о «казахских казаках» атамана Анненкова

К утру следующего дня ребята подошли к Семипалатинску. Небольшой городок в казахстанской степи был обнесен, с северной стороны колючей проволокой — все это напоминало какой-то жуткий концлагерь, пересекать территорию которого можно было только по крайней необходимости и под дулами трехлинеек. На подходе к городу у Коли Козлова в голове промелькнула мысль: «Зря мы сюда приперлись. Ничего нас тут хорошего не ждет». О том же подумала и Джамиля, сильнее прижавшись от страха к своему возлюбленному, но никто из них озвучить свою мысль не решался.

Солдат в черной черкеске с красным башлыком за спиной встретил их недружелюбно.

— Стой! Кто идет?

— Мы из Бухарского эмирата, солдаты Императорской армии, — отчеканил Никита.

— Ну и какого лешего вам здесь надо?

— Нам нужен атаман Анненков, как его найти?

— Ишь, чего захотел. А черта лысого тебе не надо?

— Ты не хами. Сказано — веди нас к атаману, — выступил вперед Козлов. По воинственному настрою парня собеседник понял, что тот не шутит. Он окликнул кого-то из заставы, и минуту спустя бригада в сопровождении Джамили и под ружейными дулами двинулась под конвоем через город. Козлов про себя отметил, что не так уж он был и неправ.

На первом же дереве, что встретилось им на пути, были прибита табличка следующего содержания: «Всякий партизан имеет право расстреливать каждого, не служившего в моих частях, без суда и следствия. Анненков». Так атаман «дружелюбно» встречал любого гостя — будь он из красных или из белых, каждый должен был понимать, что атаман более всего ценит собственное спокойствие и потому ни в ком здесь не нуждается.

— Предупреждаю сразу, — сказал Никита командиру, — что наш собеседник воевать не большой любитель. Его много раз в ходе войны требовали с частями на Западный фронт, но он всякий раз находил предлог уклониться — он здесь царь и бог, у него тут своя империя, и оставлять ее даже на несколько дней не входит в его планы. Посему рекомендую выдумать некий сценарий, который заставит его начать вооруженное наступление на РККА.

— Странно, по словам Фрунзе следовало так, что он чуть и не герой сопротивления…

— Увы. Он предпочитает вооруженному сопротивлению вооруженные грабежи.

— Ну это мы вмиг прекратим, такую практику!

— Я не был бы так уверен на твоем месте…

Наконец подошли к большой избе в центре городка. По дороге ребята ловили на себе взгляды — казаки Анненкова смотрели жадно, надменно, нагло, а местное население — испуганно. Позже ребята поймут, почему…

Над большой пятистенной избой развевался анненковский флаг с черепом и костями, кругом бродили солдаты в черкесках с красными башлыками — по атрибутике Никита понял, что они на месте.

Минуя предбанник, попали они и к самому атаману. Высокий, по-казацки статный, некогда — герой Великой войны, он сидел в черной черкеске с погонами генерал-майора, увешанный орденами, и потягивал чай из блюдца.

— Позвольте представиться, гвардии подполковник Савонин, — общение с сыном не прошло для Валерия даром, он хорошо вживался в роль.

— Привет, — не поднимая на него глаз, отвечал молодой генерал. Посетители хотели было усесться, но были остановлены властным жестом хозяина кабинета. — Ничего, постоишь. Ну и чего, говоришь, пожаловали?

Савонин-старший пожал плечами. А младший невольно восстановил в памяти биографию их собеседника.

Некогда примерный кадровый офицер, он мог кое-чем и похвастаться. В 1906 году окончил Одесский кадетский корпус, затем в 1908 году — Александровское военное училище, после чего был выпущен хорунжим в 1-й Сибирский казачий полк, который был расквартирован в Джаркенте, на должность командира сотни.

С началом Первой мировой войны переведён в 4-й Сибирский казачий полк (г. Кокчетав) в чине сотника. В августе в мобилизационном лагере в результате бытового конфликта на почве неуставных отношений рядовые казаки убили подъесаула Бородихина. Анненков лично донёс о случившемся сибирскому войсковому атаману. На требование от прибывшего с карательной экспедицией генерала Усачёва назвать зачинщиков и лиц, причастных к убийству офицеров ответил отказом, заявив, что он офицер, а не доносчик. 13 августа под Кокчетавом были расстреляны 8 непосредственных участников убийства Бородихина, еще 20 человек были осуждены на каторжные работы. Вышестоящий окружной военно-полевой суд отменил оправдательный приговор низшей инстанции и приговорил Анненков к 1 году и 4 месяцам заключения в крепости с ограничением в правах. Отбытие наказания Анненкову заменили направлением на германский фронт.

В 1915 году — в составе 4-го Сибирского казачьего полка участвовал в боях в Белоруссии в районе Пинских болот. Попав в окружение, вывел остатки полка.

В 1915–1917 годах Борис Анненков командовал одним из т. н. «партизанских» отрядов, созданных по его инициативе. В ряде публикаций упоминается награждение Анненкова французским орденом Почётного легиона (из рук генерала По). Также был удостоен российских военных наград: ордена Святой Анны IV степени, Святой Анны III степени, ордена Святого Станислава II степени с мечами, Святой Анны II степени с мечами, солдатского Георгиевского креста с лавровой ветвью, а также благодарностей от командования. Высочайшим Повелением от 11 января 1917 года в должности подъесаула (капитана) награжден Георгиевским Оружием.

Отец меж тем «докладывал обстановку» генералу:

— Мы из Бухарского эмирата, там сломлено сопротивление Энвера-паши, и по сведениям Фрунзе они планируют на следующей неделе выдвинуться сюда, чтобы нанести массированный удар по вашим позициям. Тем более, что войско Дутова уже почти целиком разгромлено…

— Знаю, — отмахнулся Анненков. — Приползли сюда битые-перебитые. А нужны ли они мне здесь? У меня и своих ртов хватает, а в былые времена от этих оренбургских увальней снега зимой допроситься нельзя было! А как припекло — так вспомнили про Бориса! Ишь ты! Нет уж, на общих правах с населением я их тут расквартировал. Жировать да барствовать не будут боле! А ты, поди, тоже за тем самым ватагу свою привел?

— Никак нет. Мы пришли поддержать вас в военных операциях. Мы были на самых опасных участках фронта, проходили обучение за рубежом, имеем большой опыт и современное вооружение.

При последних словах Анненков вскинул брови.

— Эвона, вооружение! Это хорошо. Ну коли силу с собой привел, то гостем будешь. А не то — вмиг зароем. Много я тут этих отставных дутовцев к Духонину в штаб отправил! А ты кто таков будешь? — атаман посмотрел на Никиту. Отец выручил его:

— Это студент. Прибился с нами. Образованный. Жалко бросать, погибнет.

По Никите было видно, что он не солдат, потому версия отца показалась ему вполне приемлемой.

Анненков скептически взглянул на него:

— Ну что ж, дело твое. Пусть остается. С ним даже веселее. Ты вот студент, говоришь?

— Так точно-с.

— Значит, в стихах понимаешь?

— Немного. Как все.

— Послушай-ка вот, я тут написал, — атаман прокашлялся и начал:

— Ну? Что скажешь?

Никита с трудом сдерживал смех, чтобы иметь возможность дослушать розные и нелепые солдатские вирши до конца. Философски размышляя, подумал он, что, должно быть, солдаты всюду так себя ведут — сочиняют несуразные стихи и получают от этого удовольствие, но виду не подал и спокойно произнес:

— Стихи вполне достойные. В мирное время я бы непременно напечатал.

— Ишь ты! — расхохотался атаман. Дутый комплимент явно оказал ему честь.

Никита покосился на знамя Ермака в углу кабинета — оно принадлежало омским казакам и, по слухам, было украдено Анненковым. Юноша никак не ожидал увидеть знаменитую регалию гражданской войны своими глазами да еще так близко и не в музейных условиях.

— Куда это ты пялишься?

— Это знамя Ермака?

— А, оно родимое. Гордость моя, вишь…

— Но ведь оно же принадлежало омичам, тамошнему кругу.

— Я там в прошлом году воевал, — чтобы уйти от неприятного разговора о воровстве, которое и так создало атаману весьма неприглядную репутацию, хозяин кабинета поспешил сменить тему. — Ну так что, говоришь, красные скоро по нам ударят?

— Есть такие сведения…

— Добро. Объявим об этом на сходе.

Полчаса спустя дивизия в пятьсот штыков стояла как один у дверей штаба. Анненков стоял на крыльце и вещал:

— Братцы-казаки! Из Узбекистана, где сейчас, как известно, базируется большая часть Туркфронта красных, пришло известие о том, что готовится наступление на нас с вами! Мы должны превентивными мерами предотвратить натиск красных, сдержать его и отразить как это делали мы в самые кровопролитные минуты проклятой войны! Не посрамим же честь командиров и дедов наших!

Савонин окинул взглядом толпу — более разношерстного общества сложно было себе представить даже в условиях гражданской войны. Здесь были казахи, китайцы, уйгуры, сербы, чехи — только русских в меньшинстве. «Если это его «братья», то уж нам-то с ним явно не по дороге», — отметил про себя лейтенант, а когда тот закончил свою короткую речь, которая, казалось, служила просто стартовым свистком для кровожадных солдат, обратился к атаману:

— Что Вы намерены предпринять?

— Есть тут у нас деревня недалеко, Андреевка. Так вот стоит хоть одному красному носу появиться в здешних местах, как вся деревня как один уже за него начинает воду мутить да агитировать. И потому сегодня же отправимся туда и предотвратим создание оплота красных!

— Это как?

Атаман хохотнул:

— Поехали с нами, увидишь!

Никита кивнул отцу. Тот согласился. В то же время несколько белых офицеров из войска атамана Дутова упорно отказывались ехать с атаманом. Подчиненные ему казаки притащили их на суд командира пред его ясные очи, которые он, видимо, для храбрости, уже успел залить водкой.

— Вот, батька, ехать с нами не хотят.

— Так… это почему?

— Мы офицеры, а то, куда вы нас тащите… Одним словом, мы там уже бывали, хватит…

— А я что, по-Вашему, за здорово живешь кормить вас здесь должен? Нет уж, любишь кататься — люби и саночки возить. Бери винтовки и марш с нами, а не то зараз к стенке прислоним!

— Почему они отказываются ехать? — спросил Савонин-старший, когда тех увели.

— А сволочь. Штабная крыса. Привыкли у Дутова подъедаться за красивые глаза. А чего ему — он добрый. Финансировала его ставка, развел там чинуш выше крыши, больше, чем комиссара у красных. Потому его, подлеца, и разбили так споро, что воевать-то никто из них толком не умел да и не хотел. Только жрать умели задарма. Ты бы выпил, кстати, а то ведь тоже с нами поедешь…

— Стоит ли?

— Гляди, — заговорщицки ухмыльнулся Анненков.

— А я выпью, — вызвался Никита, отхлебнув из предложенной Анненковым фляжки терпкой горилки. Атаман рассмеялся:

— Вот это я понимаю, казак настоящий. Ну будя, сбирайтесь зараз, через час выезжаем!..

Орава под командованием Анненкова влетела в Андреевку словно стая саранчи, которая уничтожает все на своем пути. И пусть солдат было не так много, но наводимый ими ужас заставил всех местных жителей попрятаться кого где — кто успел, скрылся дома, в куренях да избах, другие — в кустах, за деревьями да за заборами. Причина стала понятна позже. Стоило казакам ворваться в деревню и продвинуться чуть вглубь нее, как они стали рубить шашками и стрелять по всем, кто попадался им на глаза. Здесь не было ни единого комиссара, ни единого солдата РККА, и все же Анненков отдал приказ нещадно уничтожать местное население в пределах прямой видимости. А те были и рады стараться!

Равняясь с бегущими в ужасе крестьянами, солдаты рубили их, безоружных и совершенно не опасных, шашками, доставали пулями почем зря. Кого не удавалось убить — просто калечили. Особенно зверствовали казахи — не зря про них даже белогвардейская печать писала тогда в неприглядных тонах.

Вскоре этот бешеный бег был остановлен — и началось нечто невообразимое. Спешившись, солдаты стали не спеша заходить во дворы и избы и убивать уже там мирное население, которое не то, что не оказывало никакого сопротивления, но и искренне не понимало, за что их убивают. Отрубали руки, ноги, головы, занимались членовредительством…

В некоторых дворах — и Савонин это видел сам — влетали в дома как сумасшедшие и едва ли не на глазах мужчин насиловали их женщин, дочерей, матерей. Валерий хотел было оказать всему этому сопротивление, но Никита остановил его:

— Не надо. Убьют к черту.

До этого, даже принимая участие в сложных и опасных боевых операциях, Савонин не чувствовал страха быть убитым, а здесь он, боевой офицер спецназа ГРУ, этот страх испытал — дикие казахи были совершенно неуправляемы в приступах своего гнева, казалось, даже сам атаман им уже не указ. На минуту лейтенант подумал вдруг, что потому, наверное, Анненков и не выдвигается на боевые участки фронта, что просто не в состоянии контролировать свое войско!

В одном из дворов бывший дутовец, чуть ли не силой утянутый атаманом в карательную операцию, отказался убивать безоружных женщин и едва ли не покалечил казаха, который очень стремился изнасиловать хоть кого-то из присутствующих. Атаману донесли быстро — он прискакал к месту стычки спустя считанные минуты.

— Это что здесь такое, мать вашу?! — взревел он нечеловеческим голосом.

— Это разбой! Я отказываюсь принимать в этом участие! Я боевой офицер!

— А здесь тебе, значит, не война? А может, ты и атаману своему служить отказываешься?!

— Мой атаман — Александр Ильич Дутов!

— Ну и отправляйся тогда к нему! — в неистовстве атаман выхватил револьвер и уложил офицера. — Сжечь, — бросил он казахам, а уже несколько минут спустя по краям деревни заполыхали пожарища — то подчиненные атамана заметали следы своих преступлений. Савонин-старший был в ужасе и сказал сыну:

— Так вот почему ты выпил. Знал и потащил меня…

— Не забывай, что мы здесь далеко не на все можем повлиять. Помни слова Монстрова о том, что события сами нам подскажут, когда и во что вмешаться. И потом — даже если ты спрячешь голову в песок, реальная жизнь от этого не изменится и обстоятельства не перестанут быть такими, какие они есть. Идет война, льется кровь, и ты как военный человек обязан это понимать… С чем-то смирись, а где-то сопротивляйся!

— Кстати, когда это мы на ты перешли?

— Ах, простите, ваше благородие, господин полковник. Не прикажете ли так к Вам отныне обращаться? Ребятам сказать, чтобы тоже так называли?

Савонин хотел было прикрикнуть на парня, но что-то его остановило — в каких-то жестах, едва уловимых, что отпускал Никита, читался командиром он сам во времена шальной юности. Нечто незримое очень четко подчеркивало их связь, о природе которой знал пока только один…

Николай с Джамилей остались в городе — девушка сильно устала, и по решению командира они остались в дозоре — небольшую бригаду Анненков всегда оставлял на месте ставки, чтобы избежать возможных неприятностей, для порядку, так сказать. Они разместились в одной из казарм. Джамиля решила искупаться и попросила Николая принести ей воды из колодца. Он вышел с ведром во двор. Странное и ужасающее зрелище заставило его остановиться как вкопанному посреди казарменного двора. Мимо него как ни в чем не бывало прошел… курбаши Атамурад, которого он накануне застрелил. Прошел он метрах в пятидесяти, не увидел Николая, и потому не поздоровался. Но и этой минутной встречи хватило, чтобы солдат на некоторое время лишился дара речи.

— Черт знает что, — пробормотал он. — Нет, не может быть… От усталости наверное… Да плюс смена климата… Нет, невозможно…

Принеся воды по просьбе девушки, он уселся на нары и стал напряженно думать, что бы могло значить его видение. Потом вышел на улицу покурить. Солдаты Анненкова возвращались из андреевского «похода».

— Ну и долго мы будем здесь промышлять подобными вылазками? Я вообще на это не подписывался, и больше с этим типом никуда не поеду. Если не могу изменить историю, то уж лучше, говоря твоим языком, зарыть голову в песок…

— Тогда он и впрямь зароет. Твою, — отвечал Никита отцу.

— А что мне делать?! — не выдержал Валерий. — Ты считаешь, что у меня нервы железные или что мне наплевать на то, что я вижу и в чем принимаю участие?

— Ничуть.

— А что тогда?

— Жди. В нашем случае это не лучший вариант, а единственный…

Николай вылетел из казармы буквально пулей.

— Ребята, — чуть не кричал он, — я сейчас такое видел…

— Да мы и сами тут малость насмотрелись…

— Да нет, вы не поняли…

Он обернулся и указал пальцем в ту сторону, куда пять минут назад прошел курбаши Атамурад. Сию же минуту на глазах Савониных тот опять появился и прошел уже в непосредственной близости от них, держа в руках ведро с водой и приветственно поклонившись им как ни в чем не бывало.

— И как это понимать? — спросил Савонин.

— Я сам ничего не пойму! Клянусь!

— Ну хватит, — терпение командира подходило к концу. — Ты кого зарыл ночью?

— Честное комсомольское, это он был, я не мог промахнуться… А здесь… Да и как он откопался-то?

— Ладно, хватит воду лить, меня и без того воротит от этого места и этих рож. Сам напортачил — сам и исправляй. Сегодня же ночью чтобы все было кончено.