это правда.

— У меня есть намётки, как нам всем отсюда выбраться, только подожди немного.

— Я больше не хочу ждать. Да и то — два плана лучше, чем один.

Алли стиснула кулаки и взревела — ну ни дать ни взять сам МакГилл. Неужели она уже начала ему подражать?

— Ну допустим, ты выбрался с судна. И что? На чью помощь ты рассчитываешь?

— Мэри, — сказал Ник.

Алли захохотала, но, сообразив, что её смех звучит слишком громко, оглянулась — не прибежал ли кто на шум? — и перешла на яростный шёпот:

— Она отказалась помогать нам раньше, так что и в этот раз помощи не жди!

— Я смогу убедить её. Уверен, что смогу!

— Да ты просто дурак!

— Мы ещё посмотрим, кто из нас дурак!

Даже разозлившись до крайней степени, Алли не хотела тратить время на ссоры. С каждым мгновением росла опасность, что их обнаружат.

— Я могу украсть спасательную шлюпку, — предложил Ник.

— Как только они обнаружат пропажу, то сразу догадаются, кто её украл. МакГилл накажет Любистка, а может, и меня заодно.

— Но мы можем снять Любистка, и скроемся все втроём!

Алли немного поразмыслила над этим, но покачала головой:

— МакГилл думает, что я учу его скинджекингу — искусству овладевать телами людей. Как только он узнает, что меня нет, он отправится в погоню.

Нет, подумала Алли, лучше всего убрать Ника с танкера незаметно, так чтобы никто не догадался, что его здесь больше нет.

— Как тебе такой вариант? — спросила Алли. — Завтра утром МакГилл высылает на берег партию — проверить ловушки. Если бы ты как-то смог забраться в шлюпку...

— О-кей. Неплохо. Может получиться.

— Я останусь на палубе и постараюсь всех отвлечь. Твоя задача — придумать, как спрятаться в этой шлюпке. — Алли немного поразмыслила. — Я положу в неё несколько одеял — может, ты в них закопаешься? — Девочка снова огляделась и придвинулась к Нику поближе. — Если доберёшься до Мэри и уговоришь её померяться силами с МакГиллом, скажи ей, что у него есть сильные враги. В Атлантик Сити тусуется одна банда — может, Мэри убедит их объединить силы. — И Алли закрыла дверцы шкафа. — Помни: завтра на рассвете!

— А как я узнаю, что уже рассвет? — подал Ник голос изнутри.

Но Алли уже ушла, предоставив ему самому решать эту задачу. Она поднялась на квартердек и вышла на свежий воздух. Спустились сумерки. МакГилл стоял на носу танкера и смотрел в сторону берега — любовался закатом. Он проделывал это каждый вечер. Странное он создание. С одной стороны — наслаждается собственной испорченностью, а с другой — восхищается красотой мира, частью которого больше не является...

Ник сказал, что они на судне уже много недель. Должно быть, так и есть. Алли и при жизни плохо получалось следить за временем. Ну что ж, она долго тянула. Ник прав, пора действовать.

Она тихонько прошла к трону, сунула руку в плевательницу и выудила одно печенье. Осторожно нащупала кончик лежащей внутри бумажки и аккуратно вытащила её, а на её место вложила своё фальшивое пророчество. Опустила печенье в сосуд — здесь оно и будет лежать, словно бомба со взведённым часовым механизмом, и ждать, когда МакГилл запустит в плевательницу свою жадную клешню.

На рассвете следующего дня МакГилл и ещё пятеро членов команды отчалили от «Сульфур Куин», направляясь в короткий рейд на Рокэвэй Пойнт. Кто-то оставил в углу шлюпки кучку одеял. Зачем они здесь? МакГилл приказал убрать их и бросить в танк — ко всей остальной его «собственности». Шлюпку спустили на воду, завели мотор, и понеслись к берегу.

Никто не обратил внимания на привязанный к носу лодки трос, болтающийся в воде. Если бы пиратам пришло в голову вытащить его, то они обнаружили бы Ника — намотав другой конец троса на руку и скрывшись под водой, мальчик устремился к берегу вслед за шлюпкой.

 

ГЛАВА 23

Коварное пророчество

У Аллиного плана был только один недостаток: невозможность угадать, когда же МакГилл доберётся до того самого печенья, которое она подкинула в плевательницу. Она уже начала подумывать, не добавить ли к нему пару-тройку других, но тут судьба выписала очередной крутой вираж.

Алли как раз собиралась отправиться в камеру с сокровищами и напечатать ещё несколько пророчеств, когда Урюк и с ним четверо других Квазиморд ворвались в её каюту, даже не постучавшись.

— Марш на палубу! — рявкнул Урюк. — Он требует тебя! Немедленно!

Вообще-то, ничего необычного. МакГилл делал то, что ему в башку втемяшится: вызывал к себе людей, когда заблагорассудится, невзирая на время суток. Однако чтобы Урюк ворвался к Алли в каюту вот так, не постучав — такое произошло впервые.

— Что ему надо?

— Тебя ему надо, — коротко бросил Урюк. Хотя в последнее время он оказал Алли немалую помощь, сейчас он не прибавил ничего — ни слова ни полслова. И по лицу ничего не возможно было прочитать. — Лучше не заставляй его ждать.

Когда Алли появилась на тронной палубе, МакГилл уже сидел там — клешни стиснуты, ужасный взгляд ужасных глаз — ещё ужаснее, чем обычно. Рядом с ним стоял здоровенный Послесвет, которого, как припомнила Алли, она некоторое время не видела на судне. Амбал был облачён в нелепый борцовский костюм.

— Добрейший вечерочек! — сказал МакГилл.

— Ты хотел меня видеть? — спросила Алли.

— Да. Мне бы хотелось узнать всё о ступенях, начиная с восьмой по двенадцатую.

— Ты сначала седьмую преодолей, — ответила Алли, — а тогда я расскажу тебе про восьмую.

Идея Алли относительно седьмой ступени была просто великолепной. Поскольку МакГилл обожал задирать всех вокруг по поводу и без повода, «учительница» решила, что седьмой ступенью станет обет молчания на семьдесят два часа. Похоже, монстру не удалось выдержать и суток.

— Ты заговорил, — констатировала Алли. — Значит, придётся начинать всё с начала.

МакГилл махнул лапой амбалу:

— Бульдозер, тащи его сюда.

Бульдозер с готовностью подчинился. Он скрылся за переборкой надстройки и тут же вернулся, катя перед собой бочку, которую затем поставил посреди палубы.

— Ты что, собираешься засунуть меня туда? — спросила Алли. — Но ведь тогда ты никогда не узнаешь, в чём состоят последние четыре ступени!

МакГилл кивнул Бульдозеру, и тот сорвал с бочки крышку. Она была полна какой-то жидкости, но там находилось и что-то ещё — что-то светящееся. Как только крышка слетела, это что-то мгновеноо, как пружина, распрямилось во весь рост и забрызгало всё вокруг склизким огуречным рассолом.

В тот же момент, как Алли узнала новоприбывшего, она поняла, что у неё серьёзные, очень серьёзные проблемы.

Это был Проныра.

Тот тоже узнал девочку.

— Ты! — завизжал он.

МакГилл поднялся.

— Это я доставил тебя сюда, — обратился он к Проныре. — Так что вопросы здесь задаю я, а ты на них отвечаешь.

— А если я не захочу?

— Тогда — обратно в бочку.

Проныра вытянул руку, и всё, что беспризорно валялось на палубе, поднялось в воздух и полетело в МакГилла.

— Прекрати! — взревел МакГилл, — или в следующий раз ты вылезешь из бочки в центре Земли! Мне начхать, что ты умеешь швыряться всякой дрянью. Нашёл, чем удивить! Я одолел тебя раньше, и если ты не перестанешь выпендриваться, сделаю это опять, но уж на этот раз пощады не жди! — Летающие объекты улеглись на палубу. — Вот так-то лучше. А теперь отвечай на мои вопросы.

Проныра воззрился на него с такой ненавистью, что от неё не только молоко — время могло бы свернуться.

— Что ты хочешь знать?

— Не верь ничему, что он скажет! — выкрикнула Алли, но МакГилл проигнорировал её протест.

— Расскажи мне об этой девчонке и её друзьях. Расскажи мне, что она умеет!

Проныра захихикал.

— Она? Да ничего она не умеет! Я предложил ей учиться у меня, но она отказалась.

— А мне не нужны были его наставления! — парировала Алли. — Я нашла другого учителя.

— Нет никакого такого «другого», кто мог бы научить тому, что делаю я! — нагло заявил Проныра. — Когда ты пришла ко мне, то ничего не умела. Ты и по-прежнему ничего не умеешь!

— Неправда! Я умею вселяться в людей! — возразила Алли. — Я умею скинджекить.

Ей очень хотелось, чтобы в её голосе звучала сила и уверенность в себе, но вместо этого он дрожал и срывался.

— Это так, — подтвердил МакГилл. — Видел собственными глазами.

Проныра выбрался из бочки и приблизился к Алли; его мокрые мокасины оставляли на настиле палубы цепочку солёных следов.

— Может быть, — согласился он. — У неё есть неразвитая способность двигать предметы, так что вполне может статься, что есть и талант к скинджекингу.

МакГилл подошёл к ним поближе.

— Вот что я хочу знать: можно ли этому научиться? Она может научить меня скинджекить?

Отвёт Проныры был твёрд и однозначен:

— Нет, не может.

МакГилл наставил на Проныру кривой мохнатый палец с острым ногтем:

— Тогда ты будешь учить меня!

Но Проныра покачал головой.

— Этому нельзя научить. У тебя либо есть способности, либо их нет. Ты долго пробыл в Междумире, значит, знаешь, на что способен. Если тебе до сих пор ни разу не удавалось овладеть телом живого человека — ты никогда не сможешь этого сделать.

— Понятно.

Алли явственно ощутила, как МакГилла охватывает неистовое пламя гнева — от него даже вроде как жаром повеяло. Жаром центра Земли.

— Врёт! — завопила она. — Он хочет перетянуть тебя на свою сторону, хочет, чтобы ты ему поверил, а как только ты отвернёшься — он тебя тут же предаст! Ведь это я помогала тебе всё это время! Кому ты больше веришь — ему или мне?!

МакГилл одновременно смерил их глазами: Проныру — левым, Алли — правым.

— Кому ты больше веришь? — настаивала Алли.

МакГилл на мгновение задержал взгляд на Алли, затем повернулся к Бульдозеру и другим членам экипажа.

— Заколотить его обратно в бочку и вышвырнуть за борт!

— Что-о?! — возопил Проныра.

— В Междумире есть место только для ОДНОГО монстра! — прорычал МакГилл.

Проныра вскинул руки, и снова в воздухе засвистел всякий мусор. Но несмотря на силу его магии, сам фокусник был мал, тщедушен и один против десятка противников. Сколько бы он ни бросался и ни швырялся, это не спасло его от бочки.

— Вы ещё поплатитесь! — орал Проныра. — Я найду способ расправиться с вами!

Но вскоре его вопли перешли в неудобопонятное злобное бульканье изнутри бочки с рассолом. Бульдозер наложил крышку и приколотил гвоздями. Затем они с Урюком схватили бочку и перекатили её через борт. Та почти без всплеска вошла в воду, и начала погружаться — всё ниже и ниже, на океанское дно. И дальше.

Судьба Проныры свершилась.

Как только его не стало, на Алли нахлынула волна несказанного облегчения.

— Ну вот, — сказала она. — С этим разобрались. А теперь продолжай с седьмой ступенью. Нет — молчи. Начинаем отсчёт. Семьдесят два часа. Я знаю, ты справишься.

И МакГилл не стал разговаривать. Вместо этого он вытянул руку, и один из членов команды подал ему малярную кисть, с которой капала чёрная краска.

— Ты что делаешь? — насторожилась Алли.

— То, что должен был сделать в тот самый момент, когда ты появилась на борту.

Он намалевал на её майке номер 0001 и сказал:

— Подвесить её!

МакГиллу давно уже не приходилось давать волю своему гневу. Он забыл, какое это восхитительное чувство.

Гнев!

Пусть он переполнит его. Пусть его всего охватит бешеное пламя злости! Злости на эту девчонку за её ложь, злости на себя самого за то, что позволил чувствам затмить рассудок. Злость прижжёт рану, которую оставил в его смятенном сердце её страшный обман. Эта девчонка дурачила его. Но больше этому не бывать!

Алли станет последней в его коллекции пленённых Послесветов. Он пошёл полюбоваться на неё. Матросы распутали «висельников», и теперь те опять свободно болтались на своих верёвках. МакГилл наблюдал, как девочку перевернули вниз головой и вздёрнули на канате. Цифры на её майке тоже перевернулись, и теперь там значилось: «1000».

Жизнь одного храбреца стоит тысячи трусливых душ.

С того самого мгновения, когда он много лет назад прочитал это пророчество, ему стало ясно, о чём оно толкует. Он вернёт себе жизнь в обмен на тысячу Послесветов — вот что! Тысяча душ — это плата за то, чтобы возвратиться в мир живых. Подумать только! Снова обрести плоть и кровь, снова дышать! На короткое мгновение он отклонился от курса, посчитав скинджекинг подходящей альтернативой, но ведь, как выяснилось, такой возможности не существовало вовсе. Никогда. Значит, оставался только один способ вернуться к жизни: обменять её на тысячу других душ.

Его не интересовало, с кем он должен вести переговоры на этот счёт — с божеством или демоном. Важно соблюсти условия. Ну, вот, он их выполнил. Здесь плата — тысяча душ. Теперь требовалось узнать, в каком месте должен произойти обмен.

С этой целью он тотчас же вернулся на тронную палубу и направился к своей плевательнице. Вытащил печенье и хряпнул его о подлокотник трона. В клешне осталась бумажка с несколькими словами. МакГилл немного помедлил в предвкушении... Затем взглянул на пророчество.

Прочитав, он тотчас же понял его тайный смысл. Понял и впервые за долгие годы... испугался. Потому что на бумажке значилось:

Победа ждёт на Роковом Молу.

Презрев доводы рассудка, пытавшегося отвратить его от этой дурной идеи, МакГилл повернул «Сульфур Куин» и взял курс на Атлантик-Сити.