Лирическое отступление четвертое, политическое

1998 год. Москва. Конец лета.

– ...дь! – гнусно выматерился генерал-майор.

– Это точно, – согласился Волков и опустил голову. Ему было очень стыдно, потому что он подвел командира.

Вообще-то он, как любой, не первый год тянущий армейскую лямку офицер, особого уважения к генералам не питал и был совершенно прав. Через очень многое и многих приходится переступить человеку, чтобы попасть в отряд лампасоносителей и это, поверьте, накладывает серьезный отпечаток на представителей славного клана. Впрочем, даже среди данной популяции военнослужащих встречаются нормальные особи, правда, очень редко.

Генерал-майор Ярилов Е.В. как раз и был тем, подтверждающим правило, исключением. Умнейший, искусно косящий под потомственного крестьянина мужик, он пришел в свой высокий кабинет не с паркета. Двадцать лет без малого он мотался в компании себе подобных по странам и континентам, выполняя данную страной команду «Фас!». Два года Ярилов командовал вошедшим в легенду Совой. В управлении шепотом поговаривали, что когда-то он вместе с тем же Совой служил в группе ТОГО САМОГО Большакова, но в это мало кто верил, уж слишком много из того, ЧЕГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, приписывалось ТОМУ САМОМУ. Хороший, в общем, был дядька. Мог наорать, обложить семиэтажным, треснуть кулачищем по столу так, что в кабинете приходилось менять мебель, но Егор Валентинович был надежен как бетонный ДОТ и своих никогда не сдавал.

Его не очень привечало вышестоящее начальство, потому что Ярилов не умел быть ласковым. Не брал взяток, не крышевал бизнес, не имел загородного особняка рядом с «остальными нашими», за что считался всеми ими осколком третичной эпохи и выжившим их ума динозавром. Несколько раз его собирались выгнать на пенсию, но каждый раз решение отменялось, и выслуживший все сроки генерал продолжал командовать, как умел. Уж слишком «расстрельной» была занимаемая им должность, вот и не находилось дураков среди желающих возвыситься.

– Напомни, кто с тобой туда летал.

– Ящер, то есть капитан третьего ранга Шабалин, майор Марецкий и старший лейтенант Коваленко.

– Сколько молодому до капитана остается?

– Два месяца.

– Теперь хрен дадут.

– Это точно.

За две недели до описываемых событий Волкова с тремя офицерами его группы послали в одно очень демократическое европейское государство решить некий вопрос. Вопрос был решен, вот, только...

– Нашумели, наследили, можно сказать, обосрались, – грустно молвил генерал и тяжело вздохнул.

– Товарищ генерал...

– Ладно тебе, не на плацу!

– Егор Валентинович, а как можно было иначе?

– Если бы я знал, как иначе, то не разговоры бы с тобой разговаривал, а взял бы за ноги и бил башкой об сейф. Короче, завтра все четверо едете в Думу.

– Зачем?

– ...ть вас будут в комитете по безопасности! – выматерился генерал.

– Это точно, – согласился Волков и опустил голову.

– Нет, чтобы нашего Первого вызвать или меня, на худой конец. Так им, уродам, исполнителей подавай. Желают лично поучить, как надо работать.

– Суки, – буркнул Волков.

– Точно, – согласился начальник. – Что ты сказал?

– Да, так, ничего.

– То-то. Значит так, приказано прибыть в форме.

– Что?!? – у Волкова округлились глаза. По инструкции ни он, ни его люди не имели права появляться вне расположения части в военной форме.

– Что слышал. В парадной форме и при наградах. Сколько у тебя орденов?

– Двенадцать и еще три иностранных.

– Вот все и надень и, за подчиненными проследи. Как твой молодой-то?

– Валяется дома, ему ноги посекло, я же докладывал.

– Сильно?

– Не очень.

– Посадить в инвалидное кресло и укрыть ноги, может, пожалеют. Все понял?

– Так точно.

– Тогда вперед.

У входа в цитадель российского парламентаризма Волков остановился и критическим взглядом осмотрел свое воинство в новехоньких парадных мундирах. Майор Марецкий – позывной Рабат, невысокий, слегка полноватый крепыш. Пострижен, гладко выбрит, за версту благоухает одеколоном. Шесть орденов и очень много медалей. Скрещенные автоматы, эмблемы мотострелковых войск в уголках оливкового форменного мундира.

Старший лейтенант Игорь Коваленко – позывной Тихий, в кресле-каталке. Пострижен, побрит. Три ордена, пара медалек, парашютики (эмблемы ВДВ), порядок. Капитан третьего ранга Алексей Шабалин, позывной Ящер, коротконогий, длиннорукий брюнет, очень похожий на бритую обезьяну. Во всей флотской красе: белая парадная тужурка с якорьками и золотыми погонами, россыпь орденов, естественно, значок «За дальний поход», кортик на боку и белые перчатки на лапах. Полюбовался собственным отражением в зеркальном стекле. Вроде все в порядке, мундир с эмблемами ракетных войск и артиллерии (остроносая ракета, крест-накрест перечеркнутая пушечками), ордена, медали. Тяжело вздохнул.

– Ящер, перчатки сними.

– Так ведь по форме положено.

– Я что сказал?

– Понял.

– Тогда, с богом. Пошли, – Шабалин с Марецким, как пушинку, подхватили кресло с сидящим в нем якобы инвалидом и тронулись вслед за командиром.

Их выплюнули наружу очень скоро, через какие-то сорок минут и это включая те полчаса, которые они прождали в приемной. «Мясники», «портачи», «дебилы» было самым парламентским, что они услышали от болеющих за судьбы отечества парламентариев. «Идите, – сообщили им напоследок. – Ждите решения». Не стоило иметь семи пядей во лбу и ниже, чтобы понять, решение будет судьбоносным.

Коваленко проехал несколько метров и развернулся лицом к остальным. Открыл рот.

– Сейчас спросит, кто нами правит, – догадался Марецкий. – А то сам не увидел.

– Да нет, я не об этом, – засмущался Игорь. – Командир, как насчет...

– У нас на флоте это называется за...ть, – догадался Шабалин. – Лично я – только за.

– Так, и я не против, – буркнул Марецкий, – Командир, ты как?

– Как все, только давайте отойдем немного. Тут поблизости цены просто запредельные.

И они тронулись. Каталку с сидящем в ней Коваленко, легонько, одним пальчиком подталкивал Шабалин.

– Командир, – поинтересовался Игорь, – а почему у тебя лицо покраснело? Давление, что ли, скачет?

– Размечтался, – хмыкнул тот. – Просто встретил знакомого. Помните того лысого, который орал, что всех насквозь видит?

– Ну.

– Встречались. Такой, блин, лихой особист был, аж дух захватывало.

– Расскажи.

– Почему бы и нет, нам еще минут пятнадцать топать. Слушайте, детки, дело было...

1985 год. Ордена Ленина Забайкальский военный округ. Город «с театром».

Дверь кабинета приоткрылась, в проеме показалась вихрастая голова. Самую малость дохнуло перегаром.

– Сысоев, к командиру!

– Есть, – Волков закрыл тетрадь, над которой дремал, забросил ее в сейф и вышел из кабинета.

Уже месяц он находился здесь, в одном из разведорганов округа в качестве военного переводчика и под чужой фамилией. С задачей ждать, присматриваться и находиться в готовности. К чему? А, черт его знает, к чему. Лейтенантов, как известно, информируют всегда в последнюю очередь. Пока же, в ожидании времени «Ч», он вел обычную жизнь обычного молодого офицера в Сибири: исправно ходил на службу, а после нее – в кабак.

Перед тем как войти в командирский кабинет, причесался и протер носовым платком лицо: ночь накануне, проведенная на улице Угданской в деревянном одноэтажном бараке в компании веселых медсестричек Кэт, Любы и военного врача, имя которого напрочь стерлась из памяти, была томной.

– Разрешите?

– Сысоев, – проговорил командир части, не поднимая взора от каких-то бумаг, – там, в дежурке, капитан из особого отдела. У него какие-то вопросы по китайскому языку. Быстренько проконсультируй, только устно, и гони на хрен. Понял?

– Так точно!

– Свободен, потом зайдешь, расскажешь, что это «соседи» так всполошились.

– Есть! – лжесысоев четко развернулся через левое плечо и вышел в большом недоумении.

Только в книгах, хороших и разных, капитаны из особого отдела шляются в серьезные разведывательные органы как к себе домой, и вовсю участвуют в проводимых там спецмероприятиях. В жизни, поверьте, все иначе. В часть, в списках которой временно числился Волков, из всего особого отдела гарнизона мог проникнуть только его начальник, да, и то, испросив предварительно разрешение у командира.

«Значит, так надо» – решил про себя юный переводчик. Достал из кармана мятную конфетку, забросил на всякий случай в рот и спустился в дежурку. Бравый капитан уже был там, буквально приплясывал на месте в нетерпении под снулым взглядом дежурного. В бриджах, начищенных до зеркального блеска сапогах и кителе под портупеей. С кобурой на боку и секретным чемоданчиком в руке.

– Сысоев, – представился Сергей и протянул руку.

– Капитан Шишкин, – ответил тот, руки не подав. – Быстрее лейтенант, времени в обрез.

Волков присмотрелся повнимательнее: ух, ты, горящие чахоточным румянцем щеки, лихорадочно блестящие глаза, лицо с явными следами азарта и радости свершения. Картина маслом из серии: «Мятеж левых эсэров подавлен, товарищ Дзержинский! Разрешите начать расстрелы?»

– Пойдем, – не успел Сергей подойти к лестнице, как Шишкин, обогнав его как стоячего, рванул наверх.

– Куда дальше? – заорал на бегу.

– По коридору до конца, последняя дверь направо за углом... – и только сапоги застучали.

Первым делом товарищ капитан сорвал печать и извлек из чемоданчика заполненный типографским способом документ с угловым штампом в левом верхнем углу и выложил на стол перед Сергеем.

– Давай.

– Что давать-то?

– Заполни, распишись и поставь дату.

– Зачем?

– Ты, что, совсем идиот? Это подписка о неразглашении.

– Неразглашении чего?

– Того, что сейчас узнаешь.

– А как я могу не разглашать то, чего не знаю? – на полном серьезе полюбопытствовал Волков и округлил глаза.

– По-моему, ты нарываешься, – прищурился чекист.

– А по-моему, я только что забыл китайский.

С минуту они молча смотрели друг на друга, угрожающе один и с искренней придурью во взоре второй. Как и следовало ожидать, первым не выдержал Шишкин.

– Ладно, потом разберемся. Слушай внимательно, – тут он приосанился. – Я только что раскрыл валютное дело, – извлек и аккуратно положил на стол несколько бумажек, очень похожих на банкноты.

Волков взял одну из них, осмотрел, после чего неторопливо разложил все на две стопочки.

– Картина ясна, – сказал он. – Что тебя интересует конкретно?

– Это юани?

– Да.

– Китайские?

– Конечно.

– На какую сумму всего?

– На какую сумму? – Волков так же неторопливо принялся пересчитывать банкноты в первой стопочке. – Одна, две, три, ...двенадцать – и во второй. – Одна, две, три, четыре... Всего получается четыре триллиона, один миллиард и двести миллионов юаней. Думаю, что это несколько годовых бюджетов Китайской Народной Республики. Поздравляю, капитан, ты очень богатый человек.

– Что ты сказал?

– Повторяю, четыре триллиона...

– Погоди, – тот ткнул пальцем в одну из бумажек. – А где нули?

– Китайцы обходятся без них.

– Сколько здесь?

– Сто миллионов.

– Как читается по-китайски?

– «И».

– Ни хрена ты, переводчик, не знаешь. Я, чтоб ты знал, навел справки, – он достал из кармана блокнот. – «И» по-китайски значит «один». Расскажу твоим в части, засмеют.

– Расскажи. Только в китайском языке полно слов, которые читаются одинаково, а пишутся по-разному, а потому имеют разное значение. К примеру, знаешь слово на букву «х» из трех букв всего?

– Ты имеешь в виду?..

– Совершенно верно. Так вот, по-китайски так звучит слова «собрание», «серый», имеется в виду цвет, а также «возвращаться», «уметь» и многое, многое другое. Такой вот язык.

– В словаре посмотри, – просипел особист.

– А зачем, и так все ясно. Вот сюда глянь, – и указал на иероглифы в рамочке. – Знаешь, что здесь написано?

– Нет.

– Написано, что данная банкнота имеет хождение в потустороннем мире и принимается во всех его банках. Теперь понял, что это такое?

– Ы-ы-ы, нет.

– Это, – ритуальные деньги, кладутся в гроб при погребении, чтобы на том свете прикупить, чего понадобится.

– Выходит...

– Совершенно верно, на первое время покойничку этой мелочи хватит, а потом родственники еще подвезут.

На особиста стало жалко смотреть. Он явно нарушил основной закон спецслужб и поспешил доложить об успехе, еще его толком не достигнув. Опасная это штука, такая торопливость: высокое начальство, заслушав доклад подчиненного, успевает порадоваться сопричастности к результату и в случае облома чувствует себя оскорбленным и где-то даже обворованным.

– Но ведь все равно, это документ строгой отчетности.

– С каких пряников? Печатается, что б ты знал, в обычных типографиях и продается где угодно.

– А-а-а... – протянул тот. – А ты откуда знаешь?

– А-а-а где я, по-твоему, служу? И потом, недавно такие бумажки по телеку показывали.

– Где?

– Где-где, в «Клубе кинопутешественников».

– Ладно, – и сунул Волкову под нос документ. – Подписывай.

– Не буду.

– Как это?

– Так это. Никаких таких тайн я от тебя не узнал, значит, и писать нечего.

– Тогда так, – Шишкин выпрямился и принял стойку «Смирно». – Товарищ лейтенант, предупреждаю в устной форме, что полученные вами сведения...

– Все ясно, – Сергей потянулся к сейфу и сделал вид, что очень хочет его открыть. – Если у тебя все, то извини, работы накопилось, ты не поверишь, до утра не управиться.

Шишкин побросал документы в чемодан и походкой каменного гостя пошел к выходу. Волков запер дверь кабинета и, посвистывая, понесся на доклад командиру.

Капитан закрыл за собой металлическую калитку и направился к ожидавшему его служебному автомобилю. Не успел пройти и тридцати шагов, как двухэтажное здание, издали напоминавшее детский сад, буквально подпрыгнуло и из всех открытых по случаю летней жары форточек донеслось лошадиное ржание: разведка радостно приветствовала очередной успех «соседей». К слову сказать, те на их месте, поступили бы точно так же. И поступали...

– А теперь этот дятел видит всех насквозь... – закончил повествование Сергей.

Все заржали, причем Шабалин громче всех. Привык он там, на кораблях, громко смеяться, перекрывая шумы бурь и штормов.

– А что было потом? – спросил Коваленко.

– Ничего не было, до сегодняшнего дня я этого Шишкина-Елкина-Палкина не встречал.

– Я не об этом, командир. Что случилось в той части потом?

– А я почем знаю? Меня через две недели после этого вернули назад. Когда в самолет садился, рыдал от счастья.

– Почему?

– Да потому что я там едва не спился, дотошный ты наш.

В ресторане все было очень мило, только дорого. Поэтому господа офицеры вместо ранее намеченных двух килограммов водки заказали только один. И по салатику «Оливье» на брата. Быстренько все выпили и съели, после чего засобирались домой.

– Может, еще по граммульке? – предложил Марецкий. – Я тут одно место знаю, там шашлыки классные готовят.

– Небось, дорого? – строго спросил Шабалин.

– Нет.

– Тогда лично я – опять за. Давай сходим, командир, исключительно по чуть-чуть.

– Давай, командир, – заныл Коваленко. – Очень кушать хочется.

– Ну, разве что по чуть-чуть, – согласился Волков.

Водка в «одном месте» оказалась хорошо охлажденной и, вроде, не «левой», а шашлыки – просто классными, только вот, толком поесть их не получилось. К Сергею пристал как банный лист какой-то жгучий брюнет и принялся тыкать немытым пальцем в ордена на груди.

– За что железки, гоблин? – орал он. – За то, что убивал мой народ? – если учесть тот факт, что его народ уже почти лет десять как вышел из состава Союза и с тех пор независимо процветал с последним хреном без соли, товарищ явно нарывался.

– Нужен нам сто лет твой народ, – вежливо сказал Шабалин. – Уйди куда-нибудь, дай людям посидеть спокойно.

– Ах, тебе мой народ не нужен! – и оскорбленный джигит что-то гортанно прокричал.

Его кунаки, человек шесть, повыскакивали из-за столиков и принялись готовиться к битве: одни дырявили воздух хуками и джебами, другие, согнув ноги, широко распахнули руки, готовясь к захватам и броскам. Так и хочется написать: «И тут началось». Ничего не началось, все сразу же закончилось, потому что физкультурные понты и наработанные годами боевые навыки это две большие разницы.

Как-то удивительно у них не задался тот день: сначала «поимейка» в Думе, потом эти джигиты... Покинув ресторан, они пробежали переулками, и вышли прямиком к окруженному столиками киоску.

– Может, по пиву? – задумчиво проговорил Шабалин и первым двинулся вперед.

– По пиву так по пиву, – вздохнул Волков.

Коваленко поставил коляску на землю и, усевшись в нее, покатил следом за остальными.

Холодное пивко жидким бархатом легло на душу, военнослужащих охватили покой и нега, на изможденные царевой службой лица вернулись улыбки. Захотелось остаться здесь надолго.

Но, черт подери, если день не задался с утра... Двое целеустремленно шагающих по своим делам милиционеров, вдруг развернулись и решительно направились к их столику. Не к соседнему, заметьте, где запивали пенным напитком принесенную с собой сорокоградусную и громко разговаривали матом, а именно к ним.

– Начинается, – вздохнул Марецкий, ставя недопитую бутылку на столик. В воздухе ощутимо запахло грозой, жертвами и разрушениями. Спокойный, как дохлый удав, майор крайне редко выходил из себя, но уж если выходил...

Стражи порядка подошли поближе и остановились. Совсем еще молодые ребята в серой мятой форме и покрытых пылью башмаках. Мосластые, не стриженые, неуловимо похожие друг на друга, только, один с россыпью розовых прыщей по всему лицу, а второй – с вытаращенными глазами, удивительно напоминающими желтки в яичнице-глазунье.

– Нарушаем, граждане, – торжественно проговорил прыщавый. Его напарник, постукивая дубинкой по ладони левой руки, молча стоял рядом, радостно улыбаясь. Его лицо просто-таки сияло от счастья. Нет ничего более приятного для недавнего дембеля, чем прилюдно унизить офицера, да еще и ошкурить, если получится.

– И что же мы нарушаем? – полюбопытствовал Волков.

– Распиваете спиртные напитки, – ответил прыщавый.

– Ведете себя развязно, – добавил напарник.

– Придется пройти в отделение, составить протокол.

– Или заплатить штраф на месте, – чувствовалось, что у ребят накопился определенный опыт работы в паре.

– Ну, что ж, – Марецкий еще раз вздохнул, – в отделение так в отделение.

– Погоди, – мигом просчитав возможные последствия визита этого тихушника в околоток, Шабалин рванулся вперед и, заорав радостно: – Здорово, земеля, узнаешь? – протянул прыщавому руку. Тот машинально подал свою.

Надо сказать, что верхние конечности капитана третьего ранга отличала не только аномальная длина (сам признавался, что такими ручонками очень удобно хвататься за палубу корабля в шторм), но и совершенно обалденная сила пальцев. По крайней мере, свертывать в трубочку пятаки и заплетать косички из гвоздей этот милый человек научился еще в старших классах средней школы. Когда он только пришел в группу, то на первой же плановой медицинской диспансеризации, просто-напросто сломал стальной кистевой силомер. Вручая его Шабалину, медик в погонах распорядился: «Жми из всех сил!», вот он и сжал.

– Ы-ы-ы! – сказал попавший в капкан. – О-о-о! – простонал он чуть позже. – У-у-у! – прыщи на лице потемнели и приняли цвет звезд над кремлевскими башнями.

– Да что ты говоришь? – Шабалин чуть-чуть усилил хват.

– А-а-а, – прошептал тот, побледнел и дрогнул коленями.

– Вот теперь другое дело, – капитан третьего ранга разжал ладошку и ласково похлопал согнувшегося от боли по спине. – Шагай-ка, брат, к врачу, там тебе помогут – и тут же рванулся с вытянутой рукой к напарнику пострадавшего. – Привет!

– Не-е-ет! – лупоглазый развернулся и заспешил прочь скачками. Его товарищ на полусогнутых двинулся следом, бережно прижимая к груди покалеченную ладонь.

– А вот теперь я действительно хочу в кабак, – заявил Волков. – Только давайте переберемся в другой район, а то здесь как-то не очень.

В третьем по счету ресторане все прошло без эксцессов, потому что их туда просто не пустили. Видимо, углядев в приближающихся военных угрозу, швейцар вывесил на дверях табличку «Спецобслуживание», запер дверь и сам куда-то спрятался.

Минуту-другую они постояли у входа (Коваленко сидел), покурили.

– Может, туда зайдем, – предложил Шабалин и протянул руку в сторону бара с горящей разноцветными огнями вывеской.

– Не знаю, как вы, а я – пас, – решительно отказался Волков.

– Интересно, почему? – спросил Марецкий.

– А ты к публике присмотрись, – посоветовал командир.

– И, что там такого в этой публике... ой, блин, – в бар заходили исключительно лица, на первый взгляд, мужского пола. Жеманно покачивая бедрами, проходили мимо охраны и скрывались в дверях.

– Да, уж, – протянул Шабалин.

– Только этого не хватало, – согласился Коваленко.

– А, потому, предлагаю... – командным голосом произнес Волков, – и объяснил, что он предлагает.

Возражений не последовало. Затоварившись водкой и кое-какими закусками, поймали частника и направились к Сергею домой, чтобы наконец спокойно посидеть, и без помех, по чуть-чуть выпить.

И все-таки приключения на этом не закончились. У самого волковского дома какая-то изнывающая от трезвости компания попыталась поделиться с господами офицерами их же собственной водкой и закусками, так что пришлось помахаться. На этот раз, от всей души.

– Ну, все, – решительно заявил Марецкий, пройдя на кухню, – вот сейчас я буду, как ты сказал?

– За...ть – с готовностью подсказал Шабалин.

– Именно так, и в особо крупных размерах.

Погорячился, конечно. Если в начале пьянки продекларировать готовность изничтожить все спиртосодержащее в радиусе двадцати километров, пиши пропало. Откушаешь, в лучшем случае, граммов двести и уйдешь домой омерзительно трезвым. А вот, если пообещать употребить не больше «соточки», то все пройдет в лучшем виде. Наверняка, проснешься на следующее утро в невнятном состоянии, черт знает, где и непонятно с кем в одной постели. Проверено опытом.

Так и вышло. Осилили первую бутылку и не смогли домучить вторую. В конце концов, заварили чаю и принялись хлебать его под разговоры. Около трех всем вдруг захотелось спать, вот и разбрелись по хозяйской квартире как тараканы.

Утром проснулись и начали считать потери. Меньше всех пострадал сам Волков: у него всего-навсего оторвался рукав. У Шабалина пропала перчатка на левую руку и золотистый парадный ремень с кортиком, правда, он обнаружился через полчаса, и почему-то в морозилке хозяйского холодильника, по соседству с окаменевшими пельменями. Коваленко где-то посеял коляску, зато приобрел царапину через правую щеку и замечательный, переливающийся всеми цветами радуги фингал под левым глазом.

Хуже всех дела обстояли у Марецкого: с его мундира бесследно исчез орден, врученный семь лет назад лично президентом одного независимого африканского государства. Несмотря на то, что самого президента пару лет назад шлепнули, орден майор продолжал носить. Уж больно он ему нравился: размером с чайное блюдце, с изображением гуляющего по берегу океана слона, орла, парящего в небе, и, естественно, автомата Калашникова в верхнем правом углу. И все бы ничего, но его двухлетнему сыну орден тоже очень нравился. Настолько, что он постоянно играл с ним и напрочь отказывался отходить ко сну без этой высокой награды под подушкой.

Просчитав возможные последствия, майор попросил, чтобы его немедленно направили куда угодно, в командировку или, в крайнем случае, на недельку на базу. Услышав отказ, поныл еще немного, потом испил кофе и обреченно убыл домой на суд и расправу.

Вот так для Волкова и его людей закончились думские слушания. Кстати, действительно закончились и без последствий. Через неделю после описываемых событий в оскорбленной спецназом стране прошли внеочередные парламентские выборы и правительство, во главе с премьером, дружно отправились в отставку. Еще через полмесяца началась чехарда в правительстве России и народные избранники, в свете открывающихся перспектив и финансовых вливаний, забыли о каких-то там офицерах, которых они собирались показательно кастрировать или там четвертовать.

А вот из-за утерянной коляски Волков имел неприятную беседу с генералом, и тот, выражаясь флотским языком, вставил ему фитиль. А по-простому, по-армейски говоря, отдрючил. С особым цинизмом и, так сказать, по всей Камасутре.

 

Глава 10

Удар в живот согнул меня в дугу, а второй, пришедшийся в морду лица, не резкий, но тяжелый, просто отбросил. Мелко перебирая ногами, я пробежал спиной вперед через всю комнату и врезался в стену.

Нет, все-таки шпионаж под дипломатическим прикрытием развивает в людях беспечность и невероятную отвагу. Не надо поминутно воровато оглядываться, тысячу раз перепроверять каждый шаг и, вообще, тупо следовать устаревшему, никому не нужному принципу «По прочтении сжечь» (еще лучше съесть). Ну, подумаешь, возьмут за мягкие части тела, горе-то какое. В тюрьму все равно не поволокут, а просто-напросто попросят из страны. Для обладающего достаточными связями и приличными родственниками разведчика, это не трагедия. После короткой передышки от трудов праведных на Родине можно снова собирать чемоданы и собираться в путь. Стран, где в поте лица трудятся рыцари плаща и кинжала отечественного разлива, много, и за одного битого со связями охотно предлагают двух и более небитых, таковых не имеющих.

Короче, не знаю уж, какие подвиги совершал наш клиент за кордоном, но в России он совершенно обнаглел и забыл страх. А еще вконец обленился. Даже неуютно делается от мысли, что было бы, окажись на его месте опытный, битый мужик, отпахавший на загранработе без всяких там прикрытий в виде дипломатического иммунитета. Прекрасно понимающий, что в случае провала его просто возьмут без лишней политкорректности за жопу и забросят в местный зиндан лет так на тридцать, а то и побольше, а Родина-мать, естественно, и под пытками не признается, что он все время на нее работал. Такой персонаж ни за что не стал бы обмениваться информацией с помощью SMS-oк и пользоваться электронной почтой. Исключительно, тайники, встречи – «моменталки» и прочая старомодная лабуда, вызывающая снисходительную улыбку у продвинутых представителей спецслужб. Зато, надежная и очень трудно отслеживаемая.

Клиент съехал с квартиры своей секретарши поздним вечером в среду. Несмотря на то, что обещал вернуться в воскресенье, прощались они так, как будто он уходил на войну. Весь вечер томно сопели, а в промежутках между всей этой черемухой, дамочка плакала и обещала ждать. А еще спрашивала, что ему приготовить из вкусненького к возвращению.

Ночь этот красавец провел на съемной квартире в Кунцево, на Беловежской улице. Между прочим, совсем неподалеку когда-то жила моя бывшая будущая или до сих пор живет? Если честно, не знаю.

Он продрых на новом месте до полудня, как и полагается человеку с хорошим здоровьем и чистой совестью. В 12.26 вышел из дома и прогулялся до ближайшего продуктового магазина, потом вернулся. В 14.03 опять вышел, на сей раз, с сумкой на плече. Поймал частника и поехал. С 15.23 по 16.07 находился в риэлтерской фирме на Рижской. Выйдя оттуда, направился в ресторан неподалеку. До 16.52 с аппетитом питался. В 16.25 к нему ненадолго присоединились два молодых человека, один высокий, сутуловатый, по виду бывший боксер, второй – приземистый, крепко сколоченный, коротко стриженный. Эти двое подсели к клиенту, получили от него какой-то пакет, после чего почтительно пожали ему руку и ушли, а сам клиент вытер ладонь салфеткой и продолжил трапезу.

Около 17.00 нырнул в метро, появился на поверхности в 17.32 на Электрозаводской и потопал в офис. Около полутора часов оттуда доносились звуки ударной работы: хлопала дверца сейфа, гудел пластающий бумагу шредер, звонил телефон.

В 18.50 я занял позицию на Беловежской неподалеку от его дома и принялся названивать своим орлам.

– Да, – отозвался Шадурский. Они с Кирой засели на Варшавке в ожидании подельника нашего клиента, притворщика-недоучки Кремлякова. Возникла мысль прихватить его, отвезти в Кунцево и как следует допросить вместе с самим полковником. Перекрестным методом, с очными ставками, короче по всем правилам.

– Что нового?

– Ждем-с.

– Успехов.

Через минуту буквально затрезвонил мой второй телефон.

– Внимательно.

– Шеф, это я, Лелик, – прогудел в трубку Костя.

– Что нового?

– По-моему, наш друг решил податься в кузнецы.

– Неужто?

– Точно говорю, там у него в офисе такой треск стоит. Даю трубку Жеке.

– Командир, это он, наверно, свой комп уничтожает.

– Ну, и флаг ему. Работайте. Отзвонитесь, как выйдет.

– Понял.

Нет, и все-таки наш Вася, он же Вадик, тот еще разгильдяй. Ему завтра из страны линять, а он только сегодня сподобился оформить, наконец, продажу собственных хором на Пречистенке (почему вы, думаете, он все это время жил на Подбелке?), а потом поперся в офис зачищать концы и забирать из сейфа трудовые сбережения плюс денежку за проданную на прошлой неделе «Ауди». Как, вы думаете, мы все это узнали? Элементарно, с помощью компьютера клиента. Когда мы с Кирой нанесли визит вежливости в его офис в Барабанном, хакер-самоучка, мой бывший зам, оставил в машинке нашего друга хитрые «жучки», с помощью которых без проблем считывал все входящие-исходящие сообщения. Вот, я и говорю, разгильдяй, а еще лентяй и барин.

Я откинулся на сиденье, потянулся было за сигаретами, но передумал. Просто закрыл глаза и принялся ждать. Медленно, как всегда в таких случаях, потянулось время.

Неожиданно затрезвонили оба лежащих на сиденье справа телефона. Мельком глянув на часы, я схватил один из них.

– Это я, – сообщил Костя, – клиент вышел с сумкой и какими-то пакетами. Сбросил пакеты в мусорный бак, потом прошел немного пешком и словил тачку. Сейчас едет на Беловежскую.

– Откуда узнали?

– Сиротка слышал, он за ним шел.

– Понял. Это все?

– Нет. За его машиной едет «девятка».

– Уверен?

– Абсолютно. Они его ждали.

– Интересно. Думаешь, это охрана?

– Не уверен. Скорее, слежка.

– Двигайтесь за ними, только осторожнее.

– Понял.

Отключив первый телефон, я схватил второй.

– Слушаю.

– Нашего кадра только что вальнули, – сообщил Дед.

– Как?

– Он подъехал к дому, припарковался, начал вылезать из тачки. В это время мимо него проходили двое. Один три раза выстрелил ему в спину под левую лопатку...

– Громко?

– Нет, ствол был с глушаком. Второй затолкал его назад в машину и захлопнул дверцу.

– Потом?

– Сели в коричневую «шоху» и быстренько уехали. Мы их не преследовали.

– Что за люди?

– Молодые ребята. Один повыше и немного «горбатый», второй – недомерок, но квадратный. Наши действия?

– Срочно ко мне, на Беловежскую!

– Понял.

– Как у вас с оружием?

– Одна единица.

– Хреново.

– Кто ж думал?

– Ладно, разберемся на месте. Жду... – и тут же схватил вторую трубку.

– У аппарата.

– В «девятке» – не охрана! Клиента будут валить.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Жекиного одногруппника уже сделали. Кстати, как у вас с ..?

– Две штуки «горячего».

– Значит так, ведете нашего друга и вторую тачку. Если те не будут делать резких движений, просто езжайте следом, разбираться будем уже на месте. Все ясно?

– Да.

– Тогда – удачи.

Я вытер лоб и зачем-то открыл бардачок. Потрогал фонарик с электрошокером и закурил. Так, так, так, значит, мистер Чжао начал зачистку. Торжественно объявил каждому из ближайших помощников, что его напарник свое отработал, а потому нуждается в замене по «естественным причинам». После чего и заказал его ликвидацию. Что ж, остроумно, я бы даже сказал, креативно. Теперь самое главное, уберечь нашего клиента, он очень нужен нам живым.

– Слушаю.

– Мы уже на Можайке. «Девятка» обогнала машину клиента. Думаю, будут работать у дома или в подъезде.

– Ясно. Когда они подъедут?

– Минут через пять, не раньше.

– Езжайте за ними. Я буду в подъезде. Если кто-то туда зайдет, приму. А вы разбирайтесь с остальными.

– Как?

– Наглухо.

Вместе с шокером из бардачка я прихватил с собой лежащий под сиденьем резиновый шланг, взятый в качестве трофея у Рыбы с Ефой. Надежная, между прочим, штука, проверено на собственном черепе. Выскочил из машины и понесся к расположенной в сотне метров пятиэтажке.

Кодовый замок на входной двери был вырван «с мясом», поэтому я распахнул ее и вошел в полутемный подъезд. Приник носом к грязноватому окошку на двери, пытаясь хоть что-то рассмотреть. У самого подъезда тускло горел фонарь, далее – темнота. В правом кармане куртки, как теннисный мячик, запрыгал телефон.

– Один идет к тебе, – сообщил Берта и отключился.

Где же он? А, вот, возник из темноты и рванул рысью дальше. Прямо ко мне. Дверь распахнулась; среднего роста, самую малость пониже меня, человек вошел вовнутрь. Не успела она захлопнуться, как я на прыжке приложил его шлангом по темечку. Он только пошатнулся, ну и черепушка, тогда я повторил упражнение. Поймал падающего и аккуратно посадил его на пол, спиной к стенке. Осветил фонариком. Интересно, такое ощущение, что где-то я его уже видел. Ударил еще раз, теперь со всей дури и схватился за телефон.

– У меня все нормально. Как у вас?

– Аналогично, – отозвался Сироткин, – кстати, клиент подъезжает.

– Скажи Берте, чтобы его прихватил.

– Как?

– Как можно нежнее. Потом вместе с ним – ко мне.

– Сделаем.

В подъезд вошли трое, и нам всем сразу стало немного тесно. Настоящий полковник, стоя на цыпочках, сопел, на сей раз, совсем не эротично, но молчал. Еще бы, Берта прихватил его на болевой так нежно, что не то что говорить, дышать было трудновато.

– Чуть полегче, – скомандовал, я, и Костя слегка ослабил хватку.

– Здорово, полковник, узнаешь? – и направил на себя тускловатый свет.

– Да.

– Молодец, а этого юношу? – и осветил сидящего.

– Да.

– Ты кроме «да» какие-нибудь другие слова знаешь?

– Да, – товарищ явно находился в нокдауне.

– Вот и славненько. Берта, Женя, увезите куда-нибудь пострадавших, дождитесь наших – и к товарищу полковнику в гости.

– Есть.

– Пойдем, дружище, – я прихватил виновника торжества и в темпе поволок на третий этаж. Костя с Женей, закинув руки вырубленного мной себе на плечи, поволокли его на выход.

– Пить надо меньше, Сема, – на всякий случай проговорил в темноту Берташевич.

Вот это точно, надо меньше пить и регулярно делать гимнастику для тучных. Я вроде и не совершил ничего такого, а весь взмок и никак не мог отдышаться.

Мы поднялись на этаж, мой спутник отпер дверь, мы оказались в крохотной прихожей.

– Где выключатель?

– Слева. Послушай, – попросил он, – руку отпусти, больно.

– Чуть попозже, – мы вошли в единственную в квартире комнату, я пошарил рукой по стене, свет зажегся. Я отпустил захват и полез в карман за шнуром. Клиента надо было как следует зафиксировать.

– Не поверишь, – задумчиво проговорил он, массируя кисть левой руки, – я даже рад тебя видеть.

– А я-то как рад. Руки протяни.

– Как скажешь, – согласился он и вдруг резко ударил меня с левой в солнечное сплетение.

Удар получился так себе, но меня все равно согнуло в дугу. Вторым ударом, не очень резким, но тяжелым и ощутимо болезненным, меня просто-таки отбросило в сторону. Мелко перебирая ногами, я пробежал спиной вперед через всю комнату и врезался в стену.

 

Глава 11

Крепко приложился об стену и потому устоял на ногах. Потрогал левую скулу и глянул на ладонь – кровь. Такое ощущение, что у него кастет на правой колотушке, уж больно жестко пришелся второй удар. Впрочем, время на размышления подходило к концу, полковник, мило улыбаясь, танцующим шагом приближался ко мне. Хорошо еще, что бежать не бросился, хрен бы я его догнал.

– Держи, алкаш, – промурлыкал он и обозначил удар с правой, а сам пробил левой в печень.

Я прекрасно «читал» все его ужимки и прыжки, но среагировать толком не успел, уж больно разбаловали меня легкие победы по месту последней работы. Удар пришелся вскользь, но все равно отдался болью в боку. Согнувшись и прикрывшись руками, я попытался уйти вправо, но нарвался на жесткий боковой. Прижав к стене, он принялся охаживать меня тяжелыми ударами с двух рук, а еще, гад такой, пинал ногами. Не слишком технично, но больно.

Уйдя в защиту, я полировал спиной стенку, дергая корпусом вправо и влево, чтобы не угодить под плотный удар. Выждав момент, выбросил левую руку, корявенько, наискосок, то ли пытаясь схватить за нос, то ли целясь полусогнутым пальцем в левый глаз противника. Короче, смех один, а не удар. Он и отнесся к нему наплевательски, не стал ни уворачиваться, ни блокировать. Просто, отмахнулся ладонью левой руки, как кошка лапкой. Что и требовалось доказать.

Когда-то в детстве я прочел рассказ о великом русском борце Иване Поддубном. Дело было в тридцатых годах, когда ему было хорошо за шестьдесят. Несмотря на возраст, дедуля был еще в достаточно приличной форме и продолжал выступать в цирке. Конечно же, проводящиеся там поединки трудно было назвать спортивной борьбой, зрители, понятное дело, приходили смотреть на хорошо срежиссированные схватки с каскадом приемов и накалом страстей. В один прекрасный день противник Поддубного, никому не известный молодой наглый парень, решил несколько изменить сценарий и «опустить» великого чемпиона, то есть грубо и грязно уложить на обе лопатки. Все закончилось быстро и жестко. Парня унесли на доске, а сам Иван Максимович на вопрос: «Что это было?» пожал плечами и меланхолично ответил, что он уже немного не тот, что в молодости, но несколько секунд собою, прежним, еще очень даже может побыть.

Не претендую на лавры «Чемпиона чемпионов», но и у меня что-то получилось. Я «щелкнул» с правой в челюсть, вложив в этот удар все немногие, оставшиеся в наличии силы, и тут же добавил с левой. Если быть честным, конечно же, не «щелкнул», а просто пробил, сильно и достаточно резко. Попал плотно, так что второй удар был уже лишним. Мой спарринг-партнер охнул, глаза у него закатились, медленно он опустился на колени и замер.

Подойдя к стоящему раком противнику, я пару раз от всей души треснул его кулаком по затылку. Руки у него подогнулись, фальшивый Островский уткнулся лицом в пол, ненадолго замер в позе задницей кверху и рухнул набок.

Я тоже рухнул, только, в кресло, приложил к физиономии мокрое полотенце и попытался прийти в себя. Получалось не очень здорово, ходила ходуном грудь, тряслись руки, удары сердца отдавались одновременно в затылке и пятках, по лицу вперемешку с кровью ручьем лился пот.

Немного продышавшись, я забросил в рот сигарету, прикурил и начал любоваться делом своих рук – лежащим на боку лицом ко мне героем-разведчиком, надежно связанным и с грязной тряпкой (исключительно, из соображений мелкой пакостности) во рту.

– Ы-ы-ы... – очнулся и попытался завязать разговор.

Чуть попозже, элегантный мой, всему свое время.

А ведь он действительно, погань такая, выглядел очень даже товарно, если, конечно, развязать, причесать и извлечь изо рта кляп. Не хуже, чем четыре года назад, только несколько иначе. Тогда, помнится, он очень старался походить на Бонда, душку Джеймса Бонда в исполнении Шона Коннери. С годами, немного поседев и полысев, прежнего обаяния не растерял. Отрастил кошачьи усы, поменял прическу и стал до неприличия похожим на одного известного деятеля отечественной культуры, потомственного дворянина, помещика, царедворца и, конечно же, патриота. И, в подражание оригиналу, понацеплял на пальцы с полдюжины перстеньков. То-то он мне так физию расколбасил.

Длинный звонок в дверь, короткий, снова короткий и опять длинный. Не отнимая полотенца от лица, я прошел в прихожую, глянул в глазок и щелкнул замком. Четверо вошли в квартиру и, вытаращив глаза, уставились на поле битвы и обоих пострадавших.

– Вот это да, – проговорил Берташевич.

– Да уж, – молвил Шадурский.

– Я сейчас, – сказал Сироткин и пошел к выходу.

– Женя, ты куда?

– В машину за аптечкой, куда еще.

Кирилл ничего не сказал, просто, достал из сумки аппаратуру и принялся деловито с ней возиться.

– Что будем вводить? – спросил Шадурский – «Зомби»?

– Лучше «Хохотунчика», хотя погоди.

Если у вас вдруг возникнет желание пообщаться с человеком, вовсе не расположенным к беседе, можно ввести ему препарат, в просторечии именующийся «Зомби». Персонаж, подвергшийся его воздействию, механически ответит на все, правильно заданные вопросы, но не более того. То есть это будет допрос. Мне же была нужна беседа. Для этого и существует то, что среди нас называется «Хохотунчиком» – средство, снимающее внутренние блоки психики. Создающее чувство легкой эйфории, симпатии к собеседнику, желания весело и непринужденно излить душу. Правда, последствия от его воздействия не совсем полезны для здоровья, но и хрен с ним. Лично мне нашего пленника жалко не было. Совсем.

Он поднял голову с груди, разбитые губы сложились в улыбку.

– Ну и морда у тебя, Шарапов, – хриплым голосом проговорил он и захохотал.

– Это точно, – не стал спорить я. И, действительно, посмотреть было на что: разбитые, принявшие форму вареников с вишней губы, приличный фингал под правым глазом, заклеенные пластырем и просто замазанные йодом раны и ранки, шишка на лбу. С такой рожей меня наверняка без предварительных проб утвердили бы на роль пострадавшего в автокатастрофе. – Слушай меня внимательно, мне очень надо с тобой побеседовать, и у нас есть два варианта, сам догадываешься какие.

– Да уж, – что ни говори, мой собеседник всегда был смышленым парнем.

– Молодец. Так вот, либо я сейчас напичкаю тебя выше бровей химией и допрошу, а потом повторю упражнение, а ты от всего этого просто загнешься...

– Либо?

– Либо ты честно и подробно отвечаешь на мои вопросы, а потом мы проведем второй контрольный допрос с минимумом этой отравы. Твое решение?

– Спрашивай.

– Э, нет, мне нужна беседа. Представь себе, что очень рад меня видеть и прямо-таки горишь желанием рассказать обо всем. Короче, начинай щебетать, сам себя перебивая.

– Попробую. Сколько лет... – попытался улыбнуться полковник.

– До хрена. Как ты жил все эти годы?

– Отлично, – ничуть не кривя душой, ответил он. – В свое полное удовольствие: бабы, выпивка, снова бабы.

– И бабки, – с трудом улыбнувшись разбитыми губами в ответ, продолжил я.

– А то, – разговор явно начал складываться. Так посмотришь, еще немного и мы, наконец, подружимся. Дернем по соточке чего-нибудь крепкого, потом я сниму со стены гитару, и мы тихонько пропоем что-нибудь душевное чуть охрипшими голосами.

– Как Чжао платил-то, не скупился?

– Куда там, наш босс денег друзьям не жалеет.

– И давно вы дружите?

– Шесть лет, – ответил он. – Классные были годы.

– Классные, – тихо повторил Сироткин и сделал шаг вперед. Я едва успел его перехватить.

– Берта, – тихо скомандовал я, и Костя приобнял Женю за плечи. Только этого нам не хватало, если наш красавчик дотянется до клиента, тут уж никакие «Хохотунчики» не помогут, мертвые, как известно, молчаливы.

– И как он тебя подвербовал? – спросил Кирилл.

– А никто никого не вербовал, – ответил пленник. – Мы просто познакомились и подружились.

– Понятно, то есть когда мы приехали...

– Вас с нетерпением ожидали, – признал он. – Жаль только, что вы в дом не полезли. Уж как бы вас там встретили!

– И какой поднялся бы шум, – «догадался» я.

– Точно, прикинь, российские спецслужбы при попытке захвата гражданина суверенного государства...

– Садятся жопой в лужу, – продолжил я мысль.

– Именно, братан! Представляешь? – по-моему, он начал понемногу входить во вкус беседы. По крайней мере, подкалывать меня ему явно нравилось.

– Представляю. А вот, в кабаке вы обломались, – вздохнул я.

– И не говори, – пригорюнился мой собеседник, – сколько твоих там грохнули, всего четверых?

– Троих, вот он, – я показал на Женю, – выжил. А сколько мы народу положили?

– Двенадцать, – вздохнул он. – Двое оклемались.

– Да, не срослось у вас.

– Не скажи, – живо возразил пленник. – Забыл, что ли, что потом было?

– Точно, – признал очевидное я. – Вы победили.

– Можно сказать, да.

– Значит, твой дружок Чжао – супер?

– Не спорю.

– А, может, он тебе вовсе уже не друг, как ты думаешь?

– Сам не пойму, – задумчиво проговорил он, – вроде я у него всегда был особо доверенным, а тут такое...

– Получается, что твой шеф приказал тебе разобраться с Кремляковым, а ему – соответственно, с тобой.

– Ты и о нем знаешь?

– А то, – передразнил я собеседника, – и не жалко было, ведь это твой личный кадр был?

– Веришь ли, ни капельки. Мальчик в последнее время слишком зазвездился.

– Наверное, он то же самое сказал бы и о тебе, если б смог.

– Ты знаешь, никак не возьму в толк, зачем шефу было меня валить, – сказал он с горечью. – С молодым все ясно, таких как он на любом рынке по пятачку за пучок, но я-то... Неужели бабок пожалел?

– А много обещал?

– Пятерку, – мечтательно проговорил он, – прикинь, целую пятерку, и не в этой сраной зелени, а в самых, что ни на есть «евриках». Как бы я жил! – И пригорюнился.

– Обидно, – совершенно искренне посочувствовал я.

– И не говори.

Что-то он начал уставать от разговоров, наш красавец. Куда-то подевалась улыбка, потухли глазки, замедлилась речь, клиент начал позевывать. Если его немедленно не взбодрить чем угодно: рюмкой водки, чашечкой свежезаваренного кофе или просто оплеухой, может впасть в ступор.

– Кофе? – предложил я и сделал знак Косте. Тот понятливо кивнул и двинул на кухню.

– С коньяком, – согласился пленник, – бутылка в холодильнике. И руки развяжите.

– С этим обождем. Для твоего же блага.

– Это почему?

– Друзья у меня очень нервные. Ты просто захочешь нос почесать, а они поймут неправильно. Так что со связанными конечностями здоровее будешь.

– Как скажешь, – согласился он и сделал первый глоток из рук Берташевича. – Неплохо, хотя коньяку маловато.

– Потом выпьешь. Сигарету?

– Можно.

– Продолжим?

– Давай, – он допил кофе и глубоко затянулся. – Кстати, у меня к тебе предложение.

– Догадываюсь, но об этом позже. Вернемся к нашим баранам. Значит, на пятницу твой шеф запланировал сцены из Мумбая?

– Не совсем так, хотя...

– Понимаю, у него все должно пройти элегантнее и без потерь для ваших. Если не ошибаюсь, акции запланированы в трех места.

– Не ошибаешься, – поспешно согласился он, и мне показалось, что слишком поспешно.

– Кафе на Тверской, галерея на Парке Культуры и Дмитровское шоссе возле Тимирязевской, я ничего не упустил?

– Ничего, – подтвердил он. – Нет, ну бывает же такое, а? Кто же знал, что ты окажешься на той лавке?

– Никто, – согласился я, – ты, кстати, меня сразу узнал?

– В том-то и дело, что нет, – пригорюнился он. – Потом, конечно, людей за тобой послал и на работу, и домой, а тебя как ветром сдуло. Признаться, я решил, что ты просто сдернул.

– Шефу обо мне доложил?

– Решил, что сам разберусь. Слушай, давай...

– Я уже сказал, что позже. Сначала пообщайся с моим товарищем, у него к тебе несколько вопросов. Кира, твоя очередь...

– А вот теперь действительно все – устало проговорил он и вздохнул. За прошедшее время клиент выпил еще три чашки кофе, выкурил массу сигарет и был дважды отконвоирован в сортир и назад – Исповедь закончена. Теперь хотелось бы кое-что обсудить.

– Например?

– У меня в сумке сто пятьдесят тысяч «зелени» и почти полмиллиона евро. Можете взять их себе.

– Возьмем, не волнуйся, – успокоил его Берташевич.

– Можешь считать, что их там уже нет, – сказал Дед.

– А где остальные бабки? – спросил Сироткин.

– Извините, но до них вам не добраться. Поэтому предлагаю, забирайте деньги, а меня просто сдайте в контору, пускай там разбираются.

– Жить хочешь? – поинтересовался Берташевич.

– Хочу, – сознался пленный. – Очень хочу.

– А в конторе, думаешь, тебя пожалеют?

– Это уже мои проблемы. Ладно, мужики, решайте. Я вам уже все рассказал.

Мы с Кириллом переглянулись. Он пожал плечами.

– Ты уверен, что все? – Кирилл закатил глаза и развел руки в стороны. По его мнению, я опять все усложнял, как тогда, четыре года назад.

– Абсолютно, – полковник смотрел мне в глаза как человек, которому больше нечего скрывать, устало и опустошенно. Может, он говорил чистую правду, а может... Это только в шпионских романах у допрашиваемых трясутся при вранье руки, потеет лысина, и встают дыбом бакенбарды.

Сироткин посмотрел на часы:

– Заканчиваем, командир?

– Пора, – сказал Дед, тоже глянув на часы. – У нас еще дел по горло.

Наступила тишина. Все смотрели на меня в ожидании, окончательного решения. Я повернулся в Шадурскому.

– А вот теперь взбодри его, Дед.

– «Хохотунчиком»?

– Ни в коем случае. «Зомби», и не жалей дозы. Товарищ, если ты не забыл, за вечер почти литр кофе выжрал.

 

Глава 12

При выезде из Москвы машина остановилась у светофора.

– Игорь. – Лицо моего напарника, освещаемое сине-зелено-красными отблесками с вывески какого-то кабака, было хмурым. – Как ты догадался?

– О чем?

– О том, что акции в Москве это только прикрытие.

– Это не прикрытие, Кира.

– Тогда что?

– Оплеухи. Три заключительные издевательские оплеухи.

– Понятно, – и он еще больше нахмурился.

Мой заместитель всегда исповедовал в работе старинный баскетбольный принцип «спереди пожестче, сзади попроще», старался действовать максимально незатейливо и без лишних наворотов, а потому довольно часто добивался успехов. Мои методы он одобрял далеко не всегда, считая, что я вечно все усложняю и порой просто витаю в облаках. Если бы тогда в Южной Америке мы поступили так, как предлагал он, вполне возможно, все сложилось бы удачно: Режиссер нашел бы упокоение на местном кладбище, а наш друг регулярно навещал его могилку с цветами, приобретенными на оперативные средства. Может быть, все было бы именно так, а может – и нет.

– И, потом, я не догадался, Кира.

– ???

– Я его просчитал. Прикинь, после такой акции просто необходимо залечь на дно очень и очень надолго.

– Если не навсегда.

– Именно. Вот, я и приложил одно место к другому и пришел к выводу, что напоследок этот деятель постарается сработать по максимуму и слупить с заказчиков как можно больше. И потом...

– Что?

– Как тебе сказать, ты же должен помнить данные на этого красавца.

– Ну.

– Заоблачное самомнение, кроме всего прочего. Он всегда считал себя номером один. А тут какая-то перепевка уже исполненного. Мелковато будет.

Все наши заранее отработанные планы полетели к чертовой матери после того, что мы услышали от героя-полковника. Услышали, переспросили и уточнили. Вот тут-то и стало ясно, что настало время разворачиваться на сто восемьдесят градусов. Как гласит старинная армейская поговорка: «Пельмени раскрутить, мясо – в исходное положение». По сравнению с этим три акции в Москве воспринимались, в лучшем случае, как мелкое паскудство, потому что...

Никольск, городишко на северо-западе Московской области. Ткацкая фабрика, ликероводочный, естественно, завод, дышащий на ладан научно-исследовательский институт «Химтехнологии», все, что осталось от когда-то мощного здешнего ВПК. Тридцать две тысячи населения. Если у этих уродов получится задуманное, в живых останется гораздо меньше половины от общего числа, а сам городок превратится в химический вариант Чернобыля, самый настоящий незаживающий гнойник на ближних подступах к столице. Я сказал, именно для того чтобы эта гнусная сказка не стала былью, мы с Кирой и спешили к месту грядущих событий. Впрочем, по порядку.

В 2006 году наш клиент трудился в необременительной должности «классной дамы», то есть куратора при учебном подразделении в одном интересном заведении, специализирующемся на подготовке российских военных разведчиков. Любая учеба, как водится, сопровождается практическими занятиями, вот будущие разведчики и лазили по всему Подмосковью, подглядывали, подслушивали, оборудовали тайники и даже проводили учебное минирование. Командир одной из таких групп, которому поручили просто прогуляться по территории НИИ «Химтехнологии» в Никольске и составить общий план, проявил инициативу, и ребята проникли вовнутрь одного из складских помещений, благо замок на дверях был самый, что ни на есть, дрянной. В дальнем углу склада обнаружились старые деревянные ящики с какими-то металлическими контейнерами внутри. Юные разведчики вскрыли один из них и переписали нанесенную на контейнер маркировку, вернулись и доложили о совершенном подвиге куратору. Тот навел справки и форменным образом обалдел. В контейнерах находилось боевое отравляющее вещество «Табун»(ОВ нервнопаралитического действия) немецкого производства.

Полковник приказал подчиненным немедленно забыть об увиденном, и даже отобрал (есть такой военный термин) у них подписки о неразглашении, а сам взял этот интересный факт на заметку. Через два года, когда Режиссеру кровь из носа понадобилась какая-нибудь химическая гадость для акции, вспомнил. Лично смотался и проверил. Доложил шефу и удостоился благодарности за находку.

– А как эта дрянь туда попала?

– Элементарно, Ватсон, – я переключился и прибавил газу. – В течение всей войны, ты же помнишь, боевые газы не применялись. Где-то даже упоминалось, что летом 1941 наши по этому поводу заключили договор с Германией через посредников. Когда осенью того же года немец пер к Москве, думаю, господа гитлеровцы прихватили эту дрянь с собой.

– Ну да, после взятия Москвы...

– Именно, захватив столицу противника, они просто-напросто похерили бы все договоры и соглашения. Ну, а потом, когда ничего у них не вышло, пришлось драпать. Видать, забыли несколько ящиков в спешке. Затем вся эта прелесть переехала в Никольск, в профильный НИИ. Хранили, небось, в специальном месте, под особой охраной.

– А потом Союза не стало, и наступил капитализм.

– Вот-вот, лучшие склады руководство НИИ сдало коммерсантам, а все ненужное собрали в самом занюханном помещении. Ты же слышал, что говорил клиент.

– Хорошо еще на помойку не выбросили.

– Это точно.

Дальше ехали молча, размышляя каждый о своем. У въезда в город я повернулся к напарнику.

– Слушай, Кир, а может, не сработает? Столько лет прошло...

– И не надейся, очень даже может сработать. Мне тут рассказывали, какие-то народные умельцы этим летом выловили в Черном море донную мину и стали разбирать.

– На хрена?

– Искали цветные металлы, идиоты. Так вот, в мине сработали механическая ловушка и пиропатрон, ну и батарея, конечно же, взорвалась. Короче, двоих разнесло в клочки.

– И чего?

– А того, что остатки мины потом изучали специалисты и пришли к выводу, что до самого момента подрыва батарея еще выделяла ток. Странно, как еще сама мина не взорвалась. Тогда уж точно мало не было бы. Так что эти штуки могут ждать долго, а потом...

– Жаль.

– Мне тоже.

В считанные минуты мы пересекли городок и остановились у железнодорожного переезда. Где-то неподалеку планировалось припарковать автомобиль с четырьмя контейнерами в двух ящиках. Около семи утра должен произойти взрыв, а дальше...

В это время здесь полно народа: выезжающие электричками и автобусами трудиться в Москву, рыночные рабочие, уличные торговки и многие, многие другие. Даже так похожие на жителей Средней Азии попрошайки из цыганского племени «люли», веками кормящиеся исключительно подаяниями. В случае подрыва контейнеров все они – покойники. А потом газ пойдет гулять по городу, подгоняемый порывами переменного ветра, и найдет еще немало жертв, тем более что к такому повороту событий никто там не готов. При поражении этой гадостью наука настойчиво рекомендует надеть на пострадавшего противогаз и ввести ему антидот, лучше всего – атропин. Хотелось бы знать, сколько в том Никольске противогазов, не говоря уже обо всем остальном.

Тем, до кого газ не дойдет, тоже не следует проявлять особый оптимизм – они все равно в той или иной степени обречены, потому что как минимум полгода город и окрестности (в том числе и водохранилище) будут заражены этой гадостью.

И так получилось, что разбираться со всем этим придется двоим, едва протрезвевшим, алкашам, нам с Кирой. Почему именно нам? Да потому, что территория НИИ давно уже не охраняется никакой спецмилицией. Вместо нее службу несут довольно-таки специфические личности из местного ЧОПа. «Обычная пьянь», – сказал о них полковник – «как ты или вот он» – и показал на Кирилла.

Ну, что ж, пьянь так пьянь. Мы тоже кое на что можем сгодиться, если, конечно, нас как следует разозлить. А разозлились мы конкретно.

 

Глава 13

– Как мы их, а? – тихо произнес раскинувшийся на переднем сиденье Кирилл. Очень тихо, чуть слышно. Поди поори-ка с простреленной грудью.

– Как в лучших домах, – ответил я, внимательно следя за дорогой и стараясь не угодить колесом в очередную колдобину. Каждое сотрясение нашего тарантаса вызывало у раненого нешуточную боль.

Чертово дежавю! Все почти так, как тогда, опять я драпаю и опять у меня в машине раненый. Только там, на другом конце географии, дороги были в полном порядке.

Мы пробрались на объект затемно и тут же принялись разыскивать доблестную охрану. Ребят надо было быстренько и ласково (алкаш алкаша не обидит) нейтрализовать, после чего где-нибудь спрятать от греха подальше, потому что очень скоро должны были подтянуться очень плохие дяди, которые вряд ли стали бы проявлять чудеса гуманизма и оставлять живых свидетелей.

Очень скоро нашли их, всех шестерых, в караулке, уже нейтрализованных и обездвиженных. Наш с Кирой верный друг, зеленый змий, как всегда, сработал безукоризненно. Восемь поллитровок «Путинки» под плотную закуску в виде маринованных огурчиков и нескольких плавленых сырков надежно перевели всю компанию в состояние летаргии.

Утеплившись черного цвета казенными куртками с надписью «Охрана» на спине и черными же вязаными шапочками, мы заступили на охрану и оборону объекта. Перед тем как покинуть караулку, Кирилл прихватил с собой кусок арматуры, а я заботливо перевернул одного из спящих на бочок, чтобы, не дай бог, не захлебнулся во сне.

Дальше оставалось только ждать. Незваные гости пожаловали минут через сорок, мы даже толком не успели замерзнуть. Подъехали вчетвером, на двух, естественно; машинах. Быстренько проникли внутрь и разделились: двое, один за другим, направились к караулке, двое – к складу. Действовали быстро и уверенно, чувствовалось, что накануне они сюда уже заглядывали. Шли умело, но без лишней осторожности, не питая напрасных иллюзий по поводу бдительности здешней охраны.

Как говорится в идиотских штатовских киношках, «Сюрприз!». Мы ждали их, Кира у караулки (лучше назвать ее спальней), а я у склада. Сделал петельку и пристроился этим двоим в хвост, волнуясь как в первый раз, дабы не чихнуть в самый неподходящий момент и не наступить на сухую ветку. Я не стал в лучших традициях рыцарских романов громогласно вызвать их на честный бой, а просто-напросто перерезал одному, горло, а второго удавил позаимствованной из квартиры на Беловежской гитарной струной.

Кира повторил мое упражнение почти один в один: зайдя со спины, проломил первому персонажу арматурой череп, а вот со вторым вышло не так удачно, он начал стрелять. Когда я галопом подскочил туда, то обнаружил сидящего на земле возле фонарного столба Крикунова со стволом в руке и валяющегося в нескольких шагах от него человека с дыркой вместо лица. Второй супостат с проломленной черепушкой сучил ногами шагах в десяти от основной группы, пытаясь то ли прийти в себя, то ли, наконец, сдохнуть.

– Секундочку, – позаимствовав пистолет у напарника, я быстренько разрешил сомнения колеблющегося. – Ты как?

– Спасибо, – губы у Киры дрогнули в виноватой улыбке. – Хреновато.

– Сам идти сможешь?

– Постараюсь. Помоги встать... – и застонал сквозь зубы, поднимаясь.

Как известно, раненому в грудь, лучше сидеть, вернее, полулежать, чем просто лежать. Поэтому, перевязав Киру, я усадил его в доставшуюся нам в качестве трофея старенькую, но просторную «Волгу» ГАЗ-3110. Заревел двигатель, машина тронулась, в полном соответствии с избитой, но актуальной истиной о необходимости смыться вовремя, мы скромно, по-английски покидали поле боя, оставив там четверых остывающих, шестерых мертвецки пьяных и два автомобиля у забора – нашу невнятного цвета «семерку» и зеленый УАЗ-452, в просторечии – «таблетку».

Не доезжая железнодорожного переезда, я повернул направо и сбавил скорость до минимума, то, по чему мы в полной темноте ехали, можно было назвать чем угодно, но не дорогой. Кира застонал.

– Потерпи чуток, сейчас будем на месте, – перед тем как выезжать в Никольск из Москвы, я на всякий случай ознакомился с планом города. Как чувствовал.

– Игорь, – чуть слышно проговорил он, и я испугался, что он начнет сквозь стоны говорить о прошлых взаимных обидах, просить прощения и все такое. Я совсем не собирался его прощать, во-первых, потому что не за что, а, во-вторых, не место и не время. Потом как-нибудь, не сейчас, посидим за хорошо накрытым столом, примем на грудь и посмотрим друг другу в глаза. Сразу все станет ясно, – Игорь, – повторил он, – Все как с Сироткой, – машину подбросило, Кира чуть слышно выматерился.

– Будь человеком, помолчи, – жалобно попросил я. Машина ползла зигзагом, но все равно постоянно проваливалась и подпрыгивала.

– Все хотел спросить, – не успокаивался раненый. – Как вы тогда... – он помолчал немного, набрался сил и опять заговорил: – Как вы тогда выкрутились?

– Очень просто... – машину в очередной раз подбросило, и я прикусил язык. – Заехали к частному врачу и захватили его вместе с медсестрой.

– Здесь... нет таких.

Это точно, частные врачи с операционной на дому здесь не водятся. Именно поэтому я решил захватить целую больницу.

Еще один поворот, и машина выехала на приличную дорогу. Последние триста метров до больницы мы прокатились быстро и с полнейшим комфортом. Приехали. Выскочив из машины, я принялся давить на кнопку звонка, потом начал колотить в железную дверь кулаками. Наконец засов щелкнул, и калитка приоткрылась.

– Открывай ворота! – заорал я, шагнув вперед. В грудь мне уперлась резиновая дубинка.

– Чего шумишь? – высоченный, кажущийся просто квадратным в теплой куртке, мордатый мужик, протяжно зевнул и слегка подтолкнул меня ладонью. Пришлось сделать шаг назад.

– У меня в машине раненый.

– Звони в «Скорую», – равнодушно бросил он, захлопнул калитку и пошел досыпать.

Я отошел еще на пару шагов назад и с разбегу приложился ногой в калитку. Получилось достаточно громко. Потом еще раз и еще.

Вот теперь я действительно его рассердил. Охранник распахнул калитку и вышел ко мне.

– Значит, по-хорошему не хочешь? – вкрадчиво спросил он и поднял свою дубину.

– Там человек умирает, – пискнул я.

– Товарищ не понимает, – он скорбно покачал головой. Дубина продолжила движение за спину, остановилась и резко пошла на встречу с моей буйной головой.

Одновременно с этим я шагнул вперед и без лишних церемоний врезал ему по зубам рукояткой пистолета. Он замычал и согнулся от боли, а я пинком вбил его вовнутрь, протащил несколько метров, держа за шиворот, и затолкал в дежурку. Там добавил пару раз, теперь уже по башке, после чего подтащил его тушу к торчащей из стены трубе и приковал к ней его же собственными наручниками. Нажал на кнопку, ворота медленно открылись.

Смотрели фильм «Убить Билла»? Там одну тетку сбрасывают с пригорочка прямо к дверям японской больницы, потому что дело происходит в Японии. И сразу же появляется медперсонал с каталками и каким-то еще оборудованием, все шумят, суетятся, стремятся помочь. Так, вот, не в Японии живем. Для того чтобы два облома из числа все той же охраны открыли дверь больничного корпуса, пришлось разбить оконное стекло. Только тогда они восстали ото сна и выскочили наружу с громким матом и дубинами наперевес.

Чтобы не терять понапрасну время на беседы и жесты, я просто пальнул им под ноги из пистолета, и мы сразу же достигли консенсуса. Мигом нашлась каталка, правда, не такая красивая, как в том фильме. Киру переложили на нее. Пристегнутые к каталке стражи, поминутно с испугом оглядываясь на меня, быстро покатили ее по коридору. Настолько быстро, что я с трудом за ними поспевал.

Дежурившая за столом медсестра, при виде нас замахала ладошкой, девушка, видно, решила, что мы все ей приснились. Потом все как-то потихоньку наладилось. Появился врач, совсем еще молодой парень с шальными глазами, весь в губной помаде и засосом на шее. С косо висящим на лацкане халата бейджем. Как мог, я доходчиво объяснил ему, что мой друг должен выжить и наобещал ему всякого и разного в случае удачи или неудачи. По-моему, он поверил. Когда Кирилла увозили в операционную, он с трудом приподнял голову.

– И все-таки... – выглядел он очень неважно.

– Точно, Кир, мы их урыли. Ты держись давай, не вздумай ласты склеивать.

– Постараюсь, уходи, – тут ему стало совсем кисло.

Уходи, говоришь, боюсь, что не получится. В мои планы совершенно не входило оставить Киру местным ментам. Если уж так легла карта, пусть с ним и со мной беседуют совсем другие, специально подготовленные люди.

Я быстренько пробежался по больнице, проверил входные двери и для пущей надежности навесил на них замки. Отнял у охранников рации, а их самих вместе с каталкой загнал в пустующий бокс и там запер. Присел за стол дежурной медсестры и глянул в окошко. Потянулся к телефону.

Дежурный офицер на том конце провода, судя по голосу, всю ночь ожидал именно моего звонка.

– Федеральная служба безопасности? – более идиотского вопроса просто не пришло в голову.

– Да. Слушаю вас.

– Захвачена районная больница в городе Никольске. Здание заминировано, – я пнул ногой стоявшую у стола сумку.

– Кто вы? – по-моему, он даже не удивился.

– Один из тех, кто ее захватил.

– Сколько вас?

– Ой, много.

– Ваши требования? – этот парень определенно начинал мне нравиться.

– Свяжитесь с местной милицией и прикажите не делать резких движений. У нас тут больше килограмма пластида, – и еще раз пнул сумку.

– Что-нибудь еще? – так и хотелось ответить: «Пиццу, три литра пепси и билет в спальный вагон до Уругвая».

– Высылайте своих сотрудников и обязательно переговорщика. Разговаривать будем только с ним.

– Понял, оставайтесь на связи.

Я закурил и принялся пускать дым в форточку. Вдруг очень захотелось есть, пить и спать, причем одновременно. В левом нагрудном кармане забилась, как рыба на песке, телефонная трубка. Я поймал ее и заглянул в светящееся окошко: «Нет номера».

– Да.

– Командир, это я, – звонил Дед.

Милое дело – устраивать засады на колонны на узкой горной дороге. Подожжешь, бывало, головную и хвостовую машины, а потом без лишней суеты и спешки уничтожаешь все остальные вместе со всеми остальными.

В Подмосковье гор, как известно, нет. Исключительно равнины, до предела окультуренные лесочки, больше напоминающие парки и поселки с коттеджами. Озера, речки, русские березы. А вдоль дорог девки с ценниками стоят. Красота!

Едва не забыл, иногда встречаются, как поется в песне, «рощи вдоль пригорка». Вот это хорошо, потому что к каждому пригорку обычно прилагается низинка. А это дает простор для полета оперативной мысли.

– Выезжают, – тихонько проговорил Шадурский.

– Вас понял, – отозвался с крохотной возвышенности по другую сторону грунтовки Берташевич.

– Огонь по моей команде.

– Угу.

Гор в Подмосковье не наблюдается, зато здесь много грязи, тоже очень полезная вещь. Крохотная колонна из четырех машин выехала с территории базы и, освещая дорогу фарами, двинулась к выезду на шоссе. На пологом подъеме идущий первым, корейский микроавтобус, забуксовав в родных русских говнищах, потерял ход. Остальные три машины приблизились вплотную. Лучшего момента ждать просто не стоило.

– Давай! – Шадурский надавил на спусковой рычаг лежащего на правом плече тубуса ручного противотанкового гранатомета РПГ-18 с милым названием «Муха».

Микроавтобус аж вспучило от взрыва. Нечто подобное приключилось и с идущей в хвосте «Газелью», второе насекомое ударило ей в левый борт. Отбросив в сторону тубусы, и тот и другой схватили пульты управления.

Взрыв! Взрыв! Треск и снова взрыв. Тишина. Сработали заботливо установленные по обе стороны дороги двенадцать отечественных противопехоток МОН-50, из числа тех, что до судорог ненавидела принцесса Диана, а римский папа совсем недавно высказался за полный и окончательный запрет. Около полутысячи убойных элементов, начиняющих каждую их мин, вспороли корпуса машин и принесли заслуженную смерть находящимся внутри.

На десерт опять были «Мухи», целых четыре, по две с каждой стороны, весь имевшийся в наличии боезапас. Получилось скромненько, но со вкусом. Если бы все это происходило на съемках гонконговского, скажем, боевика, то разгромленную автоколонну для порядка еще бы обработали огнеметами (а один из злодеев второго плана все равно бы выжил, и главному герою пришлось его красиво убивать поближе к финалу). Американский режиссер обязательно задействовал бы пару стратегических бомбардировщиков. Работающие здесь и сейчас Шадурский с Берташевичем даже не стали спускаться вниз и выяснять, не выжил ли кто, просто не имело смысла. Даже если и выжил, толку-то.

– Уходим, – скомандовал Шадурский, бросив взгляд в сторону базы. Свет там погас, охрана куда-то попряталась, знать, приготовилась защищать себя, любимую, до последней капли крови.

– Догоню, – Берташевич бросился к сосне, расстегнул портки и застыл.

– Долой грусть, – весело проорал он, падая в кресло рядом с хмурым Дедом. – Жизнь прекрасна!

– Не сказал бы, – покачал головой тот. – Кира с командиром спалились. Сработали как надо, но спалились.

– Как?

– Киру на складе продырявили, Игорь привез его в больницу и остался с ним. Уже отзвонился в ФСБ, скоро к ним подъедут.

– Почему остался?

– Чтобы Киру местные менты не зацапали, сам, что ли, не понимаешь?

– Теперь понял. Наши действия?

– Переходим на запасной план. Отзвони Сиротке, объясни ситуацию.

– Есть.

* * *

Начало светлеть. Сбросив куртку (что-то стало жарковато), я подошел к окну и выглянул наружу. К трем милицейским машинам у ворот прибавилась еще одна, расписанный щитами, мечами и даже гетманскими булавами, УАЗ «Патриот». Два богатыря в черной униформе с «Сайгами» наперевес вылезли из него и присоединились к группе местных блюстителей правопорядка с автоматами, в защитных шлемах и бронежилетах поверх казенных серых курток. Я высунул в форточку руку и дважды пальнул в воздух. Героев в сером и черном как будто ветром сдуло. Как дети малые, ей богу. Сказано же было, сидеть смирно на рабочих местах, не отсвечивать и ждать приезда профессионалов. Нет же, вылезли поучаствовать.

А вот и профессионалы подтянулись. Ребята в камуфляже удивительно ловко просочились на территорию больницы, такое ощущение, что просто прошли сквозь стены и грамотно рассредоточились по периметру. И тут же зазвонил, стоящий на столике медсестры, телефон.

– Слушаю.

– К вам направляется переговорщик, встречайте.

– Понял. Учтите, я в любой момент могу подорвать больницу, так что...

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Мы готовы выслушать все ваши требования.

Они, видите ли, готовы выслушать. Что бы мне такого потребовать, интересно, миллиард евро в мелких купюрах и группу «ВИА Гра» в качестве носильщиков? Или свободу Луису Корвалану? Так он и так на свободе. Ладно, решу в рабочем порядке.

Калитка распахнулась, человек в длиннополом кожаном плаще, грузно опираясь на палку, зашагал к дверям больничного корпуса. Я открыл дверь, и он вошел вовнутрь. Высокий блондин, о таких говорят «истинный ариец», сантиметров на десять выше меня, широкоплечий, явно, хорошо тренированный.

– Майор ФСБ Сидоркин, – представился он, остановившись в дверях. – Можете называть меня Николаем Николаевичам.

– Очень приятно, Николай Николаевич, выбросьте вашу тросточку за дверь.

– Опасаетесь, что я вас всех ей перебью?

– Кто вас знает.

– Мне без нее трудно ходить, честно.

– Сочувствую, но тут недалеко, можете опираться на стенку.

– Что теперь? – полюбопытствовал он, выбрасывая палку наружу.

– Руки, пожалуйста, вверх и в стороны.

Приставив пистолет к его груди, я тщательно охлопал его свободной рукой снизу доверху и в обратном порядке. Не забыл и о рукавах, при желании туда можно спрятать много чего разного и интересного. Когда он поймет, что группа террористов состоит из одного меня, очень даже может попытаться сократить количество супостатов до нуля.

Рация, пачка сигарет, зажигалка, носовой платок, больше ничего.

– Сигареты и зажигалку, пожалуйста, тоже за дверь, – скомандовал я, засовывая рацию себе в карман.

– Негуманно, – проворчал он. Пачка серого «Мальборо» и золотистый «Зиппо» последовали за тростью.

– Ничего страшного, покурите мои. У меня сигареты как раз той же марки. Кстати, сколько сейчас времени?

Он глянул на простенькие «Командирские», старшие офицеры ФСБ носят такую дешевку только если...

– Двадцать три минуты девятого.

– Позвольте ваши часики.

– Да, конечно, – он снял часы и выбросил их за дверь.

– Я только хотел на них взглянуть.

– Бога ради извините, – он виновато развел руками. – Я вас просто неправильно понял.

Все ты понял правильно, «Николай Николаевич», просто не захотел, чтобы я прочел гравировку на тыльной стороне твоего наградного хронометра.

– Нам на второй этаж, – сказал я. – Идите первым.

– Как скажете, – и он захромал, держась за перила. – Как мне вас называть?

– Меня зовут Иван Иванович.

– Очень приятно, – тут он хмыкнул.

– А мне-то как.

Присев за стол, я первым делом внимательно осмотрел миниатюрную рацию, после чего отставил ее в сторону. Мне стало холодно, и я надел куртку.

– Выньте наушник и передайте мне.

– Рад бы, – улыбнулся мне фальшивый Николай, – удобно разместившись в низком кресле, он курил сигаретку из моих запасов и стряхивал пепел в бумажный кулечек. – Только у меня его нет, – и повернул голову вправо, а потом влево. – Может, все-таки начнем? Кстати, где ваши сообщники?

– Залегли за барханами, – я достал из-под стола сумку и продемонстрировал собеседнику. – Здесь больше килограмма пластида, показать?

– Я верю вам на слово.

– А с помощью этого, – я продемонстрировал миниатюрный пульт с двумя кнопками, – осуществляется подрыв. Достаточно нажать на кнопку и отпустить. Если я почувствую, что события развиваются не по плану, возьму пульт в руку и прижму кнопку пальцем. Вы меня поняли?

– Безусловно, – ответил он. – Вам не стоит опасаться, – этот дядя разговаривал со мной как с душевнобольным.

– Итак, мое первое требование, – я поднялся, взял со стола телефон и поставил ему на колени. – Для начала, что вам известно о научно-исследовательском институте «Химтехнологии»?

– Только то, что он находится где-то неподалеку.

– Потрясающе. Так вот, в складском помещении номер сто восемнадцать данного НИИ в настоящее время находятся контейнеры с боевым отравляющим веществом «Табун». В общей сумме четыре штуки в двух ящиках. Склад расположен на поверхности, замочек – просто никакой.

Вот тут-то он перестал улыбаться!

– Что дальше?

– Дальше вы звоните своим, чтобы этот «Табун» взяли под контроль. Ящики с контейнерами находятся в правом дальнем углу склада, надеюсь, ваши люди не заблудятся.

Он схватил телефон и начал давить на кнопки.

– Так, в чем заключается ваше требование?

– Руководство НИИ и те, кто отвечает за его безопасность, должны... – едва не сказал: «...быть торжественно кастрированы на центральной площади Никольска под звуки духового оркестра», – огрести за это по полной.

– Это и есть ваше первое требование?

– Совершенно верно.

– Принимается, – нехорошо усмехнулся он. – А что еще ждет моих людей в этом НИИ, засада?

– Никакой засады, всего-навсего четыре трупа, шесть похмельных охранников и два пустых автомобиля к юго-западу от центрального входа.

– Ваша работа?

– Вы имеете в виду охранников?

– Конечно же, нет, – он улыбнулся половиной рта, и я вдруг понял, что где-то этого мужика уже видел.

– Мы с другом просто проходили мимо.

– Неужели?

– Послушайте, Николай Николаевич, вы кто, вообще, переговорщик или следователь?

Прекратите меня допрашивать и налаживайте диалог.

– Виноват, что дальше?

– Дальше будем ждать доклада ваших из института... – нет, где же я все-таки его видел?

Негромко пискнул в нагрудном кармане телефон.

– Прошу прощения, – я встал, взял со стола трофейные наручники и соединил ими левую руку переговорщика и батарею. – Это ненадолго.

Прошел за угол и достал из кармана трубку и раскрыл ее. В левом верхнем углу окошка появилось изображение, маленький желтый конвертик. Кто-то прислал мне сообщение, правда, без слов. Впрочем, никакие слова уже не требовались. Все, операция окончена.

Вытерев пот со лба, пересек коридор, вошел в туалет, обычный грязный больничный сортир. Унитазов здешним болящим не полагалось, их заменяли возвышения с дырами. В одну из этих дыр и нырнули SIM-карты с моих телефонов, за ними последовали сами трубки, вернее, их осколки (перед тем, как пустить средства связи в автономное плавание по канализации). Во вторую дырку я бросил патроны, а в третью – пистолет в разобранном виде. Дернул за веревочки и под песни фановых труб заспешил обратно.

– Извините за доставленное неудобство, – я освободил пленника от оков, сел за стол и протяжно зевнул.

– Может, поспите... – заботливо предложил полковник. Почему полковник? Да потому, что я вспомнил, где мы с ним встречались. Четыре с половиной года назад у моего командира. Полковник присутствовал в качестве изображения на висящей на стене фотографии. И никакой он не Сидоркин, а Саибназаров, Равшон Саибназаров, отчества не знаю, полковник ФСБ, начальник отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Чистокровный таджик с Памира, там таких истинных арийцев – пруд пруди. Как это, интересно, он угодил в переговорщики? Впрочем, какая разница.

* * *

Угадайте с трех раз, что общего у Ленинградского вокзала и любого столичного аэропорта. Размеры? Ни в коем случае, в здании любого, кроме Быково, конечно, аэропорта без проблем поместятся три Ленинградских и еще место останется. Чистота? Опять мимо, аэропорты засраны не меньше, чем сортиры рабочего общежития, а уже упомянутый Ленинградский, можно сказать, любовно вылизан. Тогда, может быть, цены тамошних общепитов? Совершенно верно.

Зайдите при случае в любое кафе или в бар на Ленинградском и попросите у официанта меню. Читать его настоятельно рекомендуется сидя. Ознакомьтесь с ценами, подождите, пока рассеется туман в глазах, осторожно встаньте на ноги и топайте оттуда по холодку, куда подальше. Уверяю вас, цифры крепко западут вам в память и еще долго будут являться в кошмарных снах.

Крохотная, в два плевка объемом, чашечка не самого лучшего кофе по цене бутылки очень приличной водки, скудный завтрак, сопоставимый по стоимости с обедом в не самом дешевом ресторане, все это как нельзя лучше способствует тому, что в вокзальных харчевнях всегда много свободных мест. Быть может, их владельцы ожидают массового заезда арабских шейхов со свитами, а может, им просто нравится работать в убыток, не знаю, но факт есть факт.

Этот человек вошел в полупустой Ленинградский в девять часов утра с небольшими минутами. Азиат из ближнего зарубежья, судя по внешнему виду, одетый дорого, но без особого вкуса. С коричневым кожаным саквояжем в одной руке и свежей газетой – в другой. Очень в стиле тамошнего дресс-кода, даже постоянно отирающиеся на вокзале карманники являются на рабочие места в отглаженных брюках и до блеска начищенной обуви. Иначе милиция не пропустит. Кстати, вот и она.

Двое скучающих у аптечного киоска милиционеров при виде незнакомца встрепенулись и двинулись наперерез..

– Лейтенант Слюсарь, прошу предъявить документы.

– Пожалуйста... – мужчина извлек из внутреннего кармана шикарного кожаного пальто документ и протянул стражу правопорядка.

Тому сразу стало грустно, у владельца дипломатического паспорта нельзя проверить регистрацию и попросить немного денег на бедность. Лейтенант машинально полистал страницы, полюбовался цветной фотографией господина ZULKARNAEV, вздохнул и вернул документ владельцу. – Куда следуете? – спросил он, чтобы хоть что-то спросить.

– В Санкт-Петербург, – ответил тот с легким, едва уловимым акцентом и мило улыбнулся.

– Во сколько отходит ваш поезд?

– В половине первого.

– Счастливого пути, – и обломанные в лучших чувствах менты, вернулись к киоску, продолжать трепаться с продавщицей. Если бы лейтенанту Слюсарю сказали, что он только что пообщался с международным террористом, уверенно входящим в мировую десятку лучших по профессии, бравый страж правопорядка, наверняка очень бы удивился и вряд ли поверил. По его глубокому убеждению, террористы в обязательном порядке должны были носить на лицах бороды, пулеметы на плечах и пояса шахидов – на пузе, воровато озираться по сторонам и кричать «Аллах Акбар!». Всего этого у господина Zulkamaev’a не наблюдалось, да и держался он без лишней нервозности, а, наоборот, спокойно и очень вальяжно.

В баре «Балтика» было тихо и как всегда безлюдно. Только что прошедший паспортную проверку «казахский дипломат» снял пальто, аккуратно повестил его на вешалку и занял столик в углу.

– Двойной «Эспрессо», – он делал заказ, не заглядывая в меню, – одно пирожное «Наполеон», скажите, коньяк «Remy Martin» действительно французский?

– Безусловно, – не моргнув глазом, ответила официантка, сонного вида белобрысая девица. – Другого не держим.

– Вот как, тогда сто граммов.

– Пепельницу принести?

– Не надо, я не курю.

– Что-нибудь еще?

– Включите, пожалуйста, телевизор.

– Какой канал?

– Хочу посмотреть новости.

Он доел пирожное, запил его кофе и поднял палец. Спинным мозгом чувствующая денежного клиента официантка в считанные секунды оказалась у столика.

– Еще один кофе.

– Двойной?

– Да, – после короткого раздумья ответил он. – Пожалуйста.

Сделал осторожный глоток из бокала, удовлетворенно хмыкнул. Коньяк оказался на удивление «родным», а не произведенным в подвале по соседству. Посмотрел на часы, все, время. В ближайшие двадцать минут должно последовать сообщение о, наверное, экологической катастрофе в Подмосковье. Да, конечно, сначала это будет названо просто катастрофой. А уже через час, после событий в самой Москве, всем, и в первую очередь, приехавшим сюда на совещание, надутым индюкам, этим экспертам по безопасности, станет ясно, что говорить о победе над терроризмом, мягко говоря, преждевременно. Что же касается русских, то... Он уже дважды неплохо поработал в этой стране, в этот раз все тоже должно получиться. Как говорится, Бог троицу любит.

После просмотра новостей он сделает несколько звонков в газеты и на телевидение и еще один, в ФСБ. Исключительно из чистого хулиганства. В прошлом году русские раструбили на весь мир о его ликвидации. Пришло время, как говорят здесь, «ответить за базар». Потом избавится от «хитрого телефона» стоимостью в пару «мерседесов». Звонок с него с гарантией не отслеживается и голос говорящего не идентифицируется.

Через несколько часов он будет в Ленинграде, зачем-то так претенциозно переименованном, там сменит документы и... Далее Европа, серьезный курс пластической хирургии и, наконец, дом, почти дворец, на берегу океана в стране, которая никогда и никому его не выдаст. Все, пора на покой. В его профессии, как в спорте, лучше уйти на год-другой раньше, чем на час позже. Он вволю поиграл с судьбой в игру, где ставкой была собственная жизнь, настало время встать из-за стола и уйти с выигрышем.

Может быть, когда-нибудь он ненадолго вернется и преподаст этим олухам еще один мастер-класс, но это будет потом. Зулкарнаев, он же Режиссер, заложив руки за голову, откинулся назад и прислонился головой к стене.

Молодой человек вошел в бар и остановился в дверях, осматриваясь. Сидящий за столом, мельком взглянув в его сторону, вернулся к просмотру телепрограмм. Ничего особенного, невысокий, хрупкий с виду, гламурно прикинутый мальчик: заправленные в высокие, почти до колен, сапожки, узкие брючата, недешевый псевдогрубый свитер «с горлом», коротенькое пальто, издали напоминающее матросский бушлат. Длинные темные волосы до плеч.

Меж тем молодой человек немного расхлябанной походкой подошел к стойке бара и сделал заказ. Устроился за столиком по соседству, дождался принесенного все той же официанткой зеленого, естественно, чаю и тирамису. Сразу же расплатился и принялся за еду. Закончив есть, вскочил на ноги и, остановившись рядом с сидящим за столиком, высоким, почти девчачьим голосом позвал официантку.

– Будьте добры, пепельницу!

– Если можно, воздержитесь от курения, – сухо произнес Режиссер, – У меня аллергия на табачный дым.

– Не надо пепельницы, – пропищал молодой человек и, повернувшись к собеседнику, виновато развел руки в стороны и проговорил жеманно: – Простите, бога ради... – и уже нормальным мужским голосом, – и прощайте.

Сидящий за столом даже не успел удивиться наличию в одном теле двух совершенно разных голосов, потому что... Потому что в этот самый момент молодой человек с завидной быстротой воткнул заточку прямо в его левую подмышку. И тут же обломил лезвие. Проделано все было быстро и грамотно, без шума и пыли, а главное – без крови. И, действительно, на светло-коричневом свитере получившего в сердце заточку, не проявилось ни одного крохотного пятнышка. Хорошем, к слову сказать, свитере, и дорогом. О подобного рода вязаных изделиях очень любит писать одна полнокровная дамская писательница. У нее в каждом романе героиня обязательно приникает личиком к мужскому торсу, одетому в такой вот свитерок, и трепетно его нюхает, вдыхая запах свежести и больших денег.

Сделав свое черное дело, молодой человек вернулся за свой столик и принялся допивать чай. Режиссер, он же Чжао, он же почти труп, бессильно уронил вниз руки, открыл рот и попытался закричать от боли, потому что стало очень больно. Не хватило сил даже на шепот. Потом стало еще больнее, еще и еще, а потом, все, боль прошла, а жизнь закончилась. За долю секунды до конца он вдруг понял, что совершенно напрасно провел это утро у телевизора.

Допив чай, молодой человек встал, взял сумку и пошел к выходу, на ходу рассовывая по карманам телефон, сигареты и зажигалку.

Проходя мимо уставившегося в потолок, уронил, неловкий такой, сигареты и зажигалку, потом почти минуту их разыскивал.

Слегка покачивая бедрами, он вышел из бара и направился прямиком в вокзальный туалет. Поймал одобрительный взгляд такого же гламурного персонажа, только в длиннополом плаще и рыжеватого, слегка надул губки и подмигнул.

Через несколько минут молодой, подтянутый капитан в ловко сидящей на нем камуфляжной зимней форме и с вещевым мешком за спиной, вышел из туалета. Поправил фуражку, обошел явно поджидающего кого-то рыжеволосого красавчика в темном плаще до пяток и направился к выходу.

Если бы Евгений Сироткин задержался на вокзале еще пару минут, то наверняка услышал бы дикий женский визг из бара: подошедшая к единственному посетителю официантка, обнаружила того, сидящего неподвижно и глядящего в потолок, и вступила в лужу крови, вытекающей из раны на правой руке.

Перед тем как спуститься в метро, Евгений достал телефонную трубку и набрал номер.

– Порядок, Дед.

– ...

– Возвращаюсь на базу, до встречи.

А потом отправил кому-то сообщение без единого слова.

* * *

Зазвонил стоящий телефон. Я передал трубку полковнику.

– Да, – отрывисто бросил он.

– ...

– Понятно.

– ...

– Хорошо, до связи.

– «Табун» обнаружен и взят под контроль, – сообщил он. – Дальнейшей судьбой руководства института займутся буквально сегодня. Вы удовлетворены?

– Очень.

– Что дальше?

– Терпение, – сказал я и едва не добавил: полковник.

В мае девяностого Равшон Саибназаров, тогда еще просто лейтенант КГБ СССР больше суток провел в зиндане в Таджикистане в ожидании неизбежной смерти. Для того чтобы выдернуть его оттуда, была проведена совершенно уникальная операция силами нашей конторы. Мой командир, Сергей Волков, по-моему, до сих пор гордится тем, что поучаствовал в ней.

Не то чтобы эта операция была особенно сложной по исполнению тут, как раз все было просто и ясно. Один ловкий мужик сделал все, чтобы попасть в тот же зиндан, что и Равшон. Оказавшись там, принялся распевать песни, настолько громко, что без проблем перекрывал лай собак и вопли ишаков. Горланил достаточно долго, одну только «Белоруссию...» исполнил раз пять. Прикиньте, «Молодость моя, Белоруссия», в кишлаке. Короче, место нахождения зиндана те, кому надо было, засекли без всяких там радиомаячков. Ночью пришли и без проблем извлекли из ямы Равшона и того самого певца. Уникальность состояла как раз в том, что дело происходило в девяностом году, когда все подряд спецслужбы просто-напросто боялись лишний раз без спроса вздохнуть или пукнуть. Получить разрешение на проведение такой операции было на пару порядков сложнее, чем ее осуществить.

Врач появился, когда мы докуривали мои сигареты. О результатах операции не стоило даже и спрашивать, все читалось на его лице.

– Ваш друг в реанимации, – сообщил он, – жить будет.

– Молодец! – воскликнул я и вытер пот со лба.

– У меня, между прочим, дежурство закончилось, – сварливо заявил он, – долго еще торчать здесь?

– Идите переодеваться, доктор, – ответил за меня переговорщик, – скоро пойдете домой.

– Хочется верить, – буркнул тот и удалился.

– Ну, что, – бодро спросил полковник, – будем заканчивать комедию?

– Подождите, – возразил я, – а как же второе требование?

– Слушаю.

– У палаты моего товарища выставляется ваша, повторяю, ваша, а не милицейская, охрана. Как только состояние здоровья позволит, вы отвезете его куда положено.

– Принимается, – весело ответил он, – а где остальные ваши подельники, растворились в воздухе?

– Скрылись в канализации, – любезно ответил я, – давайте, действительно, заканчивать.

– Я только за.

– Это действительно взрывчатка – я пнул ногой сумку, и она оказалась возле него, – почти кило пластида.

– О, как, – он застегнул застежку на сумке, – действительно, пластид и почти кило. А где взрыватели?

– Нету.

– А как же ты собирался его взорвать?

– И в мыслях не было, – я перекинул полковнику брелок.

– Понятно, – хмыкнул он и протянул руку, – твой ствол.

– Нет никакого ствола, – расхохотался я, – и не было, – достал из кармана и выложил на стол наручники, вытянул перед собой руки. – Вяжите меня, люди добрые.

– Сюда, – скомандовал он, – двое в камуфляжной форме и в масках вышли из-за угла и направились к нам, держа меня под прицелом.

– Круто.

– Сейчас это называется «нанотехнология», – пояснил он и, обращаясь к подошедшим двоим, скомандовал: – Минуту! – Те застыли, как гипсовые пионеры в парке. – Один вопрос, вернее, два.

– Слушаю.

– Почему ты все время лыбишься?

– Настроение хорошее, – ответил я и ничуть не соврал. Действительно, почему я должен плакать? Все прошло успешно: я догадался об основной акции, Кира вычислил, когда и где окажется сегодня поутру Режиссер, Берта, Дед и Сиротка сработали четко. Нам очень повезло с теми четырьмя, пришедшими на склад. Кира выжил. Что с нами будет потом? Не знаю, потом будет потом. – Второй вопрос.

– Кто ты такой, черт подери?

– Сам бы хотел это знать.

– Пакуйте! – мне завернули ласты за спину. – Без экстаза!

Меня поставили в позу пловца на старте и поволокли на выход.

В машине, куда меня затолкали, мне опять стало очень жарко, потом холодно, потом снова жарко и, наконец, просто хреново. Я то погружался в напоминающее краткий сон состояние, то приходил ненадолго в себя. И так несколько раз. Когда машина остановилась, меня взяли за шиворот и скомандовали: «На выход!». Последнее, что осталось в памяти, это то, что я делаю шаг наружу. Потом все, погас свет и выключился звук.