Не сказал бы, что мы не испытывали удовольствия от своих проделок. Ещё какое! Мы отвели душу по-полной, а то, что в тайну было посвящено всего несколько членов Клуба, делало всю затею ещё более захватывающей. Наши розыгрыши были довольно неприятными — в этом мы отдавали себе отчёт с самого начала; так ведь и жертвы, как нам казалось, полностью их заслуживали. Мы так всё проработали, так всё досконально продумали, что, казалось, разоблачить нас было невозможно. Понимаете ли, мы работали друг для друга, то есть Даррен провернул трюк для Шерил против Ребекки, я — для Рэндала против Дрю и так далее. Таким образом было бы трудно догадаться, кто за что несёт ответственность — ведь правда: ну какое мне дело до Дрю Лэндерса, с чего бы мне его разыгрывать? Я бы вышел сухим из воды, потому что никто бы меня даже не заподозрил! Мы были единой командой, и оттого сами порой путались, кто что кому делает, а уж посторонним тем более не разобраться.

Каждый кошмар имеет своё начало. Наш начался вот с этого.

* * *

Большая перемена, ланч. Вторник. День был дождливый, поэтому все набились в столовую, в которой всё ещё явственно ощущался запах дыма после пожара на прошлой неделе. Кузину Ребекку ожидает сегодня сюрприз, но об этом знали только члены Теневого клуба; рассеявшись по столовой, чтобы не вызвать ничьих подозрений, мы наблюдали за разворачивающейся сценой и терпеливо ждали, когда же Ребекка откроет свою нелепую коробку с ланчем, всю расписанную симпотными мишками.

Розыгрышем Ребекки занимался Даррен, так что мы, остальные, примерно знали, что произойдёт, не знали только когда. Ребекка вся цвела улыбками, напевала песенки из «Анни» для себя и своих друзей — почему ж не напевать, роль-то она получила. Затем открыла коробку с ланчем. И ничего не случилось. Я оглянулся вокруг. Глаза всех членов Теневого клуба были сосредоточены на Ребекке. Она ещё немного поболтала с приятелями, потом покопалась в коробке, извлекла оттуда небольшой пластиковый контейнер с сэндвичем. Я скривился — ну, сейчас начнётся!

И ничего.

Она извлекла из контейнера склизкий и противный на вид клинышек хлеба с арахисовым маслом. Открыла пакетик с чипсами. По-прежнему ничего. Бекки засмеялась, запела, принялась запихиваться своим жутким сэндвичем... и тут она протянула руку к термосу.

О нет! — воскликнул я про себя. Термос! О, как ужасно! Как изумительно, как непередаваемо ужасно! Я взглянул на Даррена и понял — решительный момент наступил, потому что по его лицу расползлась улыбка.

Ребекка свинтила крышку с термоса и наклонила его к кружке, которую держала в руке. Маленькая зелёная змейка скользнула из термоса в кружку, а затем обвилась вокруг пальчиков крошки Бекки.

Ребекка даже не сразу среагировала. Её можно понять: часто ли вы ожидаете, что из вашего термоса вылезет змея? Прошло целых три секунды, и только тогда сначала термос взлетел в воздух, затем змейка, а Ребекка издала истошный вопль, который в облицованной кафелем столовой звучал раз в пять громче, чем на открытом воздухе.

Но на этом потеха не кончилась. Змея шлёпнулась на чужой стол, и все, кто сидел за ним, тоже принялись орать. Несчастное пресмыкающееся опять взлетело в воздух и свалилось прямо на сэндвич какого-то неудачника; при этом и его стол тоже завизжал. Бедная маленькая змейка облетела в тот день чуть ли не всю столовую. Народ, даже те, кто не понимал, что происходит, надсаживался от крика заодно с теми, кто был в курсе.

Ребекка продолжала орать — примерно так же она звучала, когда пела — а потом, как во всех неприятных для неё ситуациях, принялась сосать большой палец. Но тут глаза её полезли на лоб, потому что она вспомнила: этот самый палец касался змеи! Ребекка выдернула палец изо рта и вновь разразилась жуткими воплями.

В столовой воцарился сущий ад. Шерил под шумок подошла ко мне и прошептала:

— Ну разве месть не сладка?

Конечно, сладка, кто бы спорил. Итак, Теневой клуб начал свою деятельность с феноменального успеха.

* * *

Вера Дональдсон, самая популярная девочка в школе, вела дневник, о котором всем прожужжала уши, но который никогда, ни при каких обстоятельствах не приносила в школу. Ещё у неё был младший братишка, а, как всем известно, подкупить девятилетнего пацана — раз плюнуть.

Организатором и вдохновителем этого плана был Рэндал. И вот мы все заседаем в Стоунхендже, и дневник Веры Дональдсон заседает вместе с нами.

— Даже страшно, — сказал Джейсон. — У нас теперь что-то вроде Библии.

Рэндал усмехнулся.

— Вся жизнь Веры — в этом дневнике.

— А хватит у нас духу выставить его на всеобщее обозрение? — засомневалась Шерил, и все закричали:

— Да! Хватит!

Мы вручили дневник Эбби, и та зачитала его вслух. Верина жизнь и вправду напоминала мыльную оперу, мы все следили за ней с неподдельным интересом — и тут напоролись на особо лакомый кусочек информации, то есть как раз на то, что нам и было нужно.

По окончании заседания Рэндал и Шерил отнесли дневник в ближайшую копировальную мастерскую, прихватив с собой свою копилку, набитую десятицентовиками. Ко времени ужина дневник вернулся в надёжные руки Вериного братишки, и она так и не узнала о временной пропаже своего сокровища.

Когда наступило утро, всё было готово. Мы примчались задолго до начала уроков, чтобы распространить бумажки по всей школе. Никто ничего не заподозрил.

Когда появилась Вера, её приветствовал прикреплённый ко входной двери лист бумаги, на котором несомненно Вериным почерком было начертано следующее:

Дорогой дневник,

Мне всё хуже. Я вижу его каждый день, хочу поговорить с ним, но никак не решусь. Мне кажется, я ему не нравлюсь. Уверена, что не нравлюсь. Наверняка он думает, что мне нравятся парни вроде тех, что постоянно клеятся ко мне.

Я обожаю, как он одевается, я обожаю, как он говорит, но со мной он не разговаривает никогда! И причёска у него обалденная, и знаешь что? За лето он подрос, я в этом уверена.

Дорогой дневник, я никому не могу об этом рассказать, потому что все решат, будто я свихнулась. Но я-то понимаю — я влюблена в Мартина Брикера и не знаю, что же мне делать.

Я был там, когда Вера увидела эту бумажку. Она не закричала, лишь застонала, словно не веря собственным глазам. К тому времени уже половина школы прочитала эту писульку. Вера сорвала листок, раздербанила его на мелкие клочки, но войдя в школу, обнаружила такие же точно листки на всех классных дверях.

Веру сверлили сотни глаз.

— Мартин? — издевательски щерились ребята. — Ей нравится Мартин?

Даже Тайсон Макгоу смеялся над ней — а уж если над тобой гогочет Тайсон, ты по уши в... ну, в том самом.

Понимаете, какое дело: Вера была в девятом классе. А Мартин — восьмиклассник, да к тому же ещё и коротышка. Если когда-либо в истории существовали два человека, совершенно не подходящие друг другу, то это Вера и Мартин.

Лицо бедняжки побагровело, хотя это с трудом можно было разглядеть под слоями её «штукатурки», и она убежала в девчачий туалет, где и проторчала по меньшей мере до третьего урока.

А вот Мартин Брикер весь день чувствовал себя словно в раю.

* * *

Как и говорил Джейсон Перес, Дэвиду Бергеру с его серебряной трубой доставались все соло и его частенько звали играть в бэнде старшей школы. В этот уикэнд состоялся футбольный матч, и соло, которое исполнил Дэвид, ни он, ни его коллеги-музыканты не забудут до конца своих дней.

План, который придумала О_о, был довольно прост, зато опасен: существовал риск попасться, поскольку проделать всё надо было среди бела дня, сидя под трибуной. О_о оказалась куда круче, чем все полагали.

Музыканты разогрелись и приготовились играть. Джейсон сообщил нам, что Дэвид не вступит до тех пор, пока не настанет его соло, и это устраивало нас как нельзя лучше.

После разогрева Дэвид положил трубу рядом с собой на скамью. Он не заметил, как мгновением позже инструмент утащили под трибуну, а ещё через мгновение вернули в точности на то же место, с которого стянули.

Началась музыкальная заставка, Дэвид встал, чтобы исполнить соло, дунул в мундштук и... из раструба выбулькнул огромный ком зелёной слизи. Эту бутафорскую слизь можно купить в любом магазине игрушек, но какая разница — всё равно она ужасно противная, вот что важно. Дирижёр и половина футбольной команды оторопело уставились на Дэвида.

А тот, не врубившись, задул ещё сильнее в свою дудку, и зелёная слизь разлетелась фонтаном, забрызгав весь бэнд. Музыканты, похоже, решили, что настал конец света. Они завопили и кинулись кто куда, а Дэвид опять дунул, выстрелив очередной порцией зелёной мерзости; труба при этом издала неприличный звук. Через десять секунд трибуна опустела: музыканты сбежали в раздевалку — содрать с себя замаранную одежду. Остался лишь Дэвид, который с багровой физиономией продолжал заплёвывать трибуну слизью.

* * *

Наш следующий трюк был самым рискованным, во всяком случае, до сих пор. Исполнение легло на меня, потому что настала моя очередь. Шерил с Рэндалом присоединились в качестве наблюдателей.

Среда. Полночь. Мы стояли на улице рядом с открытым окном спальни Дрю Лэндерса.

— Может, придумать что-нибудь другое? — засомневалась Шерил. В доме не светились огни, и мы были почти уверены, что Дрю спит, но кто его знает...

— Ни за что! — возразил Рэндал. — Это же такая классная шутка! Лучше не придумаешь. Мы должны это проделать. Однажды Дрю уснул на математике, так его никак не могли разбудить. Пришлось медсестру вызывать!

Шерил повернулась ко мне.

— Если ты по-прежнему настроен решительно, я с тобой.

Я улыбнулся и, осторожно вынув раму с сеткой от насекомых, влез в открытое окно.

Ну и комнатка была у Дрю Лэндерса. Правда, моя временами тоже могла бы нагнать страху, но эта... Настоящий свинарник. Невозможно было шагу ступить, чтобы под ногой что-нибудь не хрустнуло.

Дрю сладко дрых под целым ворохом одеял. В углу спальни ревел воздушным фильтром огромный аквариум — так вот, храп Дрю полностью заглушал его.

— Ты только глянь на это! — прошептал Рэндал, указывая на ряд кубков и призов, выстроившихся на полке над аквариумом. Шерил приложила палец к губам.

Напрасные тревоги — Дрю ничего не слышал, знай себе храпел. Я осторожно отвернул одеяло с его ступней. На них красовались грязные носки. Потихонечку, дюйм за дюймом я стянул их, и через некоторое время получил возможность обозревать стопы Дрю, от которых на меня мощно пахнýло хлоркой пополам с уксусом, во всей их красе. Я протянул Шерил руку, и она вложила в неё пузырёк с лаком для ногтей.

Как мы и рассчитывали, Дрю, вскочив утром с постели, не стал заморачиваться сменой носков; а через пятнадцать часов после того, как мы покинули его дом, сгорающий от стыда Дрю Лэндерс был вынужден объяснять всей команде пловцов, как так получилось, что ногти на его ногах выкрашены в ярко-красный цвет.

* * *

Эрик Килфойл, звезда баскетбола, был потник. Не в том смысле потник, которым покрывают лошадь, а тот, с которого во время матча пот течёт ручьями и собирается в лужицы на полу. В его случае толку от дезодорантов и всяких там антиперспирантов было мало, однако, согласно сведениям Даррена, Эрик, перед тем как выходить на площадку, всегда обильно умащал ими подмышки.

Трюк, который Эбби придумала для Эрика, оказался сложнее, чем мы думали —потому что нам не только предстояло подменить флаконы с дезодорантом, но и сделать так, чтобы Эрик даже не заподозрил, чем он там мажет свои подмышки. В конце концов нам пришлось в точно рассчитанный момент времени вырубить в раздевалке свет, и таким образом ни Эрик, ни кто-либо из его товарищей по команде, не догадался, что, собственно, происходит.

Когда из тёмной раздевалки в спортзал высыпали баскетболисты, мы уже расположились на трибунах. Даррен, который был на площадке, нашёл нас глазами и подал знак «всё в порядке».

Разминку баскетболисты проводили в плотных тренировочных костюмах. Перед началом игры они их сбросили и остались в командной униформе. Эрик, похоже, уже начал обильно потеть.

Ему пришёл высокий мяч, и Эрик, само собой, подпрыгнул, воздев руки. В азарте матча никто, кроме судьи, не заметил, что творится с его подмышками. А вот у судьи свисток выпал изо рта.

Мячом овладела команда соперников. Эрик помчался на защиту к своему кольцу и вскинул руки. Теперь все увидели, как из его подмышек сочится светящийся зелёный пот, уже промочивший бока его майки.

Капитан команды соперников продриблил мяч вокруг обороняющихся и вдруг остановился как вкопанный, увидев, что у Эрика назрела небольшая проблема.

— Эй, чувак, что с твоими подмышками? — вопросил парень с мячом.

Закон природы: когда кто-нибудь упоминает твои подмышки, ты не состоянии удержаться — просто обязан проверить, даже если баскетбольный матч в самом разгаре. Эрик сунул левую ладонь в правую подмышку и вынул её оттуда всю измазанную фосфоресцирующей зеленью. Капитан соперников бросил мяч над головой замешкавшегося Эрика и заработал пару очков.

Мы посчитали бы себя полностью удовлетворёнными, если бы наша шутка на этом и закончилась...

...но это был ещё далеко не конец.

Мы не учли, что Эрик был дальтоник.

— У меня кровь! — заорал Эрик и заметался по площадке, суя всем под нос свои зелёные ладони. — Я истекаю кровью! Кровь!

Игра остановилась — все пытались понять, как такое возможно. Не иначе как Эрик — инопланетянин. А тот продолжал вопить:

— Помогите, я умираю! Кровь! Кровь! Позовите медсестру!

Все были настолько ошарашены, что немедленно вызвали школьную медсестру.

* * *

Самый отвратный наш трюк был двойным. То есть мы сыграли шутку сразу над двумя ребятами, одним из которых явился Остин-Спесь.

Видите ли, в классной комнате нашего учителя естествознания мистера Милберна содержалась небольшая коллекция мелких животных: от песчанок до ящериц. В эту же коллекцию входила краса и гордость Томми Николса, общепризнанного гения всего девятого класса, — Октавия, его любимая паучиха-тарантул. Однажды после большой перемены Томми заметил, что Октавия исчезла, но как ни искал, найти не смог. Клетка паучихи стояла пустая, между книгами на полке она тоже не пряталась. Похоже, пропала с концами.

Нашёл пропажу Остин-Спесь. Вернее сказать, она его нашла.

В тот день я был особенно зол на Остина, поэтому никак не мог дождаться нашего розыгрыша. Понимаете, Остин теперь именовал меня исключительно Гофером, и его примеру последовали все. Мне не терпелось отыграться.

Короче так. Шёл дождь, поэтому Остин, как и все прочие, явился в школу в куртке с капюшоном. В конце учебного дня в комнате самоподготовки ученики, надев свои куртки, ожидали звонка. Ральфи Шерман первым заметил неладное.

— Эй, Остин, — окликнул он, — у тебя в капюшоне сидит какая-то гадость!

— Сам ты гадость, — сказал Остин, зная, что Ральфи верить нельзя. — Если бы там что-то было, стал бы я делать вот это? — И с этими словами Остин, видимо, полагая себя очень умным, надел капюшон. А когда снял, на голове его обнаружился тарантул.

— А-а-а! — завопил Остин и запрыгал по комнате. — Пошёл вон! Уберите с меня эту гадость!

Он не мог заставить себя прикоснуться к пауку. «Гадость» удобно устроилась прямо на его макушке, но Остин впал в такую брезгливость, что не в силах был до неё дотронуться. А дальше всё шло по сценарию «Змейки в столовой»: все, включая и инспектора комнаты самоподготовки миссис Марлоу, заорали хором. Остин наворачивал круги посреди всего этого бедлама, а за ним с воем носился Томми Николс:

— Не тронь её! Это же Октавия! Она не кусается, она очень добрая паучиха!

Однако когда на твоей башке угнездился тарантул, тебе плевать, добрый он или нет, главное — чтобы он поскорее убрался оттуда. Остин побелел, как мертвец, и я почувствовал — вот она, кульминация, которую я ждал весь день. И тут ошалевшая Октавия, словно решив подлить масла в огонь, попыталась слезть с макушки Остина и избрала для этого самый лёгкий путь — по его спине.

Остин упал на пол, схватился за свою рубашку и затряс её, но Октавия вцепилась в ткань мёртвой хваткой. Сдаваться она не собиралась, видно, паучиху уже допекли все сегодняшние злоключения.

Остин рванул рубашку, пуговицы отлетели, а вместе с ними на другой конец комнаты отлетела и Октавия. Шлёпнувшись на пол, она не стала зря терять время и засуетилась в поисках укрытия.

— Не наступите на неё! — вопил Томми Николс. — Она же ручная, правда-правда, она одомашненная паучиха!

Но никто ему не внял. Все спасались от жуткой твари на столах, а Октавия в панике металась внизу, между ножками, пока не нашла свой безвременный конец под каблуком Ричарда Фергюссона.

Остин-Спесь сидел на полу в полном отрубе. Томми Николс рухнул на колени и залился слезами, оплакивая драгоценную покойницу, а Ричард Фергюссон швырнул свой ботинок в мусорную корзину, рассудив, что идти домой босиком предпочтительнее.