Многие ли композиторы могут похвалиться тем, что народили сыновей и воспитали их как истинных музыкантов?! Нет, не многие! История мало знает таких примеров. История больше подсовывает нам такие, где папа либо бил и обижал маленького будущего композитора, понукая его к непрестанным занятиям музыкой (Паганини, Бетховен), либо беспрестанно приманивал своего подающего надежды дитятю конфетками и пирожными к роялю (Моцарт, Шопен). В обоих примерах «кнута и пряника» преследовалась, впрочем, одна и та же цель: сделать из чада достойного музыканта, который бы зарабатывал деньги семье и был оправданием несбывшихся собственных устремлений отца стать большим музыкантом. Никто из великих композиторов-классиков не оставил миру собственных сыновей-музыкантов, не говоря уж о том, что эти сыновья стали маститыми композиторами. Это смог сделать только плодовитый и чадолюбивый папаша Иоганн Себастьян Бах.

Из 20 детей Баха тринадцать умерло в младенческом и детском возрасте. Тогда это было обыденным делом: детская смертность. Однако никогда не была обыденным делом отцовская скорбь. И потому Бах, как никто другой из композиторов, должно быть, с полным правом и с неистовой силой воплотил эту скорбь в своей музыке. Четверо старших сыновей стали еще при жизни отца очень известными музыкантами и сочинителями музыки. Отец дал им все, что только может дать настоящий, талантливый педагог. Еще при жизни он понял, что его музыка не умрет. Так как хотя бы четыре ветви дуба дадут свои желуди, а те — рано или поздно, свою поросль. В свой черед.

Одна ветвь — на нее Бах-отец особо рассчитывал, глядя в будущее — протянулась в славный город Галле. Это Вильгельм Фридеман. Старший. Самый. Как виртуоз-органист, он не уступал отцу и, видимо, часто соревновался с ним в игре на «короле инструментов». В 1746 г. он стал кантором в Галле (за него отец просил и писал нижайшие письма магистрату!) и пробыл в этой должности целых восемнадцать лет. Молва говорит, что он много пил, был гулякой и задирой. От отца он, возможно, унаследовал вспыльчивый характер. Но, увы, не унаследовал упорство и трудолюбие. Он много скитался по городам и весям (тоже, наверное, сказались папины гены). Но нас сейчас интересует его музыкальная сторона. Вильгельм Фридеман был отличным музыкантом. Об этом свидетельствует вся его (дошедшая до нас) музыка! И, конечно же, он прекрасно понимал, какой композиторской величины был его отец. Нам хочется верить, что это действительно так. От старшего, самого подающего надежды заботливому отцу, сына осталось 8 концертов, 9 симфоний, более 20 духовных кантат, сонаты для 2 флейт, много органных и клавирных сочинений. Однако, как пишут исследователи, «…многим современникам сочинения Фридемана казались чересчур сложными» (!). Ох уж эта сложность! Как она мешала славе и популярности самого старика Баха! Словно бы, начни сочинять он водевили (в стиле Оффенбаха) или, на худой конец, застольные песни для таверн и кабаков, тут-то его слава бы и настигла! В полном своем величии и со всеми причиндалами! То-то бы он повеселел!

Второго сына Фортуна обласкала гораздо сильнее. Чем даже предполагал отец. Карла Филиппа Эммануэля величали уже при жизни «великим Бахом», а впоследствии за ним закрепились титулы — «берлинский» или «гамбургский» Бах. Помните, как отец-Бах стремился в «музыкальный город Гамбург»? Так вот, сыну довелось воплотить отцовскую мечту! В Берлине он прослужил целых 24 года придворным клавесинистом у короля Фридриха II, и только потом, уже после смерти отца, он занимает почетное канторское место в вольном городе Гамбурге. Как музыкант он был почитаем и обожаем публикой. Йозеф Гайдн, Амадей Моцарт и Людвиг Бетховен испытали сильное влияние его стиля и учились на его опусах. С Моцартом он был в друзьях. От отца же ему досталась и учительская жилка. Так, он издал учебник игры на клавире «Versuch ber die wahre Art das Clavier zu spielen». В отличие от отца, ему повезло с распространением своих сочинений: почти все они были изданы при жизни автора! Карл Филипп Эммануэль оставил миру гигантское музыкальное наследство — 19 симфоний, 50 фортепианных концертов, 9 концертов для других инструментов, около 400 сочинений для клавира соло, 60 дуэтов, 65 трио, квартетов и квинтетов, песни, кантаты, оратории…. И только опер он не сочинил. Ни одной. Как и его отец!

Третий сын — Иоганн Кристоф Фридрих (1732—1795) — занимал должность концертмейстера и капельмейстера при дворе в Бюккебурге. За что получил наименование «бюккебургский Бах». Пишут, что в его творчестве (а оно весьма значительно!) ощущается влияние модного тогда итальянского стиля, царящего при всех уважающих себя европейских дворах. Иоганн Кристоф оставил после себя 12 клавирных сонат, 12 струнных квартетов (иногда их исполняют как флейтовые), секстет, септет, 6 клавирных концертов, 14 симфоний и прочее. Отец вполне мог гордиться бы и им!

Младший сын от второго брака — Иоганн Кристиан (1735—1782) — именуется обычно «миланским» или «лондонским» Бахом. Когда отец умер, Иоганну Кристиану было всего 15 лет. (Именно в этом возрасте, напомним, сам Бах остался сиротой — и отправился в самостоятельное плавание по житейскому морю, начиная с Ордруфа, из дома старшего брата Иоганна Кристофа). Из всех братьев он меньше всего испытал на себе музыкальное и педагогическое влияние великого отца. Премудростям игры на клавире его обучал сводный брат — Карл Филипп Эммануэль. В Италии он обучался у знаменитого падре Мартини и там добился признания публики как оперный композитор. Когда слава молодого композитора распространилась за пределы Италии, он получает приглашение от королевского двора Англии и уезжает, подобно Генделю, искать счастья на чужбине. Великого Генделя уже как три года нет в живых, и молодой Бах заполняет своим мастерством (прежде всего, оперным) образовавшийся при дворе королевы музыкальный вакуум. Так, через младшего сына, Иоганн Себастьян Бах пересекается с линией судьбы своего «двойника» Генделя. На поприще оперы, столь любезной сердцу англичан (Гендель подготовил ему плодородную почву!), Иоганн Кристиан добивается больших успехов, и как сочинитель, и как дирижер. Проявился в нем и дар педагога: многие члены аристократических семей и даже сама королева брали у приезжего «итальянца» уроки пения и игры на клавесине. Пишут, что его прижизненная слава порой затмевала популярность самого «удачного в музыке» из сыновей Баха — Карла Филиппа Эммануэля. Но эта же слава его и погубила. Пишут, что «…он не выдержал испытания успехом и довольно рано остановился в своем художественном развитии. Он продолжал работать в старом стиле, не обращая внимания на новые течения в искусстве; так и получилось, что баловня лондонского высшего общества постепенно затмили на музыкальном небосклоне новые светила».

Его наследие включает 11 опер, около 90 симфоний и других сочинений для оркестра, 35 концертов, 120 камерных инструментальных произведений, более 35 клавирных сонат, 70 опусов церковной музыки, 90 песен, арий, кантат и прочее. Вот еще цитата о «лондонском» Бахе:

«…И все же его влияние на музыку XVIII века было значительным. Кристиан давал уроки девятилетнему Моцарту. В сущности, Кристиан Бах дал Моцарту не меньше, чем Филипп Эммануэль — Гайдну. Таким образом, двое из баховских сыновей активно способствовали рождению стиля венской классики. В музыке Кристиана немало красоты, живости, выдумки, и хотя его сочинения принадлежат к „легкому“, развлекательному стилю, они до сих пор привлекают теплом, нежностью, выделяющими Кристиана из массы модных авторов той эпохи. Он работал во всех жанрах, с равным успехом — в вокальных и инструментальных».

…..

Много говорят о том, что уж лучше бы сыновья Баха не брались за папины архивы после его смерти, а препоручили это важное и ответственное дело кому-нибудь из друзей семьи. Тому же Кребсу, например. Учеников у Баха, слава богу, было изрядно, даже с избытком! Много говорят о том, что сыновья не поняли истинного величия отца-сочинителя. Много говорится также о том, что сыновья ничего не сделали для того, чтобы пусть не увековечить память о великом Мастере, так хотя бы распространить о нем достойные его Творений слова, да и сами Творения издать и распространить!

Есть и другие мнения. Насчет баховских отпрысков. И их значения и роли в развитии мировой культуры. Сейчас мы оставим в стороне вопрос об их собственной значимости как композиторов. А, для начала, спросим вновь: почему так получилось, что столь музыкально-одаренные сыновья после смерти Баха словно бы сразу забыли о Творчестве отца? Так вот, на этот вопрос как раз и есть множество мнений. Поскольку точного ответа мы так и не знаем.

Первое мнение — примиренческое. Давайте посчитаем, что сыновья сделали все, что могли. Или посчитали нужным. Разве они ничего не делали? Это, конечно, не так! Карл Филипп Эммануэль и королевскому двору в Берлине отца представил (где сам служил), и некролог прочувствованный сочинил (вместе с Агриколой), и Николаусу Форкелю первые сведения биографического толка об отце рассказал прилежно и усердно. Исполняли отцовские произведения по городам и весям сыновья, даже за границу их привезли. Уж явно Иоганн Кристиан (старший от второго брака, которого назвали «миланским» и «лондонским»), исполнял отцовские творения и в Италии, и на берегах туманного Альбиона, да еще и рассказывал о своем замечательно-талантливом батюшке в кругу профессиональных музыкантов. А как же иначе? Чтоб ничего об отце-музыканте не рассказать? Да быть такого не может! Его учитель — падре Мартини — высказывал о Бахе-отце высокие похвалы. Думается, что в них есть и сыновняя доля участия. Так что — несправедливо упрекать их в сыновней неблагодарности и забывчивости.

Второе мнение — обвинительное. Дескать, поняли братцы, когда архив стали разбирать, кто таков был и есть их отце! Почувствовали его истинную мощь и величие как композитора. Ведь при жизни-то он им явно играл и исполнял далеко не все! Так, чисто педагогические упражнения: органную книжечку (для Вильгельма Фридемана), клавирные маленькие прелюдии (для Карла Филиппа Эммануэля) … Всё-то он и сам не слышал никогда! Именно эта картина красочно описана в новелле Юрия Нагибина «Перед престолом Твоим стою». Испугались братцы! И — постарались забыть… Так как пред такой гигантской вершиной любой композитор-сочинитель спасует и почует свою собственную несостоятельность…

Третье мнение высказал Михаил Казиник. Оно оригинально, но не неправдоподобно. Его можно назвать — провидческое. От слова «провидение». Или — парадоксальное. Так как идет вразрез с нашими обывательскими (привычными) житейскими установками. М. Казиник пишет следующее: «…В истории человечества был эпизод, когда один гений, живя в два раза дольше Моцарта, поднял музыку на такую недосягаемую высоту, что этому виду искусства грозила катастрофа. Поскольку продолжать после него было некуда и некому». А перед этим приводит строчки Пушкина:

Гений, о котором говорит М. Казиник, это, конечно же, наш Бах. В роли Сальери единым фронтом выступают старшие сыновья Баха. Они отчетливо понимают, какая величина в мире музыки — их папа, и что станется с композиторским ремеслом, если весь мир узнает о Бахе-отце. И тогда братцы сознательно идут на то, «чтобы этого гения просто забыли». Они открывают осознанно дорогу постбаховской музыке. Идут ради святого дела и блага для всего человечества на сознательное забвение музыки отца (как, однако, кощунственно-двусмысленно звучит эта фраза!). Но — иначе не будет ни Моцарта, ни Гайдна, ни Шёнберга, ни Брукнера, ни Грига… Никого. Потому как всё уже сделано. Вершина вознеслась. Гималаи воздвиглись. Нет никакой надежды превзойти их или хотя бы даже что-то близкое соорудить рядом.

«Наследника нам не оставит он». Ведь достоверно известно, что лишь мимолетное знакомство Моцарта с мотетами Баха выбило первого из творческой колеи весьма крепко и надолго! Только с мотетами! А если бы Моцарт ведал о «всем океане»?!

В таком случае действия К. Ф. Э. Баха (его, по крайней мере) можно только приветствовать. Ведь, не растеряв ничего в своей доле отцовских рукописей, он словно бы только «законсервировал» их, дозированно открывая миру. Зная, что рано или поздно плотина прорвется! Это был, конечно же, большой риск. В 1784 — 87 гг. Карл Филипп Эммануэль публикует (с помощью Кирнбергера и издателя Брейткопфа) хоральные прелюдии отца, в четырех томах. Делает первый шаг. Но больше таких шагов, увы, не последовало…