Вновь навис надо мною этот мучительный вопрос: для кого же Бах писал музыку? Так или примерно так его, этот вопрос, формулируют исследователи творчества Иоганна Себастьяна. И рассматривают три варианта.

Вариант первый — для Бога. Это самое удобное объяснение, так как снимает почти всю непонятность и загадочность, кроющуюся в вопросе для простого смертного. Последнему присуще находить логическое житейское объяснение. Основанное на понятии полезности. Целесообразности. Рациональности. Если заранее известно автору, что задуманную музыку невозможно исполнить, то тогда зачем, скажите на милость, ее писать?

Вариант второй — для своей семьи. Напомним читателю, что семья Баха была необыкновенно музыкальна. И даже если что-то из созданного отцом семейства невозможно было исполнить (в силу малости музыкальных сил — ведь даже баховская громадная семья не могла составить из себя полноценный оркестр!), все равно эту музыку домочадцы могли бы по достоинству оценить. Все они — и в разное время обе жены, и сыновья, и дочери «читали» музыку с нот. С рукописи. Они слышали мелодии, глядя на нотные листы, даже если она не звучала. Пусть, вероятно, это свойство не было развито у них так, как у главы семейства. Не так, как это делал сам Бах. Обладавший «внутренним слухом» и не пользовавшийся инструментом при сочинительстве. Но — явно могли.

Вариант третий — для будущих поколений. На этом варианте останавливают свой выбор многие исследователи. Дескать, великий Бах мысленно смотрел вперед, предвидя светлое будущее своих творений. Непризнанных при жизни соотечественниками и современниками. Так ли это?

Приступая к творчеству, Бах надписывал в начале нотного листа загадочную для нас, непосвященных, аббревиатуру — «J.J», а завершая произведение, ставил усталой рукой другую, не менее загадочную — «SDG». Первая означала «Jesu Juva» — «Иисус, помоги». Вторая «Soli Deo Gloria» — «одному Всевышнему слава». Казалось бы, что тут пояснять, как иначе интерпретировать эти обращения композитора, как только в русле его апеллирования к Богу? Глубоко религиозный, он явно считал, что рукой его движет и воля небес? Но так ли это? Есть ли у нас полноценные доказательства, что именно божественная вера поддерживала Баха как творца?

«In Nomine Dei» (во имя Господа) творил Бах, говорят нам многие специалисты, приводя очевидные доказательства. Возможно, они не совсем понимают существо этого вопроса. Или, быть может, мы, простые слушатели, просто некорректно формулируем вопрос? Отдать Богу причитающееся — это одно. Тут Бах сделал все, что мог. Он был обязан, в конце концоа, это сделать как порядочный бюргер и верующий немец того времени. Но нам этого мало! Неужели, спрашиваем мы (кого спрашивать? Не самих ли себя?) не осталось ничего для других? Всё — Богу?

……….

Бах сам заготовил себе ловушку. С его музыкальной одаренностью люди в большинстве своем не могут совладать — так как попросту по причине природных данных не воспринимают высокий уровень такой музыки. Её силу и глубинные красоты невозможно порой, как штангу, взять с первого раза. То, что очевидно Баху-творцу, совершенно не ясно слушателю, растерянно предстоящему перед этим величием. Для многих Бах, как для новорожденных котят, скрыт в тумане. Это я не в укор подобным людям говорю — тут, подчеркну, причиной является матушка-природа. А кто захочет вновь и вновь наскакивать на неподдающуюся дверь второй, третий, четвертый раз?! Мало кто захочет…

Неужели прав Лев Толстой в своем суждении, что музыка может выродиться (как, впрочем, и любой иной вид искусства), поскольку рано или поздно в своем вечном совершенствовании станет недоступной пониманию обычных людей?! И только сам Творец на вершине горы будет уединенно рассуждать сам с собою и с интересом прослушивать свои же Творения?!

…..

А вот что пишет Д. Сэмпсон, сопоставляя творческие принципы Баха и Шекспира: «В каком-то смысле все творения Баха написаны мастером-музыкантом, потому что они были нужны для какой-то практической цели, а вовсе не потому (по-видимому), что взывали к творцу, требуя дать им появиться на свет. Как и Шекспир, он писал, исполняя свои обязанности и совершенно не демонстрируя то, что современный музыкант наверняка назвал бы своим художественным мышлением. В его заполненной творческой работой жизни не было места для широковещательных деклараций об искусстве, и он, по-видимому, не ведал о том, сколь важно быть эксцентричным. Бах понятия не имел об искусстве ради искусства, он был слишком занят искусством, творимым ради Бога. Он не считал, что занятие музыкой как искусством несовместимо с профессиональной работой музыканта-практика, поскольку для него высший идеал долга включал и то и другое. Измена музыке была страшнее измены мастерству, она означала измену Богу. Его служение музыке было чистым и честным, потому что посредством музыки он служил Богу своим трудом, в котором в подлинном смысле слова творил молитву».

…..

«Даже материальные ограничения, сковывавшие этих двух великих гениев, были странным образом сходны. Мы чувствуем, что жалкие строения, сходившие во времена Шекспира за театры, вероятно, были непригодны для того, чтобы передать в спектаклях мощь „Лира“, всеохватность „Гамлета“ и глубину „Макбета“. Если бы нам дано было лицезреть жизнь поэта, самым поразительным в ней, вероятно, оказалась бы диспропорция между величием гения и убожеством материальных возможностей для его проявления. Разумеется, таков путь великого искусства: приспосабливаться к материальным условиям и одновременно выходить за их пределы».

«Бах был истинным католиком — в исконном понимании греческого слова „кафоликос“, означающего „всецелый“, „всеобщий“, „вселенский“, ибо он воспринимал Церковь как вселенский организм, как некое всеобщее славословие, воссылаемое Богу, и свою музыку считал лишь одним из голосов в хоре воспевающих славу Божию. И, конечно же, Бах в течение всей жизни оставался верным сыном своей собственной церкви — лютеранской. Впрочем, как говорит Альберт Швейцер, подлинной религией Баха было даже не ортодоксальное лютеранство, а мистика. Музыка Баха глубоко мистична, потому что основана на том опыте молитвы и служения Богу, который выходит за пределы конфессиональных границ и является достоянием всего человечества». (Митрополит Иларион (Алфеев))

Такое впечатление, что Бах создавал музыку для всех тех, кто придет в этот мир после него. Рядом, в раздираемой междоусобными распрями, раздробленной на мелкие герцогства и княжества Германии, в знойной и изысканной Италии, во Франции, прославляющей своего короля-Солнце, творили иные композиторы, мечтавшие о признании «здесь и сейчас». Их мечтания были вполне понятны и объяснимы. Они попали в «свое время».

Бах создавал музыку для тех, кто придет в этот мир после него. Величественные шаги Пассакальи, таинственная поступь органных фуг предвещали приход другого Человека, — и Бах готовился к встрече с ним. С тем, кто будет вновь страдать и верить, падать и вновь взлетать. Он создавал эту музыку для того, чтобы она помогала новым людям: сильнее верить, выше взлетать — и не так больно падать. Чтобы находить в себе силы подниматься после падения. Он, как средневековый фармацевт или ятрохимик, искал эликсир жизнелюбия для потомков. «Бред», — скажет иной читатель. Но — разве тот же читатель, если он пришел к Баху и не может уже без него, не подпишется под тезисом о том, что это его, читателя и слушателя, музыка? Разве не для него она существует в этом мире, и он, слушатель, не может жить в этом мире без нее? Что если у него её сейчас отнять, лишить его этой музыки, — человек будет страдать и не находить себе места? Дайте мне Баха!, — будет твердить этот человек, страдая. Разве не так? В социальных сетях я нашел даже группу под вполне понятным названием — «Мало Баха». Там прямым текстом люди утверждают, что, познавая баховскую музыку, они испытывают отчетливую горечь от того, что она — конечна. Что ее реально мало, чтобы утолить весь голод по ней! И не будет ей никогда продолжения. Так кто в этом виноват? Бах? Давайте предъявим ему запоздалое: Почему так мало? Почему он не подумал о нас? Он что, считал, что и Богу этого, этих 1 200 произведений, хватит? О чем он думал?

……….

Скорее всего, он не осознавал своей миссии. Кто предначертал ее Баху — бог или судьба? Многие искренне верят, что он разговаривал с Богом. Быть может, музыкой он просил Бога ответить на этот вопрос? Верил ли он, что Бог слышит его? Быть может, Бог подавал ему какие-то знаки, которые позволяли Баху утвердиться в своей вере? Вере уже не в Бога, а — в своем предназначении. Только таким объяснением я могу удовлетворить свое горькое недоумение: почему Бах творил «в пустоту»?