- Это - нечто поразительное, мистер Спенсер. Я бы сказал - фантастика, если бы этот термин не был чистой правдой во-первых и приуменьшением во-вторых. И, - безусловно, - это самый поразительный успех работы разведки за всю историю…

- Сэр, но…

Попытки вставить слово неизменно оказывались бесполезными. Джорджи - как за глаза называли директора CIA подчиненные, совершенно очевидно его не слышал. Оглушенный свалившимся на него успехом, просто не был способен. Это бывает даже с такими серьезными, состоятельными и суховатыми людьми, как директор: лицо горит, глаза блестят, а до слуха доходит исключительно собственный, чуть срывающийся от волнения голос. Налицо все признаки того опасного инфекционного заболевания, которое лично он перенес в варианте вялотекущем.

- И вот скажи еще, - насчет того, что тебе все это чуть ли не впихнули в рот, - это правда или ты просто из ложной скромности? Но все равно, - невероятная, неслыханная с их стороны глупость. Очевидно, что оставаться в дураках, - просто-напросто их природа…

- Сэр, вынужден напомнить, что они занимаются такого рода практикой более пятнадцати лет и накопили колоссальный опыт. Все растиражировано, массировано и работает с достаточной интенсивностью…

- Не важно, кто растил дерево, плод все равно пойдет на пользу только тому, кто его сорвет и съесть. Не важно, что на такую замечательную штуку первыми набрели, - сдуру или более-менее случайно, - русские. Вы же сами утверждали, что им ничего не идет впрок, и теперь я в этом убедился сам. Мало сказать, что у них вся само валится из рук, у них прямо-таки рот дырявый, не способны даже разжевать и проглотить… А теперь мы им покажем, что они отыскали на самом деле! Там, где у русских было одно применение, у кого-нибудь другого - десять, у нас будет - сто! Пятьсот! Пятьсот тысяч! Так всегда было, и так будет впредь. Это неизбежно.

- Это так, сэр, но у меня было время для подробного анализа возможных последствий, я разработал и привел в докладе целый ряд сцена…

- Конечно-конечно. Мы ознакомились, приняли к сведению, твой доклад со всеми выкладками разбирает целый штат аналитиков, и все такое, но то, что мы уже успели понять, тем более заставляет нас спешить. Разумеется, мы будем предельно осторожны.

Ага. Классическая ария недоумка, из чистого детского любопытства впервые пробующего героин. Гос-споди! Какая же это на самом деле мука, - знать, во что это все выльется, и не иметь ни малейшей возможности как бы то ни было повлиять на развитие событий. Поневоле посочувствуешь Кассандре, Терисию и прочим Нострадамусам тех времен, созданных мрачной фантазией древних греков… и у кого-то еще хватало наивности считать их светлым, солнечным племенем… хотя сказано же, не помню - кем, как бы не ими же: чем ярче солнце, тем глубже тень. А вот ему, ему лично, никогда бы и в голову не пришло, что наступит такой день, когда он очень хорошо, до глубины души поймет - Кассандру. Содержимое его сундуков, - равно как и тот же самый героин, - это ничего особенного, это просто-напросто такие материальные факторы, которые делают будущее пользователя вполне определенным. По крайней мере, - по ряду весьма существенных параметров. Все, как ему сказали, все, как рассчитывали, и, что самое противное, все, как с некоторых пор ожидал лично он. По этой причине скажем себе "все" еще раз. На этот раз просто "все", без пояснений. Потому что зависящее от него он уже сделал, и больше ничего поделать тут не может. Остается позаботиться о себе, точнее - продолжить начатое раньше, когда он, вовсе не ожидая столь щедрого подарка от своих гостеприимных хозяев, начал готовить "похоронку" сам, в силу собственного скромного разумения, и вот о ней-то никто кроме не знает. Слишком увлеклись несметными сокровищами, таящимися в двух сундуках. Были загипнотизированы настолько, что не видели ничего кроме. Итак.

…Взять положенную ему на радостях громадную премию. Взять наградные. Взять скопившееся жалование за полгода без малого со всеми положенными надбавками. И срочно, пока начальство еще теплое, взять длительный отпуск на лечение истасканных нервов. Отправиться в прочно позабытое родовое поместье, уладить все дела, подтвердить все права, запасти все необходимое, огородиться, вооружиться, заминировать все подходы и выходы, забаррикадироваться и зарыться как можно прочнее. Постараться поселить в одной берлоге и жену, и любовницу, причем с женой, если не поймет, - развестись и взять еще одну любовницу. Или, если возникнут какие-нибудь проблемы с разводом, то сильно не заморачиваться, а просто выгнать на хрен, и взять еще одну любовницу. Или двух. И срочно наверстать все упущенное по части обзаведения потомством. Возможно более многочисленным. Сделать все, чтобы о нем забыли как можно более прочно вплоть до тех самых времен, когда всем окончательно станет не до него. И тогда уже попросту стрелять по всем, кто явится без приглашения. И все вышеизложенное нужно делать быстро-быстро. Настоящим системным технологом его, понятно, не назовешь, но уж тем скромным набором, который он вез всем, а привез - себе, он владеет вполне уверенно. Проживет. Лишь бы только НАСТОЯЩЕЙ войны не случилось…

Время от времени он, продолжая улыбаться вдохновенному Джорджи, и не слыша ни единого слова из его речи, останавливал свои, взявшие излишний разгон мысли, поскольку весь опыт хоть и достаточно наполненной, но все-таки упорядоченной жизни, весь хваленый британский здравый смысл не то, что свидетельствовали, а прямо-таки вопияли: да ты с ума сошел! Да: паранойя! Бред! Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! Да: в Наше Время это невоз-зможно! Но остановиться надолго не получалось, потому что, наглядевшись того, как неумолимо сужается воронка решений, уготованная им сутью вещей, он волей-неволей начинал думать о насущном и вытекающем из складывающейся ситуации, одно цеплялось за другое, и он не успевал опомнится, как все возвращалось на круги своя. Мысли разгонялись, как реактор со стержнями, заклинившимися в поднятом положении, и Неслышимая Речь Джорджи парадоксальным образом служила этому процессу катализатором:

… Подумать, где раздобыть, пока не поздно, как можно большее количество Чистых, в первую очередь, понятно, - платиноидов, рения, гафния. Позаботиться, чтобы никто этого не заметил раньше времени. Подумать, как поступить с теми, кто послужит партнерами по добыче вышеупомянутых Чистых. Стащить в поместье как можно больше металлического лома, все равно какого, любого, лишь бы поразнообразнее, тонн пятьсот, и переделать его в чушки фунтов по шесть. Пока никто не в курсе, откупить какую-нибудь крупную свалку, огородить, поставить охрану, чтоб впускала всех ввозящих и не выпускала бы никого вывозящих…

… Но все это ни на йоту не приближает его к решению главной проблемы: как добыть медицину. Тут он пас, слуга покорный, не будет даже и пытаться, так что нужно придумывать что-то другое, сговариваться со Смирновым, чтоб взял ученичка, только где взять такого, чтоб не дезертировал сразу же, как только начнет что-нибудь из себя представлять, чтоб не кинул… Потому что "мозаика" это такая отвратительная штука, которая превращает в совершенно аморальных тварей даже самых, вроде бы, надежных. Вот взять, к примеру, - его. Да ой, но только все равно нужно, все равно как-нибудь нужно решить с этим делом…

Поначалу они, - все, кого смогли сманить, увлечь, направить и вообще - всячески собрать из ведущих частных лабораторий, правительственных центров и крупнейших университетов, - ни во что особенно не верили, относились к предложенному им проекту со скепсисом, и ничего у них, соответственно, не получалось. Потом некоторые, прежде всего теоретики, увлеклись красотой совершенно новых для них формальных идей, - им не требовалось дополнительных доказательств, они и так видели, - и постепенно увлекли других. При этом тоже почти ничего не получалось, но даже те дикие, гротескные результаты первых, неумелых попыток были, тем не менее, настолько интересны, что люди забывали о времени и проводили в лабораториях дни и ночи. Это какая-то загадка природы, но только при освоении какой-нибудь сложной деятельности исключительно по инструкции, какой бы подробной она ни была, когда некому показать, как оно делается по-настоящему, поначалу неизбежно получается фигня, - попробуйте, к примеру, научиться оперировать по учебнику хирургии, сами увидите, что получится. Нет, лучше даже и не глядеть. В инструкциях походя упоминаются действия, которые являются само собой разумеющимися для всех, кто хоть мало-мальски в курсе, но составителям вовсе невдомек, что именно эти банальности являются камнем преткновения для тех, кого профессионалы традиционно именуют "чайниками". Потом кое до чего доперли сами, кое-что подсказали непонятные жучки с западного побережья, которых приволокли ребята из CIA, и кое-когда начало получаться. Примерно то, чего ожидали. Время от времени - даже вполне то, что требовалось. И, как обычно, выявились люди, у которых получалось гораздо лучше других, как будто созданные для нового рода деятельности. В общем и целом контингент оказался таков, что нужда в жучках, которые умели кое-что практически и помогли поначалу, скоро прошла, и они - сгинули, как и не было, и больше их никто не видел.

Одно дело - высокие абстракции, восторги чистого творчества, и совсем другое дело, к примеру, мотоцикл "Эфа". На самом-то деле с вечера была произведена закладка информационного ядра сразу двух сложных изделий, но мотоцикл созрел первым, аж в пять сорок две утра, и, кроме этого, существовали другие веские причины начать испытания именно с него. Отправители посылки постарались не упустить никаких мелочей и в контейнере, среди всего прочего, присутствовал и диск: "Каталог, краткое описание и инструкция по эксплуатации готовых изделий", - всего на 11403 образца, начиная от погружного насоса производительностью десять литров в минуту и кончая какими-то сверхзвуковыми самолетами, конвертопланами и балкерами, - из лейкосапфира, со штампом "Проверено", подписью Ответственного Секретаря, все, как положено.

К этому времени ЭХГ, с которыми поначалу все измудрялись, как могли, свелись к двум основным конструктивным типам: псевдофрактальному, простому, дешевому, но не столь долговечному и нуждающемуся в достаточно квалифицированном уходе, - и основанному на так называемых "полуавтономных микроглобулах". Генераторы этого типа были много дороже, требовали относительно солидного количества Чистых, - и не абы каких! - но зато были способны самоочищаться и самовосстанавливаться очень долго, - никто просто не наблюдал их достаточно длительное время, чтобы дождаться заметной амортизации. Кроме того, их отличала высокая устойчивость к каталитическим ядам. Все, что положено полноценным изделиям класса "В". Именно таким генератором мощностью до трехсот киловатт обладала "Эфа", которая при необходимости могла выдать все эти киловатты сразу.

Уже и до этого у группы "Четки" кое-что, по мелочи, получалось, но когда Колин Ландсберг, уверявший, что является классным мотоциклистом, оседлал "Эфу", когда она, обидевшись на корявое управление, взаправду рванула вперед, чуть не сбросив незадачливого седока, все присутствовавшие как-то вдруг осознали, что этим - переходят некий рубеж, и ничто уже и никогда не будет так, как прежде. Седок - слышал режущий свист, чуть высунувшись из-за щита, очень хорошо чувствовал страшный ветер, выбивающий слезу, судорожно сжимал немеющие губы, чтобы твердый, как пальцы врага, воздух не порвал бы ему рот, а вот зрители не слышали практически ничего.

Помимо всякого рода прорывов и революций в "мозаике", случавшихся чем дальше, тем чаще, но не реже раза в полгода, тут наличествовала еще и эволюция, конструкторы мало-помалу добрались до аэродинамики воздухозаборов и гадючий, шипящий свист, столь характерный для ЭХГ на протяжении первых десяти лет, стал уходить в прошлое. И, в некоторых случаях, ушел вообще. Так что с точки зрения стороннего наблюдателя Колин летел по полю в угрожающей тишине и выглядело это до странного, неожиданно дико. Если бы он не врал насчет своего класса, то, наверное, с самого начала вел бы себя осторожнее, а сейчас, получив обещанные в описании сто километров за две с половиной секунды и пока что сто восемьдесят - всего, он растерялся, а рефлексов, которые позволяли бы действовать не раздумывая, тут не было, - управление электрической машины было очень простым, но довольно-таки существенно отличалось от привычного среднему мотоциклисту. Слава Богу, - хоть рулить было можно так же, как обычно, и поэтому постепенно сложилось время для сознательных действий, так что он, припомнив инструкцию, убавил ток и снизил обороты. Теперь, когда ситуация потеряла характер экстремальной, появилась возможность оценивать и сравнивать. Первое сравнение пришло на ум, когда он, со звериной плавностью снижая скорость, притирался к группе поддержки: как помело на бреющем. Идиотское само по себе, оно, тем не менее, было самым подходящим.

- Вот так оно и бывает с машинами времени, - сказал он давно заготовленную фразу, - и проезжаешь-то всего-навсего один кружок, а оказываешься в другой эпохе.

- Ты это к чему?

- Да так, подумалось. Парни, мы потратили одну ночь на то, чтобы получить вот этот агрегат, и обошелся он нам долларов в двести от силы. Про его конкурентоспособность с мотоциклами я говорить не хочу, - это просто другое транспортное средство. Если мы захотим, то через неделю будем иметь по машине на брата. Если напряжемся, - то получим то же самое через день от послезавтра. Если заморочимся и сделаем бак побольше, то будем через неделю иметь по тачке. Что это будут за тачки, - не знаю, но, судя по этому вот байку, - недурные.

- Нас сюда собрали не для этого!

- А для чего? За месяц работы мы хорошо поработали руками а еще, в конце концов, научились выполнять полученные инструкции. Дальнейшее, как любят говорить у меня в колледже, не несет в себе признаков принципиальной новизны. Можем научить других, и они справятся не хуже. Все.

- У Рама и Джин начало получаться с составлением композиций.

- Это - да, - с уважением кивнул Колин, - вот только до того уровня, который мы наблюдаем в нашем Ковчеге, им лет пять напряженной практики. Как до Луны на карачках. Хорошо в качестве спорта и для умственного развития, но бизнес совершенно нерентабельный. Не то, за что согласится платить деньги наше начальство. Но у меня вопрос ко всем собравшимся: так ли уж необходимы деньги тому, чем мы стали, и при том, к чему мы получили доступ?

- Что-то я не пойму, - с чуть заметной угрозой в голосе проговорил Линдон Ли, ярый республиканец из Джорджии, - к чему это вы клоните, мистер?

В том, что ты чего-то не понимаешь, как раз нет ничего удивительного, - подумал его собеседник, но сам только завлекательно улыбнулся.

- Как это ни смешно, но ничего дурного. Я всего-навсего о том, что, совершенно честно отрабатывая свои деньги, мы можем параллельно прибарахлиться. Шикарно прибарахлиться. Я что-то не помню федеральных законов, которые облагали бы налогом самоделки. Я имею ввиду серьезных законов о таких же серьезных налогах.

Это было слишком хорошо понятно и насквозь близко каждому жителю этой страны. Это - затрагивало и доставало до глубины души.

- Найдут, к чему прицепиться, - раздался безнадежный голос, - у них знаешь, какие крючкотворы.

- А если помалкивать? В смысле, - просто не болтать лишнего? Какая им разница, на каких именно вещах мы набиваем руку?

- Бессмысленный разговор. Отсюда не вынести даже гвоздя.

- Разумеется, бессмысленный. Я же исключительно только в плане чистой теории. Хотя, если всерьез, то, пожалуй, взялся бы воспроизвести то же самое у себя в гараже. Да-да, даже вот этими вот своими корявыми руками. Что уж тогда говорить о Ли…

- Про такую вещь, как авторские права и патентное право ты, понятно, забыл?

- Авторские права-то тут есть, не сомневаюсь… Вот только почему мне никто не покажет автора?!! Где он?!! Где? Ау-у! А авторские права е-есть, это да! А знаешь, что будет? Мы перетаскаем им все каштаны из огня, и тогда нам скажут, что мы - свободны! Спасибо, парни, ваша страна вас не забудет. Дадут горсть крашеной бумаги, и даже, может быть, добавят еще полгорсти в качестве премии. Пожмут руку. А себе возьмут то, что мы тут накопали. Можешь быть уверен, - остальным не удастся даже лизнуть. Даже понюхать! И еще, помяни мое слово, - это будет по всем правилам оформлено законодательно. А действительно, - зачем? Только последний идиот будет плодить себе конкурентов…

- Такими вещами полна жизнь. Так бывает всегда. И тот, кто все время будет помнить об этом, будет всю жизнь чувствовать себя неудачником.

- Никогда, - слышишь меня, а если слышишь, то запомни, - никогда еще вот эти самые не брали себе так много. И не оставляли так мало другим. Ты понял, нет? Они возьмут себе возможность обходиться без денег, оставив себе при этом и деньги, и власть, которая станет тогда совсем уж беспредельной, а тебе, мне, всем остальным оставят только деньги, - сколько дадут. Если еще сочтут нужным - давать.

Вот за это евреев и не любят. Они неизменно несут с собой смуту. Да нет, - они и есть олицетворенная смута. Смута политическая. Смута финансовая. Смута научная. Смута в искусстве. Смута в душе. Все то, что без них было ясно, понятно и не требовало никакого обдумывания, становится смутным, темным, зыбким и ненадежным. Они превращают в болотную хлябь самые, что ни на есть, незыблемые устои. Без него все было бы хорошо. Без него не было бы никаких таких мыслей…

- Хорошо, - угрюмо прохрипел Ли, раскуривая тоненькую сигару, - а что ты, собственно, предлагаешь?

- Я?! Ничего. Как и всегда в тех случаях, когда неплохо было бы поступить хоть как-нибудь, - но только самому. По-своему, а не так, как это нужно Ответственным Лицам. Нет, - он окинул остальных обеспокоенным взглядом, враз утратив давешний напор, - я действительно ничего не предлагаю. Поступок, - это не для таких, как мы.

Конечно, не предлагаешь. Уже предложил. Все, что нужно. И всем. Даже меня не забыл, а теперь притворяется девственницей. Вот за это евреев и не любят. Вот за это я их и не люблю. За то, что слова их слишком часто стоят того, чтобы их обязательно выслушали, какими бы противными лично тебе эти слова ни были.

Джон Джезайя Вонг только слушал и улыбался. Как известно, в мире существует только две великие культуры улыбок, - англо-саксонская и восточноазиатская, китайско-японская, а все остальное можно считать дикарством, темнотой и дикоросами. Он был наследником обеих, прошел обе эти школы, так что и улыбка эта была истинным шедевром. Ежели кто понимает, конечно, - а таких здесь не видно.

…Бывают люди, вроде бы и умные, во всяком случае, - способные, которые имеют всего один недостаток. Они считают окружающих уж совершенно безнадежными идиотами. И поэтому высказывают то, о чем лучше помолчать. Это очень неумно. Потому что тогда твоими способностями начинают пользоваться те, кто тебе вовсе не родственник. Так что не такие уж они на самом деле умные…

… А кроме того он же совершенно неправомерно чуть что употребляет "мы", "нам" - и тому подобное. На самом деле не имея к тому ровно никаких оснований. Как будто у Вонга нет родственников, о которых он действительно должен заботиться. И здесь, и в великом Китае, где, - как раз в Синьцзяне! - по имеющимся у него сведениям, происходит какая-то страшная беда, связанная с уйгурами. Кажется, он знает, что следует предпринять в таких условиях.

Черное, как сапог, подвижное лицо Линкольна Ирвинга сейчас не выражало ничего. Он молчал и в несчетный раз приходил в изумление нечеловеческой мудростью брата Джошуа. Его бездонной интуицией, с которой он почувствовал особую, принципиальную, критическую важность этого дерьмового вроде бы проекта. Почувствовал, и предпринял все возможное, нажал на все мыслимые и немыслимые педали, кнопки и рычаги, чтобы Линкольн оказался в числе приглашенных в проект. И его заставил, буквально выкрутил руки, только что не пинками вбил его, идиота. Который имел глупость сопротивляться. Надо бы при первой же встрече извиниться. Надо бы поблагодарить. Он представил себе, как, при встрече, молча опускается на колени и целует брату Джошуа руку… нет, красиво, но ничего не выйдет. Не принято. Они - не чета каким-то там вонючим макаронникам.

… А эти белые свиньи, поди, решили, что если он - да получил диплом с отличием, и был Первым Спорщиком по математике, то уже стал для них в доску своим. Что они купили Линкольна, и он теперь перестанет быть черным. Да он теперь тем более в доску расшибется, костьми ляжет, чтобы только у черных братьев были стволы и тачки, дома и бабки, вдоволь еды - и, - главное, - реальная возможность наконец-то стать главными. Тем более, что кое-какие соображения в этом направлении у него есть, и остается только обдумать детали. А белый сейчас не сказал ровно ничего такого, что было бы для Линкольна новым, - у него был Джошуа с его всеобъемлющим умом, который никогда не ошибается, который…

А Уилл Бартлет, как обычно, смотрел себе под ноги. Он относился к той, любимой авторами комедий категории умников, на которых что ни надень - все будет, как на корове - седло. Такие в уродливых очках, знаете? Такие с кривыми зубами, видели? У них еще потные руки, нечищеные ботинки и отсутствующий взор? Безнадежные девственники в двадцать пять? Типичные омеги, которым злобная природа подарила, - да какое там - подарила, - коварно сунула, в качестве злобной насмешки, острый интеллект и бездонную память, чтобы, значит, больше мучались.

Нет, он, конечно, ничего. И ни на что такое, особенное, не претендует. Он только чуть-чуть, - сделает десяток-другой бриллиантиков, каратов по десять, чтобы наделать побрякушек и подарить Винди. Нет, он, понятно, ни на что не рассчитывает, он просто так, поглядеть, как она хоть на секундочку удивится и обрадуется. И, хотя он совершенно точно знает, какую гримасу она скорчит следом, какой прием извечного женского дзю-до применит, чтобы в очередной, - бессчетный! - раз плюнуть ему в душу, унизить и растоптать, - он готов пойти ради этого мига на все. Забавно, - это при том, что он видит ее насквозь и вполне отдает себе отчет, что она, в конце концов, порядочная дура. При том, что все ее приемы знает назубок и знает им цену. А все-таки, а все-таки…

… Ну а про то, что отсюда нельзя вынести и гвоздя, это, понятно, - чушь. Довольно-таки заковыристая задача, к решению которой, однако, он уже сейчас видит даже и не один путь. При том, что годными окажутся, скорее всего, несколько…

И тут, как обычно, мозги его включились на полную мощность, рады-радехоньки отвлечься от невзгод и нелепостей бренного мира - на решение задачи.

… А самым смешным вариантом, - он весело улыбнулся своим мыслям, - будет такой, при котором выносить вообще ничего не понадобится. Вынести - ничего не вынося!

- Чего это ты лыбишься? - С подозрением вопросил его Ландсберг. - Я сказал что-нибудь смешное?

- Да нет, ничего, - ответствовал Уильям, с трудом отрываясь от завлекательного проекта Большого Сборщика, - не обращай внимания. Я та-ак…

- Вы ошибаетесь, мистер Освальд. Ошибаетесь точно так же, как ошибались и мы: проект "Четки" кардинально отличается от Манхеттонского Проекта. Собственно говоря, единственное их сходство состоит в самом масштабе. "Манхеттон" - сверхсложный, разветвленный, со множеством работ находящихся в иерархическом соподчинении, но, по сути, один-единственный цикл, в котором все детали направлены к единственной цели, без достижения которой частности не имеют почти никакого смысла. В "Четках" - множество законченных циклов работы с высокой степенью независимости. Это те самые общие соображения, которые на самом деле определяют все. Стиль работы, взаимодействие, характер отчетности, персональный состав заинтересованных лиц, организаций и компаний, находящихся на выходе проекта. Или стремящихся попасть в этот узкий круг.

- А по-моему все обстоит гораздо проще. Парни просто-напросто хорошо устроились и не желают работать как следует. Если мы хотим пробежать за год тот путь, по которому русские тащились пятнадцать лет, это совершенно неприемлемо. И уж вам-то следовало бы знать, что для подобных ситуаций существует испытанное и безотказное средство. Когда штатские делают не то, что нужно, или действуют без должного усердия, к ним просто-напросто надо приставить сержанта. Который просто-напросто поставит перед ними конкретную задачу и добьется ее безусловного выполнения.

- Должен заметить, сэр, что в данном случае потребуется… все-таки очень особенный сержант.

- Ничего подобного. По-хорошему тут нужен был бы именно самый обыкновенный сержант, какой-нибудь с-ин с пятнадцатилетним стажем, но, к сожалению, тут все дело портит уровень допуска. Так что будет вам ваш особенный сержант. Кстати, - вы его знаете. Это Боб Нильсен.

- О, мой Бог… И как же вам это удалось? По-моему, он прекрасно себя чувствовал на ниве частного предпринимательства?

- Такой человек. - Пожал плечами Освальд. - Безотказный. По-моему он даже не раздумывал.

- Говорят, что садистский менеджмент является образом его жизни. Что он не может жить, чтобы не вводить окружающих в непрерывный трепет, и питается ненавистью окружающих. Расцветает от нее. Что он избавляется от сотрудников, которых не удается запугать до поноса.

- Говорят. Это и еще множество подобных афоризмов.

- И такого человека…

- Да. Именно такого человека решено поставить во главе проекта. Как ни печально, таким способом чаще всего удается выйти из тупика, в который завели дело либеральные интеллектуальные гуманисты.

- Все первичные материалы, все базовые инструкции, все отчеты о выполнении конкретных работ, все рабочие дневники - ко мне на стол. Все - это обозначает действительно все. Аарон проследит, чтобы вы ничего, не дай Бог, не забыли. К сведению тех, кто еще не понял: ваше бесцельное время препровождение кончилось прямо сейчас. Работа, какой она должна быть, начнется с завтрашнего утра, ровно в шесть. Все!

- С этого момента работа над тем, что вы так остроумно назвали "прикладными темами", прекращается полностью. Группа переходит на тиражирование базовых комплектов изделий, всего того, что для своего производства требует композиций, состав которых с данного момента объявляется закрытым. Список закрытых композиций получите у мистера Чистовитца. Под роспись. Все свободны!

- Вся личная корреспонденция должна сдаваться мистеру Чистовитцу в незапечатанных конвертах. В нашей стране нет цензуры, и, таким образом, письма, содержащие нежелательную информацию, будут просто-напросто задержаны и возвращены написавшему. Поэтому предлагаю думать о том, чего писать не следует, заранее. Исходящие звонки, содержащие директированную информацию, будут прерываться без предупреждения. Рекомендую добровольно сдать ВСЕ устройства мобильной связи, включая те остроумные самоделки, которые были изготовлены в прошедшие месяцы. Они все равно бесполезны: любые несанкционированные электромагнитные волны блокируются на всей территории базы и полигона.

- А теперь я хотел бы кое-что объяснить вам, мистер Ли. Увольнение из Проекта отнюдь не обозначает, что вы, выйдя за ворота, тут же отправитесь в пивную, к подружкам, на бейсбол, или будете спокойно торговать сведениями высшей степени конфиденциальности…

- Я никогда…

- Если вы еще хоть один раз позволите себе перебить меня, это кончится для вас большими неприятностями… Так вот: увольнение из любой рабочей группы проекта "Четки" обозначает длительный, сопряженный с полной изоляцией период проверки на лояльность. И не факт еще, что вы эту проверку пройдете. Скорее, наоборот. Дело в том, что уволенный и уволившийся в равной степени будут рассматриваться в качестве саботажников: скрытого либо же активного, откровенного соответственно. То есть лиц нелояльных по определению. Решение в таких случаях зависит от руководителя Проекта. От меня. Вопросов нет? Отлично. Свободны.

Улучив момент, Колин Ландсберг поймал Чистовитца, который с унылым видом проходил мимо него коридору.

- Аарончик, - проговорил он ласково, держа того за пуговицу, - я ровно ни на что не намекаю, я просто хочу понять: ты осознаешь, какое именно добро поставлен стеречь, или же это все у тебя просто так?

Аарон, на секунду засунув руку в карман, саркастически хмыкнул.

- Ну я так и думал. Думаю, - не может сын дяди Рувима проявлять такое недомыслие. Дядя был бы очень разочарован, узнав, что у него глупый старший сын.

Он сделал пальцами правой руки движение, как будто закручивал что-то, а Аарон ответил движением обращенной к собеседнику ладони, - вперед и чуть вниз, в интернациональном жесте "Все Путем", иначе именуемом "Будь Спок", и добавил:

- Шарманку я выключил.

- Да нет, зачем? Оставил бы включенной. Я же не собираюсь говорить чего-нибудь крамольного, не собираюсь предлагать родственнику нарушить его служебный долг, и не дай Бог мне когда-нибудь предлагать чего-нибудь подобного… Я просто хотел узнать, осознаешь ли ты, какое именно добро охраняешь… и что сказал бы дядя Рувим, узнав, что ты охраняешь это добро в том числе и от него?

- Папа в курсе. Или в другом случае разве ж я был бы здесь, под началом этого гестаповца?

- Тогда передай дяде Рувиму, что я рад за него.

Рам поднял голову, угольно-черные глаза его были непроницаемы. И вообще по нем никак нельзя было судить, как он отнесся к предложению. Наконец, едва заметно улыбнувшись, он произнес:

- Мне не вполне ясно назначение данного устройства, но соответствующая композиция не выглядит неосуществимой. Откровенно говоря - не вижу особых сложностей. Качество готового изделия, по сути, будет определяться только тем, насколько квалифицированно будет составлен набор требований… Но зачем?

- Затем, что этот ублюдок совершенно меня загнал. У меня не хватает сил, я постоянно хочу спать. И это относится не ко мне одному. Нужно что-то вроде постоянно действующего, управляемого, мягкого стимулятора.

- Сам я не одобряю подобных мер, но если вы хотите… Почему нет? Это было бы интересно. Но только я же совершенно не разбираюсь в биологической проблематике.

- В ней разбирается Юджин. Потому что именно с этой целью его в Проект и пригласили… Помнится, он говорил, что рутинно, каждую неделю делает открытия, за которые в прежние времена без шороха дали бы Нобелевскую. Что важнейшего материала столько, что он уже и не пытается его всерьез оформлять, - записывает суть, и переходит к следующей теме.

- И что?

- А потом пришел старина Бобби и поставил его на тиражирование. В самый разгар исследовательских восторгов.

- Очевидно, это должно быть крайне неприятно.

- Мне трудно судить, но Джин почему-то был очень недоволен и медленно звереет, будучи оторван от своего прямого дела. Он не отказался помочь, - как ты это говоришь? - а, из интереса…

На то, чтобы внести в композицию Рама ма-аленькую поправочку, Юджину, или, точнее, Джино Пиранелли, квалификации вполне хватило. На то, чтобы вытащить из каталога подходящее изделие, - тоже. Оставалось только совместить одно с другим, и это, хоть и с третьей попытки, но удалось в полной мере.

- Ну?

- Это-таки было не так просто, как могло показаться.

- Но ты сделал?

- Пришлось-таки поломать голову.

- А в результате?

- Мне вовсе не улыбалось брать грех на душу… Может быть кто-то скажет, что это не такой уж грех, и даже вовсе не грех, но пусть он сам попробует.

- И ты попробовал?

- Надо было угадать так, чтобы оно оказалось на ночь в той, с позволения сказать, спальне, в которой он спит, просто на всякий случай.

- Ладно. Пачки штопальных иголок, чтобы по одной загонять тебе под ногти, тут не достать ни за какие деньги, так что остается только наблюдать за развитием событий.

- Я подкинул его в корпус его компьютера. А перед уходом активизировал.

- Я в тебе не сомневался. Ну?

- Ну не знаю!

- Тоже верно.

"Оно" могло ждать сколько угодно, активизировалось только в темноте и пользовалось двумя только основными каналами самонаведения: комбинированным инфракрасным и по так называемому "аммиачному градиенту". Вместо грубого жала боевых моделей тут имел место капилляр тоньше человеческого волоса, так что Роберт Нильсен даже и не подумал проснуться, когда он пронизал его кожу на волосистой части головы. После этого включилась программа, направленная на то, чтобы носитель удалился на двести метров по прямой и самоликвидировался.

Само Изделие же, представлявшее собой, по сути, немудреную "композицию второго порядка", с током крови проникло в селезенку, разобралось с соединительной тканью хозяина, и выросло в тонкий коллагеновый тяж. Вот внутри его-то, как в тоннеле, и было развернуто основное производство. По сути, это был элементарнейший из всех возможных паразитов, поскольку, в отличие даже от простейших вирусов, не был способен к полноценному самовоспроизводству в организме хозяина. Зато мириады производимых им частиц буквально наводнили кровь Нильсена.

Сколько-нибудь изощренные "мозаичные" конструкторы, специализирующиеся по медико-биологической части, делая то же самое, непременно позаботились бы о том, чтобы эффекторные частицы избегали распознающих клеток, отталкивались бы от них. Тут, понятно, ни о чем подобном не было и речи, и поэтому руководитель проекта на следующий день после укуса чувствовал себя неважно: что-то вроде легкой простуды с повышением температуры и небольшим ознобом. Изделие подросло, стремясь довести концентрацию эффекторов до пороговой, - иммунитет напрягся, гася его активность, сложилось некоторое равновесие. Но к этому моменту некоторая доля частиц уже проникла в нервную систему, надежно укрывшись от иммунитета, и еще постоянно, понемногу прибывало пополнение. Программа их была простой и незамысловатой: проникнуть во все адренергические структуры во-первых, и снять с них всяческое торможение во-вторых. Избирательность их тоже оставляла желать лучшего, так что досталось и ряду сходных систем.

У Нильсена началась бессонница, он проворочался с боку на бок всю ночь, только на самые короткие промежутки забываясь тревожным, дрянным, утомительным сном, а с утра испытывал странную смесь взвинченности с раздражением. Брался то за одно, то за другое, не в силах сосредоточиться на работе. Чаще обычного возникал за спинами работающих, вонзая в них подозрительный взгляд, так, что у них все валилось из рук. В голове неприятно шумело, сердце колотилось, а в ушах стоял неумолчный звон. Он думал, что это от недосыпания, но в следующую ночь вообще не сомкнул глаз. Пошел к врачу, чтобы тот выписал ему какое-нибудь снотворное, а балбес-эскулап, вовсе охреневший от здешнего безделья, зачем-то начал мерить ему давление. Нильсен схватил проклятый прибор и шваркнул его в угол, высказав медику все, что он о нем думает, а ничего хорошего он не думал. На взводе отправился обревизовать свою банду ученых бездельников. Еще через пару суток, после двух новых бессонных ночей, когда в темноте начинала мерещиться зыбкая, огненная жуть, и он зажигал свет, во время этой процедуры произошло невозможное. Он все-таки достиг своего предела. Прежде всего у него возникло впечатление, что Линдон Ли не слишком спешит к рабочему месту после обеденного перерыва.

- … А чтобы у вас не было лишнего повода для проволочек, впредь всяческие перерывы на ланч, обед, файф о`клок и прочую ж-жратву отменяются! Жратву сначала надо заслужить! Да, заслужить!!!

- Сэр, послушайте, сэр, - сдавленным голосом проговорил Ли, - ваш приказ просто-напросто противозаконен…

- Законы писаны для законопослушных граждан, а не для вонючих саботажников и не для комми, с их приспешниками! - Он побагровел и трясся от бешенства, уже не отдавая себе отчета в некоторой неуместности своих слов. - А лично вам я запрещаю отлучаться даже в сортир! Валяйте в штаны!!! Р-распустились тут!

- Да?! - Взвизгнул ошарашенный всем этим бредом и совершенно осатаневший Ли. - Да я в гробу видал и ваш проект, и вашу пр-роклятую потогонную систему и вас вместе с ними! Пальцем не пошевелю! Делайте, что хотите! Это Америка, сэр, а не нацистский концлагерь!

- Что-о? - Руководитель проекта двинулся к ослушнику, чтобы смести, сокрушить, растоптать и смешать с грязью. - Убью!!!

- Эй! Уберите его от меня, - высоким голосом скулил смертельно перепуганный республиканец, медленно пятясь, - это же форменный псих!!!

И тогда в Нильсена молча вцепилось сразу четверо ученых мужей, по двое на каждую руку.

- Это что, бунт?!!

- Мистер Нильсен! Сэр! - Плачущим голосом пытался докричаться до него Аарон Чистовитц. - Не пачкайте руки, вызовите охрану! Пусть они занимаются своим делом!

Это казалось немыслимым, но это случилось: невероятным усилием воли он сдержался и пока что не впал в разрушительное буйство. Впрочем, о возвращении самоконтроля тоже говорит не стоило: достаточно сказать, что он действительно вызвал охрану.

Исследовательский центр охраняла морская пехота. Примчавшийся по тревоге, - и действительно встревоженный! - во главе отделения сержант, здоровенный лоб родом из Кентукки, моментально оценил ситуацию. Невозможно прослужить сержантом полные восемь лет, не разбираясь в людях и будучи некудышным психологом. О сем предмете лица штатские судят излишне поверхностно, а без этого в армии просто не выжить. Приказ вещь святая, и военному человеку приходится время от времени выполнять идиотские приказы, идиотизм которых ему совершенно ясен. На некоторых этапах службы выполнение идиотских приказов есть составная часть воспитания воинского духа. Прописанные в уставах случаи, когда приказ начальника якобы можно не выполнять, есть чистое ханжество в самом худшем его варианте, а именно ханжество военное. В реальности руководствуются этим пунктам идиоты, безнадежные неудачники и прямые самоубийцы. Для того, чтобы определить момент, когда приказ действительно можно не выполнить, и, наоборот, ни в коем случае выполнять не следует, надо быть истинным профессионалом и уметь с необыкновенной точностью оценивать обстановку.

- Сержант, - палец Нильсена ткнул в сторону Линдона Ли, - арестуйте этого человека!

Тот молча сделал жест двоим из своих людей, чтобы они взяли арестанта под стражу.

- И этих, - палец указал на четверку злоумышленников, давеча державших его за руки, потом голос его сорвался, - арестуйте всех!!! Это банда саботажников, бунтовщиков и пр-редателей!!!

Так. Выпученные глаза, багровая физиономия, жилы на шее, и, главное, безобразно встрепанные волосы. Еще чуть-чуть - и забьется в припадке. Явно не соображает, что творит.

- Сэр, если речь идет о бунте и массовых беспорядках, я обязан доложить дежурному офицеру.

- Сержант! Выполнять!!!

- Ничем не могу помочь, сэр. Я не наблюдаю прямого насилия, а лейтенант Кемпбелл прибудет через минуту, сэр. Я доложил суть возникших затруднений и, думаю, он легко разрешит возникшую проблему.

- Ах, ты…

Сержант увернулся от удара, не сходя с места.

- Сэр, ваши действия опасны прежде всего для вас. Я обязан позаботиться о вашей безопасности. Любыми средствами.

Почуявший неладное лейтенант не замедлил явиться на место происшествия, и бешено брыкающегося Нильсена немедленно доставили в медицинский блок.

- У него давление двести тридцать и пульс сто сорок. Удача еще, что жив. - Спустя полтора часа докладывал по телефону почтенный эскулап. - Приступ дикого буйства. Дал ему лошадиную дозу торазина, так практически никакого эффекта…

- Что с ним, док?

- Явления характерны для целого ряда заболеваний. Возможно, что-нибудь эндокринное. Или острый психоз. Ряд нейроинфекций тоже протекают со сходной симптоматикой. Вплоть до бешенства.

- Понятно. Вам самим, следовательно, не справиться.

- Очень тяжелый случай. Не только не ручаюсь за его жизнь, но даже и первую помощь полноценно оказать не смогу. Его нужно срочно эвакуировать в госпиталь.

- Медицина, по обыкновению, темнит, но в последнее время они все больше склоняются к какому-то там особо злому сорту шизофрении, которая якобы тоже протекает с температурой, буйством и кончается похоронами. Типа того, что он и раньше-то был чокнутый, а теперь, с повышением ответственности, не выдержал и вообще съехал. А пока что плодом его бурной деятельности является широкое тиражирование исходных материалов в каких-то гомерических масштабах…

- Чушь! Нашли шизофреника! Я знаю его тыщу лет, и более здоровой сволочи с более крепкими нервами…

- Отлично. Значит, тебе будет что сказать на комиссии, которую срочно создали для расследования вопиющего случая выбора для ответственной работы явного душевнобольного…

- А-а, вот как, значит? Значит, платить за битые горшки предоставляется мне?

- Так кому-то же надо? А креатура это была твоя, всецело, так что…

- Джон…

- Что?

- А точная величина тиража, - ну, о котором ты говорил, - она известна?

- Официального уточнения пока что не проводилось, так что и цифр никто не называл… А ты хочешь сказать…

- Да. Хочу сказать, что в этом плане шум может быть только на пользу. В смысле - шумок.

- Узнал. Лежит без сознания, постоянно на медикаментах, непрерывно капают какую-то дрянь, чтоб снизить давление, но пара-тройка кровоизлияний как будто бы уже были. Высох на щепку, постоянно температура за сорок. У докторов вид скорбно-отрешенный, говорят, что с такой болячкой шансов практически нет, но врут, потому что на самом деле до сих пор не знают, что с ним такое.

- А ты, понятно, сказал, что сильно волнуешься за его здоровье, а? Или, того хуже, что волнуемся мы все, а тебе - поручили разузнать?

- Что-то вроде того. А что мне еще было сказать?

- Ты все-таки выдающийся лицемер.

- Я математик. И знаю, что не соврал ни единого слова. Потому что беспокоиться о здоровье можно на две стати: как бы не помер и как бы не выздоровел.

- Логично. Печально, потому что именно такого мы не планировали.

- Да ошибочка вышла. Не подрассчитали и опыта не хватило. Ты не жалеешь, что не ограничился чем-нибудь попроще? Ведь сошло бы.

- И упустил бы, - Джино Пиранелли криво усмехнулся, - случай сделать столь выдающийся вклад в патологию? Речь идет не просто о новой болезни, а о целом новом их классе, это же понимать надо!

- Джек, я хочу сообщить тебе одну вещь, которой ты, судя по всему, не знаешь. Или о которой забыл. Дело в том, что конъюнктура сейчас не слишком-то высока. Мягко говоря. Потому что в реальности она чуть ли ни самая низкая с тридцатого года. В свете этого мне совершенно непонятно твое поведение на протяжении… вот уже трех месяцев. Ты стал рассеян, небрежен, недостаточно усерден, а сегодня ты вообще позволил себе опоздать. Можешь не оправдываться, говоря что это - в последний раз, потому что эту фразу тебе скажу я. В следующий раз ты просто-напросто получишь рассчет, без всяких дальнейших разговоров. На твое место уже сейчас найдется десять желающих, квалификация которых по крайней мере не ниже. Через месяц их может быть двадцать. Все!

- Простите, шеф, - с подозрительным смирением проговорил подчиненный, - проспал. Видите ли, - допоздна засиделся, делая вот эту штуку…

С этими словами он нырнул куда-то под стол и извлек из объемистого старомодного портфеля, - а он никогда не приходил ни с чем подобным раньше, - что-то, до крайности напоминающее мягкую детскую игрушку. Забавную пушистую зверушку в стиле старого, доброго Диснея, с симпатичной мордочкой и глазами-бусинками, размером примерно с небольшую кошку.

- Представляете себе, - продолжил он, как ни в чем не бывало, - сделал сам, с собственным, вполне оригинальным дизайном, на основе совершенно невыразительной базовой модели.

- Я понял: ты свихнулся.

- Тс-с! Немножко потише. Ты еще не знаешь названия. Не поверишь, - я прямо-таки голову сломал, думая, что это может быть, но потом понял: на самом деле это саблезубая морская свинка.

- Саб… что?

- А что такого? Почему может существовать саблезубая морская собачка, а Саблезубая Морская Свинка - не может? - И вдруг отрывисто произнес. - Смайли, - ат!!!

И в ответ на его голос существо на столе вдруг напряглось, будто готовясь к прыжку, жутковато прищурилось и разинуло непомерно широкую, раскладную, как у некоторых рыб, пасть, полную жутких зубов.

- Оригинальная конструкция, не правда ли? За один прием отхватывает полфунта плоти, прыгает на четыре метра в длину, на два - в высоту, а сейчас действует в режиме охраны… так что постарайтесь не делать резких движений. И резких звуков тоже лучше не издавать, - просто на всякий случай.

- Что это значит, - вдруг занемевшими губами вопросил начальник, но все-таки, как ему и сказали, шепотом, - или вы и вправду рехнулись, Джек?

На острейших, как шило, зубах твари, на самых кончиках, показались мелкие, как маковые семена, капельки желтоватой жидкости.

- Забыл сказать, что она, разумеется, очень, очень ядовита… А вот ваше предположение вынужден решительно опровергнуть, - я никогда еще не чувствовал себя до такой степени нормальным. И не перестаю удивляться, - как же, однако, мало требуется человеку для счастья. Всего-навсего козыря, который позволяет ему, наконец, не бояться увольнения и, вместо этого, делать, что ему заблагорассудится.

- Вы что, - получили наследство?

- О, лучшее в мире. Всего-навсего свободу. Не ту, понятно, выморочную, превратившуюся в Бог знает что декларацию, а настоящую. Когда тебе наплевать. Мне, например, наплевать, уволите вы меня, или нет. Наплевать, заплатите ли вы мне выходное пособие. Поступайте, как хотите. Может быть, я буду с вами судиться, - не для того, чтоб выиграть, а просто так, помотать нервы, - а, может быть, - нет, и просто-напросто пристрелю вас спустя какое-то время. А может не буду. Не знаю. Плевать. Не три месяца. Полгода. Потому что именно полгода тому назад я купил за бесценок заброшенную ферму в Айдахо, в страшной дыре, и с тех пор был занят ее обустройством. Я снял все сбережения, продал все, включая дом, ликвидировал все активы, взял ох-хренительную ссуду, которую постараюсь не отдавать, и теперь являюсь бездомным бродягой. Но! Это только до тех пор, пока я окончательно не зароюсь в своем логове. Спрячусь от судов, от кредиторов, - он мечтательно улыбнулся, - и рассчитываю вскорости достигнуть совершенства, - завязав платить налоги…

- И как же к этому отнеслась твоя Дайана?

- Я уже говорил и теперь могу только повторить: плевать. Это то, что стремительно переходит в категорию прошлого. Уже перешло. Еще тогда я сошелся с одной мексиканкой, полуграмотной, но зато задастой и без претензий, она уже там, на хозяйстве, так что теперь Дайана может вести себя, как ей заблагорассудится. Больше я не желаю никаких сложностей. Все!

- Скажите все-таки, - что это за пакость?

- Смайли, детка, - ты не обиделась на дядю? Не стоит, дядя у нас дурак… Оттуда же, откуда и все остальное. Совершенно новый вид прикладного искусства. На моей ферме почти что все в этом роде.

- Ведь найдут.

- Господь навстречу. Только не думаю: когда то же самое распробует достаточно много людей, всем станет не до меня. А случайно набредших, понятно, придется того…

- Убивать?!

- Ну зачем так сразу, - "убивать"? Экстремист вы, шеф. Проявлять строго индивидуальный подход в самых широких пределах. Вдруг мне потребуются бесплатные работники? Или свежие бабы? Просто свежие сплетни, наконец? Но для налоговых инспекторов, особо твердолобых видов полиции, судебных исполнителей и, разумеется, всякого рода Отрядов Самообороны, коих непременно возникнет чертова уйма, не исключен и ваш подход. Скорее всего - в варианте несчастного случая, но вовсе не обязательно. Нельзя заранее исключить также и показательные примеры, должные произвести впечатление.

- Вы скверно шутите.

- Я серьезен, как никогда. И, если бы вы нуждались в моих советах, мог бы сказать, что и вам следует прекратить заниматься всякими глупостями вроде бизнеса. Это же несерьезно, в конце концов! Хотя, - он бросил на собеседника мимолетный взгляд, - с другой стороны, - куда-а вам!

- И какое же занятие вы сочли бы для меня более подходящим? Если бы вдруг я все-таки попросил бы вашего совета?

- Я отвечу. Бесплатно, но по существу и искренне. Так что цените. Единственным подходящим занятием в наше время я считаю спасение собственной шкуры. По принадлежности таковой. А единственным средством для этого, в свою очередь, является максимальное сокращение всяческих контактов с людьми в очень близком будущем, когда появится масса никому не нужных индивидуумов, которым тоже ничего не нужно от окружающих. Понимаете? Вот вы вдруг стали мне совершенно не нужны, мне от вас ничего не нужно, и я никоим образом от вас не завишу, так что нет никаких причин для того, чтобы не дать вам, к примеру, по физиономии. Я воздерживаюсь от этого, в общем, без причины, и роль тут играют совершеннейшие пустяки: то, что вы были в роли босса не таким засранцем, как могли бы, остатки старых предрассудков, которые я непременно изживу, застарелая, как язва, осторожность и попросту приподнятое настроение, когда по привычке хочется любить ближних. У многих, очень многих подобных мотиваций не будет, и они вам все-таки дадут по морде. Или ограбят. Или пристрелят, - причем все это просто так, без причины, потому что захотелось и за это ничего не будет. В принципе нет ничего опаснее людей, которые вдруг стали вполне свободны в своих действиях, и, в свете этого неопровержимого тезиса делается совершенно непонятно, почему мы все еще живы? Особенно если учесть, какие, в сущности, пустяки удерживают нас от полноценного, - как у атомной бомбы, - самовыражения…

Собеседник, содрогнувшись, взглянул в его глаза, ставшие пустыми и бездонными, и поверил не разумом только, но - всем своим существом, до глубины потрохов. Действительно - пустяки. Вот возьмет - и выдаст прямой в челюсть, а ответить будет нельзя, потому что тут, всего лишь в ярде, - Смайли, который прыгает на пять ярдов. Возьмет - и пристрелит, если вздумаю подать в суд. Легче всего было бы успокоить себя, решив раз и навсегда, что Джек свихнулся, но что-то, - даже и помимо присутствия симпатяги Смайли, - не позволяло ему прийти к этому успокоительному выводу. Это что-то извне. Что-то такое, встречу с чем хрупкая психика его не перенесла, превратившись в нечто совсем другое. Оно пришло, - и обратило дельного, но, в общем, самого обычного инженера, по сути, - исправного клерка в существо непредсказуемое и непостижимое, а потому - опасное, как адская машина. И это не вирус, не яд, не наркотик, а что-то куда более глубокое, зараза куда более страшная. То, чего душа этого человека жаждала, как, очевидно, бомба жаждет запала для того, чтобы, наконец-то, начать жить по-настоящему, а не в полусне, граничащем с небытием. Может быть, - может быть! - каждому из живущих предназначено, есть где-то, в реальности или в потенциале, что-то подобное, вот только везет единицам. Этому - повезло, и враз, в считанные мгновения все прошлое стало не то, что неважным, а не имеющим ровно никакого значения, и дальше в жизнь отправился подменивший прежнего, совсем другой человек, который только притворялся прежним, наслаждаясь своим лицемерием и гнусно хихикая в душе.

С некоторых пор брат Джошуа повадился ходить в белоснежных ризах, что в сочетании с черным, как калоша, лицом и особливым головным убором, который украшал натуральный обезьяний череп, давало совершенно потрясающий эффект. Запас белых одежд он возил с собой, в своем трехтонном "Mark - 60.11.52", для смены, как только чуть потеряет свежесть прежний комплект. Творение Линкольна Ирвинга было названо без изысков, по порядковому номеру в "Каталоге…", поскольку родное название "Джейран" ни о чем ему не говорило. В дальнейшем этот принцип прижился и стал общепринятым, - даже после того, как было сделано немалое число собственных наработок. Тогда "Каталог" просто-напросто расширили и приспособили к собственным потребностям, организовав по принципу Открытых Таблиц. Исключительное изделие сопровождали тачки более скромного вида, но тоже бронированные, в числе трех - десяти штук, в зависимости от важности экспедиции.

Перво-наперво были приведены к общему знаменателю черные банды в самом Гарлеме. Брат Джошуа начал проповедь касательно того, что продавать наркотики своим братьям - грех, а когда его не поняли, то приступил к практическим действиям. Закованные в доспехи из тубулярного углерода "масаи" из числа приближенной паствы хватали "пушеров" и увозили в неизвестном направлении, после чего их никто не видел, при малейшей попытке сопротивления, - безжалостно стреляли ослушников. Три-четыре неслучайных трупа ежедневно, десятки исчезнувших без следа, - такого здесь не видели уже много десятилетий. Оптовики - взвыли, собрали конгресс, но из этого ничего не вышло, потому что Джошуа оказался сильнее. Приблизиться к нему оказалось невозможным, были схвачены и после чудовищных пыток убиты впопыхах посланные киллеры, были убиты вместе с семьями и приближенными заказчики, - те, кто не успел свалить из города, - а также те, кто не осознал глубины случившихся перемен, и продолжали торговать дурью вопреки запрету. Были убиты безнадежные наркоманы, главари молодежных банд, не пожелавшие подчиниться. Те, кто поначалу противились, но до конца все-таки не пошли, были выпороты пятнадцатифутовым бичом, - точь-в-точь таким, как двести лет назад на хлопковых плантациях, - и изнасилованы при свидетелях. После этого все остальные как-то довольно быстро уверовали в его правоту и богоизбранность.

Образование иных политических течений вообще подчиняется тому же закону критической массы, что и делящиеся материалы в атомной бомбе: вот только что еще Имярек был "дешовым фигляром" и предводителем банды "отщепенцев" либо же "отморозков" (они же "политические маргиналы"), о коих серьезным людям и говорить-то зазорно, - и вот уже он Отец Народа, находящийся во главе Руководящей И Направляющей, а в число отщепенцев как-то разом попадают те, кто раньше имел неосторожность остроумно осмеивать каких-нибудь христиан, мусульман, приверженцев кагана по имени Темучин, национал-социализма или одного радикального течения неправильно понятого и убого истолкованного марксизма. Эффект оказывается особенно сильным, когда принадлежность начинает давать какие-либо реальные выгоды и преференции. Зато вот быть негром (пардон: "афроамериканцем" - разумеется) и при этом не верить в то, что Христос на самом деле был чернокожим, которого именно за это распяли белые, и при этом не платить десятину Понятно Кому стало немодно, неприлично, непрактично и небезопасно. Брат Джошуа организовал масштабные переговоры с руководством негров-мусульман, вел их не менее трех суток, постепенно вовлекая все большее число адептов, а потом прихлопнул их всех одним махом. В тех районах, которые контролировал он, полиция перестала появляться вообще, поскольку, ко всем прочим мерам, проезжую часть перегородили практически невидимые изгороди из боразоновых нитей толщиной в три сотых миллиметра, которые снимались по мере необходимости специальными устройствами (Mark 80.01.15) буквально за считанные секунды, - и больше никак.

Накушавшись пайотля в компании ближайших приверженцев, он только поначалу пророчествовал и изрекал, а потом впадал в некое подобие хвастливого цинизма, и утверждал, будто белые - настолько выродились, что сколько-нибудь решительный человек может делать с ними что угодно, не испытывая никаких затруднений и без малейшего вреда для здоровья. Линкольна Ирвинга, входившего, по понятным причинам, в число самых-самых, - коробило, но у него, в отличие от многих и многих, хватало ума по крайней мере помалкивать. Свою доктрину о вырождении белых брат Джошуа начал претворять в жизнь все-таки с пуэрториканцев, колумбийцев, мексиканцев и прочих латиносов, особливо из числа незаконных мигрантов. Он обложил их неким подобием налога для неверных, и некоторое время все шло хорошо и замечательно, поскольку среди этой публики не было и не могло быть никого, подобного Линкольну Ирвингу со товарищи. Мигранты пробовали выходить на улицы, и тогда полиция разгоняла их днем, а "масаи" резали их предводителей ночью. Потом, убедившись в тщете обычных путей, мексиканцы отыскали соплеменников в университетских кампусах, которые с определенного момента гудели, как растревоженные ульи. Те прониклись и вошли в суть проблемы.

Дон Себастиан Гусман, тщательно обдумав сложившуюся ситуацию, подвел итог, отдав неукоснительный приказ, который был столь же неуклонно выполнен: во первых - уступать, во-вторых - избегать конфликтов с черномазыми ("Разумеется, - сказал он со слабой, чарующей улыбкой, - термин этот никоим образом не относится к темнокожим из числа собравшихся, а только и исключительно только к погганым ниггерам, уроженцам США, которые, вне всякого сомнения, относятся к вовсе другой человеческой породе". Следует сказать, что никому из собравшихся и в голову не пришло отнести эту кличку к себе, - настолько хорошо все понимали, о ком именно говорится.), в-третьих - терпеть даже самое вызывающее поведение, а в четвертых - готовиться. Он скажет, как именно.

- Я даже не буду вас уговаривать в необходимости послушания. О тех, кто думает, будто понимает лучше, и решит избрать другую линию поведения, позабочусь не я, позаботится преподобный Джошуа со своими масаями, его последователи в других штатах, и полиция. Единственное, на чем я вынужден настаивать, так это на необходимости молчать, согласны вы или не согласны, войдете в дело или предпочтете оставаться сами по себе. Потому что заботу о болтунах мы возьмем уже на себя.

Процессы, начавшиеся в экономической сфере страны, бывшей истинным воплощением предпринимательства, после того, как в нее была буквально вброшена "мозаика" в ее развитом, достигшим критического уровня самодостаточности виде, так же напоминали полукустарные потуги времен "Черного Ромба" в СССР, - с соответствующим развитием ситуации в дальнейшем, - как взрыв вулкана напоминает пожар на торфянике. Даже очень большой. Чтобы описать их хотя бы в самых общих чертах, понадобилась бы книга побольше предыдущей. Процессы, однажды начавшись, разгоняли сами себя в лучших традициях положительной обратной связи, - а вот подходящих тормозов тут, где все было направлено к наибольшему удобству проявления частной инициативы, не было и в помине. По крайней мере поначалу. Как это и обычно бывает с начинающими потребителями наркотиков, поначалу имели место попытки внедрять технологии "мозаики" потихоньку, осторожненько, так, чтобы, не дай бог, не прознали конкуренты с чиновниками федерального правительства, - и чтобы, значит, сразу же бросить, ежели что пойдет неладно. Вот только беда в том, что слишком быстро выяснялось, что эти самые конкуренты в то же самое время заняты примерно тем же самым, а опасение и смутные слухи заставляли предполагать самое худшее. И тогда, плюнув на осторожность, корпорации втягивались в гонку, по напряженности своей далеко превосходящую пресловутую гонку вооружений. Новые образцы выбрасывались на рынок быстрее, чем потребитель успевал оценить прежние, моментально создавались гигантские и дутые состояния, а до некоторых уже, параллельно, начало доходить, что деньги - это слишком ненадежно в новые времена, и пора позаботиться о иных способах и средствах контроля над ситуацией. До немыслимых, невиданных ранее высот, "до самого неба" взлетели цены на самые, вроде бы, незавидные земельные угодья, но тот, кто продал, недолго радовался барышу, потому что довольно скоро в голову ему закрадывалась мысль и простая, и парадоксальная: а что, собственно, он будет делать со всеми этими деньгами? Не было достаточного запаса времени, чтобы сколько-нибудь эффективно успело сложиться что-нибудь, напоминающее "менделеевский" банк и систему ПЭР-ов. Некоторые, очень немногие, успели дойти до подобной концепции, и даже, отчасти, преуспели, но системы - не было, не успела сложиться, просто не поспела за стремительно развивающимися параллельными процессами. Отдельные производства и целые отрасли исчезали, - точнее, не успевали исчезнуть, - а на их месте уже возникало нечто совсем, совсем иное, с другими людьми. Предприниматели выгоняли на улицу миллионы работников, а другие миллионы, - ну ладно, пусть сотни тысяч, - сами уходили от хозяев, поняв, что могут обойтись и без них, - или же только возомнив, что способны на это. Все эти, и еще многие, многие другие процессы, происходили параллельно и сразу, накладываясь друг на друга, интерферируя, и образуя такой клубок, что разобраться в нем было бы совершенно немыслимо, и в считанные месяцы далеко превзошли своей сложностью все, что в Советском Союзе растянулось на десятилетие. Поэтому и ряды служащих во всех эшелонах и структурах власти здесь поредели с пугающей скоростью, как будто вернулась Черная Смерть и в считанные мгновения обрушила все обычаи, все привычки, все институты человеческого общества. Это неприятное сравнение усугублялось тем, что многие покидали службу, не удосужившись даже предупредить об этом своем намерении. И не в последнюю очередь это относилось к стражам порядка и военным: они оказались куда как востребованы когда, к примеру, приходилось делить кладбища автомобилей, - чрезвычайно модное одно время развлечение, - и в других, столь же спорных ситуациях. Отставники, как прежние, так и свежеиспеченные, нередко захватывали контроль над обширными территориями. Но так же, как и на другой стороне Земли, наиболее устойчивыми оказывались сообщества, сумевшие кооптировать в свой состав тех, кто научился прилично разбираться в "мозаике". Мнение преподобного Джошуа о белых американцах было не лишено оснований, но, как и любое изящное обобщение, содержало только часть истины: WASP, при всех своих недостатках, в среднем были все-таки наиболее предусмотрительны, последовательны, методичны и организованы в своей деятельности. По крайней мере многие представители именно этой группы быстрее всех проанализировали происходящее сейчас, и лучше всех сообразили, что будет потом. Поэтому, когда все прочие опомнились и кинулись отнимать у них освоенную землю, потери конфискаторов неизменно оказывались слишком велики. Непомерно. Так, что порой целые отряды исчезали без следа, угодив на заранее приготовленные рубежи обороны. Внезапно оказалось, что овчинка во всяком случае не стоит выделки и их, постепенно, оставили в покое в их огороженных усадьбах. Пока же страна тлела миллионами мелких конфликтов, пованивало удушливым, смешанным с паром, дымком, как от прошлогоднего стога сена, что преет себе, потхоньку разогреваясь изнутри, пока не придет пора, наконец, вспыхнуть, теряла связность, потому что прежние связи рушились куда быстрее, чем успевали образоваться новые. Иной раз доходило до вооруженных стычек, молниеносных и опустошающих, как это бывает и всегда, когда с обеих сторон воюют новобранцы, вооруженные оружием сокрушительной силы. Они, порой, далеко превосходили гангстерские войны времен Сухого Закона и Великой Депрессии, так, что и свидетелей-то не оставалось, - и все-таки прежнее до поры, до времени сохраняло видимость жизни. Великая, спасительная сила привычки, простая человеческая инерция сохраняла ее, - но число людей предприимчивых в этой стране оказалось слишком велико, и, казалось, не хватало только какого-нибудь пустяка, малой искры, чтобы то, что тлело, полыхнуло ярким пламенем.

В три часа ночи по местному времени сразу шестнадцать "Mark 01.99.27" зашли на Гарлем со всех сторон, в старом, добром "звездном налете". Эта модель была выбрана без долгих споров, за свойство невидимости для радаров, солидную грузоподъемность в 15 тонн, - а еще за свойство полноценного трансформера: выращиваемый в компактной форме, не превышавшей по размерам среднего "джипа", при нужде он разворачивался в рабочую форму за какие-нибудь полчаса. Никто не знает и теперь уже не узнает, был ли дон Себастиан Гусман гением сам по себе или же у него были все-таки консультанты из СССР, но только средства он применил те же самые, испытанные.

Сначала тридцать две двухтонных бомбы синхронно ушли вниз, образовав широкое неровное кольцо более двух миль в диаметре, их аккуратно навели на улицы и дворы, а потом их одновременно подорвали на высоте нескольких метров от земли. Создатели именовали эту методику "иерихонской трубой" и не зря: земля вздрогнула, утробно вздохнула, словно собираясь разверзнуться километровой пропастью, и над обреченным городом вспухли плотные облака взрывов. Дома, накрытые солитоном, рассыпались кучами мусора, оседали, проваливаясь внутрь себя, неряшливо валились на бок. Район практически мгновенно превратился в безжизненные руины, бесчисленные короткие замыкания подожгли газ из разорванных магистралей, и пожар начался сам собой, но, как будто этого было недостаточно, с самолетов было сброшено полтораста тонн тетрауглерода в виде одноименно заряженных частиц. После этого нацело разрушенный район затопило зеленоватое, как свет гнилушки, ацетиленовое пламя и начался огненный ураган. Стоит ли говорить, что преподобный Джошуа при этой процедуре не пострадал. Пострадал его авторитет - безусловно, сократилось, и значительно, число его сторонников и приближенных - несомненно, были утрачены движимость, недвижимость, имущество, активы и милые душе мелочи - не без того, но вот шкура. Шкура, хоть и черная, осталась не то, что необугленной, но даже и не поцарапанной. Но это не так уж и важно. Как будто ночной инцедент этот послужил детонатором, и страна взорвалась сразу и вся. Рассыпалась перекаленным стеклом. Да, латиноамериканцы, живущие в США, устроили Варфаломеевскую ночь по всем правилам, а она, как известно, проводилась не в одном только Париже, а по возможности, во всей стране сразу. Масштаб и результаты, правда, были несколько не те, но все-таки. Да, афроамериканцы по мере сил и возможностей ответили. Но главным деструктивным фактором послужили неисчислимые полчища обывателей, разом хлынувшие из мегаполисов. Предыдущий период достаточно хорошо подготовил их, чтобы они всего боялись, и никому уже не верили, поэтому осознание того, что мегаполисы - наихудший вариант ловушки в сложившихся обстоятельствах, после "Гарлемской Полунощной" пришло практически одновременно ко всем. После этого практически все крупнейшие города США взорвались, как бомбы. Маленькие городки одноэтажной Америки, освоившие "мозаику" вполне на уровне, закрылись и ощетинились стволами так густо, как только смогли. Стоит ли упоминать, что с этой целью перво-наперво перекрывались шоссе, на которых как раз распологались города и городки. Некоторые - смогли отсидеться от нашествия многомиллионных орд новых кочевников, некоторые - не вполне, а те, что отстали от новейших веяний, не смогли вообще. В таких случаях от них оставалось только полностью опустошенное, загаженное, мертвое место, а те, кто так рвался сюда, как в Землю Обетованную, посидев, вдруг понимали почти полную бесполезность дальнейшего сидения и двигались дальше. Кто мог, понятно. Те, кто уцелел в ходе штурма, те, кто смог снабдить себя горючим. По всем практически дорогам и по всем направлениям без особенной цели шарахались, постепенно тая в числе, гигантские толпы людей, более-менее моторизованные и уже вовсе пешие, а направления эти зачастую оказывались сходящимися. Порой эти стада или отбившиеся от них группы тыкались в старые и новейшие поместья новых землевладельцев, но почти всегда откатывались, неся колоссальные потери или же погибая полностью, потому что изгороди неизменно оказывались сделаны по последнему слову оборонной техники и тщательно, порой в три слоя огня, пристреляны боевыми автоматами. На следующем этапе вдоль вдруг опустевших шоссе остались только бесконечные свалки непохороненной людской падали… Армейские структуры во многом сохранились и начали восстанавливать порядок, что по факту обозначало образование обширных территорий, контролируемых теми или иными соединениями.

Флот - статья вообще особая: захватив практически все порты, они перешли к тактике крупномасштабного пиратства, как морского, так и набегового, а уровень флотских специалистов позволил им постоянно развивать "мозаичные" технологии и конструкции. Было выработано разумное правило, - не связываться с русскими, - но неизменно находились горячие головы, и поэтому со временем, лет за пять, пиратские авианосцы и подводные корсары с крылатыми ракетами на борту были потихоньку задавлены, - остались сущие пустяки.

Вслед за этим, в той или иной мере, пришел черед остальных стран, и, разумеется, сильнее всего пострадали наиболее цивилизованные и с самыми развитыми рыночными чертами экономики. Впрочем, зачем рассказывать о тех реалиях, о которых вы и сами знаете. В которых сами живете. Человечество, как известно, уцелело и теперь стремительно восстанавливает утраченную было численность. Уцелела Природа, и происшедшее даже пошло ей на пользу, поскольку очистило от накопившихся отходов во-первых и снизило антропогенную нагрузку во-вторых.

Истины ради должен упомянуть, что, как это ни странно, произошли некоторые незначительные изменения в Географии: дело в том, что в Прежние Времена Земля имела на четыре острова больше: Козий, Хабамаи, Яан-Майнен и Великобританию. Проснулись, это, однажды ирландцы, собрались привычно плюнуть на юго-восток, - ан плевать-то и некуда. Пусто.