- Я давно хотел сказать вам, о Цензор, что, по моему мнению, Дмитрий Геннадьевич перестал соответствовать своей должности. К глубочайшему сожалению.
- Карлыч, - ласково перебил его Гельветов, - ты без экивоков, а? Так и скажи, что Гаряев лично тебя не устраивает.
- А у тебя совершенно отвратительная манера ставить точки непременно над всеми "i". Ты совершенно не щадишь чужой скромности…
- Лицемерия.
- Пусть так. Привычка все равно несносная. Но не о том речь… Ты говоришь, - меня не устраивает, а тебя что, - устраивает?
- Я как-то не задумывался над этим вопросом. Гаряев слишком привычен, чтобы над ним задумываться. Пожалуй, - стал несколько слишком… нервозен. Кроме того, - постоянство во взглядах, - превосходное качество, но даже и оно бывает чрезмерным. Хотя бы потому что обстоятельства со временем меняются.
- Ты же враг лицемерия! Так и скажи, что жмет гэбэшная креатура, как башмак, из которого вырос. Но теперь, когда он обнаружил очевидное, его дальнейшее пребывание на посту становится просто опасным.
- Очевидное?!
- Ой, ну не надо! Это уже как давеча с "универсалами", которыми, кстати, давным-давно никто не пользуется…
- А я стараюсь не знать того, что меня не касается.
- Очень удобная позиция. Но только лучше ее оставить, потому что - коснулось вот!
- Тогда постараюсь узнать. Ты что, всерьез предполагаешь, что он отправит покаянное письмо в ЦК, выпьет бутылку водки и застрелится из табельного оружия?
- Или предпримет что-то столь же конструктивное. И ровно никому от этого лучше не будет. Мягко говоря. Очень мягко.
- Мне кажется, ты ошибаешься.
- А если НЕТ? Ты готов рискнуть буквально всем?
- А ты предлагаешь его замочить?
- Не-ет, милый. Совершенно неважно, что предлагаю я. Важно, что предлагаешь ты.
- Учти, кстати, что все возможные мокрушники находятся в его подчинении. Как, в конце концов, и все Управление Кадров. У нас просто-напросто нет нужных людей.
- О! Товарищ Гельветов начал анализировать проблему с практической точки зрения, и теперь я спокоен. Я спокоен, Я спокоен…
- Для начала, во всяком случае, его надо занять делом в соответствии с должностью и призванием. Лучше всего будет, если он и впрямь раскопает, как и от кого произошла утечка.
- Для нас - раскопает.
- Да. Это даст нам необходимое время. А потом нам придется самим. И не думай, что тебе удастся отсидеться в кустах.
- Я спокоен, я спокоен… Я спокоен и ничего не думаю. Тем более - ничего такого. Потому что, если думать, то, поверишь ли, - ну, до того страшно делается. А если не думать, то оно и ничего вроде.
- Кстати, - у меня ведь есть соображения, от кого пошла несанкционка. Я почти что уверен. Сказать нашему другу?
- Не вздумай!!! Совсем сбесился!!! Он весьма профессионален и попросту талантлив в своем окаянном ремесле. Все, до чего ты додумаешься на пределе усердия, для него просто-напросто прописные истины. Зато он тут же, хотя бы из чисто маниакальных соображений, заподозрит что-то такое, если ты вдруг полезешь не в свое дело.
- Я все-таки проверю собственными средствами. Попрошу Иртенева проанализировать весь конфискат, все вне-корпоративные изделия: как бы далеко не ушли потомки от своего предка, в них всегда окажутся общие, родовые черты, знак происхождения от общего предка… Он, получив в свое распоряжение "Немо - Зеро", занят практически исключительно такими вот проблемами: то у него новый взгляд на искусственный интеллект, то проблема Гомеостатического Копирования методом последовательных корреляций, - красиво, до чрезвычайности дерзновенно, полезно с точки зрения промежуточных и побочных результатов, а по сути, похоже, все-таки бред… Так вот, в соответствии с топологическими воззрениями, при общем происхождении общих черт просто не может не быть. А конкретно - мы накопаем вполне конкретные закономерности. Своего рода генеалогическое дерево конструкторских почерков, - благо, наш друг снабдил нас достаточным материалом для анализа такого рода.
Керст присвистнул.
- Предполагаешь все-таки - всех?
- Ты же читал, - с укоризной ответил Гельветов, - про функциональные группы… Ничего более устойчивого на свете попросту не существует, пытаться уничтожить технологию, приобретшую такие черты, - все равно как пытаться уничтожить, к примеру, письменность. Сельское хозяйство, - как принцип. Сомневаюсь, что тут помогла бы атомная бомбардировка, потому что есть основания думать, что "мозаика" и в этом случае сгинет в последнюю очередь. Те же свойства фрактала, как у жизни: способность восстанавливаться в исходных принципах и масштабах, - только что не в исходной конфигурации, - из самого жалкого огрызка… Анализ нужен для того, чтобы определиться: каких базовых принципов в пиратских технологиях все-таки нет в силу самой моноцентричности их происхождения. Это позволит нам во всех случаях находиться на корпус впереди всех самоучек, даже самых талантливых.
- Уже готовишься к той самой гражданской войне, которую нам напророчил жандарм?
- Жандармы, бывало, ловко угадывали на этот счет. Но в данном случае жандарм может помешать такого рода подготовке, и именно это обстоятельство, а не что-либо другое, ставит под вопрос целесообразность его дальнейшего функционирования.
- Ты - Цензор, - склонил голову Керст, - ни у кого не сыщешь такого чеканного обоснования для ликвидации.
- Еще надо обдумать, как добиться своего без похорон, потому что трупы привлекают излишнее внимание.
- Не сомневаюсь, что по этому поводу у тебя уже есть соображения.
- Смутные, предварительные наметки. Они еще нуждаются в длительном доведении до блеска, присущего всем моим деяниям, и тогда, - штоб я сдох! - ты будешь первым, кто узнает подробности… Кстати, - маневр ты провел довольно-таки изящно, но не думай, что тебе удалось отвести мне глаза. Я слишком хорошо тебя знаю.
- Ты о чем? - Невинно заморгал светлыми ресницами Керст. - Какой маневр?
- Когда ты так и не удосужился ответить, чем товарищ Гаряев не устраивает именно тебя. Ты чрезвычайно ловко, - по крайней мере, так тебе показалось, - ответил вопросом на вопрос.
- Наши мнения в основном совпадают, так что я вполне доволен твоим ответом на твой собственный вопрос.
- Я хочу слышать твою формулировку.
- В общем…
- Я хочу услышать "в частности". И не утомляй меня своей силлогистикой, потому что в противном случае я спрошу тебя по-настоящему прямо. Прямо сейчас. Хочешь? - И, поскольку собеседник не сказал ничего, продолжил. - Хорошо… Какие именно из твоих собственных шкурных интересов может задеть лихорадочная активность нашего неутомимого друга? Как именно она угрожает устраивающему именно тебя статус кво? И в чем, кстати, это самое статус кво состоит?
- Так ведь довольно объемисто получится…
- Считай, что ты вслух обсуждаешь со мной докладную записку на мое имя.
- Нет, ты что, сам не понимаешь…
- Не понимаю. Поэтому ты уж, будь любезен, самыми простыми словами.
- Мне не нравится, что он потерял всякое чувство реальности. Он ведет себя так, как будто мы, - мы с тобой, уважаемый! - по-прежнему являемся наемными служащими родимого социалистического государства.
- Ну, в какой-то мере…
- Возьмем самый простой пример: наши с тобой дачи считаются служебными. Вроде как дали - так и забрать могут. Это после всего того, что я в нее вложил?!! Чего там казенного? Фактически? Государственные средства вложены? Так это мы их, средства эти, и обеспечиваем… сам знаешь - насколько. Я там в каждую мелочь душу вложил, там - детей зачал, это дом мой, - а считается, с какого-то хрена, что не мой он вовсе, и могут меня, раба божьего, попросить оттуда… Вот ты скажи, - ты часто думаешь о деньгах?
Гельветов, до сего момента смотревший на него с исследовательским интересом, замер, положил руку на затылок и тихонько засмеялся:
- Уел. Давненько не задумывался.
- Вот-вот. А не задумывался, потому что денег у тебя всего-навсего сколько угодно. И те не очень-то нужны, поскольку система без натуги доставляет тебе все, что нужно, натурой. И вот нас с тобой, рабов божьих… Увольняют! Или отправляют на пенсию. И мы с тобой, после всего этого, - на двести рублей персональной пенсии? Слуга покорный! Так что я хочу, чтобы даже возможности к этому никакой не было. Раз законы у нас такие нелепые, так, значит, людей не должно быть таких, кому это могло бы прийти в голову. Там, где принимают такие решения, должны быть наши люди. После всего, что мы с тобой, - и нам подобные, кое-кто, - своротили за эти годы, инстанций, в которых тебя или меня могли бы снять с должности, отстранить от работы и… и тому подобное, быть просто-напросто не должно. И не позаботиться об этом специально и целенаправленно, пустить на самотек это дело, было бы уж вовсе непростительной глупостью.
- У американцев есть для этого любимое выражение: "контролировать ситуацию". Явление интересно тем, что не имеет каких-либо естественных границ: как показывает история, стремление к всеобъемлющему контролю за ситуацией кое-когда выливалось в попытку захватить весь мир. Не? Пока в повестке дня не стоит? Или пока что поста Генерального Секретаря будет достаточно? На ближайшую, понятно, перспективу?
- Неплохо было бы! Пока речи об этом, понятно, не идет, но… знаешь, - посмотрим. Я бы, по крайней мере, не зарекался и против такой возможности. Возьмем, к примеру…
- Леню Феклистова.
- А что? Молодой, энергичный, член партии со стажем. На съезд, там - в ЦК, там - в политбюро, а там, глядишь…
- Не паясничай. Вот про дачу - ты от души говорил. С искренним чувством. Скажи теперь, что ты уже успел на этом нелегком поприще.
- Так ведь, - почти что ничего и делать-то не надо было. Само по себе все успелось. Стихийно. Любой завод в наше время, он что?
- Что - что?
- Если это серьезный завод, он может работать в прежнем почти что режиме, и тогда там непременно сидит кто-нибудь из наших, - чаще всего системный технолог с помощниками, - а если завод очень серьезный, то там, как правило, из наших сидит целая банда. Композитор при паре технологов. Композитор с конструктором и технологом, - и так далее. Сам понимаешь, что после их появления на них довольно скоро начинают замыкаться все сколько-нибудь серьезные вопросы. А значит - на нас замыкаются.
- На тебе.
- На мне. - Керст, не желая оспаривать очевидное, кивнул. - Ну сам посуди, - кто сегодня всерьез, будучи в здравом уме, будет, для производства железа, - получать ЧУГУН в ДОМНЕ!!!
- А несерьзный завод?
- Ну, это, понятно, совсем другое дело. Видишь ли, - от многих заводов в наше время осталась одна видимость. Можно сказать - тень. Рабочие разбрелись чуть ли ни все, до единого, из инженеров - только предпенсионный возраст. И, понятное дело, - директор, главбух и часть заводоуправления, поскольку у нас социализм, так что предприятия не закрываются, и, соответственно, какие-то деньги продолжают идти. Понятно, что в таких условиях они готовы взять на работу хоть утопленников. Сказать, кто приходит, или сам догадаешься?
- Неужто опять твои?
- Тут, понимаешь, - Керст цокнул языком, - через раз получается. В половине случаев - цеховики, потому что, если на заводе, то их и не видно вовсе. Но и они кое-когда бывают прослоены нашими. Так сказать - армированы.
- А план? А продукция?
- А по шее за идиотские вопросы? План - перевыполняется на два процента. Или на пять. Директор при этом в рапортах к руководству формулирует объективные трудности и обеспечивает централизованные поставки… При такой схеме на выполнение плана расходуется процентов двадцать возможностей, зато нет никаких проблем с сырьем. Бывают, конечно, случаи, когда завод все-таки пустеет насовсем. В таком случае считается, что его закрыли на капитальную реконструкцию: что-что, а реконструировать неопределенно долго у нас в стране умеют. Вот в таких случаях… В таких случаях, говорю я, - с пустующими помещениями появляются проблемы…
- Да не бойся ты, не бойся, - ласково уговаривал пытуемого ближайший помощник Гаряева, кандидат медицинских наук Сорокин, пытаясь уловить кончиком иглы его набрякшую вену, - дела твои, прямо скажем, весьма хреноватые, но ты все равно не бойся… Это ж даже и не больно, если дергаться не будешь. Даже почти приятно…
Новые методики позволяли обходиться без прежних токсических, разрушительных доз химикалий, - чуть-чуть самого обыкновенного гамма-оксибутирата натрия, для легкой расторможенности, - и достаточно. Знал бы Игорь Иртенев, к чему умудрятся приспособить его побочные результаты талантливые, целеустремленные подручные генерал-майора, - своими руками удавил бы злополучное исследование еще в колыбельке. Это самое Коррелятивное Гомеостатическое Копирование оставалось пока что далекой абстракцией, а вот созданные для такого случая методики и кое-какие промежуточные результаты, - оказались на поверку весьма полезными для дел вполне конкретных. Это он думал, что промежуточные да непригодные, а для кого другого - очень даже пригодные. Датчики на языке и датчики на гортани, - и полученные на основе статистической обработки тысяч голосов программы речевого синтеза. Микронные микроиглы во всех глазодвигательных мышцах, - и программы локомоторного синтеза зрительного образа. Между прочим - в цвете, потому что для того, чтобы увидеть зеленую точку, глазу надо сделать несколько не то движение, нежели для того, чтобы увидеть точку красную. Микронные микроиглы во всех мышцах предплечья и кисти, - и программы синтеза письменной речи. Наряду с препаратами растормаживающими, существовали препараты, точно так же, - слегка, - усиливающие тревожность, - из того расчета, что человек в первую очередь будет думать именно о том, что больше всего боится выболтать. Кроме того, полный цикл допросов включал в себя этап, в котором медикаментозное воздействие вовсе не предусматривалось: под одним, под другим, - и вовсе без химикалий. Этого должно было хватить во всяком случае, но, в принципе, предусматривалось также введение электродов прямо в кору головного мозга или даже в более глубокие его структуры, - с целью более точной оценки индивидуальных особенностей формирования двигательной реакции. Было и еще кое-что: говорили же Иртеневу друзья, чтобы не лез на старости лет в физиологию, не позорился бы и не смешил добрых людей, - так нет же! Он, видите ли, считал это одним из совершенно необходимых подходов к проблеме искусственного интеллекта. Недостаточным - но необходимым. "Немо - Зеро", устройство уникальное фактически и просто-напросто по статусу, со своей гигантской, практически неограниченной производительностью давало ему возможность обрабатывать колоссальные массивы плохо упорядоченной, почти никак не упорядоченной информации.
Подследственному, по ряду оперативных признаков, - одному из среднемасштабных жучков на ниве м/с-пиратства, зафиксировали голову, а между век вставили специальные расширители, не дававшие ему возможности закрыть глаза и не смотреть на полусферический экран, в фокусе которого он как раз и находился. Раздался негромкий треск, и на экране вспыхнули, завились, закружились сетчатые многоцветные спирали.
- Как тебя зовут?
Жучок ответил истинную правду, но тошнотный бег рисунка на экране изменился по темпу и ритму. Так же, только все менее заметно, он менялся после всех прочих формальных вопросов, а потом человек в кресле вдруг заметил, что рот его открывается словно бы сам собой и из него, как из прохудившегося мешка, вываливается как раз то, что он меньше всего собирался выкладывать в столь неподходящей обстановке. Водоворот линий на экране засосал его существо, ему казалось, что он не успевает даже понять вопрос, заданный давяще-безличным голосом, но при этом тут же слышал, как слышат со стороны, собственные отрывистые, скандированные ответы. После полусотни разных вопросов тот же голос лязгнул, как будто захлопнув дверцу сейфа: "Режим". Аппаратура была настроена и пришла пора настоящих вопросов, к делу подключился сам Гаряев, а кандидат заплечных наук, и диссертацию-то защитивший по закрытой, по этой самой теме, вмешивался теперь только изредка, мягко останавливая шефа, когда тот слишком рьяно несся вперед, либо осторожно направляя его на слишком крутых поворотах. Иногда он делал условный жест, и генерал-лейтенант, которому культура труда была присуща в высшей степени, тут же замолкал, а подключался Сорокин:
- А как он выглядит? - Ласково говорил он и тут же отрывисто приказывал. - Молчи! - И снова ласково. - Ты не говори, ты лучше вспомни, вспомни… Ну, это вряд ли, так что попробуй еще раз… Молодец. Продолжай молчать, ты онемел, ты вообще не помнишь, как говорят, пока я тебе не скажу тебе слова: "Речь" - а пока что вспоминай, вспоминай его лицо…
На экране поменьше постепенно проступало, то размываясь, то проступая со всей четкостью графики и наливаясь все более точными оттенками цвета, чье-то лицо. Когда изображение почти перестало меняться, только изредка подрагивая, если у объекта в мозгах проскакивал какой-нибудь нестандартный ракурс, и "ПолиТоп" Режимного Отдела отбраковывал его, Сорокин занес портрет в память, и все началось сначала. Новые времена - новые требования к технологии допроса: а вот она-то как раз требовала, - в полный разрез с тысячелетней традицией, - чтобы подследственный имел мозг отдохнувший, а восприятие по возможности ясное, поэтому время от времени делались перерывы на прием пищи и короткий сон. Потом Гаряевские оперативники приволокли новую партию задержанных, тех, кто попал в мясорубку следствия по достовернейшим показаниям первого фигуранта. Поистине, одни только эти факты, - технологический гуманизм допросного дела и то, что полностью пропала необходимость на всякий случай хватать и вздергивать на дыбу непричастных, - говорили о наступлении поистине Новых Времен в нелегком деле добычи истины из живых людей. Зато сам по себе механизм расследования с применением углубленных технологий допроса с пристрастием остался неизменным со времен Тиберия: количество похищенных оперативниками Режимного Отдела ограничивалось только его пропускной способностью, так что пришлось размещать подследственных в так называемых Старых Дачах. Они давно пустовали, но специально ради такого случая были расконсервированы и ограждены оградой из бездефектных нитей, густо и хитроумно натянутых между тонкими столбиками, так что любой, попытавшийся преодолеть ограду непременно превратился бы в лапшу. Гаряев исхудал и спал с лица, но продолжал торопить своих сотрудников, потому что лучше всех понимал: вот-вот они своими действиями заденут какой-нибудь чувствительный нерв чудовищного организма "Черного Ромба", и тогда он отреагирует на всю катушку, а не случиться этого попросту не может, и до этого момента надо успеть, добраться до корней, противоестественно сливающихся с верхушкой, и тогда… Тогда расследование может запросто превратиться в войну, и еще черт его знает, кто останется победителем. Опомнившись, генерал-лейтенант раздирал глаза, тер холодные от усталости уши, наливал очередную чашку черного, как нефть марки "бренд", кофе и возвращался к своим отчаянным и непроглядно-мрачным мыслям.
… Мало того, что поимка этого мерзавца, - а он практически не сомневался в плане персоналий, - мало что даст, запросто может оказаться, что и ловить-то некого, и вовсе не потому что соискателя нет в живых, а потому как, в новых условиях, - а ЧТО ЭТО ТАКОЕ - тот же самый человек? Если он продолжает оставаться одной из центральных фигур, то у него почти наверняка другие документы, и запросто может оказаться другое лицо. Другая конфигурация костей черепа. Рост на три сантиметра больше. Особые приметы исчезнут без следа, зато появятся новые. Сабленок утверждал, что не составляет особой проблемы радикальная смена папиллярного узора на пальцах, а возможность изменения "рисунка" радужной оболочки - не вызывает принципиальных сомнений. Тут речь идет уже не о том, что правду не отыскать, а о том, что правды этой попросту не существует. Нет того человека, есть какой-то другой, ничем на прежнего не похожий… и только на это, только на поиск человека, которому неоткуда взяться, - воистину что Человека Ниоткуда, личности, не имеющей права на существование, - парадоксальным образом остается единственная надежда… очень, впрочем, зыбкая.
… Бывшая его, - и как только люди женятся на таких вот стервах? - о нем ни слуху, - ни духу, и никаких алиментов, зато время от времени получает порядочные переводы от несуществующих лиц. Ему сейчас - под сорок, так где ж это у нас всю жизнь мечтает поселиться советский человек, если у него каким-нибудь побытом скопится копеечка?
… А ведь не иначе, как на Кубани его придется искать, - только все это, - бесполезно это, досужие домыслы, и даже если мы возьмем его, то возьмем, не зная, что взяли. Ойй… - натворили мы дел - наворочали, никакой в мире не стало определенности, и даже я не знаю, на кого работаю, и для чего работаю не знаю я, и, может быть, кажется мне одно, а на самом деле - вовсе не на тех, не на то тружусь, на что думаю.
- Ты уверен? Может, кто-то залетный?
- Ага. А Саня Воронов позволит залетному заниматься такими делами на своей территории. Это похлеще будет, чем завалить бабу - в присутствии вполне трезвого мужа. Ку-уда хлеще! За такие подставы убивают сразу, без разговоров, а убитый даже не обижается. Ты, иногда, ка-ак скажешь! Он это, - только не знаю, что могло заставить его идти на такой идиотский риск: он, конечно, мужик рисковый и с гонором, но это…
- Ты говоришь о нем так, как будто являешься его лучшим приятелем.
- Слушай, Григорий, - голос Сергея Ивановича был полон яда, - ты вот не сочти за труд, съездий туда, прямо в областной центр.
- Ну?
- Прямо с утра сходи на центральный рынок…
- Ну?
- Подойди к первой попавшейся бабке, которая торгует у входа семечками. Или пакетами.
- Ну?
- И спроси ее, кто таков есть Александр Сергеевич Воронов! Ответит она тебе или нет, - другой вопрос, но она, в отличие от тебя, - знает!!! И в каждом областном центре, сколько их ни есть на необъятных просторах нашей ненаглядной Родины есть такой человек, которого знает каждая бабка на рынке… Но не ты!!! А что, - ищете?
- Это, сам понимаешь, - государственная тайна, но дело не в том, что ищем мы. Тут куда как более существенно, что активно ищет товарищ Гаряев. У него, к сожалению, весьма реальные шансы, а нам не хотелось бы, чтобы он успел первым…
- Ойй… Про этот вариант я как раз и позабыл, а это непростительно. Слушай… Я чуть ли ни в первый раз за все время нашего знакомства прошу тебя: не сочти то, что я тебе сейчас скажу, за провокацию. Обещаешь?
- Посмотрим, - с омерзительным высокомерием ответил Григорий Фролович, - ты излагай.
- Я предлагаю тебе глянуть на ситуацию под совершенно неожиданным углом зрения: подумай, - а зачем тебе нужно, чтобы его изловила Контора? Не Шефу, не Государственным Интересам, которые непонятно чего из себя представляют, - тебе лично? Я не тороплю, - а пока ты думаешь, я изложу тебе ряд резонов. Попробуй найти, где я кривлю душой, и где тут спрятано мое ядовитое жало… Его поймают, и потрошить его будет, скорее всего, собственный подкожный следователь Юрия Валентиновича. Распотрошат. Дальше-то - что? Может быть - ничего, может быть - будет негласный, но отчаянный торг между твоим и моим шефом. А может быть, - старички возбудятся и наломают дров. От этого никому не будет лучше, а в первую очередь - им. Гриша, честное слово, - они прожили страшную жизнь и теперь, на старости лет, заслужили немного покоя. Бодрая, здоровая старость, при осознании того, что жизнь удалась, и достигнуто вообще все, о чем только можно было мечтать, - это лучшая награда человеку на склоне его дней. Планы перевыполняются, и это правда, Советская Армия крепка, как никогда, и это опять-таки правда, бескрайние нивы колосятся на диво, и самое смешное, что даже это правда, - так что не будем беспокоить таких уважаемых людей столь незначительным обстоятельством, что это не вся правда и даже не двадцать ее процентов… Они сделали все, от них зависящее, так что пусть получат, - право же! - трижды заслуженный покой… Наше дело - поберечь пожилых людей от… От совершенно непродуктивных волнений.
- Предположим, - только предположим! - что ты меня убедил. Что делать-то? Как лично ты предполагаешь останавливать две такие машинищи? Это только как минимум - две, а так…
- Для этого человечество придумало только один способ, - он пожал плечами, - найти первыми.
- И всего-то навсего? - Григорий расплылся в сладчайшей из улыбок. - Только я, знаешь ли, не оперативник. И ты, если мне не изменяет память, - тоже.
- Я лично считаю, что у нас с тобой нет особого выбора, а ты лично - говоришь о несущественных обстоятельствах. Как раз сейчас мы можем и потерять - все, и приобрести - очень много. В зависимости от того, успеем ли мы крутануться, или будем ждать сложа руки…
- Мы! - Взвизгнул Гриша.
- Как хочешь, - с равнодушным видом пожал плечами Сергей, - тогда жди, как баран: у них выбор невелик, - остригут или зарежут. Дурак, - проговорил он, не меняя интонации, - ты забыл, что существует инструмент, специально предназначенный для разрешения именно таких вот ситуации. И не говори, что не имеешь к нему отношения!
По-особому, строенной трелью промурлыкал "комбат" и это означало, что связи просят через "скремблер", по закрытой от всех посторонних линии. Никто посторонний не мог бы этого сделать просто по определению, но, однако же, - факт: голос звонившего был Воронову совершенно незнаком.
- Александр Сергеевич, - проговорил незнакомец, - нам совершенно необходимо с вами увидеться. Право же, - это прежде всего именно в ваших интересах.
- Интересно, - полюбопытствовал Воронов, - а, пытаясь соврать, - вы сказали бы что-нибудь другое? Любопытно было бы узнать, - а что именно?
- Вы даже не удивились, что посторонним известен этот номер?
- А какой смысл удивляться? - Лениво проговорил Воронов. - И без того ясно что либо кто-то сдал, либо где-то прошляпили. И то, что вы не собираетесь рассказывать мне кто и где, - тоже ясно. Интересно только, - зачем я вам понадобился?
- Надо бы встретиться, поговорить о проблемах, представляющих собой обоюдный интерес…
- Я не фотогеничен.
- Простите, - что?
- Мы с вами не встречались, так что, полагаю, вы держите перед собой мою фотку, а я на ней, наверное, похож на идиота. Вот я вам и говорю, что впечатление от снимка может быть обманчивым.
- Хорошо. Я вам сейчас расскажу одну притчу, а там уж вы сами решите, как поступать. Хотя у меня есть сильнейшее искушение положить трубку и предоставить вас вашей печальной судьбе.
- Оп! А мешает вам поддаться искушению исключительно только забота о моем процветании, - или все-таки недвусмысленное распоряжение начальства? Но я вас слушаю: если уж вы знаете этот номер, вас все-таки следует послушать.
- Есть такая страна - Советский Союз, а в нем - Новогородская область. Там, в райцентре Курчино, располагается фармацевтический заводик, комбинат "Новфарм", головное предприятие объединения "Симплекс". Комбинат как комбинат, вот только Режимный Отдел в нем, - и во всем объединении, - возглавляет всего-навсего генерал-лейтенант КГБ Гаряев. Звание, конечно, не самое высокое, зато отчитывается Дмитрий Геннадиевич разве что перед двумя лицами в государстве. Как находит нужным, так и отчитывается. Когда отчитывается. Если отчитывается. Официальный контроль над ним не предусмотрен вполне сознательно, а все неофициальные попытки он пресекает надежно и со всей решительностью. Проблема состоит в том, что в связи с некоторыми обстоятельствами, не относящимися к делу, он приступил к активным поискам одного человечка. Ищет он вовсе не тебя, но тут, как на грех, вы, Александр Сергеевич, умудрились засветиться ТАК, что уж вас-то он по пути не минует, прихватит непременно…
- Это… Не телефонный разговор. Давайте встретимся.
- Когда?
- Через час у "Близнецов". Держите в руке… ну, хоть "Огонек", свернутый в трубку. Подойдет машина.
- А почему не вы к нам?
- Потому что мне не может быть никакого резона вас обижать. А вот ваших резонов я не знаю.
- Вы поскромничали, - сказал вместо приветствия визитер, невысокий жилистый мужичонка с неприметной внешностью и в неприметном костюмчике, зыркнув на Воронова маленькими, острыми глазками.
- Что?
- Ну да. Когда сказали, что не фотогеничны.
- А-а… Это, типа, что на идиота я похож не только на карточке? И откуда такой вывод?
- Да ведь думали, поди, что теперь-то уж, после подвига своего молодецкого, будете пользоваться непререкаемым авторитетом, жить в почете и стричь купоны со своей системы связи? Мол, - и посадят, так и в зоне буду жить, как хочу? Думали, ничего хуже с вами случится не может? Са-амую капельку только ошиблись. Товарища Гаряева не учли.
- Слыхал я о нем, - задумчиво проговорил Воронов, - большая, говорят, сволочь. Ну так на такой работе других и не держат. Если дергаться из-за каждой сволочи, или даже только из-за каждой очень большой сволочи, которая хочет за меня подержаться, так это было лучше с самого начала не жить…
- Сволочи, - как правило, чего-то нужно. Умной сволочи - всегда чего-нибудь нужно. Достаточно бывает понять, чего именно, и можно договориться. Или откупиться. Или подловить интересующегося на этом самом интересе. Возможны варианты, - если есть хоть какое-нибудь пересечение интересов. А тут ничего подобного нет. Единственный его интерес - это через вас добраться до интересующего его лица, и никакие ваши интересы, никакое ваше положение, никакое ваше влияние тут во внимание приниматься не будут. Вы будете материалом, - а потом превратитесь в отработанный материал. Никому не нужный и не интересный мусор, который просто из чистоплотности подцепят на совок.
- Вы говорите так, как будто я уже в его руках.
- Непременно попадете. Даже мы не все знаем о его возможностях, а стопора, - я уже говорил вам, - у него просто нет.
- А кто это - "мы"? Ежели не секрет, конечно.
- У нас маленькая, - правда, очень маленькая, - организация.
- Еще меньше, чем "Моссад"? Тогда это… может быть серьезно. И по какой же это причине маленькая организация хочет увести меня из-под товарища генерал-лейтенанта? Неужели из чистой филантропии?
- В своем профессиональном раже товарищ Гаряев может получить слишком точное представление об истинной обстановке в стране. Недопустимо - точное. Настолько, что это может подвигнуть его на… неадекватные действия.
- В таком случае почему вы меня просто не устранили? Дешево, а уж надежно-то как!
- Мы крайне немногочисленная организация, нам ни в чем не отказывают, но вот ресурсов собственных у нас нет никаких. Мы не можем себе позволить разбрасываться… ничем. Наш статус таков, что, случись чего, - слишком просто остаться на бобах.
- Но, если этот ваш генерал так опасен, то возможен и прямо противоположный выход: устранить его. Нет человека, нет и…
Визитер вздохнул.
- Может быть, вы и правы. Может быть! Но мы настолько крохотная организация, что нам не положено оперативников. Считается, что было бы слишком опасно, - нам, да еще оперативников. А привлечь посторонних мы просто не можем, потому что мы - негосударственная организация.
Воронов задумался, а потом осторожно сказал:
- Поначалу вам и вправду удалось поразить меня в самое сердце, но потом мне в голову пришла парадоксальная мысль: а ведь партийные-то органы - формально к государству не относятся! С формальной точки зрения товарищ Сталин в тридцать седьмом был никто. Но тогда чем вы можете мне помочь, если вы уж такие уж маленькие?
- Мы можем дать вам работу в отдаленных районах страны. Вы даже получите возможность по-прежнему руководить своей… артелью, - это было бы даже желательно, вы понимаете? Видите ли, - изготовление новых, с иголочки, биографий, которые неотличимы от настоящих вообще никак, - это, как раз, часть наших обязанностей. Это мы умеем, без ложной скромности, - недурно. Отсидитесь, пока все не уляжется. Не один только Гаряев, слишком многие жаждут вашей крови. МИД - так просто рвет и мечет, особенно после того, как там узнали, что военные к ракете не имеют отношения, а тому бедолаге голову сняли просто так. А они и внутри страны не так безобидны, как это может показаться. Не забудем и ваших… коллег. Сейчас, когда у вас, помимо естественного авторитета и всего прочего, еще и закрытый канал такой мощности в руках, вас, понятное дело, трогать не должны, - это если по уму. Но вы теперь слишком на виду, и в нашей грешной реальности кто-нибудь обязательно позавидует, или глупо пожадничает, ничего, понятно, не получит, но вам от этого легче не станет…
- Но работа-то хоть приличная?
- Отчасти… отчасти связана с вашей основной специальностью. Вы же, если не ошибаюсь, МАРХИ заканчивали? И не расстраивайтесь так: вы, при всех ваших способностях, не вполне годитесь для нынешнего рода занятий. Вам не гангстерский синдикат возглавлять надо, а просто синдикат. Разница невелика, но она, уверяю вас, - есть.