Одним дождливым вечером в конце августа в бордель зашел неприметный, но хорошо одетый мужчина, стряхивая капли дождя со своей накидки, и слегка поклонился мадам.

— Добрый вечер, — обратилась она к нему и окинула его оценивающим взглядом. Она его не знала, и ей было сложно причислить его к одной из групп, на которые она делила своих посетителей. Новичок не был бедным виноградарем или батраком, желающим провести время со шлюхой, но не могущим выделить из своей скудной платы восемь пфеннигов. Не был он также ни ремесленником или богатым бюргером, ни советником или дворянином, ищущим по вечерам здесь развлечений.

— Чем могу быть полезной? Предложить вам вина и хорошую компанию, чтобы забыть о повседневных заботах?

Мужчина покачал головой.

— Я писарь и секретарь в доме каноника… э-э-э… думаю, это не имеет отношения к делу.

Мадам насторожилась. Каноник? У нее было много священнослужителей среди клиентов несмотря на запрет, но как она могла отказать исполнить желание священника, викария или монахов? Однако члены капитула не относились к ее клиентам, хотя она не питала иллюзий, что они придерживаются обета целомудрия. Нет, просто шлюх они находят в другом месте.

— У моего хозяина остановился посетитель, и мой хозяин хотел бы видеть его в хорошем настроении, поэтому прислал меня сюда, чтобы узнать, не могла бы одна из твоих девушек прийти в его дом.

Эльзе очень хотелось узнать, что это за гость. Разумеется, речь шла об очень важном деле, и каноник полагал, что сможет повернуть дело в свою пользу, если его партнер по переговорам — разомлев от женщины и выпитого вина — потеряет бдительность. Но это ее не касалось.

— Ваш хозяин высказал какие-нибудь особые пожелания? — спросила мадам, мысленно подбирая девушку, которая могла бы наилучшим образом справиться с этим заданием.

— Она должна быть красивой и… — писарь замялся.

— Ну же, смелее, — настаивала мадам, опасаясь чего-то скверного. Какие странные предпочтения могли быть у гостя? Она не хотела, чтобы ее девушкам причинили вред.

— Каноник сказал, что она должна быть в состоянии поддержать светскую беседу и не испугать гостя вульгарным поведением и болтовней.

Мадам облегченно улыбнулась.

— В таком случае я могу вам помочь.

Она громко позвала Элизабет, которая сразу же вышла из-за ширмы и учтиво сделала книксен перед гостем. Писарь прищурившись осмотрел ее с головы до ног.

— Мне кажется, что она немного худощава, — сказал он. — Мой вкус, конечно, не играет никакой роли, а хозяин никаких указаний по этому поводу мне не давал.

Элизабет вопросительно посмотрела на мадам.

— Ты пойдешь с ним и будешь развлекать одного гостя.

— У нее есть одежда приличнее? — придирался тощий писарь. — Всему городу совершенно незачем смотреть разинув рот, как я веду шлюху к канон… э-э-э… ну, к моему хозяину.

— Как вам угодно, — сказала мадам подчеркнуто дружелюбным голосом. — Я дам ей другой наряд. Но мы еще не договорились о цене.

Мужчина нетерпеливо махнул рукой.

— Скажи, сколько это обычно стоит. Думаю, каноник не будет торговаться из-за одного пфеннига.

Элизабет видела, как мадам усиленно думает. Мужчина, очевидно, не знал цен, но, с другой стороны, Эльза не хотела шутить с его хозяином.

— Четыре шиллинга, — сказала она наконец и напряженно посмотрела на писаря, проглотит ли он эту бесстыдную цену. Элизабет тоже напряженно ждала, оценит ли он ее так высоко.

— Четыре шиллинга? Мне кажется, что это дорого, — возразил писарь.

— Ну, одно дело, когда посетитель приходит к нам, заказывает здесь вино и моя девочка через час свободна и может обслуживать следующего клиента, и совсем другое дело, когда вы уводите ее из моего заведения! — защищалась мадам.

— Ну хорошо, — согласился писарь, — если он будет доволен ею, если нет — только половина. А теперь поторопись, господа уже сидят за столом!

Эльза благосклонно кивнула и повела Элизабет в свой дом. Открыв сундук, она перебирала вещи, пока не нашла наряд, показавшийся ей подходящим для такого случая, и довольно улыбнулась. Это было тяжелое темно-красное платье, приличествовавшее даже жене богатого советника.

— Ты его слышала, — предупредила она Элизабет. — Он должен остаться доволен, иначе заплатит только два шиллинга.

Мадам предпочла замолчать то обстоятельство, что на Элизабет она зарабатывала восемь пфеннигов. Она нетерпеливо сняла с нее платье и помогла надеть рубашку до пола и красное зауженное под грудью платье, спадавшее широкими складками. В разрез спереди при каждом шаге было видно шелковую рубашку. Эльза быстрым движением подколола локоны Элизабет. Порывшись еще в сундуке, она достала широкий плащ с капюшоном из темно-синей шерсти. Когда она положила его на плечи Элизабет, что-то выскользнуло из его складок и упало на пол. Элизабет наклонилась и подняла тяжелый медальон на золотой цепочке. От рубина на стене появились блики, жемчуг нежно переливался при свете лампы.

— Он такой прекрасный, — вздохнула Элизабет и робко положила медальон в протянутую руку мадам. Мгновение подержав его в руке, Эльза подошла к Элизабет и закрепила цепочку у нее на шее. Медальон лег на украшенный вышивкой край рубашки на приподнятой груди.

— Да, так будет хорошо, — пробормотала Эльза, оценивая свою работу. — Ты выглядишь как благородная дама, так что веди себя соответствующим образом. И не смей потерять мое украшение. Иначе тебе не поздоровится!

Элизабет прикоснулась дрожащими пальцами к золотой поверхности. Казалось, у нее поднялась температура, тело била дрожь. Из-за того, что ее позвали в дом советника, или из-за страха потерять драгоценность Эльзы? Больше всего ей хотелось сразу же вернуть цепочку. С другой стороны, одна мысль о том, что вообще когда-нибудь возникнет необходимость отдать медальон, была для нее невыносима.

— А сейчас пойдем, пока клиент не передумал, — поторопила ее Эльза, и, подобрав платья, они быстро зашагали по протоптанной дорожке к борделю, где нетерпеливо прохаживался писарь.

— А! — сказал он и благосклонно кивнул головой. — Да, годится. Каноник будет доволен. — Он дал Эльзе аванс и кивнул Элизабет, чтобы она шла за ним.

— Что вы сделали? — голос мужчины, говорящего с хозяином, стал громче.

— Тсс! — предостерег его настоятель. — Я велел привести для него шлюху.

Каноник Ганс фон Грумбах то ли кашлянул, то ли приглушил смех.

— Вы полагаете, это поможет делу? Он же папский легат!

Теперь Антони фон Ротенган не сдержался и фыркнул.

— Ну да, и что? Если он привык вести себя как господин легата, то мне следовало привести ему дюжину девиц и пару юношей!

Фон Грумбах приподнял брови — он не привык к таким беседам с настоятелем.

— До меня тоже дошли слухи о проделках его предшественника Иоганна. Я имею в виду, конечно, одного из трех предшественников в этом потоке пап и антипап. Разве из них не следует, что уже в первый год своего папства он соблазнил двести замужних женщин, девиц и монахинь? О Мартине В. я, однако, такого не слышал.

Антони фон Ротенган махнул рукой.

— Это к делу не относится. Уверен, что легат не откажется от женской компании.

— Где же вы раздобыли… э-э-э… предмет его удовольствия, если можно поинтересоваться?

— Я отправил своего секретаря к мадам.

Каноник вопросительно на него посмотрел.

— Местный бордель у еврейского кладбища, — добавил настоятель, неправильно истолковав реакцию собеседника.

Ганс фон Грумбах вздохнул и как можно спокойнее произнес:

— Вы полагаете, что одна из шлюх Эльзы Эберлин, которых имеют ремесленники и солдаты, подходит папскому легату?

Настоятель испуганно на него посмотрел.

— Думаете, нет? Писарь не нашел в девушке никаких недостатков.

Каноник закатил глаза и молча попросил небеса дать ему терпение.

— Я велел ему привести девушку, которая могла бы поддержать светскую беседу и вела себя пристойно.

— Будем надеяться, что ваша затея не вызовет противоположного эффекта. Вы видели девушку?

— Мельком, но она показалась мне действительно симпатичной и благовоспитанной.

Каноник фон Грумбах рассмеялся.

— Благовоспитанной! Хорошее слово. Вы меня заинтриговали. Возможно, позже я взгляну на вашу благовоспитанную шлюху!

— Взглянете, но сначала скажите, какое решение вы приняли относительно нашего епископа? — Антони фон Ротенган сменил тему.

— На чьей стороне ваш брат Никлас? — спросил Ганс фон Грумбах, очевидно, чтобы помедлить с ответом.

— Если Господь на небе не совершит чудо, то не на нашей. Я его просто не понимаю. Как он может быть таким слепым?

Фон Грумбах подумал, что ослепление можно легко объяснить блеском от горы монет, но поостерегся это озвучить. К счастью, в этот момент вернулся легат после посещения уборной и снова сел за стол, чтобы насладиться обильными блюдами и дорогим вином. Для приватных бесед между канониками все еще не представлялось возможности.

Элизабет ходила туда-сюда в роскошно обставленных покоях. Интересно, который час? Одиннадцать часов давно пробило, но господа еще не встали из-за стола. По крайней мере, тот гость, ради которого она здесь находилась, не появился. Чем дольше ей приходилось ждать, тем больше она нервничала. Элизабет давно увидела кровать с тяжелым балдахином, на которой лежали туго набитые подушки и пуховое одеяло. Перед одним из двух окон стоял массивный секретер, под вторым — мягкая банкетка. У двери был открытый сундук немного меньший по размеру, чем у Эльзы, видимо, с багажом гостя. Сверху лежал бархатный камзол и белые шелковые шоссы, но Элизабет не решилась трогать вещи, чтобы посмотреть, что там еще было. Она прошлась по комнате и посмотрела сквозь зеленые круглые стекла окон во двор, со всех сторон окруженный высокой стеной. В другой части дома за окнами горели свечи. Возможно, именно там собрались за трапезой мужчины. Сколько ей придется ждать?

Вздохнув, Элизабет подошла к книжной полке и посмотрела на книги, возле которых стояли серебряный кубок и изящный графин. Она взяла один из пяти толстых томов и осторожно раскрыла желтоватые страницы. Это произведение написал человек по имени Конрад из Вюрцбурга. Элизабет пробежала глазами пару страниц.

Речь шла о мужчине по имени Лоэнгрин, сыне Парцифаля. Читая, она зажала в руке медальон, лежавший у нее на груди. Это было знакомое приятное чувство. Кончики ее пальцев скользнули по гладкой металлической поверхности, прикоснулись к рубину и жемчужинам. Непроизвольно ее палец попал в углубление над самой верхней жемчужиной.

Элизабет услышала легкий щелчок, и медальон резко раскрылся. Сердце испуганно забилось. Парцифаль и Лоэнгрин растворились в тумане. Дрожащими пальцами она держала соединенные едва заметным шарниром половинки. У нее в голове начали мелькать картинки.

Маленькая девочка стояла на скамеечке в роскошной комнате. Белые локоны спадали на плечи и еще плоскую грудь. Перед ней стоял мужчина в изящно расшитом одеянии, доходящим до ее стоп. Он был уже немолод — она видела его морщинистые руки, сжимавшие цепочку с медальоном.

— Это тебе, — сказал он, вешая украшение ей на шею. — Это был голос ее отца? — Он всегда будет напоминать тебе, кто ты и что я люблю тебя!

Он наклонился и прикоснулся губами к ее лицу.

Дверь открылась. Элизабет вздрогнула от испуга, потому что не слышала шагов. Она быстро вскочила. Половинки медальона с щелчком захлопнулись, прежде чем она смогла заглянуть внутрь. Элизабет опустила медальон на грудь. Ставить книгу на место было уже поздно. Она боязливо посмотрела на вошедших мужчин. Писаря, который ее привел, среди них не было.

Мужчина слева, должно быть, являлся хозяином дома. Он был высокий и худой, и его череп, покрытый пигментными пятнами, обрамлял тонкий венок белых волос. Расшитый наряд из бархата и дамаста болтался до пят на его тонком стане. Второму мужчине точно перевалило за шестьдесят, но, судя по его виду, он не собирался отказываться от жизненных благ. Его щеки были жирные и красные, нос избороздили лопнувшие сосуды. На его коротких пальцах красовались грубые драгоценные камни в золотой оправе. Его наряд был еще дороже и, кроме того, скрывал ноги до лодыжек. Шапочка на затылке свидетельствовала о том, что гость тоже принадлежал к духовному сословию. Не то чтобы это удивило Элизабет. Она много раз видела священников и викариев в борделе, чтобы верить в то, что они всерьез соблюдают обет целомудрия. Что уж говорить о епископе фон Брунне, подающему плохой пример своим подчиненным!

Хозяин дома поднял руку и пропустил гостя вперед.

— Вот ваши покои. Надеюсь, вы сможете спокойно отдохнуть. Мы предоставили все, что необходимо для вашего удобства. Камердинер рядом, нужно только позвать его или позвонить, если он понадобится. Желаю вам приятной ночи и жду вас завтра утром за легким завтраком, прежде чем мы вместе отправимся на мессу.

Гость обрадованно кивнул, и его двойной подбородок еще больше сморщился.

— Да, все отлично. Кто это у нас здесь? — Он подмигнул девушке, которая все еще стояла молча с книгой в руке. Она сделала книксен и опустила глаза, успев заметить смущенный взгляд хозяина дома, который, по всей видимости, хорошо рассмотрел ее впервые с тех пор, как она сюда попала. Его глаза округлились, а рот открылся от удивления, затем он покачал головой, будто прогоняя видение. Он добродушно улыбнулся.

— Как тебя зовут, милое дитя? — спросил он.

— Элизабет, — ответила она и еще раз сделала книксен.

— Красивое имя. Святая Элизабет из Тюрингии. Хотя она и была замужем за ландграфом, но была очень набожной, и ее самоотверженная любовь к ближнему не знала границ. После ранней кончины своего супруга она жила в непорочности во благо бедных и больных.

Он прервал свою речь, только сейчас заметив, как легату неловко при этих словах.

— Да… э-э-э… ну, я желаю вам спокойной ночи! — еще раз сказал хозяин дома и быстро вышел из комнаты.

Дверь за ним закрылась. Толстый легат подошел к Элизабет.

— Я тоже желаю нам спокойной ночи. Ты останешься до утра, не правда ли?

Элизабет кивнула. В конце концов, мадам сказала, что она должна удовлетворить гостя каноника.

Своими жирными пальцами он взял ее за предплечье.

— Ты немного худая, но красива.

Его пальцы скользнули вверх к ее плечам и шее. Он отодвинул в сторону оборки и поцеловал ее грудь, причем ему не нужно было наклоняться — Элизабет была на полголовы выше.

— Хм, ты неплохо пахнешь. Тебе не кажется, что здесь немного прохладно? Давай согреемся под толстым одеялом.

Она кивнула, хотя ей было тепло. Стояло позднее лето, и массивные стены не пропускали ночной ветер.

— Да, нам следовало бы прилечь, — повторил он и начал неловко возиться с ее тесемками. При этом он заметил книгу в ее руках. — Что это у тебя?

Она протянула ему том в дорогом переплете. Легат взглянул на открытую страницу.

— Парцифаль и Лоэнгрин? Ты это читала?

Элизабет кивнула.

— Да, простите, если я поступила неправильно. Я не знала, как долго мне придется вас ждать, заглянула в книгу и не смогла устоять. Поиски святого Грааля. Мне эта история всегда нравилась. — И быстро добавила: — Я аккуратно обращалась с книгой.

— Ты это читала, — повторил он. — Удивительно! Где ты научилась читать? И кто тебе рассказал историю о Граале?

— Не помню, — ответила Элизабет, чтобы не вдаваться в подробности и не рассказывать о пустой памяти, которая очень медленно заполнялась маленькими фрагментами воспоминаний. Чтобы сменить тему, она указала на пуховые подушки и теплое одеяло, которые лежали на кровати. В этой кровати она могла бы разместиться с Жанель, да и с другими девушками!

Он продолжал неловко ее раздевать, поэтому Элизабет пришлось ему помочь. Его дыхание участилось, а щеки покраснели. Он тщетно пытался снять свой наряд.

— Тебе придется мне помочь, — задыхаясь, сказал он. — Иначе я вынужден буду позвать своего камердинера.

— Не стоит, — проворковала она таким тоном, который все еще вызывал у нее тошноту. — Я помогу вам со всем, что для нас важно.

— Да, мне не помешает твоя помощь, — вздохнул легат, и она поняла, что он этим хотел сказать. Его мужское достоинство висело вяло и сморщившись в своем гнезде из седых кудрявых волос. Папский легат упал на кровать и протянул ей свои опухшие ноги, чтобы она сняла узкие кожаные туфли и шелковые шоссы. Он вздохнул с облегчением, когда дорогая, но наверняка неудобная обувь упала на пол, и неуклюже перекатился на середину кровати. Там он лежал бледный и одутловатый, как утопленник, хотя его лицо горело.

— Ну а теперь тебе придется помочь мне руками. Так просто он уже не работает после стольких лет забот и тяжелой работы во благо матушки-церкви.

«Скорее после стольких лет обжорства и пьянства», — подумала Элизабет, но залезла на него верхом, так чтобы стать на колени над выпирающим животом легата. Своими толстыми руками он обхватил ее ягодицы.

— Они как две упругие дыни, — похвалил он. — Маленькие, но такие красивые дыньки, хотя я не имею ничего против мягких широких задниц.

Элизабет пробормотала что-то невнятное и принялась за работу, чтобы обвисшая плоть в ее руках обрела жизнь. Это было не так легко. Ей быстрее удавалось расшевелить пьяных стражников и подмастерьев! И даже толстый советник Зайлер подчинялся ее ловким пальцам.

Элизабет попыталась подумать о чем-то другом. Чем закончилась история о Парцифале и Лоэнгрине? Она должна вспомнить! В ее голове стоял гул, как в улье, когда она пыталась быстро прорваться сквозь пустоту. Но, по крайней мере, она смогла немного отвлечься от горы жира под ней. Элизабет за последние месяцы ко многому привыкла, но этот мужчина вызывал в ней отвращение до тошноты. Наконец ее усилия увенчались успехом, и она, сев сверху, начала стремительно двигаться, пока легат удовлетворенно не хрюкнул и его руки не соскользнули с ее ягодиц. Элизабет слезла с него и откинулась на подушки.

Что там было с лебедем? Он был заколдован? Почему он перенес Лоэнгрина через море? Или речь шла о большом озере?

Легат отодвинул одеяло и перекатился на пуховые подушки.

— Иди сюда, моя голубка. Дай мне сегодня ночью почувствовать себя молодым. В этой мирской жизни все не вечно. Когда я вижу твою молодую кожу, мне становится радостно и грустно одновременно. Но разве Господь не предупреждает нас постоянно о том, что мы всего лишь гости на земле, чтобы мы не забывали о кончине?

— Когда-нибудь мы все предстанем перед судом по делам нашим, — дополнила Элизабет.

Судя по всему, эта мысль не понравилась легату. Она быстро поцеловала его в губы, после чего складки на его лбу снова разгладились. Он обнял ее и притянул к груди. Они оба укутались в теплое пуховое одеяло, и Элизабет казалось, что она задохнется. Последняя мысль, видимо, все еще крутилась у него в голове. Легат широко зевнул и забормотал сонливо:

— Не переживай так, дитя мое. Ты еще молода, и у тебя есть время начать новую жизнь, отказаться от греха. Господь милостив, и он простит тебя. Если ты хочешь, то я смогу завтра исповедовать тебя.

Элизабет онемела. Но легат не ожидал ответа. Его дыхание становилось все более размеренным и перешло в храп. Элизабет освободилась из его объятий и отползла так далеко, чтобы не соприкасаться с ним. Наконец она погрузилась в беспокойный сон. Ей снился Лоэнгрин, посланный рыцарями Грааля на помощь Эльзе, единственной дочери и наследнице покойного брабантского герцога. Лебедь тянул его лодку, пока они спустя пять дней не достигли берегов, где Эльза описала ему свою печаль. Фридрих фон Тельрамунд хотел взять ее замуж, утверждая, что она помолвлена с ним. Только в бою герой сможет отвоевать ее свободу, и он рад отдать жизнь за Эльзу.

Элизабет снова услышала знакомый голос.

Он читал ей стихи. Она уютно улеглась на кушетке, прижав колени к груди, и затаив дыхание прислушивалась. Конечно же, рыцарь Грааля победил в поединке, Фридрих признался во лжи и был казнен. Лебединому рыцарю досталась прелестная дева, которая уже давно любила его всем сердцем. Но он предостерег ее, прежде чем пойти с ней к алтарю. Она никогда не должна спрашивать о его происхождении, иначе он вынужден будет ее покинуть.

— И она спросила? — Сквозь сон Элизабет услышала собственный голос.

— Конечно! Любопытство не давало ей покоя, пока она не разрушила собственное счастье! Она вынудила его признаться, из какой он страны. И все только потому, что несколько женщин, сплетничая от ревности, утверждали, что он не достоин ее дворянского сословия! Лоэнгрин объявил всем, что он сын Парцифаля и послан Богом. Он позвал своего лебедя и исчез навсегда. Эльза была сломлена. Слишком поздно она поняла, что все потеряла из-за своего любопытства. Она была женщиной!

Элизабет взяла одну из мягких подушек и бросила в него.

— Ты хочешь сказать, что мы, женщины, своим любопытством навлекаем на себя беду?

— Ну конечно, и ты с этим не поспоришь. Ты тоже спрашиваешь и донимаешь, пока не услышишь ответ, и говоришь, не подумав о том, какой вред могут принести твои слова.

— Это неправда! — запротестовала она.

— Правда, моя златовласка, — сказал он со смехом в голосе и погладил ее по голове. — Правда. И если ты не будешь внимательной, то твой острый язык и любопытный нос однажды могут стоить тебе головы!

Картинки и голоса расплылись. «Он был прав», — подумала Элизабет, прежде чем окунуться в новый сон.