Я не имел понятия, что задумал Шва, но жутковатое спокойствие его тона мне очень не понравилось. Всю дорогу домой меня не оставляло нехорошее предчувствие. Уж это спокойствие Шва! Было в нём нечто триумфальное, словно озарившее его вспышкой славы. Наподобие той вспышки, что произошла с Даффи Даком. Помните старый мультик: к Даффи никто не питает уважения, поэтому чтобы доказать, что он лучше Багза Банни, он съедает несколько динамитных шашек, выпивает канистру бензина, а напоследок глотает горящую спичку.

— Вот так! — торжествует Даффи, входя в жемчужные врата. — Жаль только, что это можно сделать только один раз.

Я посоветовался с Хови и Айрой, потому что больше не с кем было.

— Может, он обмажется зелёной краской и пустится бегать по школе? — предположил Айра.

— В голом виде! — добавляет Хови.

— Не-е, — возражаю я. — Если уж кошачий костюм и оранжевое сомбреро не привлекли ничего внимания, то про зелёную краску и говорить не стоит.

— Может, он спрыгнет с парашютом на поле прямо во время футбольного матча? — говорит Айра.

— В голом виде! — добавляет Хови.

— Не-е, — возражаю я. — Люди, может, и запомнят само происшествие, но забудут, кто был его героем.

Толку от приятелей я не добился, поэтому, отставив в сторону владевшие мною смущение и неловкость, понёс свои тревоги к Лекси; потому что знал: несмотря ни на что, она так же переживает за Шва, как и я.

Наверно, такова ирония судьбы, но наши с Лекси нынешние отношения вращались исключительно вокруг Шва.

— Вот ещё чепуха! — заявила Лекси, выслушав историю матери Шва. — Он не исчезнет, потому что она никуда не исчезала!

— Почему ты так уверена?

— Потому что люди не проваливаются просто так в чёрную дыру.

— А если? — настаивал я. — Может, они как раз проваливаются, только этого никто не замечает?

В это время в комнату вкатился Кроули.

— Беседуете о нашем друге мистере Шва, не так ли? — спросил он.

— С каких это пор Шва стал вашим другом? — поинтересовался я.

— Это просто фигура речи.

— Дедушка — вот кто должен считаться экспертом в области невидимости! — ехидно сказала Лекси. — После стольких лет в этой берлоге.

Поскольку Лекси всё равно не увидела бы его свирепого взгляда, Кроули направил его на меня.

— Глаз не зрит, зато память хранит, — изрёк Старикан и покатил к окну. Я сдвинул шторы на одном из них, чтобы впустить в гостиную толику вечернего света, но Кроули плотно задёрнул портьеры и повернулся ко мне. — Сколько лет ты слышишь побасёнки о полоумном Старикашке Кроули?

— Сколько себя помню, — ответил я. — И даже ещё дольше.

— Вот видите? Есть разница между быть незаметным и быть незримым. Никто не может пройти мимо этого ресторана, не подняв глаза на мои окна и не вспомнив обо мне.

— А как насчёт матери Шва? — спросил я Старикана. — Она какая, по-вашему, — невидимая или незримая?

— Если честно, мне до лампочки. — Кроули развернул своё кресло и покатил на кухню. — Но если бы мне не было до лампочки, уж я бы нашёл способ это выяснить.

* * *

За углом от нашего дома жил один парень, работавший в коммунальном отделе водо- и энергоснабжения и утверждавший, что он — лозоход. Вы, наверно, слышали про таких людей: они бродят, держа в руках прутик в виде перевёрнутой буквы Y, и якобы прислушиваются к идущим от земли токам (или что там от неё исходит), таким образом находя под землёй воду. Звали этого парня Эд Нибли, и в его обязанности входило искать протечки и неполадки в водопроводе нашего района. Иногда я задаюсь вопросом: интересно, в отделе водо- и энергоснабжения знают, что этот Эд делает свою работу с помощью прутика, а не с помощью более традиционного метода, называемого в народе «а чёрт его знает, по наитию»?

Я как-то видел его за работой в соседнем дворе; правда, снаряжён он был не Y-образной веточкой, а двумя стержнями из нержавеющей стали. Наверно, и лозоходов коснулся технический прогресс. Держа по стальной палке в каждой руке, Эд бродил туда-сюда по двору. Он рассказывал мне, что когда стержни остаются параллельными, это значит, что течи под землёй нет. А вот если стержни скрестятся — значит, там вода. Побегав по двору, Эд точно предсказал, где прорвало трубу — и все замерли от изумления. Вообще-то, произнося своё пророчество, Эд стоял в лужице грязи, но он утверждал, что эта грязь — чистой воды совпадение. Ну что ж, сомнение всегда рассматривается в пользу обвиняемого.

Кроули предположил, что наверняка существуют способы узнать, что сталось с матерью Шва и как она провернула фокус с исчезновением. Шва был убеждён, что здесь не обошлось без вмешательства сверхъестественных сил, и я был склонен думать, что он, возможно, прав. Может, на его мать обрушился удар «эффекта Шва» небывалой мощи, и когда никто не смотрел, вселенная просто поглотила её, даже не срыгнув при этом. Но опять-таки — а вдруг отрыжка имела место? Ну то есть, след можно найти? И вот тут-то на сцену выступил Эд Нибли. Согласно «Хотите верьте — хотите нет» от Рипли, любой мало-мальски солидный лозоход способен общаться с духами и управляться со всякими другими «паранормальными феноменами». Эти вещи из разряда тех, про которые говорят: «Не вздумай сам сделать это дома!» — и правильно, потому что я, например, совсем не горю желанием узнать, сколько человек померло в моей спальне.

— Я признаю существование аур и энергетических полей, — сказала мне Лекси, — но в эту затею мне как-то не очень верится.

Тем не менее мы наняли Нибли продемонстрировать свои лозоходческие таланты в супермаркете «Уолдбаум», что в Канарси — предположительно том самом, в котором предположительная мать Шва предположительно испарилась. Эд не стал назначать цену за свои услуги.

— Считайте это общественно-полезным трудом, — сказал он. — Когда закончим, заплатите сколько не жалко.

Для нынешней задачи он взял прутья из стекла.

— Стекло резонирует с потусторонним миром сильнее, чем металл, — пояснил Нибли. — Металл раздражает духов, они удирают от него во все лопатки. Честное слово, не вру!

Пока Эд бродил между рядами товаров в «Уолдбауме», Лекси, Мокси и я следовали за ним по пятам, словно шайка оголтелых охотников за привидениями. Я старался не обращать внимания на озадаченные взгляды публики, но это было нелегко.

— Что-то я чувствую себя как полный идиот, — пробормотал я.

— Ничего, привыкнешь, — утешил Нибли. Он провёл нас через овощи-фрукты, на секунду задержался около картошки и снова двинулся дальше. В ряду специй он обнаружил некоторое количество эктоплазменной слизи, но на поверку оказалось, что это кто-то разбил бутылку с соусом.

— Я столько лозоохотился на духов — не сосчитать! — хвалился Нибли. — Это тебе не вода. Вода — она что? Всегда стремится к самой низкой точке. А духи — совсем другое дело!

Он дошёл до задней части торгового зала, и стержни в его руках скрестились.

— Здесь — холодное пятно.

— Мы в отделе молочных продуктов, тут всегда холодно, — сказал я.

— Гм-м. Может и так. А может, и астрал.

На лице Лекси появилось выражение, которое бывает у зрячих людей, когда они закатывают глаза.

Мы нарочно не сообщили Нибли, где именно имело место исчезновение, чтобы увидеть, найдёт ли он его самостоятельно. Когда Эд добрался до отдела замороженных продуктов, мы стали следить за ним с удвоенным вниманием, но он завернул за угол и направился к мясному отделу. Стержни и не думали скрещиваться.

— Пару месяцев назад меня вызвали в Джерси, — разглагольствовал Нибли, проходя мимо кур, потом мимо свинины и говядины. — У одной женщины в доме обнаружился полтергейст. Когда я спустился в подвал, мои прутья как взбесились. — Он миновал баранину и морепродукты. Мясник за прилавком отвёл глаза в сторону — должно быть, ему было неловко за нас. — Оказалось, местная мафия укокошила одного парня, а труп скинула в фундамент и залила бетоном. Честное слово, не вру!

К этому времени он уже миновал мясной отдел и свернул к полкам с пивом, где на него снизошла задумчивость, которая, как я подозреваю, не имела ничего общего с потусторонним миром.

Подытоживая: Нибли не нашёл никаких спиритуальных междуворотов, зато в трёх местах обнаружил течь в трубах.

* * *

Мы оставили сверхъестественные силы в покое, но вернулись в магазин на следующий день, чтобы поговорить с управляющим — по его словам, тот работал здесь уже двенадцать лет.

— Мы готовим доклад в школе по истории «Уолдбаума», — объяснил я.

Управляющий пришёл в восторг и принялся вдохновенно рассказывать, как сто лет назад Иззи Уолдбаум приехал из России без гроша денег и открыл малюсенькую бутербродную на Декалб-авеню. Думаю, этот рассказ очень понравился бы человеку, которому было бы дело до Иззи с его бутербродами.

— Нет, нам неинтересна история всей сети, — пояснила Лекси. — Мы бы хотели узнать побольше именно об этом магазине.

Управляющий уже собирался пуститься в пространное описание церемонии открытия с разрезанием ленты и прочим, но я успел сказать:

— Мы хотели бы услышать, не произошло ли здесь чего-нибудь из ряда вон выходящего за период вашей работы.

И вдруг лицо управляющего словно замкнулось — такое выражение можно увидеть на физиономиях корпоративных шишек, когда «60 минут» подступает к ним с неприятными вопросами.

— А что? — спросил он. — Вы что-то слышали?

— Да ничего такого особенного, — успокоила Лекси, стараясь невзначай не намекнуть управляющему на истинную причину нашего визита. Если бы он понял, что мы на самом деле проводим расследование, то отправил бы нас беседовать с его адвокатами, и на том нашим изысканиям пришёл бы конец.

— Например, грабежей здесь не случалось? — допытывалась Лекси.

Он засмеялся.

— Да каждую вторую неделю по вторникам. Тоже мне новость!

— А как насчёт убийств? — спросил я.

— На моём веку не случалось.

— А похищения бывали? — допытывалась Лекси.

— Или необъяснимые исчезновения? — ввернул я.

— Нет, — сказал он, но, подумав минутку, добавил: — Хотя как-то здесь бросили одного пацанчика, это было, да.

Бинго!

— Бросили? — проговорил я, стараясь не выдать своего возбуждения. — Что случилось?

— Я работал тогда в отделе овощей-фруктов. Насколько мне помнится, мать просто оставила мальца в тележке. Господи, я не вспоминал об этом столько лет!

— А мать не нашли, не знаете? — спросила Лекси.

Управляющий покачал головой.

— Не знаю. В конце концов малыша забрал отец.

— А камеры наблюдения? — спросил я. — Они разве не записали, как мать выходила из магазина?

— Половина камер была неисправна, в том числе и та, что на выходе.

По словам управляющего, камера при мясном отделе работала, но, к сожалению, была неправильно сориентирована: вместо прилавка и покупателей она показывала табличку с детальной схемой разделки свиной туши. Таким образом, единственное, что удалось установить полиции — это что табличку никто не спёр.

— Постойте-постойте, это же именно тогда руководство дало под зад прежнему управляющему за сломанные камеры! Меня продвинули сначала в помощники управляющего, а потом, через пару лет, сделали управляющим. — Он разулыбался при этом приятном воспоминании.

— Значит, чисто теоретически, — подытожил я, — мать, возможно, вообще не покидала магазина?

Он рассмеялся:

— А кто его знает! Может, из неё гамбургер сделали! — И тут его глаза снова насторожились и забегали. — Ребята, вы, того, никому не передавайте, что я сейчас сболтнул!

* * *

Несмотря на то, что удерживать в голове мысли о Шва не так-то легко, в ходе нашего расследования я много думал о его родителях. Что побудило мать Шва раствориться между строчками списка покупок? И почему отец стёр малейшие следы её пребывания в доме? Иногда я смотрел на своего папу и гадал: а случалось ли так, чтобы он, подобно отцу Шва, забывал о моём существовании? Я вглядывался в маму и размышлял о её походах в магазин за продуктами...

По крайней мере теперь мы получили подтверждение тому, что с матерью Шва действительно что-то стряслось, хотя никто по-прежнему не знал что. Когда я пришёл домой тем вечером, там были только мама и Кристина. Мама готовила нечто под названием coq au vin в глубокой сковороде. Пахло ошизенно, одно слово — Франция. Мама заявила, что ингредиенты в этом блюде такие, что мы ни за что на свете не стали бы их есть по отдельности, и дала мне соус на пробу. М-м, какая прелесть! Наблюдая за тем, как она стряпает, я думал о матери Шва — женщине настолько неприметной, что она смогла зайти в супермаркет и не выйти из него — и никто не обратил на это внимания. Вот мою маму никак нельзя назвать неприметной, хотя она об этом, скорей всего, не догадывается.

— Не сиди там, как именинник, займись делом! — Мама сунула мне в руки дуршлаг и наполнила его варёной стручковой фасолью.

— Мам, я только хочу, чтобы ты знала... я понимаю, как тяжело тебе приходится.

Она воззрилась на меня так, будто заподозрила, что я впал в горячечный бред.

— Спасибо, Энтони. Приятно слышать это от тебя.

— Только пообещай, что никогда не исчезнешь, хорошо?

Она усмехнулась.

— Окей, обещаю. Завязываю ходить на Дэвида Копперфильда.

Она вернулась к готовке, а я выложил стёкшую фасоль из дуршлага в миску.

— Так как — тебе нравятся кулинарные курсы?

— Очень.

— И ты больше не сердишься на папу?

Мама помешала в сковороде с кипящим соусом.

— Да я на самом деле и не сердилась на него. — Она добавила на сковороду куски цыплёнка в достаточном количестве, чтобы до отвала накормить всё семейство. — Я всегда знала, что ваш папа готовит лучше меня. Но кухня — это моя территория! Знаю, знаю, это старомодно, но я сама это выбрала. Вот ваша тётя Мона — думаю, она за всю жизнь ни разу к печке не подошла, — она избрала карьеру. Ну и отлично, это её решение, мне какое дело. Но иногда бывает так, что карьера удалась, всё хорошо, и вдруг ты понимаешь, что жизни-то у тебя и нет. Или наоборот: если сидишь дома и заботишься о семье, то вдруг обнаруживаешь, что твоя жизнь — это вовсе не твоя жизнь, что она... хм, всехняя прочая, но не твоя. Словом, если положить все яйца в одну корзину, корзина становится слишком тяжёлой. И яйца начинают лопаться.

— Тогда купи ещё несколько корзин, — сказал я. — Разложи яйца.

И тут до меня дошло — именно этим мама и занимается! Вот почему она пошла на учёбу. Вот почему она ищет работу. Она раскладывает яйца по разным корзинам. Мама, должно быть, ощутила, что ей нужно найти собственное место в жизни, иначе она, возможно, тоже исчезнет. Может, не так, как мать Шва — в одно мгновение и навсегда, а постепенно, каждый день понемногу...

Всё-таки, надо сказать, перемены меня немного пугали. Наверно, я боялся, что мама познакомится с новыми людьми, и кто знает — а вдруг эти новые знакомые окажутся интереснее, чем некий вице-вице-президент Отдела разработок в компании «Пистут Пластикс»?

— А как же тогда первая корзина? — спросил я. — Та, в которой яйца лежали с самого начала? С нею же ничего не случится, правда? Я имею в виду — ты не собираешься выбросить её на помойку?

Мама снова усмехнулась.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы я что-нибудь выбрасывала?

Я обнял её. В последний раз я обнимал маму так давно, что сейчас ощущение было довольно непривычное. Раньше я как бы растворялся в маминых объятиях, а теперь, можно сказать, всё наоборот — она почти исчезла в моих.

— Ты хороший мальчик, Энтони, — сказала мама. — Кто бы что о тебе ни говорил.