Испытания у всех разные. Теперь я в этом уверен. То есть, конечно, иногда мы катаемся вместе. Через что-то рано или поздно проходят все, а куда-то нас может втянуть близкий человек. Друзья и родственники иногда увлекают вас на горки и карусели, предназначенные для них. Но в итоге, где бы вы ни оказались, опыт у всех разный.

В темном колодце возникла зеленая вспышка. Я внезапно оказался на земле, больно ударившись животом. В реальном мире такое падение было бы смертельным, но здесь найдется куча других способов расстаться с жизнью. Так что я отделался легким испугом.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы перевести дух, сесть и осмотреться. Вокруг простирался пустырь — потрескавшаяся, безжизненная земля. Все то же унылое запустение насколько хватало глаз. Как будто сам бог расчистил участок под строительство, а потом сжег все чертежи.

Небо встретило меня блеклым горохово-зеленым оттенком, в свете которого моя кожа казалась бледной и нездоровой. На бесконечной равнине стояло единственное сооружение. Оно возвышалось в миле от меня, мерцая, как мираж в пустыне. Я побежал к нему, не собираясь больше терять драгоценное время. По моим часам, в реальном мире уже пробило половину четвертого. У меня оставалось всего два с половиной часа на четыре поездки.

Приблизившись к сооружению, я увидел, что туда со всех сторон бегут ребята вроде меня. Игроки готовятся к новому испытанию. Один из них задел меня и побежал дальше, не заметив. Он был не в себе. Впрочем, как и остальные. Для них все, что происходит между поездками, — не более чем задержка, когда не существует ничего, кроме желания добраться до следующего турникета. Я выделялся на общем фоне. Да, я тоже чувствовал притяжение аттракционов, но оно не поработило меня, как всех остальных. Интересно, почему? Что во мне такого, что я способен сопротивляться? Что сделало меня достойным противником в глазах Кассандры?

Из тумана выплыло здание. Собор. Если совсем точно, Нотр-Дам. Я узнал его по постеру о Франции. Внушительные башни по обе стороны круглого витражного окна ни с чем не спутать. Только в этой версии собора окно было красным и смотрело на меня, как глаз циклопа. Вдобавок, здешний Нотр-Дам состоял вовсе не из камня, а из зеркального стекла. Зеркальный замок.

Меня толкали на бегу другие гонщики с горящими рисунками на руках.

Зеркальный лабиринт. Казалось бы, что в нем может быть страшного? Я тут же рассмеялся над собственной глупостью. Как насчет вечного заточения среди зеркал? А осколки стекла вполне могут разрезать кого-нибудь на части. Да уж, не так-то просто.

Интересно, Квин тоже здесь побывал, или пещера выбросила его куда-нибудь еще? В любом случае, путь вперед лежал сквозь стеклянные двери зеркального Нотр-Дама, так что я поднес руку к сканеру турникета и вошел в лабиринт.

* * *

Когда-то, в очень далеком детстве, я потерялся в торговом центре. Я еще не умел читать, даже право и лево не различал, и от огромного жестокого мира меня могла защитить только мамина рука. Если как следует испугаться, все магазинчики и повороты сливаются и в глубине души укрепляется уверенность, что тебя никогда не найдут. Похожее ощущение появлялось в зеркальном лабиринте.

Узкие коридоры, неожиданные повороты и вселяющие отчаяние тупики. Я блуждал по переходам, все время замечая где-нибудь отражение выхода, раз за разом упираясь в глухую стену и начиная все сначала.

И это даже не самое худшее. Хуже всего были клоуны. Не знаю, какими их видели все остальные, но мне они казались именно такими: огромные болтающиеся ноги, копна рыжих волос — и камуфляж. Клоуны-солдаты. Кошмар, преследовавший меня с самого детства. Не спрашивайте.

Здесь было даже страшнее, чем во сне: клоуны вооружились тяжелой артиллерией и поминутно выпускали в коридоры гранаты из базук. Снаряды не причиняли вреда стеклу, а отражались, как свет, и раз за разом отскакивали в непредсказуемом направлении, пока не настигали какого-нибудь беднягу и не отправляли его к праотцам. Ни одно зеркало так и не разбилось.

Я полз и перекатывался, прячась от клоунов и убираясь с пути их смертоносных снарядов. Под моим весом хрустели усеявшие пол кости, сухие и белые, как будто долго лежали под палящим солнцем пустыни. Такие кадры всегда показывают в плохих вестернах, как раз перед тем как индейцы нападают на поезд или колонисты принимаются есть друг друга, чтобы выжить. Вот только я никогда не видел костей, похожих на эти. И дело даже не в размере, а в чудовищной форме. Я содрогнулся при одной мысли о том, что могло поджидать меня за поворотом.

Ползая и мечась по полю битвы, я начал кое-что понимать в природе зеркал. Часть их могла бы стоять на любой ярмарке: там отражение просто растягивалось и изгибалось до неузнаваемости. Но встречались и образцы похуже. Они показывали все, как есть, но вот ваше отношение к увиденному искривлялось и корежилось. Одно зеркало заставило меня почувствовать себя жалким трусом, а другое так действовало на нервы, что, казалось, посмотри я в него чуть подольше, от меня бы мало что осталось. Еще одно зеркало внушило мне, что я полный идиот, а было и такое, которое настолько усиливало страх, что я готов был кричать, не закрывая рта, целую вечность. В реальном мире ни одно зеркало не может копаться у вас в душе. Конечно, можно попытаться сказать себе, что отражения просто врут, но поверить в это не вышло бы. Они брали крошечные кусочки истины и раздували до кошмарных размеров — и именно эта малая толика правды наносила самый сильный удар. Я вдруг понял, что не все вопли в лабиринте издавали игроки, попавшиеся клоунам — гораздо чаще гонщиков раздирало на части искаженное отражение их собственного внутреннего мира.

Я изо всех сил пытался не смотреть в зеркала, но это оказалось не так-то просто. Стоило один раз увидеть в них себя, и отвести взгляд уже не удавалось. Похоже, мы не можем не выискивать у себя недостатков, как нельзя не ковырять коросту. А если недостатки просто написаны на лбу, преувеличены и раздуты, сложно вспомнить, что в вас есть хорошего. Поверьте отражениям, и вам нипочем не выйти из лабиринта.

Я рухнул на пол, уворачиваясь от гранаты, и она улетела куда-то вглубь лабиринта. А я вдруг наткнулся взглядом на череп и вскрикнул от неожиданности. Как и все кости вокруг, он лишь отдаленно напоминал человеческий. Он перекосился и походил на бутылочную тыкву, одна глазница была размером с гальку, другая — с бейсбольный мяч. Впадина на месте носа изогнулась, как панцирь улитки, а рот заполняли разномастные зубы из худшего кошмара дантиста. Да уж, это точно не человек. Рядом валялась бедренная кость — по крайней мере, мне так показалось — в форме буквы «S». Я попытался вообразить создание с такими костями, но не преуспел. От этого занятия меня отвлекло чье-то хриплое дыхание за спиной.

Чудовище добралось до меня.

Я обернулся: оно вразвалку приближалось. Тварь была не больше меня, но казалась огромной из-за своего уродства. Впрочем, «урод» — не то слово. Скорее передо мной предстала ужасная пародия на живое существо: рваные торчащие уши одно выше другого, сутулые плечи, дрожащие, как желе, и позвоночник, согнутый такой американской горкой, что у меня заныла спина от одного его вида. На лице чудища красовался один огромный слоновий глаз, рядом примостился другой, совсем крошечный, а руки ссохлись, как у тираннозавра, и заканчивались пальцами, похожими на когти. Когда-нибудь видели картины Пикассо? Так вот, это создание ему бы и в худшем кошмаре не приснилось. Будь у меня оружие одного из клоунов, я бы не задумываясь избавил беднягу от страданий.

Существо вприпрыжку приблизилось, и я подался назад:

— Сгинь, Квазимодо!

Оно открыло кривой, опухший рот и застонало. Потом бросилось на меня, целясь когтями в горло. Я швырнул в него костью, попав в плечо, и бросился бежать по лабиринту, делая поворот за поворотом, пока не оказался в тупике. Я развернулся, ожидая увидеть чудище, но, кажется, мне удалось оторваться.

Я все еще сжимал в руках уродливый череп — и хорошо, потому что иначе я бы ничего не понял. Сейчас мой взгляд упал на зеркало прямо передо мной — классическое кривое зеркало, растянувшее и раздувшее мое тело, вот только моя добыча выглядела там совсем иначе. В зеркале отражался совершенно нормальный человеческий череп! Я снова перевел взгляд со своей ноши на ее отражение, потом протянул руку и коснулся стекла.

Рука прошла насквозь, как будто зеркала не было.

Я едва не вскрикнул, разглядев свои пальцы по ту сторону стекла: короткие обрубки. Пошевелив ими, я почувствовал, что изменился не только внешний вид. Я быстро выдернул руку обратно, и пальцы снова стали нормальными. От двойного превращения их слегка пощипывало.

Я обернулся на шум за спиной и снова столкнулся с чудищем. Оно тяжело дышало, слезы катились по вытянутому лицу на обвисшее брюхо. Существо не гналось за мной, а осторожно приближалось, и я поморщился. Как в старом анекдоте: «Следи за своим лицом! Оно меня убивает».

Создание подобралось поближе и долго глядело на меня, потом опустило глаза на свое брюхо и вымолвило со слезами в голосе:

— Скажи, я толстая?

У меня подогнулись колени, и я едва не провалился в зеркало, но в последний момент сумел сохранить равновесие.

— Мэгги! Это ты?

Она грустно кивнула перекошенной головой.

* * *

— Мы разбили машину, — сказала подруга, когда мы сидели рядом в тупике и слушали вопли и взрывы лабиринта. Сначала я не мог понять ни слова из того, что вырывалось из ее кошмарного рта. А потом оказалось, что это что-то вроде Шекспира: чем больше слушаешь, тем понятнее становится. — Разбили машину, но не могли остановиться. Перебрались в другую. Надо было ехать дальше. Не знаю, почему. Просто было не остановиться.

— Все в порядке, — ответил я. — Я знаю, что это место делает с людьми. Расскажи, что случилось потом.

Девочка глубоко вздохнула и на мгновение замерла. Со смещенными челюстями и толстенным языком ей, должно быть, непросто было говорить:

— Нашли люк. С эмблемой парка. Следующий этап. Открыли крышку. Спустились. И оказались тут. — Мэгги подняла скрюченную лапку и смахнула слезинку с меньшего глаза.

— Где Расс? Что с ним?

Девочка задрожала. Ей явно тяжело было вспоминать об этом, и я приготовился к худшему.

— Мы бежали через зеркала. Я упала. И снова, сквозь зеркало. Одно, другое, третье. Не могла найти первого. Пыталась, но не могла. — Ее голос повышался и становился все менее разборчивым. Теперь слезы полились из большого глаза. — Расс увидел меня. Увидел и не пришел на помощь. Он посмотрел на меня и убежал. Не мог на меня смотреть. Убежал!

Ее слова потонули во всхлипах. Я попытался ее обнять, насколько получалось:

— Я не убегу от тебя.

— Уже убежал! — вскрикнула она. — Убежал, убежал, убежал!

— Я не знал, что это ты!

Мэгги продолжала плакать:

— Расс знал! — простонала она. — Знал и все равно сбежал!

— Я не Расс!

Девочка начала потихоньку успокаиваться. Вдалеке раздался очередной взрыв, и по лабиринту загрохотали чьи-то ботинки, но сейчас мне было не до этого. Я знаю, что это звучит странно, но я никогда еще не чувствовал такой близости с Мэгги.

Я обнаружил, что целую ее опухшие отвисшие губы. В жизни не делал ничего более отталкивающего и более волшебного. Снова посмотрев на нее, я обнаружил, что она больше не плачет, хотя выглядит ничуть не лучше. То есть, лягушка не превратилась в принцессу, но что-то изменилось в нас обоих.

— Я все исправлю, — сказал я, пообещал, поклялся. В каждом аттракционе есть выход, так говорит сама Кассандра. И не только для меня, но и для Мэгги. А может быть, даже и для Квина.

— Послушай, — продолжил я, — здесь тупик, но мы найдем правильный путь. Пойдем вместе. — Я схватил ее за ссохшуюся руку и не отпускал. — Я буду рядом. — Но Мэгги не верила мне:

— Я ненавижу себя, — вымолвила она, избегая смотреть мне в глаза. — Всегда ненавидела.

Возможно, в глубине души она верила своим словам. То есть, да, я тоже время от времени себя ненавижу. Но иногда это чувство есть, иногда нет. Как правило, его нет. Похоже, Мэгги упала в зеркало, заставившее ненависть к себе раздуться и похоронить под собой все остальное.

— Расс правильно сделал, что сбежал.

Должно быть, ей до кучи попалось зеркало жалости к себе. Ситуация становилась слишком серьезной. Я перевел взгляд на челюсть девочки:

— Хватит, Мэгги, у тебя даже лицо вытянулось!

— Очень смешно. — Она шлепнула меня по руке, но я только улыбнулся в ответ. Не могу сказать, что привык к ее чудовищному виду, но сумел расширить свое сознание настолько, чтобы с ним смириться. — Хватит на меня смотреть! — крикнула девочка, пряча лицо. — Я страшная. Я уродина!

Тут у меня появилась идея, либо гениальная, либо просто ужасная, но попробовать стоило. Я улыбнулся:

— Повтори-ка!

Подруга растерянно подняла на меня глаза:

— Что?

— Ты не просто страшная, как задница или как койот, нет, ты еще уродливее задницы койота! — продолжил я.

— Заткнись!

— Ты настолько кошмарно выглядишь, что в твоих водительских правах даже нет фотографии. Там написано: «Лучше этого не видеть»!

— Хватит! — завопила она, смеясь.

— Ты настолько страшная… настолько… — Но у меня кончился запас тупых шуток о внешности. Мэгги пришла мне на помощь:

— Я такая уродина, что мое лицо входит в список запрещенного оружия!

Я расхохотался, она присоединилась, на нас напал один из тех приступов истерического смеха, когда становится тяжело дышать. И это было здорово, потому что нам внезапно стало наплевать, на кого она похожа. Я разглядел благодарность в разномастных глазах подруги, сохранивших прежний зеленый оттенок. Я все еще узнавал девочку, с которой дружил всю жизнь.

Мы углубились в лабиринт — тупик за тупиком. Я пытался считать повороты, но в конце концов сдался. Нам постоянно попадались другие изуродованные игроки. Кто-то в бешенстве махал на нас руками, другие в страхе убегали, третьи угрюмо сидели на месте, как смирившиеся со своей участью орангутанги в зоопарке.

— Если бы только вычислить, через какие зеркала ты прошла… — задумался я. — Мы можем все исправить.

— Я пыталась. Много раз. Поворачивала то направо, то налево. Никакого толку. Стало только хуже.

Тут я кое-что понял. Все до единого зеркала пропускали людей — то есть, они не удерживали нас внутри. Нас вообще ничего не держало!

Я развернулся к ближайшему зеркалу. Неужели все так просто? Вполне возможно. Как раз в духе Кассандры сделать выход настолько очевидным, что никто о нем даже не задумается и все будут бесконечно блуждать вокруг.

В отражении мне перекосило плечи и согнуло позвоночник. Я шагнул к зеркалу, но Мэгги сжала мою руку:

— Не надо!

— Доверься мне, — попросил я. У девочки не было на это никаких причин, я знал не больше нее. Но Мэгги задержала дыхание, и мы прошли через зеркало.

Меня как будто дернуло током, когда я слился с отражением и стал тем, что видел. Внутри все крутилось и растягивалось — раздувались органы и смещались кости, — но я не терял присутствия духа. Я крепко держал Мэгги за руку. Не оборачиваясь назад, не сворачивая налево или направо, чтобы заблудиться, я просто вошел в следующее зеркало. Мне не повезло: оно меняло отношение к себе. Я вдруг понял, что ошибаюсь, всегда ошибался и не умею принимать верных решений. Зеркало навевало неуверенность и апатию, чувство, что я в любом случае обречен, обречен, обречен.

Мэгги чувствовала то же самое. Она со стонами пыталась стряхнуть мою руку, не веря ни мне, ни себе. Стоило мне поддаться зеркалу, и мы действительно были бы обречены, так что я боролся с собой и передвигал ноги — вперед и вперед, от зеркала к зеркалу. Я хромал и переваливался, перед глазами стелился туман и двоилось, когда глаза меняли размер.

Подруга все время держала меня за руку. Когда я заходил в зеркала, заставлявшие меня застыть на месте и задуматься, она тянула меня вперед, даже если у меня самого не хватало на это сил.

В какой-то момент я настолько скрючился и перекосился, что двигаться дальше стало практически невозможно. Одна нога волочилась, другая стояла боком. Все тело ныло, мышцы и кожа растягивались до предела, суставы готовы были развалиться, казалось, еще секунда — и я растекусь по усеянному костями полу. Моя бренная оболочка к этому моменту выглядела не лучше этих самых костей, и я вдруг задумался, остались ли они от игроков или их поместили сюда, чтобы лишить нас надежды. Мы, должно быть, прошли уже штук двадцать зеркал. А вдруг я все-таки ошибся?

Я споткнулся, и Мэгги помогла мне подняться на ноги. Я ощупал свое лицо и повернулся к ней. Девочка выглядела ненамного хуже, чем когда я ее только нашел — впрочем, хуже было, наверно, просто некуда.

— Теперь мы друг друга стоим, — заметил я, едва различая собственные слова.

Подруга дотронулась до моего онемевшего и жесткого, как резина, лица:

— Как и раньше.

Знаете, каково это — вывернуться наизнанку и выставить все худшее в вас на всеобщее обозрение? Возможно, знаете — в конце концов, отчасти это происходит с нами все время. Наверно, в такие моменты очень многие предпочтут сбежать куда подальше, как Расс. Но может найтись тот, кто не убежит и не использует ваш позор против вас — кто-то особенный. В лабиринте поможет выжить только присутствие такого человека.

Я не представляю, сколько прошел бы в одиночку, но рядом шла Мэгги, так что все было в порядке. Мы друг друга стоили.

Я снова взял ее за руку и продолжил путь. Меня больше не заботило, правы ли мы, что идем через зеркала. Я собирался идти дальше, пока могу. Мы преодолели еще пять зеркал. Десять. Двадцать. Тогда отражения наконец начали немного улучшаться. Моим внутренностям чуточку полегчало.

Вскоре мои глаза вернулись к нормальному размеру, спина почти распрямилась, а руки более-менее сравнялись по длине. Я почти стал собой, и Мэгги тоже.

И вот, наконец, мы стоим перед последним зеркалом. Последним — потому, что отражение в нем просто совершенно. Ну, может, не совсем идеально, но, по крайней мере, это я во всем моем несовершенстве. Стоя там, я чувствовал неодолимое желание смотреть куда угодно, но не прямо перед собой, как будто кривые зеркала по обе стороны от меня призывали взглянуть на них еще разок. Я выдержал искушение и заставил себя сделать огромный шаг в сторону своего отражения… и оказался под зеленым небом в бескрайней пустыне.

— Да! — крикнул я. — Мы выбрались!

…Но где-то по пути, проходя последние зеркала, я отпустил руку Мэгги. И теперь я не нашел ее рядом. Обернувшись, я увидел девочку по ту сторону последнего зеркала. Похоже, оно работало в одну сторону: я ее видел, она меня — нет.

— Ну же, Мэгги! Один шаг! — Она еще и не слышала. Я протянул руку — и ударился о стекло. С этой стороны зеркало было твердым.

— Блейк! — звала подруга. — Блейк… ты где?

— Мэгги! — крикнул я и замолотил кулаками по стеклу — но что толку?

— Блейк!

А потом она развернулась.

Не знаю, что смотрело на нее из очередного зеркала — должно быть, нечто ужасное. Наверно, девочке попалось худшее зеркало из всех, потому что ей хватило. Мэгги поднесла руку ко рту и издала столь отчаянный вопль, что от него могло померкнуть солнце.

— Обернись! — закричал я. — Смотри вперед! Остался один шаг — всего один!

Но она не слышала. Я все молотил и молотил по стеклу, но безрезультатно. Отражение приковало все внимание девочки.

Она отступила назад, потеряла равновесие и упала в очередное зеркало. Я бессильно наблюдал, как подруга вертит головой, пытаясь понять, откуда пришла. Она заплакала. Сожаление, страх и все негативные эмоции росли и снова перекраивали ее лицо от зеркала к зеркалу.

— Мэгги!

Я не сводил с нее глаз и стучал по стеклу, пока она металась из стороны в сторону, все больше теряясь и изменяясь. Ее крики звучали все менее по-человечески. Потом девочка исчезла в недрах лабиринта.

— Не-е-ет! — Я снова изо всех сил замолотил по стеклу. Я хотел разбить его, расколотить весь собор, но оно не поддавалось. Я сполз на землю и впервые с тех пор, как оказался в этом ужасном мире, расплакался. Рыдал, как младенец. Это все моя вина! Я отпустил ее! Я выбрался, а она там одна! Я покинул ее, несмотря на все обещания. Вдруг я почувствовал себя точно так же, как много лет назад, когда молотил по двери автобуса, а она не поддавалась.

Полная беспомощность перед лицом жизни, неспособность ничего предпринять — этого я боялся больше всего на свете. Как будто я держал в чистоте все темные уголки своего существования, делая вид, что порядок важнее всего и жизнью можно управлять.

На секунду мне захотелось сдаться. Я зажмурился. Нет. Не поддамся. Если моя судьба — стучать в закрытые двери, этим и займусь. Даже если никого не спасу. Даже если я при этом умру, это место меня не сломает.

Я открыл глаза. Среди голой пустыни передо мной появилась одинокая каменная арка и турникет. Неспособность спасти Мэгги тянула вниз, как камень на шее, но я спрятал поглубже утрату, сумасшествие и ощущение провала. Зеркала остались позади. Нужно идти дальше. На моем счету уже четыре поездки. Осталось меньше половины. Я передвигал ноги, заставляя себя идти вперед и не оглядываться.

Когда я зашагал прочь от стеклянного собора, рисунок на моей руке вспыхнул ослепительно-белым, и я впервые почувствовал возбуждение, а не только страх. Я не стану жертвой. Кассандра сказала, что я боец. Бойца лучше меня это место еще не видело.

Я провел ладонью над сканером и толкнул турникет. Пустыня исчезла, и я бежал по пустой дорожке к следующему аттракциону. Я услышал его раньше, чем увидел — ужасный металлический скрежет и лязганье цепи. Узнал бы этот звук из тысячи.

Мне предстояло прокатиться на американских горках. И назывались они «Камикадзе».