Дальняя дорога начинается с первого шага. Как не потеряться в, казалось бы, безбрежном океане Баховской музыки? Откуда, с какого причала отплывать? Как и где делать первый робкий шажок неофиту, который еще даже не представляет всех горизонтов, ветров и штормов, ждущих его впереди?

Это — сложный вопрос. И очень любопытный, так как, если бы мы собрали сведения у всех людей, пришедших в разное время и разными путями к «своему» Баху, то уж точно бы оказалось, что первые шаги у всех у них были абсолютно разные. Кто был поражен величием и мощью органа в костеле, кто — нежностью и лиричностью арии, случайно услышанной в репродукторе, а кто вдохновился на дальнейшие и дальние странствия незатейливой клавесинной прелюдией или аллемандой, неожиданно тронувших душу. Неисповедимы эти пути и таинственны. Как и все, что связано с нашим внутренним устройством, так до конца и не понятным самому человеку.

Я бы рискнул, тем не менее, предложить новичку помощь. Дать руку при всходе на трап впервые отплывающего корабля. Взять на себя смелость — и вручить визитную карточку его музыки. Было бы прекрасно, если бы сам Бах подавал свою натруженную руку здесь каждому новичку. Но это невозможно, как, увы, невозможны любые фантазии на тему реальных встреч современников и людей прошлого, воскрешений и реинкарнаций. Зато есть и остается с нами навсегда сама музыка. Она — лучшая визитная карточка Творца. Так вот, я протягиваю новичку эту музыкальную карточку номер один. И на ней будут не всем известные, затертые до дыр (но, конечно же, ничуть не потерявшие своей прелести от этого) токката и фуга ре минор, ария из оркестровой сюиты или первая Гольдберг-вариация. Это будет Прелюдия BWV 998. Ми бемоль мажор. Написанная Бахом, возможно, для лютни. Но исполняемая многими прославленными музыкантами и на клавесине, и на фортепиано, и на гитаре. Попробую доказать, дорогой читатель и слушатель, за какие качества и достоинства эта небольшая (2 странички, 48 тактов) прелюдия заслужила быть (на мой, конечно же, взгляд) визитной карточкой великого Мастера.

В ней, этом крохотном шедевре, мы можем разглядеть многие основные принципы (как сказали бы ученые музыковеды) сочинительства Баха. Но — ученые музыковеды могут поименовать эти самые принципы жутко мудреными словами. А мы постараемся назвать их здесь просто и понятно.

Бесконечность мелодии, или, шире, музыкальной линии. Римский-Корсаков, кажется, одним из первых обратил внимание на эту особенность музыки Баха. У нее, баховской музыки, практически нет пауз. Она вся длится и длится, плавно переливаясь из одной темы в другую, так, что порой для слушателя эти переходы остаются совершенно незамеченными. Ее можно назвать «плотной». Она, музыка, словно вся спрессована, и в то же время остается фантастически воздушной. Она — как вода, плавно-текучая, но в то же время способная в любой момент дробиться на отдельные капли, сохраняющие, впрочем, все свойства ручьевого потока. У Генделя, вечного альтер-эго Баха, я, например, все время отчетливо различаю паузы-вздохи, когда линия рвется, останавливается, делает перерыв. Таких «всхлипов» лишен Бах. И в Прелюдии ми бемоль мажор это явление четко представлено!

Мажорно-минорный микст. В тональном отношении у Баха есть свои приемы. Один из них — резкий переход из мажора в минор и обратно. Но переход этот удивительно чудесно и добротно «сделан». Его даже невозможно предугадать, а воздействие от него от этого еще сильнее. Часто даже трудно определить, в мажоре или все-таки в миноре звучит музыка? Вот и эта Прелюдия, обозначенная как ми бемоль мажор, может восприниматься как минорная. В 9 и 10 тактах Бах настолько искусно применяет прием смешения тональностей, что заставляет (для меня лично) физиологически сладко и одновременно щемяще-печально сжиматься сердце.

В такой малости Бах умеет показать великое. Мастеру всегда удается во-первых, сжато, концентрировано применить весь свой арсенал тонких приемов. Которые, будучи воплощенными технически, заставят слушателя в очень сжатый кусочек времени получить колоссальное удовольствие и пережить совершенно разноплановые, богатые по оттенкам эмоции. Во-вторых, применяя порой удивительные, неожиданные и изощренные приемы (чего стоит, например, совершенно джазовый аккорд в 40-м такте и «висящая» вслед за ним фермата!), Мастер вовремя останавливает себя — и не дает соблазну «растекаться» далее, чем нужно. Это — удивительно чувство меры Баха!

Неожиданность поворотов музыкальной темы. Если отвлечься от сердечного «вслушивания» и просто следить разумом за баховским «ручьем», то неизбежно следует придти к выводу, что предсказать его течение невозможно. Это особая радость Баха, радость его музыки, тонко ценимая чуткими музыкантами и слушателями: Бах всегда новый, непредсказуемый, слышимый и чувствуемый каждый раз словно «заново». Он не способен «затираться». Замыливаться. Ради «красивости» темы он не будет следовать общепринятым вкусам. Скорее, он сделает все-равно по своему, оригинально, неожиданно, свежо. Неповторимо.

Еще одна особенность музыки Баха, всюду отмечаемая знатоками — отсутствие нарочитого драматизма. Он, драматизм, скрыт, он глубоко сидит внутри музыки — и его следует услышать, если будет желание слушателя. Бах не настаивает на драматизме, не бьет в литавры, не перескакивает из фортиссимо в пиано и обратно, не бросается в бравурные пассажи и сложные хитросплетения музыкальной ткани. Он внешне спокоен. Даже порой невозмутим. Мы нигде не замечаем, что он пребывает в состоянии аффекта, возбужден и разгорячен. Всё — естественно и строго. Но, он верит, — нужный эффект будет! И мы вдруг ощущаем это глубинное сильное воздействие на нас мощно и зримо!

В этом плане — многие его произведения напоминают мне человека, внешне абсолютно спокойного, «лицевой» вид которого никак не выдает в нем бушующие внутри чувства — может быть, порой даже очень сильные, горячие, тревожные. Их — необходимо искусство увидеть и прочувствовать. И тогда тем более становится удивительным и ярким открытие этого неожиданного несоответствия сдержанной и строгой формы и глубокого «сочного» содержания.