Баху можно многое приписать. Точнее, его музыке. И приписывают. Это очень легко. Можно, например, вообразить, что его рукой водил по нотописцу Бог. И тогда в хорале или контрапункте следует читать законы мироздания, скрытые, зашифрованные от непосвященных.

В 1945 году вышла книга, впоследствии, уже в XXI веке, наделавшая много шума. Книга называлась «Гедель, Эшер и Бах». Шум же случился оттого, что к этому моменту, к началу 21 века, в Бахе находили уже столько, сколько могли (и хотели) — его считали чуть ли не инопланетянином.

Так вот, автор, Дуглас Хофштадтер, проводя сравнительный, и, к чести его сказать, довольно убедительный и эмоциональный анализ творчества знаменитого австрийского логика и математика Курта Гёделя, не менее знаменитого голландского художника-графика Мориса Эшера и нашего Баха, находил, что они дополняют друг друга, и, что главное, эта «святая троица», по-видимому, нашла ключ к разгадке Вселенского мироустройства. Этот умножающий свои члены ряд загадочных чисел, эта бесконечная баллюстрада, эта метафорическая фуга, которые создал для обескураженного таким великолепием и сложностью мирозданья человека Всевышний, поддались анализу и даже интерпретации троих из людей! Избранных! Возможно, Всевышний так и задумал, — говорить с остальным человечеством через посредников.

…

Процесс познания окружающего мира человеком идет порой очень странными способами и путями. В каждой новой теории, наконец-то раскладывающей, казалось бы, все по своим местам, уже сидит червь сомнения. В ней зреет имманентное зерно «раздвоения», и, как только человек пытается применить созданную теорию «ко всему», зерно прорастает противоречиями и неизбежностью пересмотра «истины». Теорема Гёделя «о принципиальной неполноте» отражает этот факт на самом простом, но, в то же время, и самом фундаментальном — математическом — уровне: «любая логически непротиворечивая и математически достаточно содержательная формальная аксиоматическая теория никогда не исчерпывает полностью свой предмет каким бы то ни было перечнем исходных аксиом». Попросту говоря, при усовершенствовании изначальной теории «по необходимости приходится иметь дело с двумя альтернативными случаями, принимая утверждение или его отрицание в качестве новой аксиомы». Которую необходимо добавлять к исходной системе аксиом!

Хофштадтер занимает в своей книге много места, чтобы показать читателю занятные апории древнего грека Зенона: о «несуществовании времени», об «отсутствии движения» (Ахилл никогда не в силах догнать черепаху, а стрела, пущенная из лука, никуда не может улететь!). Для чего, с какой целью делает это автор? Мне представляется, что Хофштадтер хочет показать читателю, как сложно устроен мир — и как просто его можно объяснить; однако, всякий раз, как только мы беремся его объяснять, он, этот мир, меняется! Следовательно, мы приходим к единственному выводу: кроме Бога, создавшего мир, равнозначно существенен Человек, который этот мир изучает!

Градусник, опущенный в стакан с водой для того, чтобы измерить температуру последней, изменяет истинную температуру одним только своим присутствием — и ничего с этим не поделаешь! Так вот, Святая Троица — Бах, Гёдель и Эшер — своим пониманием мира доказывают и показывают другим непосвященным, насколько важен Человек в гармоничном и разумно созданном Космосе…

…..

Посмотрите на гравюры Эшера! Сколько в них странного, непонятного, — хотя все это непонятное составлено из обычных, обыденных деталей. Вот здесь изображена невозможная анфилада, вот тут — немыслимый портик, вот фантастическая лестница, ведущая одновременно и вверх, и вниз; но состыкованы они из самых рядовых колонн, арок, ступенек. Эшер языком графики говорит нам о фракталах — феноменах, где мелкие детали, вполне подвластные нашему пониманию, повторены в своем сложении и претворены в подобные им более крупные детали, и так до бесконечности, и «усложняющаяся сложность» обнаруживается вдруг в простом сложении простого! Эмерджентность, о которой мы уже говорили, проявляется в творчестве этой троицы всюду: целое, состоящее из вполне самостоятельных частей, является, в то же время, частью еще более крупного целого. И так до бесконечности. Потому Бах столь «партитен» — его музыка словно атомно-молекулярна, и каждая часть «партиты», способная быть вполне отдельной, придает всей композиции целостность. Новое свойство делает продукт эмерджентным.

Мир Баха устроен таким же образом: он сложен, неочевиден, но не является законченным, закрытым раз и навсегда. Наоборот, он открыт настолько, что новые и новые системы создаются в нем подобно новым галактикам. И даже вспышкам Сверхновых. Извечное человеческое стремление к истине, к идеалу — всего лишь процесс, конечного результата у которого быть не может.

Потому гравюры Эшера так сладостно и так значимо рассматриваются под музыку Баха. Они становятся понятней и одновременно загадочней, как понятней и загадочней становится баховская музыка, иллюстрируемая эшеровскими мозаиками. Понятна — потому что проста. Загадочна — потому что меняется на наших глазах, и нет способа «заморозить» ее в статическое состояние.

………

Почему Гёдель? Почему — исподволь — математика? Опять приходится возвращаться к мысли, которую часто эксплуатируют многие люди, рассуждая о музыке Баха. Насколько она рассудочна? Насколько возможно её поверить алгеброй? Не рассчитывали ли Бах свои скрупулезно точные контрапункты на логарифмической линейке? Наконец, что такого «математического» люди вновь и вновь находят в баховской музыке? Почему даже Чайковский назвал ее «рассудочной»? Насколько рассудок противоречит душе? Могут ли они «сочинять» вместе?

Хофштадтер подталкивает нас к этим вопросам, сам, однако, никак очевидно на них не отвечая. Только намекая, что «красота» в нашем мире имеет математическую подоплеку и, возможно, способна поддаться расшифровке, как некий тайный язык Мирозданья. Так неужели, узнав «ключ», познав и открыв «код Да Винчи», мы вдруг прозреем и поймем — не душой своей, а чистым разумом!, — поймем, наконец, ЧТО такое красота и как она может быть произведена уже без участия природы и даже, может быть, Мирозданья!?

Вглядываясь в гравюры Эшера, особенно те, где он тщательно исследует мозаику и геометрию сложных, «вложенных один в другой» узоров, мы подспудно понимаем, что где-то тут, рядом находится тайная дверь в «гримерку». Там, среди пыльных старинных фолиантов и мудрых рукописей скрывается «пропись» о том, как можно любому из нас нет, не только познать, но и — воспроизвести!, да, воспроизвести, сделать самому, шедевр, который покорит своей красотой всех! Нужно только найти, узнать, прочитать эту «пропись»! Отгадать секретный «код» природы. Как Эшер нашел то, о чем математик, логик и криптограф («взломщик кодов») Алан Тьюринг уже находил до него — но не в искусстве, а в сфере алгоритмов и машинных программ… Так, значит, музыка — это то же, что и алгебра? Только другими знаками изображенная?

И, наконец, если согласиться с положительным ответом на последний вопрос: Бах осознанно решал свои творческие проблемы, зная алгоритмы? Или он действовал интуитивно? В последнем случае мы говорим — это Душа. Когда не можем разглядеть очевидные знаки и символы. А вот в первом случае, когда действует сознание, разум, читсая логика — Душа может отдохнуть, а за дело возьмется трезвый расчет! Какая разница? Результат все равно будет одинаков! Не так ли?

………

В одном из интервью Д. Хофштадтер пытался ответить на сложные вопросы, связанные с Творчеством и с тем, каких высот в творчестве может достичь искусственный интеллект. Можно ли воспроизвести творческий процесс? Заставить, чтобы великие творения создавала программа или машина, в которую эта программа заложена? Разве сам человек — не есть аналог устройства с заложенными природой программами? Вот что говорит Хофштадтер: «…Я хочу, чтобы какая-нибудь программа, над которой я работаю со своими студентами, восхитила меня своей одаренностью. Я хочу, чтобы она превзошла своих программистов. В то же время, если через 10 или 20 лет работы, моя программа создаст великий роман, или сделает серию великих открытий, или напишет множество великих афоризмов — это ввергнет меня в тяжкое страдание. Я чувствую, что человеческий дух бесконечно сложнее, чем все что угодно, что мы будем способны сделать в ближайшее время. А если это возможно, то это значит, что мы сами не столь уж сложны, а просто обманывали себя долгое время».

Давайте представим на секунду, что человек научился программировать хорошую музыку. Может быть, даже великую. Ведь везде и всюду в природе действуют законы. Которые вполне можно познать. И расшифровать «кухню» любого Творца. То есть, узнать, КАК он сочинял, писал, рисовал. Найти алгоритм. Почему бы нет? По-краней мере, программисты уже близко подошли к чему-то подобному — и примеры мелодий, сочиненных бездушной машиной уже есть, и во множестве. Да и — вполне подобающие, ничуть не похожие на «сочинение бездарности». Волна электронной музыки позволила расширить границы наших возможностей. Казалось бы, у Баха особенно, как ни у какого иного композитора, мы сможем нащупать «алгоритм стиля», и затем этот алгоритм заставить создавать новые произведения «а-ля Бах». Но вот что говорит Хофштадтер: Возьмем музыку. Самые мои любимые композиторы — это Шопен, Бах, Форе. В них есть что-то бездонное. Или возьмем Билли Холидей (Billie Holiday), певшую с некоторыми своими аккомпаниаторами в 30-ые годы, играя и импровизируя. Теперь, если вся эта невероятная острота переживаний будет воплощена в чипе, выброшенном на рынок, это разрушит образ чего-то очень глубокого и священного в человеческом духе. Мне придется съесть свои слова, и сказать: «Ладно, я думаю, все эти сложности просто были связаны с другим типом контуров, которые мы теперь в состоянии производить». Вы хотите написать что-то новое из Баха? Просто наберите: b-a-c-h  и нажмите возврат каретки. И через пять минут у вас будет новая Месса.

Если это случится — я буду опустошен. Если души такой утонченности, сложности и эмоциональной глубины могут быть втиснуты в маленький чип, это разрушит мое понимание того, что такое человечность, кто такие люди, что такое любовь, что такое забота о людях, и что такое юмор.

Далее Хофштадтер допускает создание рано или поздно «творящей машины». Но нужна ли она? Что мы приобретем в её лице? Компьютер, обыгрывающий в шахматы лучших в мире гроссмейстеров, вполне допустим. И он уже есть! Так в чем же его отличие от компьютера, сочиняющего «баховскую музыку»? И, кстати, сможет ли он случайно повторить в своем творчестве Высокую мессу? Или хотя бы одну из Маленьких прелюдий и фуг? Вот что пишет автор в книге «Гёдель, Эшер, Бах…»: «Программа, которая будет писать блестящую музыку, должна будет также удивляться миру, который ее окружает, бороться за свой собственный путь сквозь лабиринт жизни, и ощущать каждый ее момент. Она должна будет понимать радость и одиночество прохладного ночного ветра, тоску по нежно любимой руке, недостижимость удаленного города, стук сердца и воскрешение из мертвых. Она должна будет знать, что такое смирение, усталость от мира, горе и отчаяние». Только такой программе, словно бы констатирует автор, мы сможем поверить! Но тогда она вряд ли достижима в своем создании человеком. Не проще ли совершенствовать самого Человека? И не гуманее, не душевнее ли?

Любопытно ответил Хофштадтер на один каверзный вопрос очередного интервьюера. Тот спросил писателя и исследователя в том смысле, что «изучая процесс творчества — насколько сам исследователь становится творцом?»

Хофштадтер: «Я думаю, что такая работа устремляет мои творческие способности в определенных направлениях. Возьмите Фэтса Уоллера (Fats Waller) — великого джаз музыканта. Он целиком погружен в джаз. И он становится тем более и более творческим, чем больше в него погружается. Глубокое погружение во что угодно делает вас более творческим, если вы достаточно творческий, чтобы начать. Но я несколько осторожен с идеей, что, размышляя о творчестве, я смогу зацепить механизмы, отвечающие за мои собственные творческие способности. Некоторые говорят, что изучая параллельную обработку, параллельное оборудование, параллельное то и это, мы в конце концов разработаем новую методику мышления, которая позволит нам мыслить по-другому. Это действительно странное заявление. По-моему, это звучит не лучше, чем изменить механизмы нашего пищеварительного тракта. Мы не может менять этих вещей! Есть заметное различие между тем, что значит выражать мысли словами, и выражать процессы мышления словами.