Озеро было огромно. И огромным был день. Насыщеный приездными дачными хлопотами, сквозняками, выгоняющими затхлые запахи из старого, всю зиму простоявшего пустым дома, первым, второпях, чаепитием на веранде, еще не выметенной чисто после зимнего мусора.

Приехали и соседи. Он только мельком вчера увидел Олю, но сердце заколотилось, — и он не решился подойти вот так, сразу. А сегодня она сама предложила испробовать лодку! И вновь что-то огромное, как небо, как это озеро сейчас вокруг их лодки, (вполне прилично, кстати, перезимовавшей под навесом!) разверзлось перед ним. Так это ощущение огромного дня, сразу, с самого утра, преследовало его.

Они ничего не взяли с собой в лодку.

А если она будет течь?, — смеясь, спросила Ольга. И, словно кокетничая, — Я хорошо плаваю!

Будешь спасать меня, — буркнул он, вычерпывая остатки воды с днища. Он прекрасно знал, как она плавает. Все-таки на факультете вместе ходили в секцию. А прошлое лето все расставило на свои места: он также прекрасно знал, что влюблен по уши, и никуда ему уже не деться…

День был огромным, как озеро. Казалось, что солнце — повсюду, куда ни погляди. Все сверкало: вода, молодые, только что выбравшиеся из почек листья ивняка, чайки под ветром. Ему представлялось, что даже ветер был солнечным, и нестерпимо было смотреть на ее волосы, сверкающие и раздуваемые этим ветром.

Я с собой психологию привезла, целых три учебника; у нас двенадцатого — экзамен, — она сидела на носу лодки, изящная и юная, как русалочка Андерсена и ежесекундно поправляла непослушные, развеваемые волосы. — А у тебя что?

Вот потону на середине, — и конец сессии, — пошутил он в ответ. И, резко сталкивая лодку с хрусткой песчаной косы, громко и разудало свистнул: — Поплыли!

Они ничего не взяли с собой в лодку. Это был первый пробный выезд («выплыв» — как говорила, улыбаясь, она) в дачном сезоне. Хотя мать, добрейшая Екатерина Васильевна, уже успела испечь каких-то очередных необыкновенных пирожков и все совала им в руки; возьмите, там вы точно захотите кушать, от воды холод, вы замерзнете, надо бы термос, пирожки еще горячие, и все в таком духе.

Мам, — тихо сказал он, — мы быстро. Мы только лодку испробуем!

Милая Екатерина Васильевна, я даже с собой психологию в лодку не беру; ни единого учебничка, — Оля опять улыбалась, и вновь от этой улыбки мир показался ему еще более развернувшимся, расширившимся.

Они тяжелые и лодку перевернут, — убежденно и твердо сказал он. Мать засмеялась и махнула рукой: езжайте уже, надоели, но только — не долго, и осторожнее там, на середине!

Я буду спасать его, если что, — вновь улыбнулась она.

Он прихватил с собой только портативный приемничек. На середине озера ветра было особенно много. Но он гулял где-то выше их и не сильно терзал воду. Озеро было огромным. Он только сейчас понял это: и дальний пологий берег казался полоской облаков, оторванных ветром от воды. Ольга рассказывала всякую «девчоночью» чепуху: кто из подружек чего купил, как они посещали ночной дансинг в прошлую субботу, но — вскользь, в основном ее занимала предстоящая летом поездка («полетка» — как, улыбаясь, говорила она) в Германию. Всей группой. По студенческому обмену. Это классно, — говорил он ей, а сам практически не слышал своих куцых реплик. Он только смотрел на ее лицо, раздуваемые ветром и сверкающие на солнце волосы, и все глубже понимал, осознавал свое бедственное положение…

Лодка все-таки чуть протекала. Пластиковой банкой он черпал воду, а Ольга училась тем временем грести, издавая уключинами какие-то зубодробительные звуки. Весла поднимали тучи брызг, лодка кружилась на месте, и воды на дне не убывало.

Приемник включи, будем глушить визг металла, — засмеялась она. И он, бросив бесполезное занятие («водочерпий» — поддразнивала она его, у нее была какая-то страсть на выдумывание новых слов!), стал ловить музыку.

И сразу громко и решительно вторглась скрипка.

Ой, оставь, пожалуйста, что-то красивое!, — Оля перестала грести, стало тихо, ветер улетел куда-то к берегу. Они сидели посередине озера в неподвижной лодке. Солнце играло на воде. Чайки садились на волну и вновь взлетали. Недавно прилетели, — подумал он вдруг, — где их зимой носило?

А скрипке уже отвечала другая. Они соревновались между собой, но не в соперничестве, а в искренности и ясности. Приемник брал поразительно чисто, без помех. Может — от большой воды?, — подумал он.

Музыка была удивительной. Она становилась постепенно огромной и принимала формы озера, вмещалась в его берега, заполняла небо над лодкой. Казалось, они видят даже ее отражение в воде. Но это были, похоже, облака. Ольга молчала, слушая напряженно соревнование скрипок, а он смотрел на милое, любимое лицо и видел, как трепетно бьется, словно в такт скрипкам, трогательная голубая жилка у ее виска.

Он не слышал раньше такой музыки. Она, эта музыка, словно ждала того, чтобы оказаться сейчас с ним, с его любимой девушкой на середине огромного озера, в весенней лодке, наполненной бликами солнца. Она словно ждала, чтобы помочь ему сказать, улыбнуться, придвинуться, обнять. Эта музыка покачивала их на волне, гнала над ними облака, управляла ветром; и все для того, чтобы показать свою полную и безусловную причастность к ним, к его мучительной и сладкой боли, к недосказанности и неопределенности, к его молчанию и ее смеху, к ее улыбке и голубой жилке у виска, к их случайному соприкосновению руками, к ее русалочьей юности.

Две скрипки пели «то вместе, то поврозь» над озером, а они молчали. Оркестр помогал скрипкам, поддерживал их соревнование, сначала незаметно, затем все более и более вторгаясь в их светлые и искренние мелодии; и в середине концерта, как на середине озера, их настигла глубина: музыка окрепла, сделалась энергичной, наполнила себя до краев и заплеснула на дальние берега, достала до чаек и облаков, она добавила света солнцу. И он ослеп.

Открой глаза, — тихо сказала она. — Почему ты их закрыл?

Меня ослепило, — также тихо ответил он. — Можно я тебя поцелую?

Да, — сказала она. И придвинулась. — Я тоже хочу тебя поцеловать.

Никогда он не думал, что простые слова можно так просто говорить. Взять — и сказать. И не будет никакой неловкости. Скрипки пели теперь только вместе, они закончили соревноваться. Музыка еще бурлила, ею было наполнено все озеро. И небо над ними. Они сидели в лодке как в звучащем коконе.

Мы сейчас как две личинки, увидевшие свет. Свечинки!, — отстраняясь, тихо шепнула она. И улыбнулась: — Смотри, ветер опять поднимается!

Летом мы сделаем парус!