о том, что спецназ — это сила!

Утро следующего дня началось с обсуждения плана военной операции по занятию Старой Бухары. Слово держал комфронта Фрунзе.

— Итак, нам необходимо рассредоточить войска по трем основным направлениям. Первый — Шахрисабз и Кетаб. Здесь проходит крупнейшая артерия Старой Бухары-железнодорожная. Части Туркестанского фронта придут к нам по железной дороге, а потому контроль над ней мы должны получить обязательно. В это самое время мы должны отвлечь внимание регулярных частей эмира, стянутых им в Старой Бухаре. Как это сделать — вот вопрос? Ведь, если не предпринять для этого ничего, очень скоро они окажутся в Шахрисабзе и отрежут нам путь к железной дороге…

— Как я и говорил, дымовая завеса, — командным голосом ответил лейтенант Савонин командарму Фрунзе.

— Что Вы имеете в виду?

— Инициируем там пожар.

— Но как? Для этого потребуется горючее. Мы сами стен крепости не можем преодолеть, а тут еще такие тюки за собой тащить! Как Вы себе это представляете?

— Где находятся места наименьшего укрепления ворот?

— По данным разведки, к югу.

— Значит, в то время, как основные наши силы начнут атаку городских ворот, мы с нашей группой преодолеем южное заграждение и окажемся в городе. Пожар мы организуем за счет зажигательного коктейля.

— Чего?! — военный стратег взглянул на Савонина удивленными глазами. Он еще не слышал о коктейлях Молотова — впервые они начнут применяться в советско-финской войне, до которой еще 20 лет.

— Трофейное оружие. Захватили у немцев. Оно, вообще-то, еще со времен Наполеона применяется, — Савонин не солгал, иное дело, что в сражениях, в которых участвовала русская армия случаев его использования пока не было.

— Но как вы будете пробираться по городу? Вас же моментально обнаружат и ликвидируют.

— Придумаем что-нибудь… — хитро прищурился Савонин. — Вы мне скажите лучше, что с эмиром делать?

— Хороший вопрос, товарищ Савонин. Это действительно важно. Если он уйдет в Афганистан и объединится там с силами Исмаил-бека, нам не поздоровится. Надо пресечь его передвижения. Для этого, чтобы исключить его отступление, мы выставим несколько кораблей из нашей Туркестанской флотилии в устье Амударьи, которая омывает город с одной стороны. Прямая дорога туда только рекой — причем до восточного края, где ему придется ступить на землю и так пересекать границу. Пока пограничники подконтрольны эмиру — нам останется только преследовать его в случае бегства. Значит, товарищ Савонин, коль скоро Ваша группа будет дислоцироваться в черте Старой Бухары, Вам и поручается предотвратить его выезд за пределы крепости.

— Когда начинаем штурм?

— Выходим сегодня ночью, штурмуем с утра. Вам хватит времени подготовиться?

Савонин кивнул. Бой предстоял трудный — он еще никогда не воевал с давно усопшими.

К утру основные части каганского подразделения Туркфронта стояли у ворот Старой Бухары, также пребывавшей во всеоружии — после провала переговоров для эмира близость наступления также перестала быть тайной.

Основная сила частей РККА под командованием Фрунзе сосредоточилась у ворот в Старую Бухару. Там нарочито было выставлено несколько отрядов — почти целая дивизия. Это отвлекало внимание противника и заставляло его ответить таким же сосредоточением. Спецгруппа под командованием Савонина отошла к южной части стены — здесь патруля почти не было, стояло человек 5, нейтрализовать которых ребята могли бы запросто. Но как только здесь раздался бы шум — солдаты эмира ринулись бы сюда как оглашенные. Потому решили штурм начинать одновременно. Узванцев запалил несколько дымовых шашек — это привлекло внимание часового. Тот что-то начал кричать по-узбекски. Это было сигналом для Фрунзе — увидев на горизонте дым, командарм приказал открыть шквальный огонь по воротам. В ответ град пуль и гранат обрушился на головы советских военных частей. Кстати оказались выстроенные здесь ночью наскоро укрепления из камней и мешков с песком — они служили своего рода защитой от огневой атаки войск эмира. Если бы не они, красноармейцы были бы здесь как на сковородке. Открытая местность, палящее солнце — пока все было не в их пользу.

Фрунзе подумал, что если бы не группа Савонина, даже соваться в Бухару было бы преждевременно.

Пока там велся огонь, а люди Савонина перелезали через городскую стену, дивизия красных под командованием товарища Белова отбила контроль над железной дорогой в Шахрисабзе. Это было сделать тактически несложно — войск там было мало, эмир больше заботился о собственной безопасности, нежели чем о коммуникациях в условиях войны. По его справедливому замечанию, басмачи должны были следить за той местностью. Но и те по неразумению особого значения железной дороге не придавали — как торговцев их больше занимали караванные пути.

Преодолев заградительный барьер, группа Савонина рассредоточилась по Старой Бухаре — маскировка позволила им это сделать относительно спокойно. У нескольких стариков в Кагане были взяты толстые халаты. И хотя в них было жарко, а тащить на себе амуницию под ними было тяжело, все же на них почти никто не обратил внимания. Узванцев, как и было договорено, остался у мечети, Козлов и Пехтин — у городского базара, Савонин еще с двумя бойцами добрался почти до дома эмира — создать тут огневую точку тоже было предусмотрено планом, это значительно бы осложнило отступление государя.

Будильник на наручных часах бойцов сработал одновременно. Регулярные части эмира сосредотачивались у городских ворот, в то время как бутылки с коктейлем Молотова полетели разом в минарет мечети, деревянные сваи базара и ворота близ дома эмира. Казалось, вся Бухара запылала одновременно.

Люди выскакивали из своих домов и бросались кто куда — одни спешили тушить пожар, другие прочь, к городским стенам. В городе была посеяна паника. Части эмира не успевая доскакать до ворот, до основного места сражения, на ходу разворачивались и бросались к мечети. Оттуда, завидев, что горит дом эмира — туда. Проезду мешало пожарище городского базара — его расположение в самом центре и погружение в огонь словно бы разрезали город на две части. Стоило более или менее значительной группе войск эмира сбиться в кучу, как люди Савонина, с саперными лопатками наперевес, не снимая халатов, бросались в самую гущу и рубили солдат. Те не успевали ничего сделать — настолько внезапным было появление обученных и подготовленных спецназовцев, и настолько точечными и профессиональными — их удары.

До самого неба взмывали вверх столбы черного дыма и языки пламени, так буйно разносящегося под влиянием сухого горячего ветра и палящего солнца. Казалось, уже весь город охвачен огнем — хотя в действительности горела лишь незначительная часть зданий в центре. Паника в городе была создана — цель действий спецназовцев можно было назвать достигнутой.

Между тем, сопротивление войск эмира у ворот не ослабевало — понимая, что отступать некуда, солдаты обрушивали на красноармейцев все более упрямый огонь. Фрунзе молчал. Все — и солдаты эмира, и красноармейцы понимали, что как только опустится ночь, ослабится видимость, а добрая половина Бухары будет превращена в пепел, части РККА войдут в город и тогда все, конец прежней жизни. Солдаты бились отчаянно, фрунзенцы берегли силы.

Савонин, сосредоточив группу у дворца эмира, приказал его штурмовать. А штурмовать ничего и не пришлось — дом был пуст. Судя по тому, что большие группы армии эмира сбежались сюда на пожар, никто не знал об отступлении государя. Быстро вскочив на плененных коней, спецназовцы поспешили к выезду из города. Доскакали они до самого дальнего его предела — где брала начало Амударья, и открывались пути отхода в Афганистан.

Как и было условлено, несколько кораблей с революционными матросами стояли на пристани. Завидев людей на конях и в халатах, матросня похваталась было за ружья да пулеметы.

— Отставить! — подняв руку вверх, скомандовал Савонин. — Мы от товарища Фрунзе.

— Чем докажешь?! — донеслось с одного из кораблей.

Вспомнив своих товарищей по ВМФ и их стиль общения, Савонин ответил:

— Век воли не видать!

Подействовало.

— Где эмир?

— А хрен его знает, где твой эмир! Не было! Не проходил мимо нас!

— А давно вы здесь?

— С утра, как приказ получили. Затемно еще пришли…

— Таак… — Савонин спешился.

— Куда же он делся, товарищ лейтенант? — спросил наивно Козлов.

— Вопрос не куда, а когда. Выходит, заранее все просчитал.

— Преследовать надо! — предложил Узванцев.

— Нет, — отрезал командир. — Наша цель не эмир, а Бухара. Возвращаемся в город, надо встречать наших.

Все произошло, как и рассчитывали бойцы Фрунзе — с наступлением темноты люди Савонина зашли в тыл к басмачам и солдатам эмира, оборонявшим городские стены, и несколько точными очередями свалили их вниз. Подоспевшая по железной дороге помощь солдат Туркфронта не понадобилась. Ворота города открылись — в Бухару вошла новая власть и принесла с собой большие перемены…

Уже позже разведка донесла, что эмир с гаремом и небольшим отрядом охраны покинул город ночью, предшествовавшей наступлению. Приди они чуть раньше… но история не знает сослагательного наклонения. Эмира надо было догнать во что бы то ни стало!

Москва, в это же время

Ленин нервно ходил по кабинету взад-вперед.

— Что Вы так волнуетесь, Владимир Ильич? — успокаивал его Троцкий. — Фрунзе опытнейший командарм, он точно знает, что и в какой последовательности ему делать.

— Это верно, Лев Давидович, но не забывайте, сколь малые силы имеются в его распоряжении! А если эмир запросит помощи от афганских курбаши? От Ибрагим-бека?

Троцкий отвел глаза — неподготовленность операции была его недоработкой, но он предпочел молчать об этом и надеяться на лучшее.

Секретарь Ленина постучал в дверь. Хозяин кабинета вздрогнул — он наказал штабу Фрунзе докладывать о ходе операции как можно чаще. Это, наверняка, было сообщение с Туркфронта.

— Телеграмма от Фрунзе, Владимир Ильич.

— Читайте немедленно.

— «Крепость Старая Бухара взята сегодня штурмом соединенными усилиями красных бухарских и наших частей. Пал последний оплот бухарского мракобесия и черносотенства. Над Регистаном победно развевается красное знамя мировой революции».

— Поздравляю Вас, Владимир Ильич!

— Меня-то что? Вы Фрунзе поздравьте. Что ж, теперь для нас там открывается новая задача. Коль скоро крепостью мы овладели, а на месте есть джадиды и младобухарцы, которые поддерживают политику большевиков и могут запросто организовать власть там, необходимость в присутствии там Фрунзе отпадает. У нас Крым полыхает, товарищ Троцкий, такой военачальник там куда важнее и нужнее.

— А туда кого отправим? По-моему, доверять управление целиком и полностью одним только младобухарцам рановато, натворят дел. Не забывайте, там сильно басмачество, и даже несмотря на отсутствие необходимости тактических операций, военное присутствие наше там еще нужно.

— Согласен. Но с другой стороны руководить войсками на месте должен человек, хорошо знакомый с обстановкой… Помните, Вы мне говорили про этого, как его… Энвер-пашу, кажется?

Человек, о котором говорил Ленин, был настоящей легендой. Этот турецкий офицер родился в 1881 году в Турции. Вскоре после начала службы он стал одним из лидеров партии «Младотурок». В июне 1908 года среди офицеров османской армии распространилось известие о подписании в Ревеле соглашения между Николаем II и английским королём Эдуардом VII о реформах в Македонии. Оно вызвало эффект разорвавшейся бомбы, так как офицеры в Македонии рассматривали его как предлог к разделу Османской империи. 3 июля в македонском городе Ресен произошло восстание под руководством майора Ахмеда Ниязи-бея. 6 июля к восстанию присоединился Энвер. В течение нескольких дней отряд Энвера вырос до нескольких тысяч человек. 10 июля 1908 года на митинге, после трехкратного залпа орудий, Энвер провозгласил восстановление конституции в Османской империи. После этого началось братание мусульман с христианами. Энергичные действия и успех Энвера сделали его необычайно популярным. Он стал титуловаться Героем свободы, его даже сравнивали с Наполеоном I. Революционная эйфория и внезапно свалившаяся известность породили в Энвере веру в свою «особую судьбу» и «божественное предназначение».

После победы революции и восстановления конституции 1876 года Энвер отправился с дипломатической миссией в Берлин. В 1909 году он был назначен военным атташе в Берлине и пробыл там ещё два года. Время, проведённое в Германии, сделало Энвера убежденным германофилом. Особенно его восхищала немецкая армия: её дисциплинированность, уровень подготовки и вооружение».

Поражение Османской империи в ходе Итало-турецкой войны 1911–1912 годов привело к падению популярности младотурок. В июле 1912 году в стране произошел переворот, который возглавила партия «Хюрриет ве итиляф» («Свобода и согласие»). Её представители встали во главе правительства, а в августе был распущен меджлис (парламент), в котором доминировали младотурки.

В январе 1913 года Энвер осуществил государственный переворот, приведший к свержению правительства Кямиля-паши. После переворота установил военную диктатуру «трех пашей» — вместе с Талаат-пашой и Джемаль-пашой образовал неофициальный триумвират, фактически захвативший всю власть в Турции. Занявший пост военного министра Энвер продвигал идеологию пантюркизма и панисламизма. Был сторонником искоренения христианского населения (в частности, армян и ливанцев) на территории Оттоманской империи.

В 1914 году Энвер выступил за военный союз Турции с Германией и содействовал вовлечению Турции в Первую мировую войну. Во время войны занимал высший военный пост заместителя главнокомандующего (главнокомандующим формально числился султан).

В 1914–1917 годах большевики (в полном соответствии с лозунгом «Поражения своего правительства в войне») негласно поддерживали пантюркистский политический проект «Туран Йолу» (Дорога в Туран). Оный проект курировали военные преступники Энвер-паша, Талаат-паша, Назым-бей и Ахмед Агаев. Конечной целью пантюркистов было убедить тюркоязычное население Кавказа, Ирана, Крыма, Поволжья и Туркестана отделиться от России или Ирана — и присоединиться к новой мега-державе «Туран». Одним из живых препятствий к реализации данного проекта оказался армянский народ.

Энвер-паша вместе с Талаат-пашой и Джемаль-пашой был одним из главных организаторов геноцида армян, геноцида греков и геноцида ассирийцев в Османской империи во время Первой мировой войны.

После подписания Турцией Мудросского перемирия в 1918 году Энвер вместе с Талаат-пашой и Джемаль-пашой бежал в Германию на немецкой подводной лодке, где жил под псевдонимом Али-бей. В его отсутствие послевоенный трибунал в Стамбуле судил Энвера и заочно приговорил его к смертной казни.

В 1919 году Энвер встретился в Германии с коммунистом Карлом Радеком, представляющим Советскую Россию. Он решил вступить в прямой, официальный контакт с российскими большевиками и использовать каналы связей между немецкими военными кругами и большевиками, с целью организовать и возглавить в Средней Азии борьбу против Великобритании.

В начале 1920 года Энвер-паша прибыл со своими сподвижниками-пантюркистами в Москву. Большевики в то время поддерживали обе ведущие турецкие партии: Националистическую Мустафы Кемаля и Юнионисткую Энвер-паши, боровшиеся за власть в стране. Энвер базировался в Москве, работая в Обществе Единства Революции с Исламом. Въезд в Турцию ему был запрещен Великим Турецким Национальным собранием, выпустившим приказ от 12 марта 1921 года. Запрет был наложен на Энвер-пашу и Халил-пашу за «возможное ухудшение внутренней политики в стране и внешних отношений правительства Анкары».

— Вы хотите..?

— Да, направим его туда прямиком.

— Но ведь он не узбек! Он недостаточно хорошо знает местность!

— А кто знает ее лучше из проверенных московских товарищей? Никто. Да и с Чичериным мы его кандидатуру уже обсудили. Григорий Васильевич, что популярность тюркских идей на Востоке сделает свое дело, и товарищ Энвер-паша благополучно там укрепится!

Троцкий пожал плечами.

— Что ж, конечно кадровые вопросы будут всегда оставаться за Вами, я человек военный…

— Вот и славно. Отыщите мне его и вызовите немедленно.

Энвер-паша явился в кабинет Ленина в строгой тюркской военной форме-он носил ее, не снимая, — поглаживая усы и с идеальной выправкой. На Ленина подтянутые военные всегда производили впечатление, и за короткое время общения с ним турецкий офицер хорошо это уяснил.

— Товарищ Энвер, Вам поручается ответственная задача. Сегодня мы овладели Бухарой. Вы должны в сопровождении трех дивизий РККА выехать туда и сменить тамошнее военной руководство в лице товарища Фрунзе, который нам нужен здесь…

— Для меня это большая честь, Владимир Ильич, — Энвер по-восточному поклонился. — Вот только, смогу ли я?

— Партия и Совнарком считают, что очень даже сможете. Собирайтесь и завтра же утром выезжайте в Бухару. Вам предстоит тяжелая работа, в которой Вы сможете… да чего там, обязаны будете применять идеи пантюркизма. Они объединят под вашим началом и басмачей, и просоветски настроенное население Узбекистана — я в этом убежден.

— Но откуда такая уверенность?

Ленин хитро прищурился:

— Националистические идеи всегда были двигателем прогресса. Вы посмотрите, наши цари три века кровь из народа пили под флагом идей панславизма. Вон до чего дошли! Если бы не война и не революция, так все бы и продолжалось, поскольку эти самые идеи шовинизма и национализма прочно засели в умах основной массы населения. И будут давать ростки еще не одно десятилетие! Так что поверьте я знаю, что говорю.

— Но как же интернациональные идеи большевизма? Они ведь не коррелируют с моими взглядами!

— Пустяки. Пока соберем всех под вашим началом, а после заменим идеологическую платформу. Пусть народ привыкает торговать идолами и святынями…

Старая Бухара

Фрунзе бродил по захваченному дворцу эмира словно не в себе.

— Что с Вами, Михаил Васильевич? — спросил Савонин, войдя в роскошно убранную комнату переговоров, где они еще несколько дней назад беседовали с эмиром, а сейчас Фрунзе вальяжно расположился и потягивал чай.

— Да вот думаю все насчет эмира.

— А что о нем думать? Если Исмаил-бек не до конца сошел с ума, он не даст ему военной помощи — кто из локальных царьков будет связываться с растущей военной мощью Советской власти? Никто.

— Да я-то это понимаю, вот только англичане… Те ни перед чем не остановятся, так и жди от них диверсии да подвоха. Нам нужно усилить работу с личным составом — возможны различные провокации со стороны интервентов.

— Это непременно, а насчет эмира не волнуйтесь. Мы рассчитали примерный маршрут его движения — с таким личным составом он дойдет до Карши и обязательно там остановится на несколько дней, чтобы отдохнуть. Наш отряд уже выдвинулся туда.

Вошел адъютант Фрунзе, сунул ему телеграмму. Тот прочитал и поморщился.

— Что случилось?

— Отзывают в Москву.

— А здесь кто останется?

— Да один подонок. Энвер-паша, я его знаю еще с фронтов Великой войны. Был военным министром Турции, а сейчас в Москве отсиживается-за его постоянные измены нигде ему не рады. Он организовал в свое время резню армян, слышали, наверное?

— Еще бы. И что он здесь будет делать?

— Осуществлять общее военное руководство. Завтра уже прибывает. Надо собираться… — Фрунзе встал, но был остановлен Савониным.

— Постойте.

— Что такое?

— Вы мне за это время стали очень симпатичны. И я хочу предостеречь Вас, — Савонин выпалил эту фразу не думая. Нет, конечно, он собирался повести с командармом такой разговор, но все время избегал мыслей о нем-они пугали его последствиями. Сейчас он подумал, что если немедленно не выскажет свои мысли Фрунзе, то больше такого случая может и не представиться. Он полагал, что имеет возможность спасти военачальника для страны от той гибели, что ждет его пять лет спустя под ножом хирурга в Москве — одно из первых заказных убийств в СССР было совершено по приказу Сталина, расчищавшего политический Олимп от сверхпопулярных личностей в обстановке пока еще строжайшей секретности.

— Предостеречь? Но от чего?

— От гибели. Вы же понимаете, что Ильич не вечен. Покушение Каплан и вообще… Так вот, как Вы полагаете, кто станет на его место?

Фрунзе опустил глаза.

— Что за разговор…

— Обычный разговор, жизненный. Так вот есть мнение, что на его месте станет Сталин.

— Ну и что в этом такого? Иосиф Виссарионович прекрасный человек, мы хорошо знакомы еще со времен обороны Царицына.

— Да, но Ваша популярность может превысить в народе его личную.

Командарм покраснел:

— Что Вы такое говорите?! Это — контрреволюция!

— Быть может, но к началу 1925 года так и будет, — лейтенант заговорил быстрее. — Не спрашивайте, откуда я знаю, просто знаю и все. Так вот в конце 1924 года вы поедете в командировку в Германию. Оставайтесь там, не возвращайтесь! На Родине Вас ждет смерть! Вас уложат на операционный стол и покончат с вами таким образом. Французы говорят: «Повар скрывает свои ошибки соусом, хирург — землей». Поверьте мне, просто поверьте!

Цвет лица командарма менялся каждые несколько секунд.

— Вы понимаете, что я могу Вас арестовать за эти слова?

— Понимаю, но мое стремление сохранить жизнь одного из ведущих военных стратегов для страны оправдывает издержки.

— Что ж, воля Ваша! Петров! Арестовать гражданина Савонина и посадить на гауптвахту вплоть до приезда нового командования!..

…Отряд под командованием Ценаева добрался до Карши ближе к вечеру — солнце начинало садиться, и, хотя ослаблялась видимость — ночь в здешних местах была непроглядная, черная как смоль, но все же ослаблялась и жара, что облегчало ведение боя. Подходы к Карши заслонял небольшой ряд барханов — рассредоточившись по ним, можно было какое-то время оставаться незамеченными для заставы у ворот города. Издалека бойцы Узванцева завидели горящие костры — то рота охраны несла вахту возле родины Тамерлана. В считанные минуты спецназовец принял решение — атаковать город, отыскать возможно скрывающегося там эмира (вероятно было, что остановится он именно здесь — не может же он идти сутки, да еще и ночью) и ликвидировать его. Командир приказал Пехтину в сопровождении троих красноармейцев обойти часовых с флангов, а сам с группой в пять человек выдвинулся им навстречу — отвлекающий маневр.

— Хужхелибсез! — потрясая ружьем, выкрикнул Ценаев. Охранники насторожились и похватались за оружие.

— Чего тебе?

— Где эмир?

— Не знаем.

— Все же мне кажется, что он в городе. Дайте нам пройти, и город и его жители останутся целы и невредимы.

— Стой где стоишь! — прокричал командир кордона и вскинул ружье. В этот момент позади него Пехтин и красноармейцы свернули шеи нескольким его бойцам, завладев оружием. Один из басмачей захрипел. Это отвлекло внимание кордонных — командир обернулся, как вдруг сзади в него полетела саперная лопатка Ахмеда. Он решил не стрелять — чтобы сэкономить патроны, ведь неизвестно было, сколько им еще здесь придется выдержать боев. Умело орудуя лопаткой, он, спешившись, подбегал то к одному, то к другому бойцу, легко обезвреживая их. Небольшая кучка басмачей стала тесниться к городским воротам и открыла огонь. Несколько пуль попали в бронежилет Пехтина, после чего он выхватил автомат и одной очередью уложил всю группу. Красноармейцы с удивлением смотрели на него — автоматов еще не было у них на вооружении.

— Трофейный. Немецкий, — улыбнулся Пехтин.

Преодолев вход в город, отряд разделился — согласно городскому плану, три группы должны были прочесать его вплоть до последней улицы, а встретиться на вершине холма, в центре его, где стоял большой форт, окруженный рвом. Он был необитаем — много лет использовался только как смотровая башня.

Во главе первой группы пошел сам Ценаев. Проскакав метров пятьсот вглубь городского укрепления, они нарвались на отряд басмачей, численностью превосходивший охранников. Те не спали, а стояли плотным строем вдоль городского базара. Видимо, кто-то из сторожевых успел подать знак и бросить за стену факел. А, может, и просто ждали.

Командир расчета прокричал что-то не по-русски. Несколько факелов полетели в сторону бойцов. Отбились от них как могли — красноармейцы шашками, а бойцы Ценаева все теми же саперными лопатками. Следом огонь из ружей стал молотить по советским бойцам. Трудность отступления объяснялась тем, что подступы к базару были, как правило, узкими, и не позволяли свободно отойти назад. Широкой была только площадь, которую занимали басмачи и которую они превратили в театр боевых действий. Облаченные в бронежилеты, бойцы спецназа вышли вперед красного отряда. Басмачи ничего не понимали — они стреляли в своих противников в упор, попадали в них, но те не падали. Неразумные тюрки подумали, что имеют дело с чудом и немного испугались, но стрелять все же не прекратили.

Ценаев приказал открыть ответный огонь — численность противника не позволяла действовать иначе. Плотный огонь из АК в течение нескольких секунд сломил основную оборону. Чтобы не дать противнику отступить, спецназовцы закинули за линию обороны несколько бутылок с коктейлями Молотова, деревянные опоры и крыши базара быстро заполыхали. Тех, кто бежал навстречу солдатам, те встречали шашками и лопатками — пули командир строго-настрого приказал беречь.

Полыхающий базар пришлось обойти — в окрестных переулках встретили наши бойцы еще нескольких вооруженных басмачей, но те при виде хорошо оснащенных и облаченных в непривычную форму солдат или спасались бегством или добровольно разоружались. Красноармейцам командир поручал собирать ружья — для отчетности командованию.

Три группы встретились у рва уже за полночь.

— Ну и?

— Никаких следов эмира или его отряда.

— Думаешь, спрятались надежно?

— Нет, — сказал Ценаев. — Шарить по домам не будем. Он забрал с собой гарем — а шило в мешке не утаишь. Наверняка, охрана была выставлена с целью отвлечения внимания — если охраны много, значит наши будут думать, что эмир где-то здесь. Просто они не рассчитывали, что с нашей стороны будет столь массированная атака.

— И что? Пойдем дальше? — спросил командир красноармейцев Белов.

— А куда дальше? Дальше — граница. Войну развязывать товарищ Фрунзе вроде не приказывал? Нет, возвращаемся.

Напоследок Пехтин бросил коктейль Молотова в смотровой форт за границами рва — мало ли, вдруг кто там прячется. Никто не прятался, а только форт был уничтожен.

По возвращении в Бухару ребята узнали об аресте Савонина. Все как один стали предлагать варианты его освобождения, и только Ценаев серьезно призадумался. Весь следующий день он проходил как будто ударенный мешком — ни с кем не разговаривал и все валилось из рук. Без него никто ни на что не решался — он по праву занял место командира в отсутствие последнего.