На следующий вечер веселая компания стражников кинула жребий в борделе и те, кому не повезло и выпало первую половину ночи патрулировать улицы, угрюмо отправились на работу. Остальные попросили налить им вина и позвали девушек. Совет выплатил им жалованье, и они хотели наслаждаться вечером, пока монеты звенят в кармане, чем необычайно порадовали мадам. Кроме пожилого викария, занятого Грет, оружейного мастера из предместья Занд, который целый час провел с Анной, и стражников, больше никого не было. Стражники были грубыми людьми, и их словечки вгоняли Элизабет в краску, но в эту ночь она и сама становилась все более распущенной. Возможно, потому, что выпила больше вина, чем обычно. Ей постоянно доливали бокал, и молодой человек рядом, несмотря на свою простоту, не был ей неприятен.

Ближе к ночи в бордель зашел мужчина в потрепанной одежде, с длинным кинжалом за поясом. Грязные волосы и борода были неаккуратно подстрижены. Его щеку, словно просека в лесу, прорезал шрам с рваными краями, правая рука заканчивалась культей. Осмотревшись, он улыбнулся, и мадам обратилась к нему по имени — видимо, он бывал здесь раньше.

— Неужели это сам Штефан Шписгеммер! — воскликнула она. — Давно тебя не было видно. Значит, войска снова вернулись из Богемии?

Улыбка мужчины сменилась яростью.

— Откуда мне знать? Во всяком случае, я не слышал, чтобы они вернулись. — Взглянув на стражников, он присел за соседний стол.

— Что? — в голосе Элизабет послышалось удивление. — Ты не был в походе?

— Как я мог там быть, если в первом походе я потерял в Богемии кисть? — В доказательство он поднял культю.

— Поэтому ты обиделся и забился в свою нору? Ни за что не поверю. Твоя левая рука не уступает правой в умении наносить мощные удары, — возразила мадам.

— Да, но командиру это неинтересно, — скривился Штефан. — Он сказал, что я не гожусь больше для военной службы. Епископ запретил брать калек! — С каждым словом он все больше распалялся. Незначительные участки кожи на лице и шее, не покрытые щетиной, покраснели.

Эльза кивнула Элизабет и поставила перед воякой полный кувшин вина.

— Не волнуйся! Вот, выпей, тебе понравится.

Но это, кажется, не успокоило. Наоборот, его голос стал еще громче, так что стражники начали бросать на него недовольные взгляды. Некоторые даже потянулись к кинжалу.

— Не волноваться? Ради епископа я отправился в Прагу, завоевал для него и для императора Куттенберг и Кениггрец, сражаясь с подонками гуситами. А затем, когда ситуация изменилась, вместе с остальными заботился о том, чтобы высокопоставленные господа смогли унести ноги из страны. Я пожертвовал своей рукой и кровью, а теперь я им больше не нужен, а если и нужен, то только за полцены, потому что я теперь только наполовину мужчина! — Он повернул голову, его светлые глаза остановились на Элизабет.

— Ты тоже думаешь, что я только наполовину мужчина? Доказать тебе, что это не так? — Элизабет энергично покачала головой. Все шло не так, как ей хотелось. Он протянул руку и грубо схватил ее. — Я могу доказать, что я мужчина — и на поле битвы, и с бабами!

Теперь она утвердительно кивнула, только бы он оставил ее в покое. Штефан был чертовски силен, и она не удивилась бы, если бы он сломал ее руку. Эльза подошла, чтобы успокоить наемного солдата, положила ему руку на плечо.

— Штефан, успокойся и отпусти мою девочку. Она тебе ничего не сделала, а ты причиняешь ей боль.

Его пальцы разомкнулись. Элизабет облегченно вздохнула и потерла занемевшую руку.

— Извини, я не хотел, — сказал он и протянул ей свой кубок. Элизабет послушно выпила и вернула его.

— Знаешь, нелегко оказаться не у дел, после того как неоднократно рисковал головой для этих господ.

Элизабет понимающе посмотрела на него и нежно спросила:

— Ты не хочешь рассказать мне о первом походе? Как все происходило с гуситами?

Его лицо расслабилось.

— Если хочешь, я расскажу тебе, как мы отправились в Кениггрец, в предвкушении победы. — Хотя в его голосе все еще чувствовалась нотка сарказма, ему казалось, что он снова спокоен. Понаблюдав за ним некоторое время, Эльза отошла посмотреть, как обстоят дела у других гостей, время от времени отправляющихся с девушками на матрацы.

— Папа со своим остолопом призвал собрать крестовое войско против еретиков. Как в свое время святые места Иерусалима были освобождены от мусульманских идолопоклонников, так и мы должны мечом освободить Богемию от этих сорняков. Хотя некоторые последователи Яна Гуса хотели бы жить в мире с императором…

— Утраквисты, — пробормотала Элизабет, однако наемный солдат, похоже, не услышал ее и продолжил:

— Еще сторонники Жели… черт, никак не могу запомнить его имя. Ну, в общем, того, который выступает против церкви вместе с папой и всеми епископами.

— Ян Желивский, радикальный проповедник, подстрекающий народ взяться за оружие под командованием Яна Жижки из Троцнова.

Разинув рот от удивления, солдат вытаращился на Элизабет.

— Откуда ты это знаешь?

— Где-то слышала.

— А что ты еще знаешь о гуситах и войне?

— Ничего, — заверила она, хотя голос в ее голове говорил о радикально настроенных таборитах — как они себя называли по крепости, выбранной в качестве ставки, — которые под командованием Жижки попытались захватить Прагу, но, потерпев поражение после ожесточенных уличных боев, отправились в Пльзень.

— Он захватил город и разрушил церкви и монастыри по всей округе.

— Ничего! Рассказывай, пожалуйста, дальше.

— Вскоре после этого один местный дворянин, собравший две тысячи человек кавалерии и пехоты, атаковал отряд Жижки, который хладнокровно приказал своей пехоте выстроить повозки в качестве защитного бастиона и отбить нападение кавалерии. Жижке удалось беспрепятственно вернуться в Пльзень. Несмотря на ненависть к нему, должен признать, что Жижка талантливый военачальник и, используя эту тактику, справится и с другими войсками, — рассказывал ей голос молодого дворянина, имя которого она все еще не могла вспомнить. Но постепенно его заглушил голос Штефана:

— Для меня все они чехи, и даже император однажды сказал, что вокруг была бы Венгрия, если бы в Богемии не осталось чехов!

Элизабет кивнула, слушая невнимательно.

— Мы отправились в Богемию тремя огромными отрядами. Первым командовал герцог Саксонии, вторым — Баварии, Рейнской области и свободных городов — епископ Отто из Трира. Мы, то есть подданные епископа Иоганна фон Брунна, вместе с франконцами пребывали под командованием бранденбургского маркграфа и нюрнбергского бургграфа. В Силезии мы объединились, и Сигизмунд во главе нашего войска начал наступление на Богемию. Император пребывал в хорошем расположении духа, так как Кениггрец практически не оказывал сопротивления и немецкие бюргеры приветствовали нас. Однако много немцев скрылось в сложной для штурма Пражской крепости. Это вынуждало нас воспользоваться старинным методом и взять ее измором, но нам повезло. Комендант крепости Ченек отвернулся от еретиков и сдал крепость императору, но пришлось повозиться с пражанами, которые не хотели праздно смотреть на это и добавили моему мечу работы!

— Конечно, предательство Ченека разожгло народный гнев — ведь он тоже подписывал манифест к императору Сигизмунду. Радуйся, что ты этого не видел. Не думая о последствиях, пражане бросились на крепость. Ничего удивительного, что их жестоко разгромили.

— Мы осадили не желающий сдаваться город, но войско Жижки угрожало нашим тылам. Император требовал безоговорочного подчинения, однако жители Праги хотели сохранить оружие и свою чашу, как их учил Гус. Император негодовал, от его хорошего настроения не осталось и следа. Над его приближенными сгустились грозовые тучи — не дай бог встать у него на пути. Кроме того, его беспокоило отсутствие дисциплины среди крестоносцев. Должен признаться, мне самому это надоело — а я далеко не неженка. Эти ребята в гневе убивали всех, кто говорил по-чешски, даже женщин и детей, и никто не мог их обуздать. Только представь: нас было двадцать тысяч, и лишь немногие имели военный опыт. Непривычные к длительной осаде, солдаты роптали, ненависть к гуситам возрастала, да и скука давала о себе знать.

Он рассказывал дальше, но Элизабет погрузилась в собственные мысли. Вместо молодого дворянина она видела себя! В Пражской крепости и лагере перед городом. Она наблюдала за приближением выросшего до девяти тысяч войска Жижки — бесконечного потока вооруженных людей. Преимущественно это была пехота с копьями, цепями и бердышами в сопровождении повозок с тяжелыми пушками. Император все еще проявлял высокомерие и держался как победитель, хотя не мог захватить город. Он отправил свое войско отрезать путь мелким отрядам Жижки. Элизабет видела переброску войска гордых крестоносцев — и спустя всего лишь несколько часов их позорное бегство врассыпную. Она металась среди мужчин и искала его. Повсюду кричали раненые, кровь лилась рекой. Внезапно он появился, испачканный грязью и кровью, и схватил ее за руку.

— Что ты здесь делаешь? Я же сказал тебе оставаться в крепости. Ради бога, послушай меня хоть раз, прежде чем останешься без головы!

— Я волновалась о тебе и должна была тебя найти. Что случилось? Император сказал, что ничего не стоит остановить этих мятежных еретиков!

— Правда? — Молодой рыцарь вытер окровавленное острие меча. — Значит, он ошибся!

— Как им удалось обратить вас в бегство? Такое огромное войско? — с натиском спросила она.

— Мы отошли к деревне Пореч, чтобы преградить им путь на Прагу, но Жижка окопался со своим отрядом на холме и приказал забрасывать нас камнями из катапульт и ядрами из пушек. Вокруг меня как подкошенные падали мужчины — мертвые или изувеченные. А затем на нас налетели богемцы с копьями и палками. Нам ничего не оставалось кроме как бежать. Возвращайся в крепость! С ее стен ты сможешь в безопасности наблюдать, как Жижка победоносно входит в город!

— Что с тобой?

Лагерь с поверженными воинами исчез, перед Элизабет было только небритое лицо со шрамом.

— Что с тобой? Ты стонешь и отбиваешься, будто одна из чешских женщин, которой по праву решил воспользоваться победитель.

Только сейчас Элизабет заметила, что уже не сидит со Штефаном за столом, а лежит на матраце, раздвинув ноги.

— Что с тобой? — переспросил он, опуская потертые шоссы, обнажившие мускулистые, покрытые волосами ноги.

Элизабет чувствовала на себе взгляд мадам.

— Все в порядке. Твой рассказ о походе немного сбил меня с толку. Так много крови, насилия и смерти.

По ее телу пробежала дрожь. Солдат улыбнулся и погладил ее по щеке.

— Какие же бабы иногда бывают сентиментальные, но я никак не ожидал встретить такую в притоне.

Он недоверчиво покачал головой и, став на колени между ее ног, принялся за дело, бурно и немного грубо, но Элизабет другого и не ожидала.

Когда гости разошлись и девушки уже лежали под своими одеялами, погружаясь в сон, видение вернулось. Сначала Элизабет подумала, что это сон про темный коридор, полоску света из-под запертой двери и шепчущиеся голоса, потому что она бежала по каменному коридору. Однако платье не било ее по щиколоткам — на Элизабет были узкие штаны и сапоги, а голоса, которые она слышала, были не тихими и уж точно не шепчущимися.

Мужчины громко кричали друг на друга, женщины причитали, а дети плакали. Наконец она вышла на яркий солнечный свет. Пахло весной, на деревьях распускалась зелень, но настроение было нерадостным. Элизабет поспешила вверх по винтовой лестнице. Вокруг нее становилось все темнее, но затем ей в лицо ударил солнечный свет и она зажмурилась.

— В чем дело? — закричала она, но никто не ответил. Она заметила оруженосца, который показался ей знакомым, и схватила его за рукав. — Что здесь происходит?

— Жижке уже недостаточно захватить валы и рвы города. Посмотри с башни! Они нас окружили и хотят взять измором!

Элизабет почувствовала, что побледнела. Он вынудил ее спрятаться в крепости, оказавшейся теперь ловушкой? Как долго они смогут выдержать внутри без воды и пищи? В крепости было много людей: все немецкие семьи Праги, вовремя скрывшиеся от гнева натравленной толпы, гарнизон Ченека и солдаты императора. Их было много… Слишком много!

Оставалось только ждать. Командир не решался на вылазку, боясь дать гуситам возможность взять ворота. Пришлось установить ежедневные порции еды и воды. Элизабет беспокойно бродила по крепостной стене над городом, очутившимся в руках повстанцев-радикалов. Она быстро шагала вдоль старого рва, направляясь к Градшину, восточной части города, где располагалась одна из старейших крепостей. Где же он? Когда заберет ее? Он должен быть где-то снаружи, вместе с ее отцом!

Утром Элизабет проснулась в замешательстве.

«Я всматривалась не туда», — подумала она. Спасение пришло с запада. Император все же собрал войско, чтобы прорвать осадное кольцо. Что это были за сны? Такие яркие и подробные, что она могла слышать, ощущать запах и вкус. Могли ли это быть воспоминания? Но как это она попала в Прагу? Кто этот молодой рыцарь, чей голос она слышала снова и снова? И кем был ее отец, у которого она вымаливала спасение со стен Пражской крепости? Элизабет внимательно вслушивалась в наступающее утро, но оно не принесло ей ответа.

Спустя две недели военный поход против гуситов был окончен — по крайней мере, временно. Мужчины отправились обратно во Франконию, прихватив истории о приключениях и список убитых. К счастью, этот список был на удивление коротким, и по городу поползли слухи о бесславном походе против гуситов.

— Говорят, они даже до Праги не дошли! — сообщил палач, уютно устроившийся за столом у Эльзы.

— Его жена выставила его, чтобы устроить уборку. Я слышала, что на крестины собирается вся родня, — прошептала Жанель Элизабет, стараясь не засмеяться. Обе девушки расположились на скамье напротив, чтобы слышать, о чем он говорит.

Однорукий солдат Штефан Шписгеммер снова пожаловал в бордель.

— Никогда не думал, что новый поход может закончиться еще более бесславно, чем наш, — признался он, хотя, выпив, обычно любил хвастаться совершенными героическими поступками. — Они даже издали не увидели стены Праги, и за это войско крестоносцев поплатилось ста тысячами голов! — констатировал солдат.

— Да, возможно, это и было основной проблемой, — размышлял палач. — Я, конечно, ничего не понимаю в командовании войском, но слышал, что Фридрих Бранденбургский предупреждал об опасности и честно пытался не дробить силы и не тратить их впустую.

Двое вошедших мужчин, горячо поприветствовав однорукого солдата, подсели к нему. Казалось, их не смущает тот факт, что рядом за столом сидит палач.

— Вы говорите о нашем грандиозном походе в Богемию? — засмеялся гость, назвавшийся Гильгом Эгерером. Это был высокий неуклюжий мужчина с коротко подстриженными волосами и неаккуратной бородой. У него на боку висел меч, а поверх камзола он носил продырявленную кольчугу, повидавшую, несомненно, немало военных походов.

— Тогда мы пришли как раз вовремя, чтобы немного поведать из первых уст. Как считаешь, Гильг, за кувшин вина мы расскажем, что с нами произошло в Богемии? — спросил второй гость, мужчина пониже ростом, с темными волосами, одетый так же. Он воодушевленно улыбнулся присутствующим.

Девушки принесли табуреты и умоляюще посмотрели на мадам, скорчившую кислую мину. Дарение относилось к тем поступкам, которые она больше всего ненавидела. Однако ей тоже хотелось услышать историю от ее непосредственных участников.

— Эльза, ты точно не попадешь на небеса, потому что даже Иисусу у своей двери откажешь в куске хлеба, — сказал палач не то рассерженно, не то шутя.

— Во-первых, это самые обычные солдаты, а во-вторых, они потребовали мое вино!

— Тогда кувшин вина за мой счет, — засмеялся мейстер Тюрнер. — Я как раз говорил, что Фридриху Бранденбургскому не удалось предотвратить раздробления сил.

Черты лица мадам смягчились, она собственноручно принесла кувшин и наполнила мужчинам кубки. Взгляды присутствующих были прикованы к рассказчикам.

— Это правда, мейстер Тюрнер, — взял слово Йорг. — Фридрих Бранденбургский хотел сконцентрироваться на наступлении на Прагу, и я тоже считаю, что это было правильно. Я простой солдат и не знаю, что происходит в головах высокопоставленных господ, но они не стали назначать одного полководца. Четырьмя отрядами из Нюрнберга, Саксонии, Силезии и Австрии должен был командовать один человек, распределяя между ними задачи, но этого не произошло. Поговаривали о духовном и мирском командире, которого необходимо найти, однако никого так и не назначили. — Солдат вздохнул. — Я не знаю, как предводители представляли себе поход, если даже нам не говорили, куда мы направляемся и что должны атаковать!

— Значит, вы не участвовали в боях? — удивленно спросила Элизабет.

— Что же вы делали столько времени с весны? — поинтересовалась Грет. — Развлекались в лагере? Занимались развратом, играли в кости и напивались до бесчувствия?

Гильг поднял руку в знак протеста.

— О нет, это должна была быть священная война, и нам приказали вести себя соответствующим образом. В обозе отсутствовали женщины, игры и ругательства были запрещены под страхом позорного столба и порки. Один раз в неделю мы исповедовались и посещали мессу!

Девушки переглянулись и прыснули со смеху.

— Что здесь смешного? — возмутился Йорг.

Палач тоже ухмыльнулся:

— Веселенький поход!

— Не очень, — пробурчал Гильг. — Даже с вином они поскупились.

Штефан ударил себя по ноге оставшейся рукой и от души рассмеялся.

— Тогда я должен быть благодарен вербовщикам, что они не захотели взять меня с собой. Раньше во время военного похода было весело. Получается, что я здесь лучше развлекался, — и он подмигнул Элизабет.

— Что вы еще делали, кроме того, что смотрели, как совещаются начальники, и хорошо себя вели? — спросил палач.

— Нам было чертовски скучно, пока наконец не началась заварушка. Под командованием архиепископа Отто из Трира и Фридриха Бранденбургского мы пошли на Людице и взяли его без особых сложностей. Затем мы вместе с остальными осадили Мис, или Стршибро — серебро, как называют его чехи из-за старых серебряных рудников. Все там были, кроме не успевшего подойти Фридриха Бранденбургского. Там снова началось безделье: начальники рассылали гонцов и совещались, пока мы рассматривали стены Миса. Мы предприняли несколько попыток захватить город, но — надо отдать им должное — окруженные храбро оказывали сопротивление. И это притом, что город долго противостоял Жижке и его гуситам и сравнительно недавно попал в его руки! Жижка превратил его в один из своих оплотов не благодаря стенам, а благодаря внутренней силе его защитников!

— Мы слышали, — подтвердил задумчиво палач. — Иногда задаешься вопросом, дьявол или сам Господь Бог наделяет их такой силой.

Солдаты удивленно посмотрели на палача, но продолжили свой рассказ.

— В июле наконец появился Фридрих Бранденбургский. В нашем лагере к этому времени произошли удивительные перемены. Люди прибывали и убывали… но скорее убывали! Множество воинов исчезли без следа.

— Мы думали, что раз уж Фридрих на месте, то все начнется, но опять ошиблись! — снова вмешался Йорг. Мелочные беспрерывные дрязги, ревность и борьба за власть продолжались, а решения не принимались! И это не выдумки. Я подружился с пажом, который во время переговоров обслуживал господ в шатре, и он мне рассказал, что о походе на Прагу уже не велась речь, и штурм стен Миса отодвигался все дальше.

— Почему вы не отсиживаете свой зад перед богемским городком? — спросила мадам. — Сейчас только август, до наступления зимы вы могли бы продолжить осаду.

— Спасибо за совет, мадам, — ухмыльнулся Гильг. — Напрасно нам не позволили взять с собой хитрых женщин легкого поведения. Кто знает, может, поход закончился бы иначе.

— Однозначно! — весело воскликнула Жанель. — Мы бы взяли Мис, а вдобавок и Прагу. Мы были бы такими же смелыми, как и гуситские женщины, о которых здесь уже легенды ходят.

Гильг выпил за их здоровье.

— В следующий раз мы возьмем вас с собой, вы увидите Прагу и крепость — по рассказам, самую большую в империи.

— Да, она невероятная, — вздохнула Элизабет, но никто не обратил на нее внимания.

— Дайте мне договорить, — настоял Гильг. — В лагере началось волнение при известии о том, что на подходе огромное войско гуситов под командованием Прокопа Голого, фанатичного священнослужителя, ставшего полководцем таборитов и достигшего больших успехов. Было принято решение прервать осаду Миса и двигаться навстречу Прокопу. Я не знаю, кто это решил, но осадная техника была выведена, а часть лагеря сожжена.

— Наверное, вы не могли взять все с собой и ваш полководец не хотел ничего оставлять для гуситов, — предположил палач.

Йорг пожал плечами.

— Возможно, но им следовало лучше проинформировать людей. Впопыхах солдаты собирали свои пожитки, смятение и страх распространились по лагерю. Беспокойство переросло в панику, и все бросились врассыпную. Начальникам оставалось только беспомощно наблюдать за этим.

— Какое храброе войско! — воскликнула Эльза, отхлебнув вина. Ее настолько увлек рассказ, что она даже раскошелилась на кувшин вина за свой счет.

— Многие, в том числе мы с Йоргом, бежали в сторону Тахова. Мы были очень встревожены, так как думали, что гуситское войско уже поблизости. Нужно признаться, что после таких скитаний мы уже не горели желанием сражаться и лишиться в бою головы. Наш боевой дух постепенно угасал, пока и вовсе не потух. Кажется, между кавалерией и пехотой, бежавшими в Тахов, даже возникло некоторого рода соревнование. Большая часть укрылась в Богемском лесу. Подкрепление, спешившее нам навстречу, развернулось и тоже бежало вместе с остальными. Легату удалось догнать отряды под Таховом и убедить их сражаться. Нам поручили соорудить на холме обоз для прикрытия войск, как это часто делали гуситы. На следующее утро мы должны были выступить им навстречу. Однако наши ряды стремительно редели, исчезло много повозок. Конечно же, мы видели беглецов, от начальников тоже не утаилось дезертирство, но они ничего не могли с этим поделать. Легат поднял флаг, чтобы придать нам мужества перед сражением, но вместо того, чтобы с поднятым флагом смело идти во главе войска, главнокомандующие начали спорить, кому он принадлежит! Фридрих Бранденбургский уже несколько дней был болен и находился в Тахове, поэтому легат передал флаг пфальцграфу Ноймаркта, который на наших глазах разъяренно швырнул его в грязь. Не знаю, какая вожжа попала ему под хвост, я давно перестал следить за их дрязгами. Но как бы там ни было, для нас это стало сигналом того, что все потеряно. Вдалеке мы заметили приближающееся облако пыли из Миса — это могла быть только кавалерия Прокопа. Нам все надоело! Епископ с рыцарями давно улизнул, легат разрыдался, но единственное, что нас волновало, — как оставить эту проклятую Богемию невредимыми!

— Иначе говоря, вы удрали, — сухо подытожил палач.

Йорг и Гильг кивнули.

— И очень вовремя. Вскоре авангард гуситов настиг солдат, которые слишком долго не могли решиться бежать и за это поплатились своей жизнью! Войско Прокопа вырезало всех, чем очень нас поторопило! Крестоносцы скатились с холма под защиту Богемского леса. Для нас поход закончился, и мы отправились домой.

Элизабет, которая с поникшей головой сидела неподвижно, обвела солдат взглядом:

— Что произошло в Богемии? Если я правильно понимаю, город Тахов был в руках императора.

Солдаты кивнули.

— Верно, многие бежали в Тахов, и Прокоп велел взять его в осаду. Все дороги, ведущие из города, были перекрыты. Предусмотрительный Фридрих вовремя подстраховался, но для сбежавших сюда немцев город стал ловушкой. Гуситы штурмом захватили его, оставив в живых только женщин и детей. — Йорг замолчал и залпом опрокинул кубок.

— Проклятые гуситы, — выругался Гильг. — Пусть вечно горит в аду еретик Ян Гус!

— Он уже горел в огне земного костра, — ехидно возразил палач. — Думаю, он в полной растерянности наблюдает с неба, как ситуация на земле все больше напоминает преисподнюю.

— Да ты гусит! — воскликнул Йорг, выхватывая кинжал.

Мейстер Тюрнер спокойно сидел, обхватив двумя руками кубок.

— Я не приверженец радикальных бунтарей в Богемии, однако с Яном Гусом обошлись несправедливо. Почему, видя, как ведут себя епископы, папы и антипапы, никто не задается вопросом: они действительно последователи нашего Господа Иисуса Христа? Неужели Господь этого хотел? Нет! Гус выступил против царящих вокруг злоупотреблений. Против ленивых священников и прелатов, которые облапошивают своих овечек, выжимая последнюю монету. Если каждый, кто выступает против этого, еретик, то я один из них. Императору, его мирским и церковным правителям должно быть стыдно, что их охранные грамоты не стоят даже пергамента, на котором написаны. Император обеспечил Гусу свободный проезд, когда тот отправился в Констанц на собор, и даже пальцем не пошевелил, когда преследователи бросили его в тюрьму и устроили спектакль перед судом! Нет, я не поддерживаю восстание против нашего императора и наших традиций, но был бы не против, если бы не только простые люди соблюдали установленные правителем законы! И духовенство использовало свои силы и время для того, для чего они им даны: утешали простых людей в их нелегкой судьбе, провозглашая слово Божье!

Все молчали и пристально смотрели на палача. Поставив кубок на стол, он положил рядом несколько монет и ушел.

— Он хороший человек, — тихо сказала Элизабет. — И как нельзя лучше выразил мои мысли.

Жанель кивнула.

— Да, кто бы мог такое подумать о мейстере Тюрнере?