Нам мешают ярлыки. Они наклеены чужими людьми, которых мы не знаем. Моцарт — солнечный. Бах — религиозный. Бетховен — революционный. Что под ярлыками? Мы сами-то сможем там что-то разглядеть? Или согласимся с определениями, уже данными и словно утвержденными свыше.

В наше время практически не осталось слушателей классики в «чистом виде». Чтобы вот пришел такой человек на концерт в филармонию, не ведая, что будет в программе выступлений, кто будет исполнять…, да еще и после каждого номера станет вскакивать и восторженно бормотать типа «Эх, сильно! Впервые слышу! Как же хорошо! Молодцы, ребятишки!». У нас, у большинства слушателей, в мозгах уже сидят заготовленные, порой вбитые в музыкальных школах или средствами массовой информации, оглаженные заготовки на все случаи жизни: Бах? — Грандиозно! Куперен? — Изящно! Бетховен? — Мощно! Что-то такое…

А иногда так хочется очистить свой разум от всего внешнего, наносного, что он уже получил «со стороны» про музыку, и услышать ее словно бы впервые, «новыми ушами» и неподготовленным сердцем. Зачем нам готовить себя к концертам? Зачем знать, что там будет? Не есть ли у нас уже припасенные суждения и отточенные до совершенства мнения на каждый счет? Мне скажут — а как же предшествующий опыт? Ведь и он готовит нас всю жизнь к восприятию музыки, сортируя ее на предпочтения, привязанности, обожания, неприятия, в конце концов, категорические неприятия? Разве не мы сами как раз и формируем свое собственное мнение? При чем здесь влияние «со стороны»?

Думаю, что оценить и отследить этот процесс сложно. Сепарировать своё, взрощенное опытом мнение и наносное, с «чужих плеч» порой вообще невозможно. Так как в большинстве случаев «чужое» сразу же становится своим. Нам так кажется. Потому что мы привыкли к учителям, авторитетам и общественному мнению. Это у нас уже в крови.

С другой стороны, разве не нужны нам поводыри? Автор и сам тут разглагольствовал на тему, как хорошо, когда есть кому показать, рассказать, объяснить, потыкать носом, наконец! Как же без миссионерства?! Этакая «теория Прометея»!

Вот и получается такая диалектика, что слушать незамутненным, чистым разумом у нас не получается, а противиться «влиянию извне» мы не в состоянии. Так, в раздраенных и раздвоенных чувствах, и — слушаем. Не ловили ли вы себя, дорогой мой читатель, на мысли, приходящей вдруг к вам посреди концертного зала, что вот ТО, что вы сейчас слушаете — совершенно «не ваше»?! Ну, не идет никак, не ложится на сердце! А, однако, оглянувшись, можно заметить, что весь остальной зал внимает как завороженный! Что же вы, совсем иные? Может, не из того теста? Может, не дай бог, вас природа обделила чем-то важным? Не доложила черпаком, не довесила в полной мере? Не лучше ли изобразить понимание и удовлетворение? А то и — восторг? Тем более, что это — вовсе не сложно… Тем более, что мы же ЗНАЛИ, на Что шли! Не случайно же так забрелось вдруг в нарядный и роскошный зал? Все-таки, не забегаловка же тут какая! Не рюмошная, прости господи!…

Предварительная установка — это ступень нашей знательности. Либо ты ничего не ведаешь и идешь в мир искусства с Tabula rasa из собственного разума и сердца. Либо ты — знаток, и у тебя есть твердые убеждения и представления о том, что тебе сейчас преподнесут исполнители, а заодно с ними — и композитор! Что лучше?

Все это, однако, пустая демагогия. На деле, в реальности все мы, как слушатели, находимся где-то между этими полюсами. Полюсом неведения и изначально распахнутой всему души и полюсом незыблемых, как скала, верований и установок, где уже нет места ничему новому. И — слава богу! Так как жизнь наша — эволюционна, и, как бы ни хотели мы остановиться и законсервировать себя в статис-поле, ничего не получится. Мы будем изменяться сами и взирать на изменчивый мир вокруг нас. Стало быть, наша эволюция как слушателя будет неизбежной. Нужно только одно — слушать! А вот этого-то нам порой и не хватает. Мы разучились слушать, не хотим слушать, нам некогда слушать, у нас есть куча оправданий, почему мы не слушаем! Я имею здесь в виду прекрасную музыку. Мы забыли о ней. Мы нашли ей массу суррогатных замен. Возможно, нам так комфортнее. Но это — страшно сказать, опасное заблуждение! Без нее, без музыки, мы прокиснем и станем в конце концов не интересны даже сами себе… Эволюция наша, наше дражайшее и лелеемое развитие, страшно сказать!, — прекратится…

Так что — слушайте, пожалуйста! И вслушивайтесь. Прошу вас! Чистите же вы зубы по утрам? Ходите же вы за свежим хлебом хотя бы раз в неделю? Встречаетесь же вы с друзьями, чтобы вспомнить былое, пошутить, встряхнуть себя, наконец? Смеётесь хотя бы раз в месяц над хорошей и доброй шуткой?! И тогда — мы останемся людьми!

…..

Подслушал разговор двух людей после концерта в фойе.

N: — В натуральном миноре s более тяготеет к тонике, чем доминанта без вводного тона, натуральная, поэтому тональный план обычно: t-d-s-t…

Через несколько фраз такого же типа:

M: — Это так неожиданно, как си-бекар в фа мажоре!

В любой области человеческих знаний существует тенденция — она, область, быстро обрастает своими собственными терминами, законами и словами. Непонятными другим, непосвященным людям. Там очень быстро формируется свой «птичий» язык. На котором начинают общаться посвященные. Таким образом, область все более закрывается, замыкается на саму себя, не пуская внутрь внешних, новых участников или делая это крайне неохотно. «Язык птиц» начинает служить здесь меткой, маркером, по которому люди узнают своего или отвергают чужого. Не дай бог, если классическая музыка усилиями своих стражей и исследователей зайдет в такие дебри, которых будут панически бояться все остальные. Оставшиеся за кругом профессионализма и, что особенно опасно, псевдопрофессионализма!