— Сделай это для него, — говорит женщина голосом тихим, но властным.

Погружённый в глухой серый туман, Лев чувствует её прохладные пальцы на своей шее — она щупает его пульс. В горле пожар, язык — словно изжёванная кожаная подмётка, левое запястье ноет, глаза не открываются.

— Ещё не время, ма.

Как и глаза, губы тоже не хотят раскрываться. Кто это сейчас говорил? Может, один из его братьев? Наверно, Маркус. Нет, голос не его. К тому же в их семье не принято такое фамильярное обращение к матери — «ма».

— Хорошо, — слышит он голос женщины. — Решишь сам, когда он будет готов. Да не забудь свою гитару!

Звук шагов удаляется, и Лев снова соскальзывает в темноту.

•

Когда он опять просыпается, глаза уже могут раскрыться, но только совсем чуть-чуть. Он один в обширной спальне с ослепительно белыми стенами. Укутан в красное тканое покрывало. Под собой он ощущает дорогую сатиновую простыню, похожую на те, на которых он когда-то спал. Он лежит на низкой кровати, у ножек которой на выложенном плиткой полу разостлана шкура пумы. При виде её Лев вздрагивает. Напротив кровати — бюро из дуба. На нём нет зеркала, чему мальчик сейчас очень рад.

Он заставляет глаза раскрыться шире и устремляет взгляд на дальнюю стену — там окна без ставней, за стеклом сгущаются сумерки. Рядом с кроватью тумбочка. На ней — свёрнутый спиралью стетоскоп, и на краткий, но ужасный миг Леву кажется, что его поймали и препроводили в заготовительный лагерь. Отчаяние придавливает его к простыне, и он погружается в туман — тот туман, что царит в его голове, мешая сны с бредом и насмехаясь над временем. Он плывёт сквозь эту пелену, пока вдруг не слышит...

— Когда он проснётся, узнай, как его зовут. — Теперь звучит другой голос. Более глубокий. — Совет не сможет предоставить ему убежище, не зная его имени.

Прохладные пальцы снова касаются его запястья.

— Постараюсь не забыть.

Он чувствует, как женщина наклоняется над ним. Слышит её дыхание. От неё пахнет шалфеем и древесным дымом. Приятный запах.

— Теперь оставь нас, — говорит она.

Лев ощущает укол в плечо — что это? Дротик с транквилизатором? Нет. Мир перед его глазами расплывается, однако это уже не тот вязкий туман, в котором он пребывал раньше. Это уже больше похоже на нормальный сон.

Внезапно он оказывается во дворе, поблизости в яме валяется покрытый грязью чемоданчик. Видно, как за штакетником к нему осторожно, бочком, подбираются полицейские. Нет, не к нему — их интерес направлен на тощего мальчишку цвета умбры, стоящего с ним рядом. В руках СайФай держит горку драгоценностей — золотых цепочек и блестящих камешков всех цветов и оттенков. Он умоляет мужчину и женщину с кожей цвета сиены, которые стоят, уцепившись друг за друга, и взирают на него в ужасе.

— Пожалуйста, не отдавайте меня на разъём! — Голос СайФая хрипит, слова едва можно разобрать за рыданиями. — Пожалуйста, не отдавайте меня на разъём...

Прохладная рука касается щеки Лева, и воспоминание в один миг улетучивается. Он покинул СайФая несколько дней назад. Он теперь где-то в другом месте.

— Ты в безопасности, дитя, — уверяет его мягкий женский голос. — Открой глаза.

Он открывает и видит приятное улыбающееся лицо. Широкие скулы, чёрные волосы зачёсаны назад, бронзовая кожа... Да она...

— ...Притонщица! — выпаливает Лев и чувствует, как краска заливает лицо. — Прошу прощения... я не хотел... оно само выскочило...

Женщина усмехается.

— Старые слова живучи, — говорит она с бесконечным пониманием. — Нас ещё долго называли индейцами, после того как стало ясно, что к Индии мы не имеем никакого отношения. А выражение «коренные американцы», на мой вкус, всегда было каким-то чересчур снисходительным.

— Люди Удачи, — поправляется Лев. Он надеется, что его оскорбительное «притонщица» будет скоро забыто.

— Да, — подтверждает женщина. — Люди Удачи. Конечно, казино давно канули в прошлое, но, полагаю, прозвище было уж слишком громкое, вот и прилипло.

На шее у неё стетоскоп — тот самый, из-за которого он подумал, что угодил в заготовительный лагерь.

— Вы врач?

— Я целительница. И поэтому могу сообщить тебе, что твои раны и порезы заживают, опухлость на запястье спадает. Не снимай повязки, пока я не разрешу. Тебе не помешало бы набрать несколько фунтов, но стоит тебе попробовать, как готовит мой муж — и, думаю, с этим проблем не будет.

Лев насторожённо наблюдает, как она присаживается на краешек его кровати и внимательно всматривается в его лицо.

— А вот твоё душевное состояние, дитя, — совсем другой разговор.

Он уходит в себя, и губы целительницы печально поджимаются.

— Целители знают, что выздоровление требует времени, и один человек поправляется быстрее, чем другой. Скажи мне только одну вещь, и я оставлю тебя в покое.

Он застывает в тревоге.

— Что?

— Как тебя зовут?

— Лев Калдер, — говорит он и тут же раскаивается, что не сдержался. С того дня, когда Коннор вытащил его из лимузина, прошло почти три недели, но власти всё ещё ищут его. Одно дело странствовать с СайФаем, но сказать своё настоящее имя доктору... А что если она донесёт на него инспекции по делам несовершеннолетних? Он думает о своих родителях и уготованной ему доле, которую отверг. И как это могло быть, что он хотел, чтобы его разъяли? Как так получилось, что его собственные родители сделали так, что он этого хотел?! Мысль об этом наполняет его злобой, направленной на всё и вся. Он больше не десятина. Он теперь беглец. Значит, надо научиться мыслить как беглец.

— Что ж, Лев, мы подали заявлени в Совет племени с просьбой, чтобы тебе разрешили остаться здесь. Тебе совсем не обязательно рассказывать о том, что с тобой произошло — я и так уверена: тебе пришлось несладко. — Её глаза проясняются. — Но мы, Люди Удачи, верим в удачу, верим в то, что каждый заслуживает второго шанса.