Бывают мгновения, когда вдруг в знакомом до боли кусочке баховской музыки, будь то хор из «Страстей», часть оркестрового концерта или хорал из «Органной книжечки», я различаю нечто, доселе не добиравшееся до моей души. Это может быть всего лишь мягкая квинта перехода гобоев, последовательность трех аккордов, воспринятая внезапно как что-то целое и очень узнаваемое именно в такой неожиданной цельности, тема фуги, проведенная третьим голосом и раньше не замечаемая…
Они действуют на меня как уколы. Я ощущаю вдруг, какие бездны передо мной открывает Бах вновь — и душу охватывает ликование, совсем неприличное для моего возраста. Но рядом с радостью соседствует боль, которая также уникальна в своей естественности и простоте: я одинок!
Я одинок настолько, насколько моя встрепенувшаяся вновь душа не в силах выразить абсолютно никому того, что она испытывает сейчас! Я ощущаю в одно мгновение свою опустошенность, ибо оказываюсь посреди пустой страны, одиноким — среди множества людей, влекущих каждый свою повозку и не замечающих моего состояния. Им нет дела до меня, — и сколько бы я ни кричал, даже если бы хотел искренне этого, все равно я бы не смог поведать людям своих откровений и потому — обреченный оставаться наедине со своей обнаженной и раненой душой посреди пустой равнины…
Не об этой ли пустой и безмолвной равнине, горной вершине, космической холодной стране, усеянной обломками скал, говорил какой-то исследователь Баха, пытаясь рассказать беспомощными людскими словами о контрапунктах «Искусства фуги»? В эти мгновения «озарений», новых открытий Баха (посреди, казалось бы, давно уже изведанных и привычных звуков) человек вновь оказывается наедине со своим внутренним «наполнением» — и с ужасом и одновременным трепетом предстает сам перед собой как словно пред троном Господним!
Мне не с кем делиться. Мне некому поведать о своих откровениях. Меня никто заведомо не поймет. Кому я нужен со своим внутренним переживанием Баха? Какой прок от меня обществу? Какой безысходный пессимизм, однако! …Впрочем, это не та трактовка!
Вспомните картину И. Крамского «Христос в пустыне». Веет ли от нее пессимизмом и безысходностью? Может быть, фигура Христа вызывает жалость у нас? Нет! Посреди пустой и выжженой солнцем равнины сидит человек, обращенный в свой внутренний мир. И если этот мир есть, мир, который еще способен даровать нам способность верить и страдать — значит, это уже не беспросветное и тягостное одиночество…
Сила взламывания черствой корки и пыльной патины, так легко затягивающих душу людскую, у баховской музыки настолько велика, что обескураживает, повергает в слезы и заставляет переживать катарсис. Поэтому Баха невозможно слушать много и долго. Он неукротимо заставляет душу трепетать, — а та не может выдержать столько испытаний сразу!
Скольких композиторов, сколько разнообразнейшей музыки — от высокой классики до поп-эстрады — можно и даже следует слушать вдвоем, втроем, большой компанией, с друзьями, вместе с незнакомыми людьми, на больших концертах, подмостках и площадках, посреди неистовствующих толп, в свете прожекторов, меж скоплений народа! Но Баха так слушать невозможно…
Только в одиночестве, распознавая звездные бездны хоралов и фуг, человеку дано рассмотреть в их отражении бездны себя самого.