Под скалой, на которой высился зеленогорский замок, имелся участок в несколько соток, заросший крапивой и обнесённый проволочным забором. На этот участок и вступил Кефалин, внимательно оглядевшись вокруг. Место было неприветливое, но безопасное. С двух сторон его прикрывала отвесная скала, с третьей стороны был заросший лесом спуск к шоссе, и единственная дорога заросла джунглями более чем метровой крапивы. Этим можно объяснить то, что проверки со стороны офицеров носили такой спорадический характер.

В углу участка стоял хлев, населённый тремя тощими свиньями, которые к этому времени необычайно походили на барсуков. Они недовольно хрюкали, визжали и тщетно пытались рылами высадить крепкую дверцу хлева. В таком физическом состоянии они, очевидно, не пробили бы и лист обёрточной бумаги.

Посреди участка, почти полностью заросшего крапивой, притулилась маленькая деревянная хатка, в которой раньше, говорят, была псарня. В ней была единственная комната, в которой Кефалину предстояло хозяйствовать. Это означало, что он должен был здесь разогревать корм для свиней и хранить корм для кур, которые также входили в это миниатюрное хозяйство. Курятник находился под крышей хатки, но далеко не все им пользовались. Куры тут обитали полудикие, яйца они клали куда попало, и с необыкновенной охотой гоняли в крапиве мышей, которые тут тоже изрядно расплодились, хоть и не подлежали армейской инвентаризации. Кур было, должно быть, штук шестьдесят, и капитан Гонец объявил, что будет требовать сдачи яиц на кухню.

Кефалин обречённо вздохнул и направился к свиному жилищу. С плохо скрываемыми опасениями он открыл дверцу хлева. Свиньи радостно завизжали, словно пули рванулись вперёд, подсекли своего нового хозяина под колени и скрылись в крапиве. Кефалин понял, что нет смысла загонять их обратно, ибо это была бы непосильная и, по всей видимости, бесполезная работа.

— Хрюшки! — ласково позвал он свиней, о чьём присутствии на участке он мог лишь догадываться. — Вы от меня прячетесь, потому что ещё знаете, что я пришел с добром! А когда вы поймёте мои добрые намерения, мы станем друзьями! И чтобы доказать, что тут нет никакого обмана, и что я не скрываю каких‑нибудь умыслов, я не буду настаивать на том, чтобы вы были заперты в душном вонючем хлеву! Хотите вольно бегать по всему участку — пожалуйста. Только прошу вас не жрать кур! Вы ведь не хищники, а всеядные! Питание будете получать регулярно, а в его качестве можете не сомневаться. Оно в высшей степени калорийно, а порой бывает и вкусным. Фамилия главного повара — Лебеда, дежурный по кухне — ефрейтор Ландыш. Меню регулярно проверяет старший лейтенант Гулак…

Он хотел добавить что‑то ещё, но тут заметил, что к нему через крапиву продирается капитан Гонец.

— Кефалин! — кричал он, — Что, свиньи убежали?

— Нет, товарищ капитан, не убежали! — отверг обвинение Кефалин, — Я сам их выпустил. Я их осмотрел и выяснил, что чтобы не подохнуть, им надо хорошенько пробежаться.

— Пробежаться? — удивился капитан, — По моему мнению, свиньи должны быть в хлеву!

— В соответствии с новейшими советскими методиками, которые я изучал, — сказал Кефалин, — они должны быть в хлеву только в холодное время года.

— Вот оно что! — изумился капитан, — Сейчас в сельском хозяйстве творятся великие дела! Эти вот ветроломы, стойла Стеймана, холодное содержание телят и вообще Лысенко… это… Кефалин, я вами доволен! Изучайте советский опыт и внедряйте его!

— Я его буду внедрять с творческим подходом, — пообещал Кефалин, — я, например, уже решил, что буду свиньям подслащивать корм.

— Чего? — вытаращил глаза капитан, — Так теперь делают?

— Делают, — заверил его солдат, — Заваривают дрожжи и добавляют в корм. Через пару недель вы их не узнаете!

— Приятно слышать, — сказал Гонец, — Наука — великая вещь. Приведите здесь всё в порядок, а то уже и товарищ майор интересуется!

К удивлению многих, и в первую очередь самого Кефалина в военном хозяйстве действительно настало ренессанс. Свиньи, вырвавшиеся на свободу, в несколько дней ликвидировали всю крапиву, частью из баловства и от опьянения свободой, а частью просто потому, что она им нравилась. От этого куры лишились своих убежищ и диких гнёзд, в которых они собирались выводить новые куриные династии, так что им пришлось удовольствоваться курятником. Кефалин нашёл на земле огромное количество яиц, которые тут же разделил на две кучки. Одну сдал на солдатскую кухню, а другую припрятал, чтобы, выбрав время, пригласить гостей на яично–куриный пир.

Во время каждой кормёжки он с двумя вёдрами шёл в замок за помоями, а потом наливал это добро свиньям в корыто, которое поставил посреди участка. Свиньи начали прибавлять фантастическим образом. И не только прибавлять, но и укрощаться. Кефалин, в отличие от своих предшественников, любил животных и начал дрессировать своих подопечных. Ввиду того, что других обязанностей у него не было, он каждый день посвящал свиньям несколько часов, и его это чрезвычайно забавляло. Свиньи к нему привыкли, и стоило ему появиться у ворот, мчались к нему со счастливым хрюканьем и тёрлись об ноги, словно кошки.

— Хрюшки, — говорил им Кефалин, — вы станете первыми дрессированными свиньями в нашей народно–демократической армии! До сих пор преобладало мнение, что свиньи пригодны лишь для обеспечения народа мясом, а их интеллект систематически игнорировался. Мы с вами докажем, что свинью можно выдрессировать, как самое умное животное. Объединив усилия, мы будем двигаться вперёд до полной и окончательной дрессировки. Вы станете самыми умными и ловкими казёнными свиньями в истории нашей армии, и если когда‑нибудь нашу часть посетит сам министр Чепичка, он наверняка вынесет вам и мне заслуженную похвалу!

После этих слов Кефалин счёл необходимым дать свиньям имена, а чтобы не перепутать, написал им их тушью на розовых ляжках. Это вызвало буйное веселье среди солдат в замке, но капитан Гонец к этому отнёсся с подозрением:«Мне кажется, что вы занимаетесь ерундой, Кефалин, — сердился он, — Можете мне, товарищ рядовой, объяснить, зачем вы рисуете свиньям на жопе?

Кефалин, естественно, мог это объяснить. — В самом деле, товарищ капитан, — объяснял он, — в соответствии с новейшими методиками необходимо тщательно следить за здоровьем и поведением свиней. Чтобы их не путать, я должен был их как‑то пометить. Конечно, я мог бы и просто пронумеровать, но я предпочел имена, потому что всегда был слаб в математике.

— Гм, — гудел капитан, — и вам надо было назвать их именно Лициний, Божетех и Эсмеральда?

— Я долго над этим размышлял, — развёл руками Кефалин, — Но ничего более умного мне в голову не пришло. У нашего народа нет традиции давать свиньям имена. Обычно их называют»свинка»или»хрюшка». О том, как называют свиней в братских странах, я в своих брошюрах ничего не нашёл. Имена, принятые в империалистическом военном лагере, я не мог использовать по идеологическим соображениям. Я подумывал позаимствовать имена из греческой мифологии, но и они мне не показались достаточно подходящими.

— По мне, так называйте их как хотите. Но я вас предупреждаю, что вам надо свиней откармливать, а не устраивать с ними цирковые представления! Я слышал, вы их учите ходить на задних лапках, бегать по кругу, как в манеже, и даже пытаетесь на них ездить! Это совершенно ни к чему!

— Я не делаю ничего просто так, товарищ капитан, — спорил Кефалин, — я забочусь об их здоровом развитии! По брошюрам я выяснил, что физкультура хороша не только для человека, но и для животных! У дрессированных свиней мясо мягкое и необычайно вкусное. Поэтому я задумал научить свиней скакать через горящий обруч.

— Мне так не кажется! — проворчал капитан, но не решился использовать свой командирский авторитет в области свиноводства.

Жизнь в замке имела одну очень неприятную сторону. Часть бойцов поднимали каждое утро в половине четвёртого утра, и им не оставалось ничего другого, как идти на кухню чистить картошку. К такому несвоевременному вмешательству в здоровый укрепляющий сон большинство спящих относилось крайне неприязненно, и отдельные личности пытались избежать ефрейторских когтей различными весьма изощренными способами. Черник перетащил матрас на телефонный узел, Влочка спал в каморке, в которой рисовал плакаты, а фокусник Павел прятался под собственной кроватью.

И Кефалин тоже надумал радикально решить эту наболевшую проблему. При помощи художника Влочки он переехал со своим скарбом и матрасом в башню. Это была тёмная чердачная каморка, где висело несколько десятков летучих мышей, бегало несколько сотен мышей обычных, а порядок поддерживал пятнистый кот Феликс, с которым Кефалин с самого начала нашёл общий язык. Но переезд в башню был совсем не лучшим решением.

Кефалин понял это в ту минуту, когда готовился ко сну. Множество шуршащих, шумящих и пищащих животных ему не мешало. Проблемой номер один оказались башенные часы. Эта адская машина не только постоянно тикала, но и с безжалостной регулярностью отбивали каждые четверть часа. Хуже всего была полночь. Сначала четыре удара, означающих целый час, а потом ещё двенадцать. Это было жестоко и бесчеловечно. Кефалин подумывал засунуть в часовой механизм матрас и остановить его, но потом оставил эту идею. Нельзя было исключить, что кто‑то из офицеров обратит внимание на поломку часов и потребовал бы их починки. Мысль о том, что его тайное и хитроумное укрытие было бы обнаружено, была ничуть не приятнее, чем сами ночные страдания.

Кефалин попытался привыкнуть.«Солдат должен засыпать в окопе под артиллерийским огнём», — говорил он себе, — «и почему бы ему не спать в башне, когда часы бьют полночь?«И в самом деле. После нескольких бессонных ночей он уже так или иначе спал, и удары часов слышал как бы издалека сквозь туман. Но как место для ночлега башня всё равно была далека от идеала.

И тут ему в голову пришла счастливая мысль. Кефалин понял, что может спать в лачуге со своими свиньями. Когда‑то в лачуге жили псари, и если помещение немного почистить…

Он немедленно принялся за реализацию своего плана. Черник его пугал куриными клещами, но лучше кормить клещей, чем мучиться в башне, или в полчетвёртого утра идти чистить картошку.

Кефалин тщательно вымыл пол, почистил стены, и вечером, когда офицеры покинули Зелёную Гору, перенёс в лачугу свои вещи.

Улёгшись спать, он почувствовал себя, как на каникулах. Над головой тихонько кудахтали куры, и через щели в потолке на него время от времени падало пушистое перышко. Вокруг лачуги бродили свиньи, дружеским хрюканьем приглашая его на ночные игры. Спалось тут прекрасно.

Кефалин стал настоящим правителем своего хозяйства. Никто не осмеливался вступить на участок без его сопровождения, поскольку свиньи росли, как на дрожжах, а поскольку были дрессированными, то бросались навстречу каждому чужаку, намереваясь с ним поиграть. Даже капитан Гонец прекратил свои проверки, потому что Лициний разодрал ему штанину на только что выданной новой форме, а Божетех ткнул его рылом в живот, так что четырёхзвёздный капитан повалился на спину. Только Эсмеральда проявляла девичью скромность, и не проявила к ругающемуся капитану ни малейшего интереса.

Дрессированными свиньями ни с того, ни с сего вдруг заинтересовался майор Галушка. Он подолгу глядел на них со скалы, любовался их поросячьими играми, и подзывал их именами, которые с большим трудом разобрал у них на ляжках. Ему доставляло большую радость, когда какая‑нибудь свинья, заслышав своё имя, поднимала голову и устремляла на него свой мутный взгляд.

Он также проявил заботу о их питании.

— Кефалин! — остановил он как‑то раз свинопаса, несущего ведро с помоями. — Видел я твоих свиней. Суют рыла через забор и жрут зелёную траву. Накосить травы и дать свиньям!

— Есть! — ответил Кефалин и действительно попытался. Трудность была в том, что он не умел обращаться с косой, и он то и дело втыкался в глину. Но и это удалось решить. Рядовой Шимса, в гражданской жизни крестьянин–единоличник, накосил ему две охапки травы и взял за это всего десять яиц.

Майор Галушка был прав. Свиньи накинулись на траву с огромным аппетитом, а потом пришли потереться Кефалину об ноги. Дружба между свиньёй и человеком выходила на высший уровень.

Кефалин получил шестьдесят крон от»Красного знамени», где недавно вышло его стихотворение о командирской похвале.«Ну вот видите», — сказал ему капитан Оржех, — «с виду такой тупой, а внутри поэтическая натура! Продолжайте в том же духе, товарищ, я вами доволен!»

Автор поэзии, однако, не возгордился. А пригласил нескольких приятелей в свой поросячий домик на дружеские посиделки, купил пять бутылок недорогого белого вина, зарезал две курицы и приготовил две дюжины яиц. Об остальном позаботился Черник, оказавшийся превосходным поваром–любителем.

Во время застолья, проходившего на исключительно высоком уровне, Кефалин спел свою новую песню. Он сложил её на мотив популярного шлягера из»Песенки за грош»и пел чувственным хрипловатым баритоном.

— Красивая песенка, — одобрительно сказал Черник, — Но то стихотворение в»Красном знамени»было ещё лучше! Сейчас время революционной поэзии, а не сентиментальных песенок о поросятах. Поросят мы стрескаем ещё видимо–невидимо, а революция будет шагать вперёд до полной победы!

Все расхохотались, а Кефалин заметно погрустнел. Он только сейчас понял, что судьба Лициния, Божетеха и Эсмеральды скоро решится, и эти ласковые, игривые животные закончат свои дни под ножом мясника.

Близился полдень, когда Кефалин проснулся в своей лачуге. Голова звенела, поскольку дешёвое вино всегда было лучшей гарантией крепкого похмелья. Он перевалился на другой бок и попытался снова уснуть, когда услышал грохот. Как будто бы какой‑то тяжёлый предмет упал на крышу лачуги. И тут же ещё один! Кефалин потянулся, протёр глаза и, пошатываясь, вышел наружу. Свиньи радостно бросились ему навстречу, счастливо похрюкивая. Но их хозяин сейчас ими заняться не мог. На скале стоял капитан Гонец, и лицо его было мрачным.«Кефалин!» — бушевал он, — «Свинья, по крайней мере, поднимет голову, когда я в неё кину кирпичом! А вам я бросаю камни на крышу уже двадцать минут, а вы всё храпите!»

Кефалин виновато молчал, потому что ничего другого не оставалось. К счастью, капитан принял его раскаяние и продолжал уже более мирно:

— И не стыдно вам прохлаждаться? — выговаривал он, — Если у вас всё готово, почему не приведёте свой объект в порядок? Займитесь собой, Кефалин!

Капитан Гонец и не подозревал, что его мудрые и убедительные слова упали на плодородную почву. Кефалин обрадовался и тут же решил, что предложение офицера воплотит в полной мере.

— Хрюшки! — обратился он к свиньям, которые дружески тыкались в него пятачками, — Товарищ капитан прав. Условия, в которых вы живёте, не годятся для свиней вашего уровня! Вы своим поведением, умом, и отношением к человеку доказали, что заслуживаете объект, в котором не жила ещё ни одна свинья на свете! Самокритично признаю, что в текущем состоянии дел отчасти виноват и я, и благодарю вас за то, что вы на меня не обижались! Ваше великодушие поразительно и трогательно. Ваша скромность может послужить примером. Но настал час, дорогие хрюшки, когда всё изменится! Обещаю вам, что я возьму дело в свои руки, и буду в ваших интересах агитировать тех, кто сможет нам помочь! Я построю для вас свиной рай, причем добровольно, не требуя вознаграждения!

Свиньи восторженно захрюкали и пустились вокруг Кефалина бегом. А у того в голове уже созрел великий план, поэтому от ежедневной дрессировки, к большому разочарованию смышлёных свиней, на сегодня пришлось отказаться. Кефалин подавил в себе укротительскую страсть и отправился за художником Влочкой. Тот пришел от его инициативы в восторг, и охотно нарисовал ему на простыне огромную свиную голову. И ещё пообещал, что начнёт немедленно работать над транспарантами и лозунгами для подготовки к открытию»Свиного рая».

Шофёр Стрнад пообещал привезти из Непомук камни, чтобы украсить участок мозаиками. Своё обещание он тут же исполнил, и таким образом Кефалин мог приступить к строительству своего уникального предприятия.

Ещё никогда он не работал с таким усердием и энтузиазмом. Работа буквально горела в руках и отличалась исключительным эстетическим уровнем. Над хлевом взвилось знамя со свиной головой. Лачуга была от фундамента до крыши увешана транспарантами, плакатами и призывами к повышению показателей животноводчества.

Посреди участка Кефалин из привезённых камней выложил огромную надпись»Свиной рай». Каждый камень он выкрасил своей краской, а в щели между камнями напихал ярких цветов. Их, однако, пришлось предварительно вымочить в уксусе, чтобы свиньи или куры их преждевременно не сожрали.

Это было великолепное зрелище. На скале над»Свиным раем»начал собираться личный состав, офицеры и сержанты. В то время как солдаты приняли творчество Кефалина однозначно положительно, прямо‑таки с бурным восторгом, офицеры явно колебались.

Капитан Оржех усиленно раздумывал, стоит ли ему похвалить Кефалина за проявленную инициативу, или наказать его за бессовестную провокацию. После долгих размышлений он удалился в свой кабинет и сделал вид, что о»Свином рае»не знает. Зато Таперича был в восторге. Он глядел вниз на эту красоту и покрикивал на Лициния, Божетеха и Эсмеральду, которые с необыкновенным интересом разглядывали транспаранты.«Вот красивые свиньи!» — всхлипывал он от счастья, — «Боже ж мой, прямо жалко будет их жрать!»

Капитану Домкаржу»Свиной рай»не нравился. Он полагал, что рвение Кефалина надо бы использовать в другом месте, например, для рытья нового сортира. Особенно его раздражало знамя над хлевом.

Капитан Гонец реализацией своего предложения был буквально шокирован. Он с упрямым выражением на лице ходил взад–вперёд по скале, и размышлял, не выгонят ли его за это из армии. Потом он спустился вниз и навестил Кефалина в его берлоге.

— Товарищ капитан, — доложил Кефалин, — ваш приказ выполнен.«Свиной рай»в стадии выполнения завершающих работ.

— Кефалин! — грозно зарычал Гонец, — Запомните, что я вам никогда такого приказа не давал! Мы никогда ни о чём подобном не говорили! Если упомянете меня в связи со всем этим, то я вам устрою такую службу, что кровью блевать будете! Понятно?

— Понятно, — сказал Кефалин, — Я все сделал по молодости и безрассудству!

— Правильно, — уже спокойнее сказал капитан, — В конце концов, это не так уж плохо, а некоторые лозунги относительно удачны. Например, вот этот — «Планы реваншистов смять — нашим свиньям больше жрать!» — мне в целом нравится! Только вместо вот этого»нашим»я бы написал»чтобы». Это будет точнее. И конечно, их сомнут не только эти достижения, а наша сплочённость, и не в последнюю очередь наши вооруженные силы, которые стоят на страже любой угрозы. Вот в таком ключе переделайте и остальные лозунги, а знамя лучше снимите. Не вижу причин заводить для свиней собственный флаг!

Солдаты, увольняемые на гражданку, или те, кого временно переводили на Зелёную гору, приносили с собой тревожные новости. В Арноштове особо отличался вечно пьяный лейтенант Чалига, который ездил среди своих подчинённых на коне и неустанно подгонял их за работой. Количество потребляемого им рома было огромно, и обеспечить его могли лишь небывалые премии, назначаемые за перевыполнения плана. Поэтому в Арноштове работали от зари до зари. Но этого всё равно не хватало, поэтому Чалига исхитрялся на различные уловки. Часть солдат он записал больными, но тут же погнал их в лес, а результаты их труда приписывал здоровым. То же самое проделывал с теми, кого якобы отпустил в увольнение. Кроме того, он купил собственную бензопилу и с её помощью нормы, назначенные в расчёте на ручные пилы, были далеко перевыполнены. Подразделение Чалиги постоянно выполняло план на двести процентов. Бойцы в Арноштове отдыхали только в те минуты, когда их командир храпел вдребезги пьяный на полу.

Также и те, кто работал в Збухе на шахтах, не сияли от восторга, а с расширенными от ужаса глазами рассказывали про жизнь в грязном лагере и крайне небезопасную работу под землёй.

При таком раскладе жизнь в Непомуках была настоящим раем, и каждый боец всеми правдами и неправдами держался за караульное отделение или ещё какую‑нибудь халтуру.

— А вы, доктор, — спросил как‑то раз Кефалин флегматичного рядового Махачека, — что бы сделали, если бы вас перевели к лейтенанту Чалиге?

Махачек счастливо улыбнулся, — Наверно, потрепал бы ему нервы, — ответил он и с невероятной небрежностью принялся подметать столовую.

Кефалин задал этот вопрос потому, что его самого одолевали опасения. Что‑то постоянно подсказывало ему, что он на Зелёной Горе не задержится, что идиллия с тремя казёнными свиньями однажды закончится, и перед ним встанут новые, куда более трудные задачи. Но пока ничто этого не предвещало.

Команда»ПДА Удар»двигалась от победы к победе, пробиваясь к вершине турнирной таблицы. Капитаны Гонец и Оржех сияли.

— Добудем ещё Элефанта и Зеленку, — потирал руки Гонец, — и у нас будет команда для первенства области. Только этот Кефалин мне не нравится.

— У него в»Красном знамени»опять вышло стихотворение, — вспомнил Оржех, — В целом, неплохо срифмовано и идея верная.

— Идея верная, а играть он не умеет, — ворчал Гонец, — И что в нём командир нашёл? В качестве свинопаса он в целом справляется, это я готов признать, но на левом фланге я хотел бы видеть кого‑нибудь другого!

Пополнять команду солдатами с объектов становилось всё труднее, но, в конце концов, они и так всё время выигрывали.

А с Таперичей стало бесполезно о чём‑то говорить, потому что ни с того, ни с сего всплыла старая проблема, о которой уже почти удалось забыть. Кто‑то в Непомуках вспомнил про старый фонтан, который в войсковой части не мог быть использован по назначению, но мог бы улучшить эстетический облик города.

— Фонтана, фонтана, — ворчал Таперича, — где тута фонтана? Никогда я про фонтану не слыхал.

Ни у кого из подчинённых не хватало смелости сообщить ему, что он сам ещё три года назад приказал разломать фонтан киркой, и тем усерднее правитель Зелёной Горы о нём размышлял. Куда бы он ни шёл, везде искал фонтан. Потом он распорядился вызвать коменданта здания младшего сержанта Тоупала, и, нахмурив брови, напустился на него:

—Тоупал, где фонтана? Вы её пропили, небось, или запродали! Вы несознательный боец, Тоупал! Ежели фонтану не найдёте, заставлю вас за неё выплачивать!

Таперича взялся за дело с упорством одержимого, и вскоре всё, что на Зеленой Горе имело руки и ноги, искало фонтан, про который каждому было известно, что его давно не существует. Рядовые, сержанты и офицеры обыскивали каждый уголок, а младший сержант Тоупал расспрашивал всех, сколько такой фонтан может стоить.

Это была главная причина злости Таперичи. К памятникам и всевозможным предметам старины он с рождения испытывал отвращение, и коробка–новостройка импонировала ему куда больше, чем храм святого Вита. Но теперь у него в голове засела мысль, что за этот несчастный фонтан часть могла бы выручить значительную сумму, а о деньгах майор был очень высокого мнения.

Длинными шагами он ходил от одного конца части к другому, и кого ему удавалось застичь, тому было несдобровать. Личный состав разбегался от него в панике, укрываясь, где только можно. Фокусник Павел взобрался на дерево, а рядовой Бартак залёг на крыше сортира.

Внизу под замком на маленьком складе портные латали изодранное обмундирование. Поскольку солнце не пробивалось через лесистый склон, в помещении светила сорокаваттная лампочка. Тут примчался Таперича:

— Ага, портные! — загрохотал он, — Вельможные паны! Швыряетесь государственными деньгами! Как это можно жечь ток, когда день!

— Товарищ майор, — осмелился старший сержант Элиаш, — мы иначе работы не разглядим. Этот лес…

— Спилить лес! — тут же приказал майор, и, оставив перепуганных портных на милость судьбы, отправился за новыми жертвами. Словно вихрь он пронёсся сквозь склад и канцелярию, особенно тщательно проверив находящихся в лазарете. Доктор Горжец тут же назвал его ненормальным, за что был наказан двумя днями домашнего ареста.

Последняя Таперичина проверка выпала Свиному раю. Майор, словно Юрай Яношик, вознёсся на скалу, опустил свой грозный взгляд вниз и закричал:«Рядовой Кефалин! Отставить кататься на свинье! Тут армия, а не цирк!»

И только после этого, довольный, пошёл домой пороть трех своих ребятишек.