Мадам оказалась права. Когда весна близилась к концу, Элизабет уже привыкла к жизни в борделе. И хотя она обслуживала клиентов равнодушнее, чем другие девушки, которые иногда даже получали удовольствие от общения с мужчинами, теперь она не испытывала былого отвращения от прикосновения к ним и запах их липких выделений больше не провоцировал у нее рвотные позывы. Она позволяла себя целовать и гладить свою грудь, сохраняя при этом приветливое выражение лица. Элизабет даже научилась улыбаться, хотя и неискренней улыбкой, не согревающей сердце и душу. Она делала то, что приказывала мадам, и лишь иногда чувствовала боль, когда мужчины проникали в нее. К счастью, Элизабет в основном обслуживала только одного клиента за ночь, хотя другим девушкам приходилось три или даже четыре раза подчиняться похоти мужчин. Утром за завтраком они выглядели больными и жаловались. Эльза давала им мазь и, недолго выслушав жалобы, призывала к порядку своих протеже.

— Это ваше место, и вы должны выполнять свои обязанности. Неужели вы думаете, что ремесленники или виноградари на работе мед пьют? Или прачки и служанки? Что им не бывает больно? Многие света белого не видят, им даже есть нечего! А у вас достаточно еды, есть крыша над головой, вы не мерзнете. Так что прекращайте причитать!

На следующий день мадам позвала к себе Элизабет и дала ей маленькую губку и закупоренную глиняную бутылочку. Вынув пробку, Элизабет почувствовала знакомый резкий запах уксуса и трав.

— Что это?

— Надеюсь, это поможет тебе избежать беременности.

— Что?

Только сейчас Элизабет вспомнила об этой опасности. Пастор предупреждал, что последствием греха могут быть дети. Почему у людей все не так, как у животных? Только потому, что они вершина божьего творения?

— Каждый вечер ты будешь смачивать губку жидкостью из бутылочки и вставлять ее во влагалище так глубоко, как получится.

На глаза Элизабет навернулись слезы.

— В этом нет ничего страшного! Моли Бога, чтобы ты еще не была беременна, иначе все будет намного сложнее и опаснее для твоей жизни. Я несу ответственность за тебя и за других девочек, и я должна следить за тем, чтобы с вами ничего не случилось. Разве ты хочешь забеременеть от одного из этих мужчин?

Элизабет провела ладонью по лицу и тяжело вздохнула.

— Нет, — сказала она.

— Ну, тогда следуй моим указаниям и не забывай об этом. Прежде чем лечь спать, ты можешь достать губку и помыть ее. Поняла?

Элизабет кивнула, хотя при одной только мысли об этом ей стало плохо. Наконец она вспомнила запах. Он ударил ей в нос, когда она впервые проснулась в борделе, потому что старые простыни пропитались им. Грязные простыни источали этот запах, перемешанный с другими, принадлежащими посторонним мужчинам.

Она быстро закрыла бутылочку. С отвращением повертела губку в руках, убрала ее в маленькую коробочку, выданную для ее вещей.

Эльза ласково похлопала ее по щеке.

— Выше нос, моя девочка. Все не так мрачно, как тебе кажется. А теперь улыбнись, и пусть Жанель немного накрасит тебе щеки. Ты не должна выглядеть как смерть, когда придут наши гости. Я подыщу тебе такого, который не будет слишком много от тебя требовать. Ты справишься!

Мадам была так изворотлива, что ей удавалось не сломить Элизабет. Она держала ее в поле зрения и не поручала клиентов с необычными предпочтениями. Она понимала, что если на Элизабет слишком давить, то душа ее закроется и останется только красивая женственная оболочка, готовая выполнять приказы, но не способная по-настоящему жить. Это было не то, что здесь искали мужчины. Безучастные в постели бабы, с мрачным видом пялящиеся в потолок, у них есть и в собственных спальнях. И когда они после напряженного рабочего дня приходят в бордель, то хотят выпить и поиграть, посмеяться и пошутить, немного пошалить, как дети, и — проявив во всей полноте свое желание — убедиться в том, что они также доставили девушкам наслаждение и заплаченные за это восемь пфеннигов стоили того.

Вскоре Элизабет стала относиться к мадам с уважением и без неприязни. Она изучила ее сильные и слабые стороны и научилась вести себя так, чтобы не вызывать гнев хозяйки, с легкостью дающей волю своим рукам — в ярости ей ничего не стоило схватить ремень или кнут. Другие виды наказаний заключались в том, что девушки лишались еды или должны были ночью спать на полу без одеяла. Однако Эльза была настолько практична, что не налагала такое наказание в морозные зимние ночи. Какая ей польза от простуженной шлюхи?

Рыцарь Филипп фон Танн, лишивший Элизабет невинности, снова и снова приходил к ней, когда бывал в городе. Иной раз, насытившись ею, он еще долго сидел с ней, попивая вино, и рассказывал о своих трудностях с многочисленными кредиторами, о ссорах в семье и о замке, в котором вырос.

— Только не думай, что я, как наивная девчонка, тоскую по старым стенам замка Майнунген, — сказал он однажды вечером.

Элизабет надела рубашку и села возле него с вином.

— Почему вы покинули замок? Разве вы не сможете туда вернуться, когда почувствуете, куда зовет вас сердце? — Девушка тяжело вздохнула: если бы она только знала, о чем тоскует ее сердце! Она бы ни секунды не сомневалась.

Филипп засмеялся и, обняв ее, поцеловал в шею. Элизабет не отпрянула.

— Ты такой невинный ягненок. Я не могу вернуться назад, потому что у нас предательски отняли замок и город.

Элизабет удивленно посмотрела на него.

— Что? И вы знаете, кто это сделал? В нашем государстве бесчестные рыцари объединяются с разбойниками с большой дороги, чтобы нападать на торговцев и дворян. Разве вы не можете попросить о помощи епископа?

Молодой человек икнул и поцеловал ее еще раз.

— Как в это заведение попала такая наивная душа? — воскликнул он. — Самый главный разбойник это наш епископ, а его подельники с большой дороги — рыцари фон Тюнген и фон Кастель, а также графья фон Генеберг и фон Вертгейм.

— Епископ выгнал вас из вашего замка?

— Да, но не из нашего родового поместья, — добавил дворянин. — Три замка над Даном все еще принадлежат семье. У нас также есть все права на замок Майнунген. Если бы епископ придерживался хотя бы одного из своих соглашений, жители Майнунгена не приняли бы решение прекратить ему подчиняться! Епископ фон Брунн обвинил нас в том, что мы незаконно отняли у него город. Мы, господа фон Танн, дворяне старейшего франконского рода! Мой предок еще при Фридрихе Барбароссе служил гофмейстером, и вот приходит епископ, родом из убогой эльзасской семьи, и заявляет, что мы отняли у него замок и город! При этом он заложил основную часть епископства и разбазарил деньги на охоту и банкеты. Он даже не выплатил проценты. И как он впредь может требовать повиновения?

С каждым предложением его голос становился все громче. От волнения краска ударила ему в лицо. Элизабет не знала, что сказать. Как она могла решить, кто прав? Может, причиной того, что Филипп так резко осуждал правителя Иоганна фон Брунна, была озлобленность? Девушка еще налила ему хорошего вина и села рядом.

— Как епископу это удалось, я имею в виду, как он отнял у вас замок?

— Ну как? — фыркнул Филипп, выпив. — Собрав войско, он отправил его к замку Майнунген в мое отсутствие, велев ночью взобраться по крепостной стене и открыть ворота. Воины епископа взяли под стражу моего кузена Буркхарда, его супругу и детей, а также мою сестру, как раз находившуюся в замке со своим супругом. Затем они продвинулись дальше по городу, вынудив совет открыть им ворота и выдать ключи.

Взяв его за руку, Элизабет обеспокоенно спросила:

— Ваши родственники на свободе?

Филипп кивнул.

— Да, с тех пор прошло несколько лет. Женщин он вскоре отпустил, а за мужчин вымогал приличную сумму. Замок Майнунген с городом до сих пор находится во владении епископа.

Он выпил кубок до дна и поднялся. Двумя руками он обнял Элизабет и прижал ее к себе.

— Мы долго не увидимся. Рано утром я отправляюсь в Гейсберг, — он недовольно скривился. — Старшие братья вызывают на семейный совет. Думаю, они опять подыскали мне невесту с богатым приданым, семья которой не имеет ничего против младшего сына.

Он нежно поцеловал Элизабет в губы, и она почувствовала нечто вроде сожаления.

— Сохрани эту невинность в своих глазах до нашей следующей встречи, — сказал ей Филипп на прощание.

Ночью Элизабет снова снился каменный коридор с погашенными факелами на стенах и полоска света под дверью. Она решила идти очень медленно, чтобы не издать ни малейшего звука, но и в этот раз ей не удалось продвинуться вперед. Это было сумасшествие! Чем больше она старалась, тем тяжелее ей было. В этот момент девушке хотелось все бросить. Она устала и совершенно выбилась из сил. Ей бы очутиться в теплой постели и уснуть.

Но нет, ей нужно к этой двери! Шаг за шагом она шла к цели. Сначала она слышала только свое дыхание, но затем ее ухо уловило приглушенные, шепчущие голоса. Элизабет, протянув руки, коснулась деревянной двери: старой и шероховатой. Пальцы скользнули по железному кольцу. Голоса манили ее. Невозможно было разобрать слова. Только шелест и монотонная напевная речь, будто щебетанье птички вдали. У девушки на лбу от страха выступил пот, но она прижалась ухом к двери. Однако двери больше не было. Что с ней произошло? Все растворилось в тумане. Она упала. Сон ускользнул от нее и рассеялся.

— Пойдешь со мной на Домштрассе? — как всегда, нараспев спросила Жанель на следующее утро.

— С удовольствием, если мадам не будет против.

Элизабет подняла глаза и вопросительно посмотрела на Эльзу, которая сидела на улице со своими подопечными и штопала рубашки, потому что всегда было что починить. А если не было, то можно было обшивать платья каймой.

— Я пойду с тобой! — вскрикнула Марта. Она быстро отбросила рубашку, которую как раз обшивала, на стол. — Это решено!

— Возможно, Жанель хочет пойти с нежной Лизой, а не с такой язвой, — заметила Грет. Анна украдкой засмеялась. Марта потянула Анну за каштановую косичку и пнула Грет, успевшую уклониться от удара, не поднимая глаз от шитья.

— Если ты и дальше будешь так себя вести, то вообще сегодня никуда не пойдешь! — прикрикнула мадам на Марту. — Тебе многое сходит с рук, потому что ты лучшая кобыла в моем хлеву, но и тебе я не позволю сесть мне на шею! Ты поняла меня?

Марта, бросив на нее ревнивый взгляд, опустила глаза и произнесла дрожащим голосом:

— Да, мамочка.

— Ей надо научиться держать язык за зубами, — прошептала Анна на ухо Эстер, так что Элизабет и Марта наверняка это услышали. — Она уже здесь не самая красивая. Лиза ее превзошла! Только присмотрись, как мужчины каждый вечер на нее пялятся!

Это была правда. И хотя Элизабет, конечно же, не хотела быть такой уродливой, как Эстер, ей этот комплимент был неприятен. Она не стремилась ни к тому, чтобы слишком нравиться мужчинам, ни к тому, чтобы вызывать нарастающую с каждым днем ревность Марты. Марта не упускала возможности повраждовать, от нее не ускользало даже самое мелкое прегрешение Элизабет, о которое можно было поточить свой злой язык. И, конечно же, она никогда не забывала, как бы невзначай, докладывать мадам о любом нарушении правил. Нет, от привилегии быть самой красивой шлюхой в борделе Элизабет с удовольствием отказалась бы!

— Вы можете пойти втроем, — прервала ее мысли мадам.

На лице Жанель появилось разочарование.

— Не задерживайтесь и смотрите ничего не забудьте! — как всегда, напутствовала хозяйка, прежде чем отпустить своих протеже. Девушки послушно кивнули, подхватили плетеные корзины и, подобрав юбки, торопливо пошли в город.

Как же хорошо было хоть на какое-то время улизнуть из-под зоркого ока мадам! Был прекрасный летний день, ласковое солнце сияло на небе. Жанель и Элизабет не снимали чепчиков, а Марта распустила свои красивые волосы, и они тяжелыми волнами упали ей на плечи. Девушки не стали надевать на рынок свою яркую вызывающую одежду, привлекавшую по вечерам клиентов. Их платья и чепчики были скромными, потому что совет запретил им всяческие украшения в общественных местах.

Это относится ко всем открыто предающимся разврату женщинам. Они должны отличаться от порядочных женщин, поэтому им запрещено носить роскошные платья, вуали, кораллы и шитье золотом, а также серебряные украшения.

Шлейфы и длинные плащи также были под запретом. Чтобы не возникало никаких сомнений, шлюхи пришивали к платью желтую ленточку. Таким образом, каждому порядочному бюргеру сразу было понятно, с какой женщиной он имеет дело. Поэтому неудивительно, что большинство встречных бюргеров пристально смотрели на них. И если женщины отступали и перешептывались друг с другом, то мужчины бросали на них похотливые взгляды и выкрикивали вслед сальные шутки. Даже стражники у Плайхахских ворот подмигнули им. Одного из них Элизабет пару раз видела в борделе. Это был неотесанный мужик с красным носом, определенно сломанным прежде. Преградив Марте дорогу, он положил ей руку на талию.

— Поцелуй меня, красавица, иначе я не смогу тебя пропустить.

— Отстань от меня, иначе будешь должен мне два пфеннига, — ответила Марта, однако улыбнулась ему, и ее голос звучал лукаво. Лицо ее сияло, но, когда она отвернулась от него, снова стало угрюмым, как обычно. Превращение было потрясающим.

— Будто солнце внезапно спряталось за темной тучей и его лучи и тепло вдруг исчезли, — тихо сказала Элизабет своей подруге Жанель.

Француженка кивнула.

— Да, для нас у нее в запасе только ругань. Но если речь идет о деле, то в мгновение ока она превращается в благосклонную королеву. Она в любой момент могла бы примкнуть к бродячим артистам и выступать с ними!

Марта нахмурилась, и ее лицо стало еще более мрачным.

— О чем вы там шепчетесь? Снова обо мне сплетничаете?

Жанель покачала головой.

— Нет, мы не сплетничаем, нам бы совесть не позволила. Мы говорим чистую правду! — Она ухмыльнулась так, что можно было увидеть щель между ее зубами.

Марта угрожающе подняла руку, но Жанель спряталась за Элизабет.

— Спасибо, мои щеки достаточно красные!

Марта отвернулась и быстро зашагала вперед, обогнав девушек.

— Мне кажется, что она с каждым днем брюзжит все больше, — сказала Жанель, вздохнув. — И чаще дает волю рукам.

Элизабет посмотрела на узкую спину Марты.

— Я знаю ее не так хорошо, как вы, но когда я ее вижу и слышу ругань, мне становится ее жаль.

— Что? — недоверчиво воскликнула Жанель. — Тебе ее жаль? Думаю, она тебе еще недостаточно пощечин надавала или мало прошлась своими когтями по волосам.

— Да нет же, мне кажется, что должна быть причина такого поведения.

— Может быть, все дело в том, что она неблагодарная сварливая шалава? — предположила Жанель.

Элизабет улыбнулась, хотя ей было грустно.

— Нет, что-то мучает ее, и она вымещает на нас свои страхи и боль. За минувшие дни она мало спала.

Жанель не стала спрашивать, откуда это Элизабет известно.

— Как и ты, — тихо добавила француженка. — Ты так и не прижилась у нас.

Элизабет вздохнула.

— Возможно, мне этого не хочется.

Тем временем Марта поравнялась с еврейским кладбищем и остановилась. Подбоченившись, она угрюмо взглянула на своих попутчиц.

— Вы сегодня дойдете? Мамочка сказала, чтобы мы не мешкали.

— Да, только нет причин торопиться, чтобы прийти раньше времени, — возразила Жанель.

— Такой чудесный летний день, — добавила Элизабет.

Однако ее слова тоже не вызвали улыбку на лице Марты. Это удавалось только готовым раскошелиться мужчинам.

Жанель демонстративно отвернулась от Марты, рассматривая строящуюся часовню Святой Марии слева от нее. Здесь планировался большой храм. Тем не менее церковь для жителей Вюрцбурга строилась пятьдесят лет, она должна была вывести тот греховный след, который здесь оставила синагога, — во всяком случае так однажды выразился совет. Сегодня здесь велись лишь незначительные работы, и окруженные строительными лесами стены и арки не привлекали внимания. Да, с тех пор как большие ворота были завершены и зодчие покинули Вюрцбург, строительство продвигалось очень медленно.

Жанель повернулась к наполовину разрушенным домам, расположенным по другую сторону. Порыв ветра принес зловоние от соединяющейся с рекой Кюрнах канавы, в которую выбрасывались отходы.

— Советник, которого я вчера обслуживала, сказал, что все старые еврейские дома должны быть снесены, так чтобы вокруг часовни Святой Марии образовалось свободное место. Многие евреи больше не живут в городе. Кроме того, епископ продал еврейское кладбище мяснику Венцелю и его супруге Агнес.

Элизабет посмотрела на нее.

— Что? Он просто взял и продал еврейское кладбище? Но зачем? Как он посмел!

Жанель пожала плечами.

— Говорят, епископ задолжал Венцелю девятьсот гульденов и таким образом расплатился. Он закладывает всевозможные деревни, мельницы, таможни, одним словом, все. Почему бы ему не отдать ненужное еврейское кладбище?

— Это неправильно, — не отступалась Элизабет.

— С ними всегда несправедливо поступали, — кивнула Жанель. — Всегда так было. Сначала правители обещали их защитить, а затем использовали по своему усмотрению.

Что-то зашевелилось в сознании Элизабет, в ней проснулась ярость. Она увидела себя, меряющей большими шагами залу. Ее руки энергично жестикулируют, растрепавшиеся волосы падают на лицо. И вдруг она видит его. Его силуэт выходит из тумана. На нем узкие шоссы[1]Длинные чулки, которые крепились к набрюшнику (нижнее белье). Позже вместе с гульфиком они превратились в штаны. (Здесь и далее примеч. ред.)Длинные чулки, которые крепились к набрюшнику (нижнее белье). Позже вместе с гульфиком они превратились в штаны. (Здесь и далее примеч. ред.)
из шелка и широкая накидка, которая собрана по придворной моде в многочисленные складки на талии ремнем, украшенным золотом. Он поднимает руки и прижимает к ее разгоряченным щекам. Они прохладные, но вспомнить его лицо не удается. Зато она отчетливо слышит его голос.

— Моя маленькая вспыльчивая девочка. Ты ангел мести бедных, угнетенных и бесправных. В один прекрасный день тебя провозгласят святой и ты будешь сидеть на небе рядом с Богородицей.

— Не издевайся, — рассердилась Элизабет. — Это несправедливо!

— Возможно, — сказал молодой человек. — Но ты должна понять, что на земле не может быть подходящего для всех рая. Деньги были нужны для похода в Богемию. Император потребовал оружие, лошадей и повозки. Было бы справедливо снова повысить налог для бюргеров Вюрцбурга? Пошлину на вино? Обложить налогом рынки? Или каждый дом? Заложить еще больше деревень и замков и таким образом еще больше повысить для монастыря бремя расходов на выплату процентов? Что справедливо? Я не говорю, что он прозорливый и хороший правитель, но он избранный капитулом епископ и все должны подчиняться его решениям.

Элизабет посмотрела на своих подруг.

— Да, наш епископ Иоганн фон Брунн тоже не сдержал слово. Он предоставил всем евреям в епископстве свободу действий, но ничего не сделал, когда всего год спустя император Сигизмунд потребовал с каждого еврея по гульдену. А вернувшись из похода против гуситов, велел взять вюрцбургских евреев под стражу, чтобы выжать из них шестьдесят тысяч гульденов! — почти выкрикнула она, опустив руки в изнеможении.

Образ молодого дворянина все еще четко стоял перед глазами. Кто это? Где она его встречала? Как он связан с все чаще повторяющимся кошмаром о каменном коридоре? Имел ли он какое-то отношение к голосам за дверью, которые она не могла узнать, как бы ни старалась?

— Откуда ты это знаешь? — озадаченно спросила Жанель.

Марта уставилась на нее, и на лице у нее появился интерес и некоторое недоверие.

— А я думала, что ты потеряла память и даже не помнишь, кто ты.

Элизабет опустила голову и кивнула.

— Да, это так. Сама не знаю, откуда я это взяла, но уверена, что так и было.

С сияющими глазами Жанель взяла ее под руку.

— Это правда! Так и было. Это действительно хороший знак, что ты начала вспоминать. Скоро ты все вспомнишь!

— Да, возможно, — подавленно ответила Элизабет.

Она вовсе не хотела все вспоминать. Как будто там, за дверью, ее поджидал ужас, и голос шептал ей: «Однажды ты еще захочешь вернуться в неведение!»

Внутри города давно ничего не выпекалось, по причине огнеопасности пекарни были перенесены в предместья Хаугер и Занд. Только у пекарни капитула было разрешение в порядке исключения. Девушки купили здесь калач за три пфеннига и две булки.

Как им и было поручено, также они приобрели капусту и лук на овощном рынке, забрали сапоги Эльзы у башмачника, а на Гефнергассе захватили два глиняных кувшина и несколько простых кубков вместо разбитых этой ночью. Жанель не могла удержаться, чтобы не потратить одну из ее немногочисленных монет на булочку с корицей. Она отломила кусок и протянула подруге.

— Спасибо, ты очень добра, но ты не должна тратить на меня достающиеся тебе с таким трудом деньги, — отказалась Элизабет.

Жанель закачала головой так, что ее чепчик сполз.

— Нет, я не должна. Но разве можно их потратить приятнее, чем на сладости, которыми можно поделиться с подругой?

Элизабет на глаза навернулись слезы, когда она взяла выпечку. Жанель откусила кусочек, закрыла глаза и с удовольствием прожевала. Прежде чем откусить второй раз, она бросила взгляд на Марту, которая со скрещенными руками и отрешенным лицом остановилась немного в стороне. Жанель вздохнула, отломила еще кусочек от своей булки и протянула его Марте, но та даже не пошевелилась.

— Оставь себе, — прошипела она. — Мне не нужны твои подачки. Если мне захочется сладкого, у меня самой есть монеты!

Она развернулась и пошла к мясным рядам. Там она купила кости и сало, когда обе девушки ее догнали. Жанель, облизывая липкие пальцы, заметила:

— Наверное, у Бога действительно был не самый удачный день, когда он тебя создал!

Элизабет подумала, что Марта опять начнет ругаться и даст Жанель пощечину, но та на мгновение замерла, ее глаза заблестели.

— Вероятно, так и было, — пробормотала Марта. — Он даже не смотрел, что делает.

Элизабет и Жанель переглянулись. Но прежде чем Элизабет подошла к Марте, та отвернулась и, как обычно, резко бросила:

— Пойдемте уже, наконец, копуши! Мамочка выругает нас всех, и вы в этом будете виноваты!

Она была не так уж неправа. Едва они миновали последние дома, расположенные возле церкви Святой Гертруды, как увидели перед дверью мадам со скрещенными на груди руками.

— В городе невероятно много народу! — крикнула Жанель, еще не поравнявшись с этими крепкими руками.

— Да, невероятно! — повторила мадам и нахмурилась. — Давайте заходите, вы трое. Вы все купили, что я вам поручала?

Девушки, покачав головой, показали мадам свои корзинки.

— Сколько потратили?

Какую бы сумму они ни назвали, результат был один. Так повторялось каждый раз. Эльза драматично вздохнула, попричитала из-за высоких цен и до последнего пфеннига пересчитала протянутую Мартой сдачу. Девушки уже хотели ускользнуть от нее, как вдруг она недовольно произнесла:

— Не хватает одного пфеннига. Где он?

Хозяйка посмотрела на отдавшую ей деньги Марту. Элизабет и Жанель переглянулись. Когда речь шла о деньгах, Эльза не шутила. Даже из-за одного пфеннига она могла очень разозлиться.

Марта закрыла глаза.

— Откуда мне знать? Что ты на меня смотришь? Я его не брала! Спрашивай остальных.

— Ты неблагодарная наглая стерва! — рассердилась Эльза. — Я тебя кормлю, одеваю, забочусь о том, чтобы у тебя была работа, а ты вот так меня благодаришь!

— Оно и видно. Ты обращаешься с нами как с рабами, продаешь нас и набиваешь свой кошель, и если мы сдохнем, тебе будет все равно.

Мадам жадно хватала ртом воздух, Элизабет и Жанель вжали головы в плечи. Что случилось с Мартой?

— Как ты со мной разговариваешь? — закричала мадам и ударила ее по лицу.

Марта порылась в поясной сумочке и, достав один пфенниг, бросила его к ногам мадам. Забежав в дом, она упала на кровать и с головой укрылась одеялом.

Мадам смотрела ей вслед разинув рот, вид у нее был скорее удивленный, чем рассерженный.

— У нее скоро критические дни. Вот увидите!

На том и порешили. Перед уходом домой Эльза велела Жанель и Элизабет подготовить овощи для супа и поставить котел с костями и травами.