Все сразу (сборник)

Шваб Леонид

Сваровский Федор

Ровинский Арсений

Арсений Ровинский родился в 1968 году в Харькове. Учился в Московском государственном педагогическом институте, с 1991 года живет в Копенгагене. Автор стихотворных сборников «Собирательные образы» (1999) и «Extra Dry» (2004). Федор Сваровский родился в Москве в 1971 году. Автор книги стихов «Все хотят быть роботами» (2007). Леонид Шваб родился в 1961 году в Бобруйске. Окончил Московский станкоинструментальный институт, с 1990 года живет в Иерусалиме. Автор книги стихов «Поверить в ботанику» (2005).

Мария Степанова. Предисловие

Под этой обложкой – все и сразу – живут три книги стихов очень разных и очень любимых мною авторов – Арсения Ровинского, Федора Сваровского и Леонида Шваба; но говорить я буду о том, что у этих стихов общего. В конце концов, их прекрасную разность читатель сможет оценить сам.

Во-первых, мне кажется, что эти тексты разными словами и способами описывают одну, единую реальность – притом эта реальность существует под некоторым углом к, скажем так, общепринятой: нашей. Угол совсем небольшой, и о его присутствии можно догадаться лишь по легкому головокружению.

Во-вторых, уже через несколько шагов приходится усомниться в том, что именно нашу реальность следует принимать за точку отсчета – то, что происходит в этих стихах, парадоксальным образом имеет больше отношения к настоящему, правильному порядку вещей, чем события нашего сегодня и языки, способные их описать.

В-третьих, эта новая реальность почти не стеснена законами физики – зато имеет прямое отношение к тому, что Бродский для краткости называл метафизикой. Эти стихи пишутся в присутствии вертикали (более властной, чем знакомые нам), в ведении добра и зла, и более того – со стороны (или на стороне) добра. А это большая редкость и еще бóльшая радость. Но лучше всего то, что плотную метафизическую подкладку этих стихов можно не заметить – и не замечать сколько душе угодно. Просто читать себе и читать, получать удовольствие.

Возможно, дело в том, что эти (смешные, легкие, неожиданные, удивительные и удивляющие) стихи написаны очень всерьез – в полном сознании силы собственной тяжести. Там, где они написаны, наверняка слышали о Смерти Автора – но твердо знают, что за любой смертью следует воскресение – даже если речь идет всего лишь о буквах, расставленных в правильном порядке.

Мария Степанова

Ровинский

«она вошла и сказала степану…»

она вошла и сказала степану степан это надо не для меня но для пения надобно дай от опеля ключ степан потому что верхнее ля сказала терпение навсегда степан эти вольты сопротивления эта опель чёрный опель во всём виноват земля тополя стены степан весь этот вопель

«апельсины: маленьких штучек семь…»

апельсины: маленьких штучек семь черешни 400 грамм завесьте взвесьте и вот представьте пустили по проводам вместо тока причём действительно клешни действительно режут напополам ну что бы делали вы на их месте поможет только напалм но где же его возьмёшь вставай дежурный по комнате что же ты не встаёшь

«Гавриил Степанович встал и покачнулся…»

Гавриил Степанович встал и покачнулся не ожидал от тебя Ираклий мне казалось мы были друзьями помнишь вашу квартиру на Леселидзе превратили в фотолабораторию ты забыл Ираклий кто помогал тебе все эти годы у кого ты одалживал деньги на поездки в Луганск и Великие Луки славу как бублик тебе подносил я в тёплых ладонях теперь из-за двух сожжённых киосков подводишь меня под статью

«кинжал мне одолжили иноверцы…»

кинжал мне одолжили иноверцы зане любые открывал я дверцы солёных дев мадерой угощал на белой стрекозе летал в Форосе теперь вокруг Савёловский вокзал в долине дикой средь медведь и скал под снегом я фиалку отыскал

«по именам людей которых нет…»

по именам людей которых нет по их немногочисленным заявкам мы посылаем пламенный привет летучею ракетой-томагавком нам с высоты доступен каждый злак и ваши отвратительные слёзы вы слушаете радио «Маяк»

«это други песня лебединая исполняется лишь раз…»

это други песня лебединая исполняется лишь раз завещаю Ростов славянам взамен Стамбула неделимый огонь драгоценный газ и последний залп почётного караула пьяный лекарь припрётся откроет беззубый рот зимний воздух в трубочку соберёт и тихонько любимого гоголя заиграет

«вах, как они провожают…»

вах, как они провожают — они провожают как навсегда невесомые, неземные бабочки, разношёрстные странницы, все они ненормальные, даже капустницы, где хоровод водить им без разницы

«последний тренер умрёт…»

последний тренер умрёт последний кто знает эту игру и кто хорошо с детьми и скажут – «давай, Резо!» как облака провожают небесную значит тучку быстренько но и с достоинством под первой и третьей росой прорастаем вдох и немедленный выдох какие же вы неумёхи

«Там, за горами, за реками, есть…»

Там, за горами, за реками, есть — должны быть – равнины, степь, далее Лодзь, Европа, в океане движутся айсберги, пароходы. Слышал, что всё это шар и что можно вернуться. Здесь начинается ночь. Говорит Кавказ.

«никого не видно и практически ничего не видно…»

никого не видно и практически ничего не видно ни земли ни неба и это вдвойне обидно здания превращаются в классические окурки но хуже всего эти звуки – пила, юла пепел падает с неба и детвора выбегает на улицы в пёстрых куртках и кричит по-арабски ялла ялла

«чего же ты хочешь чего хочу…»

чего же ты хочешь чего хочу по флотским простым делам домой говорит лечу легчайший зависший над головой дымок довоенных стран когда барабанщик выходит косой и бьёт не в тот барабан

«вчера смотрели кино сегодня с утра…»

вчера смотрели кино сегодня с утра на горячих камнях хорошо лежишь сам себе мавзолей курган видишь что было трещиной на скале никакая не трещина вон часть лица волосы голова вот переносица наконец очень плавно нажимаешь курок

«жаль что нельзя повторяться а то бы он повторял…»

жаль что нельзя повторяться а то бы он повторял небольшая деревня лежащая между скал еле-еле слышится смех ребёнка место вроде знакомое место вроде прочих весёлых мест где он уже побывал и скворец задержавшийся на свободе по привычке поёт чего нет в природе

«кто любит ножки любит ручки…»

кто любит ножки любит ручки а также родину грибы гробы родные плавуны ночное пение лангуста всё замечает видит вот здесь были сад и огород красивые теперь здесь пусто

«извольте видеть – кружевной платок…»

извольте видеть – кружевной платок в крови, но партизаны не сдаются возможно что-то можно изменить возможно есть возможность увернуться то встретятся то снова разойдутся но если специально попросить они могли бы даже улыбнуться

«очнулся мужик и увидел как всё изменилось…»

очнулся мужик и увидел как всё изменилось обыкновенно стоял сразу за речкою бор где огромные сосны гудели зяблики-детки отцу подносили гранёный и мутный на диво далее вниз за плотиной был плёс золотых голавлей с пацанами ловили всего не припомнишь вот ведь когда пригодится что грамоте не обучался да где ж это батюшки всё

«вот говорят „поезда“ а куда нам спешить поездами…»

вот говорят «поезда» а куда нам спешить поездами в лучший карман уберут и увозят на дембель гулять не пора ли и нам распрощаться лётчик о чём тебе небо свистит улетая качнёмся бесценным смычком станут и нас привечать пыль собралась на гашетке сотри эту пыль а под нами город как воин лежит себя разрешивший убить

«кто хочет может это знать а я не буду знать…»

кто хочет может это знать а я не буду знать как знает таня букву ять и ваня букву ять зольдаттен должен умирать красиво умирать победа тем кто победил хорошим пацанам они не станут нас удить мозги не станут нам займётся ветер их лечить любимый с детства газ кто хочет может подождать а я скажу сейчас

«истлели во что превратились старинные вязы деревья…»

истлели во что превратились старинные вязы деревья совсем как растения мрут если холодно в комнате нужно держать только бабочки мушки бессмертны пчела паучки дрозофилы нетерпеливый иду через лес золотистую воду хлебать вовремя спал я увидел весёлые сны и проснулся тяжёлой монетой в воздух подбрось и готова опять в оборот

«друг мой узбек Пахлавон когда мы служили во флоте…»

друг мой узбек Пахлавон когда мы служили во флоте так говорил иногда вот говорил например двое матросов представь вместе выходят на берег встретят красавиц бывалых в утехах весь день проведут а потом золотая пучина и поросль льда и бугульма впереди! вот как великий Хафиз всё о том же писал незабвенно ворон клюёт анашу что вдоль роз твоих я посадил

«в старом грузовике путешествуя по…»

в старом грузовике путешествуя по Италии слушать радио например Масканьи «Сельская честь» смотреть в зеркальце заднего вида тот кто искал это место нашёл это место здесь сан бенедетто дель тронто что-нибудь в этом роде в поворотном ряду шестисотый со джипом столкнулись и вот медленно вылезают

«если хочешь можешь сам себе оставить эти чудо-города…»

если хочешь можешь сам себе оставить эти чудо-города со стрекозою любись над тропинкой овечкою мудрою стань коль не хочешь говорила матерь-ворскла головой своей качала всей седой туда-сюда не потрогать твоих глазок не познать мне твоё пение сыночек мандельштам просыпал яблоки напротив здания полтавского суда собирает их в корзинку что-то непонятное бормочет скифских баб щекочет на вокзале в Лозовой

«потому что всегда новый замес…»

потому что всегда новый замес кекс пахлава новая голова вместо старой убогой без нехороших сцен заместо дешёвых небес прост как паоло яшвили за занавесками лес в лесу ягоды

«эй борода седая иди сюда…»

эй борода седая иди сюда что тебе надо здесь борода седая ули-уля мало любили мало учили тебя? мимо руля жизнь неотложная улиуля

«думал что навсегда ленинград…»

думал что навсегда ленинград в ленинграде том тьма безбожная кур доят плох ясир плох совсем сдох ясир чтоб ты сдох так особенно часто они говорят невозможные сами почти неживые они говорят

«молоховец сказала не думай о…»

молоховец сказала не думай о пропорциях берёшь сколько захочешь это немного но как-то вдруг стало спокойно

«ганс-ханс давай наиграй на гармошке пиесу…»

ганс-ханс давай наиграй на гармошке пиесу «сказание о люфтваффе» во время воздушного боя как группенфюрер лесную царевну спасал предпоследним патроном инопланетцам орудие вывел из строя запомни припев на шпилях на башенках даже и в очень холодные ночи немецким ангелочкам не больно

«проба аккордеона или зурны…»

проба аккордеона или зурны на вокзале вечером в шесть сорок пять в шесть сорок пять оба два телефона одновременно попросит она дай на грузинские деньги зелёные сны ледяные да сласти слоёные редкие клёны и тополя

«партизан чернокрыл в севастополе бомбу большую взорвал…»

партизан чернокрыл в севастополе бомбу большую взорвал шмуль-самуил рассказал там где керчь теряет своё свечение подорожник ко ранкам своим приложив почивают в соседских могилках лежат одногодки крым-чернокрым разносится ветром аки растение на подстанциях клевер ворует крыл-чернокрыл

«фамилия заказчика вписуется вот сюда…»

фамилия заказчика вписуется вот сюда такое впечатление мужчина что вы неграмотный совершенно все уникальные двух одинаковых никогда у нас не бывает дальше пишите «да в совершенстве» теперь смотрите ну как если бы трещина и вам очень нужно туда на ленинградский проспект только копию сохраните

«гоча снится сам себе но горы другие…»

гоча снится сам себе но горы другие не такие белые на вершинах не такие крутые как бы полые горы то есть внутри пустые может быть это сочи или где-нибудь недалеко от сочи на тропу выбегает лисичка серая и хвост у неё короче чем у местных лис на чуть-чуть короче хорошо умереть во сне просыпаясь думает гоча

«их язык был понятен но как-то звучал чуднó…»

их язык был понятен но как-то звучал чуднó было видно что это Ирландия видно солнце её и то как быстро оно садится мальчишки гоняли чаек пастухи собирали стадо в родных горах оставалось только ступить на берег и превратиться в прах

«во дворе впервые тепло он идёт покурить во двор…»

во дворе впервые тепло он идёт покурить во двор зажигает спичку и затянувшись видит яркие точки точнее вспышки в горах и после со стороны гор несколько тонких пунктирных линий одновременно направленных на него и в последний момент говорит помилуй

«неприятности на работе одновременно несколько…»

неприятности на работе одновременно несколько дам уходят в декрет остаются безнадёжные дуры плюс дома во Владивостоке мама серьёзно сломала руку в очень сильный снег он стоит под навесом у метро Маяковская думает видимо это всё чего мы хотели

«забывает но хочет…»

забывает но хочет вспоминать иногда не забудет короче что они означали эти «нет» эти «да» очень редко вначале а потом никогда

«до чего ты дошёл Бурахович говорит Саморджан…»

до чего ты дошёл Бурахович говорит Саморджан в твоём лифте имя твоё процарапано в неприличном контексте час дня Бурахович а ты совершенно пьян лучше уйди Саморджан говорит Бурахович тебя дурака в 99-м не смогли откачать а я ещё раньше уехал и собственный дом и главное никакого лифта

«Жора вылазит из-под обломков и смотрит вокруг…»

Жора вылазит из-под обломков и смотрит вокруг повсюду одни виноградники видимо это юг видимо всё приключилось на самом деле вспоминает как огромные челюсти сомкнулись и заскрипели пауки и бабочки всё это видит он как будто впервые его окружают хлопают по плечу ну что живые кричат живые а где Ашот

«птица гугук…»

птица гугук для коготка вот тебе ветка слёзки лия мимо летая дура тупая забудь где я

«перед входом в ботанический сад покупает бутылку белого вазисубани…»

перед входом в ботанический сад покупает бутылку белого вазисубани под лавкой всегда дожидаются несколько свежих грецких орехов при этом его истории достоверны бешеный огурец Ecballium elaterium одна из любимых тем его лекций плюющийся семенами на десять и более метров Морис Метерлинк замечал: это действие столь необычно как если бы нам удалось спазматическим резким движеньем выбросить все наши органы кровь и сосуды

«есть на Рейне утёс из самородного золота…»

есть на Рейне утёс из самородного золота на том месте кончается музыка и начинается гальванопластика молодые герои встают готовые к новым сражениям вот Брунгильды рассядутся в малом зале бакинской консерватории почему не в большом богатырши просто не понимают каждая знает что она виновница смерти Зигфрида но дирижёр как бы медлит и ничего не решает

«в музее электричества чисто по-прежнему…»

в музее электричества чисто по-прежнему один сотрудник говорит другому вот раньше в семидесятые простая подстанция в Свиблово была простою подстанцией в Свиблово оставались различия между нулём и фазой оба смотрят в окно сильно покрытое копотью на внутренний двор где посетители продолжают вздрагивать в тени огромных чёрных расколотых ещё дымящихся вязов

«марьиванна камбала…»

марьиванна камбала была жила в ней неминучая сила где б мы ни прятали всё равно находила жизнь говорила вся вокруг письменного стола золото к золоту положила лёд ко льду прибрала

«я не могу есть артишоки такого цвета…»

я не могу есть артишоки такого цвета говорит Георгию жена его Лизавета тень от соседской сливы мой артишок погубила с каким удовольствием всех бы передушила Георгий сделай чтобы к ним на дачу упала комета небольшая но чтобы со смыслом и со скоростью света как только ты умеешь

«как хорошо что дома нет пианино…»

как хорошо что дома нет пианино говорит сестра Георгия Нина пианино напоминало бы мне нашей семьи историю дедушку с бабушкой всякую там филармонию консерваторию это ведь ты Георгий сделал так чтобы они исчезли построил для них больницы и кладбища придумал болезни помолчи хоть сегодня

«всё ходила и спать не могла прочитала у Пушкина смерть…»

всё ходила и спать не могла прочитала у Пушкина смерть посреди рокового неравного боя мгновенна прекрасна он погиб под кинжалами жертвой невежества и вероломства боле не врач-ларинголог она из поликлиники на Галушкина Коломийцева Анна не может подняться вставать на работу достали будильник звонил в пол седьмого она продолжает лежать и не двигается

«Гоча приходит к врачу говорит ему Даниил…»

Гоча приходит к врачу говорит ему Даниил видимо сохраняется только то чего сам сохранил свет не сошёлся клином на твоей поликлинике днём просто ходишь идёшь где всегда ходил вечерами на кухне сидишь в темноте невольно вспоминаются всё какие-то глупости Даниил и уже не важно где больно а где не больно

«главное что…»

главное что чтобы вначале звёзды медали думаю я разницы мало чтобы потом тени растения

«меня повесят убьют говорит Халед…»

меня повесят убьют говорит Халед во дворе на гранатовом дереве и плоды будут падать 5 или 10 минут может быть прямо сейчас войдут перережут горло Халид приходит домой говорит наконец-то праздник его повесят на шелковице ягоды будут падать 5 или 10 минут всё всё отдам за только бы видеть

«максим спотыкается выходя из зала суда…»

максим спотыкается выходя из зала суда ему помогают идти говорят туда наружу где тысячи стражей где ждёт воронок хлопчик не бойся вот они ёлки для бедных теперь они навсегда сынок вот что он слышит когда конвой и случайные зрители слышат только хлопок

«отдай Сачинаве дудочку а Георгию все мои ордена…»

отдай Сачинаве дудочку а Георгию все мои ордена потому что без героизма без подвига полная лабуда получается никаких удовольствий Автандил поохотился в тесном ущелье укрывшись щитом раненый и окружённый врагами он пишет

«жизнь она навсегда говорит Фарида…»

жизнь она навсегда говорит Фарида Лёня увёз меня в Полинезию он работал на органы а в 90-м стал заниматься коммерцией вот результат Вы как великий художник вдохните в эту скульптуру хоть и надгробную побольше жизни

«Алик всегда любил пэтэушниц и вот женился вернулся домой…»

Алик всегда любил пэтэушниц и вот женился вернулся домой как бы остепенился вот он летит и знает что здесь родился что все предоставлены самому себе или это у всех детей в самолёте глаза такие прозрачные или это особенно видно при длительных перелётах зимой

«у него якорёк на плече якорёк на плече…»

у него якорёк на плече якорёк на плече вероника григорьевна морщится потому что она кардиолог интеллигентная женщина смотрит на мониторе как сердце его сжимается в специальном луче все устроится все устроится думает вероника и вдруг морячёк кричит так что веронике самой становится плохо от этого крика

«рядом со своей сестрой Изабеллой…»

рядом со своей сестрой Изабеллой Ираида выглядит неуклюжей какой-то дебелой целый день она слушает новости и поёт вот она опять напивается и красиво поёт по-русски в старом спортивном костюме идёт курить на балкон несколько раз повторяет Кавказ подо мной Кавказ подо мною вот она опять напивается слушает новости и поёт

«как бы со стороны Бурчуладзе видит своё положение…»

как бы со стороны Бурчуладзе видит своё положение как некстати думает эти абреки их новые карабины вообще всё их вооружение Бог с ними с этими овцами не нужно было за ними гоняться не мой день сегодня свет он везде также как тьма повсюду думает Бурчуладзе руки и ноги начинают неметь язык заплетаться а картинка плывёт и плывёт и не думает останавливаться

Сваровский

Рыбак

снова война идет 95-й год пахнет мятой ночь спят мятежники и государственные солдаты закрывает глаза отряд карателей спят часовые война – не война все спят в темноте в горах на краю заблудился путник ноги его поцарапаны в носках – семена потерял пистолет он ранен черное небо над головой пересекает спутник август луна он говорит себе: знаешь, ты – рядом с какой-то разрушенной крепостью и никого тут нет трава и трава и ты невидимый в темноте ложись подоткни одеяло – уже не страшно погаси фонарь – засыпают дикие звери только висят москиты стоят какие-то башни и под слоем сухой земли под тобой остаются те, что умерли сами те, что давно убиты лежат в сорока сантиметрах под твоей щекой вечный покой (и хотя под тобой – скелет если тебе его жаль то боязни нет) он закрывает ладонью лицо всюду шипит трава в ней он угадывает какие-то неразборчивые слова поднимается и вздыхает над его головой в луче фонаря летают ночные жуки он чистит от колючек носки потом поднимает бинокль и смотрит на море на море – тьма такая, что можно сойти с ума но где-то стучит мотор в пустоте уплывает катер он переводит прибор на луну на луне видно каждый кратер ложится вниз животом думает: раньше здесь был каменный дом во дворе – два тополя плетеные табуретки кофе на столе какие-то листья, вязаные салфетки виноградная водка инжир внизу привязана лодка лодка трется о камни она скрипит над нею небо не черное, а голубое и впереди – не бегство, а жаркий день допустим, что я – рыбак сегодня я в море не выйду останусь сидеть с тобою на низких скамейках, поджав колени сидим и вокруг никого по земле пробегают тени облаков и ветер меняет тени листьев и слышны удары прибоя

Катя кусает брата

Катя не дружит с братом потому что он ее обижает бьет по голове тяжелые подушки в нее кидает все время командует и считает ее дурой (при этом давлении даже летом до пяти часов К. заставляют мучиться над пианинной клавиатурой) тогда как Катя хотела бы жить в большом лесу т. е. чтобы замок, река и лес также мечтает о принце который почему-то живет у нее в носу (он похож на музыканта из группы «Спейс»)

однажды брат без всякого объявления войны без предупреждения вдруг хватает ее за ноги и дергает и поднимает вверх обычно Катя сразу ему сдается и висит как тряпка, пока брат, наконец, не уймется но на этот раз принцесса идет на принцип решает ему отомстить за всех

за тех кто живет в изгнании не у моря в дурацком городе где кругом бетонные здания за тех, кто против воли вынужден есть жареную колбасу, пельмени а не свежие какие-нибудь салаты кто носит пузырящиеся колготки которые маловаты кого поставили на колени кто полон боли и внутренне умирает кто отчаялся и более не мечтает вернуться домой и увидеть свои имения

подвешенная вниз головой она решает дать последний бой

К. вроде плачет и вдруг что есть силы открывает рот и вот за тех, кто подвергается пыткам и не ждет подмоги за подробности быта за тайную боль, которая всегда глубоко сокрыта за все страдания от увядания жизни за противные ноги брата в шортах Катя кусает кусает кусает

Кто украл мотор

два рыбака Тарик и Айхан обсуждают, кто спер мотор Айхан невысокий такой защищается небольшой рукой говорит: старик это не я это точно какой-то вор это, знаешь, один англичанин тут пьяный живет ходит в печали по пляжу и по поселку жена его бросила и больше с ним не живет деньги-то есть счастья нет и потеряна честь он и украл нетрезвый унес в Кумлюбюк так что не бей если помнишь ты с детства мне друг мы еще недавно вот так играли с тобой в лото лучше, Тарик, чем я тебя не понимает никто Тарик поднимает над ним кулак Айхан говорит еще: что мне и тебе, Тарик послушай вот, жизнь это только миг давай разойдемся так ну, зачем тебе этот мотор давай разойдемся так потом вдруг уплывают под ними — ровное, прозрачное море они — только парус вдали мотора не слышно мотора-то нет вечер в розовом свете сливаются вода и очертания островов, земли лодка бежит хорошо скользит на просторе

Послевоенная музыка

все кончено все разгромлены и война окончена но те же деревья те же в небе движутся облака при этом вместо северного шоссе течет река вместо города – озеро и земля опять непонятна и кажется бесконечной и смерть, как всегда, близка

хорошо, когда лето бабушка на раскаленной бочке жарит лепешки которые она называет оладьи и вкусные крысиные почки

но сейчас другое время и коричневые листья ветер уносит вдоль грязного поля не хватает соли и жир отрезают редко от большого общественного куска в общем, это тебе не лето но вчера на заброшенном складе парни нашли старый проигрывающий кассеты магнитофон слушают музыку на обсыпавшейся пленке и голос женщины похож на голос какого-то недоразвитого ребенка скорость не та и звук металлический и ужасный но им она кажется загадочной и прекрасной музыка прерывается и звучит как бы издалека

Новый арабский фильм

майор в отставке Камаль вернулся вокруг февраль дождь падает перед домом на залитый бензином асфаль т пахнет едой тот же суп та же мята такой же зеленый лежит лимон та же покрытая пылью трава покрыва ет склон майору кажется: что-то все время взрывается изнутри хочется что ли поцеловать курицу во дворе сходить куда-нибудь в гости приставать к дяде настаивать: подтяни тормоза протри заднее у Мерседеса стекло и давай съездим к морю ведь, вроде, еще светло заходит к троюродному брату доктору: посмотри что там у меня во рту такое какое то странное ночью в майке на крыше с биноклем рассматривает темноту и вот позже танцует на свадьбе брата в красной рубашке грузный частично седой девушки смотрят внезапно дождь усиливается

В лифте

Петя застрял в лифте на собственном 18-м этаже этого-то и боялся нервы на взводе и воздух, как ему кажется, совсем уже на исходе а аварийная не приходит 15 минут дозванивался жене ну – говорит – я попал чувствую себя как на войне в горящем танке в затонувшей подводной лодке по которой, при этом стреляют прямой наводкой и какие-то артефактные ощущения бегают по животу, затылку, спине наконец подруга вышла на лестницу да – говорит – действительно ты застрял а у меня там радио играет, и ничего не слышно он говорит: задыхаюсь давай скорей что-нибудь тут раздвинем засунули толстую палку между дверей а у него с собой в покупках был сухой Мартини выпил поллитра сильно не помогло но, по крайней мере, немного обогатилась палитра цветов окружающего серо-белого лифта «Отис» а она еще наливает ему коньяк передает в узком стакане по вставленной между створок доске вот как человек напивается в предсмертной своей тоске смотрит на себя в лифтовое зеркало бледный под глазом сам собой образовался голубой синяк жена смотрит в щель говорит ему: бедный, бедный пошла привела собаку принесла себе табуретку села смотрит на него через щель говорит: не бойся и успокойся сейчас уже кто-то приедет Петя слышит: на площадку выходят обеспокоенные соседи Тульчинские, Марковы, там, Пановы громко что-то спрашивает одна психованная с восьмого и тут пошла истерика у него по-новой думает, молится громко вслух: Господи, помоги все конец наступает лопнет сейчас голова, и потекут мозги пот шквальным образом распространяется по спине срывает с себя футболку спокойнее и прохладнее не становится никакого толку жмет кнопку диспетчерской: предупреждаю еще 5 минут и я двери вот эти раздвину и разломаю в ответ: аварийная едет а он уже бьется бьется скоро сердце не выдержит мозг сдается лает собака напряженно переговариваются жильцы в близлежащих квартирах пугаются дети двери на лестничную клетку поочередно открываются то те то эти вдруг звонит мобильный по голосу, вроде, жена его в телефоне: это 26-й? с вами говорит Шуримфрея Дильзоне аварийный штурман 16-го квадрата вы находитесь в охраняемой нами зоне ваш корабль расстрелян и он горит но с лунной базы уже вышла спасательная эскадра ничего не бойтесь отряд спешит расслабьтесь и успокойтесь с вами весь флот Его Величества Императора Хайруруману Хлугга говорит ему: также с Титана передают то есть с базы по кодированной: вас сильно любят как мужа, боевого товарища просто друга держат кулаки и за ваше здоровье все время пьют да, вот, и монтеры уже в подъезде они идут

Аутотренинг

генеральный директор Галис сидит в тюрьме психолог говорит ему по мобильному: главное без истерик вам нужны йога и аутотренинг вспоминать хорошее думать о лучшем лучше всего – говорит – вспоминать о детстве отдыхать от реальности где-то в своем уме Галис родился в Азии за полярным кругом ненормальный учитель математики лет 45-ти был его лучшим другом название этого поселка стыдно вспомнить даже среди родных и близких главным лакомством там были ссохшиеся ириски никаких приятных воспоминаний о детстве нету: ну, полярная ночь ну, полярный день серые доски какие-то и полмесяца лето Галис копается в памяти а вот, навскидку есть, конечно, один такой день позволяющий временно позабыть затянувшуюся отсидку: несколько лет назад в Лондоне мы пошли гулять в Кенсингтон Гарденс фотографировали облупленные фонтаны Шумилин рассказывал Тане что мы с ним звездные капитаны в отставке дразнили уток было утро часов 11 яркое солнце повезло в этот день с погодой ели покупные какие-то бутерброды курили на красивой фигурной лавке пили коньяк прямо так без стаканов обсуждали, в основном, собак а потом я ботинком попал в дерьмо потом купили Татьяне синюю газировку, чипсы и эскимо ближе к обеду наблюдали, как в дымке сотня взрослых людей в полосатом играют ужасной толпой в футбол между старых деревьев толщиной метра три забивают гол видели сумасшедшего с орденами в наглухо застегнутом сером пальто позже на Портобелло купили окаменевшее неизвестно что вечером начался дождь под дождем покушали шаурму все казалось тогда отличным не знаю уж почему до гостиницы шли пешком промокли все трое насквозь я хотел переехать в Лондон но как-то не довелось ничего этого больше нет — думает Галис глядя то в потолок то на множественные наколки на спине Толясика коллеги с расположенной ниже полки точнее шконки да – продолжает свой аутотренинг Галис — это было, кажется 24 октября а я был в одной футболке поворачивается лицом к стене там у него – свой уголок по совету психолога развешаны фотографии вырезки из газет иконки

Балясин и покойный Старцев вспоминают детство

вечером на окраине Силькеборга Балясин напоминает умершему Старцеву который внезапно к нему пришел что они делали в детстве в Москве в 1977–1980 годах: все, что ни делали, было для нас хорошо воняли жжеными газетами поджигали траву боялись стать жертвами маньяка в овраге, заваленном строительными материалами капали на растительность полиэтиленом ловили тритонов пиявок плавали на плоту из дверей по болоту влюблялись поочередно в какую-то Свету, Лену обзывали друг друга «еврей» ругались матом грозились только что вернувшимся из армии братом тырили у строителей электроды карбид упивались сидром доставали сторожа в школе, когда он спит гуляли часами вне зависимости от погоды находили в зарослях трупы играли раскладными и кухонными ножами воровали в детском саду черешню пугали людей пойманными ужами курили сигареты «Опал», «Родопи», «Амиго» «Лайка» с бумажным фильтром бросали друг в друга дерьмо кроме того, натыкали его на палку и говорили, что эскимо в воскресенье ходили на 10.00 в кино собирались в ржавом холодильнике на помойке пекли картошку на костре из ворованных ящиков выкрикивали гадости целыми днями бегали среди плит на какой-нибудь стройке объедали корку у черного хлеба пили квас по три литра на одного за раз лежа на спине, плевались в небо целовали японские календари искали и находили на земле у метро рубли грелись в подъезде мочились в мусоропровод поджигали самодельные целлулоидные шашки организовывали взрывы напрягая пресс, били друг друга в живот строили штаб сами себе выписывали военные документы убегали от милиции по крышам гаражей играли в карты на веранде в детском саду но все это прекратилось в 1990 году потому что, жаль, все куда-то уехали в 90-м году — говорит Балясин Старцев отвечает: а мне не жалко честно говоря, детство было ужасным теперь у меня есть опыт могу сравнить знаешь, мы жили, фактически, как в аду

Из Харькова в Лисичанск

Марии Семеновне 97 лет всегда ухаживала за собой лечилась а на день рождения неожиданно впала в кому как-то много хлопот получилось родственникам и знакомым

все думают она без сознания ничего не видит и не понимает а она едет в 1919-м на поезде с мамой из Харькова в Лисичанск мама ее целует и обнимает весело в поезде с ней увлеченно разглагольствуют офицеры (конечно, об опере так как она певица и скоро поедет в Милан учиться) она демонстрирует усвоенные в гимназии изысканные манеры на остановке в станционном буфете каждый из артиллеристов покупает ей по пирожному или конфете все смотрят на нее и думают: вот невеста будет в вагоны заходят люди становится все интереснее и все меньше места вечером вдруг делает вид, что пойдет в туалет сама же выходит в тамбур смотрит в окно вдоль путей передвигается цыганский табор загорается свет в домах и наступает тьма она смотрит на пролетающие в сумерках скирды дворы дома на затянутые прозрачным дымом сельские виды

полтретьего ночи дежурный врач в возбуждении звонит домой: ты не поверишь — о, Боже мой — старушка в коме поет в полный голос какую-то арию кажется, из Аиды

Бедная Дженни

Корищенко первый раз поехал на отдых один на жену денег не хватило растрата обусловлена воспалением легких врач сказал нужно где-то прогреться необходим теплый, насыщенный йодом воздух но в ближних странах все дорого теперь пришлось выбирать из далеких на пляже смотрит: толстая шестнадцатилетняя Дженни купается с папой и мамой на надувном матрасе над рыхлой попою у нее временная кельтская татуировка плывет поперек матраса неловко передвигая белыми большими ногами Корищенко думает: спаси Господь всех неуклюжих сделай из них людей великодушных сделай их такими чтобы лучше этих всех загорелых стройных думает: если так уж все это необходимо чтобы она такая пусть эта Дженни выйдет замуж за хорошего какого-нибудь умного мужа хоть за моего младшего брата Диму он кандидат наук и доцент, биолог или за двоюродного Женю он вообще пишет книги и уважаемый в научном сообществе археолог муж будет ценить вот эти толстые ее движения ведь она же не виновата пусть у них родятся красивые дети женского пола и позже еще ребята даже позвонил жене рассказал про все это она заплакала говорит: Сережа, у тебя нету брата Димы нету никакого Жени у тебя вообще родственников нету 10 лет как никого не осталось я же говорила вот этого я и боялась это опять обострение у всех обычно весной а у тебя почему-то летом сейчас же начинай пить лекарство и в середине дня вообще не выходи из тени Корищенко отвечает: конечно не беспокойся и думает: ни Димы тебе ни Жени бедная Дженни бедная наша Дженни

Чай с покойником

Татьяна Петровна говорит по вечерам: вот Михаил Николаевич на кого же ты меня и зачем оставил после обычно тихо сумерки никто ей конечно не отвечает а тут вдруг он ей говорит ниоткуда: давай что ли выпьем чаю трясущимися руками она ставит чайник потом трясущимися наливает а он тогда говорит ей: ты ничего не тоскуй не бойся Творец наш всех определенно спасает всех нас вверху и внизу надежно объединяет и ничего нас Татьяна Петровна не разъединяет кроме конечно пока что смерти

Бегство с Кавказа

кажется, это было в 92-м я по некоторым причинам оставил дом и бежал за пределы Кавказа знакомый из соседней страны меня пригласил переждать и я торопился что было силц

ехал не поездом а нанимал такси всего оставалось километров 100 попросил остановиться вышел, чтоб облегчиться

стою передо мной волнами идет трава все шумит и мыши бегут в глубине на дне бабочки вьются над сухими стеблями высовывается моя голова

вдали в шевелящемся воздухе в тишине тетки движутся в сторону моря их догоняет мужик с ведром (он в трусах в горошек) слева – тяжелое облако из него раздается гром справа – медленно поднимается дым начинается ветер мимо проносится вырванный пляжный зонтик пенятся акации на горизонте сам себе говорю: это место мне кажется каким-то застывшим придуманным мной самим т. е. хорошим

по моей ноге пробегает мышь говорю себе: тут все такое как будто спишь но сейчас уже должен проснуться или, допустим, умер но еще не можешь в это поверить и в машине еще говорю: когда будет возможность нужно сюда вернуться чтобы еще раз проверить

а потом у берега начинается жизнь как она есть: железнодорожная станция пыль жара магазин бензин помойки обколупанные постройки ржавая жесть на земле – арбузы и стая каких-то псов желтый пожарный пруд в котором местные дети все коричневые орут и купаются без трусов

Весна на Петроградской

в середине весны от пули преступника на Петроградской истекает кровью милиционер кашляет и икает среди сверкающих отражающих небо луж вспоминает детство каким он был: баскетболист, пионер а потом стал офицер и муж думает: вот и пронеслась моя жизнь как какие-то смутные сны в голубые глаза попадает свет пред закатного солнца наклоняется медсестра ему кажется, что она беззвучно открывает рот а на самом деле она говорит понятому: вроде, такой урод на первый взгляд а какие глаза жизнь продолжается мимо проходят сумки, ботинки и туфли свистят тормоза и в его голове слышны какие-то тихие голоса: – он бил людей детей даже бил и дома никто не расстроится что он не вернется – да, но у него еще девять с половиной минут ты рано обрадовался пускай еще слуги твои подождут вдруг сейчас раскается и спасется

Жена космонавта

тетя в голубом лифчике в апреле на пляже холодный ветер на гальке перелистываются журналы она загорает думает: бедный мой бедный а муж ее – космонавт никто об этом не помнит не знает совершенно один на помойной орбите от дома – 36 000 с небольшим километров мертвый с открытым глазами летает летает глаза у него голубые Виталий

Святой

Дима Зеленин однозначно уже человек святой так говорят воробьи каждый день на Петроградской сидит в Макдональдсе кофе пьет и каждому воробью хоть что-нибудь но дает средоточие птичей любви даже картошку специально берет для птиц хотя по виду и человек внутри – настоящая свободная птица лучшая можно сказать из птиц сколько благодаря ему снесено полноценных больших непустых яиц воробьи ему говорят: ты вернул нам веру в простых людей страх ушел и закрылся ад и все благодаря тебе ты наш друг ты брат 42 года белый весь как снег и как снег простой ходит медленно трясет бородой густой пернатые говорят: великий вселенский наш воробей тихо смотрит на него из космоса улыбается восхищается его добротой

Маша

Маша с этой девочкой я всю школу вместе учился и любил а потом будто бы позабыл занимался безобразиями работал, долбил, лечился и теперь мне уже 35 во вторник выпустили из дурдома середина июня и запахи такие вокруг что как будто дома перемещаюсь в пустоте по пространству пыльных, заброшенных комнат в моей квартире думаю: кто-то же меня тут все-таки помнит? завариваю чай делаю себе бутерброды с колбасой и сыром такое впечатление, что внутри сгорели какие-то датчики и затруднена коммуникация с окружающим миром и все такое как будто бы ты в параллельном мире все одновременно родное и при этом какое то все не наше и вдруг меня пронзает сладкая мысль: Маша!

позвонил телефон через столько лет оказался прежним ты, казалось, удивлена но говорила таким молодым и нежным голосом говорила почему-то медленно осторожно подбирая слова договорились я потом курил и смотрел на дым

нет идти, конечно же, невозможно как посмотрит на меня Маша увидит, что я теперь очень толстый сразу поймет по лицу, что я в одиннадцать ночи объедаюсь бутербродами с плавленным сыром с сервелатом и маслом нет все ужасно подумает: у него проблемы с подкожным и прочим жиром а она-то будет еще стройна прекрасна что я скажу ей? скажу, наверное: ты меня не помнишь я любил тебя в детстве а после в больнице лежал как овощ

помню как ты приехала из-за границы в 4-м классе и практически сразу захотелось погибнуть на фронте, спиться а однажды я встретил тебя в универсаме на кассе и тогда я сразу решил, что у нас будут обязательно красивые дети и весь мир погибнет от бомб и мы останемся единственными на свете я написал тебе записку с признанием, подложил в твою сумку но не смог дождаться, когда ты прочтешь не в состоянии выдержать эту муку я решил пока что скрыть свои чувства будучи жирным чтобы выглядеть лучше в твоих глазах я демонстрировал близость к миру искусства и стыдился бегать на физкультуре мне открыто физрук говорил: ты, Савин – мешок с гуаном, в натуре

нет даже в мыслях не целовал эти добрые руки-ноги не трогал я эти волосы не нюхал твое пальто на большой перемене я понимал, что для тебя – я ничто, убогий выскочка-юморист, недоразвитый оригинал из 6-го класса некто даже не имеющий права преклонить пред тобой колени просто какая-то постоянно растущая жировая масса

незаметно проходят школьные наши годы происходит смена приколов, значков, погоды все как прежде: я толстый тонкие, жирные волосы я невзрачный а ты без обмана – блондинка ты смеешься и зубы у тебя белые и при этом они прозрачны синий цвет глаз твоих сильнее возможностей воображения день за днем я смотрю на взрослые изысканные кисти рук твоих молча беззвучно издали изучаю твои движения

в 82-м в трудовой этот лагерь я, вообще, не поехал мне зачем? я был уверен, что и в этом году не добьюсь успеха ты поехала и потом я внутренне видел как ты гуляешь с местными парнями по имени Игорь по самую голову в кукурузе, подсолнухах сквозь заросли подзывают тебя: Марусь и как этот Игорь тебя обидел но, конечно, я знал – ты сама чистота ты внутренне, Маша, выше этих всех обычных, которые целуются там на крыше но меня одолевали постоянные подозрения мучили страхи казалось, ты уже с кем-то встречаешься и я дергался на перемене услышав сзади: вот, вчера напились у Махи

жизнь прошла осталась одна квартира родители умерли из знакомых осталась лишь тетя Ира думаю: что мне сидеть и бояться встречи? пенсию как раз принесли вчера и сегодня как, собственно, и всегда у меня не заполнен вечер

вот встречаемся с ней у Макдональдса на перекрестке и она идет загорелая голова в аккуратной такой прическе вся в какой-то модной одежде повсюду пришиты различные ленты, клепки, полоски ничего я ей не сказал стоял просто так и зажата в руке мобила а она говорит: я лучше сразу скажу давно тебя полюбила помнишь, ты читал стихи на вечере в нашем спортивном зале? в 7-м это было классе а потом мне сказали это Пушкин, Цветаева я плакала и после только уже о тебе мечтала помнишь, как стояли с тобой на кассе? знаешь, как я ждала? как я без тебя устала жить время прошло, но то, что внутри – посильней металла видимо, я от рождения – для тебя подруга думаю, мы были созданы друг для друга внутренне я всегда была лишь с тобой ждала, когда ты, наконец, решишься и все эти годы ты, Петя, мне ночью снишься и все это время, заметь, я ни с кем никогда не дружила мне уже 37 а я еще никому головы на плечо не ложила ты пропал но я все равно повстречаться с тобой хотела и готовилась глядя в зеркало думала в ванной: вот, эти душа и тело для тебя вот я богатая, кстати а ты самый лучший на свете ты – для меня мужчина хочешь, прямо сейчас повенчаемся? давай у меня за углом машина это, кажется, все

рассказчик в конце говорит за кадром: этот пример хорошо иллюстрирует факт что люди живут просто так не задумываясь о главном люди томятся в себе в своем поврежденном, ущербном теле многие не понимают, кого они любят на самом деле для таких, возможно, Творец и разворачивает ход Провиденья и вместо каких-нибудь похорон они вдруг празднуют день рожденья так живет человек как трава и вдруг вместо мучений, страсти с ним случается не какой-нибудь полный ужас а наоборот наступает счастье

Тайное место

ДД-3218 – сломанное устройство в развлекательном парке вышла из строя система поддержки среды оказалось проще бросить и строить новый звери умерли ДД-3218 растерялось не знает что со всем этим делать и суслик и мыши и кролик и белка все передохли ходит подбирает хоронит

прилетели потом через два года после аварии инженеры разгребли демонтировали аппаратуру смотрят на искусственной лесной поляне — множество могил надгробные камни на которых нарисованы звери все могилы выложены увядшими высохшими цветами

инженеры – люди суеверные теперь у них появилось такое предание: все кого люди гладили и любили также роботы из техобслуживания парков — они конечно без душ и поэтому не воскресают но есть у Творца тайное место где их все-таки собирают вместе чинят и лечат и никто их больше не обижает

там и дохлая мышь и умерший от авитаминоза кролик и хорек и белые крысы и задохнувшиеся попугаи и другие звери которые раньше где-либо жили и роботы которые им служили чистили клетки выгуливали сторожили все вместе там обитают не грустят и о прошлом не вспоминают

дикие люди инженеры-наладчики большинство с позволенья сказать – цыгане мало им мира окружающего мало того что повсюду летают деньги огромные за работу свою получают мало им нормальной религии и различных учений им бы подумать о том как самим избежать мучений так еще о загробной жизни для каких-то зверей мечтают

Охота на посла

Анна вместе с мамой в посольство пошла на прием во дворе жарили колбаски, сосиски к сожалению, там двое всего оказалось детей да и те разговаривали по-английски ей стало скучно и она в сторону отошла и решила построить западню на посла вырыла яму, прикрыла ее травой к счастью, посол туда не пошел и теперь все еще живой как хорошо потому что это был новый посол добрый, веселый прежний был депрессивным при нем семь сотрудников покончили за год с собой

Песня о капитане Моралесе

эта песня о капитане Моралесе он человек непростой закончил академию дворянин в детстве – собственный конь и в спальне горел камин наизусть цитирует Муллона и Де Пьетри фуги Баха себе перед сном поет пальцы узкие голубые глаза что ни попросишь всякому все дает голос тонкий и алкоголь не пьет но видимо не боится смерти на кровавом берегу Параны 30 ноября в черный для 18-й армии день земного календаря собирает оставшихся симбионтов, полузверей, людей запасную рубашку на полосы быстро рвет завязывает как умеет раны смотрит как последний транспорт уходит почти пустой но никуда не рвется а остается на выжженном берегу уже отданном обезумевшему врагу склоняясь над смертельно раненым клоном говорит ему красным разбитым ртом: не бойся мой золотой вот вам песня о капитане Моралесе и о том что смерти на свете нет и что жизнь может выглядеть не только как тьма или яркий свет но и просто как берег и покрывающая его трава и нечто красное на зеленом

Осеннее видение в карауле

вот рассвет в карауле стоит рядовой Александр Кочкин утром он умрет два других рядовых отобьют Александру почки но сейчас он видит будущее: и оно прекрасно прямо перед ним – высокое здание из стекла и металла на юго-западе там где Ступицыно над лесом красным огромные корабли идут на посадку беззвучно нежно касаясь блестящими стойками металлическими земли думает: неужели это Россия? неужели будущее настало? вот и восход чистые белые здания оранжевым солнцем освещены слева на горизонте – город великий Нижний Скобец лежит россыпью драгоценных камней разноцветных мерцающих по рассветному холоду по опавшей яркой листве не спеша приближаются к ясновидцу его товарищи

Эльфы

поздним вечером в ноябре 1988 года мы стояли у Электрозаводской а вокруг нас бились урки урки готовые на все урки в тренировочных костюмах неистовые подмосковные урки летели кровавые ошметки хрустели хрящи пар поднимался над бьющимися телами свистели велосипедные цепи приехали менты и менты бежали и потом менты уже искалеченных забирали и врачи увозили бесполезные исковерканные тела а мы со Стасом неподвижные нетронутые стояли стояли среди жизни неподвижно вечером у Электрозаводской в 1988 году кругом шла мочня а мы говорили о звездах и ветре о пахучей траве на холмах о побегах омелы на древних дубах о серебристых буках о немыслимых существах о смене времен о конце всех эпох о древней любви тихо беседовали по-эльфийски

Правила поведения на бензоколонке

цыганам нельзя проходить мимо бензоколонки с подушками и одеялами никому нельзя резко вдавливать газ разгоняться нельзя тормозить со скрипом и визгом выйдя из автомобиля нельзя передвигаться неожиданно быстро также нельзя дразнить и показывать рожи нельзя подходить слишком близко нельзя очень громко кого-то звать потому что становится страшно нужно за все хвалить отдавать недоеденные сосиски ласково говорить о хорошем потому что я – главная в этом месте мной законно обоссана вся стоянка и часть прилегающего квартала Джуля — хозяйка этой бензоколонки Джуля а не эти бессмысленно передвигающиеся цыгане

Копенгаген не принимает

Копенгаген не принимает взлетные полосы расплавлены кролик валяется, дышит за унитазом в парке, на кладбище – голые люди разнузданные молодчики с бутылками оскорбляют очередного короля и его коня йогурт нагревается по пути ко рту купаться можно лишь ночью потом будешь говорить: помнишь, помнишь лето, 94-й? как я никого не любил и никто не любил меня

а Мортен женился на русской соседке сам еле ходит практически не говорит не умеет пользоваться отжимом и в целом стиральной машиной плохо владеет Наташа уже не может моется все чаще и чаще во время бесполезных прогулок по центру плачет вспоминает о Всемогущем Боге который легко спасает от улиц фабричных от красного кирпича от служб социальных выручает воров в магазинах покрывает угонщиков велосипедов нелегальных звонильщиков прячет в чаще и, наконец, отводит фермерскую машину от молодого румына заснувшего на лесной дороге

Прошедшее время

помните ли братья как были счастливы мы в поселке Насосный хоть и вдали от столицы а была своя атмосфера целый день жара целый день кофе вечером подпевали магнитофону сигареты все – пополам раз в неделю каждому поносить – джинсовая рубашка коньяк – поровну закрутка – по кругу общий карман восьмерка – одна на всех под шелковицей как ласточка белая плечом к плечу с армейскими ремнями в руках разговаривали с милицией ни тебе пустоты ни тоски ни смерти Алик Азиз Анвар Каримович Коля Жорик Муслим Игорь прошедшим временем в сердце высечены сияющие друзей имена

Шваб

«Мы будто бы спим, и будто бы сон…»

Мы будто бы спим, и будто бы сон, И Фридриху темного пива несем. И Фридрих торжественно, неторопливо Пьет, как вино, темное пиво. Хмельное молчанье неловко хранит, На Эльзу Скифлд, волнуясь, глядит. Мы будто совещаемся, пусть, мол, их — И оставляем влюбленных одних. И ждем, и ждем, и ждем до утра, И она выходит – пойдемте, зовет, пора. А Фридрих спит и дышит покойно, тихо, Как будто бы обнимает Эльзу Скифлд.

1987–1989

«И солнце бледнеет до полной луны…»

И солнце бледнеет до полной луны. Англичанин выходит, ступает на снег. И снег подтаивает, струится под ним. И кто-то настроенный против него. Рождается и умирает в душе у него. И чувство потери тревожит его. И он поднимается, ослепший. Наощупь выводит на снегу – англичанин.

1987–1989

«Эти маньчжурские плато…»

Эти маньчжурские плато Напоминают Чкалов. В Чкалове на Шевченковских Точно такие места. В Маньчжурии с первых дней Чувствуешь подавленность, Неуверенность в себе, Ты немногословен, сдержан. На Шевченковских легче, Это же Чкалов. Точно такие места — Немногословен, сдержан.

1987–1989

«Фридрих идет как Бетховен…»

Фридрих идет как Бетховен, Рукою власы шевелит, Он наш, он пуглив и греховен, Он смертен и даровит. А мы устремляемся следом И ходим за Фридрихом вслед, И нашим бесчисленным летам И вправду счисления нет.

1990

«Когда стеклянны дверцы шкапа…»

Когда стеклянны дверцы шкапа, Скрипя, распахиваются вдруг, В природе пышно расцветает Пронзительный, негромкий звук. Мы все выходим ради Бога, Гуляет почва под ногой, И придорожные овраги Переполняются водой. И провода поют и рвутся, Не в силах электричество сдержать, И мы печем картофель в углях, Поскольку некуда бежать. И на сырой земле вповалку, Под гром и молнии разряд, Мы засыпаем сладко-сладко, Как много-много лет назад.

1990

«Входит двоюродный брат…»

Входит двоюродный брат, Просит передать деньги нуждающемуся товарищу. Постой, брат, Твоего товарища давно нет в живых. Нет, брат, веришь – бесконечно нуждается.

1992

«Вывешивать белье…»

Вывешивать белье, Питаться снегом, В наш двор не заходило время, Нас не боялась детвора. Припомним – детвора с магнитом Проходит нашей улицею торопливо …………….

1992

«Был опыт в градостроительстве…»

Был опыт в градостроительстве, Строил в Польше, На рубеже первичных изысканий Испытывал отвращение как профессионал, Замыкался в себе, Отвечал самым высоким требованиям.

1992

«На нашей Энской улице…»

На нашей Энской улице Был исправительный дом, С копьевидною оградою, Готическим окном. Там, заградивши проходную, Дежурил часовой, И нашу улицу родную Считал своей родной. И днем и ночью музыка Играла в замкнутом дворе, И заключенные, как девушки, Пританцовывали при ходьбе. И взгляд холодный и сторонний Через барьер не проходил, И с неба ангелы Господни Бросали мишуру и серпантин.

1993

«Нет, никогда не может статься…»

Нет, никогда не может статься, Чтобы электрик молодой Не отрицал основ естествознания, Не рисковал жизнью. Он повествует о войне, Неразличимой невооруженным глазом. Радиопомехи беспрестанно вмешиваются в его речь, Прощай, электрик.

1994

«И сестры, осмелев, выходят к полднику…»

И сестры, осмелев, выходят к полднику, И пьют ситро, и утирают пот, И гость снимает со стены гармонику, И неаполитанскую поет. И как прибой накатывает ужин, Окно задето фосфорным огнем, И сестры полагают гостя мужем, И переодеваются при нем.

1994

«Ах, чайки кружатся над фабрикой…»

Ах, чайки кружатся над фабрикой, Слышится колокольный звон. Я беден, я вычищаю сточные колодцы В термических залах. И первый подземный толчок Я расцениваю как предательство, Я обнаруживаю прогорклый запах Природного газа. Я обращаюсь к бегущим товарищам: «Который час, дорогие мои?» Они отвечали: «Прощай, Александр, Мы погибли, нам нужно идти». Они провидчески отвечали: «Ты распрямишься, станешь субподрядчик, Александр!» Я пританцовывал, обмирая от страха, Я не был Александром.

1994

«Камнями девочки играли в бриллианты…»

Камнями девочки играли в бриллианты, Заканчивалась Тридцатилетняя война, И словно перочинный ножичек По мостовой катилась рыбья голова. Дальние овраги фосфоресцировали. Продовольственные склады тщательно охранялись. Караульные исполняли комические куплеты, Как будто артисты. «О, Господи, – шепталися в домах,— Мы что-то не очень хорошо себя чувствуем. Мы, в сущности, наповал убиты, Как подсказывает сердце. Предназначения судьбы не применяются в точности, Отсюда страшная неразбериха. Мы перекувырнемся и станем Габсбурги, Нам хочется блистать, кощунствовать». На заставах еще постреливали, Свободные передвижения были запрещены. В войсках беспрестанно жаловались на самочувствие: «Мы не очень хорошо себя чувствуем».

1994

«Ударим в веселую лютню…»

Ударим в веселую лютню, Поедем на аэродром. Воскликнут часовые: – Сюда нельзя, панове! – Как жаль, мы проездом, панове, Мы лютню продаем. У вас на аэродроме Светло, как будто днем. Очевидно, празднества святые, И нам скрываться не пристало, И, значит, наши золотые Мы раздадим кому попало.

1995

«Я уехал в Монголию, чтобы поверить веселому сну…»

Я уехал в Монголию, чтобы поверить веселому сну, Сопровождал военизированный караван, Подножка вертолета скользнула по виску, На всю жизнь остался фиолетовый шрам. Подростки латали бечевкою войлочный мяч, Пастухи выпивали, передавая узкий стакан. Я оставался в полном сознании, чтобы слышать приказ, У развилки дорог стоял истукан. К ночи пыль оседала, я споласкивал рот, Освобождался от наплечных ремней, Удары сердца я воспринимал как пароль И гордился озабоченностью своей. И обернувшись худым одеялом, как учил проводник, Я слышал было шаги развеселого сна, Но являлся мой старший брат и песен не заводил, И простуженно кашлял, и исчезал как луна. Я звал его, шарил по воздуху непослушной рукой, Обыскивал местность при поддержке ночного огня, И товарищи, смертельно уставшие за переход, Угрожали избавиться от меня.

1996

«И в страшном сумраке аллей…»

И в страшном сумраке аллей Вставал учитель слободской блаженной памяти С пятнадцатилетнею утопленницей в обнимку, Страна была Китай. На рукаве цветочной клумбы горела свеча, Любовники недоумевали. В воздухе пахло грозой, Кленовый лист прилеплялся к губам. За пограничным ограждением обнаруживался свежий провал, Аллеи распрямлялись в единую линию, И шторм прощальный уж не огорчал, И ослабление государства.

1996

«Гирканскому вепрю пристанище отыскать…»

Гирканскому вепрю пристанище отыскать, Размочалить ресницы, свежий ландыш Укрепить на загривок – от греха, понимаешь. Он похож на Приама, он болен. Он перекатывается посредством кувырков По направлению к Монголии, по направлению к Марсу, Слюну расплескивает, как отработанны масла, Он татарин, он луч золотой. У него на груди припрятан крошечный аккордеон, Его, как белку, мучат серафимы — Чернейшие тайны музы́ки разоблачая, То, как товарища, упрашивая потерпеть.

1996

«И над каждою крышей звезда…»

И над каждою крышей звезда, И шоссе золотое от крови. Нетвердо очерченный берег морской Глядит государственной границей. На самых дальних на дистанциях Блестят зеркала нержавеющей стали. Овраги немногочисленны, за столетнею дамбою Раскинулся авиационный полк. Приютские девушки варят кулеш, На сердце, очевидно, нелегко. Причалы бездействуют, девушки различают Пение гидр под землей. Живая душа не имеет глагола, Обеды в поле не страшны. Форштадтская улица есть преднамеренный Млечный Путь, И каждый суп накормит человека.

1997

«За домом, за крыжовником любым…»

За домом, за крыжовником любым Белел макет Европы дымчатого целлулоида, Как памятник разделу Польши. Играла музыка из-под земли На случай расставания, друзья, И тополь напоминал садовника, И яблоко напоминало зеленщика. В траве водились горностаи, На глинистых террасах блестели золотые монеты. Живая изгородь стояла насмерть, Как перед войной. Мы и сами едва дышали, Мы ели сливы, как картофель, Прямая речь сводилась к псалмопению, Верхний слой почвы оставался прозрачным, ей-Богу. На наших мускулах блестела роса, Земля была Месопотамией, Мы были один человек – очевидно, прославленный военлетчик — Без возраста, без предчувствий.

1997

«Голова моя сокол…»

Голова моя сокол, На пастбищах плоскогорных никого не осталось, Богородица летает над водою, Как над Измайловским озером. И в башне запертый военный летчик Выплакал упрямые глаза. Он родом из Удмуртии, он сломлен, Не унывает никогда. Судьба и совесть ходят как враги, Я вижу летчика хозяином земли. Я тоже останусь в живых, как герой, как единственный сын — Огромного роста, с заячьей губой.

1997

«Где было поле обособленное, вырастает роща…»

Где было поле обособленное, вырастает роща, На камне свечечка горит. На самых дальних на дистанциях Мои товарищи смеются надо мной. И часовые не придерживаются позиций, На подступах к Хеврону лужи да цветы. Дорогие мои, скоро праздник, Хеврон не принимает. Как хорошо, я приласкаюсь к сваям трубопрóвода, Мы пришлые, мы ничего не понимаем. Олень, как колесо, приподнимается на воздух, Качая белою или зеленой головой. Благая весть уж не благая весть, Овраги переполнены продовольствием, медикаментами. Я выйду со скрипкой и бубном – я микробиолог, Неистовостью приводящий в изумление сослуживцев.

1998

«И некого зачем предупредить…»

И некого зачем предупредить, Автомобилем с птичьего полета, хромым коростелем Распоряжаться по собственному усмотрению, Погода велика. Одушевленный Предмет неуязвим. Грядет бездушная замена каруселей, И венгр венгерский запоет внутренним голосом, Прекрасный камень телевизор, Прекрасный город стадион, И венгр венгерский под страхом смерти Венгрию не покинет.

2000–2003

«Одновитязя зверь неизвестен…»

Одновитязя зверь неизвестен, И праздник случится мирским, беспорядочным, Поскольку ничего не видать, И товарищ уж не товарищ. Помилуй, Господь, матроса В преддверие трапезы бесконечной, Матрос такой же одновитязь, При нем и зверь бесподобный.

2000–2003

«Кришна не плачет…»

Кришна не плачет. Медведи в саду преследуют дочь англичанина. Назревает гроза, девочка схоронилась за камнем. За оградой произрастают петунии. Чем меньше планета, тем молния долговечней. На рассвете стучится домой со товарищи англичанин, Девочка спит на траве, дождь перестал. Вместо медведей мы видим сборщиков хлопка.

2000–2003

«Тюльпан был тополем, аэродром был конус…»

Тюльпан был тополем, аэродром был конус. Невдалеке определился молочный рынок. Форштадты, некогда враждующие между собой, Влачили жалкое существование. Строительны площадки пустовали, В исходной почве обнаруживались пустоты. Караульные варили фасоль, озираясь по сторонам, Освещение улиц поддерживалось в аварийном режиме. И некий стройподрядчик останавливался посреди мостовой И проповедовал как есть нетерпеливость — Мелиоратором себя не ощутить, Вертолетчиком никогда не проснуться. К подрядчику подкрадывалась девочка-альбинос И обнимала как родного отца, И баюкала как родного отца.

2000–2003

«Под неслыханной силы трактором звездолетом земля ледяная…»

Под неслыханной силы трактором звездолетом земля ледяная, Поля колосятся, и ветер сшибает головной убор. В медном кабеле запутавшийся олень Перепугал дошкольников до полусмерти. Некий солдат в черном фартуке освобождает оленя. Играется свадьба по прошествии недолгого времени, Дети ведут для солдата царицу, Каковая глядит как жена, И хлеб, и луковица от простуды достаются солдату.

2000–2003

«Государство куриный бульон пустота…»

Государство куриный бульон пустота, В трансформаторной будке живут негодяи. Заболоченные красные луга подступают к форштадтам, И перепел, перепел ходит, как израненный военлетчик, Клювом кривым выцарапывает на камне: Любовь есть война есть любовь. Когда же авось авария приключится, И главный дизель раскурочит силовую подстанцию, Мальчишечка пролетит на лошади на свирепой, Он чужой, он Большая Медведица. Мимоза погасит огонь. Форштадтские легко оживают. Новое топливо будет аморфным, без запаха. Мальчик летает, выстреливая из охотничьего ружья без разбору. Болото сворачивается в твердую тряпицу, Электричество даром уходит в подзол.

2000–2003

«Три красные полоски значат Бог…»

Три красные полоски значат Бог На полдник несут сметану и пряник Весь дом дребезжит как шкатулка Устремленная алмазами в дымоход Колдуют баба и медведь Большая мышь пятнистая сова Ни одного незнакомого звука Не существует для меня Когда звезда летит наискосок Есть подлый смысл в головокруженьи Выходит из стены заплаканный мальчик Он варит кофе беспризорник Великая почта лежит на земле Неверный шаг грозит пожизненной усталостью Живая кровь вливается в салат Страна глядится в воду кипарисом

2004

«Я сделан из сыра у меня голова старика…»

Я сделан из сыра у меня голова старика По свистку начинается жизнь с середины Я стою над оврагом с оленем сверчком или братом В житейском смысле нас зовут Алеша Поднимается вихрь как простейший пограничный заслон Вырастают грибы из бумаги я стою на часах Со сдобною булкой как с осколочной бомбой Чтобы не растревожить родных Я колкостей не люблю Трепетание малых событий порождает а) правителя молодого б) земледелие вечного лета Любовь начинается с ложки компота Мне трудно заплакать Алеша а жить неизмеримо легко Навстречу выходит невеста умыться с дороги По касательной к дому плывут панорамные цирки И я как демон слеп и глух как демон

2004

«Я падаю на мокрый барабан…»

Я падаю на мокрый барабан Как много золота в моих карманах полушубка Выходит старец мертвый и хороший На правой руке старика восседает ястреб со сломанным клювом Я есть пропитанный солдат Меня несут четыре санитара

2005

«В заснеженных замках мохнатые принцы…»

В заснеженных замках мохнатые принцы Потакают суровым рабыням прячут ключи от подвала Как будто тепло будто летом и здравствуйте господа Мы не видели ваших сокровищ покажите сокровища ваши Ради счастья народов никто не смыкает глаз И дворник с перламутровыми глазами ударяет в лицо офицера И офицер улыбнется и вынет табак И наши сотрудники плачут от боли И наши сотрудники извиваясь Прячутся в щель за батареями парового отопления

2006

«Пастух пасти овец пасет овец…»

Пастух пасти овец пасет овец Автомобиль как камень односложен В овраге за автозаправочной станцией Водятся страхи всех мальчиков мира На твердом небе твердая звезда Здравый смысл подражает природе Высокий бедный человек идет по дороге Как рыцарь седой пожилой Бумажный мусор в воздухе висит На каждой странице печатными буквами Запечатлен рассказ или семейное предание Или просьба НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ГОРИЗОНТЫ

2006

«Я жил на родине зверей…»

Я жил на родине зверей Как в угловом полуподвале Мотылек у меня барабан Дверной замок у меня золотой Неделя в космосе неделя Кому не хватит помидоров? Младенец ангельский подходит Ко мне с надтреснутым лицом Он по-товарищески мигает Железной каскою своей И я разучиваю праздничные гимны И кровь сочится из ушей

2006

«Что же еще тебе нужно каких тебе птиц и зверей повидать…»

Что же еще тебе нужно каких тебе птиц и зверей повидать Мне кажется слово мое из воска и тряпочек разноцветных Я знаю что ты не устал не поранился никогда Если бы я не проспал не уснул вторично как студент какой-то Три ящерицы меня окружили и били хвостами А ты стоял и смеялся дескать мне больно а тебе не больно Нет дорогой мой друг мне больно а тебе страшно

2007