Лирическое отступление пятое, семейное

– Проходи, Игорь, располагайся, – восседающий в напоминающем трон, помпезном офисном изделии с наворотами, сделал ленивый приглашающий жест. – Сейчас освобожусь.

Тот послушно прошел и расположился на каком-то крохотном низеньком пуфике (с которого на хозяина кабинета приходилось смотреть снизу вверх) в некотором отдалении от громадного, покрытого зеленым сукном стола, за которым в поте лица трудился видный представитель губернской элиты и, по совместительству, муж его матери. С интересом осмотрелся по сторонам. Увиденное впечатлило.

Любовно отреставрированная антикварная мебель, многочисленные, со вкусом расставленные по цвету корешков, книги на полках. Дипломы и сертификаты вперемежку с саблями и ятаганами на стенах, пушистые ковры на полу, прикрытый экраном камин.

Государственный герб на стене прямо над головой увлеченно работающего с документами хозяина кабинета и РАВНОУДАЛЕННО по обе стороны от него – коврик с вытканным портретом законно избранного. Для полного комплекта государственных символов не хватало только флага и гимна. В общем, воплощенная в жизнь мечта выросшего в «хрущобе», мальчугана из многодетной семьи.

Вынырнув, наконец, из пучины государственных забот, отчим извлек из папиросницы карельской березы сигаретку, прикурил от массивной настольной зажигалки и остро, сверху вниз посмотрел на пасынка.

– Скажи-ка мне, Игорь, ты любишь Россию?

Тот замялся. В организации, где он служил, говорить об этом всегда считалось дурным тоном. Много и часто чирикающие о неземной любви к отечеству, там не приживались и рано или поздно куда-нибудь отваливали. Чаще всего – по головам на повышение, в места запредельной концентрации патриотизма. Остальные – просто, как могли, выполняли приказы, проливая при случае за это самое отечество кровушку. Свою и чужую.

– Ты не ответил.

– Ну да, конечно.

– Конечно, – передразнил тот. – Ты пойми, Игорь, Россия...

«Священная наша держава... – пронеслось в голове у того. – Как раскудахтался, державный наш, поди, забыл уже...».

Ровно десять лет тому, прибывший в законный отпуск, старший сержант Коваленко стал свидетелем безобразной драки во дворе родительского дома, вернее, даже не драки, а избиения. Трое молодых, деревенского вида недорослей в дешевеньких спортивных костюмах от всей души метелили его отчима, успешного коммерсанта Павла Георгиевича.

Вообще-то, сильно сказано, метелили. Бить по-настоящему эти сопляки совсем не умели. Просто махали граблями кто во что горазд, и орали дурными голосами. Навешав нападавшим тумаков и пинков, Игорь повел отчима домой. Там-то и выяснилось, что пострадал тот, в основном, морально, то есть обделался. А в остальном, обошлось без жертв и разрушений, всего-навсего расквасили нос, расцарапали ухо и оторвали нагрудный карман пиджака.

– Валить! – визжал отчим, размазывая кровь и сопли по полным щекам. – Немедленно! Из этой вонючей страны!

– Успокойтесь, дядя Паша, – тихонько хихикая, несмотря трагизм ситуации, попросил Игорь, потому что воняло как раз не от страны, а от отчима.

Через часок-другой во двор приехали пацаны посерьезнее, шестеро на двух не очень новых иномарках. Игорь вздохнул и пошел во двор разбираться. Не успел выйти из подъезда, как на него бросились сразу четверо. Двор огласился леденящими душу воплями. Как выяснилось, трое из приехавших учились с ним в одном классе, а четвертый, бригадир всей этой команды, целых полтора года стоял с Игорем в паре на тренировках по самбо.

– Хрен с ним, с барыгой! – прорычал он. – А этого в машину!

Коваленко затащили в автомобиль и увезли, не вывезли, а именно, увезли на природу, где вся честная компания нажралась в лохмотья, а утомленный почти двухгодичной трезвостью воин – больше всех. Домой его приволокли неподвижного, как знамя в чехле, позвонили в дверь и испарились, оставив тушку на коврике. А отчим помнится, начал собирать документы на выезд и даже нанял репетитора по английскому.

Вообще, мутное тогда было время. Коммерсанты разводили народ и с энтузиазмом кидали друг друга. Бандиты шкурили коммерсантов и крышевали их от самих себя. Государство, занятое сугубо своими делами, в эти игры на свежем воздухе не вмешивалось, прощая и тем, и другим мелкие шалости и позволяя близким к себе уважаемым людям разворовывать себя и растаскивать по офшорам. Так все и было, боги на Олимпе, на земле – барыги с бандитами, а где-то за кустиками – менты в красивых фуражках и прочий чиновный люд в ожидании мелких подачек. Это потом, когда станет можно, все они повылазят оттуда и примутся за дело, да так ловко, что «лихие девяностые» многим покажутся утраченным раем. Это те, прежние, брали долю, нынешним, слугам государевым, подавай все и сразу.

Тогда, десять лет назад, Игорь раньше срока вернулся из отпуска и сразу же написал рапорт с просьбой оставить его в кадрах. Он совершенно не хотел становиться ни коммерсантом, ни бандитом, и то, и другое было в одинаковой степени противно. Вот и решил в компании ставших очень нечужих ему людей защищать тех, кто действительно трудился во благо России: пек хлеб, водил поезда, учил детишек и лечил больных.

– Игорь, ты меня слушаешь? – Он поднял глаза. Сидевший за столом родственник, смотрел; на него сверху вниз, как царь на еврея. Двое с портретов над ним, как казалось, тоже без особой симпатии.

– Да.

– О чем я сейчас говорил?

– О том, что мне пора подумать о карьере.

– Именно, – на сей раз, отчим извлек из другой уже шкатулки сигару и со вкусом принялся обезглавливать ее. – Твоя мать просила позаботиться, – щелкнул блестящей гильотинкой и стал любоваться делом своих рук. – Сам я этого не одобряю, потому что всего в жизни добился без чьей-либо помощи. – Раскурил сигару и выпустил в воздух первую струйку дыма.

– Спасибо за заботу...

– Благодарить будешь потом. В областном управлении милиции со дня на день освободится перспективная должность. Я уже переговорил кое с кем... Ты, кстати, кто у нас: капитан, майор?

– Подполковник.

– Неплохо. Награды есть?

– Да.

– Где служишь-то?

– В штабе округа, – и едва не добавил: – Писарем.

– Перспективы?

– Наблюдаются, – ничего деревянного под рукой не оказалось, поэтому он и не постучал. Напрасно.

– Видишь, как все удачно складывается, – Павел Георгиевич отпил из массивного толстостенного стакана и продолжил терзать сигару. – Молодой перспективный подполковник, орденоносец, бросает штабную работу в Москве и переезжает в провинцию, на передний край борьбы за правопорядок. Что скажешь?

Игорь представил себя на переднем крае, в серой красивой форме, автоматом на груди и почему-то с волшебной полосатой палочкой в руке. Сразу стало тоскливо.

– Понимаете, Павел Георгиевич... – но тот ничего понимать не желал. Собеседник завелся.

– Служишь в штабе, в тридцать один год уже подполковник, значит, строить отношения с руководством умеешь. Признаться, не ожидал.

– Я...

– Учти, должность, о которой я говорил, не только перспективная, но и, как бы сказать, – он пошевелил пальцами – политическая. С нее далеко шагнуть можно.

– Мне...

– С образованием, как я понимаю, у тебя не очень, – сам собою восхищенный родственник еще разок приложился к стакану. – Ничего, подучишься в нашем университете. Лет через пяток защитишь кандидатскую, а там и...

– Нет.

– Что ты сказал?

– Спасибо за участие в моей судьбе, но менять место службы я не буду.

– Ну, как знаешь, – и, мгновенно потеряв всяческий интерес к беседе, взял папку из лежащей перед ним стопки и углубился. Ступай. Встретимся за ужином, – он посмотрел на часы. – Через полтора часа. Не опаздывай.

Они не встретились за ужином, потому что через полтора часа Игорь уже запивал в привокзальном буфете сиреневый винегрет чем-то, издали напоминающим чай. Сразу же после беседы с отчимом, он собрал вещички и уехал. Совершенно, знаете ли, не улыбалось проводить время в компании мающегося государственными заботами хозяина дома, прислуги и охраны. На следующий день после дня рождения сестренки, мама укатила в Чехию, руководить отделкой квартиры в Праге. Чмокнула его в щеку и укатила, красивая, ухоженная, очень благополучная.

Сестренка... Совсем уже не та угловатая девчонка с веснушками на носу и вечно расцарапанными коленками. При встрече повела себя аристократически-сдержанно, с криком «Игорешка!», как когда-то, на шею не бросилась, просто сказала: «Привет» и ловко увернулась, когда попытался обнять. Когда же он предложил ей опробовать подарок, двухлетнюю крошку «Daewoo Matiz», посмотрела как герцогиня на бомжа, девушка уже год раскатывала на «Audi ТТ». Бывшего кумира детства она теперь считала просто деревенщиной и последним лузером. Краем уха Игорь услышал, что она говорит о нем, беседуя с подругой по телефону на немецком, и порадовался, что у девушки достаточно приличное произношение.

Напрасно он все-таки не постучал тогда по дереву, сглазил. Буквально через месяц судьба сыграла с подполковником Коваленко И. А. достаточно злую шутку. Перспективы сошли на нет, прежняя жизнь закончилась, началось черт знает что, серое, в мелкую черную крапинку. В гости к родным с тех пор он не ездил, да они его не больно-то и приглашали.

 

Глава 14

– Вот, собственно, и все, – Шадурский допил остывший кофе и замер в ожидании.

– Да уж, – устроившийся напротив него хозяин кабинета, Сергей Волков, вытянув ноги, откинулся на стуле и принялся барабанить пальцами по столу. Издаваемые звуки очень напоминали похоронный марш. – Нехило. Очень бы хотелось узнать, почему вы решили, что...

– Проехали, – как всегда, деликатно, влез в разговор Котов. Вольготно расположившись в хозяйском кресле, он изображал дурную пародию на Гая Юлия Цезаря, то есть одновременно наблюдал через компьютер запись допроса героя-полковника, пил кофе и курил. А еще по мере сил участвовал в беседе – Все уже случилось, так что...

– Не отвлекайся, – Волков прекратил музицировать и закурил.

– Все под контролем, шеф, – Саня нажал на клавишу, встал и, заложив руки за спину, принялся разгуливать по кабинету. – Если разобраться, получилось не так уж и плохо. Злодеев развезли по моргам, мир в очередной раз спасен, престиж державы, – тут он взял под козырек, – не подорван. В самое ближайшее время, когда определятся с кандидатурами героев, заработают очереди за орденами.

– Головой надо было думать, а не в ковбоев играть!

– Но кто же знал? Если бы не вторая акция, все вообще прошло бы на ура. Расхреначили бы в четыре смычка колонну и...

– Если бы, – Волков нервно загасил в пепельнице недокуренную сигарету. – Как ты любишь говорить, если бы у бабушки был партбилет, то это была бы уже не бабушка...

– А член партии, – подхватил Котов, – кто же знал?

– Он, – Сергей полез в пачку за следующей сигаретой, – Коваленко знал или, по крайней мере, догадывался. – Я прав? – повернувшись к Шадурскому, спросил он.

– Предполагал, – угрюмо подтвердил он.

– Вот видишь, – усмехнулся Сергей. – Предполагал. Значит, надо было...

– Что надо было? – Саня тоже начал понемногу заводиться. – Скакать в контору? Так он, уверен, первым делом туда и ломанулся, – посмотрел на Деда. Тот молча кивнул. – Может, в ФСБ? Там бы с ним не меньше недели разбирались, и то исключительно в том случае, ежели бы поверили. Надеюсь, ты не забыл, это именно они в прошлом году грохнули Режиссера, исполнители даже премию получили. Тогда куда, в милицию, в министерство сельского хозяйства, в театр кукол, куда?

– Ко мне, вернее, к нам, – Волков заглянул в чашку и обнаружил, что она пуста. – Кому еще кофе?

– Всем, – Котов вернулся на место и, развалившись в кресле, развязно закурил. – Парень поступил, как счел нужным, то есть попытался решить все проблемы самостоятельно. Получилось.

– Это точно, – кофейный аппарат зашипел и начал плеваться. – Еще как получилось.

– А вот теперь, как сделать Игоря с напарником, как его там?

– Кирилл.

– Как сделать Игоря с Кириллом непричастными ко всей этой оперетте? Вопрос, однако.

– Чертов реваншист, – Сергей поставил перед Шадурским чашку, тот поблагодарил коротким кивком. – В середине девяностых Коваленко насадил на перо один умелец на Северном Кавказе, едва успели эвакуировать.

– И чего? – сделав богатырский глоток, полюбопытствовал Саня.

– Ничего, оклемался маленько, потом целый год учился как следует работать ножом.

Постоянно пропадал в залах, даже в Питер ездил к какому-то Яхонтову. Выучился-таки, разыскал того джигита и разделал как тушу.

– У него, действительно, классно получалось, – согласился Шадурский – Что теперь?

– Теперь, – Волков указал чашкой на Котова, – он скажет.

– Будем пытаться выправить ситуацию. Сергей правильно сказал, надо было прийти к нам не после, а до.

– А я о чем?

– Но, – тут Саня сделал паузу. – Неизвестно, какие прихваты у этого полковничка по нашей конторе. Запросто могла случиться протечка. И вот тогда...

– Это точно – согласился Дед.

– Где сейчас этот ваш красавец?

– На квартире.

– В Кунцево?

– Обижаешь, в Медведково. Спит связанный.

– Надеюсь, не один?

– Под охраной.

– Отлично. Будем работать.

– Какие мысли, Саня? – поинтересовался Волков.

– Простые как жопа в огороде, ваша светлость. Думаю, стоит попробовать поторговаться с отчизной, если будет, чем.

– То есть шантаж?

– Именно. Только разговаривать с Родиной буду не я и не ты, мы для этого просто мордами не вышли. Пойдет кто-нибудь из взрослых.

– Что будешь делать?

– То и буду. Сейчас мы с Квадратовым смотаемся в Медведково, пообщаемся с этим кексом. Сыграем с ним в одну старую игру.

– В доброго полицейского и злого полицейского?

– В злого и очень злого. А потом дадим ему попробовать одну очень вкусную штуку.

– Так, его, вроде, уже допрашивали, – заметил Шадурский.

– Это, – Котов презрительно указал толстым, как сарделька, мизинцем в сторону компьютера, – не допрос, а слезы еврейского народа. Он мне, сука такая, расскажет, с кем в нашей управе плотно контачил, с кем бизнесом за кордоном занимался, кому подарки оттуда возил и многое, многое другое. Короче, работы на целый день, если не больше.

– Мы ему вчера «Зомби» вводили, – напомнил Георгий.

– Не страшно, эта штука совмещается с чем угодно...

– Не забудьте личики прикрыть, – напомнил Волков. – Его еще в контору сдавать придется.

– Не изволите беспокоиться, ваше преосвященство, – Саня потянулся к телефону. – По дороге заедем, купим маски поросят. Але, это директор по связям с общественностью? – заверещал он в трубку. – И тебе того же. Одевайся и с вещами на выход. Куда-куда, в «Детский мир», а потом на съемку. Нет, не девок снимать, а кино. И Лехе скажи, пусть тоже готовился.

* * *

Где я, черт подери? Где-где, понятно где, не в санатории. Когда застилавший глаза туман немного разошелся, я без успеха попытался приподнять голову и принялся глазеть по сторонам. Комната, окрашенные белой краской стены, тусклая лампочка под потолком, окна с решетками, койка и я в ней. Впрочем, если решетки на окнах, то это уже не комната. Квадратная тетка в белом халате, вынырнув из темноты, подошла поближе и склонилась надо мной. Густо накрашенные губы зашевелились, только я ничего не услышал.

– ...больной? – вот, и звук наладился.

– Попить дайте, – проскрипел я.

– Сейчас, – и ушла, впрочем, скоро вернулась. Сунула руку пол подушку и с легкостью приподняла мне голову.

Я принялся жадно пить из алюминиевой кружки, стуча зубами о края. Никогда не думал, что вода может быть такой вкусной.

– Спасибо, – прошептал я и откинулся назад, усталый, как будто целый день таскал на горбу мешки с цементом.

Так и валялся без движения, пока не пришел врач. Дальше все, как всегда: язык, пульс, «дышите – не дышите», сердце, зубы, живот, перья, уши, хвост, анализы.

– Что со мной, доктор?

– Ничего страшного, просто немного съехала крыша, – успокоил меня врач, похмельного вида мужичок в несвежем халате поверх форменного кителя. – Наркотой балуешься?

– Нет.

– Честно?

– Ей-богу.

– Вот, и здорово. У тебя, судя по всему, просто нервное истощение. Это лечится, – и уже на выходе вдруг спросил: – А выпить хочешь?

– Очень, – сознался я. – Но не буду.

– А я бы все равно не дал.

У меня началась богатая событиями жизнь. Днем я валялся под капельницей, глотал какие-то таблетки, получал болезненные уколы в задницу, дремал. Неохотно и через силу пытался что-то проглотить. По ночам начинались кошмары, даже не они, а непонятно что, тягучее и бессмысленное.

Вот я, беззвучно разевая рот, несусь в атаку. В доспехах, шлеме с перьями, короткой, похожей на мини-юбку, тунике. С круглым щитом и коротким мечом. Справа и слева – точно так же одетые бойцы (один из них, Саня Коновалов – почему-то с ручным пулеметом Калашникова), слоны, тигры и громадные боевые псы в стальных шипастых, ошейниках.

Я же, но уже не в пешем строю, а верхом. Прижавшись к гриве, нахлестываю коня, а погоня приближается, Не представляю кто это, но ничего хорошего от встречи не жду.

Раздувшись от гордости, принимаю орден из рук президента. Не нынешнего, а предыдущего, того самого, что действительно награждал меня семь лет назад. Только дело происходит не в Георгиевском зале Кремля, а на сцене какого-то зачуханного клуба на фоне гипсового бюста Ленина. Сидящие в первом ряду зрительного зала Гоша Рыжиков, Саня Коновалов, Петр Клименко и Игореша Павловский аплодируют и топают ногами, а расположившийся чуть поодаль, мистер Чжао, он же Режиссер, угрюмо молчит и выглядит совсем не радостным.

Сельская свадьба. Я сижу за столом и терзаю гармонь. Местные красотки, подрагивая крупными, без малейшей примеси силикона, бюстами, пляшут и бросают в мою сторону игривые взгляды.

Там же. Теперь я уже не за столом, а где-то за сараями и без гармони. Мне вдохновенно бьют морду.

И многое другое, не менее интересное. В перерывах между этими чудными видениями я ненадолго приходил в себя, вытирал полотенцем взмокшую физиономию, пил воду и опять проваливался в забытье, как в омут.

Через две недели все более или менее наладилось. Ночное кино исчезло, зато появился аппетит. А еще через три дня меня выдернули из постели, приказали одеться, после чего надели наручники и отвели сначала в душ, а потом – в одиночку эконом-класса.

Прошел, сел на топчан или шконку, не знаю, осмотрелся. Простенько и со вкусом, ничего лишнего: спальное место у стенки, стол с двумя табуретами, сантехника (унитаз и раковина) в углу. Крохотное окошко, плафон на потолке, и то и другое с решетками. Встал и для начала измерил свое новое жилище. Семь с половиной шагов в дину, пять в ширину, не заблудишься, не Большой театр. Но и не телефонная будка, даже можно прогуливаться. Чем я и занялся.

Итак, что мы имеем? Да ничего хорошего. Даже если «органы разберутся». У нас в отечестве, как известно, героями не становится, ими назначают, причем со скрипом и далеко не каждого. Зато вакансий врагов народа – море. Так что отчизна меня ласково мягкими теплыми руками не обнимет и к груди не прижмет. Наоборот, глянет тусклым рыбьим глазом, цепко возьмет за ухо и проскрипит: «Пройдемте, гражданин». Я ускорил шаг.

Так, что же делать? А ничего такого особенного. Просто жить. Как сказал когда-то Бегемот, «по возможности, достойно». В гармонии с окружающей действительностью, какой бы паскудной она ни оказалась, и с уважением к самому себе. С этим у меня сейчас полный порядок. Во-первых, я опять начал жить, а, во-вторых, впервые за долгие годы мне совершенно не хочется плюнуть самому себе в рожу. Вот только Киру жалко, хотя, думаю, он знал, на что идет, когда вливался в нашу компанию.

А ведь все равно мы их всех умыли и Режиссера со всей его командой, и этого козла полковника, и еще кое-кого. Так что, выше голову! Долой нытье! Побольше оптимизма и спорта, лучшего лекарства от грустных мыслей. Я сбросил куртку и начал трусить по камере, стараясь не удариться о «мебель» и не свалиться в унитаз. Очень скоро я весь взмок, с непривычки сбилось дыхание.

Такого вот, красивого: насквозь мокрого и тяжело дышащего, меня и выдернули на первый допрос.

 

Глава 15

Пятого ноября (Бывший день советской военной разведки, ныне – День военного разведчика), в отличие от десятого числа того же месяца, всенародного энтузиазма в обожаемом отечестве не наблюдается. Никаких тебе торжественных концертов, фейерверков и народных гуляний. И это правильно, разведчики, что бывшие, что действующие, лишнего шума вокруг собственных персон не одобряют, а потому поздравляют друг дружку и празднуют с энтузиазмом и без экстаза.

Поздравления, как водится, идут по цепочке, снизу вверх, а потом возвращаются в виде речей на торжественных собраниях, награждений, раздач ценных подарков и прочих поощрений. Наиболее популярным из них в разведке является снятие ранее наложенного взыскания. Без них (взысканий) в этой службе никак нельзя, потому что в процессе специализированной деятельности довольно часто приходится нарушать все что угодно, порой в особо циничной форме.

Отставным сотрудникам много легче, нежели еще состоящим на службе. Им уже не надо делать карьеру, вылизывать филейные части тела руководства и просто стараться быть приятными. А потому среди них действует неписаное, но строго соблюдаемое правило. Бывшие подчиненные в этот день передают слова благодарности бывшим командирам, но только тем, кто действительно их заслуживают. И модный вопрос о рейтингах решается сам собой.

Телефоны у Волкова начали трезвонить с раннего утра. На связь выходили бывшие бойцы его бывшей группы, прежние сослуживцы, знакомые и приятели. Сам он позвонил только двоим: генерал-майору в отставке Ярилову и Герману Бацунину, когда-то подполковнику, а ныне – просто олигарху. Приехав в офис «Передовых технологий», первым делом зашел в один из кабинетов. Сидевший за столом человек со словами: «До вечера» положил трубку и встал из-за стола.

– С праздником, командир, – произнес Сергей. Подошел и протянул руку.

– И тебя, Бегемот, – Юрий Витальевич, который предпочитал именоваться без отчества, просто Юрием (не любил церемоний), до хруста в суставах сдавил ладонь своего бывшего бойца и сел на место. – Вечером, как всегда?

– Конечно... – телефон на столе опять зазвонил и Сергей вышел.

В этот день хозяину этого кабинета звонили многие. Иначе просто не могло быть. Есть такое понятие «Гамбургский счет», то есть настоящая, без лишних понтов и вывертов реальность. Так вот, по этому самому счету, авторитет Совы был очень и очень высок. Сам он в этот день отметился с поздравлениями всего три раза: отзвонился в Тверскую область бодрому пенсионеру Ярилову и ТОМУ САМОМУ Большакову, о котором говорили, что его на самом-то деле вовсе и не было, уж больно много дел, хороших и разных ему приписывалось. А еще – одному генералу из управления, какому-то Михалычу.

Ярилов в тот день сделал всего-навсего один звонок.

– Доброе утро, командир, с праздником.

– Аналогично, малой, – оказывается, на свете существовал человек, называвший генерала малым.

– Как дела, здоровье?

– Скриплю, – лаконично ответил Большаков.

Сам он в этот день он вообще никому не звонил и ни с чем не поздравлял. Просто надел строгий темно-синий костюм с золотой звездой Героя Советского Союза на лацкане, черное пальто и поехал навестить своего командира. С утра на Алексеевском кладбище было тихо и безлюдно.

* * *

– Что так взмок, сука, обоссался? – здоровяк в синей прокурорской форме саданул кулаком по разделяющей нас решетке, да так, что она задрожала. А я лишний раз порадовался тому, что как особо опасный преступник был отделен ею от него: кулачище у мужика был размером с астраханский арбуз. И второй – точно такой же.

Он метался по кабинету как молодой Майк Тайсон по рингу перед боем, размахивал конечностями, угрожающе ревел, разве что не пинал стены ногами. Вдруг подскочил к решетке и, схватив ее ручищами, затряс. Я всерьез обеспокоился о сохранности казенного имущества и себя, любимого.

– Говори, ну!

А что говорить, если меня еще ни о чем не спросили? Даже – как зовут.

– Молчишь, нелюдь? – прошипел он, подойдя, насколько возможно, близко. – Отвечать!!! – изо рта вошедшего в раж служителя Фемиды, полетела слюна. Я попытался было отодвинуться подальше, но безуспешно: табурет, на котором я сидел, был намертво скреплен с полом. – Hy! – и опять понесся вскачь по кабинету.

Пугать можно по-разному, но больше всего человек опасается не явной угрозы, а того, что подсказывает ему воображение. Эффект от простого предъявления допрашиваемому набора медицинских инструментов из арсенала стоматолога или патологоанатома гораздо выше, нежели от вульгарного мордобоя с воплями и сопением. Как представишь, что тебе сейчас начнут сверлить клыки без наркоза или, еще лучше, пилить пилкой череп, так тут же и поведаешь все, что знаешь и о чем только догадываешься. А тут...

Очень скоро он начал повторяться. И когда принялся лупить по решетке ногами и кричать, что прямо сейчас начнет рвать меня на куски...

Никогда не питал особых иллюзий касательно генеральной прокуратуры, но не думаю, чтобы там держали на службе таких вот бармалеев. Да и потом, такими ужимками и прыжками в наше время можно запугать только самого слабонервного первоклассника. Тогда, спрашивается, к чему вся эта дискотека? Неужели полковник Саибназаров счел меня психически неуравновешенным истериком и отразил это в докладе? Не думаю. И, потом, меня все-таки подозревают в совершении или, по крайней мере, в попытке совершения целого букета особо тяжких преступлений, а допрашивать присылают следака в невысоком чине (всего по одной звездочке на погонах с двумя просветами) с повадками актера театра юного зрителя. Хотя, черт его знает, может, это какой-то тонкий психологический расчет. Ведь известно, что, попав за решетку, человек обычно быстро дуреет и слабеет характером.

В случае со мной этот несложный расчет сработал на все сто. Не то чтобы я вусмерть перепугался, просто весь этот набор звуков и жестов серьезно задел мою, не до конца окрепшую психику. Очень захотелось вскочить, тоже что-нибудь заорать и начать пинать мебель. Верите ли, с трудом сдержался.

Незаметно (как ему показалось) глянув на часы, он вдруг успокоился. Сел за стол и достал папку из портфеля. Вооружился ручкой и склонился над бланком протокола.

– Фамилия, имя, отчество? – проговорил негромко и совершенно спокойно – Год, месяц, число рождения?

Больше чем уверен, очень скоро меня придет допрашивать совсем другой человек: симпатичный, спокойный, очень добрый. Такой, на груди которого очень хочется поплакать. И рассказать все. Лишь бы не вернулся предыдущий.

* * *

– Ну? – спросил Волков, строго глядя на вошедших.

– Ну и ну, – в тон ответил Котов, пристраиваясь за столом. – По-прежнему, тишина. Как говорится, комментируя произошедшее, пресс-центр ФСБ заявил, что у ФСБ нет комментариев.

– Во-первых, с праздником, – бросив портфель на стул, Квадратов решительно двинулся в сторону кофеварки. Подошел и начал возиться.

– С праздником, – согласился Сергей, с подозрением оглядывая эту парочку. – По-моему, вы уже отметились.

– Это мы с Олегом вчера после работы немного посидели.

– Кофе будешь?

– Нет.

– Ну и не надо. Гарсон, две порции к первому столику! – дождался кофе и осушил первую чашку залпом. – С праздником!

– Как поработали?

– Нормально, – прикончив в два богатырских глотка содержимое чашки, Квадратов достал сигареты. – Пассажир, кстати, хоть и сука последняя, но парень крепкий.

– И не трус, – добавил Саня. – Совсем даже.

– Но... – Олег закурил.

– Но... – подхватил Котов. – У нас есть директор по связям с общественностью, а у него есть талант...

– Который не пропьешь, – Квадратов придвинул к себе вторую чашку и принялся добавлять сахару по вкусу.

– Если я правильно понял...

– Ты все правильно понял, – Саня щелчком перебросил Сергею через стол пластиковую коробочку. – Ознакомься на досуге.

– Что здесь?

– Много чего интересного. Кстати, думаю, надо бы повременить с выдачей клиента в контору. Кое-что еще придется уточнить.

– И проверить, – убедившись, что чашка опустела, Олег тяжело вздохнул и отставил ее в сторонку.

– Так что завтра мы его еще немного потрясем, а. потом надо будет кое-куда смотаться.

– Куда?

– В Ригу.

– А что у нас в Риге?

– Рига, Сергей, чтобы ты знал, – столица независимой Латвии, – тоном учителя младших классов проговорил Котов. – Очень, между прочим, цивилизованная страна.

– Член Евросоюза, – добавил Квадратов.

– Точно. А еще – прачечная.

– Деньги отмывают, – уточнил Олег и опять закурил. – Аж треск стоит. – Извлек из портфеля блокнот. – К GE Money Banka, DnB Nord Banka, Baltikams Banka и еще нескольким возникли вопросы. Надо съездить и задать.

– А вам на них ответят?

– Очень даже может быть. Видите ли, ваше высочество, – Котов потянулся и сладко зевнул. – Прошу прощения. О чем это я? А, вспомнил. У нас там есть один бывший сослуживец...

– Иван Повидло, – Квадратов захлопнул блокнот и положил его назад в портфель. – Видный латышский националист.

– Действительно, Повидло?

– Нет, конечно, – Котов извлек из кармана листок бумаги и передал его Волкову. – Просто когда-то так прозвали. Никакой он не Повидло, не Иван и, конечно же, не националист. Парень, видишь ли, родился и вырос в Риге. Туда же и вернулся после дембеля. Наладил собственный скромный бизнес и живет себе, в ус не дует.

– Что за бизнес?

– Приторговывает информацией.

– И решает вопросы, – добавил Олег. – Так что готовь бабки на билеты, суточные, гостиничные...

– «Девятку» (на жаргоне спецслужб, так именуются средства на оперативные расходы.) – мечтательным голосом проговорил Котов и облизнулся.

Волков развернул листок и углубился в чтение.

– Сколько!?! – у него полезли на лоб глаза. – Вы в Латвию едете или в Лас Вегас?

– В Латвию, в Латвию, – как мог, успокоил его Квадратов. – Просто этот самый Повидло обожает дорогие рестораны и выпить может больше Котова.

– Это возможно?

– Увы, – Саня развел руки в сторону, – пьет как лошадь, а жрет как кашалот. Да ты не волнуйся. Если что, мы сдачу привезем.

– До копеечки – подтвердил Олег и сделал честное лицо.

– Черт с вами, грабьте.

– Вот, и отлично, – Квадратов встал и двинулся к выходу, – появились кое-какие мысли, пойду поработаю. До вечера, – в конце этого дня все присутствующие собирались в тесном (человек тридцать, не больше) кругу отметить профессиональный праздник.

– Что по второму вопросу? – у Волкова зазвонил телефон, он посмотрел в осветившееся окошко и сбросил звонок.

– Лучше, чем по первому. Я нашел Игорю с Кириллом адвоката.

– Кого?

– Тищенко, он один из лучших в профессии.

– Одного адвоката на двоих?

– Крикуновым будет заниматься его помощник.

– Тищенко... никогда о таком не слышал. Сколько он процессов выиграл?

– Может быть, даже ни одного.

– Тогда зачем он нужен?

– Видишь ли, – Котов откинулся на стуле и заложил ногу за ногу, – есть раскрученные адвокаты, они только и делают, что мелькают в ящике. Есть хорошие и очень хорошие, они только и делают, что выигрывают процессы. А есть профессионалы, те обычно до суда дела не доводят, потому что разваливают еще в процессе следствия. Или просто договариваются. Так вот, Тищенко – профессионал.

– Дорогой?

– Не то слово.

– Дорогой, говоришь. Во сколько он мне обойдется?

– Ни во сколько.

– Рекламная акция?

– Ни в коем случае. Он по прошлой жизни задолжал мне как земля колхозу. Если нормально сработает, все спишу, – подумал и уточнил: – Не все, конечно, но половину, как минимум.

– Приятно слышать. Слушай, а куда это Олег так рванул, надеюсь, не поправляться после вчерашнего?

– Нет, конечно, – Саня хмыкнул. – Товарищ пошел творить.

– Творить что?

– Статьи для прессы. Мы же собираемся немного нагнуть отчизну или уже нет?

– Собираемся, не вопрос, только при чем здесь Квадратов?

– Ты не поверишь, он с детства мечтал стать журналистом.

– Квадратов? Не поверю.

– Клянусь территориальной целостностью Российской Федерации. Заметки писал в «Пионерскую правду», стишата кропал.

– Хорошие?

– Как тебе сказать... – Котов опять хмыкнул. – На любителя. Потом, конечно, с этим делом завязал, но иногда ручонки по старой привычке тянутся к перу, особенно с похмелья.

– Понятно.

– Только это строго между нами. Не вздумай ему об этом напоминать, особенно о стишках. Обидится и начнет швыряться предметами. Ты же его знаешь.

 

Глава 16

Я меж тем начал потихоньку обживаться на новом месте. Во-первых, получил передачу с воли, судя по содержимому, собранную людьми грамотными, хорошо знакомыми с тюремной спецификой. Сменил прежние шмотки на спортивный костюм (насколько я смог заметить, самая популярная здесь одежда. Возникает ощущение, что угодил в какое-то добровольное спортивное общество, а не в следственный изолятор), перекусил от щедрот отправителя и зажил себе дальше.

С психикой дела тоже пошли на лад, и в этом очень помогла физкультура. Когда ноют и болят сразу все оскорбленные упражнениями, растренированные мышцы, уже не так близко к сердцу воспринимаются вопли на тему «убью», «порву», «сгниешь здесь, нелюдь» и прочие прыжки с ужимками из репертуара обиженного на жизнь самца гориллы. Не скажу, что допросы стали приносить удовольствие и эстетическое наслаждение, но все же сделалось немного полегче.

Я по-прежнему плохо спал, даже массаж головы перестал помогать, но и эта проблема разрешилась. Помощь пришла, откуда совсем не ожидалось. Металлическое окошко на двери в мои апартаменты отворилось, и в проеме появилась багрово-красного цвета молодецкая харя с длинными висячими усами.

– Читать будешь?

– А что есть?

– Смотри, – харя исчезла, зато появилась ручища с листками бумаги.

Я бегло просмотрел список. Ничего себе, то ли здешнему заведению резко увеличили финансирование, то ли кто-то всерьез засобирался на отсидку и заранее обеспокоился собственным культурным досугом: боевики, детективы, классика, сентиментальные романы, поэзия, ни фига себе, политическая литература, книги на иностранных языках.

– Все из списка в наличии?

– Нет, конечно, на Бушкова очередь месяца на четыре, можешь не успеть. Этого, из новых, о шпионах пишет, тоже разобрали. «Графа Монте-Кристо» вообще не спрашивай. Ну, и, конечно, фэнтези: Лукьяненко, Семенову, Пердунова...

– Перумова.

– А я как сказал?

– Может, лучше сразу сообщишь, что есть?

– Тунцовой навалом, еще Житов, Мыльникова...

– Сам читай.

– Не хочу. А, вот, Шмеллера вернули. Будешь?

– Нет, – до того, как превратиться в проспиртованный овощ, я, признаться, любил посидеть вечерком за книгой. Читал и этого автора, даже не без удовольствия. А потом увидел его в каком-то ток-шоу, с тех пор – все, как отрезало.

– Ментовские романы не предлагаю, – и правильно делаешь, братан, такое за решеткой не читают. – Диккенс есть?

– На русском или?..

– Конечно, на русском. «Записки Пиквикского клуба» еще не разобрали?

– Такого добра навалом. Еще что-нибудь?

– Обязательно. «Капитал» Карла Маркса.

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Типа, политический?

– Вообще-то, да, а так – нет.

– Вечером подвезу. Маркса он читает, ну, клоун! – харя исчезла, окошко с треском захлопнулось.

Если вы никак не можете уснуть, не вздумайте травиться таблетками. Возьмите бессмертный «Капитал», фундаментальное творение основоположника марксизма, откройте на любой странице, лягте на спину и, не торопясь, прочтите пару абзацев. Если под рукой не окажется Маркса, сойдет и Ленин. Глубокий и продолжительный сон гарантирован, проверено на собственном опыте. А рассказал мне об этом Саня Котов. Как-то еще в восьмидесятых, готовясь к экзамену, он осилил разом аж три страницы, и едва не впал в летаргию.

* * *

– Как съездили?

– Я пы скассал, неплоха, – Котов угостился сигареткой из хозяйской пачки. – Палдиес (латышск. - Спасибо), – и принялся пускать дым в потолок.

– Тайте и мне закуурить – попросил Квадратов.

– Лудзу (латышск. - Пожалуйста), – Саня с поклоном передал не свою пачку.

– Палдиес – поклонился в ответ Олег.

– Не надоело? – полюбопытствовал Волков.

– Я не понимать па руски. У нас в Еврооппа...

– Котов!

– Что?

– Достали уже, европейцы! Как, спрашиваю, съездили?

– Неплохо, но лучше бы хуже, – заявил Квадратов.

– Ты, хоть, сам понял, что сказал?

– Сейчас и ты поймешь, – Олег извлек из нагрудного кармана пиджака флешку и выложил перед Сергеем. – Прочти и обалдей (он, правда, выразился чуть иначе, но с тем же смыслом).

– Что здесь?

– Как говорят друзья-журналюги, бомба, – Котов опять угостился, на сей раз без реверансов. – Полная говна. Рванет, мало не покажется.

– Причем нам – в первую очередь, – на полном серьезе сообщил Квадратов. – Там, в Риге у этого Повидло ничего себе контора и народ трудится толковый: хакер, бухгалтер...

– Даже технарь есть, – добавил Саня. – И подвязки в структурах, мама не горюй. Так что нарыл до хрена, сам потом жалел. Кстати, закидывал удочку, не примем ли к себе под крылышко, если вдруг что не так.

– Принять не проблема, было бы кого. Давайте, в двух словах, что все-таки накопали.

– В двух словах? Пожалуйста: кое-какая информация о коммерческой деятельности кое-каких лиц.

– Отставных и находящихся на службе, – Олег смял опустевшую пачку и запустил через весь кабинет в урну. Попал, – фамилии и суммы впечатляют.

– Наши действия?

– Кое-что уточнить, потом, как всегда, проверка, перепроверка, анализ информации и наконец, как говорили в родной конторе, отработка документов.

– Срок?

– Две недели, минимум.

– Неделя.

– Десять дней, меньше никак. Учти, может быть, придется шантажировать не одну контору, а целых две.

– Уговорил, речистый. Тогда так: все текущие дела побоку, занимаетесь только этим.

– За работу, товарищи! – Котов с Квадратовым встали из-за стола и потянулись на выход.

– Едва не забыл, от «девятки» хоть что-нибудь осталось?

Двое синхронно развели руки в сторону и тяжко вздохнули...

* * *

– Позвольте представиться, Игорь Александрович, – забавный толстячок в костюме, стоимостью, наверное, аж в две мои годовые зарплаты, аккуратно разложил на столе перед собой органайзер в кожаной обложке, несколько авторучек, очки в футляре, замшевую салфетку для очков, сигареты и зажигалку. – Меня зовут Валерий Андреевич Тищенко, я ваш адвокат, – раскрыл органайзер, достал из него закладку в виде смешного розового бегемотика и положил на стол. Переставил зажигалку поближе к ней и остро глянул на меня. – Хотите что-нибудь спросить? – и легонько пристукнул ладонью по столу.

Хочу, но немного обожду, хотя и бегемотика успел рассмотреть, и зажигалку. К слову сказать, достаточно редкую вещицу ручной работы. Мой собственный подарок Сергею ко дню рождения шестилетней давности.

– Какой-то вы сегодня ТИХИЙ, – он достал из кармана платок и промокнул лысинку. – Смелее, готов по мере сил и возможностей ответить на все ваши вопросы.

– Что с моим товарищем? Вы представляете и его интересы?

– К сожалению, нет. По закону я не имею права работать одновременно с двумя гражданами, проходящими по одному и тому же делу, но, – толстячок сделал паузу, – я немного знаком с адвокатом господина Крикунова. Насколько мне известно, Кирилл Леонидович быстрыми темпами идет на поправку.

– Где он находится?

– Здесь, в медицинской части следственного изолятора. На этой неделе уже должны выписать.

– Вы будете присутствовать при моих допросах?

– Не уверен, к сожалению. Передачу получили?

– Да, спасибо.

– Есть ли жалобы по условиям содержания?

– Нет.

– Вот, и чудненько... – он едва заметно улыбнулся. – Не желаете закурить?

– Спасибо, еще не время.

– Не понял.

– Стараюсь вести здоровый образ жизни, худею, занимаюсь физкультурой, мало курю.

– Физкультура, – это хорошо, – он тоскливо посмотрел на собственный, упирающийся в подбородок, живот, – однако давайте перейдем к делу, – встал, подошел вплотную к разделяющей нас решетке и заговорил очень тихо: – Постарайтесь отвечать подробно и максимально правдиво на мои вопросы. Запоминайте все, что я говорю. От этого зависит ваша дальнейшая судьба.

Он закрыл портфель и нажал на кнопку вызова конвоя.

– Скажите, вы впервые под следствием?

– Да.

– Мой вам добрый совет, – проговорил громко и отчетливо, – максимальная честность и открытость, почесал за ухом и стряхнул что-то с верхней губы указательным пальцем, – активное сотрудничество с органами – поправил скрытый в складках шеи, узел галстука. – Только это будет способствовать всестороннему и подробному расследованию вашего дела, – тут он слегка, то ли потянулся, то ли развел кулаки в стороны, как будто растягивал эспандер, – вы меня поняли?

– Да.

– Очень на это надеюсь, до свидания, увидимся в конце недели, – мы расстались, вполне довольные друг другом. Он двинулся дальше по своим делам, а я, состроив скорбную физиономию, поплелся назад в камеру, продолжать разминку.

Нырок под летящий в челюсть правый крюк, короткий удар с правой в живот, шаг назад и теперь ногой в голень, получи! Коленом в физиономию первому нападающему, добивающий удар ногой в голову упавшему, готово, минус один. Я плавно и, как мне показалось, грациозно, переместился назад и влево. Недостаточно грациозно, потому что вписался задом в угол стола. Зашипев от боли, шагнул вперед и заблокировал удар ногой второго нападающего. Подбил опорную ногу, развернулся и взял на излом колено. Минус два, оба воображаемых противника повержены, слава победителю, то есть мне.

Легкий кросс, дыхательные упражнения, водные процедуры. Что у нас дальше по распорядку? Правильно, послетренировочная медитация. Я уселся, скрестив ноги, на топчан, положил на колени руки со сведенными в колечки большими и указательными пальцами. Закрыл глаза и постарался расслабиться. Последнее получилось так себе, хотелось вскочить и носиться по камере.

Значит, Дед вышел на Волкова, а тот, в который уже раз, взялся спасать своего бывшего, опять обосравшегося по самые уши, бойца. Причем теперь не одного, а с напарником. Адвоката вот нанял. Как этот толстый сказал? Честность, сказал, открытость и сотрудничество. Думаю, я его понял правильно. Завтра же с утра и начнем.

Остаток недели я старался как мог, съеживался в страхе, когда на меня замахивались, вздрагивал от каждого крика, мямлил что-то неразборчивое. Даже всплакнул разок. Впрочем, все это скоро закончилось. То ли я оказался дерьмовым артистом и не слишком достоверно вжился в роль твари дрожащей, то ли кто-то решил, что я уже достаточно закошмарен и пора переходить ко второму акту комедии под названием «Допрос террориста», не знаю. С понедельника за меня взялся другой следователь. Именно такой, которого я и ожидал.

 

Глава 17

– Однако, – Волков внимательно осмотрел рухнувшего на стул Котова, – и морда же у тебя, Шарапов. Что пил вчера, лишенец?

– Спроси лучше, чего не пил, – Саня повертел в руках сигаретную пачку, глянул на нее с отвращением и спрятал в карман, – и не только вчера, но и с утра сегодня.

– Кажется, кто-то собирался работать...

– А я что делал?

– И что же ты, интересно, делал?

– Серега, ты помнишь, инструкцию для загранработы о вступлении в контакт и добыче информации?

– Пока не забыл.

– На случай, если что-то выпало из памяти, напоминаю: работа ведется на идейно-политической, финансовой основе, по принуждению...

– Короче!

– Это уж, как получится. Так вот, идейно-политическая основа прокатывала в лучшем случае один раз из сотни. Отсталые они там. Не велись на марксизм-ленинизм, хоть тресни.

– Да и нам он, признаться, тоже...

– Вот-вот. О финансах тоже говорить не будем, за те копейки, что нам выделяли...

– Это точно, – поддакнул Сергей, начиная понимать, куда клонит не до конца протрезвевший Котов.

– Принуждение, сам понимаешь, тоже отпадает. Короче, куда ни кинь, везде грабли. А работать-то надо, отчизна подвига требует, иначе, говорит, назад в Союз выгоню, коммунизм строить.

– А не хотелось.

– Не хотелось, – подтвердил Саня. – Лохами выглядеть не хотелось. Особенно по сравнению с другими. Вон у штатников полные карманы инвалюты, так они, если надо было, чиновников целыми министерствами скупали. Во главе с министрами. А мы?

– А что вы?

– А мы получали ту же информацию, но... – он протяжно зевнул.

– Может, кофе?

– Глядеть на него не могу. Я, если хочешь знать, заявился в контору в половине четвертого. Пару часов поспал, потом съел полтора литра этого самого кофе и за работу.

– Извини.

– Ничего. Так вот, мы добывали ту же информацию на основе внезапно возникшей между собутыльниками взаимной симпатии в процессе распития алкогольных напитков в особо крупных размерах. На пьянку выделенных денег худо-бедно хватало, а в желающих на халяву нажраться недостатка не было. Любят они это дело, спасу нет.

– С кем вчера пил?

– С очень хорошим человеком. Он раньше шестерил на одного из наших генералов, так тот его, мало того что с повышением кинул, так еще и долю зажал. Вот парень и обиделся. Когда по литру вискаря освоили, начал плакаться, ну а я не мешал.

– Подливал и поддакивал?

– Как учили в автошколе. Потом отвез его домой и сразу сюда. Как проснулся, сразу же проверил, что он там наболтал.

– В цвет?

– Очень, – Котов достал из кармана таблетку, проглотил и запил водичкой из кулера, – для такого дела даже печень не жалко, хотя, нет, все-таки жалко. У меня один товарищ трудился в нашей резидентуре в одной очень пьяной стране. Когда печенка перестала помещаться в организме, пришел к шефу и попросил вернуть его в Союз, дескать, не могу больше пить, цирроз на подходе.

– И как?

– Да никак. Резидент сам был с громадного будулая. «Вы, – говорит, – «Коммунист или где? Идите и работайте». Вот парню и пришлось завалить вербовку.

– Вернули?

– Вернули. Назад ехал радостный, все собирался протрезветь на Родине. У нас как раз тогда борьбу с пьянкой начали.

– Протрезвел?

– Хрен. Глянул на обновленное отечество со всей этой перестройкой, махнул рукой и за месяц спился.

– Понятно. Может, домой пойдешь, а то видок у тебя...

– Не время и не место, батенька, Родина в опасности. Мне вчера вечерком Тищенко позвонил. У Игоря очень скоро могут начаться проблемы.

– Что такое?

– Его дело поручили важняку по фамилии Сотник. Такой милейший человек с погонялом Дровосек.

– Лес рубит, щепки летят?

– Колет всех подряд... Если такой спросит, который час, отвечать без адвоката не рекомендуется. Да и с адвокатом – тоже. Говорят, один из самых толковых, если не самый.

– А кто сейчас с Игорем работает?

– Статисты. Один орет и пугает, потом второй жалеет и болтает за жизнь. Оба бегают к шефу с докладами. Я серьезно говорю, когда он начнет работать, нашему парню мало не покажется.

– Когда начнет?

– Буквально на днях. Так что надо торопиться. Сегодня Тищенко подъедет к Игорю, кое-что посоветует, но, один черт, долго ему против этого умника не продержаться.

– Значит, будем стараться. Вам с Олегом долго еще возиться?

– С сегодняшнего дня у нас с ним объявляется казарменное положение, так что думаю, к послезавтра закончим. Бацунин вернулся?

– Вчера прилетел. Примет меня в половине третьего.

– Отлично, как вернешься, тоже впрягайся.

– Что делать-то?

– Как что? К обеду Квадратов должен дописать третью статью, будешь переводить на английский и французский. Ты же у нас переводчик.

– Как у него получилось?

– Лучше, чем стихи.

– Ну, тогда слушаюсь и повинуюсь, – хмыкнул Волков. – Может, еще и на китайский?

– А вот это лишнее.

* * *

– Да, попал ты, тезка... – мой новый следователь, Игорь Владимирович, скорбно покачал седой головой.

Так получилось, что мы с ним тезки, хотя, думаю, что если бы я был Хабибулой, его родители за двадцать лет до моего появления на свет, наверняка назвали бы сыночка точно так же. Симпатичный, душевный, очень обаятельный мужик. С таким хорошо пить пиво или просто трепаться за жизнь.

– Раньше не привлекался?

– Ни разу.

– Покурим? – и протянул пачку синего «Русского стиля».

– Спасибо, – и мы патриотически задымили.

– Я ведь не первый год замужем, сразу вижу, кто есть кто. Ты же не враг, Игорь.

– Не враг, – согласился я.

– Вот, а статей тебе светит куча и все серьезные. Такие в прежнее время называли расстрельными. Помню, был у меня случай в позапрошлом году... – и я принялся слушать, что там у него такого было.

А ведь когда-то мне во всех подробностях рассказывали, что такого вытворяют спецорганы с попавшимися к ним людьми моей профессии и как себя следует вести в зависимости от точки на глобусе, где сподобился спалиться.

– Только не вздумайте изображать героя, – говоривший это провел пять лет в сальвадорской тюрьме. – Там этого не любят. Начнут бить, плачьте, визжите, унижайтесь. Если получится, постарайтесь обделаться.

– А у вас получилось? – полюбопытствовал кто-то из нас.

– Нечем было, – огорченно признался тот, – а то бы непременно... – Все пять лет он, вызывавший брезгливость у тюремщиков и зеков, самый зачуханный арестант, ждал своего шанса. Когда представился, утек как вода между пальцами, по ходу дела успокоив наглухо троих охранников.

– Как можно больше врите, – говорил другой, – пусть проверяют. И побольше рассказов о том, как вас избивал отчим или насиловала мачеха. При этом старайтесь улыбаться сквозь слезы.

– Остается только терпеть, – говаривал третий. Совсем еще молодой мужик, он с трудом передвигался, грузно опираясь на трость. А еще у него тряслась голова.

– Почаще теряйте сознание, – советовал еще один с большущей вмятиной на черепе. Его пытали электричеством. – Сейчас расскажу, как это делается.

Все они, при столь разнообразном специфическом опыте, сходились во мнениях на том, что наиболее рациональной линией поведения на допросе, является отсутствие на нем. То есть рекомендовали, по возможности не попадаться. И еще, все до одного настоятельно советовали опасаться не жестких следователей, а умных.

А я, вот, попался и, что самое обидное, в собственной стране, о методах работы органов следствия и контрразведки которой, меня никто не счел нужным просветить. Так что до всего приходится доходить собственным умом. А, еще, спасибо адвокату.

– Ты меня слушаешь, Игорь?

– Конечно, подследственный сдал подельников и получил всего пятерку общего режима.

– Точно, до сих пор мне из колонии пишет. А вот другой парень повел себя неправильно...

Вот так и живем один следак орет и пугает, второй, наоборот, как отец родной: угощает табачком и байками о том, как было. Каждый по-своему, один грубо и громко, второй – душевно и ласково, раскачивают меня психологически в преддверии настоящего допроса, заставляют бояться его и одновременно ожидать.

Мой ласковый собеседник (даже как-то неудобно называть его иначе) и, можно сказать, друг что-то записал в блокнотике и посмотрел на часы.

– До завтра, Игорь, подумай над моими словами.

– Обязательно, Игорь Владимирович. До свидания.

Должен заметить, что эти дружеские беседы нервируют меня ничуть не меньше, чем вопли и угрозы. Я бы сказал, даже больше. Что же делать? Для начала постараться успокоиться и начать шевелить мозгами. Что ж, начнем успокаиваться и для начала слегка пробежимся. Не успел я, уворачиваясь от предметов мебели и сантехники, накрутить пару кругов, как дверь камеры распахнулась.

– Руки за спину! – приняв эротическую позу, я вытянул руки. На запястьях за спиной защелкнулись наручники. Пока один из охранников возился с браслетами, двое других со всей возможной бдительностью страховали его, заняв позиции по бокам особо опасного преступника, то есть меня.

– На выход!

– Куда идем, начальник? – с блатным подвывом спросил я.

– На волю, – ответил один из них, и вся троица заржала. – Шутка, на волю тебе, Коваленко, лет через двадцать. Адвокат приехал, – слегка подтолкнул меня в спину. – Пошел!

 

Глава 18

«Вот так и начинается старость, – чуть заметно улыбнулся генерал, глядя на расположившегося в кресле напротив Бацунина. Внимательно ловя каждое сказанное им слово и кивая – «с любви к славе и почестям».

Зазвонил телефон на столе. Генерал (так и будем называть его в дальнейшем), не торопясь, поднял трубку.

– Слушаю.

– Звонили из «Росмеда», – голос помощника, как всегда, был одновременно деловит и ласков. – Герман Константинович подъедет в четырнадцать тридцать.

– Понял, – заместитель начальника Главного разведывательного управления положил трубку и вернулся к работе. Генерал официально не занимал должности первого заместителя, но все текущие вопросы решал именно он, предоставив Главному возможность заниматься исключительно стратегическими проблемами.

Сделавший сам себя олигархом, бывший подполковник ГРУ Бацунин, приезжал в родное управление не редко и не часто, а регулярно. Причем не на торжественные заседания, чтобы, важно надувая щеки, посидеть в президиуме, нет, исключительно по делу. Именно, благодаря ему, бойцы офицерского спецназа ГРУ щеголяли в новой форме из водозащитной и огнестойкой ткани, отпугивающей насекомых и невидимой в инфракрасном спектре, а не штопали старую, прошлого века пошива. Не стирали в кровь плечи всякой дрянью, которую тыловики упорно именуют бронежилетами, не переговаривались по старым средствам связи, не... Средства на все это не проходили по бухгалтерии «Росмеда» в графе «Расходы на благотворительность», потому что для Бацунина это не было благотворительностью. Он считал это своим долгом и тратил исключительно собственные деньги. Не всем это нравилось, потому что олигарх не привозил в родное управление неучтенную наличку, а помогал предметно и строго контролировал, кто, что и когда получил.

Все бойцы, помимо хилой государственной, имели персональную страховку. Получившие ранения, ставились на ноги в отдельных, так называемых, коммерческих палатах госпиталей к неудовольствию и жгучей зависти залечивающих боевые геморрои «паркетчиков». Получившие инвалидность и семьи погибших получали настоящую пенсию, а не то, что ею упорно именуется, хотя на самом деле является просто издевательством.

А потому встречали его в управлении как положено. Каждый приезд уважаемого Германа Константиновича по адресу: Хорошевское шоссе, семьдесят шесть, обставлялся торжественно, почти как выход государя императора в железнодорожный буфет города Кукуево с целью опохмелки. Автомобиль самого олигарха и джипы охраны беспрепятственно въезжали на территорию через главные ворота и занимали лучшие места на стоянке. У входа в главный корпус его обязательно встречала целая делегация во главе с генералом. Короче, полный набор позитивных эмоций для того, кто пару десятков лет назад скромненько проникал сюда же через бюро пропусков. С портфельчиком, предъявляя документ в развернутом виде.

– Чай, кофе, Герман Константинович, – любезно спросил генерал после того, как обязательная программа по встрече была успешно отработана и высокий гость занял привычное ему место в кресле в некотором отдалении от рабочего стола хозяина кабинета. – А, может, коньячку? Подарок от коллег из Армении.

– Можно и коньячку, – снизошел Бацунин.

Генерал встал, извлек из шкафа пузатую темную бутылку без наклейки. Откупорил и разлил по бокалам.

– Недурно, – сказал олигарх, сделав крохотный глоток и поставив бокал, самый настоящий «снифтер» на столик рядом с недопитой чашечкой кофе. – Умеют.

– Это точно, – поддакнул генерал и приятно улыбнулся.

– Давайте к делу, – Бацунин посмотрел на часы. – Что скажете о «Ямайке» (бронежилет скрытого ношения, одна из последних разработок)?

– Умеем, когда захотим.

– Отлично, значит, вопрос со скрытой «броней» решен. На следующей неделе получите двадцать комплектов.

– Прекрасно.

– Плюс столько же комплектов новейших образцов модулей GPS, компьютеры и минирации.

– Большое вам спасибо, Герман Константинович.

– Десять комплектов японских спутниковых телефонов. Компактные, чуть больше обычного мобильника, легкие, прочные, эффективные. Если подойдут, получите больше.

– Нет слов, – и генерал чуть заметно улыбнулся, почтительно внимая расположившемуся в кресле благодетелю, и кивая. – «Стареешь, дорогой, точно, стареешь» – раньше такие вопросы легко решались по телефону или через помощников. Олигарху, видно, просто нравилось трепетное отношение к его персоне тех чинов, перед кем он сам раньше вытягивался в струнку.

– И не надо слов, – легко поднявшись из кресла, Бацунин подошел к генералу. Тот вскочил. – До встречи.

– Я провожу вас.

Вернувшись в кабинет, генерал обнаружил на девственно-чистой поверхности стола сложенный вчетверо листок. Развернул, просмотрел по диагонали и, удивленно подняв бровь, спрятал в карман.

* * *

Все обо мне на целых три дня забыли, видимо, чтобы как следует дозрел. Вот я принялся дозревать, для чего постарался оставлять себе как можно меньше свободного времени. Занимался физкультурой, по два раза на день прибирался в камере, заставлял себя хихикать над приключениями мистера Пиквика. Перед сном ставил рекорды в освоении марксизма (один раз осилил четыре абзаца).

На четвертый день меня отправили к врачам. Осмотрели всего, послушали, задали какие-то странные вопросы и записали мои странные ответы. Зачем-то измерили рост, взвесили, взяли анализы и отпустили восвояси.

Еще через день за мной пришли и отвели в кабинет для допросов. На сей раз меня не стали заталкивать за решетку, а усадили за стол. Освободили правую руку от браслета, а левую приковали наручником к металлическому кольцу в углу стола.

– Добрый день, Игорь Александрович, – приятно улыбаясь, сказал человек в синем форменном мундире и тремя звездами на погонах. – Позвольте представиться, Виктор Семенович Сотник, следователь генеральной прокуратуры, – он и словом не обмолвился о том, что не просто следователь, а старший, да еще и по особо важным делам. Товарищ явно не страдал манией величия. – Назначен вести ваше дело.

– Очень приятно, – улыбнулся я в ответ, внимательно его разглядывая.

Так вот ты какой, важняк Сотник по прозвищу Дровосек. А по виду и не скажешь: недокормленный, сутулый типчик в очках и с бородкой как у Чехова. Типичный интеллигент-бюджетник, не избалованный деньгами, затюканный, до колик боящийся всех, кто выше ростом. Да и тех, кто ниже. Любитель почитать Акунина с Коэльо под пиво эконом-класса и поболтать с такими же гигантами мысли на кухне о судьбах российской демократии. А глаза... такие наивные, широко распахнутые миру органы зрения, я в последний раз видел у сына Киры Крикунова, когда мы забирали его вместе со счастливой мамашей из роддома.

– И мне тоже, – он достал из кармана пачку сигарет, серого «Веста» и присоединил к лежащей на столе простенькой разовой зажигалке. – Не желаете закурить?

– Спасибо, с удовольствием.

– Как вы себя чувствуете, Игорь Александрович?

– Неплохо.

– Следите за своим здоровьем?

– Начал.

– Вот видите, иногда все-таки полезно очутиться здесь, – он опять улыбнулся. – Трезвость, время для занятий спортом обеспечены.

– Если меня отпустят, – я постарался улыбнуться не менее обворожительно, – обещаю и впредь придерживаться здорового образа жизни.

– Все может быть, – проговорил он. – В жизни, знаете ли, случается разное. Скажите мне, вы ведь в прошлом офицер службы тыла?

– Да, – честно ответил я. Такому милому человеку просто невозможно соврать. Действительно же, офицер тыла, а не Понтий Пилат, пятый прокуратор Иудеи, всадник Золотое Копье, не Шамиль Басаев и не Борис Бритва, великий и ужасный. – Подполковник запаса.

– Участвовали в боевых действиях?

– К счастью, ни разу.

– Тогда позвольте спросить, откуда у вас два шрама от пулевых ранений, один от холодного оружия и еще один – от осколочного?

– Осколочный я получил в девяносто девятом, у нас тогда случился пожар на артиллерийском складе, потом снаряды начали рваться, ну, вы понимаете...

– А пулевые?

– Один в Ростове, там контрактники напились и устроили пальбу, второй, не поверите, в Москве. Обедал себе в шашлычной, а тут какие-то горцы поссорились. Вот, и задело.

– А на левой руке?

– На левой? А, это еще в детстве, уже и не помню толком, давно это было, Виктор Семенович.

– Наши медики считают, что вас ранили стрелой.

– Теперь припоминаю, точно стрелой. Играли в индейцев, дурачье, вот, и...

– В детстве?

– Именно, – охотно подтвердил я.

– Едва не забыл, они утверждают, что шрамику не больше шести лет. Получается, что вы немного задержались в детстве, – Сотник укоризненно покачал головой.

– Ошибаются, – на самом деле мне действительно угодила в руку стрела. Шесть с половиной лет назад, в стране, которую я не только ни разу, по официальной версии, не посетил, но и даже затрудняюсь отыскать на карте, – с кем не бывает.

– Все может быть, – охотно согласился он, – вы, главное, не беспокойтесь. С вашей помощью мы во всем подробно разберемся. Заодно, и с еще одним шрамом.

– Готов сотрудничать со следствием.

– Прекрасно, – обрадовался он, – вот, с завтрашнего дня и начнем. А пока... – он ласково посмотрел на меня, – я распорядился выдать вам бумагу и ручку. Напишете свою биографию во всех подробностях.

– С какого момента?

– Появления на свет... – он опять улыбнулся.

Просто какой-то «Аншлаг» у нас сегодня, а не допрос.

– Шучу, Игорь Александрович. Периоды нахождения в родильном доме и грудного кормления мы опустим.

– Спасибо, – с чувством молвил я.

– Мы же не изверги, итак, с первого школьного дня и до момента задержания включительно. А сейчас я не шучу.

 

Глава 19

Жена на три дня укатила навестить внуков, а потому первый вечер свободы генерал твердо решил посвятить разврату. Каждый понимает это по-своему: кто-то щекочет нервы в казино, кто-то перед бурной ночью любви томно гуляет в ресторане особь противоположного или своего пола, кто-то, живо сопереживая действующим лицам и исполнителям, смотрит порнушку по телевизору, а кто-то перебирает старые фотографии в альбоме.

Отпустив охрану, вошел в подъезд. Кивнул, вскочившему и вытянувшемуся в струнку, двухметровому «консьержу», вошел в лифт и нажал кнопку четвертого этажа. На душе пели птицы. Сейчас он придет домой, отварит картошечки, порежет селедку и посыплет ее лучком. Когда охладится пиво, достанет из холодильника первую бутылку и начнет ужинать. А потом просто посидит на кухне, глядя в темноту за окном и думая мысли. И никто, ни одна живая душа не будет гудеть над ухом, что лук вреден для его печени, а пиво – для почек. Ближе к полуночи он включит телевизор и посмотрит под оставшееся пиво какой-нибудь старый фильм или футбол. И ни в коем случае никаких новостей или политики: обо всем, происходящем в стране и в мире, он узнавал раньше телевизионщиков, а телодвижения политиков давно уже, который десяток лет, не представляли для него загадки.

Генерал вошел в квартиру. Отключил сигнализацию, поставил звякнувший пакет на пол, разулся, снял форменное пальто с фуражкой и повесил на вешалку. Стягивая на ходу китель, вошел в гостиную.

– Здорово, Михалыч, – приветливо поздоровался с хозяином квартиры, расположившийся за овальным столом в центре комнаты.

– Привет, Витальевич, – ответил тот, – как же ты?.. – оторопело посмотрел на датчик сигнализации у двери. Рассмеялся и махнул рукой – Черт, кого спрашиваю, для тебя же это просто семечки. Пиво будешь?

– Пиво тебе завтра самому понадобится.

– Даже так? Ну, тогда чаю попьем.

– С удовольствием.

– Погоди минутку, я только переоденусь.

Достал было из ящика стола диктофон, но махнул рукой и положил на прежнее место. Вообще-то, его квартира была оборудована устаревшей, но достаточно надежной, постоянно работающей системой видеонаблюдения, но именно в этот вечер она не работала, и вывел ее из строя сам хозяин. В обед ему вдруг вздумалось повесить картину в прихожей. Генерал взял дрель и со снайперской точностью воткнул сверло прямо в кабель. А еще время от времени включалась стационарная прослушка, расписание работы которой хозяин не знал.

– Проходи, располагайся. Голодный?

– Нет.

– Тогда я, с твоего разрешения, – и разом заглотнул половину бутерброда.

Допив чай, оба закурили.

– А я ведь испугался, – хозяин квартиры долил себе чаю. – Будешь еще?

– Достаточно.

– Как знаешь. Испугался, говорю. Прихожу домой, а у меня в квартире Сова. Сидит и перышки чистит.

– Испугался, – гость хмыкнул, – а за пистолетиком не полез.

– Нашел, что ли?

– А то.

Собеседники были знакомы давно, почти тридцать лет. В первый раз судьба столкнула их на двухмесячных курсах, куда руководство управления так любило и до сих пор любит посылать своих офицеров. Вместе изучали что-то жизненно необходимое, то ли тропическую медицину, то ли вязание на спицах, а, может быть, поэзию эпохи Тан. Не суть важно, главное, что познакомились и прониклись некоторой взаимной симпатией. Потом пересекались на разного рода совещаниях и даже разок отдыхали вместе в санатории. Дружбы между нами не получилось (в конторе принято дружить исключительно по месту работы), но за бутылкой разок-другой посидели.

– Значит, убивать меня не будешь, – генерал хмыкнул, – тогда что, кошмарить?

– Что-то ты, Михалыч, развеселился.

– Это тебе так кажется. На самом деле я в полном расстройстве чувств. Прикинь, собирался человек спокойно посидеть за пивом, чтобы никто ему не дудел на ухо о том, что почки сейчас отвалятся... Кстати, как у тебя со здоровьем?

– Не жалуюсь.

– Даже завидно, – помотал головой и усмехнулся, – никакого уважения к чину, к заместителю начальника Главка могли бы кого и пострашнее прислать. Например, Большакова. Ты знаешь, я недавно специально справлялся в кадрах. Оказывается, действительно был такой на самом деле.

– А ты не верил.

– Признаться, нет. Уж больно много о нем легенд и сказок. Он, кстати, еще жив?

– Жив и поздоровее обоих присутствующих. Хочешь встретиться? Только скажи.

– Нет, уж, уволь, его, говорят, даже людоеды боялись.

– Точно, – подтвердил Сова, – до поноса.

– Опасались, что он их слопает?

– Что заставит жрать живьем друг друга.

ТОТ САМЫЙ Большаков, не поверите, позывной Ромашка, действительно, пользовался мрачноватой известностью и не без основания считался человеком опасным. Настолько, что когда в конце семидесятых президент одной африканской страны решил вдруг изменить политическую ориентацию, повернуться толстой черной задницей к Советскому Союзу, а круглой щекастой мордашкой – к демократическим ценностям, никаких острых акций со стороны родины победившего социализма не последовало. Отцу нации и верховному главнокомандующему просто намекнули, что к нему в гости вдруг засобирался человек, который в свое время привел его к власти. И все вернулось на круги своя. Из страны тут же выдворили американского посла и разогнали европейский культурный центр, зато открыли еще один университет марксизма-ленинизма. А сам президент продолжил твердо придерживался единственного истинно верного курса и только в начале девяностых, когда не стало СССР, а Россия с головой нырнула в светлые воды демократии, наконец, осмелился робко спросить: таки уже можно перестать строить социализм или как?

– Ладно, обойдемся без Большакова. Зачем пришел?

– Поговорить. Скажи-ка, четыре недели назад вам передали бывшего полковника Зяблицына?

– Как ты сказал, Зяблицына? Что-то не припоминаю.

– Все ты прекрасно помнишь, Михалыч. К этому уроду еще диск прилагался с записью допроса. Речь шла о некоем Чжао.

– Чжао, погоди, это который Режиссер?

– Вот, видишь, а ты говорил.

– Что я говорил? Диск, насколько я знаю, не читался, а этот Зяблицын...

– Еще живой? – поинтересовался Сова.

– Понятия не имею, сам понимаешь, не мой уровень. Да и насчет Чжао что-то не очень верится. С ним «соседи» вопрос уже закрыли.

– В прошлом году?

– Так точно.

– Михалыч, я, конечно, человек простой, но ты уж совсем меня за идиота не держи. Этого Чжао уработали за несколько дней до того, как вы «не прочитали» диск.

– Бездоказательно.

– Не скажи. Если ты не забыл, пальчики этого Режиссера есть во всех картотеках.

– Ну.

– Вот тебе и ну. Около месяца назад один гражданин взял да и помер на Ленинградском вокзале.

– Сам?

– Не совсем.

– Ну, помер и помер. «Соседи», думаю, быстренько распорядились его кремировать, так что, нет человека, нет и проблемы.

– А то, что его нашли без двух пальцев на правой руке, ты, конечно же, не в курсе?

– Нет.

– Серьезно?

– Какой мне смысл врать?

– Значит, теперь ты в курсе. Сам понимаешь, любая экспертиза без проблем подтвердит, что клиент год назад был скорее жив, чем мертв. Получается, кое-кто немного ввел в заблуждение мировую общественность.

– И получил премию.

– Совершенно верно, целых пять миллионов евро. Ты хоть представляешь себе, какая поднимется вонь, если это всплывет?

– А это всплывет?

– Очень даже может быть.

– Вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее.

– Без проблем.

– Для начала объясни, какой во всем этом твой интерес?

– Самый что ни на есть.

– Витальевич, ты что решил на старости лет в шантажисты податься? Денег захотелось?

– Денег мне своих хватает, а что касательно шантажа... Как говорится, возможны варианты.

– Я тебя очень внимательно слушаю.

– В тот же день, как грохнули этого Режиссера, в больнице города Никольска, это под Москвой, спецназ ФСБ захватил двоих парней. Вернее, один в это время был без сознания, а второй сдался сам.

– Ну и что?

– Где твой ноутбук?

– В портфеле.

– Достань и ознакомься вот с этим, – Сова достал из кармана диск и выложил на стол.

– Прямо, как в кино... – генерал поднял глаза от экрана. – Чаю будешь?

– Не откажусь.

– Скажи, а ты каким боком ко всему этому?

– Это наши парни.

– Из действующих?

– На пенсии оба, но все равно наши.

– Жалко мужиков, но что я могу сделать? Будем считать, что им просто не повезло.

– Все?

– К сожалению, да.

– Это вряд ли, – достал из кармана еще два диска, – просмотри по диагонали, получишь массу удовольствия.

– Что здесь?

– Черная магия и ее разоблачение, – Витальевич широко улыбнулся. – Статьи, которые появятся в зарубежной прессе, если эти двое не окажутся на свободе, и еще кое-что.

– Ишь ты, – генерал задвигал курсором мышки, – открыли, блин, Америку, – двинулся дальше: – А вот это хрен докажете.

– Запросто.

– Неужели? А вот это уже...

– Чистая правда.

– Я имел в виду, что ты пошел против родной конторы. Это уже называется предательством, Витальевич, – и вдруг приблизил сжатую в кулак пятерню к столу, как будто собирался ударить.

«Трах!» – кулачище собеседника с треском впечатался в подоконник, да так, что тот жалобно заскрипел, а горшки с цветами подпрыгнули и зависли в воздухе.

– Предательство, – страшным шепотом проговорил Сова, – ты знаешь, что такое предательство? Когда нас посылают на край географии и предупреждают, что никто не выручит, если что не так, это не предательство. Это нормально. А когда у себя в стране ребята спасают целый город и «гасят» международного террориста, между прочим, объявленного вне закона, а их за это сажают за решетку! Вот это самое настоящее предательство.

– Ну, допустим, не за это. Откуда у них оружие?

– При чем тут оружие?

– И все-таки?

– Нашли.

– Сразу же верится. Кто, скажи на милость, их просил захватывать больницу?

– Так получилось.

– Получилось... Тогда почему они не обратились в органы?

– Один из них, Коваленко, сразу же прибежал к нам в контору.

– И?

– И ничего. Почему не обратился к «соседям», сам понимаешь.

– Так что, им теперь героев присваивать?

– Достаточно просто отпустить.

– Что я, по-твоему, должен делать?

– Выйдешь на своего Первого, а потом встретитесь с людьми из ФСБ. Думаю, они все поймут правильно. Да, едва не забыл, если с парнями что-нибудь случится в СИЗО, мало не покажется.

– По минному полю ходишь, Витальевич.

– Мы привычные.

– Ты хоть понимаешь, какие последствия могут быть лично для тебя?

– О себе подумай. Если все это дерьмо всплывет, вовек не отмоешься.

– Хорошо, допустим, «соседи» пойдут нам навстречу. Что потом?

– А потом вы договоритесь с прокуратурой.

– Как ты себе это представляешь?

– Будете торговаться. Уверен, у вас с со смежниками есть чем.

– Как у тебя все просто. Наша контора, чтоб ты знал, должна работать только за рубежом, а на территории России...

– Конечно, должна. А менты должны защищать население, чиновники – помогать гражданам, депутаты...

– На митингах выступать не пробовал, ироничный наш?

– Не отвлекайся. Что скажешь?

– Я постараюсь.

– Не надо стараться, Михалыч, просто сделай все как надо.

– А какие гарантии, что эта информация не уйдет на сторону?

– Мое слово, – на полном серьезе ответил Сова.

– Слово – это хорошо, – генерал встал и подошел к холодильнику. Достал оттуда початую бутылку водки и посуду из настенного шкафчика. Разлил водку по стаканам. – Тебе не предлагаю, – и отсалютовал собеседнику. – Руки, сам понимаешь, не подаю, – громко и четко проговорил он, легонько массируя кисть. Лапа у его старого знакомого за прошедшие годы слабее не стала.

– В течение недели жду звонка, – собеседник покрутил в воздухе пальцем. Тот пожал плечами.

– А если не получится?

– Сам узнаешь, – и пошел к выходу.

Проводив его, генерал немного постоял у окна на кухне, в ожидании, когда тот выйдет из подъезда. Не дождался.

– Ах, ты, старый хрен, – расхохотался он. Налил еще полстакана и накатил. Подошел к стоящему в прихожей телефону закрытой связи, снял трубку и набрал номер.

– Добрый вечер, это я.

– ...

– Через час буду у тебя, – генерал и начальник Главка двигались по службе параллельными курсами и уже больше двух десятков лет были на «ты». Не при посторонних.

– ...

– Знаю, только мои новости будут поважнее твоего завтрашнего доклада, – положил трубку и тут же принялся названивать по другому телефону, на сей раз, в гараж Управления.

Несколько дней назад, прочитав оказавшуюся на его столе записку, генерал сначала собрался было сразу проинформировать Первого, но, поразмыслив, делать этого не стал. Он был наслышан о репутации Совы и в возможность блефа с его стороны не верил. Да и потом, что ни говори, возраст, целых шестьдесят три года. Пора, как говорят водоплавающие, на лопату. Самое время подумать о душе, о том, кого и что растерял, поднимаясь по карьерной лестнице. В конце концов, просто представить, что каждый год, каждое пятое ноября у тебя дома ни разу не зазвонит телефон. Вот и пришлось взяться за электродрель, между прочим, второй раз в жизни.

А насчет пива Сова оказался совершенно прав. Вернувшись домой, генерал первым делом прошел на кухню и залез в холодильник. Остатки водки чудно легли на ранее выпитое дома, и виски, освоенный за компанию с начальством. Так что вечером следующего дня пиво прошло просто на ура.

 

Глава 20

– А у вас интересная биография, Игорь Александрович.

– Шутите.

– Я очень редко шучу на работе.

– Так что интересного вы обнаружили в моей биографии?

– Самое интересное в ней это отсутствие чего-либо интересного. Знаете, у меня вообще возникло ощущение, что она вовсе даже не ваша.

– Тогда чья же?

– Какого-то ничтожества и воришки в погонах.

– А ранения?

– Такие же странные, как сама биография.

– Именно поэтому вы приказали написать ее еще раз?

– Я уже говорил, что предыдущий экземпляр потерялся.

– А я – то думал, что рукописи не горят.

– Рад, что вы сохранили чувство юмора. Горят, уверяю вас, горят, а еще теряются. Если следовать должностной инструкции, я должен был написать докладную начальнику отдела, а он, в свою очередь – отправить на пенсию делопроизводителя, благо ей уже далеко за шестьдесят.

– И?

– Жалко старушку, – он смущенно улыбнулся. – Вот я и подумал, что вам будет не так трудно описать вашу жизнь еще раз.

– Конечно же, не трудно, – какой он все-таки славный парень, мой следователь. Старушек жалеет.

– Кроме того, я надеялся, вдруг вы вспомните еще что-нибудь.

– И как вспомнил?

– Нет, – огорченно сказал он, – в обоих экземплярах одно и то же, – извлек из портфеля две скрепленные стопочки бумаги и положил перед собой, – только разными словами, – пододвинул ко мне, – вот, сами посмотрите.

– Значит, делопроизводитель потеряла, – проворчал я.

– Именно, а потом разыскала, ее на радостях едва удар не хватил.

– Скверная штука старость.

– И не говорите. Так вот я послал запросы о частях, в которых вы служили.

– Будем ждать ответа.

– Уже пришел, и, знаете, что опять очень интересно?

– Что?

– Все до единой части, в которых вы проходили службу, расформированы.

– Да? – и я сделал вид, что удивился.

– Не расстраивайтесь, частей нет, а люди остались. Будем искать ваших сослуживцев... – и попробуй тут не расстроиться. Мое личное дело, самое настоящее «третье», как известно, рассчитано исключительно на поверхностную проверку по типу «запрос-ответ», не более.

– Если надо, я не против, – как будто, кто-то интересовался моим мнением.

– Исключительно в интересах следствия, Игорь Александрович. А оно требует самой подробной информации о вас. Так что будем трудиться без лишней спешки и суеты, – я ощутил себя сухим поленом. Сейчас этот Дровосек взмахнет топориком и... Стало грустно и я улыбнулся, зачем, сам не знаю.

– Вот и отлично, – он достал из кармана сигареты, – не желаете?

– Нет, спасибо.

– Ах да, у вас же режим. Давайте-ка, немного побеседуем. Меня интересует...

– А потом появился спецназ. Я очень испугался...

– Странно, а работавший по этому делу офицер ФСБ указал в рапорте, что вы держались очень спокойно.

Спасибо, Равшон...

– Какое уж там спокойствие.

– Ничего не хотите добавить к сказанному?

– Нет.

– Согласитесь, что вся эта история в вашей трактовке выглядит не совсем правдоподобно.

– Не спорю, – я опять улыбнулся, на сей раз, криво, – истина очень часто не выглядит как истина... – и сам не понял, что сказал.

– Да вы у нас просто философ.

– Где уж мне, – на сей раз, я улыбнулся скромно. Спросите, почему? Исключительно от страха. Когда-то мне советовали больше всего опасаться умных следователей. Повезло. Передо мной сидел не просто умный, а очень умный. Сидел себе и играл со мной, как сытый кот с мышонком.

– Хорошо, на этом сегодня закончим. Распишитесь и укажите на каждой странице...

– Помню, – пододвинул к себе бумаги и принялся изучать, что же такого интересного я сегодня наболтал. Немного, но если он ухватится даже за это... – Позвольте ручку, – и принялся визировать листы.

– Желаете встретиться с адвокатом?

– На этой неделе – нет... – мэтр Тищенко уже приезжал вчера с хорошими новостями. Только вот после сегодняшнего допроса в них не особо-то и верилось.

– Просьбы, пожелания?

– Не знаю, возможно ли это...

– Что?

– Хотелось бы пару гантелей от шестнадцати до двадцати кило, эспандер и эластичный бинт.

– Боюсь, что не получится.

– Что ж, – я вздохнул и, в который уже раз, улыбнулся, – тогда просьб и пожеланий нет.

Следователь нажал на кнопку. Вошел конвой, меня окольцевали и повели к выходу.

– Минутку, – и мы, все трое, остановились, – пару слов напоследок, вы меня слушаете?

– Да, конечно.

– Не знаю, где это вас так научили держаться на допросах, но обязательно узнаю, – Не хотелось бы. Даже не хочется думать, что будет, если у него это получится. – Я, вообще, собираюсь очень подробно изучить вашу биографию. А пока добрый совет: осознайте, наконец, что проиграли, и начинайте сотрудничать. – Я лишний раз зауважал этого Сотника за то, что он не начал ездить мне по ушам на тему, что мой подельник уже раскололся до задницы и валяет одно чистосердечное за другим. – До встречи, задумайтесь над сказанным.

– Обязательно. Всего вам доброго, – и, не снимая с лица улыбки, я двинулся на выход походкой победителя. Так и шел, скалясь, до самой камеры.

Я уселся на шконку лицом к стене и с силой провел ладонями по физиономии, пытаясь вернуть ей нормальный вид. Получилось не очень здорово, от всего этого натужного веселья у меня свело лицевые мышцы, так что возникла реальная возможность прожить остаток жизни «человеком, который смеется 2009».

Серьезный парень этот Сотник и, как посмотрю, не только дровосек, но и землекоп. Если так пойдет и дальше, нароет он обо мне много всякого и разного. Так что, если в ближайшее время не случиться чуда, придется... А что, собственно говоря, придется? Сам не знаю.

Ладно, побренчали нервами и довольно. Все равно я победил, при всех раскладах победил. Вот только как бы теперь избежать приза за эту самую победу.

* * *

Ничто так не укрепляет здоровье, как пешие прогулки по зимнему лесу. Беда в том, что зима в России в последнее время все больше и больше напоминает крымскую, то есть никакого мороза со снегом, зато много дождей и грязи.

Генерал поднялся на невысокий пригорок и остановился, переводя дыхание. С недавнего времени он старался больше двигаться, опять начал делать по утрам зарядку и даже подумывал о приобретении абонемента в бассейн. Еще одна, сто двадцать первая попытка начать новую жизнь. Предыдущие сто двадцать закончились одинаково: наваливалась работа и забирала все время и силы без остатка.

Орлиным взором оглядел раскинувшийся в низине дачный поселок и полез в карман за сигаретами. Чертыхнулся и одернул руку, новая жизнь предполагала ограничение в куреве, не больше пачки в сутки. Пнул обутой в резиновый сапог ногой ветку и, подняв воротник куртки, остался стоять, где стоял.

– Привет, Витальевич, – негромко сказал он, не оборачиваясь.

– Здорово, – тот подошел и встал рядом.

Минуту-другую постояли молча. Юрий, он же, Витальевич, он же, Сова, закурил. Генерал плюнул и присоединился.

– Старею, – грустно проговорил подошедший.

– Точно, – согласился собеседник.

– Услышал, как я подбираюсь, а, Михалыч?

– Нет, – рассмеялся тот, – я тебя просто вычислил.

– Значит, все-таки старею, – посмотрел вниз на поселок, – ни фига не Рублевка.

– Не «Никольские озера» и даже не «Золотые пески».

– Бедно живете, ваше превосходительство.

– Пудрю мозги общественности. Видел бы ты мое шале в Куршавеле.

– И замок в Нормандии, – подхватил собеседник.

– И его тоже.

– Богатые люди – особые люди. Ты хоть знаешь, какие хибары у твоих?..

– Все я знаю, Юрка, – генерал поскучнел лицом, бросил сигарету на землю и растер, – вон тот дом, видишь? – и показал рукой. – Справа от него через два двора – мой личный Куршавель и Нормандия в одном флаконе. Семь соток, электробатареи, баня, сортир во дворе. Смотри и завидуй.

– Сейчас зарыдаю.

– Грубый ты, Витальевич.

– Это точно. И ни хера не женственный. Зачем звал, боярин?

– Есть предложение по твоим пацанам.

– Слушаю.

– Вам предлагается...

– Сделка?

– Не перебивай. Хорошо, пусть будет сделка. Они получат на полную катушку, но только по статье триста тридцать уголовно-процессуального кодекса.

– Что за статья?

– Самоуправство, то есть самовольное совершение действий, правомерность которых оспаривается... Черт, дальше не помню.

– Теперь я вспомнил, это наказывается штрафом.

– Верно или, максимум, арестом от трех до шести месяцев...

– Которые они проведут в следственном изоляторе.

– Прекрати, наконец, перебивать!

– Извини.

– В их случае до пяти лет лишения свободы.

– С какой радости?

– С такой, потому что совершено то же деяние, но с применением насилия.

– Хреново.

– Но, – генерал сделал паузу, – в мае ожидается амнистия по случаю годовщины Победы. У твоих мальцов, надеюсь, боевые награды имеются?

– Обязательно.

– Значит, подпадут под нее.

– А если не подпадут?

– Должны.

– Все, что нам должны, давно прощено и забыто. Не пойдет, Михалыч.

– А как пойдет?

– Первая часть триста тридцатой или снятие всех обвинений.

– Наглый ты, – генерал тяжко вздохнул.

– Точно, наглый, – согласился собеседник, – с вами иначе нельзя. Ладно, я пошел.

– Пока, – генерал протянул руку, – а, знаешь, Витальевич, я ведь увольняюсь.

– Выгоняют?

– Сам.

– Когда?

– С твоими орлами разберусь и сразу подам рапорт.

– Твердо решил?

– Тверже некуда.

 

Глава 21

Тому, что произошло потом, трудно было подыскать объяснение. Обо мне просто-напросто забыли. Все, начиная с умненького изувера Сотника и заканчивая собственным адвокатом, причем, на целую неделю. Семь дней я прожил в совершенном недоумении, чувствуя себя не то Эдмоном Дантесом в замке Иф, не то тем самым неуловимым Джо из анекдота.

Что случилось? В стране произошел переворот, старые органы власти в полном составе укатили в Лондон, а новые все никак не могут поделить портфели? Генпрокуратуру наконец-то переподчинили Чубайсу и тот, разогнав следаков и прокуроров, привел в это славное заведение табун эффективных менеджеров? Или это какая-то очередная уловка Дровосека? Ничто, знаете ли, так не расшатывает психику, как полное непонимание ситуации и ненужные мысли.

Если так, то надо меньше думать. А потому я постарался максимально загрузить себя физически: чередовал уборки со стирками, усиленно занимался физкультурой и взахлеб читал на ночь Карла Маркса. В результате всего этого умудрился не впасть в истерику и даже улучшил пару личных рекордов: в кроссе по пересеченной местности и в усвоении трудов классика (прочел за раз почти страницу, правда, ни черта не понял).

Через неделю заявился господин Тищенко собственной персоной, в марлевой повязке на физиономии.

– Что нового, мэтр? – спросил я.

– Есть хорошие новости, а есть и плохие. С каких начать?

– Давайте уж сразу с плохих.

– В Москве эпидемия гриппа, – он чихнул, – врачи рекомендуют поменьше бывать в людных местах и вообще, сократить общение до минимума. Эта плохая новость.

– Плохая, – согласился я, – еще что-нибудь?

– Лично для вас здесь угроза заболеть минимальна. А вот это – хорошая.

– Единственная?

– Пока – да, но... – тут он едва заметно подмигнул и закашлялся – Надо верить в лучшее.

– Очень хотелось бы.

– Побольше оптимизма, мой друг, – он высморкался, – уже виден свет в конце тоннеля.

– Наверное, это встречная электричка.

– Вы все-таки неисправимый нытик, – весело сказал он, – впрочем, мы отвлеклись. Давайте-ка поговорим о делах наших.

– Скорбных.

– Я бы так не сказал.

– Продолжайте сотрудничать со следствием, – посоветовал он напоследок.

– Непременно, – улыбнулся я. Хорошее настроение, оказывается, передается при общении не хуже, чем грипп. – Кстати, как там мой товарищ?

– Бодр, активен, стойко переносит тяготы и лишения. Сон, аппетит – в норме. Читает Достоевского. Предельно честен с органами. Велел вам кланяться.

– Спасибо. Если можно, передавайте ему привет.

– Для нас нет ничего невозможного, – он нажал на кнопку.

Вошел конвой и дальше все, как всегда: меня повели в узилище, а господин Тищенко своим ходом двинулся на волю, навстречу гриппу.

* * *

Вечером за мной пришли два «гражданина начальника», молодые, здоровенные, веселые и самую малость поддатые. Я встал и замер в ожидании «Руки за спину». Не дождался.

– Коваленко, с вещами на выход.

– Неужели на свободу?

– Щас. Пойдешь в общую хату. Пожил в люксе и достаточно.

– Куда? – переспросил я, собирая пожитки.

– Ну, ты совсем тупой. В общую, говорю, к злодеям, – радостно сообщил высоченный рыжий детина.

– К убийцам, насильникам и маньякам, – добавил его напарник, стриженный налысо толстяк с красным лицом любителя простого русского застолья. – Поздравляю, ночка тебе предстоит классная.

– Точно, – подтвердил рыжий. – До смерти не забудешь, – и деловито поинтересовался: – Вазелин есть?

– Нету, – грустно прошептал я.

– Не повезло тебе, – вступил в разговор толстяк, – без вазелина еще больнее.

Я не стал спрашивать, на чем основаны столь глубокие познания: рассказах друзей или собственном богатом опыте. Просто поверил на слово.

– Готов?

– Готов, – ответил я голосом, полным скорби, – а нельзя ли...

– Нельзя, – прорычал рыжий, – на выход, марш!

Прощай, ставшая родным домом, одиночка. Как славно и спокойно жилось мне здесь. Что-то будет дальше? Я тяжело вздохнул и потопал на выход.

Злодеев в стандартной четырехместной камере оказалось аж двое.

– Здорово, – проговорил высокий худощавый мужик в очках и протянул руку, – я Антон.

– Игорь.

– Ты, надеюсь, не из?..

– Да, не парься Тоха, и так видно, что приличный человек, – коротко стриженный невысокий крепыш с явно армейской выправкой, крепко сжал мою ладонь, – Виктор, я здесь старший.

– Игорь. Не возражаю.

– За что сидишь? Если не хочешь, не говори.

– Сам не пойму.

– Значит, третьим будешь, – оба сокамерника расхохотались. А я – следом.

– Чай, кофе? – Антон долил в электрический чайник воды и нажал на кнопку.

– Чай. Мужчины, а вы, часом, не олигархи? – портативный телевизор на тумбочке, мини-холодильник, чайник, полка с книгами и, не верю глазам, гантели в углу. Поражающая воображение роскошь, прямо не камера, а отель «пять звезд», президентский номер.

– Нет, – застенчиво улыбнулся Антон, – я Родине изменил, а Витька покушался на убийство. – Виктор вздохнул и высказался матом.

Вечер в приятной компании под чаек с разговорами пролетел незаметно. На следующее утро мы проснулись и начали жить вместе. Соседи оказались вполне нормальными мужиками.

Антон до того, как попасть сюда, трудился заведующим лабораторией в оборонном НИИ. К двадцати девяти годам умудрился пару раз защититься и стать аж доктором технических наук. Отчизне он изменил, сам того не желая. Просто увлекся научной дискуссией с бывшим однокашником по институту. В один прекрасный день тамошний особист влез в его электронную почту и обнаружил, что предметом споров двух ученых стал некий блок разрабатываемого институтом изделия. Обнаружил и тут же доложил по команде. В ходе расследования выяснилось, что Антон не только наболтал много лишнего о достижениях своего НИИ, но и несколько погорячился с выбором собеседника. Бывший институтский приятель, несмотря на @mail.ru в электронном адресе, уже полтора года как трудился в научном заведении аналогичного профиля, но в Соединенных Штатах Америки. Антона, естественно, взяли за жабры и завели дело. Правда, в последнее время следствие несколько забуксовало, потому, что...

– Новейшая, бл...дь, разработка, – заключение под стражу несколько разнообразило лексикон молодого ученого, – да, она же старая, как дерьмо мамонта!

– Иди ты!

– Я серьезно, Игорь, да, и потом, этот е...ный блок ни хера не наш.

– А чей?

– Штатовский, а наши его лет двадцать назад просто сп...ли. Я так следаку и сказал.

– А он?

– Не верю, говорит, а, если даже и так, все равно ты – враг.

– Это еще почему?

– Не догоняешь, что ли? Теперь все знают, какая у нас херня вместо блока.

– Что теперь?

– Не знаю. Адвокат сказал, что мой шеф поднял связи, так что скоро отпустят под подписку.

– Здорово!

– Если честно, я бы еще здесь посидел.

– Ты это серьезно?

– Понимаешь, здесь я, по крайней мере, могу спокойно работать, а не заниматься всякой ерундой. Я, чтоб ты знал, два года только и делаю, что пишу диссертации. Директору института, его заму, заведующему сектором. Тьфу! – собрался было плюнуть, но не стал. Виктор в свое время популярно объяснил ему, что в хате живут люди, а потому, гадить в ней – западло.

В отличие от нас с Антоном, наш сокамерник был человеком опытным и находился под следствием во второй раз, правда, по одному и тому же делу. Весной этого года его освободили прямо в зале суда в связи с полным отсутствием состава преступления и каких-либо внятных доказательств со стороны обвинения. Освободили, а в октябре опять арестовали.

Виктора обвиняли в покушении на убийство одного из представителей российской элиты, горячо любимого всеми россиянами олигарха, гиганта мысли и видного демократа в одном лице. Я даже читал об этом в газете. Зуб даю, клиент лично заказал покушение на самого себя, а разработкой занимались шибко умные мальчики из отдела по связям с общественностью его фирмы. Сценарий, честно скажу, потряс. Получилось что-то среднее между одним из «Ремб» и «Крепким орешком». Сначала на трассе, по которой ехал его кортеж, взорвали, стоящий у обочины автомобиль, затем неизвестные в масках и камуфляже зверски расстреляли воздух вокруг охраны, после чего красиво уехали с поля битвы на снегоходах.

Нашего сокамерника арестовали на третий день после этого непотребства и предъявили обвинение в разработке и непосредственном участии.

– Почему, спрашиваю, я? А те в ответ, а кто же еще? – Виктор отслужил двадцать семь лет в ВДВ, из них, пять – в должности командира отдельной роты разведки воздушно-десантной дивизии.

– Действительно, кто же кроме тебя.

– Во-во, представьте, говорят, ваше алиби. Запросто, отвечаю, если бы я вдруг вздумал грохнуть этого вашего, – он в трех словах, очень по-русски, пояснил, кого именно. – То взял бы и грохнул, а не занимался всякой, – и сказал, чем не занимался бы.

– А, они?

– Не скромничайте, говорят, действовали, говорят, профессионалы, а вы – как раз он и есть. Я им пытаюсь объяснить, что оформить этого перца – плевая задача для солдата второго года службы, а они...

– Что?

– Назовите, говорят, сообщников, вам зачтется.

– А ты?

– Послал их – и сказал, куда... На суде вся эта байда, ясное дело, рассыпалась, как армия при Горбачеве. Освободили, а через полгода опять замели. Открылись, видите ли, новые обстоятельства. Сижу теперь здесь и трясусь.

– Не понял.

– А хрен ли тут понимать? Если признают виновным, не отмоюсь. Свои же потом засмеют. А я, между прочим, Афган прошел, Анголу, обе Чечни и еще кое-что. Ур-р-роды! – с чувством произнес он, и мы пошли поднимать гантели.

В такой милой компании время потекло быстрее. Антон целыми днями что-то читал, делал записи, зачеркивал и опять писал. Мы с Виктором усиленно тренировались, готовясь к предстоящей внутрикамерной спартакиаде. По вечерам все трое, собираясь за общим столом, гоняли чаи, смотрели телевизор или просто беседовали «за жизнь». Четвертый сокамерник целыми днями валялся на койке, извините, шконке, укрывшись одеялом с головой.

Его подселили к нам через пять дней после меня. Пузатый мужик в костюме олимпийской сборной России вошел в камеру, немного постоял у входа, потом прошел и брезгливо присел к столу. Мы переглянулись. Это ухоженное личико промелькнуло перед нами пару часов назад в утренней программе новостей.

Молодой, можно сказать, юный, по армейским меркам, генерал строительных войск. Был взят за мягкие части тела по обвинению в склерозе (выбивал себе, любимому в родном управлении квартиру, тут же ее продавал и забывал об этом. И так целых восемь раз)

и превышении служебных полномочий. Потребовал у подчиненного сто пятьдесят тысяч за продвижение по службе. Тот пересчитал заначку и понял, что такую уйму деньжищ ему не поднять, а потому поскакал в органы. Генерала побрали прямо в момент получения конверта с мечеными банкнотами.

– Добрый вечер – наш старший, Виктор, подошел к страдальцу и протянул руку – Давай что ли знакомиться.

– Заткнись! – нервно бросил тот, – Не хватало еще...

Вернувшись с допроса, генерал устроил охране сцену у фонтана. Настаивал на немедленном переселении из «этого бомжатника» в более приличное место, скандалил, орал, чтобы ему принесли, наконец, хьюмидор и телефон прямой связи с министерством обороны. На следующее утро он-таки получил по пузу от Виктора за хамский отказ поучаствовать в уборке.

– Да пошел ты на... – и тут же согнулся, а когда продышался, взялся за веник. Рука у Витюши была тяжелая.

Со второго допроса генерал вернулся весь в соплях. Рухнул на шконку и заорал: «А-а-а-а!». Голосил часа два, пока снова не заработал, на сей раз персонально от меня, в репу, после чего плакал беззвучно, изредка чуть слышно повизгивая. В камере, знаете ли, не принято вмешиваться в личную жизнь друг друга. Можно петь, плясать, рыдать и наслаждаться, заниматься любовью с самим собой или еще с кем-нибудь, сводить счеты с жизнью, короче, творить все что угодно, но тихо, не мешая соседям.

Меня тоже вызвали на допрос. Просто зашли, скомандовали: «Руки за спину! Пошел!» и повели.

– Добрый день, – хрипло проговорил помятый после вчерашнего, лысый, морщинистый мужик раннего пенсионного возраста. Достал из портфеля бутылку с водой и принялся жадно пить из горлышка.

– Добрый день, гражданин следователь, – вежливо ответил я, потирая свободные от оков руки. В кабинете было прохладно.

 

Глава 22

Волков поднял глаза от бумаг.

– Ну?

– Как любил говорить последний президент СССР, наметились подвижки.

– А подробнее?

– Ребят перевели из одиночек в общие камеры. Устроились нормально, получают передачи, делают зарядку, читают книжки, короче, все путем.

– Не обижают?

– Таких обидишь.

– Что еще?

– Обоим назначили новых следователей, и все началось сначала.

– Представляю, как их все это достало.

– Что делать, приходится терпеть, – Котов полез за сигаретами.

– Саня, будь человеком не кури, а то уже дышать нечем.

– Какие мы нежные, – буркнул тот. – Есть новости из Латвии.

– Какие?

– Интересные, – Саня хмыкнул. – Повидло час назад вышел на связь. У клиентов, говорит, проблемы.

– Поподробнее.

– По старой схеме деньги из латвийских банков уходили в Австрию. С прошлой недели тамошние Остеррайхше Фольксбанкен и Банк фюр, погоди, – Котов заглянул в блокнот: – Точно, фюр Арбайт унд Виршафт отказались от сотрудничества.

– Почему?

– Плохо, дескать, отмыты.

– О как. Надеюсь, мы к этому...

– Никаким боком. Просто, эти красавцы сильно экономили на стиральном порошке.

– Что ты имеешь в виду?

– Почаще схемы менять надо, вот что имею, а не то самих поимеют.

– Понятно. Продолжай держать руку на пульсе.

– Есть, – Котов поднес лапу к уху. – Как раз по этому поводу возникла одна интересная мыслишка...

– Излагай.

* * *

Наступила середина декабря, время начала предновогодних праздников, плавно перетекающих в новогодние. Целый месяц (пятнадцать последних дней декабря и столько же – в начале января) дорогие россияне будут трогательно прощаться с уходящим годом, от всей души желая ему сгинуть и больше не появляться, а затем, с наивной надеждой на лучшее, приветствовать год пришедший. Столько же времени в ударном режиме будут трудиться печень и почки, осваивая горы оливье и океаны хорошей русской водки и много чего еще, не менее вкусного. Душа переполняется гордостью за отчизну. Если бы какой другой народ вдруг попробовал так плотно и надолго подсесть на стакан, его бы просто не стало. Воистину, что русскому хорошо (иногда – очень хорошо), то всем другим – погибель.

Гражданин следователь навестил меня еще пару раз, потом куда-то запропастился. Мэтр Тищенко, наоборот, всплыл из небытия, посвежевший, по-прежнему, жизнерадостный и с повязкой на лице. Приехал, утешил, можно сказать подарил надежду. Да и еще пообещал елочку к празднику.

Антону с Виктором продлили сроки нахождения под стражей, на что оба отреагировали очень по-разному. Антон с радостной улыбкой еще глубже ушел в работу, поедая при этом шоколад в промышленных объемах. Как сам признался, для стимулирования ума. Виктор, услышав нерадостную новость, почти час разговаривал матом, а потом сделал мне больно на спарринге по рукопашному бою.

С генералом дела обстояли крайне неважно. В тюрьме, говорят, человек сначала умирает морально, а потом уже физически. Так вот, наш бравый воин сломался полностью и окончательно. Некогда ухоженное личико заросло дурным волосом и превратилось просто в харю. Пузо опало, плечи поникли, зато выгнулась колесом спина. В считанные дни он покрылся грязью и окончательно растерял былую вальяжность. Разговаривал исключительно междометиями, постоянно плакал, проводил дни и ночи на шконке, спрятавшись с головой под одеялом. И потом, он, сволочь такая, совершенно не мылся, а потому от него очень скоро стало пованивать! Поэтому Виктору пришлось подключить административный ресурс в виде пинков и затрещин.

Я перечитал всего Диккенса и принялся за О. Генри. Потерял еще несколько, совершенно мне не нужных, килограммов веса. По общему признанию, заметно улучшил показатели в области мордобоя, но все равно пока проигрывал не самому большому мастеру Вите в одну калитку.

* * *

Накануне нового года генерала отпустили под подписку. На радостях ему сделалось плохо, едва откачали.

Новый год встретили просто замечательно: с утра как следует прибрались и нарядили целых три крошечных елочки. Потом была новогодняя спартакиада. Я участвовал во всех видах программы и добился выдающихся успехов: третьего места по шахматам (из троих участников) и второго по рукопашному бою (нас было аж двое).

В половине одиннадцатого мы собрались за праздничным столом.

– Хорошо сидим, – признал Антон, когда разлили по первой.

– Не то слово. – Согласился Витя, прикончив залпом пол кружки лимонада. – Так бы и на воле – стол, не то чтобы ломился от деликатесов, но приятно радовал глаз: колбаска, сыр, ветчина, рыбка, печенье, конфеты и аж две литровые бутылки лимонада «Дюшес».

– За волю! – я бросился наливать по второй.

– Не части! – строго сказал наш старшой, отнимая у меня бутылку. – Закусывай.

За пять минут до начала речи президента, Виктор встал и сказал несколько слов и, честное слово, они легли ближе к сердцу, чем дежурные слова первого лица государства. Да и потом, тот-то был на воле, а наш, внутрикамерный избранник и гарант, с нами.

– И чтобы все оставались людьми, – под бурные аплодисменты присутствующих, закончил он.

– Присоединяюсь! – заявил Антон.

– Ура! – заорал я, а за мной и все остальные. Лимонад ударил в голову не хуже шампанского, стало весело. – С новым годом, с новым счастьем! – как будто, нам всем было мало старого.

Рождество, старый Новый год, песни и пляски народов мира, до боли знакомые и слегка надоевшие личики на телеэкране... Мало-помалу празднование превратилось в тяжкий труд, мы с Витей даже слегка заскучали. Захотелось перемен и общения, пусть даже, в форме допроса. Антону скучать было некогда, он по-прежнему был весь в делах и только время от времени возвращался в реальность, чтобы поесть, попить или в очередной раз сообщить нам, что он последняя бездарь или, наоборот, просто гений.

В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое меня разбудили.

– А? – башка совершенно не соображала, накануне мы с Витей, зацепившись языками, проболтали часов до двух.

– Проснулись? – театральным шепотом спросил Антон. – Я, кажется, понял.

– Что ты понял, изверг? – старшой провел ладонями по лицу и зевнул.

– Насчет блока.

– Какого еще блока?

– Ну, из-за которого я здесь. Я теперь знаю, каким он должен быть.

– Во-первых, ты здесь не из-за блока, а по собственной дурости, – Витя встал и направился к холодильнику. – А, во-вторых, какого черта ты нас разбудил?

– А кого еще? – недоуменно ответил тот. – Я, между прочим, сделал открытие.

– Слушай сюда, ботаник, – Витя достал из холодильника бутылку с остатками лимонада, подошел к столу и разлил по кружкам. – Если. Еще. Один. Раз. Такое. Повторится. Мамой клянусь, заложу кому надо, в тот же день будешь на воле.

– Как же так? – Антон сделал вид, что до смерти напуган. – Нельзя мне туда, дяденька, у меня еще месяца на два работы.

– Тогда, за науку, – мы чокнулись, допили холодный, выдохшийся лимонад и отошли ко сну. Мы, это я и Витя. Наш юный гений до утра шлялся по камере, задевая предметы.