1 Колтон
Звенит буддистский колокол «гханта», и глубокий, гулкий звук эхом разносится по рыночной площади, привлекая внимание Колтона. До этого момента он одиноко плыл, словно медуза, в людском море среди уличных торговцев и прохожих. Время от времени он видит солдата, но чаще вокруг лишь гражданские — туристы или местные. И неважно, что три дня назад здесь, в Таиланде произошёл путч. Неважно, что Мьянма, бывшая Бирма, бывшая Мьянма, бывшая Бирма стала (сюрприз, сюрприз!) снова Бирмой, и нынешний режим угрожает бомбить Бангкок за то, что соседняя страна дает убежище врагам их государства. Колтон давно подозревает, что это, как обычно, всего лишь бизнес.
Подобно бирманцам, Колтон не очень хорошо понимает, кто он. Он где-то посередине. Ни там, ни здесь, ни рыба ни мясо. Его прошлое «я» и его будущее «я» соединены лишь тонкой, почти невидимой нитью — его сегодняшним «я». Можно двинуться в любую сторону, возможностей — море, знать бы ещё, страшиться этого или радоваться.
Сладкий запах личи приводит Колтона к улыбчивому торговцу, тот продает ему четыре штучки за сумму, которая дома, в Америке считалась бы мелочью. Колтон соединяет ладони на уровне лица, словно в молитве — распространенный в этой части мира жест, выражающий благодарность, — и продавец отвечает тем же.
Есть причина, по которой Колтон оказался в Таиланде и почему решил остаться — расплетение здесь вне закона. Собственно, эта страна первой выступила против расплетения и подписала Флорентийское соглашение — призыв, который в США проигнорировали, словно он исходил от врагов. Колтон знает все страны, отказавшиеся от своих первоначальных заявлений и узаконившие расплетение — а их большинство. Но Таиланд держится стойко, и для беглых расплетов из Китая и России он стал фактически раем на земле. Но рядом Бирма. Средоточие тьмы.
Колтон слышал рассказы о бирманской Да-Зей, или «Рынке плоти». Собственно, все слышали. О тёмных камерах и спрятанных там пленниках, в чьих телах палачи неделями поддерживают жизнь, отрезая часть за частью, орган за органом для покупателей по всей Азии. Беглые расплёты на посиделках у костров рассказывают друг другу страшные байки о Да-Зей, но самое жуткое — никто не знает, сколько в этих историях правды и сколько вымысла. Колтону точно известно: эта организация настолько могущественна, что фактически управляет Бирмой из тени, дёргая за нужные ниточки, чтобы без помех выдёргивать из людей органы. Но Колтон здесь не из-за Да-Зей, о чём ему приходится постоянно себе напоминать. Как бы ни хотелось ему остановить палачей, заниматься этим он не собирается. «Это не Давид против Голиафа, — твердит он себе. — Это Давид против враждебного общества, построенного на развалинах Глубинной войны».
Колтон поправляет рюкзак, пытаясь пристроить его за спиной поудобнее, но безуспешно, хотя в рюкзаке только одежда, ничего острого или громоздкого. Убегать пришлось налегке.
Он считает своих родителей чудовищами, не менее страшными, чем Да-Зей. Как могли они подписать ордер на расплетение его младшего брата? — вопрос, который Колтон задаёт себе каждый день, в кафе, тук-туке или храме. Ищет ответ и не находит.
Брат не предвидел такого исхода, а Колтон так никогда и не понял, как именно всё произошло. Просто пришёл однажды домой из школы, а Райана нет. Родители сказали, что отправили брата к тётке, чтобы уберечь от вредных влияний… хотя обычно источником вредных влияний называли именно Райана. Колтон постоянно звонил тёте, чтобы поговорить с братом, но та не брала трубку и не перезванивала. И тогда Колтон забеспокоился.
Он боялся даже думать о том, что это значит. Да, конечно, Райан был менее управляемым, чем старший брат, но разве это повод для расплетения? В конце концов Колтон дозвонился до тётки. Сначала она прикидывалась, что все в порядке, придумывала оправдания, почему Райан не может подойти к телефону. Но потом сломалась и рассказала правду.
Неделю спустя, заложив все ценное, что нашлось в доме, Колтон сделал себе фальшивый паспорт и ушёл навсегда. Не попрощавшись, не удостоив родителей никакими объяснениями. «Пусть ломают головы, — думал он. — Пусть удивляются, почему их сын, отличник, будущий студент, исчез. Пусть изольют по старшему сыну слёзы, которые должны были предназначаться младшему».
Он никому не сказал, что уходит, даже друзьям. Сегодня он ещё был там, а завтра на другом конце Земли. Вероятно, с Райаном произошло то же самое, только уже в разобранном виде.
Это было месяц назад. Теперь Колтон бродит, как сомнамбула, по улицам Бангкока, на перепутье множества дорог в будущее.
Он съедает один из купленных личи. Этот сладкий вкус — на Западе нет ничего и близко похожего. Оглядевшись вокруг, он отмечает, как много в этой части города очевидных беглецов-расплётов. Многие из них уже взрослые. Интересно, скольких из них родители все равно расплели бы, если бы снова появилась возможность? Один из таких бывших беглецов орёт на Колтона за то, что тот перегородил ему дорогу, и бросает в него недоеденный гамбургер. Ну что же, как минимум одного из этих типов всё-таки следовало бы расплести.
Колтон слышит девичий смех и сворачивает к небольшому ресторанчику, где под ногами посетителей шныряют бродячие коты. Светловолосая девушка весело смеётся над кошкой, которая трётся о её ногу. Незнакомке на вид примерно шестнадцать. Вся, от макушки до пят, изукрашена татуировками. Ангелы, демоны, тигры, клоуны — просто чернильный цирк. В носу серьга. Если бы не улыбка, девушка походила бы на изготовившегося к бою быка. Колтон усаживается за столик неподалеку и забрасывает удочку:
— Давно ты в бегах?
— С чего ты взял, что я в бегах? — отзывается она.
В ее речи отчетливо звучит выговор кокни. «Британка», — делает вывод Колтон. Еще одна страна из тех, что пошли на попятный и приняли расплетение как законную практику. Вообще-то именно они первыми использовали термин «подростки-дикари».
Он ухмыляется.
— Да на тебе это просто написано с головы до ног. — И добавляет: — А ты рисковая.
Девушка тушит сигарету. Колтон и не замечал, что она курила. Ну да, в этой яркой незнакомке столько всего, привлекающего внимание, что сигарета затерялась на общем фоне.
— Ты прав. Я бегах уже два месяца. А ты?
— Примерно месяц, — отвечает он. Это лишь половина правды. Он решает не говорить собеседнице, что ушел из дому по собственной воле. Он как будто берёт на себя роль брата — по крайней мере, ему хотелось бы, чтобы у Райана была возможность сбежать. И эта роль дарит Колтону какое-то особенное удовольствие, ощущение хотя бы частичной, но победы.
Незнакомка меряет его взглядом и подозрительно сощуривается. А она еще и проницательна.
— Враньё.
И поднимается, чтобы уйти.
«Странная девчонка, — думает Колтон. — Есть в ней что-то такое… не похожее на других беглых. Нечто большее».
Он заинтригован. Когда девушка пытается выйти, он заступает ей путь, лихорадочно придумывая какую-нибудь остроту, которая могла бы ее удержать. Ничего не приходит на ум, но их взгляды встречаются. Девушка останавливается.
— У тебя карие глаза.
— Ага, — отвечает он.
— Мило.
— Слушай… беглым лучше держаться вместе, — торопится он. — Ты наверняка знаешь, как тут опасно. Тебя могут арестовать за бродяжничество. Или, того хуже, продать Да-Зей.
Она улыбается, демонстрируя пожелтевшие зубы, что Колтон, как ни удивительно, находит привлекательным, и произносит:
— Что ты знаешь об опасности, Кареглазый!
• • •
Её зовут Карисса. Колтон спрашивает фамилию, но она отвечает, что оставила фамилию в Англии вместе с родителями, чёрт бы их побрал. Это можно понять. Сначала Колтон говорит, что ушёл из дому, когда обнаружил ордер на своё расплетение. Как Беглец из Акрона. Но в конце концов рассказывает всё: о брате, об истинных причинах, толкнувших его на скитания. В ответ Карисса рассказывает свою историю, выкладывая перед ним собственную сломанную жизнь, как перед психотерапевтом. Там есть что послушать.
Он узнаёт, что у новой знакомой есть убежище. Они болтают почти до полуночи, и к этому моменту Карисса готова отвести Колтона в своё логово. Они бредут по улице, потом садятся в тук-тук — маленькое трехколёсное такси. В какой-то момент Колтон поворачивает голову влево, а девушка выпрыгивает наружу с противоположной стороны. Подмигивает Колтону и убегает прочь, и тук-тук увозит его одного.
— Американец? — спрашивает водитель без интереса в голосе.
— Да, — отвечает Колтон так же безразлично. Он потрясён тем, что девушка его кинула.
— Теперь отвезу тебя домой, — говорит водитель. Колтон называет адрес, но таксист, похоже, не слушает. — Да-да, домой…
• • •
Утомлённый, Колтон дремлет, просыпаясь, когда колеса тук-тука попадают в дорожные ямы — то есть примерно каждые несколько секунд. После особенно сильной встряски Колтон открывает глаза и обнаруживает, что оказался в какой-то совсем ему не знакомой части города. Убогий, неприятный район, которым, кажется, побрезговали даже бордели.
— Эй, мужик, я не здесь живу, — раздражённо обращается к водителю Колтон.
— Короткий путь, — отвечает тот. — Скоро приехать.
Колтон оглядывается по сторонам. «Похоже, этот идиот заблудился», — думает он.
Тук-тук останавливается перед большим серым зданием, по сравнению с которым домики вокруг кажутся карликами. Словно мавзолей среди обычных надгробий.
— Какого чёрта…
И тут водитель спрыгивает с тук-тука и исчезает. Просто убегает в темень, бросая пассажира.
Колтон понимает, что дело плохо, однако тело отказывается подчиняться. Он пытается встать, но ноги — как резиновые. Его накачали наркотиком? Он с трудом выбирается из тук-тука. Мир кружится. Немногочисленные ночные прохожие поглядывают на него со страхом. А может, с жалостью. В любом случае, проходя мимо, они не задерживаются глазами на пришельце, словно слишком долгий взгляд навлечёт на них проклятие.
Колтон, спотыкаясь, пытается идти, но вдруг перед ним, словно соткавшись из воздуха, появляется солдат.
— Но-но, куда ты? — говорит солдат на тайском — в таких пределах Колтон понимает этот язык.
— К чертям, подальше отсюда, — отвечает он на английском. — Пропусти!
— Нет-нет, ты идти с нами, — требует вояка уже по-английски с сильным акцентом.
Колтон пытается протолкнуться мимо, но из темноты возникает другой солдат и бьёт его прикладом винтовки по голове. Мир вокруг начинает вращаться ещё быстрее, чем раньше. От удара Колтон не обрушивается на землю, но, споткнувшись, валится прямо на руки первого солдата. Тот смеётся.
Прикоснувшись в голове, Колтон нащупывает кровь. «Надо валить отсюда, — вертится у него в голове, — и побыстрее». Но нападающих всё больше, он окружён. «Это не солдаты, — понимает он, — это полицейские». Два офицера хватают его и волокут в мёртвое серое здание.
• • •
— Колтон Эллис, — произносит сидящий за столом таец на безупречном английском. На голове его красуется берет, пахнет от него одеколоном, а улыбка на лице — словно у торговца подержанными автомобилями. За его спиной шкафчик, в которому небрежно прислонён гранатомёт, а наверху стоит кофе-машина и старомодная микроволновка.
— Послушайте… — говорит Колтон. — Из-за чего это всё? Что вам нужно? Деньги?
Даже произнося эти слова, Колтон знает, что причина не в деньгах. Но больше ему нечего предложить.
Похоже, мужик за столом об этом догадывается, пропускает лепет жертвы мимо ушей и тянет долгую неприятную паузу. Колтон уже готов умолять, но тут его собеседник открывает рот:
— В детстве я наступил на мину. Мину, которую установили американцы во время Вьетнамской войны задолго до моего рождения. Я потерял ногу. Думал, что навсегда, но тут появилась Да-Зей.
Мужчина отхлёбывает кофе, похоже, наслаждаясь его вкусом так же, как наслаждается ужасом стоящей перед ним жертвы. Колтон оглядывается в поисках предмета, которым можно было бы ударить противника, чтобы сбежать. Но в пределах досягаемости ничего нет. Гранатомёт близко, но ведь не дотянешься!
— Мои родители были бедны, но Да-Зей бесплатно раздавала конечности всем, кто потерял их от американских мин. Тысячи людей, думавших, что им придётся до конца жизни просить милостыню, вдруг получили новые возможности. Но Да-Зей потребовала кое-что взамен. Ей нужны были бойцы, агенты и торговцы. Мне нравится думать, что я выполняю все эти три функции.
— Отпустите меня! Это ошибка! Мои родители богаты! Они заплатят вам вдвое больше, чем Да-Зей!
Это всё, что приходит в голову Колтону, впрочем, скорее всего, он прав насчёт своих родителей. Но похитители считают его беглым расплётом. Как убедить их, что это не так?
— Ордер на расплетение, который они подписали, явно утверждает обратное.
— Но они не подписывали!
Мужик не реагирует.
— Твоя судьба предрешена, — он произносит давно заученный текст, такие беседы ему явно не впервой. — Я приношу в этот мир равновесие. Справедливость. В каком-то смысле ты мученик, причём, величайшего типа — из тех, кто сам того не желает. По большому счёту, это завидная роль. — Он поднимает телефонную трубку: — Да, Сонтхи, он у меня. Как раз то что мы искали. Да, карие глаза. Отправляю его к тебе. — И заканчивает словами: «Laeo phop gan mai krap» — стандартное тайское прощание.
И тут до Колтона доходит. Карие глаза… их отметила та девушка-беглянка… Как он мог так сглупить?!
Он пытается умолять, но мужчина, повысив голос, обрывает его.
— Тебя сейчас заберут. И не волнуйся, Да-Зей совсем не такая, какой нас рисуют американские СМИ. Ну то есть, возможно, была раньше, когда управлял Туанг, но с тех пор мы стали более цивилизованными. С тобой будут хорошо обращаться.
— Да уж, ваши юнокопы тоже хорошо со мной обращались. Между прочим, это незаконно. Если тайские власти узнают, вам конец.
— Вот поэтому тебя и нужно расплести, — посерьёзнев, отвечает мужчина. — А мозг твой уничтожить.
Колтон и не представлял, что может ощутить еще больший ужас, чем раньше.
— Отслоение? Меня отслоят?
— Да-Зей предпочитает не связываться с серым веществом, оно чересчур непредсказуемо. Ты слишком много знаешь. А если вкрапления твоего мозга подавят волю реципиента? Последнее, что нужно Да-Зей, это твой разум, проявляющий себя в неподходящем месте.
— Нет! — кричит Колтон, осознавший, что существует вариант похуже расплетения. — Мой мозг будет молчать. Клянусь! Даже разделённый! Пожалуйста, не отслаивайте меня!
Мужчина сочувственно улыбается.
— Думай о себе как о гуманитарной помощи, которую мы так и не получили от американцев.
И жестом приказывает стоящему у двери охраннику увести жертву.
• • •
По автостраде трясётся грузовик, в кузове которого лежит связанный Колтон с кляпом во рту. Они наверняка направляются в Бирму. Если повезёт, их остановит военный патруль и заглянет в кузов, но это маловероятно. Скорее всего, его похитители выбрали неохраняемую автостраду или ту, где дежурят подкупленные солдаты. В голове пульсирует боль, и Колтон проклинает подставившую его девчонку.
Проходит несколько дней (по крайней мере, столько насчитал Колтон) на скудном пайке, а потом пленника поднимают на ноги и выволакивают, как труп, на слякотную почву заготовительного лагеря Да-Зей.
2 Кунал
— Поторопись, Кунал! Я что, должен тебя ждать? Грузовик уже прибыл.
— Да, доктор. Иду, сэр.
Кунал терпеть не может, когда доктор заставляет его тащиться к въездным воротам. Хозяин считает, что проявляет доброту к своему слуге, позволяя ему выбираться за пределы Зелёной Усадьбы, чтобы посмотреть на прибытие грузов. Но Кунал предпочёл бы не высовываться из Усадьбы. Эти долгие «прогулки» не дают ему ничего, кроме боли в щиколотках.
Грузовик останавливается на грязном пятачке между лазаретом и Восточной очистной. Раньше на этом месте была опиумная ферма, пока органы расплётов не стали более прибыльными, чем героин. Впрочем, здесь не используется слово «расплёт». Бирманский вариант — «htwat», то есть «урожай». Таковы для них все беглецы. В сложенных из шлакобетона зданиях, которые использовались для очистки опиума, поставлены внутренние перегородки, и в образовавшихся клетках сидят регулярно поступающие расплёты.
Доктор наблюдает за каждой доставкой через бинокль, держась на расстоянии. Кунал ему нужен, чтобы нести бинокль, поскольку, прибор, видимо, слишком тяжёл для докторской шеи.
Кругом понаставлены охранники. Демонстрация силы для подростков, слишком испуганных, слабых и измождённых, чтобы дать отпор, даже если бы они и попытались. Да-Зей предпочитает чрезмерность. Поэтому дорогу к лагерю преграждает еще трое ворот. Это коробка в коробке в коробке.
Походит мужчина в бирманском военном камуфляже. Сонтхи. Впечатляющая персона. Кунал убеждён, что Сонтхи был членом какой-то из многочисленных хунт, заполучивших власть над страной на свои «законные» пятнадцать минут. Если рассматривать этот лагерь как фабрику, то Сонтхи здесь исполнительный директор.
— Товар сегодня разный, — говорит Сонтхи доктору. — Много интересных глаз.
— Изменённые инъекциями?
— Натуральные, — отвечает Сонтхи.
— Тем лучше.
Примерно дюжину подростков выволакивают в грязь и ведут как стадо овец в лазарет. Кунал задумывается: что знают вновь прибывшие об этом месте? Много ли им рассказали о том, что с ними здесь сделают? Знают ли он, что их отслоят? Лучше бы нет. По крайней мере, их кончина будет безболезненной — уж этого они наверняка не ожидают. В конце концов, тут была опиумная ферма, недостатка в морфине нет. Кунал больше переживает за тех, кто не будет расплетён. Но об этом он никогда не осмелится сказать вслух.
Доктор опускает бинокль и отдаёт его слуге.
— Разве их не должно быть больше?
Сонтхи неловко поводит плечами и бросает взгляд на Кунала. Но тот смотрит в сторону, боясь встретиться глазами с этим человеком или хоть как-то привлечь к себе его внимание.
— Завтра ожидается ещё один грузовик, — говорит Сонтхи, и доктор вздыхает.
— Возвращайся, Кунал. Я тут закончу через час. Приготовь мне ванну. И, пожалуйста, следи за своей осанкой.
— Да, доктор.
Держа в руке бинокль, Кунал движется к Зелёной Усадьбе, стараясь держать осанку и не обращать внимания на боль в лодыжках.
3 Колтон
Он ждёт. Один, в маленькой комнатушке, слишком испуганный, чтобы пошевельнуться. Свет пробивается лишь через щели в деревянных стенах. Из мебели только старый диагностический стол и стул. Наконец входит человек со стетоскопом на шее, но в обычной, не докторской одежде.
— Привет, Колтон! — говорит он. — Я доктор Раотданакосин. Знаю, труднопроизносимо. Лаосские имена длинны, их никто не использует дважды. Зови меня просто доктор Роден.
Вообще-то Колтону никак не хотелось бы его называть.
— Это вы меня расплетёте?
Доктор Роден смеется.
— Нет-нет, я присматриваю за твоим здоровьем, вот и все. Когда придёт время, дело сделают другие. Пожалуйста, скажи: а-а-а.
Он проводит стандартный осмотр, что кажется до странного нормальным в таких печальных обстоятельствах. Роден ведёт себя как обычный терапевт. От этого Колтону становится еще хуже — напоминает о чем-то заурядном посреди ночного кошмара. И есть ещё что-то в посетителе… трудноопределимое. Да, он доктор, но ощущение такое, словно он актёр, играющий роль. Наверняка его должность более значительна, чем простой лагерный врач.
— Далековато ты забрался, — замечает Роден, осматривая уши Колтона. — И только для того, чтобы тебя схватили. Печально, правда?
— Когда? — спрашивает Колтон. — Скоро они… это сделают?
— У Да-Зей собственное расписание, — отвечает Роден. — Кто знает?
Закончив, он делает шаг назад и выдаёт общее заключение:
— Здоров. Ты не так давно в бегах, верно?
Колтон колеблется. Если он кивнёт, его расплетут быстрее? Он не знает, поэтому решает не отвечать вообще.
— Неужели меня действительно отслоят? — спрашивает он, хотя знает ответ и знает, как жалко звучит вопрос.
Роден оценивающе, немного дольше необходимого оглядывает пленника. «Он смотрит не на меня, — понимает Колтон. — Он смотрит на мои органы, сквозь меня. И видит долларовые купюры».
— Уничтожение мозга — официальная политика Да-Зей, — отвечает Роден. — Но есть альтернативы отслоению. — Он поворачивается, чтобы уйти, и добавляет: — А также есть альтернативы расплетению.
• • •
Колтона отводят в здание из шлакобетона и бросают в комнату с земляным полом, где обитают четыре других расплёта. Три парня и девушка, которую, возможно, схватили потому, что в темноте приняли за мальчика, но не стали заморачиваться и исправлять ошибку. «Какой несчастный вид у этих ребят, краше в гроб кладут», — думает Колтон. Вся обстановка комнаты: пять соломенных циновок, древний ламповый телевизор, скорее всего, не работающий, и довоенный дисковый плеер. Устаревшая техника, которую оставили здесь словно специально, чтобы поддразнить пленников.
— Сдаётся мне, весёлая была поездочка, приятель, — начинает разговор мускулистый австралиец лет семнадцати. Парень, похоже, из тех, кто третирует слабых, наверняка лупил очкариков-отличников, прежде чем подался в бега.
Колтон пытается хоть что-то сказать, но его все еще трясёт.
— А ты у нас молчун, да? — продолжает гроза лузеров. — Я Дженсон. Добро пожаловать в Волшебное Королевство.
Видимо, так они называют это место. Дженсон объясняет, что изначально это была шутка какого-то расплёта, но название подхватили и охранники, и оно прижилось. Этот заготовительный лагерь — один из семи, принадлежащих Да-Зей, — ближе остальных к тайской границе, примерно в полумиле от неё.
Дженсон показывает на двух тайцев. Один, маленький и хрупкий, забился в угол и едва сдерживает рыдания. Второй, чуть покрепче, выглядит полной противоположностью первого — сидит в позе лотоса с бесстрастным выражением лица.
— Гэмон у нас плакса, — объясняет Дженсон. — По-моему, не говорит по-английски. Второго звать Кемо. Этот и не пискнет. Он хотел уйти в буддистский монастырь, но его продали Да-Зей, чтобы оплатить долги отца-игрока. А Гэмона продали, чтобы оплатить свадьбу его брата.
Дженсон пинает «плаксу» — не больно, только чтобы продемонстрировать власть, и рявкает:
— Кончай ныть!
Всхлипы Гэмона переходят в хныканье.
— Он все время так выпендривается, когда приводят новичка, — продолжает Дженсон. — Будто хочет доказать, что он самый разнесчастный расплёт на свете.
Потом самозваный главарь внимательно осматривает Колтона.
— От тебя ведь не будет проблем, а? Достали уже проблемные расплеты.
— Ты здесь, похоже, давно, — замечает Колтон.
Собеседник слегка сдаёт обороты.
— Да уж, когда гостишь у Да-Зей, три недели кажутся вечностью.
Что до девушки, то имени своего она не называет и на приветствие Колтона отвечает ругательствами. По словам Дженсона, она русская и считает себя политзаключённой.
— Говорит, что она «pravda», то есть русский хлопатель, и убила семьдесят членов Да-Зей.
— Так и есть! — настаивает девушка. — Убью, если скажешь, что нет.
Кажется, она не в себе. В конце концов, хлопатель уже давно бы взорвался. Но Колтон понимает, что эти фантазии помогают ей прожить ещё один день. В каком-то смысле она не врёт — потому что сама верит в свою выдумку. И верит, что русское правительство заплатит за её освобождение и её экстрадируют. «Правде» не больше четырнадцати лет.
История Дженсона такая же, как у Колтона, только без девушки. Он сел в неправильный тук-тук, который привёз его к серому зданию. Дженсон раньше слышал про этот дом от других беглых расплётов и бросился бежать, как только понял, где оказался, но его транкировали. Он признаёт, что виной всему его собственная неосторожность, но за всё то время, что он в бегах, с ним ничего плохого не случилось, и он совсем расслабился. Думал, что после принятия в Штатах Параграфа-17 он в безопасности. Однако в Азии свои порядки.
— Вот же сволочь! — комментирует Дженсон, выслушав историю с Кариссой. — Ну, она ещё хлебнёт своего же дерьма.
— Надеюсь, — отвечает Колтон, улыбнувшись впервые за все то время, что он здесь. — Мне только хочется, чтобы именно я преподнёс ей это блюдо.
Крохотные комнатушки лагеря битком забиты подростками. Каждое утро ребят выталкивают на улицу, и те щурятся от яркого света, пока охранники выстраивают их в линию и осматривают. Из этого строя выдёргивают на расплетение. После чего все временно выдыхают. Пленников пересчитывают и скармливают им водянистую белковую пасту, о происхождении которой Колтон старается не думать. Проверяют, не появилось ли новых ран, сыпи или болезней. Заболевших отправляют в лазарет, где за ними присмотрит доктор Роден. Остальных заталкивают обратно в каморки.
К удивлению Колтона, оказывается, что старый телик работает. На сегодняшнем утреннем построении Дженсон обменивается дисками с другими ребятами и получает пару новых фильмов. Вообще-то это старые фильмы, которые никто не видел и не вспоминал с начала Глубинной войны, но лучше уж это, чем пялиться на бетонные стены. Или друг на друга.
По-видимому, таков ритуал Дженсона — после утренней поверки ставить диск с фильмом. Сегодня кино про невидимого инопланетянина в джунглях, вроде тех, что окружают лагерь. Как будто только этого и не хватало пленникам — у них и без всяких невидимок достаточно поводов для тревоги.
— С чего это Да-Зей думает о нашем досуге? — вслух удивляется Колтон.
— Кто знает? — откликается Дженсон. — Может, это их возвышает в собственных глазах. Такая разбодяженная версия милосердия.
В самый напряжённый момент фильма, Гэмон, видимо, почувствовав себя совсем уж несчастным, начинает всхлипывать, заглушая слабенькие динамики телевизора. И тогда Дженсон выходит из себя, набрасывается на беднягу и жестоко избивает, осыпая ругательствами. Похоже, именно эта манера срываться с катушек и довела австралийца до ордера на расплетение.
— Я ТЕБЕ! СКАЗАЛ! ЗАТКНИСЬ! НАФИГ!
— Дженсон! Прекрати!
Колтон с трудом оттаскивает драчуна от бедного парнишки, который даже не пытается защититься. Дженсон смотрит на Колтона так, словно выходит из транса и вяло лепечет:
— Он… он сам напросился. Испортил фильм… давно нарывался…
Но даже для самого агрессора его «аргументы» звучат неубедительно. Гэмон, окровавленный, весь в синяках, сворачивается в комок и продолжает всхлипывать, точно так же, как до избиения.
Тут Кемо выходит из своей медитации и поднимается на ноги. Все глаза обращены на него, пока он медленно, со спокойной уверенностью приближается к Дженсону. И хотя таец на голову ниже австралийца, тот втягивает голову в плечи.
— Ты повредил их собственность, — произносит Кемо на безупречном английском. — Знаешь, что они делают с тем, кто портит их собственность?
Колтон на мгновение захвачен врасплох спокойствием Кемо, его знанием английского и мыслью о том, что все они собственность.
Дженсон молчит, лишь отшатывается, уткнувшись взглядом в свои окровавленные пальцы. Это что — его кровь? Нет, вряд ли.
Кемо поворачивается к нему спиной.
— Да, ты знаешь.
Возвращается на прежнее место и усаживается в позу лотоса.
«Значит, все россказни о Да-Зей правда, — думает Колтон, — или по крайней мере Кемо в них верит». Но нужно спросить. Колтон приближается к тайцу.
— Что они делают?
Тот молчит, и по лицу его ничего не понять.
— Что они делают, Кемо?
Отвечает Правда из противоположного угла:
— Много чего. Может, ты сам видеть.
И улыбается, словно и ей хотелось бы посмотреть.
Дженсон не произносит больше ни слова. Просто отходит к дальней стене, опускается на пол и обхватывает голову окровавленными ладонями, уже не интересуясь инопланетянином, который выдирает из людей позвоночники.
• • •
На утреннем построении их инспектирует повелитель Сонтхи — так положено величать персону подобного уровня. Он облачен в камуфляж, словно находится в состоянии вечной войны.
Сонтхи останавливается напротив Гэмона, быстро приметив синяки и распухшее лицо. Парнишка трясётся и хнычет.
— Кто это сделал? — вопрошает начальство, глядя на остальных.
Все молчат.
Тогда Сонтхи приближается к Колтону, хватает его запястья, осматривает костяшки пальцев. Удовлетворённый, перемещается к Дженсону и находит виновника — вот они, разбитые костяшки. Сонтхи злобно пялится в глаза австралийцу, пока тот не отводит взгляд, и поворачивается к остальным его сокамерникам.
— Виновен один — виновны все. — И обращается к охранникам: — Отведите их в Дом с привидениями.
Что-то подсказывает Колтону, что прогулка окажется не из весёлых.
• • •
Их ведут через весь заготовительный лагерь мимо пяти зданий, каждое больше того, в котором они обретаются. «Интересно, — размышляет Колтон, — здесь тоже все битком набито расплётами, ожидающими своей судьбы?» Поскольку окон нет, снаружи ничего не понять.
В дальнем конце лагеря возвышается отдельное строение. Похоже, когда-то здесь была уютная резиденция для владельцев, возможно, даже храм, но теперь здание заросло джунглями и покрылось мхом. Правда вдруг делает попытку удрать, но идущий позади охранник хватает её за руку и возвращает в строй.
Сонтхи открывает тяжёлую дверь и вводит пленников внутрь.
Здесь все безупречно чисто. Что удивительно, учитывая каково здание снаружи. Откуда-то из глубины исходят странные звуки, отражаясь эхом от каменных стен. Хрюканье и сопение. Невнятный говор и хлюпанье. Колтон чувствует, как узел в его животе затягивается туже.
Узкий коридор выводит процессию в огромный двор под открытым небом. По всему периметру двери в стенах. Много-много дверей, и именно за ними раздаются эти странные звуки.
— А, мистер Сонтхи! Вы привели ко мне гостей? Добро пожаловать в Зелёную Усадьбу!
По величественной лестнице во двор спускается доктор Роден, широко раскинув руки в тёплом приветственном жесте. За ним следует темнокожий подросток, не умбра, скорее, пакистанец или индиец. Походка у него странная — он ковыляет, переваливаясь с ноги на ногу.
Роден приближается к «гостям» и складывает ладони вместе.
— Эти пятеро вели себя так исключительно хорошо, что вы решили их вознаградить? Дать одним глазком посмотреть на процесс творения?
Сонтхи явно раздражён, но держится уважительно.
— Наоборот, они вели себя плохо и я привёл их сюда в наказание.
Теперь раздражается Роден.
— Да уж, у нас с вами разный взгляд на вещи.
— Что это за место? — осмеливается спросить Колтон.
Роден улыбается ему.
— Я называю его своей фабрикой чудес.
Сонтхи подавляет вырвавшийся смешок.
Роден указывает на сопровождающего его мальчика:
— Это Кунал, мой лакей.
Тот вежливо кивает, но взгляд его так и мечется между Роденом и Сонтхи, словно мальчик привык держаться настороже.
— Покажи им, Кунал, — велит Роден.
Лакей послушно идёт к стоящему посреди двора огромному дереву с шишковатыми, искривлёнными ветвями и начинает на него взбираться. Но не так, как это делал бы любой другой человек. Движения парнишки поразительно грациозны, как у шимпанзе. И тут Колтон осознает, что у Кунала нет стоп. На их месте — пара ладоней.
Правда ахает, Дженсон в ужасе, даже Кемо на секунду теряет самообладание, а Гэмон лишь хнычет.
Кунал ковыляет обратно своей странной «перевёрнутой» походкой — словно человек, идущий на руках, но головой вверх. «Гости» не могут смотреть на него.
— Думаю, стоит показать им Марисоль, — говорит Сонтхи
— Как раз собирался предложить.
Роден ведёт их к одной из многочисленных дверей по краям двора. Кунал извлекает ключ из огромной связки, открывает дверь и Роден вталкивает ребят внутрь.
В комнате девочка. Или нечто, когда-то бывшее девочкой. Теперь она больше похожа на инопланетянина из довоенного фильма. У неё четыре глаза, все разных цветов, скулы опущены, чтобы вместить лишнюю пару глаз. И у неё четыре руки.
— Разве она не чудо? — вопрошает Роден, взирая на девочку с обожанием.
Колтон едва сдерживается, чтобы не выплеснуть наружу то немногое, что съел раньше. Правда проигрывает такую же битву с собой, и Кунал спешит за тряпками, чтобы прибраться.
— Признаю, поначалу она обескураживает, — говорит Роден. — К экзотическим созданиям нужно привыкнуть, как мы привыкаем к экзотическим блюдам.
Существо, съёжившись, стоит в углу каморки.
— Пожалуйста, — умоляет Дженсон. — Ради всего святого, уведите нас отсюда.
Роден пропускает его мольбы мимо ушей.
— Марисоль, ты счастлива?
— Да, доктор Роден, — боязливо отвечает она, не встречаясь с ним взглядом.
— Ты довольна тем, что мы для тебя сделали?
— Да, доктор Роден.
В её голосе смерть. Смирение. Колтон опускает взгляд и видит на её ноге кандалы. Видимо, на случай, если она не так счастлива, как утверждает.
Достав из кармана карамельки, Роден раскладывает их в каждую из четырёх рук Марисоль. Она по очереди подносит карамельки к рту, но четвертая рука промахивается, тычется в щёку и бессильно падает.
— Мы еще работаем над двигательной координацией нижней левой руки Марисоль. — Потом Роден рассказывает, как он надеется со временем создать девочку с восемью руками. — Живая, дышащая версия Кали, индуистской богини, — говорит он. — За неё мы получим целое состояние на чёрном рынке, верно, Сонтхи?
Тот задирает брови и кивает. Кажется, он тоже не в восторге от творчества доктора, но Да-Зей хорошо платит. Только теперь Колтон начинает понимать, кто тут главный. А он удивлялся, почему Сонтхи позволяет доктору вытворять такое. Но теперь ясно. Этот дворец принадлежит Родену. Лагерь принадлежит Родену. Все здесь, включая Сонтхи, работают на доктора.
— Скажите, — говорит Роден, — кто из наших гостей сегодня набедокурил? — Он с улыбкой смотрит на Колтона, и тот вынужден отвести взгляд. — Вот этот? С глазами?
— Мы все с глазами, — еле слышно произносит Колтон.
Сонтхи кладёт руку на плечо Дженсона и выталкивает его вперёд.
— Этот. Избил вон того, мелкого. Мы его уже предупреждали, но он не слушается.
Роден оглядывает Дженсона, словно картину оценивает.
— Ну что же, я знаю способ, как заставить его слушаться.
И кивает охранникам. Понадобилось трое, чтобы уволочь брыкающегося и вопящего Дженсона.
• • •
Остальных молча отводят в камеру. Смысл сообщения очевиден, Сонтхи и не надо ничего говорить. Будешь плохо себя вести — станешь материалом для очередного шедевра Родена.
— Как вы думаете, что с ним сделают? — спрашивает Правда. После визита в Дом с привидениями в ней поуменьшилось агрессии и прибавилось страха.
Колтону не хочется даже думать об этом, но в разговор включается Кемо. После возвращения он пытается создавать в камере атмосферу покоя. Впрочем, безуспешно — он сам явно не находит покоя в собственной душе. Его медитации всё короче, и он всё чаще меряет шагами камеру, бормоча мантры.
— Что бы ни сделали, — говорит Кемо, — надеюсь, трансформация Дженсона будет иметь для него смысл.
Колтона его слова только злят.
— Как ты можешь такое говорить? Какой вообще в этом может быть «смысл»?
Кемо сохраняет (или демонстрирует) спокойствие.
— Либо всё имеет смысл, либо ничто не имеет смысла. В каком мире ты бы предпочёл жить?
Гэмон перестал плакать. Кажется, в Доме с привидениями его пробрало до глубины души. Он по-прежнему не разговаривает, но и не хнычет. Правда сворачивается в клубок и ковыряет кожу на локтях, пока они не начинают кровоточить. Интересно, накажет ли её Да-Зей за порчу своей собственности?
Видимо, это праздный вопрос, поскольку на следующей утренней поверке Правду отбирают для расплетения. Девчонка вопит и протестует, ругаясь на полудюжине языков, но это ничего не меняет. В конце концов её уволакивают в одно из зданий без окон — в то, где проводится расплетение. Колтон надеется, что для неё всё закончится быстро.
Прежде чем их уводят внутрь, Колтон видит, что в некотором отдалении маячит Роден с биноклем в руках. Доктор отводит бинокль, и оказывается, что он не просто оглядывает сцену, а смотрит прямо на Колтона. «Парень с глазами». Доктор улыбается. И если вчера эта усмешка вынудила Колтона отвернуться, сегодня он не позволяет Родену запугать себя. Смотрит противнику в глаза и не улыбается в ответ.
В камере никто не упоминает Правду. Разговор о ней — к неудаче, а им нужно много удачи, всё, что только получится собрать.
— Какая судьба хуже? — размышляет Кемо вслух. — Если тебя отслоят или сделают таким вот подопытным?
Этот вопрос Колтона не волнует, но откликнуться его заставляет спокойствие, с которым рассуждает Кемо, словно речь идёт о гипотетической, а не реальной ситуации.
— Как ты можешь сравнивать?!
— Я и не могу, — говорит Кемо. — У меня нет ответа. Расплетение с отслоением отличается от обычного. Если умирает мозг, само собой, умирает и человек, даже если его плоть жива. А со смертью приходит тайна того, что лежит за ней. К смерти я готов. Но стать одной из… тварей Родена? — Кемо передёргивает плечами. — И всё же в виде твари ты жив, предположительно, сохраняешь собственный мозг. — Он смотрит на Колтона, не видя его, и задаёт вопрос, в котором звенит торжественность «гханты»: — Тебя не соблазняет такая перспектива?
— Нет! — отвечает тот. — Ни за что! Пусть меня лучше отслоят.
Но Кемо улыбается, потому что знает: собеседник не уверен до конца.
• • •
На следующий день после того как увели Правду, в камере появляется новый обитатель. Дверь в их отстойник распахивается, и охранники втаскивают внутрь девушку. Девушку, с головы до ног изукрашенную татуировками.
— Ублюдки! Вы не можете так со мной поступить! — вопит брыкающаяся Карисса. — Да как вы смеете?!
Охранники бросают пленницу на землю и уходят. Колтон первым приближается к ней, испытывая огромное удовольствие от зрелища её несчастья.
— Позволь мне стать первым, кто тебя поприветствует.
— Вот дерьмо!
Похоже, воля к победе покидает Кариссу в то же мгновение, как она видит, кто к ней обращается. Она поднимается на ноги, утирая кровь с губ.
— Это девчонка, которая тебя сдала? — интересуется Кемо, подкрадываясь ближе. В его обычно спокойных движениях вдруг прорезается холодная угроза.
Карисса отодвигается в угол, населённый пауками.
— Меня заставили!
— Да ну?!
Колтон наступает, ещё не зная, что собирается сделать, но наслаждаясь тем, как напугана девчонка его праведным гневом.
— У них моя сестра! — выпаливает Карисса и разражается слезами, возможно, искренними, но уж больно своевременными в этой ситуации. — Обещали, что если я приведу им беглых, её не расплетут. Пятьдесят беглецов в обмен на её свободу.
— Дай-ка угадаю, — говорит Кемо. — Ты им отдала сорок девять, а пятидесятой они тебя сделали сами.
— А как бы ты поступил, если бы у них был твой брат? — обращается Карисса к Колтону.
— Вот только брата моего не трогай! — По глупости Колтон рассказал ей всю историю в тот день, когда она разрушила его жизнь. — Ты знала, что я не беглый, и всё равно сдала меня!
На это ей ответить нечего, она опускает глаза и повторяет:
— Я должна была спасти сестру.
Гэмон переводит взгляд с одного участника стычки на другого, явно не понимая, что происходит, но улавливая суть по эмоциям.
— Ты правда думаешь, что они поступили бы честно? — говорит Колтон. — Уверен, её давно уже расплели.
Но Карисса качает головой.
— Нет. Я звонила каждую неделю, и мне давали с ней поговорить. Я знаю, что Марисоль жива!
— Марисоль… — повторяет Кемо и бросает взгляд на Колтона. — Да, это так. Она жива.
Но больше не добавляет ничего. И как бы ни был Колтон зол на Кариссу, он не может сказать ей, что сделали с её сестрой. Он не настолько жесток.
— Ты её знаешь? — вскидывается Карисса. — Где она? Где-то здесь?
Молчание в ответ.
— Скажи, где она, — предлагает Карисса, — а я открою тебе один секрет.
Колтон заинтригован, но держится настороже.
— Какой секрет?
Карисса улыбается и держит паузу. Колтон скрещивает на груди руки, ожидая вранья или уловки, или того и другого одновременно.
— Может, я знаю, как отсюда выбраться, — сообщает она.
— Хм-м-м… В смысле, каким-то другим путём, не в холодильных контейнерах? — уточняет Кемо.
— Там, снаружи, можно раздобыть кое-какую информацию, если знаешь, где искать. — Карисса пускается в историческую лекцию: — Когда-то давно, до расплетения и появления Да-Зей, военная хунта, управлявшая Бирмой, тайно наняла северо-корейских инженеров, чтобы построить тоннели.
— Для чего? — спрашивает Колтон, всё еще сомневаясь.
Рассказчица пожимает плечами.
— Чтобы сбежать, если будет переворот? Чтобы спрятать оружие? Никто не знает наверняка, но суть в том, что раньше здесь была опиумная ферма, сейчас заготовительный лагерь, а между ними — военный тренировочный полигон. Единственное здание, оставшееся с тех времён, находится в северной части. Старинный храм, превращённый в резиденцию генерала.
— Дом с привидениями! — восклицает Колтон. Карисса смотрит на него с любопытством. — Продолжай, — велит он.
— В общественном нимбе есть фотки храма — ну, как он выглядел много лет назад. Прямо в центре старый колодец, который ведёт в тоннель. Я пыталась найти, где он выходит с противоположной стороны, чтобы пролезть сюда и спасти сестру. Но я знаю только, где начинаются эти тоннели, а не где они кончаются.
— То есть, — замечает Колтон, — они могут вести в другой опорный пункт Да-Зей.
— Или, — настаивает Карисса, — они могут вести к свободе…
• • •
На следующей проверке из строя вырывают целую толпу подростков и тащат на расплетение. Колтон не может понять, по какому принципу отбирают то или иное количество детей и есть ли какая-то периодичность. Он уже свыкся с кошмаром. Привык испытывать облегчение, когда палачи позволяют ему вернуться в убогую камеру. Как будто это повод считать себя победителем.
Сегодня Роден не маячит в отдалении. Он идёт вдоль строя, проверяя повреждения, определяя качество продукции и выявляя тех, кому нужен в врачебный присмотр, чтобы повысить их стоимость. Но понятно, почему доктор здесь на самом деле. Он ищет материал для своих экспериментов. И Колтона озаряет идея. Возможно, плохая, но это отчаянная мера в крайне отчаянной ситуации. Он делает шаг из строя и ждёт, когда его заметят.
Охранник поднимает винтовку прикладом вперёд и делает движение, словно собирается ударить нарушителя, но Колтон уверен, что он этого не сделает. Только не на глазах у Сонтхи, который тоже здесь. Нельзя портить товар.
— Я доброволец, — заявляет Колтон, как только ловит на себе взгляд доктора. Он в ужасе от собственных слов, но и возбуждён риском, который берёт на себя. — Я хочу, чтобы вы меня изменили, доктор Роден. Хочу стать чем-то новым, кем-то другим. Кем-то великим.
Роден улыбается так, словно ему вручили идеальный подарок.
— Доброволец. Добровольцы у меня очень редки. Мало кто обладает такой смелостью.
Колтон знает, что Роден уже его застолбил. Не сегодня так завтра или послезавтра он станет подопытным доктора. Но теперь он испытуемый, сам того пожелавший. Наверняка это даёт свои преимущества.
— И каким существом ты хотел бы стать? — спрашивает Роден.
Колтон сглатывает и произносит, стараясь звучать как можно убедительнее.
— Отдаю себя на волю вашего воображения.
Роден осматривает его, оценивает, пытается понять его намерения.
— Ты боишься отслоения.
— Мы все боимся, — отвечает Колтон. — Но дело не только в этом. Я хочу чего-то… большего.
Роден поворачивается к охраннику и говорит что-то на бирманском. Охранник кивает. Затем доктор снова обращается к Колтону, улыбаясь:
— Я должен закончить инспекцию. А после поговорим.
Когда доктор уходит, Кемо поворачивается к Колтону. Все спокойствие тайца улетучилось.
— Зачем? — вопрошает сокамерник. — Почему ты это делаешь?
— Чтобы спасти нас, — шепчет Колтон. — Если тоннель существует, я его найду. Дай мне три дня, а на третий день во время поверки потребуй, чтобы тебе показали сестру, — говорит он Кариссе.
— С чего это они согласятся?
— Согласятся, — уверенно отвечает Колтон. Сонтхи сделает это из одного лишь удовольствия посмотреть на её реакцию. — Сложнее всего убедить Кемо и Гэмона пойти с нами, но я в тебя верю, ты что-нибудь придумаешь.
Карисса одаривает его кривой улыбкой.
— Ну ты прямо Беглец из Акрона!
Колтон качает головой.
— Я не герой, просто хочу выжить.
— Уверена, Коннор Ласситер сказал то же самое, когда транкировал юнокопа и взял в заложники десятину.
— А если ты не найдёшь тоннель? — спрашивает Кемо.
— Хуже чем есть уже не будет.
— Тебе — будет, — замечает Кемо, и Колтон с ним согласен. Но он больше не может медленно поджариваться на сковородке. Он готов броситься в огонь.
• • •
Поверка закончена, пленники возвращаются в свои мрачные грязные пеналы. Роден инструктирует охранников на бирманском, или лаосском, или на какой-то смеси из обоих языков. Стражи грубо хватают Колтона, но Роден немедленно их останавливает и делает выговор. Солдаты отпускают Колтона и ведут его в заросший мхом каменный дворец, держась, впрочем, как можно ближе.
— В Зелёной Усадьбе у тебя будет своя комната, — информирует доктор, когда процессия оказывается за железными воротами.
Интересно, знает ли этот энтузиаст-экспериментатор, что все называют дворец Домом с привидениями?
— Мы постараемся удовлетворить все твои нужды.
Доктор машет рукой, на зов прибегает — или приковыливает — Кунал.
— У нас доброволец.
— Да, доктор Роден.
— Отведи его в комнату двадцать три.
— Да, доктор Роден.
Роден поворачивается к Колтону.
— Я учу Кунала английскому. Собираюсь отвезти его на Запад и потрясти весь мир нашими достижениями.
Колтону последнее кажется маловероятным. Доктор явно не в своём уме, примерно, как Правда. Была не в своём уме.
Кунал послушно ведёт добровольца, а тот осторожно оглядывается по сторонам, стараясь пропускать мимо ушей звуки, исходящие из комнат. От созданий, которых лучше и не пытаться себе представить. Особое внимание Колтон уделяет центру двора. Карисса говорила про колодец, но сейчас на этом месте только огромное шишковатое дерево — то самое, на которое взбирался Кунал по приказу доктора.
— А ты можешь сказать ещё что-нибудь, кроме «Да, доктор Роден»?
— Мой английский всё лучше, — отвечает провожатый.
Колтон смотрит вниз на его кисти, присоединённые к щиколоткам и одетые в кожаные перчатки без пальцев.
— Ты был добровольцем?
Кунал отмалчивается.
— Тебе нравится… что с тобой сделали?
Кунал останавливается и внимательно смотрит на спутника, а тот пытается прочитать его эмоции и не может. Непонятно, друг Кунал или враг. Удалось ли доктору склонить его на свою сторону?
— Мой мозг и тело на месте, — отвечает Кунал. — Лучше уж так.
— Согласен. Но ты не ответил на вопрос.
— Не понимать тебя.
— Думаю, ты понял.
Они добираются до дальнего края двора, здесь странные звуки уже не так слышны. Кунал выбирает из своей увесистой связки старинный ключ и открывает покоробленную деревянную дверь. Комната, как и обещал доктор, выглядит гораздо комфортнее, чем забитая народом камера. Добровольцу — всё самое лучшее.
— Ты жить здесь, — говорит Кунал. — Может, приходит доктор, приносит ланч. Может, я прихожу. Может, никто не приходит.
Колтон снова бросает взгляд на дерево, шелестящее листвой под ветерком.
— А ты когда-нибудь взбирался на самую верхушку? — спрашивает Колтон. — Пробовал? Спорим, ты смог бы?
— Я больше не разговаривать.
Провожатый запирает Колтона и ковыляет по своим делам. Однако час спустя пленник видит через окошко в своей комнате, как Кунал раскачивается на ветках огромного дерева где-то ближе к верхушке.
• • •
В тот же день после полудня Колтона приводят в кабинет доктора на втором этаже, подальше от причудливых звуков, чтобы обсудить будущее добровольца.
— Сколько возможностей, правда?! — с энтузиазмом восклицает Роден.
У Колтона дрожит колено, но это нормально. Он загнал всю свою тревогу в это колено, чтобы она не проявилась где-то ещё.
— На следующей неделе будет доставка, — сообщает Роден. — Крылья странствующего альбатроса, размах три с половиной метра, самый большой в мире. В них вживили человеческую ДНК, чтобы избежать отторжения тканей при межвидовом скрещивании.
Колтон просто кивает, стискивая челюсти. Если он расслабится хоть на секунду, то закричит. Доктор воспринимает его молчание как признак задумчивости.
— Наверное, пытаешься представить, каково это — летать? — Затем смотрит на нижнюю часть тела своего добровольца. — Конечно, человеческие ноги слишком тяжелы для полёта, но ведь они и сделаны для ходьбы. Зачем они, если можешь летать?
Колтон пытается сосредоточиться на информации, с которой доктор начал. Следующая неделя. Значит, его судьба решится не раньше следующей недели. А до этого момента он может найти тоннель и выбраться отсюда.
— Но, возможно, нам надо подумать о том, как подчеркнуть твои карие глаза. Не находишь, что когда глаза на лице, они не слишком заметны? Но представь, что она у тебя на ладонях. Так от них гораздо больше пользы!
— Мне нужно из этого выбрать? — Колтон наконец решается заговорить. — Глаза на ладонях или крылья альбатроса?
Роден хмурит брови.
— У тебя есть идеи получше? Какие-то мечты о возможностях, недоступных убогому человеческому телу?
Колтон делает глубокий вздох. Какую жуть он мог бы предложить? Такую чтобы сохранить значительную часть своего тела? И, что самое важное, такую чтобы потребовалось как можно больше времени на приготовления.
Он представляет себе крылья альбатроса, что наводит его на мысль о Пегасе, а это ведёт к мысли о…
— Кентавр. — Он сам себе не верит: неужели он вообще обдумывает это, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух.
Доктор смеется.
— Тянешься к звёздам, да? Кентавр, ярчайшее созвездие в южном полушарии. Ты, как и я, влюблён в мифологию. Уважаю. — Доктор треплет Колтона за подбородок. — Я об этом размышлял, конечно. Но столь амбициозный эксперимент чреват большими сложностями. Нужно сильно согнуть позвоночник, придётся значительно видоизменить нервную систему, да и сама по себе операция… Рискованно. Очень рискованно. — Ещё мгновение он задумчиво смотрит на собеседника и наконец хлопает по столу ладонью. — Но если ты готов принять этот вызов, то я тоже!
Он понимается на ноги, преисполненный вдохновения, а Колтона вдруг пробирает смех. В происходящем нет ничего забавного, но он все равно смеётся, сам не зная почему. Доктор принимает его смех за знак того, что между ними установилась какая-то связь.
— Мы найдём коня, подходящего по размерам. Думаю, гнедого, в тон твоим волосам. Потребуется несколько недель, чтобы вживить человеческую ДНК.
Несколько недель. На такой запас времени Колтон и надеялся. Он уже готов поздравить себя за сообразительность, когда Роден говорит:
— Но сначала мы должны пересадить тебе сердце побольше — наша главная задача на эту неделю.
— Что?
— Ты же не предполагаешь, что слабое человеческое сердце сможет доставлять кровь к твоему крупу?
— Нет, но… разве не нужно время, чтобы и в него вживить человеческую ДНК?
— Обычно нужно, но так случилось, что у меня уже есть готовое сердце. Я планировал создать пару минотавров, чтобы поставить их на входе, но это может подождать. Твоё предложение значительно более увлекательное. — Роден возбуждённо хлопает в ладоши. — Какое чудо мы создадим!
Оглушённый, Колтон вцепляется в подлокотники кресла, молясь о том, чтобы ему удалось сойти с этой дороги, прежде, чем она заведёт в страшный тупик.
4 Кунал
Этот парень сам подложил себе свинью, да такую, что хуже не измыслить даже доктору. «Свихнулся, наверное, как та бедная русская девчонка», — размышляет Кунал. А может, и правда считает, что сильно похорошеет, превратившись в мифическое существо.
Первая операция — пересадка сердца — назначена на пятницу, то есть через три дня после прибытия добровольца в Зелёную Усадьбу. Его сердце продадут на чёрном рынке, заменив его бычьим, вдвое большим по размеру.
Кунал присутствует на второй беседе доктора с этим парнем — на предоперационном обсуждении.
— Конечно, нам придётся расширить твою грудную клетку, — небрежно сообщает Роден. — Но это довольно просто.
Слуга наблюдает за Колтоном, но тот ничем себя не выдаёт. Неужели он не напуган до смерти?! Кунал пришёл в ужас, когда доктор обратил на него внимание. Но он и не вызывался добровольцем. Его выбрали.
Возможно, поэтому с американцем обращаются иначе, чем с остальными.
— На ночь запри его в комнате, но днём пусть гуляет по усадьбе, — инструктирует доктор слугу. — И всё-таки внимательно за ним присматривай. Сопровождай, куда бы он не пошёл.
— Почему, доктор Роден? — осмеливается спросить Кунал. — Почему он не в цепях?
Доктор оскорблён:
— Ты задаёшь мне вопросы?!
— Только чтобы понять.
Роден вздыхает.
— Скорее всего, он умрёт. Если не после этой операции, так после следующей. Без неудач невозможен прогресс, верно? Но меня восхищает храбрость этого юноши. Хотя бы это я могу ему позволить — день-другой свободы.
Ужасно не хочется играть роль лакея при избалованном американском подростке. Но, вспомнив, что предстоит этому парню, Кунал немного смягчается.
На следующее утро индиец устраивает Колтону экскурсию по Зелёной Усадьбе — хотя бы по тем местам, куда позволено заходить самому Куналу. Библиотека, забитая заплесневелыми книгами. Святилище — ибо пока в этом месте не поселились люди, здесь обитали боги. И веранду наверху, с которой за электрифицированной оградой можно увидеть джунгли и Таиланд на востоке. Граница так дразняще близка — едва ли в километре от лагеря.
Конечно, повсюду торчат охранники, и хотя, завидев Колтона, они крепче перехватывают своё оружие, они знают, что он неприкосновенен. До тех пор пока его не коснётся докторский скальпель.
Кунал совершает ошибку — приводит Колтона в северное крыло. И тот застывает на месте, услышав звуки. Совсем не те звуки, что раздаются в центральном дворе. Там скребутся и лепечут существа, уже прожившие какое-то время в своём исковерканном теле, пытающиеся смириться с тем, что превратились в экспонаты кунсткамеры. Здесь же, в северном крыле — звуки переходного состояния. Бездонный вой Чистилища.
Кунал пытается увести спутника, но тот идёт прямо к надёжно запертым двойным дверям, за которыми слышны приглушённые стоны и вопли. Врата ада, собственность Родена.
— Послеоперационная палата, — неохотно информирует Кунал. — Некоторые выживают, некоторые умирают. Некоторые хуже, чем умирают. Тебе туда не надо. Ты там будешь очень скоро.
Он хватает Колтона за руку и тянет назад, но тот вырывается.
— Тише!
Кунал оглядывается — нет ли поблизости охранников, потому что доктор не любит, когда он забредает в северное крыло. И тут в общем хоре они различают голос, просящий о помощи на английском. С австралийским акцентом.
— Твой друг, — говорит Кунал. — Живой. Пока.
— Что с ним сделал Роден?
— Ещё не знаю. Узнаю, когда выйдет.
Удаляясь от послеоперационной палаты, индиец ловит нечто во взгляде Колтона. Нечто большее, чем покорность планам Родена. Намёк на сопротивление. «Может быть, — размышляет Кунал, — этот американец не так уж прост».
5 Колтон
Теперь все надежды Колтона — на тоннель, который, возможно, не существует. Всё его внимание приковано к дереву в центре двора. Он ходит и ходит вокруг него, стараясь не вызвать подозрений. Корни огромные и извилистые. Даже если здесь когда-то был колодец, он наверняка разрушен.
— Хочешь залезть на дерево? — спрашивает Кунал. — Лучше сейчас. Позже не получается. Позже ты или труп, или лошадь. Лезь сейчас. Я тебя учу.
Н-да, в выражениях особо не церемонится. Что, впрочем, неудивительно при таком скудном запасе английских слов. Колтон качает головой.
— Если я сломаю шею, Роден тебя по головке не погладит.
— Я помогаю, — настаивает спутник. — Давай.
Похоже, единственная радость Кунала — обретённое им умение лазать по деревьям, и Колтон задумывается о поразительной способности людей приспосабливаться ко всему, что бы с ними ни произошло. Если Колтон выживет, сумеет ли он приспособиться? Но он пока не готов вообразить, на что будет похожа его жизнь, если немыслимая операция закончится успешно.
Подойдя к дереву, Колтон замечает между корнями дыру размером с кулак и опускается на корточки, чтобы её осмотреть.
— Там плохо, — говорит Кунал. — Питоны.
— Я думал, бирманские питоны живут на деревьях, а не под ними.
Спутник пожимает плечами.
— Тогда крысы. Большие. В Бирме много большого.
И всё же Колтон бьёт ногой по краю дыры, земляной ком падает внутрь, немного увеличивая отверстие. Доброволец улыбается, глядя на Кунала, уже начавшего подъём, и присоединяется к нему. Но забраться выше нижних веток ему не даёт окрик охранника, потому что Куналу можно, а Колтону нельзя. Ну и ладно. Колтон спускается, салютует охраннику и отправляется в свою комнату. Он узнал всё, что требовалось.
• • •
Колтон понимает, что если он собирается бежать, ему нужен человек, который имеет возможность свободно разгуливать по дворцу. Сообщник. И когда слуга приносит ужин, Колтон решается рискнуть.
— Кунал, а если я тебе скажу, что отсюда можно сбежать?
Тот лишь смеётся.
— Я отвечать, что ты псих.
— То отверстие между корнями — не просто крысиная нора. Там тоннель. Я уверен, он ведёт в джунгли, может, даже к тайской границе.
Кунал задумывается.
— Ты хочешь уйти отсюда? Подумай!
Глаза собеседника увлажняются.
— А что мне там, снаружи?
— Что бы ни было, это лучше, чем здесь. Ты не должен быть дрессированной обезьянкой доктора.
Кунал в гневе отшатывается, и Колтон понимает, что брякнул глупость.
— В семь я приношу тебе завтрак. Ты со мной не говоришь, я с тобой не говорю.
И стремительно ковыляет из комнаты, звякая на ходу связкой ключей.
6 Кунал
Американец точно свихнулся — сам только что это доказал. И всё же Кунал не может выбросить из головы его слова. «Ты не должен быть дрессированной обезьянкой доктора». Это его роль, верно? Домашний любимец. Животное, которое доктор обучает разным трюкам для собственного развлечения. Лезь на дерево. Говори по-английски. Держи осанку.
Вечером, как обычно, Кунал прикладывает лёд к болезненно зудящим лодыжкам, но после, когда засыпают все, кроме ночных охранников, он покидает свою комнату на верхнем этаже. Тайком пробирается вдоль балкона, огибающего внутренний двор, к месту, где ветви дерева дотягиваются до стены. Прыгает на ветку и тихо скользит вниз, пока не добирается до корней. Для ночных патрульных дерево — слепое пятно. Они наблюдают за воротами и дверями, то есть барьерами, удерживающими людей внутри или снаружи.
Кунал роет землю вокруг дыры всеми четырьмя руками, пока не получается отверстие шириной в фут. Заглядывать в эту темень страшно, поэтому Кунал бросает туда камень. Звук удара о дно раздаётся как минимум через секунду. Колтон прав — это не просто нора. Лазутчик быстро прячет отверстие под сучьями и листвой. Никто не должен об этом знать. У доктора полно секретов. Теперь секрет есть и у Кунала.
• • •
На следующее утро Сонтхи приводит в Усадьбу троих пленников: два бывших сокамерника Колтона и девушка с татуировками, которую Кунал раньше не видел.
Слуга спешит присоединиться к доктору, зная, что когда происходит нечто непредвиденное, лучше держаться поблизости. Если доктору придётся его выкликать откуда-то издали, он может сорвать на лакее злость, а так будет только им помыкать, как обычно.
— Она хочет увидеть сестру, — заявляет Сонтхи с широченной ухмылкой. — Я подумал, что пора.
— С каких пор думать — это ваша работа? — огрызается доктор.
Сонтхи принимает отповедь молча, но явно вскипает. Кунал знает, что вояка презирает доктора, но лагерь принадлежит последнему, а в Да-Зей неуважение к начальству карается смертью.
И тут девица разражается криками:
— Вы ублюдки! Нарушили сделку! Теперь меня расплетут, а моя сестра всё ещё в плену. Вы должны нам позволить хотя бы попрощаться.
Доктор не обращает на неё внимания.
— А что здесь делают эти двое?
Сонтхи пожимает плечами.
— Они сами настояли. Я им сказал, что если они пойдут, то обратно уже не вернутся. Так что, похоже, у вас ещё два добровольца.
7 Колтон
Услышав шум во дворе, Колтон выглядывает в окно и видит своих бывших сокамерников в сопровождении Сонтхи. Точно как договаривались. Доктор выглядит недовольным, а Кунал, кажется, встревожен, переминается с руки на руку. Колтон выскакивает из комнаты и бежит к собравшимся.
— Так что, похоже, у вас ещё два добровольца, — слышит он голос Сонтхи.
— Сегодня мне не нужны добровольцы, — отвечает доктор и пренебрежительно машет рукой. — Уведите их. Пусть их накажут за дерзость. Расплетением.
Охранники хватают троицу наглецов. Но тут Кунал замечает Колтона и встречается с ним взглядами.
И то, что он делает потом, меняет всё.
Кунал опускает руку, легонько встряхивает свою связку ключей и кивает. Он словно говорит: «Я на твоей стороне. Я стану твоим сообщником. Твоим тайным агентом». Поразительно, как один кивок может расколоть мир на «до» и «после»!
— Погодите, — вмешивается Колтон. — Доктор Роден, они вам нужны.
Все взгляды обращаются на него. Бывшие сокамерники, кажется, потрясены, увидев его не в кандалах. Он подходит к Гэмону.
— Посмотрите на этого тощего. Вам как раз нужен был такой мелкий для крыльев альбатроса, верно? А Кемо всё время сидит, обратив ладони к небесам. Поместите на его ладони глаза, и пусть расскажет, что он видит.
Все замирают в молчании, даже доктор.
— А эта… — Колтон с ненавистью смотрит на Кариссу. — Предательница. Вы просто обязаны показать ей сестру. А потом используйте её разрисованные руки, девчонки же генетически близки. И тогда вы на ещё один шаг подойдёте к своей Кали.
— Мои руки? — с растущим недоумением спрашивает Карисса. — О чём ты? О чём он говорит?
Сонтхи долго и громко смеётся.
— Кажется, вы наконец нашли родственную душу, доктор. Как жаль, что вам придётся пустить его под нож.
Роден взирает на Колтона с чувством, близким к благоговению. Как минимум с восхищением.
— Ну что ж, отлично.
Он приказывает охранникам отвести Гэмона и Кемо в камеры и отправляет Кунала открыть комнату Марисоль. Сонтхи лично ведёт Кариссу на встречу с сестрой. Колтон остаётся рядом с доктором.
— Мы с тобой мыслим одинаково, — говорит ему Роден. — А значит, я с удвоенными усилиями буду добиваться того, чтобы ты выжил после всех операций.
И тут из каморки Марисоль звучит пронизывающий душу крик Кариссы — вопль потрясения и горя, сопровождаемый неиссякаемым хохотом Сонтхи.
8 Кунал
Нежданная надежда на освобождение манит и ужасает одновременно. Его жизнь здесь была тяжёлой, но терпимой. Во что она превратится там, в мире, где все будут видеть в нём монстра? Он мог бы жить один, затворником, на краю цивилизации, никого не беспокоя и не беспокоясь ни о ком. Он этого хочет?
Он не может ответить на эти вопросы, знает только, что свобода желанна превыше всего остального. Он не может позволить страху затуманить свой мозг. Поэтому глубоко за полночь он вновь покидает свою комнату, держа в голове тщательно продуманный план. План, который он способен реализовать.
9 Колтон
Колтон в темноте меряет шагами комнату. Спать он не может, даже усидеть на месте не в силах. На рассвете его поведут оперировать. Скоро его грудную клетку расширят и поместят бычье сердце на место его собственного. Если только не вмешается Кунал.
— Ты ждёшь, — сказал ему сообщник, запирая комнату после ужина. — Ты ждёшь, я прихожу.
— А остальные?
Тот не отвечает на вопрос.
— Ты ждёшь.
Луна проходит полнеба, прежде чем у двери появляется Кунал. Его связка не бренчит. Ключ поворачивается в замке медленно и тихо. Сердце Колтона подскакивает куда-то в район горла. Его сердце. Кунал здесь, а значит, сердце останется при нём. Если за дырой действительно скрывается тоннель. И если охранники не убьют их прежде, чем им удастся в него нырнуть.
Дверь открывается, за ней возникает силуэт помощника.
— Идём, идём, — шепчет он. — Время — нет.
Он суёт сообщнику пистолет, вряд ли заряженный транк-дротиками. Колтон никогда не держал в руках оружие, но сумеет им воспользоваться, если потребуется.
Выйдя из комнаты, он видит остальных: Кемо, Гэмон, Карисса и Марисоль, чей силуэт в темноте напоминает паука. Все вооружены — Кунал постарался.
Колтон двинулся бы к дереву, если бы не одно «но». С ними нет Дженсона.
— Нужно забрать Дженсона, — шепчет он.
— Нет, — возражает Кунал. — Вы уходите. Он остаётся. Для него слишком поздно.
Но Колтон знает: если хотя бы не попытается, никогда не сможет жить в мире с собой.
— Веди их к тоннелю, — говорит он Куналу и протягивает руку. — Дай мне ключ.
Их спаситель колеблется, правда, лишь секунду. Находит ключ, но не может снять его, поэтому протягивает Колтону всю связку.
— Ты глупый. Очень глупый.
И уходит вместе с остальными.
Оставшись один, Колтон прокрадывается в двойным дверям послеоперационной палаты. Даже сейчас, глубокой ночью, здесь не стихают звуки. Всё те же безнадёжные стоны проклятых. Колтон дожидается, когда пройдёт патрульный, затем приближается к дверям, отпирает их и проскальзывает внутрь.
Первое, что он чувствует — вонь. Запах лекарств и септика такой, что трудно сдержать рвотный позыв. Освещение скудное и тусклое, но это хорошо, потому что в каждой нише лежат отходящие после операций подопытные доктора Родена.
Они именно подопытные, а не созданные существа. Понятны гипотезы, которые пытался проверить доктор.
«Можно ли поместить мозг куда-нибудь ещё, не только в череп?»
«Можно ли сделать двуликого Януса: два лица, смотрящие в противоположные стороны?»
«Можно ли построить великана, наращивая позвоночник?»
Здесь только те, кто не умер после процедур. Страшно представить, что сделали с теми, кто не выжил.
Потом он видит Дженсона.
— Кто здесь? — бормочет бывший задира. — Я знаю, ты здесь, я тебя слышу!
Колтон подходит к больничной койке, на которой лежит Дженсон, привязанный за лодыжки и запястья. К вене присоединена трубка с питанием.
— Не притворяйся, что тебя здесь нет! Я слышу!
— Дженсон, это я, Колтон.
На первый взгляд кажется, что с ним ничего не сделали… но он поворачивает голову на звук, и обнаруживается, что у Дженсона больше нет глаз. На их месте вторая пара ушей.
«Я знаю способ, как заставить его слушаться», — сказал доктор.
Колтона передёргивает.
— Помоги мне, Колтон. Вытащи меня отсюда.
Тот пытается, но ни один ключ из связки Кунала не подходит к замку на кандалах пленника.
— Пожалуйста, Колтон! Ты сможешь! Ты сможешь…
— Я стараюсь…
Вдруг снаружи раздаются звуки выстрелов и крики на бирманском. Вопит какая-то девушка. Это Марисоль? Карисса? Ещё выстрелы, автоматная очередь. Что-то пошло не так! Колтон отступает от Дженсона и выглядывает за дверь.
— Нет, не уходи, — кричит Дженсон. Потом добавляет тише: — Если ты не можешь меня освободить… тогда убей. Пожалуйста, Колтон. Я не хочу жить таким.
Колтон его понимает. Он тоже не захотел бы жить таким. Он достаёт из-за ремня пистолет и прицеливается в покрытый шрамами лоб товарища.
Но не может надавить на спусковой крючок. Не может. Просто не может.
— Прости, Дженсон. Прости.
Колтон поворачивается и убегает, зная, что если ему удастся пережить эту ночь, он не простит себе мгновение слабости, когда он отказал Дженсону в отчаянной мольбе.
10 Кунал
Кунал винит во всём луну. Если бы не она, беглецам удалось бы добраться до места в полной темноте. Надо было подождать ещё пару часов, пока луна не сядет, но он слишком нервничал, и это помешало ему принять здравое решение. А теперь, возможно, всё кончено.
Он слышит окрик первого охранника, который привлекает внимание второго. Хотя обоих пока не видно, но по звукам понятно, где они. Марисоль, поддавшись панике, несётся к дереву, но она не знает, где лаз, и забегает не с той стороны. Карисса мчится следом. Потом один из охранников стреляет и попадает в Кариссу. Та падает с криком боли, но не останавливается. Делает кувырок и стреляет из пистолета, который дал ей Кунал, в сторону охранников.
И вдруг маленький таец — как его зовут? Гэмон? — срывается. С того момента, как его привели сюда, он не произнёс ни слова, но сейчас он внезапно бросается в центр двора, вопя боевой клич во всю силу своих лёгких. Наведавшись в арсенал, Кунал взял то оружие, которое смог унести. Раздавая оружие беглецам, он не задумывался, кому что попало. У Гэмона оказался автомат, из которого таец палит теперь во всё что движется.
И тем самым отвлекает на себя внимание патруля.
— С левой стороны дерева, — говорит Кунал Кемо. — Между корнями. Давай!
Кемо на бегу хватает Марисоль, Карисса хромает следом. Охранники заняты Гэмоном, который уложил уже по меньшей мере четверых. На верхнем этаже дворца загорается свет, но это не мощные прожекторы, а значит, у беглецов ещё есть время, они ещё могут добраться до дерева.
11 Колтон
Колтон бежит во двор и не может понять что происходит. По земле разбросаны тела — неизвестно чьи. Потом его хватают сзади. Он оборачивается, на сей раз готовый стрелять, и видит Кунала.
— Беги! — говорит тот. — Быстро! Последний шанс!
Они бросаются к дереву в обход под прикрытием балкона, прячущего их от лунного света.
Крики и выстрелы прекращаются. Кто бы это ни был — застрелен в голову. Но кто? Неужели Гэмон?
— Сюда! Давай!
Они у корней дерева. Ужасный запах. Невыносимая вонь вокруг. «Похоже на бензин»…
Кунал толкает его, и Колтон протискивается в узкую дыру, выводящую его из одного мира в другой. Это как рождение на свет.
— Ты в порядке?
Это Кемо. Ещё здесь Карисса и Марисоль. Карисса стонет — она ранена.
Колтон поворачивается ко входу в тоннель, ожидая Кунала, но тот не появляется.
— Кунал! — Он уже подвёл сегодня одного друга и не может подвести второго. Колтон взбирается на кучку сломанных кирпичей под дырой.
— Колтон! — кричит Кемо — Ты что делаешь?
Выстрелы прекратились. Колтон просовывает голову между корнями. Индийца нигде не видно. Но кто-то замечает беглеца и бежит в его сторону. Это не Кунал. Это Сонтхи. Он поднимает пистолет…
И внезапно весь мир охватывает пламя.
12 Кунал
В том момент, когда Колтон пролезает в дыру, Кунала хватают сзади, оттаскивают от дерева и прижимают к земле. Доктор Роден собственной персоной.
— Злобный неблагодарный мелкий ублюдок! Что ты натворил?!
Кунал вооружён, но доктор бьёт его руку о землю, пока пистолет не выпадает. Парень пытается бороться, но доктор прижимает обе его руки к твёрдой земле.
— Я прикажу Сонтхи расплести тебя живьём, часть за частью, пока от тебя ничего не останется!
— Вы кое-что забыли, доктор, — говорит Кунал. И улыбается. А потом поднимает руку, которая была его ногой, и вонзает нож в шею врага. Роден едва успевает удивиться перед смертью.
Не теряя времени, Кунал сталкивает с себя тело доктора и поворачивается к дереву. Сонтхи увидел дыру и бежит к ней. Но он пока не видит Кунала. Пистолет вояки поднят и направлен в сторону дыры. Бывший слуга хватает своё оружие, но прицеливается не в Сонтхи, а в основание дерева.
Он стреляет из ракетницы. Снаряд попадает в крупный корень, и дерево, политое бензином четыре часа назад, в мгновение ока занимается пламенем.
13 Колтон
Опалив волосы и ресницы, он падает обратно в тоннель.
— Что за чёрт?!
Кемо только что закончил перевязывать раненную ногу Кариссы. Пламя вокруг дыры освещает начало тоннеля, ведущего в абсолютную темноту.
— Мы знаем, куда он ведёт? — размышляет Кемо.
— Какая разница, лишь бы подальше отсюда! — отвечает Марисоль, обхватывая себя всеми четырьмя руками.
— Я не смог их спасти, — говорит Колтон, глядя на пылающее отверстие. — Ни Дженсона, ни Гэмона, ни Кунала.
— Верно, — соглашается Кемо. — Но ты спас нас.
Колтон кивает — должно быть, этого достаточно. Он отворачивается от пламени, которое теперь струится по стенам, как лава, и ведёт свой маленький отряд в тоннель, в темноту, полную надежды.
14 Сонтхи
Прожекторы включаются на две минуты позже чем следовало. Теперь они уже не нужны, потому что горящее дерево освещает весь двор.
— Утром я хочу увидеть доказательство, что они там сгорели! — кричит Сонтхи в гневе, который мог бы потрясти горы. — Хочу увидеть их обуглившиеся тела!
Дерево занялось быстро, и Сонтхи подозревает, что не обошлось без подпитки. Возможно, планы беглецов пошли наперекосяк. Если да, их пожрёт их же собственный огонь. Начальник приказывает солдатам развернуть пожарные шланги. Беглецы не имеют значения. Главная задача сейчас — погасить чёртов пожар, пока не сгорела вся Усадьба.
К нему подходит эта говорящая обезьянка — Кунал — и дёргает за руку.
— Мистер Сонтхи! Мистер Сонтхи! Они убить доктора! Украсть ключи и убить доктора!
Сонтхи хмыкает и смотрит, куда показывает лакей. Там на расстоянии в дюжину ярдов лежит доктор с воткнутым в шею ножом. Ну и бардак! Что за вонючий бардак здесь творится! Как это вообще могло произойти?
Он изучающе глядит на Кунала, в чьих распахнутых глазах плещется паника.
— Что мне делать? Что мне делать?
И Сонтхи смеётся. Да, он смеётся невзирая на все несчастья этой ночи.
— Пойди на курсы актёрского мастерства, — советует он Куналу.
Тот в замешательстве пялится на начальство. Вот и хорошо, пусть поломает голову. Сонтхи не идиот. Он уверен, что пленники не убивали доктора. Зачем им это? Их единственной целью был побег. Ничего удивительного, если обезьянка им помогла и использовала ситуацию как идеальное прикрытие, чтобы избавиться от доктора. Можно всё свалить на беглецов, и никто никогда не узнает правды. Да, чем больше Сонтхи размышляет, тем сильнее убеждается, что именно это и произошло. Точно, так оно всё и было.
Сонтхи задумывается, стоит ли обвинить Кунала. Проучить его. Но зачем? В конце концов, он оказал Сонтхи услугу, избавил его от доктора и отдал бразды правления в руки военного. Пожалуй, его даже следовало бы наградить.
— Что мне делать, мистер Сонтхи? — снова спрашивает лакей.
— Приготовь мне ванну, — отвечает новый правитель лагеря. — Приготовь мне ванну в апартаментах доктора. — Задумывается на минуту и прибавляет: — Только сначала вымойся сам.
Слуга опять в замешательстве таращится на него.
— Ты что, не слышал? От тебя воняет! Иди прими ванну в апартаментах доктора. И не вылезай из неё, пока не надоест. Это приказ.
— Да, мистер Сонтхи.
Кунал уходит, ковыляя дурацкой своей походкой, при этом как-то странно подпрыгивая, чего не было раньше.
И это зрелище вызывает у Сонтхи просто гомерический хохот.
15 Колтон
Шесть недель спустя он сидит в том же ресторане, где встретил Кариссу, ест пананг карри и читает газету на тайском. Колтон усваивает язык быстрее, чем мог предполагать. Он уже легко разбирает заголовок: «Раскрыта тайная сеть! Полиция на службе у орган-пиратов!»
Прямо под заголовком фотография начальника полиции, который сдал Колтона Да-Зей. Морда у полицейского уже не такая надменная и снисходительная, как во время их беседы.
Мимо проезжает тук-тук. Прошла не одна неделя, прежде чем Колтон смог сесть в тайское такси, хотя был арестован даже водитель, который привёз его к серому зданию. Вполне вероятно, никого не судили. При той ненависти, какую питают тайцы к расплетению, Колтон не удивился бы, если бы ему сказали, что виновные попросту исчезли.
Кемо тоже исчез после их побега, но по-своему. Теперь он в Лаосе, в монастыре Луанг Прабанга. Колтон не имеет представления, что сталось с Кариссой и её сестрой. Выбравшись из леса и обнаружив цивилизацию, они сразу двинули своей дорогой. Наверное, они сейчас вместе, как-то разбираются с весьма специфичными проблемами Марисоль. Колтону даже не любопытно. Достаточно того, что они живы и ему не надо о них заботиться.
Заготовительный лагерь всё ещё там, по другую сторону границы. Так же как полдюжины других лагерей Да-Зей. Колтон лишён возможности воевать с ними напрямую, но борется с их агентами здесь, в Бангкоке. Тайская полиция рада использовать его в том же качестве, в каком Да-Зей использовала Кариссу. Но вместо того чтобы ловить расплётов, он действует под прикрытием, выявляя орган-пиратов. Работа опасная, однако за неё хорошо платят, кроме того, Колтон получает и другую награду. Он знает, что каждый орган-пират, от которого он очистил улицы города, означает десятки беглых расплётов, оставшихся целыми. Эти беглецы никогда не узнают о нём, о том, что он для них сделал, но ничего страшного. Он может хотя бы загладить вину перед теми, кого не удалось спасти из Дома с привидениями.
Он смешивает рис с карри и пробует. Солнце садится. Очень скоро на улицы посыплются туристы, чтобы с головой окунуться в ночную жизнь Бангкока, а Колтон отправится на работу.
На мгновение — всего лишь на одно мгновение — он задумывается о том, от чего отказался. Мирная семья. Печаль и ощущение предательства, когда родители расплели его брата. Но всё это было словно в другой жизни. Колтон улыбается. Он уже не тот человек, что был раньше. Он стал кем-то совершенно другим.