О том, как часы на башне Рыночной площади сами защитили себя от злого умысла колбасника, как чудесная свирель Мая прекратила кровопролитную войну, начатую королём Альфонсино Тридцать Девятым

После удаления зелёного петушка из столицы королевства Двух Мечей, члены Сената задумались над тем, какую бы беду причинить Мартиниусу. Колбасник сказал:

— Часы на башне — гордость Мартиниуса. Нужно их испортить. Пусть они остановятся, а мы скажем, что они были плохо сделаны. Я берусь за это дело.

— Но ведь часы нужны нам всем, — сказал самый старый Городской Голова. — Как мы будем обходиться без часов на башне? Вот сейчас мы их видим из окна и знаем — наступила пора идти обедать.

— А солнце в небе зачем? — возразил жадный мельник. — Пока я вижу солнце, мне никакие часы не нужны. Без часов жили мой отец и дед, а что до времени, когда нужно идти обедать, то мой желудок безошибочно мне об этом напоминает.

— Хорошо, — согласились Городские Головы, кроме одного, самого старого. — Пусть часы на башне остановятся, обойдемся без них, зато наш враг Корнелий Мартиниус будет посрамлён и уничтожен. Мы объявим его обманщиком и прогоним из королевства.

Колбасник приступил к выполнению задуманного. Оставив в лавке торговать жену, он с бутылкой крепкого вина отправился к сторожу часов. Его каморка находилась в самом низу башни, здесь же был и ход к часовому механизму. Сторож-старик, сидя на пороге своей каморки, покуривал коротенькую трубочку.

— Здорово, куманёк, — сказал ему колбасник. — Скучная у тебя служба — торчать, как пень, на одном месте.

— Уж не думаешь ли ты меня повеселить? — спросил сторож.

— Угадал, куманёк. Сядем за стол и попробуем, что налито вот в эту бутылку.

— Да уж в такие бутылки воду не льют.

— Не будем терять времени. Слышишь, часы на башне бьют пять. Посидим, потолкуем. У меня к тебе есть дело.

Сторож и колбасник зашли в каморку и уселись за столом. Колбасник налил сторожу стаканчик. Сторож выпил. Колбасник налил ещё. Сторож выпил и стал веселее смотреть на колбасника.

— Что за дело у тебя?

— Выпей ешё стаканчик, тогда скажу.

— А сам почему не пьёшь?

— Не видишь разве, что я уже изрядно пьян.

— Похоже, — согласился сторож. — Лицо у тебя перекосило. Выпей ещё, может оно выпрямится.

— Нет, кум, ещё больше косит.

— И глаз у тебя совсем маленький стал, а другого вовсе не вижу. Ладно, говори о деле.

— Дело, куманёк, не уйдёт, а вот вино из бутылки уходит медленно. Ну-ка, ещё стаканчик! Теперь можно о деле… Есть у меня, куманёк, рыжая сука, без дома живёт, на дворе. Дом ей построить — разрешение у соборного звонаря надо просить, а звонарь уже неделю на свадьбе дочки гуляет, и звона в городе не слышно. Есть у мельника хороший ларь, дом из него для рыжей суки ладный бы получился. Да ларь муки полон, а муку у мельника никто не берёт. Дождя ждут. Придётся рыжей суке к звонарю на свадьбу идти, а когда звон в городе услышим, тогда и ларь мельника пустым станет. Да что суке на свадьбе делать, коли у неё ошейника нет…

Сторож таращился на колбасника, силясь понять, о чем тот толкует, и, ничего не поняв, после пятого стаканчика повалился головой на стол.

— Чудное говоришь ты, кум, — пробормотал он и захрапел. Колбасник снял с его пояса связку ключей, открыл дверцу на лестницу к часовому механизму. Лестница вилась на верх башни. Колбасник стал по ней подниматься. Он торопился поскорее испортить часы и уйти. Поэтому, не отдыхая, выбрался на верхнюю площадку и здесь остановился перевести дух. От площадки к большим и малым шестерням, к валам и молоточкам, звонившим в серебряные колокольцы, вёл мостик с железными поручнями. По этому мостику колбаснику и нужно было подойти к медным шестерням, сунуть в их зубья изготовленный дома дубовый чурбачок. Шестерни от этого сдвинутся с места, перестанут работать, и часы остановятся. Вынув чурбачок из кармана, колбасник вышел на середину мостика, но перед ним вдруг появился солдат с алебардой и загородил к шестерням путь.

Сперва колбасник опешил. Но, подумав, что солдат — это ничто иное, как сделанная Мартиниусом фигурка, которая каждое утро выходит из дверцы циферблата и делает алебардой на караул, решил, что бояться его нечего. Колбасник подошёл к солдату и сильно толкнул его в грудь. Но тот крепко стоял на ногах и даже не пошатнулся. Колбасник замахнулся чурбачком, чтобы ударить солдата, но, услышав за собой шаги, оглянулся. Сзади к нему подходил кузнец с молотом. Этот молот и опустился колбаснику на голову. У колбасника всё закружилось перед глазами. Второй удар свалил его на колени.

— Ой, ой, ой! — закричал колбасник. — За что вы меня бьёте? Я ничего дурного не хотел сделать. Я пришёл посмотреть… Ой, ой, ой!

Железные руки кузнеца схватили его за шиворот, выволокли на площадку и сбросили вниз. Пересчитав собственными боками все ступеньки лестницы, колбасник, как мешок, свалился на каменный пол башни. Он долго лежал, охая, не имея сил подняться.

А колокольчики наверху весело вызванивали:

— Ох-хо-хо, — стонал колбасник. — У меня, кажется, переломаны все кости.

Колокольчики ему отвечали:

Отлежавшись немного, колбасник собрался с силами, встал. Держась за стены, он вошёл в каморку. Сторож, сидя за столом, громко храпел. Колбасник растолкал его.

— Беда, куманёк, охо-хо-хо… Захотелось мне, пока ты спал, глянуть на эти проклятые часы. Оступился на лестнице, упал, здорово расшибся. Помоги мне домой добраться. Сил нет.

— Сейчас, — забормотал сторож. — Вот пойду к звонарю в соборный алтарь, возьму у него мучной ларь. Запрягу в него твою рыжую суку и буду ждать, пока дождь пойдёт. Дождя нет, и спешить незачем. Всё равно у рыжей суки ошейник пропал. Провожу я тебя до порога, а от моего порога к твоему дому — один шаг. Помогу тебе этот шаг сделать, чтобы ты помнил, как по башенной лестнице без спросу ходить.

И, открыв дверь, сторож так поддал колбасника под зад коленкой, что тот вылетел на середину Рыночной площади и плюхнулся у колёс тележки зеленщика.

На тележке зеленщик и отвёз колбасника домой.

* * *

Узнав от дяди Мартиниуса, что зелёный петушок находится в золотой клетке императора Урбана Крепкоголового, Май решил выручить своего друга. Дядя Мартиниус одобрил это решение. Май не сомневался в том, что зелёному петушку двор их дома с мусорным ящиком в углу в тысячу раз милее императорской клетки. Притом, как бы ни был велик и славен император Урбан Крепкоголовый, но петушок принадлежал не ему, и завладел им он точно так же, как городские воры — Хватай и Удирай, попросту говоря, украл. Правда, на языке королевских и императорских дипломатов нечестные приобретения коронованных владык называются не грубым словом «кража», а иным, но это не меняет сути дела. Май знал, что его ждут серьёзные препятствия, но надеялся на помощь своей чудесной свирели.

Ранним утром, с небольшим узелком, в котором были пара луковиц, краюха хлеба и свирель, он вышел за городские ворота. До самых ворот за ним следил сын колбасника, посланный отцом узнать, далеко ли направляется Май. Сам колбасник после неудачи в башне на Рыночной площади, ещё лечился и отлёживался в постели.

— Ты куда? — крикнул сын колбасника, когда Май вышел за городские ворота.

— Далеко! — ответил Май, махнув рукой в ту сторону, откуда доносился грохот пушек. Там сражались войска Урбана Крепкоголового с войска и Альфонсино Тридцать Девятого.

Сын колбасника побежал доложить отцу, что Май ушёл на войну, откуда не все возвращаются.

Скоро Май дошёл до границы и увидел, что на большом поле идёт жаркое сражение. Стреляли пушки, солдаты в жёлтых мундирах бежали со штыками наперевес на солдат в зелёных мундирах, голубые гусары, махая саблями, мчались на чёрных уланов с пиками. Потом жёлтые солдаты смешались с зелёными, а голубые гусары с чёрными уланами. Многие упали на землю и не поднялись, а пушки продолжали громить укрепления. Вынув из узелка свирель, Май пропел:

И начал играть. Тотчас же из свалки на поле в одну сторону вырвались голубые гусары, в другою — чёрные уланы; сабли сами легли в ножны, пики опустились к земле. Пушки умолкли. Солдаты в жёлтых и зелёных мундирах, побросав ружья, построились и пошли, — каждая колонна в свою сторону, чтобы разойтись по домам. Они запели:

В честь окончания войны пушкари дали залп из пушек. Одно ядро этого залпа полетело в сторону королевства Альфонсино Тридцать Девятого, другое — в столицу Урбана Крепкоголового. Пробив крыши дворцов, ядра упали: одно на плешь Альфонсино Тридцать Девятого, из-за которого и началась война, другое — на голову Урбана Крепкоголового. Сидевший в это время на золотом горшке в своей спальне, Альфонсино Тридцать Девятый принял на свою старческую голову удар и тотчас же умер. Урбан Крепкоголовый выдержал. Ядро скользнуло по голове императора, вылетело через открытое окно в сад и там разорвалось, не причинив никому вреда.

С тех пор император стал запинаться в речи, плохо соображать и говорить глупости. В голове его от удара ядра что-то разладилось, но это нисколько не помешало ему править своей империей.

В истории война между королём и императором была названа Петушиной, а в народе говорили:

«Помните, это произошло во время войны, которая началась из-за того, что императорский петух нагадил королю на голову».