Наступила осень. Небо потемнело, ветер пригнал с запада темные тучи, обрушившиеся ливнями на Вюрцбург. Пролетели дни, когда девушки могли сидеть на улице и наслаждаться завтраком или заниматься своими повседневными делами. Ветер свистел между строениями церкви Святой Гертруды и дальше мчался над лугом и еврейским кладбищем. Теперь они сидели за шитьем и штопаньем у огня при свете лампы, потому что сквозь закрытые пергаментом окна даже днем пробивалось мало света. Девушки начали надевать плотные чулки и накрываться теплыми платками — по крайней мере, когда в доме не было гостей. Жанель, которая быстрее всех замерзала, с удовольствием уступила возможность ежедневно ходить за покупками на рынок и к лавочнику.

— И как тебе может хотеться выйти на улицу? — спрашивала Жанель, дрожа. — Дует ужасный ветер, и в любую минуту может снова начаться дождь. Я слышала гром вдалеке. Ты разве не мерзнешь?

Элизабет закуталась в плотный шерстяной платок и повязала шарф вокруг шеи.

— Конечно, мерзну, когда холодно, но здесь внутри, мне кажется, я задыхаюсь. Темнота и задымленный воздух вгоняют меня в уныние. Хотя бы раз в день мне нужно пройтись под открытым небом, пусть даже пасмурным.

— У меня так же, — согласилась Грет, которая как раз вошла с улицы с красными щеками, и высморкалась. — Ужасная погода! Но я с удовольствием составлю тебе компанию, если хочешь.

Элизабет улыбнулась ей.

— Это, случайно, не связано с тем, что мне нужно разыскать в предместье Занд сапожника?

— Связано, — кивнула Грет. — Очень связано. Мне нужно освежить мой гнев. Он согревает меня длительное время, даже если я один-единственный раз взгляну на Нойенбург, как его теперь называет наш епископ. Он растет и процветает, а мы сидим сложа руки.

— Ах да, это твоя тайна, — посмеялась над ней Элизабет. — Тебя согревает не шаль, а твоя ярость.

— Что ее, однако, не уберегло от насморка! — вмешалась Жанель, подвигаясь к огню.

— Это правда, — подтвердила Элизабет.

Грет, снова высморкавшись, ничего не ответила. Смеясь, девушки вышли из дома, и Грет опять начала чихать.

Осень приближалась к концу, урожай был собран, и в городе можно было купить молодое вино. Зазывалы, перекрикивая друг друга, бегали туда-сюда, приглашали клиентов к своему трактирщику.

— По старой традиции шестьдесят четыре меры в ведре, — добавляли они, называя цену и обещая, что нигде в округе не найти лучшего вина.

— Они всегда это добавляют, — удивилась Элизабет.

— Да, так мы еще помним, что епископ совершил ошибку, — согласилась с ней Грет.

— Какую ошибку?

— Я знаю о ней со слов мадам, потому что это случилось более десяти лет назад. Ты в то время еще была маленькой девочкой. Епископ Иоганн, едва вступив в должность, решил увеличить налог. Источники новых доходов всегда представляют радость для него. Если я правильно помню, он увеличил налог на один грош за каждое проданное ведро вина. Вино, выпитое дома, облагалось другим налогом. Чтобы повысить доходы, он уменьшил объем ведра на четыре меры. Можешь себе представить, что, таким образом, он настроил против себя не только трактирщиков! Пять лет действовали уменьшенные меры, но затем по решению капитула были возвращены старые и ведра снова вместили шестьдесят четыре меры. С тех пор зазывалы не забывают упоминать об этом. — Она лукаво улыбнулась Элизабет. — Уже тогда они недолюбливали друг друга.

— И капитул был на нашей стороне, — добавила Элизабет.

Грет покачала головой.

— Я бы не стала этого утверждать. Думаю, каноники так себя ведут, пока им выгодно. В действительности они не очень беспокоятся о бюргерах и других жителях города.

— Ты невысокого мнения о нашем капитуле.

— И о капитуле, и о других богатых священнослужителях. Они даже пальцем не пошевелят ради простых людей, если их не поманить звоном монет. Что они требуют за каждую исповедь, за каждые крестины и похороны? Кто не платит, тому не повезло. Только среди нищенствующих монахов я встречала другое отношение. Среди них находятся люди, которых можно назвать последователями Христа, не обидев при этом нашего Господа.

За сырой и дождливой осенью пришла зима с первыми снегопадами. Теперь даже Элизабет и Грет вынуждены были сократить свои ежедневные прогулки. Слишком быстро промокали их туфли и чулки, и их пальцы превращались в кусочки льда, которые оттаивали только у огня, вызывая боль. В замке Нойенбург исправно велись работы.

— До лета он будет готов, если они продолжат работать зимой, — пророчила Грет, внимательно следившая за процессом.

В отличие от Грет, горожане примирились с новым замком. Перед рождественскими праздниками царило спокойное, почти веселое настроение. Политические дискуссии проходили за закрытыми дверями и только в семьях советников.

Простых людей больше беспокоил тот факт, останется ли что-нибудь на столе после зимы и хватит ли денег на дрова и одежду. Все семьи радовались Рождеству… Все, кроме одной.

До праздника оставалась неделя, когда Элизабет встретила на рынке Оттилию. Дочь советника пропустила младших детей и служанку вперед и незаметно подошла к Элизабет.

— Здравствуй, Оттилия, — сказала она приветливо. — Надеюсь, твоя семья в добром здравии накануне праздника.

— Младшие дети и я да, — ответила девушка мрачно.

Элизабет изумленно посмотрела на нее.

— А твой отец? Советнику нездоровится? Я больше не видела его с тех пор, как… — Она остановилась и прикрыла рот рукой. — Пресвятая Дева! Он не вернулся?

Оттилия покачала головой, на ее глазах заблестели слезы.

— Нет, он не вернулся, и я ни разу не видела его с августа, с того дня, когда епископ предал нас.

— Но он жив? — выпытывала Элизабет, чувствуя угрызения совести. Судьба заключенного советника совсем выпала у нее из головы. Несколько раз она удивлялась его отсутствию в борделе, но даже подумать не могла о том, что он продолжает сидеть в крепостной темнице.

— Говорят, да. Но как долго он еще продержится в такой холод в этой дыре?

— Оттилия, это ужасно. Я тебе очень сочувствую. Ты пыталась отнести ему еду и одеяла? Палач разрешает семьям заботиться о заключенных в городских башнях. Он даже требует этого, чтобы город не нес расходы.

Девушка вздохнула.

— Я однажды попыталась, но стражники меня напугали и наговорили непристойностей обо мне, которые, конечно, не соответствуют действительности! — Она покраснела. — Они забрали у меня корзину, но не думаю, что мой отец хоть что-то из нее увидел.

— Ты одна ходила в крепость? — спросила Элизабет.

— Да, — кивнула Оттилия. — Я использовала возможность, когда Маргрет не было дома.

— Может, стоило взять с собой Маргрет? Придя в одиночку, ты произвела на стражников впечатление легкомысленной, — осторожно сказала Элизабет.

— Да, возможно, но Маргрет не захотела пойти. Я должна была хотя бы попытаться!

— Должен быть другой способ, — кивнула Элизабет задумчиво, размышляя о друзьях советника Майнталера.

— Да, у меня появилась идея, когда я тебя здесь встретила, — засияла Оттилия. — Пожалуйста, ведь скоро Рождество. Он не должен мерзнуть и голодать. Ты не могла бы сходить к крепости? Тебе наверняка удастся уговорить стражников. Пожалуйста! Ты ведь уже была там и хорошо ориентируешься.

Элизабет пыталась возразить, но Оттилия оборвала ее на полуслове.

— Да, я знаю, ты не сможешь уйти без разрешения мадам, а она захочет увидеть монеты, прежде чем согласится. Если в этот раз корзина дойдет по назначению, я с радостью отдам деньги — и, думаю, отец одобрил бы мои действия.

Насчет этого Элизабет была не уверена. Советник, вероятно, был бы против, если бы узнал, что его дочь имела какие-то дела с борделем. Даже если это было необычное для этого заведения поручение.

— Оттилия! Где ты запропастилась? — позвала старая служанка, осматриваясь. Элизабет спряталась за ящики, чтобы она ее не увидела. Маргрет не должна была ее узнать, иначе скандала не избежать!

— Я приду к тебе, — прошептала ей Оттилия и громко произнесла: — Я здесь. Я просто… смотрела рыбу.

— Рыбу? — Невозможно было не услышать недоверие в голосе старой служанки. — С каких пор ты интересуешься рыбой? Не рассказывай мне сказки. Ты снова заглядывалась на парней!

— Ну, если ты так считаешь, — весело согласилась Оттилия и без возражений выслушала целый поток наставлений.

Элизабет уже думала, что Оттилия выбросила эту идею из головы, как вдруг в день перед Рождеством дочь советника пришла в бордель. Было так холодно, что девушка, преодолев свои опасения, зашла в дом. Оттилия огляделась и поставила на стол тяжелую корзину. Шлюхи с любопытством столпились вокруг нее, чтобы не пропустить ни одной детали этого необычного поручения.

— Внизу одеяло и чистая рубашка, — сказала Оттилия, распаковывая корзину. — Вот теплый камзол на подкладке и чулки. Здесь также хлеб, выпечка и сыр, ветчина и колбаса и, конечно же, кувшин вина. Второй кувшин ты отдашь стражникам, если они потребуют свою долю. Но, пожалуйста, не тот, в котором дорогое вино. А второй кусок ветчины для вас. Желаю вам всем счастливого Рождества!

Она положила на стол большой кусок ветчины. Девушки онемели — такого с ними еще не случалось. Элизабет забыла обо всех условностях и обняла Оттилию. Девушка сияла и, похоже, ничего страшного в этом не находила. Даже Эльза Эберлин улыбнулась и поблагодарила ее, что не помешало хозяйке и в этот раз потребовать два шиллинга. Жанель попросила у мадам разрешения пойти в крепость, но Эльза оставалась непреклонной и назначила Грет в попутчицы Элизабет.

— Но я же намного симпатичнее Грет, — проворчала Жанель и показала рыжеволосой подруге язык.

— Может быть, — сказала мадам. — Но в этом случае гораздо важнее то, что у тебя в голове, хотя такое нечасто требуется в этом доме. Они должны осторожно подбирать слова и быстро принимать решения. А ты, Жанель, не очень славишься тем, что сначала думаешь, прежде чем говоришь или делаешь.

Теперь Грет ухмыльнулась и показала француженке язык в ответ.

— Кроме того, Лиза красива за двоих, — добавила мадам и закончила на этом спор.

На следующее утро Элизабет и Грет отправились к крепости. Рождественское утро было ясным и холодным. Облачка пара от их дыхания растворялись в морозном воздухе. Обе девушки закутались в теплые плащи и вместе несли корзину, чтобы хотя бы одна рука могла согреваться под накидкой. Через первые ворота они прошли без проблем. Стражники весело поприветствовали их и пожелали счастливого Рождества. Их хорошее настроение свидетельствовало о том, что хозяин не поскупился для них на традиционный горячий глинтвейн.

Во дворе было много людей: прилично одетые гости приходили и уходили, конюхи приводили и отводили лошадей, служанки и работники бегали туда-сюда с кастрюлями и ведрами.

Элизабет посмотрела на ящики и чаны, которые везли через мост в крепость.

— Нам нужно поторопиться, — с трудом переводя дыхание, сказала молодая служанка с красными щеками. — Повар убьет нас, если мы вовремя не принесем продукты. Гости епископа уже прибывают.

Элизабет и Грет с уверенным видом начали протискиваться за служанками через мост. Сначала их не заметили, но один стражник у внутренних ворот оказался, очевидно, более трезвым и внимательным, чем его товарищи, и преградил девушкам путь.

— Вас двоих я не знаю. Вы новенькие?

Грет без колебаний кивнула.

— Иначе мы бы тебя запомнили, не так ли? Ты не тот мужчина, которого можно быстро забыть, однажды повстречав.

Стражник польщенно улыбнулся, но не дал сбить себя с толку.

— Что у вас в корзине? — спросил он, отодвигая платок в сторону.

— Отличные продукты, — сказала Грет и закатила глаза. — А что ты хотел? Сегодня Рождество, и у епископа много почетных гостей!

Элизабет была удивлена тем, как ловко Грет ему подыгрывает, потому что сама не умела лгать.

Стражник взял сыр и достал теплые чулки.

— Это тоже для гостей епископа? Мне кажется, для вас они великоваты.

Элизабет решила, что самое время угостить его вином.

— Они для мерзнущего советника, которого уже много недель незаконно удерживают в башне. Сегодня Рождество, и его семья имеет право передать ему одежду и еду. Пожалуйста, пропусти нас! Он все еще в башне?

— Да, — нерешительно ответил стражник, — но не мне судить, может ли он все это получить. Вам нужно спросить капитана фон Заунсгейма.

— Где нам его найти?

— Я проведу вас. — Стражник кивнул товарищу, который как раз проходил через ворота, и попросил на некоторое время заменить его на посту.

Обе девушки последовали за ним по лабиринту низких деревянных построек к подножию высокой башни в центре двора. Прямоугольный двор был ограничен каменными сооружениями, из которых самым красивым было главное здание замка: здесь находились покои епископа и большой парадный зал. Вокруг двора располагалась крепостная стена с низкими башнями.

Стражник провел девушек мимо базилики с купольной крышей и повернул налево. Навстречу им раздавались громкие радостные голоса, в воздухе пахло ароматным глинтвейном. Они поднялись по нескольким ступенькам в большой сводчатый зал с длинными столами, за которыми сидели десятки мужчин и несколько женщин. Здесь трапезничали стражники и посыльные, проводили время те, кто в эти часы не нес службу и не спал. Стражник подошел к сидевшему за небольшим столом мужчине и, поприветствовав его, в нескольких словах рассказал, зачем пришли девушки.

Капитан поднялся.

— Кто вы? Вы из семьи советника? — Он рассматривал их, морща лоб и недоверчиво качая головой.

Это был не тот капитан, которого они встретили здесь в прошлый раз. Для этой должности он казался слишком молодым.

Грет и Элизабет отрицательно ответили на вопрос.

— Вы так и не выглядите, но кажетесь мне знакомыми. Особенно ты! — он указал на Элизабет. — Здесь что-то не так! — Одним движением он распахнул накидку, так что стала видна желтая лента.

— Две шлюхи! — выкрикнул он. — Моя интуиция меня не подвела. Что вам здесь надо?

— Нас прислала дочь советника Мантайлера, Оттилия, — быстро сказала Элизабет. — Она хочет, чтобы ее отец получил эту корзину и хотя бы в Рождество немного порадовался. — Элизабет достала кувшин вина и протянула его капитану. — А это для вас с низким поклоном от семьи и наилучшими пожеланиями к Рождеству.

— Семья прислала двух шлюх? Не могу в это поверить!

Элизабет серьезно на него посмотрела.

— Да, потому что, когда дочь советника сама пыталась сюда попасть, стражники обошлись с ней очень грубо и вызвали у нее чувство стыда!

— Да что такая, как ты, в этом понимает? — возразил капитан, но казалось, что он неловко себя чувствует.

— А я ничего и не должна в этом понимать, — ответила Элизабет и холодно на него взглянула. — Достаточно того, что с дочерью советника обходятся неподобающе и она предпочитает дать поручение нам, чем еще раз попасть в такую ситуацию!

— Да как ты со мной разговариваешь? — возмутился капитан, но приказал следовать за ним.

Они подошли к подножию огромной круглой башни, когда его окликнул мужчина с кожаной папкой под рукой.

— Епископ желает с вами поговорить, капитан фон Заунсгейм, — сообщил он, обводя взглядом двух девушек. — Что вам здесь надо?

Капитан все услужливо объяснил, забыв при этом упомянуть о сомнительном происхождении девушек. Секретарь — по крайней мере, он так выглядел — скорчил кислую мину.

— Об этом нужно сообщить епископу и сначала получить его согласие!

— Зачем? — поинтересовался капитан и упрямо выставил подбородок. В этот момент он казался более сильным и угрожающим, чем тощий писарь. — Пленники в крепости находятся в моем ведении.

Секретарь напыжился, но рядом с закаленным в боях мужчиной все равно выглядел жалко.

— Только епископ имеет власть над всем и каждым в своей крепости! И только ему решать, что будет с пленником и как с ним обходиться.

Девушки переводили взгляд то на одного, то на второго, слушая перебранку мужчин, которые, очевидно, терпеть не могли друг друга.

— Я иду к епископу, и я ему расскажу, как вы пренебрегаете его доверием! — Тощий немного отступил, будто боялся удара, но капитан фон Заунсгейм только засмеялся.

— Ну, хорошо, я пойду с вами. Я не упущу возможность увидеть ваше поражение, — и добавил, обращаясь к девушкам: — Подождите меня здесь.

Какое-то время после ухода секретаря и капитана девушки не двигались с места, но затем решились обойти башню. Элизабет чувствовала себя слабой и больной. Ей было так плохо, что, казалось, в любой момент может стошнить. В голове стучало, мелькали смутные картины, голоса, перекрикивая друг друга, смешивались в какофонию.

— Эй! Что с тобой?

Элизабет тряхнула головой, чтобы разогнать видения.

— Все в порядке, правда! Что ты сказала?

— Я жаловалась, что это все долго тянется, и предложила поставить спорщиков перед свершившимся фактом.

— Ты хочешь, чтобы мы сами отдали корзину советнику? — У Элизабет перехватило дыхание.

Грет посмотрела на прилегавшую к главной полукруглую башню, на которую указывала Элизабет.

— Да!

Элизабет сглотнула.

— Не знаю, простят ли нам это.

— Но нам не известно, кто выйдет победителем конфликта. Готова поспорить, что злобный секретарь не позволит нам передать корзину в случае своей победы!

— Наверное, ты права, — выдавила Элизабет, одно воспоминание о нем усиливало ее тошноту.

— Тогда пойдем! — Грет взяла корзину и проскользнула внутрь башни. Узкая винтовая лестница вела к площадке, откуда деревянные ступеньки поднимались к мостику, опоясывавшему здание, который они видели с улицы. Во время войны там располагались стражник, следивший за перемещениями врагов, и горнист, а в мирное с помощью горна сообщали о завершении ночного покоя, обеде или отходе ко сну. Внизу, там, куда попали девушки, находился вход в темницу.

Элизабет дрожащей рукой указала на круглое отверстие в полу.

— Здесь.

Грет опустилась на колени и наклонилась.

— Я ничего не вижу. Принеси лампу со стены.

Элизабет глубоко вдохнула и поднесла к отверстию зажженную лампу.

— Советник Майнталер? Вы там внизу? — крикнула она.

Некоторое время было тихо, но затем голос приглушенно произнес:

— Да, я здесь, — и печально добавил: — где мне еще быть? Ты кто?

— Это Элизабет и Грет.

— Элизабет? — повторил он недоверчиво.

— Да, Элизабет, Лиза из борделя у еврейского кладбища. Вы меня не помните?

— Разумеется, я тебя помню, но что ты здесь делаешь?

— Мы принесли еду и одежду, чтобы облегчить вам плен. Сегодня Рождество, разве вы не знаете?

Грет нашла веревку и уже привязывала корзину. Медленно они спустили корзину через дыру, пока она не коснулась дна.

— Рождество, — повторил советник.

В темницу попадало мало света, но Элизабет показалось, что он очень похудел. Его одежда превратилась в лохмотья. Дрожащими руками он достал еду, вино, одежду и одеяло.

— Ты уверена, что вы не ангелы, которых прислал мне Господь, чтобы придать мне мужества?

— Нет, мы не ангелы, вам это известно, — засмеялась Элизабет. — Ваша семья передает вам подарки, потому что их приход сюда сопряжен с опасностью.

Советник громко всхлипнул, быстро надевая чистую рубашку и камзол.

— Нам нужно идти, — напомнила Грет и вытянула пустую корзину наверх. — Получится нехорошо, если нас здесь застанут. Чего доброго, еще заберут у него вещи!

Элизабет неохотно кивнула.

— Желаю вам всего доброго и Господнего благословения в праздник. Мы будем молиться, чтобы епископ одумался и отпустил вас.

— Да, помолитесь, — согласился советник. — И скажите моим детям, чтобы не теряли надежды. Я их люблю и скоро к ним вернусь!

Девушки обменялись с ним парой слов на прощание и поспешили вниз по винтовой лестнице. У входной двери Элизабет внезапно натолкнулась на капитана.

— О, извините!

— Что вы здесь делаете?

Элизабет и Грет постарались не показывать, что они виноваты. Грет спрятала пустую корзину под платье. Капитан пришел не один. Вместо худощавого писаря он привел несколько вооруженных мужчин.

Что это значило? Он хотел арестовать их и бросить в темницу к советнику? Но они не сделали ничего незаконного! Или, по крайней мере, ничего такого, что каралось бы так сурово!

— Епископ Иоганн фон Брунн в своей бесконечной милости решил освободить из-под стражи советника Майнталера.

— Что?! — одновременно выкрикнули девушки и недоверчиво уставились на капитана. Он решил жестоко подшутить над ними?

Но он кивнул с серьезным выражением лица и протянул им заверенный печатью документ.

— Сегодня Рождество! Праздник милости и прощения. Как и Господь, наш епископ решил воспользоваться праздником, чтобы показать городу, что он милосердный правитель и город несправедливо от него отвернулся.

— Меня сейчас стошнит, — произнесла Грет едва слышно.

Элизабет наступила ей на ногу. Хотя она была того же мнения относительно чувства справедливости и великодушия епископа, но все же это был неподходящий момент для того, чтобы высказывать такие нелицеприятные мысли о епископе в его крепости.

— Когда его отпустят? — спросила Элизабет.

— Прямо сейчас. Я как раз направляюсь в башню, чтобы поднять его наверх. Если хотите, можете подождать здесь.

Элизабет кивнула.

— Да, мы проводим его до города.

Им не пришлось долго ждать, пока стражники выведут советника из башни. Ганс Майнталер, жмурясь, остановился у входа. В лучах яркого солнца зимним днем он выглядел еще более жалким, чем казалось в темнице. Несмотря на чистую рубашку и новый камзол, муки тюремного заключения были отчетливо видны на нем: грязные щеки запали, волосы и бороду не подрезали и не мыли, наверное, с августа. Одежда болталась на его истощенном теле. Кожа на не покрытых грязью участках приобрела нездоровый желтоватый цвет. Неуверенно ступая, Ганс Майнталер приблизился к девушкам, двумя руками прижав к груди документ об освобождении.

— Не знаю, как вам это удалось, но Бог вознаградит вас за это, — сказал он дрожащим голосом.

Элизабет подхватила его, когда он споткнулся. Как же он похудел!

— Мы ничего не сделали. Епископ помиловал вас.

— Идите уже, — резко сказал капитан, заметив на пленнике чистую рубашку и прикрытую корзину, которая казалась на удивление легкой.

Девушкам не нужно было дважды повторять. Они с двух сторон взяли Ганса Майнталера под руки и повели его в Вюрцбург. Лишь дойдя до его дома, они отступились.

— Бог порой выбирает странные пути, — сказал он, его глаза были влажными. — Сегодня он использовал двух падших ангелов. Я благодарю вас от всего сердца и никогда об этом не забуду. — Замявшись, он посмотрел на входную дверь. — Здесь мы должны попрощаться, вы понимаете?

Элизабет и Грет кивнули.

— Ну, конечно. Желаем вам и вашим близким веселого праздника.

— И он у нас будет. Да, будет! — сказал он и с облегчением рассмеялся.